Жизнь Штефана Великого

Глава VII Война с воеводой Раду Басарабом. Сборы христианских князей в новый крестовый поход против султана Магомета. Оттоманские рати идут войной на Молдавию. Тщетные надежды Штефана-Воеводы на поддержку христианства. Он один сдерживает напор язычников

Предсказанное землетрясением падение Раду Басараба произошло в ноябре месяце 1473 года. Причины к тому были разные — молдавский господарь в свое время внимательно взвесил их.

В те годы польская земля жила в мире. Лишь изредка налетали татары из Дикого поля. Да и тогда урон терпели простые хлеборобы, а вельможи тут же возвращались к прежней изобильной и беспечной жизни. От этой-то хорошей жизни и решили двое сыновей славнейшего и мудрого короля Казимира вмешаться при поддержке иных вздорных шляхтичей в дела Богемского и Венгерского королевства. Старый Казимир, отец ватаги сыновей и дочерей, поддерживал волей-неволей подобный королевский промысел — ведь надо было отпрысков пристроить! Кому недостает земель в Польше, пусть промышляет их в других краях среди других народов. А посему, когда умер богемский король Подебрад, Казимир оказал посильную помощь своему старшему сыну Владиславу против Матвея Корвина, посягавшего также на богемский престол. Часть богемских феодалов держала сторону венгерского короля, другие мыслили себе жизнь лишь под рукою Владислава.

И начались в Богемии резня и кроволитие. В Праге воцарился Владислав — первенец старого короля. Но счастье при подобных королевских утехах весьма недолговечно. В то время как Богемию терзали междоусобные распри, в Семиградии и Венгрии тоже начиналась смута. Снова поднимались семиградцы на Матвея, а венгерские магнаты вспомнили опять, что король Матвей чужой для них человек: одним он — как бельмо на глазу, другим — заноза в сердце. А если так, то в Венгрии бы мог устроиться другой польский королевич — Казимир молодой. Однако для такого дела Казимиру молодому требовались деньги и войска. Пан Суходольский, посланец старого Казимира, пожаловал к Штефану в Васлуйский стан, за ратной помощью для королевича. Не худо бы с тем войском пойти и княжичу Алексэндрелу и обрести имя, земли и чины в венгерской стороне.

— Сын наш еще млад и неразумен, — отвечал господарь, — да и войско нужно нам самим супротив Раду-Воеводы Валашского, ворога нашего; а справимся с ним, тогда посмотрим. И бьем челом нашему господину простить нас и оказать нам помощь в трудную годину, ибо мы охраняем тут рубежи преславного монарха от язычников.

Вскоре оказалось что вмешательство и поход молодого Казимира были пустой королевской забавой. И много убытку, позору и гибели христианскому люду принесли они. А зверь, о коем сказано в писании, в это время грозно наступал, захватывая земли и тесня народы.

На краткий срок турецкая угроза, нависшая над христианством, уменьшилась. В Азии поднялся могущественный и отважный шах персидский Узун-Хасан. Он взял в жены христианку, Екатерину, дочь усопшего властителя Трапезунда; Узун решил вернуть себе державное наследие супруги, захваченное Магометом. Заручившись поддержкой другого азиатского властелина, Караман-шаха, и Египетского и Сирийского султана, он начал кровопролитную войну. Из пустыни, помышляя о разбойстве и ясыре, шли на помощь татары.

Грузинский царь, двоюродный брат шахини Екатерины, тоже повел на турок своих кавказских всадников. А послы Узуна, поведав королю Матвею, Казимиру, сенату Венеции и римскому первосвященнику о ратных приготовлениях хана и выигранных им сражениях, призвали закатные страны с их кесарем и королями к войне; ибо настал благоприятный час пойти с востока и запада на поганого Магомета, разгромить орды его на островах и потопить их в море, изловить самого султана и заточить в железную клеть, как поступили некогда с Баязетом. Лишь тогда обретет земля покой.

В июле 1472 года в Азии произошло великое сражение. Три дня стоял в Молдавии посол Узуна Исак-бей; привез он Штефану-Воеводе грамоту от своего господина, а княгине Марии — послание от двоюродной сестры — шахини Екатерины.

— Настал урочный час, — пояснял Исак-бей. — Магомет истекает кровью в Азии и, зализывая раны, спешит усилить поредевшие войска свои. Он, Исак-бей, направляется к веницейцам и святому отцу Римской церкви. Если кесари и короли постигнут то, что он сказал, закатится звезда султана Магомета.

