Жизнь за грезы, или Околдованная женщина

Часть первая

[1]

Машина типа кабриолета подошла к подножью Змеиного утеса и, шурша колесами о камни, плавно остановилась.

Сидевший за рулем юноша атлетического телосложения с черными вьющимися волосами на голове выключил мотор, быстро вышел из машины, обошел ее, открыл дверь и нежно взял под руку сидевшего в машине седовласого старца, помог ему выйти из автомобиля.

Согбенный ударами судьбы старец, опираясь на трость, вышел из автомобиля, минуту постоял, осмотрелся вокруг, посмотрел вверх на архитектурную композицию, тяжело вздохнув, взял цветы, лежавшие на заднем сиденье машины, направился на вершину утеса. Старца бережно поддерживал под руку статный юноша, помогая ему подниматься вверх по каменным ступеням, высеченным в скале.

Медленно поднимаясь по ступеням вверх, двое мужей останавливались на несколько минут на площадках для отдыха, осматривались окрест и о чем-то говорили. Старец показывал тростью на верх утеса и в сторону моря, покачивал головою — тяжело вздыхал. Со стороны было видно и понятно, что эти его воспоминания и рассказ были тяжелыми и, может быть, даже для него — мучительными. Юноша внимательно слушал рассказ старца, смотрел туда, куда показывал тростью его спутник, и тоже вздыхал. Он не знал всех подробностей, о чем мечтала та женщина, о которой рассказывал старец, но был потрясен силой духа, силой желаний и устремлений приходившей на этот утес и так трагически закончившей свою жизнь. Он не знал ее истинных намерений, не знал ее действительных желаний, но он был убежден, что они были искренними и настолько сильными, что никакая опасность не могла остановить ее и заставить не приходить на это роковое место.

Из рассказа спутника он сделал вывод, что желание прийти сюда, причина, тянувшая женщину на этот змеиный камень, находились в глубинах ее души и сердца, и она ни при каких обстоятельствах и условиях не могла освободиться от этих пут. Они, эти путы, сковали ее волю, рассудок, и она находилась в полной их власти и не могла их разорвать. Ее устремления к чему-то, пока неизвестному юноше, были безграничны, и неизвестно, чем бы они закончились, если бы не последовал такой трагический конец.

И вот они поднялись на самую вершину утеса, подошли к чугунной надгробной плите, возложили на нее принесенные темно-бордовые розы и опустились на колени, склонив свои буйные головы над памятью жены и матери. У старца содрогнулись плечи, и он смахнул платком с лица набегающие слезы... Юноша тоже плакал...

Легкое дуновение ветра нежно шевелило лепестки роз, лежащих на чугунной плите, и казалось, что розы начинают расцветать, как будто хотели сказать, что усопшая благодарна приходу близких ей людей и ей теперь будет легче переносить одиночество в этой далекой, хотя и прекрасной, но чужой стране. Еще минимум год ей придется ожидать этих близких людей, в надежде незримо встретить их на этом чудесном, хотя и роковом, месте. А двое мужчин продолжали стоять на коленях и в поклоне благодарить судьбу, что им дано еще раз поклониться праху погибшей. Будет ли благосклонна судьба и позволит ли она еще раз — через год, — поклониться праху прекрасного человека — жене и матери?

Смотревшие со стороны туристы, находившиеся здесь, неподалеку от архитектурной композиции, недоумевали, почему двое мужественных мужчин так сильно переживали, что эти переживания заставили их пролить слезы? Какая причина заставила их прийти сюда, на это роковое место, и здесь, прилюдно, показать свое горе и насколько они несчастны, как им горестно и трудно без той, прах которой покоится под этой тяжелой надгробной плитою...

Экскурсоводы показывали руками слушателям и туристам окрест и что-то говорили. Показывали на огромное дерево, стоящее неподалеку, рассказывали легенду о змее. Но некоторых туристов больше интересовал вопрос: зачем сюда пришли эти двое людей и почему они так горюют?

Надеюсь, — этот вопрос заинтересовал и Вас, мой добрый читатель…

Джина выздоровела, и врач посоветовал ей быть больше на свежем воздухе и не засиживаться в пыльных и душных учрежденческих кабинетах. Как раз была суббота, и у нее оказалось полтора дня свободного времени. В Главное управление она пойдет только в понедельник. В отделе кадров, куда она должна будет явиться, по телефону сказали, что она свободна до утра понедельника.

