Жизнь в средневековой деревне

Глава I. Появление деревни

Современная деревня – это, по сути, небольшой город, часто пригород мегаполиса, всегда являющийся частью внешнего мира. «Старая» американская деревня XIX века выполняла более специфическую функцию: жившие в ней торговцы и ремесленники обслуживали близлежащие фермерские усадьбы.

Средневековая деревня не была ни тем ни другим. В ней могли обитать торговцы и ремесленники, но лишь от случая к случаю. Обычно же население состояло из крестьян, обрабатывавших землю и выращивавших скот. Их дома, амбары и сараи сосредоточивались в центре, окруженном полями, пастбищами и лугами. То была община – в социальном, экономическом и политическом смысле.

Сегодня в деревнях Европы и Америки проживает лишь малая часть обитателей этих частей света. В средневековой же Европе, как и почти во всех нынешних странах третьего мира, жители деревень составляли подавляющее большинство населения. В современной деревне живут, но не обязательно работают (и даже, скорее всего, работают в другом месте). А в те времена деревня удовлетворяла едва ли не все нужды ее обитателей. В ней они трудились, общались, влюблялись, женились, варили и пили эль, грешили, ходили в церковь, платили штрафы, рожали детей в браке и вне его, занимали и одалживали деньги, орудия труда и зерно, ссорились и дрались, болели и умирали. Вместе они составляли единое целое, постоянную общину, образованную в целях сельскохозяйственного производства. Чувство общности отразилось в особых терминах, которые встречаются в записях: communitas villae – «деревенское сообщество», tota villata – «совокупность всех жителей деревни». Тогда эти выражения воспринимались как новые, необычные. Английские слова «vill» и «village» обязаны своим происхождением римской вилле, которая в раннесредневековой Европе зачастую была центром поселения. Самым близким эквивалентом слова «деревня» в латинском языке будет «vicus», обозначающее сельскую область.

Средневековая деревня была особым и для своего времени прогрессивным видом общины. Ее появление ознаменовало начало нового этапа в развитии крестьянской экономики, старейшей из всех известных, – она существовала в неолите, в бронзовом и железном веках, в эпоху древних цивилизаций. Ни одному из вышеперечисленных обществ, однако, не был до такой степени свойствен деревенский образ жизни. Места обитания были очень разнообразными: отдельные усадьбы, временные поселения, плантации с рабами, хутора, где жили несколько семей (возможно, связанных родственными узами), крепости, обнесенные стенами города. Но деревни встречались редко.

По правде говоря, понятие «деревня» едва ли поддается определению. Историки, археологи и социологи с трудом разделяют деревню, хутор и простое скопление домов. Эдвард Миллер и Джон Хэтчер, авторы книги «Средневековая Англия: Сельское общество и экономические изменения, 1086–1343», признают: «Задавшись вопросом, что такое деревня, мы сразу же сталкиваемся с трудностями». По их утверждению, «хутор – это часто поселение первопроходцев, возникающее в ходе поиска новых земель для возделывания», его внутреннее устройство – «более простое и элементарное», чем у настоящей деревни⁴. Тревор Роули и Джон Вуд в книге «Заброшенные деревни» предлагают «широкое определение» деревни: «группа семей, живущих в близко расположенных домах и обладающих чувством общности»⁵. Жан Шапло и Робер Фоссье в своем труде «Деревня и дом в Средние века» выделяют следующие «характеристики деревенского поселения»: «Концентрация населения, организация труда на земле в пределах ограниченной территории, наличие общественных зданий, таких как церковь и замок, постоянное проживание внутри долговечных зданий и… присутствие ремесленников»⁶. Постоянство, многообразие, организация и сообщество – вот ключевые слова и идеи, позволяющие отличить деревню от сельскохозяйственных поселений, которые в меньшей степени ориентированы на долговременное достижение общей цели.