— Нет, не постигнут кесари и короли, — мудро и печально рассуждал господарь Штефан, — проклятие зависти довлеет над христианством. Никто не помышляет о вещах, превыше подлой плоти своей. А ведь в жизни каждому надлежит исполнить долг; наступит день, когда предстанем мы пред грозным судией. А их величества только и знают: спорят, рубят да колют друг друга. По временам, прельстившись веницейским золотом, сбираются в поход, но скоро остывают. Магометова рать, ослабев ненадолго, двинется скоро на штурм Европы через Боснию и Дунайские земли. Господу угодно, чтобы он, Штефан Молдавский, стоял один в грозе: велеречивые призывы и обещания послов сами по себе бессильны. Когда войско плохо снаряжено и на голодном корму, то и ополчение воюет плохо. В его же стан всегда спешат рэзешские конные отряды и толпы хлеборобов с косами и вилами. Будет на то господня воля, так войско его крепко постоит за себя в урочный час.

И все же, надобно принять все меры к тому, чтобы час этот был менее тяжким. Валахия должна стать под нашу державную руку. Тогда с трудом проникнет задунайский враг в ее пределы и, не найдя там своего ставленника, не сможет турок собрать ни ратных припасов, ни возов, ни грузчиков, не сделает спокойных и обильных привалов. В Валахии должен непременно княжить друг, опора нашим начинаниям. Пусть он не представляет прочной силы, — а все же между язычником и нами ляжет полоса, замедляющая его продвижение. Стратег не может пренебречь подобными расчетами.

Улучив время, когда Магомет был занят в Азии, Штефан повел васлуйскую рать на юг. Исполнилось пророчество: Раду Басараб узнал о походе молдавского князя, когда тот стоял на рубеже и, разделив войска, отдавал последние распоряжения.

Полки сошлись 18 ноября 1473 года на поле, названном Родники, в трех днях пути от стольного Бухареста. При всем упорстве Раду Басараба и храбрости валашской рати, Штефан одержал решительную победу. 21 ноября началась погоня за неприятелем. Казаки и хынсары показались под Бухарестом 23 ноября. На следующий день молдавский воевода вступил в город с главным войском. Раду Басарабу пришлось оставить бухарестский двор, казну и бежать в турецкую крепость Джурджу.

Молодой Сучавский портар Лука Арборе захватил прежде всего дворец Раду-Воеводы. Княжеские уборы были в скрынях, золото в сундуках. Тут же находилась княгиня Мария с двумя дочерьми. Уборы, золото и княгинь водворили на телеги и отправили в Молдавию. Войско стояло в городе три дня, получив от господаря дозволение отдохнуть и веселиться.

Штефан увидел княгинь лишь мимоходом. Супруга Раду, Мария, поклонилась господарю, слезно моля пощадить их, особенно дочек. Штефан с улыбкой пояснил ей, что для господ полон не то, что рабство черни. И уверил ее, что в Сучаве царственная его супруга Мария Мангопская окажет пленницам достойное гостеприимство. Удивленно взирала на грозное его чело дочь Басараба, четырнадцатилетняя Мария Войкица. Она не плакала, — только глядела большими черными глазами на нового отца и повелителя. Лицо ее было нежное, нос — изящный. Конечно, и эта неземная красота была ему предречена землетрясением, но Штефан понял это лишь много лет спустя, когда утихли грозы и память воскресила в нем видение этой мимолетной встречи.

Вместо сбежавшего Раду Басараба правителем княжеств был поставлен Басараб Лайота Старый. То был свой человек, княжий отпрыск, сын Дана-Воеводы, вызванный из семиградского изгнания и состоявший при войске Штефана. Двадцать лет тому назад в год падения Царьграда он правил недолго в Валахии. Теперь, милостью своего молдавского господина, он вновь сидел на престоле. Лайота был сухощав, шею имел длинную, взгляд неспокойный. Долгие годы томился он вместе с сыном, Басарабом Молодым, в Сигишоарском[108] изгнании, мечтая воротиться в Дымбовицкую крепость на отчий стол. Видавший виды лукавец, он упорно подстерегал свое запоздалое счастье. А Басараб Молодой, человек не столь сухощавый и морщинистый, был, однако, вылеплен из того же теста: расставшись с отцом, он тут же оказался его соперником и врагом.

По возвращении из валашского похода князь Штефан стал табором под Васлуем, дожидаясь дальнейших событий, смысл которых, по вышнему решению, определяющему каждому его судьбу, был доступен ему лишь одному. Нужно было, наконец, оправдать свое назначение. 15 лет без устали трудился он для устроения земли Молдавской, укрепляя рубежи, накапливая войско. Хрупка сила человека, и времени ему дано в обрез. Но провидение отмечает иные дела таинственным смыслом, а простым людям они кажутся чудесами.

Итак, на валашском престоле в Бухаресте сидел Басараб Старый, увенчанный знаками власти и величия, которого алкал двадцать лет. Когда же османские беи дунайских крепостей пошли на него войной, он выставил против них одни лишь хитросплетения, почитая их сильнее всякого оружия. Отослав беям дружеские грамоты, пообещав богатую казну, уверив их в совершеннейшей своей покорности славнейшему среди владык — султану Магомету, тощий валашский господарь незаметно покинул страну и вернулся в изгнание.

