Жизнь под маской

Глава четвёртая

– Агния… – начал Флинт и, заметив, как на лбу Ольги появилась недоуменная морщинка, упрямо продолжил: – Агния сейчас бы в революцию кинулась. Начнет, бывало, рассказывать, какая жизнь будет на земле, когда не станет богатеев, – заслушаешься! Мне странно было это слышать, ведь её семья – не из бедных. Но Агния говорила, что когда богатые с лица земли исчезнут, то их, женщин, перестанут покупать за деньги.

– Она имела в виду наше время?

– Конечно. К ней посватался сын богатого судовладельца Федорова, и потому её родители запретили нам впредь встречаться. Мол, её жениху может это не понравиться. Вот Агния и говорила, что её родители свою дочь за деньги отдают. Мы решили бежать с нею в Одессу и там обвенчаться. До вокзала собрались добираться порознь, а там встретиться. Накануне она уже чувствовала себя неважно, но мы думали – от волнения. В день отъезда я прождал её на вокзале до глубокой ночи, она так и не появилась. Что я мог подумать? Предала! Тем более что этот Федоров был мужчина на зависть! Мало того, что богатый, он ещё считался одним из самых красивых мужчин нашего города. Женщины по нему с ума сходили. Такой молоденькой девчонке должно было быть лестно его внимание… Я уехал в Одессу один. Кем только не приходилось работать, чтобы постичь нелегкую науку мореплавания! Какие унижения приходилось терпеть! Но я должен был всё перебороть, чтобы вылезти из нищеты, чтобы добиться положения в обществе, при котором со мной бы считались и меня бы уважали… Женщины для меня не существовали. Казалось тогда, всё самое плохое в жизни связано с ними. Женщины разоряли богатых мужчин и пускали их по миру! Сильные мужчины спивались и опускались на самое дно жизни! Храбрые мужчины дрались из-за своих самок и убивали друг друга в угоду им!

– Но не из-за женщин же вы стали работать с Чёрным Пашой? – нетерпеливо перебила его Ольга.

– Ах, вот вы, о чем… – он усмехнулся. – Чего уж скрывать: прежде чем я стал хозяином этой лодки, пришлось мне и от таможенников побегать, и каторжников от гнева властей спасать, и с Исмаил-беем подружиться…

– А кто это – Исмаил-бей?

– Так… Один неразборчивый в средствах турок. Казалось бы, богатства у него – на несколько поколений хватит! Огромный гарем, земля, влияние среди своих – всё ему мало!

– Я, признаться, раньше думала, что гаремы остались только в сказках "Тысяча и одной ночи".

– Не только. Богатые сластолюбцы и сейчас могут позволить себе иметь много женщин. Большинство из них держат в гаремах насильно – для этого тоже люди нужны. Словом, Исмаил-бей предложил Чёрному Паше большие деньги за рабов. Сам-то он имеет на этом деле намного больше, но не бычками же и камбалой торговать Чёрному Паше!.. Я-то в его команде не состою, а подряжаюсь отдельно на каждый рейс. Месяц назад капитан Костадинов в перестрелке с пограничником погиб, вот и пришлось мне в очередной рейс везти живой товар. Он, кстати, оказывается намного выгоднее…

– Как вы просто говорите – живой товар! – обиделась Ольга. – Почему, скажите, я должна быть товаром? Разве я – рабыня, а не свободная гражданка своей страны?

– Но как-то же вы попались! – возразил ей Флинт. – На больших дорогах Чёрный Паша не промышляет, в города не суется. Он – человек храбрый, но осторожный, без надобности не станет рисковать. В азовских плавнях он создал целую империю! Обычно при нём людей немного – только особо приближённые, но появится необходимость – и Чёрный Паша соберёт армию сорвиголов!

– Можно подумать, вы им восхищаетесь!

– Восхищаюсь! Немало мне приходилось видеть людей, которые бледнели при одном упоминании его имени… А как он укрощает женщин! Тех самых, перед которыми другие мужчины ходят на задних лапках!

– Как говорил мой дядя: и на старуху бывает проруха.