Этому сообщению обрадовались родные и те новые знакомые, которых Джина сумела приобрести за короткое время болезни. К ее тете часто наведывались молодые люди: девушки и юноши, приехавшие из того города, где жили и работали родители Джины, и учившиеся здесь в высших учебных заведениях. Во время этих посещений молодые люди и познакомились с Джиною, не давали ей скучать, чему была рада ее тетя. Тетя Джины, родная сестра ее матери, очень любила свою племянницу и буквально дышала ею, она не знала, куда ее посадить, где ее положить, а что касается питания, то она готова была кормить свою ненаглядную племянницу пищей по заказу из ресторана. Кстати сказать, оно так часто и было. Тем более что рестораны и кафе здесь были рядом, и не требовалось тратить много времени на то, чтобы пойти и принести то или иное блюдо. В этом смысле, в этом районе старого города, все было под рукою рядом. Поэтому молодые люди, навещавшие тетю Джины, часто приходили в дом с вином и хорошими закусками.

Какова же была их радость, когда они узнали, что Джина уже выздоровела и у нее есть полтора дня свободного времени, и в эти дни они могли поехать за город в лес, поле, на реку и там провести день на природе, среди цветов и леса, полная свобода и благоухающая растительность. Хоть один день побудем там, где человек появился, вырос и жил долгое время. Ох! Уж эта студенческая молодежь, ох уж эти юные фантазеры! Им бы только быть ни от кого не зависимыми, без всякого присмотра старшими.

Эти юные новые друзья Джины предложили выехать за город и там устроить маленький пикник на природе, вдали от цивилизации, как выразился самый энергичный юноша по имени Гена — студент четвертого курса геологического факультета.

Получив разрешение тети на выезд за город и собрав нужные вещи, и обязательно необходимые для поездки за город продукты питания и прохладительные напитки, — Джина со своими новыми друзьями выехали рано утром на электричке в ранее намеченное место.

Приехав на конечную станцию, группа молодых людей во главе с Геной покинули электричку, направились туда, где эти молодые люди уже не один раз бывали и там отдыхали.

Шли они медленно. В небе пели жаворонки, а в кусточках и травах лугов щебетали кузнечики и маленькие птички. Вокруг все цвело, все благоухало. Настроение у всех было хорошее и приподнятое.

Вот они идут среди высокой и цветущей ржи. Гена показывает Джине это бескрайнее зеленовато-синее цветущее ржаное поле и говорит: «Посмотри, Джина, на эту красоту, на Русское ржаное поле! Такой красоты ты еще никогда не видала».

Джина глубоко вздохнула и раскрыла рот от удивления. Перед ее взором расстилалось ржаное поле, а легкое дуновение ветра волновало рожь, подымало над нею пыльцу цветов, и казалось, что над этим уходящим за горизонт зеленовато-синим полем подымается какая-то волшебной красоты туманная пелена из многочисленных россыпей разноцветных пылинок, которые образуют в солнечных лучах чарующие видения, и кажется, будто это не ржаное поле, а бескрайняя морская гладь, на которую сыплется бесчисленная мелкая изумрудная пыль, перемешанная с бриллиантами. Джина стояла с раскрытым ртом, и казалось, что она очарована этой красотою и опьянена чистым воздухом, наполненным нектаром тысяч луговых цветов. Она была изумлена этой красотою русского поля. Оно ей напомнило морские просторы той страны, из которой она прибыла две недели тому назад. Ее очаровала эта ржаная нива и окружающие ее луга и леса. Ее очаровала та музыка, которая стояла окрест от пения птиц, стрекотания кузнечиков и жужжания пчел и шмелей. Она еще такого не видела. Гена, остановив на несколько минут Джину и своих друзей, удалился в ржаное поле и начал собирать васильки. Набрав нужное количество васильков, вернулся и этот букет свежих полевых цветов подарил Джине. От этих прекрасных синих васильков и их аромата и того внимания, какое ей оказывал Гена, у Джины закружилась голова, и она как будто захмелела. Букет цветов она прижала к груди, обняла Гену и в знак благодарности поцеловала его в щеку.