— Не суждено, видно, воеводе семиградскому освободиться от него, — заметил с горькой усмешкой Штефан. — Не позволил господь Лайоте провести хотя бы Крещенские праздники в отчине и дедине своей; все потому, что в пост, когда мы трудились ради него, он втихомолку ел скоромное, словно католик.

Покуда турки обновляли власть в Валахии, Штефан ожидал и других вестей; и вскоре получил их через Кафинских приятелей-купцов, и через Венгрию и Венецию. Вышло повеление Скопцу Солиману, бейлербею Греции, великому и грозному водителю турецких орд, двинуть всю рать на Молдавию и наказать Акифлак-бея за дерзость и вмешательство его. Сидеть бы ему спокойно да платить положенную дань! Так нет, гяуру не сидится! Пусть же Скопец воздаст ему по заслугам.

Хотя турки медливы в своих ратных сборах, Штефан-Воевода остался на зимних таборах. И призвал он к себе княгиню, княжича Алексэндрела и княжну Елену — встретить вместе Рождество в Васлуйских палатах. Тут и посетили его послы короля Казимира, их светлости паны Бишовский и Суходольский. В августейшей грамоте король снова обещал непременную помощь. Ибо теперь войны доподлинно не миновать.

— Верная мысль, — отвечал с улыбкой воевода послам. — Война в Молдавии грозит падением польскому Каменцу. А когда завоюет Магометова рать Каменец, Лехия будет открыта для набегов волжских татар. Бью челом славному господину моему королю за обещанную помощь и жду ее.

Медливы турки, а польские паны и того нерасторопней. До самого конца февраля получал господарь в Васлуе одни словесные уверения да грамоты. К весне распустил он рэзешей по домам. На святой, по обычаю, установленному 15 лет тому назад, созвал господарь своих военачальников в Сучаву на праздник Воскресения господня. До самого Егория он ждал, насторожась, не выйдет ли от Порты ратный фирман: сабли льготчиков и рэзешских конников были навострены, кони оседланы. Вскоре, однако, вышло повеление повесить сабли на матицы[109] и коней спустить в поляны.

Из всех новостей, стекавшихся тем летом в стольную Сучаву, самой удивительной была весть о кончине Раду Басараба. Причины его гибели так и не удалось выяснить: не то пал он в Джурджу, не то поехал пировать в Видин или Никополь. Дунайских беев известили о кончине господаря — и все. А к тому времени Басараб Старый Лайота перешел под милостивую руку великого падишаха. Теперь он шел на княжение с юга, и были с ним наврапы[110] и субаши[111]; при воцарении на престол гремела турецкая тубулхана[112].

— Господь карает меня за плохой выбор, — заметил своим советникам Штефан-Воевода.

Новое известие уже ничуть не удивило господаря: Хайдар-Гирей[113] вышел из Крыма за польским ясырем и ударил на Каменец.

— Выходит, крымчаки заодно с турками, — сказал воевода. — Значит, надо нам зорко охранять восточный рубеж. Да и чему тут дивиться? Одна у них вера — у Менгли, у Хайдара — с султаном Магометом. Удивления достоин Лайота, брат наш во Христе, клявшийся на евангелии и целовавший крест в нашей Сучавской церкви. А ведь и он пойдет на нас в поход, следуя в хвосте Солимановых войск.

На исходе лета пришло из черного царства ожидаемое посольство. Так первый опавший лист предсказывает зиму, хотя леса еще одеты зеленью. Грамота великого падишаха повелевала открыть Килийскую и Белгородскую крепости и выдать назначенным служителям положенную дань.

— Мы жаждем мира, — сказал им Штефан, — и сила его султанского величества нам ведома. Однако дать ответ угодный Порте мы не можем. Мы никому ничего не должны и крепко постоим за нашу правду.

Послы уехали. За этим с юга следовало ждать багрового смерча войны. Тяжко вздохнув, господарь вошел в домовую церковь и горячо помолился. О посольстве и ответе Штефана узнали тотчас же задиристые капитаны и рэзеши Нижней Молдавии. Поглаживая рукавом зипунишек ежовые колючки бороды, они честили поганца Магомета словечками покрепче да пометче господарских. Оно, конечно, князьям да королям пристало говорить иным языком. А им, рэзешам, все нипочем: что на уме, то у них и на языке.