– Может случиться, кто-то из собратьев вонзит ему нож в спину; возможно, жандармы набросят на него, наконец, веревки; в крайнем случае, таможенник захватят с товаром, но ещё не родилась на свет женщина, которая окрутит Чёрного Пашу!

Этот разговор происходил между ними на третье утро пути. Спали они по-прежнему каждый в своем углу. Ели – как придётся, потому что это был сухой паёк. В остальном отчужденность Флинта и оскорбленное самолюбие Ольги удерживали их на расстоянии друг от друга. Впрочем, Флинт чувствовал интерес к жизни Ольги, ведь он прежде не сталкивался воочию с аристократами. А сама Ольга… она просто терялась в догадках: как себя вести? Как те самые женщины-хищницы, о которых Флинт с таким негодованием говорил, которые сводят мужчин с ума? Какие применяют для этого уловки? Ей некому было преподать эту науку. Если не считать учебы в Смольном, когда любовные увлечения институток не шли дальше легкого кокетства и обмена записками… Знакомясь с молодыми людьми, Ольга прежде всегда видела их интерес к ней, принимала как должное ухаживания и комплименты и привыкла считать себя если не красавицей, то, по крайней мере, достаточно интересной. Равнодушие Флинта поколебало в ней эту уверенность…

– Ну как, вы узнали обо мне все, что хотели? – прервал её размышления Флинт.

"Не всё! – хотелось закричать ей. – Конечно, не всё! Неужели в ваших глазах я настолько непривлекательна как женщина?!" А вслух она сказала:

– Да, всё!

– А вот я узнал не всё. Например, продолжение вчерашней истории о вашей прабабке. Что случилось дальше? Надеюсь, за это время я не оскорбил вас ничем, чтобы наказывать меня умолчанием?

Ольга вздохнула: ну что ж, раз умершая прабабка интересует его больше, чем живая внучка…

– Слушайте…

Какое-то время после случившегося молодые люди ещё продолжали вместе выезжать в свет. Во всем Кракове не было красивее семейной пары – так они внешне подходили друг другу. Но только внешне… После того случая с ножом Станислав остерегался не то что поднять на жену руку, а просто повысить голос. Но теперь Лиза заметила у него тщательно скрываемое чувство брезгливости к ней, как если бы она была сумасшедшая или прокаженная… Потому вскоре молодая княгиня пригласила мужа для серьезного разговора.

– Возможно, ты предпочел бы вовсе со мной не видеться, – грустно улыбнулась она, – но случилось событие, о котором ты должен знать: я беременна… Почему ты молчишь?

– А что я могу сказать? На ком я женился? В Петербурге ходили слухи, что в вашем роду не все чисто, но я не поверил… Наверняка ты знаешь, кто родится?

– Знаю. Это не очень сложно. Сын. Твой единственный наследник. Даже если ты женишься на Еве – ведь вы по-прежнему видитесь? – она родит тебе дочь.

– Сын. Наследник… И он тоже будет знаться с нечистой силой?!

– Господи, какой ты тёмный! Станислав, неужели ты всерьез веришь в эту ерунду?!

– А как иначе объяснить все твои штучки? Откуда ты знаешь то, что другим неизвестно? Почему умеешь лишать мужчину силы одним взглядом?

– Трудно рассказать о движении планет человеку, еле научившемуся складывать буквы… Не забивай себе голову пустяками – ты к этому не привык. Лучше пообещай выполнить мою просьбу.

Станислав вопросительно поднял брови.

– Построй мне дом.

В его безразличных глазах загорелся зловещий огонёк.

– У тебя есть любовник!

– Никого у меня нет… Помнишь, на охоте мы были с тобой у Змеиной пустоши? Там на пригорке есть сухая открытая солнцу поляна. К поляне ведёт только узкая тропинка. С двух сторон – болото, с третьей – непроходимый лес. Можешь для своего спокойствия поставить на тропе кордон, чтобы без твоего ведома к дому никто не смог проехать. Когда мне понадобится повитуха, пришлю за ней Василису – она согласна жить вместе со мной. Пусть повитухе глаза завяжут, чтобы за собой никого не привела…

Она помолчала и посмотрела на него, будто прощаясь.