Мальчики и девочки захихикали и стали говорить Гене комплименты, а он покраснел, как будто его ошпарили кипятком. Джина сказала всем юношам и девочкам «спасибо», что они вытащили се на природу, и она впервые в своей жизни увидела такую первозданную красоту, которую будет помнить всегда и везде, где бы она ни была. А сама стояла с широко раскрытыми глазами и любовалась простирающимся перед нею полем. Повернув голову, она видела новые, не менее прекрасные картины лугов, леса, блестящего и алеющего на солнце, и пригорков, покрытых кустарником, плавно переходящих в пойму реки. А река, извиваясь между всеми красотами, напоминала широкую голубую ленту, искусно вплетенную в длинные роскошные волосы женщины, на голове у которой надет многоцветный венок из полевых и луговых цветов.

— Да-а-а... — протяжно сказала Джина, — такой чарующей и завораживающей красоты я еще не видела. Я люблю горы и моря. Но там совершенно другое очарование. Там однообразная прелесть. Особенно однообразно море. Оно прекрасно, но однообразно. Оно однообразно даже тогда, когда волнуется. Горы чередуют одну красоту за другою, часто повторяют одну и ту же картину. А здесь... Здесь всего много, здесь разнообразие. Смотришь на эту красоту и нигде не увидишь повторения одной и той же картины. Они, эти картины, прекрасны и ни одна не похожа на другую. Здесь нет повторений. Одно ржаное поле не похоже на другое. Они разные, хотя и все очень красивые, — они прекрасные, они неповторимые. Как здесь хорошо!..

Тем временем, думая, рассуждая и наслаждаясь всем виденным вокруг, группа молодых туристов, если их можно так назвать, подошла к тому месту у реки, где они раньше были и прекрасно проводили время. Гена, взявший на себя обязанности старшего, подал команду сложить вещи и установить маленькие походные палатки, где бы можно было укрыться от дождя и сильного ветра, если изменится хорошая погода.

Алексей — помощник Гены вместе с другим студентом взяли на себя обязанности заготовить дрова и разжечь костер, как это требуется на всяких пикниках во всех походах.

Девчонки разостлали принесенные скатерти и приступили к раскладыванию бутербродов и других съестных припасов, а также поставили вино и расставили бумажные стаканчики. Джина раскрыла свой маленький рюкзачок и передала его девчонкам, при этом сказала: посмотрите, что приготовила нам моя тетя, выкладывайте все на скатерть, чтобы она не обижалась, что ее заботы и старания пропали даром.

Стол получился обильным, а девочки постарались сделать его и красивым. Ведь накрыть стол для гостей тоже надо обладать определенным искусством.

Джина посмотрела на то, что сделали девочки, и осталась довольна: все было так искусно разложено на скатерти, что даже самые опытные служители ресторанов не смогли бы сделать лучше. Все было предусмотрено, все было учтено, как это делается при подготовке приемов на высоких уровнях.

Джина знала в этом толк, и поэтому к ее оценке все прислушивались и старались сделать так, чтобы с ее стороны было как можно меньше замечаний.

Но наступило время, когда все было готово, и Гена с разрешения девочек пригласил всех к столу. Вернее, к тому мету, где была разостлана скатерть, поставлены напитки и разложены закуски.

С шумом все отдыхающие заняли места вокруг скатерти, а Гена, на правах старшего, постучал о бутылки вилкой, и все до одного сразу успокоились, и на месте пикника стало тихо, а Гена предоставил первое слово Джине как почетной гостье.

Джина взяла со скатерти наполненный вином бумажный стакан и тихо, но так, чтобы всем было слышно, сказала: «Дорогие, мои новые друзья! Я искренне и от чистого сердца завидую всем вам белой завистью. У вас все впереди. Вы все окончите институты и получите назначения на работу по приобретенным специальностям: Гена будет разведывать природные ископаемые, чтобы наша Родина всегда имела возможность добывать столько полезных ископаемых, сколько ей нужно для полного удовлетворения потребностей наших людей; Алексей будет строить заводы и электростанции; Таня будет лечить наш народ от болезней и проводить профилактические мероприятия, чтобы не было болезней. Все остальные тоже будут работать по специальности и будут приносить пользу нашей стране, нашему народу.

Я же буду работать, чтобы охранять нашу экономическую мощь и политическую независимость нашей страны, нашего народа!

Я прошу выпить эти прекрасные напитки за наш народ, за нас с вами, за нашу прекрасную Родину, за эти вот поля, луга и леса!»