Готовясь к суровой године, Штефан спешно снарядил послов к Казимиру-королю и в Семиградие; известил он и Матвея Корвина о турецкой угрозе. Его-то он особенно просил о помощи, как знаменитого и храброго христианского короля, клятвенно обещавшего защитить Христов закон. Пособляя молдавскому войску, король защищает Венгерское королевство. Подобные же искусные послания отвезли гонцы в Венецию и к его святейшеству. Верные бояре поспешили к его светлости Власие-Мадьяру — семиградскому воеводе, с просьбой поставить в Валахию, заместо криводушного Лайоты Басараба, молодого Цепелуша.

Лишь семиградские воеводы помогли делом, напав на Лайоту. К тому времени осенью 1475 года от Порты вышел ратный фирман. И Солиман-Скопец, облобызав печати, огласил его беям и войскам, стоявшим у крепости Скутари в Албании:

«По получении фирмана, Солиману-бею поворотить войско к Дунаю и идти без промедления на Молдавию. Схватив за бороду князя Штефана — приволочь гяура к стопам могущественнейшего султана. И войску не зимовать в ином месте, кроме как в ляшской крепости Каменце. Той же весной идти из Каменца в ляшскую и венгерскую землю. Таково решение. И иному не быть».

И снова собрал господарь свои полки в Васлуйском стане. Сюда и доставил веницейский посол Пауль Огнибен грамоты от шаха Узун-Хасана. А Штефан повелел латинскому дьяку отписать вторую грамоту святейшему папе Пию, просить его поднять на неверных королей и князей Европы, ибо надо всеми нависла турецкая опасность.

Короли же и князья Европы рассудили, что беда грозит одной Молдавии. Успеют, стало быть, еще подумать. «Стоит ли, — рассуждал Казимир, — тревожить в самый праздник порубежных ляшских военачальников; да кстати, они и нам понадобятся против татар».

«Дозволить ли секлерам пойти служить в молдавском войске, — думал Матвей. — Впрочем, дозволь — не дозволь, они все равно пойдут: ведают, что Штефан-Воевода — добрый воин и полководец. По правде говоря, его-то они и почитают своим князем. Неладно получается, да ничего тут не поделаешь».

Пока при королевских дворах произносили речи и поднимали заздравные кубки, Штефан зорко следил за неуклонным продвижением рати Солимана-бея. Пройдя всю Фракию и Болгарию, полки Скопца достигли Дуная. При первых зимних снегопадах Цареградские корабли с припасами и одеждой скопились в устье Дуная.

Отовсюду согнали крестьян правобережья и Кара-Ифлакии: одни трудились в обозе, другие открывали злачные ямы, гнали к дунайским заводям стада овец, растапливали куски говяжьего жира, собирали вдоль берегов плоты для мостов. Пришел со своей дружиной и Басараб Старый. Теперь он ехал среди начальных людей и бунчуков Солимана.

К Рождеству гонцы из крепости Крэчуна донесли, что наврапы вступили в пределы Молдавии. Рэзешские отряды не пускают их, досаждают частыми налетами, но сзади напирает основная сила оттоманов. Господарь созвал в тронные покои Васлуйского дворца советников и воевод. Все молчаливо сидели на тайной вечере, вокруг своего господина. Были тут и старые бояре, но большей частью молодые, с великим тщанием отобранные господарем. Среди них были Хрян-ворник и новый сучавский портар Лука Арборе, и Михаил-спэтар, и Дажбог-кравчий, и ясельничий Иля Хуру. Был также Дума Хотинский, сын Влайку, двоюродный брат господаря, и нямецкий пыркэлаб Арборе и романский пыркэлаб Драгош, и белгородский — Лука. Другой пыркэлаб Белгорода, немец Герман, остался по повелению Штефана при крепостных бомбардах.

— Любезные бояре, и верные советники, — начал господарь, пристально разглядывая сотрапезников, словно хотел проникнуть в душу каждого. — Господь, пославший против нас язычника, испытывает не храбрость нашу, а силу нашей веры. Вот крест: я целовал его в юности, скрепляя клятву свою; поклянитесь же и вы именем Христа и уповайте на помощь его. Скоро покажется, разумно ли я выбрал вас, принес ли прибыль мой талант.[114]

Преклонили бояре колена, поцеловали крест и руку господаря. Стольники тут же внесли кушания, а кравчий налил по малой толике вина, как на причастии. Гонцы от конных сотников прибывали непрестанно и входили в покой господаря, промокшие насквозь. Они приносили подробные вести о продвижении неприятеля.

В Крещенский праздник князь присутствовал при освящении вод Молдавии. К тому времени стало ясно, что выставленные на Серете и Бырладе-реке отряды, беспрестанно теснившие турок и отходившие долиной Бырлада, исполнили свой долг. В сочельник завернула оттепель. Распутица держалась долго. Воистину казались благословенными эти воды, сеявшиеся с небес, и обильные потоки, топью разливавшиеся по долинам. Дороги в лощинах совсем размыло. Стотысячная турецкая армия с бесчисленными грузчиками и обозами, несмотря на трудности, упорно продвигалась вглубь страны, спеша навстречу княжескому войску. Захваченные языки охотно указывали, где молдавский стан. Оставалось обложить его и изловить Штефана, дабы исполнить в точности повеление султана. Рассеяв молдавскую рать, Скопец схватит господаря за бороду и поволочет его в края, где меньше болот и больше солнца.