– Что делать, раз мы оба ошиблись? Я оставлю тебе все свои деньги, но обещай, что наш сын получит и титул, и необходимое образование, и наследство – как положено князю… Можешь не переживать: он будет самым обычным человеком, таким же, как ты.

Станислав был беспутным малым, но он был также мужественным человеком и склонил голову перед поступком жены.

– Когда родится сын, пришлёшь за ним, а всем сообщи, что я умерла при родах… Если позволишь, сына назову сама.

Другой мужчина не понял бы столь странного решения жены, но Станислав сам был странным, потому и сказал на прощание странные слова:

– Как жаль, Лиза, что мы не можем больше любить друг друга. Мне нравятся женщины слабые, покорные, а ты сама создана, чтобы покорять… Сделаю всё, как ты просишь. Для защиты и помощи по хозяйству дам тебе Игнаца. Он полжизни прожил в лесу, ему тесно в замке. Раз в неделю буду посылать телегу с продуктами, и чтобы правил ею глухонемой Любомир… Если со мной что случится, сестре накажу. Она никому не проговорится.

Княгиня Елизавета Поплавская перестала выезжать в свет. Говорили, она болеет, а некоторое время спустя Поплавские объявили, что она умерла при родах. Похороны были скромны, гроб закрытый. Сына назвали Данилой. Мол, так хотела его мать. Станислав выглядел задумчивым и меланхоличным: траур очень шёл к его бледному лицу, но не мог же он продолжаться вечно?! Высший свет Кракова надеялся, что теперь будут наконец соблюдены приличия и князь женится на Еве, тем более что после долгого её отсутствия – она гостила у тетушки в Италии – Ева удивительно похорошела и стала ещё стройнее и свежее. Станиславу сообщили, разумеется, тайно, что в одном из итальянских монастырей растёт его дочь.

Но когда для брака, как считали все, уже не было никаких препятствий, Станислав вдруг охладел к предмету своей страсти и стал регулярно наведываться в один скромный домик на окраине Кракова. Такого оскорбления родственники Евы снести не могли и однажды темным осенним вечером осуществили свою давнюю угрозу: князь Поплавский был заколот кинжалом наемного убийцы на пороге дома своей новой пассии.

Видно, он предчувствовал гибель, потому что в банк на имя Игнаца была положена приличная сумма, и несколько раз в год старомодно одетый человек средних лет снимал со счета деньги…

Ольга замолкла.

– Ну, а дальше? – затормошил её Флинт.

– Дальше я не знаю.

С таким концом истории Флинт не хотел соглашаться.

– Неужели ваша прабабка всю жизнь прожила одна?

– Почему одна? С нею были Игнац и Василиса.

– И никогда – любимого мужчины? Я бы дорисовал ваш рассказ: однажды к домику на болоте, несколько суток проблуждав в лесу, вышел больной, измождённый человек. Он застрелил оскорбившего женщину подлеца и теперь скрывался от властей…

– Фантазия у вас! – подивилась Ольга. – А ведь с прабабкой действительно произошла какая-то история. К сожалению, подробности мне неизвестны… Знаю только, что среди местных жителей ходили слухи, будто на болоте живет ведьма, и они пугали ею своих детей…

– А кто был отец вашей прабабушки, не знаете? Может, он тоже занимался магией?

– Не хотите сказать – колдовал? Тоже. Про чудачества с его исчезновениями, переодеваниями до сих пор рассказывают, но, думаю, дед умел кое-что и посерьёзнее…

– А дед вашего деда?

– Вы слишком многого от меня хотите, Флинт!

– Но это же интересно: целый род колдунов! Значит, такие способности передаются по наследству?

– Выходит… Иной раз даже через поколения.

– А ваши братья, сестры?

– У меня их нет. Род Астаховых прервётся со смертью дяди Николя – ему уже сорок лет!

– Дряхлый старик… Да у него ещё может быть не один ребенок!

– К сожалению, дядя всегда был женоненавистником.

– Бог с ним! А род Поплавских?