Археологи обнаружили места многих доисторических поселений в Северной Европе и на Британских островах. Памятники бронзового века (примерно 3000 лет до н. э. – 600 лет до н. э.) включают остатки каменных стен, окружающих скопления хижин. От железного века (600 г. до н. э. – I в. н. э.) остались круги от столбов: здесь стояли дома и сараи. Камни и рвы – признак того, что тут были поля. Здесь мы можем впервые обнаружить наличие пахотного земледелия, ставшего заметным достижением по сравнению с подсечно-огневым, когда расчищали участок, обрабатывали его, затем бросали и уходили на новое место. Поля, границы которых обозначались межевыми знаками или изгородями, засевались по очереди теми или иными культурами и, возможно, периодически находились под паром⁷. Так называемые кельтские поля, неправильные квадраты, площадь которых часто составляла менее одного акра (около четырех тысяч квадратных метров), обрабатывались с помощью рала – заостренного сука с железным наконечником, – которое тянули один или два вола. Почва взрыхлялась на глубину, достаточную для посева. Среди других орудий труда железного века были мотыги, небольшие серпы и лопаты. Для помола зерна использовалась ручная мельница, состоявшая из двух соединенных штырем камней: верхний вращался, тогда как нижний оставался неподвижным. Выращивали различные виды пшеницы (полбу, двузернянку), ячмень, рожь, овес, вику, траву на корм скоту, лен и растения, содержащие красящие вещества. Из живности держали крупный рогатый скот, свиней, овец, лошадей, домашнюю птицу и медоносных пчел⁸.

Редкую возможность узнать о сельском хозяйстве железного века дает труд римского историка Тацита «О происхождении германцев и местоположении Германии» (98 г. н. э.). По римским представлениям, земледелие германцев было примитивным:

Земли для обработки они поочередно занимают всею общиной по числу земледельцев, а затем делят их между собою, смотря по достоинству каждого; раздел полей облегчается обилием свободных пространств. И хотя они ежегодно сменяют пашню, у них всегда остается излишек полей. И они не прилагают усилий, чтобы умножить трудом плодородие почвы и возместить таким образом недостаток в земле, не сажают плодовых деревьев, не огораживают лугов, не поливают огороды. От земли они ждут только урожая хлебов. И по этой причине они делят год менее дробно, чем мы: ими различаются зима, и весна, и лето, и они имеют свои наименования, а вот название осени и ее плоды им неведомы[1].

Как видно, Тацит описывает систему пахотного земледелия, при которой землей сообща владеют члены племени или клана. Но из текста ясно следует, что постоянных деревень у германцев в то время не было:

Хорошо известно, что народы Германии не живут в городах и даже не терпят, чтобы их жилища примыкали вплотную друг к другу. Селятся же германцы каждый отдельно и сам по себе, где кому приглянулись родник, поляна или дубрава. Свои деревни они размещают не так, как мы, и не скучивают теснящиеся и лепящиеся одно к другому строения… Строят же они, не употребляя ни камня, ни черепицы; все, что им нужно, они сооружают из дерева, почти не отделывая его… Впрочем, кое-какие места на нем они с большой тщательностью обмазывают землей… У них принято также устраивать подземные ямы, поверх которых они наваливают много навоза и которые служат им убежищем на зиму и для хранения съестных припасов.

Тацит имеет в виду два основных типа домов, которые преобладали в раннее Средневековье. Дома первого типа состояли из деревянного каркаса, нередко покрытого глиной («землей»), как описано у римского историка. Обычно глину клали на сплетенные ветки. Что касается внутреннего устройства, то чаще всего встречался «длинный дом», или «дом с хлевом», в одном конце которого помещались животные, а в другом – люди, причем во многих случаях обе половины разделялись только канавой, заполненной навозом. Второй тип – земляная хижина (grubenhaus), уходящая в землю на глубину от полуярда до ярда и площадью от пяти до десяти квадратных ярдов. В ней могли жить люди, содержаться животные, храниться припасы. Иногда такая хижина служила для ремесленного производства⁹.

В результате завоевания римлянами Галлии (начиная с I в. до н. э.) и Британии (со II в. до н. э.) на северо-западе Европы появились сельские общины двух видов. Первый – это вилла с рабами, плантация площадью от 450 до 600 акров; центром ее было каменное здание – резиденция владельца. Община второго вида была похожа на первую, но на земле в этом случае трудились зависимые крестьяне, которые обрабатывали собственные участки и хозяйские угодья¹⁰. К исконным культурам железного века – пшенице, ячменю, льну и вике – римляне добавили горох, репу, пастернак, капусту и другие овощи, а также фрукты и виноград¹¹. Плуг стал совершеннее – его оснастили железными сошниками (вертикальными лезвиями перед лемехом) и деревянными отвалами, которые переворачивали почву и делали ненужной поперечную вспашку (когда борозды пересекаются под прямым углом), практиковавшуюся ранее. Помимо орудий железного века, теперь использовались также большие серпы и косы¹².