На третий день после Иоанна Крестителя в лето 1475-е затянуло густым туманом пространства между кодрами и топью. Штефан понял: вот та помощь, которую он просил от всевышнего. Спешно разослал он каждому военачальнику свои распоряжения, указывая, где стоять, куда двигаться и как поступить в нужный час. Ранним утром 10 января первые отряды молдаван, легкие и подвижные, как туман, сошлись с передовыми частями Солимана. Это была, пользуясь нынешним словом, диверсия: в роще за болотами, в стороне от дороги, по которой шло войско, взревели трубы, забили барабаны, раздался бранный клич и полетели стрелы. Это шумное нападение, предпринятое умельцами, добрыми знатоками местности, привело к тому, к чему и должно было привести. Заслышав воинский клич, беи тут же поворотили в сторону от дороги — прямо на болота. Вышло повеление прорваться через рощу. Раз неприятель обнаружен, то головным и замыкающим отрядам надобно развернуться, обложить его и, навалившись разом, растоптать.

Однако войско перестраивается медленно. Места у Раховы узки. На одной стороне скопились талые воды. На другой были пропасти и дремы лесные. Значит, путь к победе один: прорваться через рощу на простор, туда, где развернулась неприятельская рать. Но тут, покуда турецкое войско поворачивалось к призрачному неприятелю, ударили под покровом утренней мглы свежие рати Штефана с трех сторон: с тыла и с боков.

Этот главный удар, быстрый и мощный, был рассчитан на то, чтобы рассечь турецкое войско и вызвать смятение в полках. Буйволы с бомбардами увязали в топях. Смешавшиеся ряды турок ринулись друг на друга: началась сеча. Обратного пути не было: сталь сеяла смерть позади. Те, что прорубились саблями сквозь рощу, попали в новые топи. А дальше бегущих перенимали лихие охотники, заранее расставленные в удобных местах. На второй день солнце осветило лишь разрозненные кучки турецких воинов. Одни кинулись к Серетскому броду у Ионэшешть, оттуда к облучице, другие покорились молдавским воинам. Над частью пленников нещадно трудились рэзешские мечи. Несколько беев и сыновей беев были отданы князю. Господарь повелел подсчитать убитых и захваченные обозы. Тут же в поле — у Высокого моста, где в топях еще свирепствовала смерть, решил он отслужить благодарственный молебен. А 11 января все войско постилось.

В латинской грамоте Штефана-Воеводы, отправленной христианским князьям, говорилось следующее.

«Мы, Штефан-Воевода, милостью божьей господин земли Молдавской, бьем челом вашим милостям и шлем вам много здравия. И ведомо вашим милостям, что поганый царь турецкий был и есть гонитель христианства, денно и нощно помышляющий, как бы покорить и погубить христианский мир. Того ради извещаем, что в Крещение пришла из турского царства в нашу вотчину противу нас несметная рать числом 120 тысяч под воеводством бейлербея Солимана-паши. И были с ним придворные поганого султана и все племена Румелии, и валашский воевода со всею ратной силой; а орды вели Асан-бей и Али-бей, Скендер-бей и Грана-бей, и Ошу-бей, и Валтивал-бей, и Серефага-бей, повелитель Софии, и Кусенра-бей; и был еще Пири-бей, сын Исака-паши, со всеми своими янычарами.

Услыша и увидя такое, опоясались мы мечом и с помощью всемогущего бога вышли супротив неприятелей святого креста, одолели и растоптали их и мечом покарали; за что воздаем хвалу господу богу нашему. Сведав о том, поганый царь сам собирается в отместье к нам с несметной ратью к маю месяцу, дабы захватить нашу вотчину, ворота христианских земель. Господь дотоле хранил нас от подобной участи. Если же — упаси боже — турки овладеют сими воротами христианства, то гибель неминучая грозит всему христианскому миру. А посему молим ваши милости отрядить в подсобу нам, покуда не поздно, воевод ваших, ибо у турок ныне неприятелей много, и со всех сторон грозят им люди, поднявшие меч на них. Мы же верой своей христианской клянемся и обещаем, что будем стоять, не щадя живота своего, за Христов закон. И добро бы и вашим милостям стоять супротив поганства на суше и на море, когда мы с помощью всемогущего бога отсекли ему десницу. Готовьтесь же без промедления.