– Я о них почти ничего не знаю. Кстати, у Чёрного Паши остался один парень – Ян Поплавский… Бывает же так?! Он оказался моим родственником как раз по той линии.

– А он случайно не колдун?

– Да, и гораздо сильнее меня.

– Тогда о нём волноваться нечего: превратит всех контрабандистов в свиней и уйдёт, куда глаза глядят!

– Вы не понимаете… Наши способности – это совсем не то, о чем вы читали в сказках. Здесь нет никакого волшебства – только умение.

– А откуда оно появилось, умение? У кого вы учились? Молчите? Хорошо, зайдём с другой стороны: с кем вы разговаривали в тот день, когда лечили моё плечо?

– Я говорила вслух? – удивилась Ольга.

– Нет, но вы шевелили шубами.

– Мало ли… Во сне вы тоже шевелили губами…

– Не хотите говорить?

– Вы не поверите или, как Станислав, будете сторониться меня.

– А разве вам не безразличны мои чувства?

– Не безразличны! To есть, конечно, мне всё равно, какие чувства я у вас вызываю… Для меня главное – благополучно добраться до России…

– Да, и опять попасть в лапы Чёрного Паши!.. Понравилось путешествовать в гарем?

– Послушайте, Флинт, вы постоянно грубите, вызываете на ссору; вы вообще ненавидите женщин или только меня? Может, вы хотели умереть от гангрены или поближе познакомиться с гильотиной, а я вас лишила этого удовольствия?!

Молодой капитан, не ожидавший от неё подобного взрыва, смутился.

– А зачем вы вообще меня лечили?

– То есть как это – зачем? Такая вещь, как милосердие, вам неизвестна? И этот человек цитирует Шекспира!

– Видите ли, госпожа как вас там, трогательной истории о мальчиках-сиротах, повстречавших добрых дядь-самаритян и теть-самаритянок со мной не случилось. Оставшись один-одинёшенек в четырнадцать лет, я прошёл жестокую школу жизни, где подростков бьют смертным боем якобы для их собственного блага; где горькие пьяницы-матросы заставляют их пить стаканами водку, а потом держат пари: упадет ли опоённый ими ребенок за борт или останется на плаву; где стареющие проститутки, чтобы потешить себя и подруг, лишают обездоленных мальчишек целомудрия…

Ольга почувствовала, будто кто-то ледяной рукой сжал её сердце и, не думая больше о себе, о своей гордости, о приличиях – какой там моветон! – она порывисто шагнула к Флинту и обняла его:

– Сашенька, бедный ты мой!

И заплакала. Может, сказалось напряжение последних дней, может, иссякло её по-женски хрупкое мужество, но она плакала так отчаянно, так горько, словно этим слезами хотела исторгнуть из себя всю горечь и муть, мешавшие ей жить и дышать…

Но и Флинт не оказался тем кремнем-мужчиной, каким хотел выглядеть. Он обнял свою нечаянную подругу по несчастью, гладил её по спине, и предательские слезы чертили мокрые дорожки на его загорелых щеках.

Девушка всё никак не могла успокоиться; всхлипывала, вздрагивала и прижималась к нему не как к возлюбленному, а как к товарищу, который может ей посочувствовать, потому что и у неё никого нет, и она – сирота, одна на белом свете! Бедный Вадим! В эту минуту Ольга о нем даже не вспомнила! А дядя Николя был так недосягаемо далек, что представлялся ей теперь лищь фотографией в семейном альбоме…

– Ну-ну, будет! – успокаивал её Флинт, тронутый неподдельным сочувствием.

Он поднял Ольгин подбородок, чтобы вытереть её мокрое от слез лицо, и замер: на него смотрели ясные зеленые глаза – как листья кувшинок на воде: нет, как зеленые сливы после дождя в саду его детства… Почему он раньше не замечал, какие у неё удивительные глаза? И как их взгляд может проникнуть в самую душу! Но ведь там, в его душе, уже ничего нет! Она вымерзла. Закаменела. И эта нежная зелень лишь сломается о её твердую корку. Из глаз Ольги будто пролились лучи; тронули каменистую корку и легко разломили её. А оттуда вырвалась горячая, обжигающая лавина и затопила его с головы до пят.