Римлянам был свойствен не только ремесленный, но и инженерный подход к земледелию, подразумевавший сооружение колодцев и ирригационных систем, научное применение удобрений, даже учет влияния преобладающих ветров на постройки. Заметно увеличилось количество овец и лошадей¹³. Однако основные методы ведения сельского хозяйства не поменялись, и настоящие деревни по-прежнему отсутствовали. В Британии, Галлии, по всей империи люди проживали в городах, на плантациях, на крошечных хуторах, в изолированных друг от друга скоплениях домов.

Иногда небольшие группы первопроходцев занимали какую-либо территорию, некоторое время обрабатывали землю, а затем покидали ее – из-за недостаточно совершенных методов земледелия, снижения численности населения, набегов или по всем трем причинам сразу. Археологи исследовали поселение в Вейстере (Нидерланды), датируемое примерно 150 годом: четыре отдельные фермы и семь зданий, включая четыре больших дома и три менее крупных строения. Еще через столетие больших домов стало девятнадцать, малых – семь, а к середине V века – тридцать пять и четырнадцать соответственно; все они стояли вдоль дорог, образовывавших сеть. Вейстер многими своими чертами напоминал настоящую деревню, но, в отличие от нее, не был долговечным. В конце V века Вейстер оказался заброшен. Еще одно место, где велись раскопки, – Феддерсен-Вирде на берегу Северного моря, где в I веке до н. э. располагалась небольшая группа ферм. В I веке н. э. его обитатели возвели искусственную насыпь ввиду подъема уровня воды; в III веке здесь насчитывалось тридцать девять домов, один из которых, возможно, принадлежал хозяину земли. В V веке люди ушли оттуда. Такие же протодеревни, существовавшие вплоть до IX века, обнаружены в Англии и в континентальной Европе¹⁴.

Картина сельской местности в Западной Европе оставалась, по словам Шапло и Фоссье, «неопределенной, полной теней и контрастов: изолированные, лишенные всякой организации островки обрабатываемой земли, территории под непонятно чьей властью, разрозненные родовые группы, окружающие патриарха, вождя или богача, – расселение остается анархическим; короче говоря, мы видим мир, который человек, похоже, не в состоянии контролировать или подчинить себе»¹⁵. Плотность населения составляла всего от двух до пяти человек на квадратный километр в Британии и в Германии, чуть больше – во Франции¹⁶. Земли было много, людей – мало.

В Х веке в Европе появились первые деревни, которым предстояло долгое существование. Они были компактными – скопления жилищ, окруженных обрабатываемой землей. Их появление совпало со становлением сеньориальной системы, образованием поместий, которыми владели могущественные местные феодалы.

В Средиземноморье деревня обычно располагалась вокруг замка, стоявшего на вершине холма и окруженного стеной; внизу, на равнине, были поля, виноградники и загоны для скота. В Северо-Западной Европе и Англии прообраз будущей деревни возникал рядом с церковью и усадебным домом, в месте, где имелась вода (источник или ручей)¹⁷. Дома расползались во всех направлениях и в большинстве своем относились к одному из двух типов, описанных еще Тацитом, – «длинный дом» и «земляная хижина». Каждый стоял на небольшом участке, обнесенном живой изгородью или забором либо обведенном канавой. Однако большая часть земли, принадлежавшей жителям деревни, лежала за ее пределами: это были не только поля, но и луга, болота, леса. Основное историческое достижение заключалось в приспособлении этих земель для выращивания различных культур и установлении отношений определенного типа между жителями деревни и феодальным сеньором.