Дана в Сучаве, в день святого Павла, января 25-го в лето 1475 от рождения Христова.

Штефан-Воевода, господарь земли Молдавской…»

У этих почти неведомых «ворот» случилось событие, повергшее мир в изумление. Гордой птицей реяла слава над Сучавой. Участились слухи, вести, грамоты… Штефановы послы побывали у короля Казимира; помимо упомянутой грамоты, положили они к ногам его 36 османских знамен, взятых в битве у Раховы, и потребовали для своего князя ратной помощи на рубежах, а пуще всего искусников для приморских крепостей. К Матвею тоже отрядили посольство со взятыми знаменами.

— Ваши светлости, ваши величества, — говорили послы, — наступило время ополчиться всему христианскому миру. Господин наш рассчитал, что сразу за Егорием, когда язычник выходит по своему обыкновению в поход, Магомет-султан придет зорить Молдавию. Единяйтесь полками с нами, не оставляйте нас опять на жертву нехристям. Уж коли поляжем мы, то и вам гибели не миновать; и будет великий позор и оскудение христианскому племени.

— Поможем непременно, — ласково отвечал Казимир.

— Окажем помощь и поддержку, — заверил Матиас.

Но Молдавскому господарю помощь потребна была незамедлительно. Прилететь бы ей на крыльях ветра. Но нет на белом свете дел медлительней, сложней и противоречивей королевских. Так и пришлось господарю одному готовиться и обдумывать сведения, полученные из турецкого царства.

За целое столетие не терпели орды подобного урона. «Махмет-султан почитай всю бороду выдернул когтями, — ухмылялись рэзеши, брезгливо отплевываясь, — а выдернув, закричал, чтобы собрались все визири, и вельможи, и паши, и люто вопил на них. Пропали армии, и пушки, и возы. Сгиб цвет янычар и сам начальник их Пири-бей, сын Исак-бея, попал в полон к Штефану-Воеводе. Так пусть же ответит за подобный позор Али-бей Михалоглу, наместник придунайских земель, обманувший нас и отправивший любезных сыновей наших в пасть к молдавским волкам без должного осведомления и подготовки. Схватили служители Али-бея и поволокли в темницу. Другие тоже были схвачены и кинуты под башни, в подземелия. Затем, охваченный великой скорбью, турский султан отошел в самый дальний покой дворца, отказался от еды, питья и прочих удовольствий и повелел, чтобы никто ему не докучал. Так он сидел, поджав под собой ноги и сжимая в кулаке остатный клок бороды; сидел, упиваясь злостью своей».

Случилось так, как предвидел Штефан-Воевода: к середине мая султанские корабли подняли якорь и вышли из Царьграда, а Магомет-султан перенес свой двор в Одрию. Это означало, что карательный поход начинается, и сам Магомет идет на Молдавию. Поначалу на севере Черноморья соберутся все корабли. Затем через Румелию двенадцатью дорогами стекутся к дунайским крепостям и бродам войска из Анатолии, Греции, Албании, Боснии; в большие ломовые пищали впряжены по десять пар буйволов, в пищали поменьше — шесть; тут и вереницы возов с припасом ратным и всяким снаряжением; и тысячи грузов, которые везут болгарские и сербские возницы-рабы; и многие тысячи дорожных рабочих — одни темные лицом и губастые, другие — ясноглазые; и войско всех родов — кто налегке, кто в железных латах. Где они расположат свои станы? И вместит ли их тесная земля Молдавии? Из сокровенных тайников души поднималась боль тревог и сомнений. Никому не поведал Штефан о беде, таинственно предсказанной землетрясением, лишь сам терзался в тяжкие часы своего одиночества.

Великому и могущественнейшему султану еще не исполнилось 50 лет, но был он изнурен заботами и войнами, и пуще всего своей невоздержанностью; а потому начинал дряхлеть, и подагра подчас грызла ему кости и терзала плоть; случившееся в тот год дождливое лето изрядно докучало ему. С неделю на неделю откладывал великий визирь поход. В покои его султанского величества ежечасно наведывались византийские врачеватели.

Армии занимали исходные позиции. На севере Черноморья у Крымского побережья и генуэзской крепости Кафы трудились воины и моряки. На самом полуострове Менгли-Гирей, уступив давлению османских беев, готовился по получению приказа распустить в нужный час загоны на Лехию и Молдавию, дабы тем самым облегчить султану войну. В Мангопе, брат княгини Марии, Исак-деспот, покорился туркам и открыл им крепость.

Из Белгорода Днестровского тайно вышли два корабля с молдавскими ратниками и пищалями. С ними был другой брат княгини, Александр Палеолог. Господарь дал ему в подсобу своих военачальников и научил, как взять крепость. Молдавская рать напала неожиданно на Мангопскую крепость. Оттоманский гарнизон был порублен. Александр Палеолог казнил брата. Однако тут же вышло повеление султанским беям в Крыму обложить Мангоп.