Как больно и сладко это освобождение! Как долго ждал он её! Всё-таки пришла. Спасла. От болезни, разъедающей душу, точно проказа. От злобы и ненависти. От грязи. Вытащила!..

– Оля! – попробовал он на язык. Имя легло уютно, как в гнёздышко.

– Что? – шепотом спросила она.

– Ты знаешь, что случилось?

– Хочу знать… и боюсь!

– Я влюбился… в тебя.

– И я – в тебя.

– Что же мы будем делать?

– Топиться, – сказала она без улыбки. И вздохнула.

– Ты жалеешь? – нахмурился он.

– Что ты, разве такое возможно?

– Тогда я не понимаю…

– Я замужем! – выпалила она, точно бросаясь в прорубь.

– Как? – он все ещё держал её за плечи, боясь отпустить – вдруг она тут же улетит или просто исчезнет. – Разве ты замужем? Давно?

– Второй месяц.

– Я не могу в это поверить… После того, как мы нашли друг друга?!

Он бессильно опустил руки.

– Ты его любишь…

– Я думала, раз он меня любит, то и я… со временем… полюблю его!

– Как же он мог… отпустить тебя одну? В такое время!

– Наверное, не отпустил бы, но от него это уже не зависело: белые забрали его в контрразведку… через час после нашего венчания в церкви.

– И что с ним случилось?

– Не знаю. Больше мы не виделись.

Флинт изумленно всмотрелся в её лицо.

– Не знаешь? Хочешь сказать, и не пыталась узнать? О собственном муже?!

– Вадима вели по улице под конвоем, и он крикнул: срочно уезжайте! Мы уехали и уже не вернулись…

– Но ты же могла узнать… по-своему. Так, как узнала о смерти Агнии!

– Боже! – Ольга застонала. – А я ведь даже ни разу об этом не вспомнила!

Она села на дно лодки и закрыла лицо руками.

– Лучше бы мне погибнуть вместо Герасима! Я не имею права жить на свете!

– Перестань сейчас же! – Флинт рывком поднял её и провел ладонью по щеке. – Просто ты – маленькая глупышка. То, что пришлось тебе пережить, лишило бы рассудка любого мужчину… Ты ведь всё равно не могла ему помочь, правда?

– Правда…

– Вот и успокойся! – он опять стал к штурвалу. – Ветер крепчает, как бы шторма не надул… Поди сюда, сядь возле меня. Ты будешь молчать, а я стану рассказывать, как думал о тебе в одинокие вечера, когда не было рядом родной души. Как валялся в беспамятстве в лазарете, а твои прохладные пальчики прикасались к моему пылающему лбу… нет, не хочу больше вспоминать – это слишком безрадостно! Давай лучше поговорим о тебе. Когда ты сказала, что хочешь вернуться и спасти друзей, я, честно говоря, не поверил тебе. И терялся в догадках, какова же истинная причина? Наверняка у тебя есть за границей родственники, ты имела бы привычную обеспеченную жизнь… А если такая возможность больше не представится? Ты ехала в страну, которая могла обещать тебе гибель только за твоё происхождение!

– Тогда я не думала о себе. Наверное, потому, что я уже не была оранжерейным цветком, Ольгой Лиговской, которая считала, что народ – тёмная неграмотная толпа, которой недоступны высокие чувства и светлые идеалы. А всего за три месяца жизни среди этого народа я узнала и пережила столько, сколько хватило бы на две моих прежних жизни… А главное, я стала человеком, который заслужил уважение товарищей по ремеслу, я стала цирковой артисткой!

– А как же ты не побоялась выйти в море с человеком, который по твоим меркам вовсе не должен был иметь каких-либо моральных принципов… А если бы я не сдержал слова и не привез тебя туда, куда обещал? А если бы я стал приставать с домогательствами?

– Я пустила бы тебе пулю в лоб!

У Флинта от удивления расширились глаза.

– Выстрелила бы из весла?

– Выстрелила бы из браунинга, который прибинтован к моему бедру.