Севооборот и оставление под паром были хорошо известны еще римлянам, но неясно, как их применение привело к возникновению сложно устроенной деревни на «открытой равнине». Теория о том, что система развилась в Германии в раннем Средневековье, достигла там зрелости, укоренилась во Франции и была принесена в Англию англосаксами, сегодня ставится под сомнение, но никто не предложил сколь-нибудь удовлетворительной новой концепции, которая устроила бы всех. В Англии закон короля Уэссекса Ине (конец VII в.) содержит упоминание об «общем луге и прочих землях, разделенных на полосы», во многих других законах и грамотах англосаксонского периода также встречаются слова, связанные с земледелием на «открытой равнине». Недавние исследования показали, что уже в Х веке на стерне, оставшемся после сбора урожая, пасли скот все жители деревни. Попробуем перечислить факторы, сделавшие возможными такие изменения. Обычай раздела земель между детьми (или только между детьми мужского пола), вероятно, приводил к появлению множества мелких наделов, что затрудняло выпас скота без взаимных договоренностей. Сотрудничеству мог способствовать и рост населения. Все более острая нужда в земле порождала такой феномен, как «раскорчевывание»: несколько соседей-крестьян объединялись для валки деревьев, корчевки пней и вырубки кустарника, получая новый участок пахотной земли, который делили между собой. Этот участок – совокупность полос, обрабатываемых каждым крестьянином, – становился новым «фурлонгом» в системе общинного землепользования. Если сеньор был могущественным и дальновидным, он зачастую возглавлял процесс¹⁸.

Очевидно лишь то, что в некоторых крупных регионах постепенно сложилась уникальная организация сельскохозяйственного производства. «На большей части североевропейских равнин и в Англии в полосе, идущей на юго-запад от Северного моря, через Мидлендс к Ла-Маншу, лежали обширные поля, разделенные деревьями и прижавшимися друг к другу деревенскими домами»¹⁹. То была «открытая равнина» с компактными деревнями, в отличие от «лесного края» – Западной и Юго-Восточной Англии, Бретани и Нормандии. В «лесном краю» поля, как правило, были небольшими, возделывали их семьи, жившие в отдельных усадьбах или на хуторах. Но ни один из видов ландшафта не исключал полностью другого: на «открытой равнине» встречались хутора и отдельные усадьбы, а в «лесном краю» – компактные деревни.

На «открытой равнине» (от слова «champagne») возникла сложная система, особенностью которой было сочетание индивидуального землевладения с обязательным и единодушным сотрудничеством в том, что касалось вспашки, посадки, прополки, сбора урожая и выпаса скота²⁰. Дискуссии исследователей о зарождении этой системы немного напоминают спор о том, что возникло первым – курица или яйцо. Под действием таких естественных причин, как рост населения, обычаи наследования и традиционные методы ведения хозяйства, община стала делить свои пахотные земли на два (а позже – зачастую на три) больших поля, одно из которых в течение года оставалось под паром. Жителю деревни принадлежало несколько длинных полос в пределах каждого поля; он вспахивал и засевал их, так же поступали и его односельчане.

Общинники вместе решали, какое из больших полей оставить под паром, а какие засевать осенью и весной. Для выпаса скота на стерне требовалась согласованная уборка урожая. Эксплуатация этого не слишком обширного пастбища облегчалась благодаря сотрудничеству обитателей деревни, которое позволяло свести к минимуму число изгородей.

К началу XIII века земледелие «открытой равнины» было уже вполне развитым, хотя его эволюция не закончилась. В тысячах деревень, как в Англии, так и на континенте, жизнь крестьян определялась сотрудничеством в обработке земли и выпасе скота.

Значительный экономический и демографический подъем, начавшийся в XI веке, продолжался почти без перерывов на протяжении двух следующих столетий. Повсюду возникали поселения – усадьбы, хутора, деревни. Крестьяне, составлявшие подавляющее большинство населения, выращивали пшеницу, а кроме нее – рожь, ячмень, овес, бобы, горох и другие овощи. Урожаи были низкими и нестабильными, поэтому большая часть свободной земли отводилась под зерновые, необходимые для выживания. Ценность навоза как удобрения была известна, но имеющиеся пастбища позволяли держать так мало животных, что возникал порочный круг: нехватка ресурсов в одной отрасли сельского хозяйства негативно отражалась на другой.

Тем не менее технологии заметно усовершенствовались. Тяжелые, часто влажные почвы Северной Европы требовали более тяжелого плуга и более сильных тягловых животных, чем почвы Средиземноморья, содержащие больше песка. Появившийся в результате этого большой плуг с сошником и отвалом, в который запрягали нескольких пахотных животных, стал «одним из самых важных сельскохозяйственных достижений доиндустриальной Европы»²¹. Система земледелия «открытой равнины» еще больше укрепилась – нововведения требовали как раз длинных, узких полос земли.