— Повсюду, где только можно, — рассуждал про себя господарь, — будь то в Крыму, в Азии, будь то у ляшского рубежа или у Дуная через Валахию, будь то в Сербии или в Албании, надо тревожить врага.

Для этого он все чаще слал послов к венгерскому и веницейскому двору. Каждая неделя отсрочки — лишняя передышка. Скоро, глядишь, наступит зима. А там может вмешаться провидение, ибо век царей так же короток, как и век бедняка.

В имени Антихристовом заключено проклятие непокоя. Стало быть, смерть настигнет его в походе. Но когда это случится? Смертным этого знать не дано.

От святейшего Римского первосвятителя пришло в Молдавию благословение. Король Матвей никак не мог решить: спуститься ли к Дунаю, или осадить крепость Шабац в Сербии, отдать ли в руки господаря Чичейскую крепость для убежища в случае беды, освободить ли из заточения Влада-Цепеша и посадить его в Валахии, или бросить Валахию и послать его в боснийское войско. В конце концов он предоставил событиям идти своим чередом, а сам занялся свадебными приготовлениями. Послы, искавшие ему вторую королеву, требовали знатного приданого: и по желанию его величества нашли невесту с невиданным приданым в 100 тысяч злотых.

Королю Казимиру супруга подарила одиннадцатого отпрыска, и славный монарх блаженствовал у домашнего очага, откладывая державные заботы. Тщетно собирались в июле месяце на Люблинский сейм королевские советники, тщетно говорилось о турках и помощи Штефану-Воеводе. После речей других вельможных панов, гневно выступили против короля краковский воевода пан Днеслав Ризванский и владетель Сандомира и маршал королевства пан Ян Ризванский, твердя, что из-за Казимирова равнодушия дошла польская земля до великой скудности. Пышно расцветала некогда польская страна, теперь же презирают ее не только неприятели, но и друзья.

— Близорукость королей достойна удивления, — думал Штефан-Воевода.

Правда, в тот год султан Магомет отменил поход и воротился в Царьград, но поступил он так не ради Матвеевой свадьбы, не ради крестин польского королевича. Он был покамест во власти подагры и греческих лекарей. Но осени и зиме срок недолог; и грядущая весна — несет Молдавии великую скорбь.

Так воспрянем же духом, уповая на господа, усилим Белгородскую рать новыми воинами; умножим число пищалей и ратных запасов пороха и пуль. Разрушим укрепления Килии, ибо приступа они не выдержат; зато усилим остальные крепости на рубежах: не только кирпичные, но и те, что обнесены тыном и земляными раскатами. Ибо стоять нам одним супротив турецкой лавины. Христианские короли, христианские князья шлют одни грамоты, одни суесловные уверения, а в апреле пойдет на нас антихристова сила; рати двинутся с зимних станов, и будет их столько, что Дунай почернеет от них, и войдут они в наши «ворота».

Какой же должна быть эта война? Султанскому войску выгодно сразиться в открытом поле. Для Молдавии же возможна лишь малая война на укрепленных участках. Стало быть, половина наемной господаревой рати должна стойко оборонять крепости, особенно Нямцу, Хотин и Сучаву, а также Оргеев, Сороки и Белгород. Молдавскую же Крэчуну и Роман надобно держать, сколько хватит сил, затем, войска защищавшие их, присоединятся к господаревым полкам. Сам же Штефан-Воевода, с помощью местных хлеборобов и легких рэзешских отрядов, будет непрестанно тревожить неприятеля в лесах и у перевалов. В свое время станет ясно, в каких укрепленных лесах надо скрыть пищальные засады и ратные дружины, дабы сечь, изматывать неприятельские рати до самой последней. А уж коли орды, поднявшись до самой верхней части страны, захватят ее всю и придется воинам христовым склонить головы и покориться судьбе, они сделают это с саблей в руке.

Когда весной 1476 года Магомет-султан вышел к войску, Штефан повелел служить молебны во всех церквах и монастырях Молдавии, а ратникам поститься целый день. Затем простился с княгиней, княжнами, сыновьями, оставив при себе одного Александра-Воеводу. Пришла поклониться и Басарабова княгиня Мария с дочерьми. И наказал им всем господарь укрыться в Хотинской крепости, где пыркэлабом был Влайку.

Господарь повел войско на юг; по пути он сделал остановку в Нямцу, оттуда завернул в Бистрицкий и Проботский монастыри, — поклониться гробам почиющих родителей. Потом продолжал свой путь в Нижнюю Молдавию. В конце месяца Штефан еще стоял в Яссах, где и принял магометовых послов. Они требовали покорности, дани, крепостей и залога княжеской крови. Господарь отослал послов к их безбожному повелителю.