– Вот это да! – восхитился моряк. – Однако, как обманчива бывает внешность! На борт ступило легкое, нежное существо – взрослый эльф, да и только, а оказалось, что это – сама Артемида! А богиня хоть стрелять умеет?

Ольга засмеялась. Всё-таки, когда есть, чем похвастаться, чувствуешь себя куда лучше!

– Знаешь, с каким номером я выступала в нашей труппе?..

– Я первый раз слышу, чтобы аристократка была циркачкой!

– Видимо, тебе повезло, я – единственная… Так вот, я стреляла с завязанными глазами, из-за плеча, на звук… Тушила выстрелом зажженную свечу… Анархисты меня очень любили!

– Я представляю! – опять помрачнел Флинт.

Ольга вздохнула.

– Теперь я понимаю, как страдала бедная прабабушка от ревности Станислава!

– Если и твоя прабабушка стреляла с завязанными глазами, я сочувствую бедному Станиславу!

Дело шло к вечеру. Солнце валилось в море, окрашивая облака вокруг последними багровыми мазками. Флинт закрепил руль. Приспустил парус и стал помогать Ольге устраиваться на ночлег.

Они оба разом замолчали, боясь нарушить хрупкое равновесие в отношениях – их одинаково пугало то, что могло последовать за обоюдным признанием. Флинт боялся, что не сможет сдержать себя, находясь в такой опасной близости от Ольги. Стоило ему случайно локтем коснуться её груди, как у него бешено заколотилось сердце и пересохло во рту.

Ольга боялась, что не сможет противостоять Флинту, если он захочет её обнять. Она вся задрожала, когда он, поворачиваясь, случайно её задел…

– Спокойной ночи! – сказал ей Флинт и хотел поцеловать в щеку, ведь в этом ничего не было особенного – просто братский поцелуй, но тут лодку качнуло – или на миг потеряла равновесие Ольга? – и "братский" поцелуй пришёлся как раз на её полуоткрытые губы.

Поцелуй будто ожёг Ольгу – она замерла. Да что же это творится? Что говорит в таких случаях Шекспир? Руки Флинта скользнули по её телу и коснулись какой-то выпуклости на её бедре. Фу, да это же пистолет! На Флинта точно вылили ушат холодной воды: спятил! Определенно, это сумасшествие, причём, заразное – девчонку будто паралич разбил! Стоит, ни слова не говорит, кажется, даже дышать перестала!

– Спокойной ночи! – пожелал он ещё раз и пошёл укладываться. Вот только постелил себе не на корме, а поближе к Ольге – мало ли, среди ночи привидится что дурное?

Он как в воду глядел! Ольга долго не могла уснуть. Ворочалась на своем жестком ложе, словно на угольях, грудь её теснили дурные предчувствия, сердце колотилось… Когда наконец она заснула, то увидела во сне Вадима. Он сидел на полу комнаты, похожей на тюремную камеру, под глазом его чернел огромный синяк, а рубашка была разодрана в клочья. Рядом с ним на полу сидели ещё несколько человек в таком же плачевном состоянии; один вообще лежал, не в силах подняться.

Дверь камеры открылась, и в проеме возник вооруженный человек, который стал по списку читать фамилии. Ольга услышала одну: Зацепин. Другие остались в её голове многоточиями. Арестантов по коридору вывели в широкий, залитый солнцем двор. Там их поставили у стены, сплошь выщербленной пулями. Ольга увидела и стоящего напротив, рядом с вооруженными солдатами, белогвардейца с неприятным ржущим смехом. "Ямщиков, – вспомнила она. – Вадим называл его Жеребой".

– Зацепин, подумай, в последний раз тебе предлагаю! – крикнул Ямщиков.

Видно, его предложение воспринималось Вадимом как недостойное, потому что, по-мальчишески свистнув, он скрутил Ямщикову фигу. Белогвардеец махнул рукой, грянул залп, и фигура Ольгиного мужа, надломившись, медленно осела на землю.

Наверное, Ольга кричала. Потому что пришла она в себя от того, что Флинт обмывал её лицо холодной водой и приговаривал:

– Успокойся, Оленька, успокойся!

– Вадима убили! – сказала ему Ольга и разрыдалась.