Римляне так и не решили проблему упряжи для тягловых лошадей. Мягкий хомут, изобретенный в Азии и постепенно распространявшийся на Западе, был дополнен другими новшествами – подковами, кнутом и постромками, – и лошадь превратилась в сельскохозяйственное животное. Более быстрая и длинноногая, она конкурировала с сильным, послушным, но неповоротливым волом, когда надо было тянуть плуг, и оказывалась вне конкуренции, когда надо было тянуть повозку. Одно из самых ранних изображений рабочей лошади можно видеть на гобелене из Байё (ок. 1087 г.). Вол также выиграл от технических новинок, получив усовершенствованное ярмо²², и продолжал играть свою роль в сельском хозяйстве; его способность двигаться медленно и равномерно давала преимущества при тяжелой работе. Еще во времена королевы Виктории сельские жители вели споры о достоинствах этих двух тягловых животных. Но все же лошадь понемногу одержала верх. Потребность лошади в корме стимулировала выращивание овса, яровой культуры, которая вместе с ячменем, горохом, бобами и викой идеально вписывалась в севооборот «открытой равнины». Распространилось кормление в стойлах, что позволило шире использовать удобрения, а благодаря бобовым восстанавливался уровень содержания азота в почве²³.

Сотрудничество между крестьянами определяло «деревенскую» сторону их жизни, но была еще одна сторона – «поместная». В Северной Европе и в Англии после Нормандского завоевания сельская местность была разделена на особые единицы землеустройства – поместья (manors). Поместье принадлежало сеньору и состояло из земли, непосредственно эксплуатируемой им (demesne), а также крестьянских наделов, с которых он собирал ренту и подати. Деревня могла совпадать или не совпадать с поместьем, включать два или более поместья либо составлять часть одного поместья.

Хозяин земли и держатели – это сочетание восходит к поздней Римской империи, но впервые упоминается в северофранцузских документах IX века; для Х века оно зафиксировано в Центральной Италии и Англии. В XI веке оно стало повсеместным²⁴.

Эта формула удачно вписалась в военно-политический порядок того времени, известный как феодализм. Развивавшийся в средневековой Европе на протяжении долгого времени и завезенный в Англию нормандцами, феодализм объединил европейскую элиту, сделав ее чем-то вроде общества взаимопомощи. Сеньор предоставлял землю вассалу в обмен на военную помощь и другие услуги. Оба давали взаимные клятвы: сеньор – в том, что будет защищать вассала, вассал – в том, что будет верен сеньору. Вассал получал в качестве фьефа, или вознаграждения, условленное количество земли, чтобы «держать» ее и получать с нее доход. В прошлом историки, включая Маркса, использовали термин «феодализм» для обозначения средневекового общественного порядка в целом, при котором военно-землевладельческая аристократия господствует над массой населения, по преимуществу крестьянского. Сегодня под «феодализмом» обычно понимают отношения вассалитета в среде аристократии. Система, регулирующая отношения крестьянина и сеньора, – экономическая основа средневекового общества – чаще всего называется манориальной системой. Феодализм много значил для сеньора и мало – для крестьянина.

Отношения внутри феодальной и манориальной систем в теории были несложными: в манориальной системе крестьянин работал на сеньора, получая от него землю, в феодальной же сеньор владел землями, пожалованными королем или вышестоящим феодалом, обязуясь отправлять им воинов по первому требованию. На практике же они никогда не были такими простыми и со временем лишь усложнялись. Появлялись всевозможные местные разновидности, а крестьянские повинности и рыцарская служба все чаще заменялись денежными платежами.

Как бы ни взаимодействовали эти две накладывавшиеся друг на друга системы, они не мешали процветанию деревень, пока тех не начало становиться слишком много. Там, где некогда царила тишина и встречались лишь волки и олени, теперь хлопотали крестьяне, рубившие дрова, собиравшие орехи и ягоды, рылись в земле свиньи, паслись коровы и овцы. По всей Европе жители деревень договаривались со своими соседями о границах, которые указывались в грамотах; напоминанием о них служила красочная ежегодная церемония. Каждой весной, во время так называемых молебственных дней – в сельской местности они получили название Gangdays, или «дни ватаг», – все обитатели деревни обходили ее по периметру. Маленьких мальчиков окунали в пограничные ручьи, стукая задом о деревья и камни, чтобы те запомнили, где заканчивается их деревня²⁵. Европейцы XIII века могли иметь сколь угодно смутное представление о рубежах своего государства, но прекрасно знали, где пролегают границы их поселения.