Затем, покуда турецкая лавина катилась через Добруджу и Валахию, Штефан достиг Бырлада с войском и отрядами льготчиков. Проводником у турок был Лайота Басараб — валашский. Он шел со своими дворянами вслед за передовыми отрядами наврапов. А когда ворота меж морем и горами заполнили турки, Менгли-Гирей распустил в степи свои загоны.

Князь и это предвидел. Если уж налетели татары на Верхнюю Молдавию, обходя по своему обыкновению крепости и разоряя села до Прута, великое волнение охватит ратные дружины крестьян. Придется отпустить рэзешей и прочих хлеборобов по домам, дабы укрыли они детей, жен и скотину в леса. А затем уж пусть непременно разыщут господаря там, где быть ему укажет провидение. Сегодня страна во власти потоков и бурь; но завтра — даст бог — установится мир, и ни один клятвопреступник не избежит кары. А посему быть всем в трехнедельный срок под рукой своего господина.

Шаг за шагом отступал Штефан со своими полками и вспомогательными отрядами горцев. Особые служители сжигали хлеб и луга вдоль большого шляха и отравляли колодцы бешеницей. Стоял нещадный июльский зной. Легкие конные отряды то и дело язвили турецкую гидру, медленно, но неотступно продвигавшуюся вдоль Серета.

Целью Магомета была Сучава. На пути к ней стояли крепости Роман и Нямцу с доброй осадной ратью. Недалеко от них в предгорьях за Молдовой-рекой служители князя укрепляли кодры: возводили земляные раскаты, деревянные крепи, пробивали тайные выходы к оврагам.

Там-то и произошла кровопролитнейшая в истории Молдавии сеча. Штефан понимал неизбежность этой жертвы. Ибо стезя мудрости ведет через страдание, подобно тому, как жизнь из смерти рождается. В начале своего княжения застал он в Молдавии двоемысленных бояр, слуг двух господ, страною правили тогда непрочные, изменчивые силы; народ был измучен державным нестроением. Теперь же, хотя молдавская твердыня была обречена на поражение, рядом с князем были верные, несгибаемые люди.

На глазах его светлости полегли в той сече на берегах Белой реки спэтар Михаил, постельничий Юга, ясельничий Илия Хуру, бывшие белгородские пыркэлабы Станчу и сын его Мырза, ворник Бодя, бывшие пыркэлабы Пашку и Бухтя и многие другие бояре; их имена были вписаны в поминальный синодик, позднее, когда отхлынули орды, улеглась гроза и были собраны останки павших.

Рать за ратью, словно волны, шли на приступ войска Магометовы под бунчуками и зелеными знаменами; потеряв множество ратников, они пробились все же в лесную твердыню. Пядь за пядью защищали воины Штефана родную землю, отстреливаясь с валов из пищалей, отходя к новым и новым укреплениям; когда же спустилась ночь, остатки молдавского войска растаяли в лесных дремах. Случилось это 26 июля, и многим день сей казался последним в истории свободной Молдавии.

Но до конца войны было еще далеко. Штефан горячо помолился в уединенном горном скиту. Земля, которой он коснулся губами, вдохнула в него, как в Антея, новые силы, молитва — новые надежды. Собрав округ себя уцелевшее войско, он дал ему отдохнуть в ожидании ополчения. Рэзеши и смерды явились вовремя. И снова начались налеты и стычки по старинному обычаю молдавской земли; а крепости с дворянами и пыркэлабами держались стойко и надежно.

Июльский зной и засуха жгли землю; не хватало кормов, земцы разбивали и грабили обозы с припасами, резали коней на пастбищах и быков в загонах; мор, вызванный скоплением войск, косил полки султана. Все это было словно божьей помощью, ниспосланной князю за мудрое его предвидение. Белгородский пыркэлаб Герман громил янычар; татарские яртаулы были порублены на морском побережье; отдельные султанские отряды исчезали; пошли слухи о походе семиградских воевод на турок. Наконец, нехватка хлеба и воды ускорила отступление Магомета на юг. Это случилось к концу августа.

Обессиленная страна лежала в развалинах. Но господаревы служители снова крепко брали в руки бразды правления, поднимая господарский жезл над землею и людьми. Штефан спустился со своим двором в Нижнюю Молдавию, дабы измерить своими глазами разруху, утешить людское страдание, пожаловать награды отважным, обновить сожженные обители. В опустевших и спаленных землях, на которые господарь указывал своей булавой, спали зерна той жизни, которую земцы увидели в новою весну Молдавии. Легкомысленный, гораздый на веселье люд славил князя, радуясь наставшему затишью. Но Штефан-Воевода проводил в печали дни свои, предвидя беды, сокрытые в мрачных пещерах грядущего.