Чокнулись бумажными стаканчиками тихо и бесшумно, но у каждого было ощущение, что он слышит не шорох бумажных стаканчиков, а звон хрустальных бокалов, звон, определяющий их счастье и благополучие. И все выпили.

Выпили, а Алексей, взявший на себя обязанности виночерпия, опять наполнил бумажные бокалы, наполнил, чтобы очередной выступающий мог говорить тост и не смотреть, есть ли что пить у каждого сидящего здесь, за этим импровизированным столом, за этой самобраной скатертью. Обязанности виночерпия он выполнял добросовестно. Хватит ли у него запасов напитков для всех, желающих произнести тост?

Так, чередуя выступление с тихим закусыванием выпитого, молодежь веселилась; шутили все и рассказывали всякие были и небылицы. Всем было весело, всем было хорошо.

Особенно хорошо чувствовала себя Джина, вышедшая на природу после двухнедельного пребывания в доме по случаю болезни. Она была очень счастлива, что ее новые юные друзья так искренне и по-доброму относятся к ней и устроили ей такую великолепную прогулку на природу за город; она даже не знала, чем и как она сможет их отблагодарить.

Джина была несколько старше своих друзей, она уже имела некоторый жизненный опыт по сравнению с ними, потому она и вела себя соответственно. Но эта незначительная возрастная разница никак не отразилась на поведении всей компании. Все чувствовали себя на равных, и никого и ничто не стесняло. Чувствовалась полная раскрепощенность, и все вели себя свободно и независимо. Студенческая молодежь, она такая. Ее ничем не заставишь быть недоброжелательной и хмурой, если не будешь совершать обидных действий. Джина умела себя вести во всяких компаниях. Ее этому учили, и она в жизни это применяла на практике. Ей уже приходилось быть в различных компаниях.

Очень справедлива народная пословица: «Иногда время как птица летит, а иногда — как улитка ползет». Ох, как она справедлива! Ох, как она жизненна и мудра! Эту мудрость в полной мере ощутил на себе Захар, получивший некоторые, хотя и отрывочные, сведения о Джине. Более пятидесяти лет он искал Джину, стремился узнать о ее судьбе, но все улетало куда-то далеко в неизвестность. И эта неизвестность огорчала его и наводила на грустные мысли, возбуждала в нем чувство обиды, чувство горести за добрую и очаровательную женщину — за Человека большой души.

Медленно... Очень медленно тянулись годы неизвестности — годы, заставлявшие много думать, много искать и так долго томиться в каком-то неведении. Всякие были мысли: и хорошие, в которых Джина была счастлива и величественна, и плохие, в которых она живет тяжелой жизнью, чувствует себя обиженной и забытой ее прежними друзьями; живет в одиночестве, без внимания близких и вдалеке от них. Такие мысли блуждали в эти долгие мучительные полувековые годы. Что можно было противопоставить пессимизму и догадкам? Да ничего! Неизвестность есть неизвестность. Почти как пустота.

Медленно идут годы ожидания чего-то важного и очень значительного. Но когда наступает это самое важное и значительное, когда человек, ожидавший его, ощутил это важное и значительное, когда он осознал, что оно уже наступило, что оно пришло и существует реально, что его можно почувствовать и он уже ощущает то, чего он так долго ожидал, — ему кажется, будто бы и не было этого долгого ожидания и время пролетело совсем незаметно.

Так и Захару, узнавшему о судьбе Джины и что с ней происходило после ее отъезда из далекой чужой страны в родные места, на Родину, показалось, что пятьдесят три года неизвестности пролетели как один день и вернули его к реальным обстоятельствам и реальным событиям так же незаметно, как и прошедшее время.

А события, пятьдесят три года назад, развивались настолько стремительно, что Джина даже не сумела сообщить Захару о своем житье-бытье. Ее так закрутили стремительно развивающиеся и часто меняющиеся действия, что не было и минуты времени вспомнить прошлое и подумать о прежних, казалось бы, очень близких людях.

Джина, как только немного оправилась от простуды и смогла ходить, явилась в отдел кадров Главного управления.

В отделе кадров направленец, который должен был подготовить документы, подобрать должность и направить ее для прохождения дальнейшей службы, занялся совсем не тем, что обязан был делать. К нему попало, непонятно как, какое-то клеветническое письмо, в котором Джина обвинялась в интимных связях с иностранным гражданином и якобы готовящемся побеге и измене Родине. Все это работник отдела Гаврила использовал для шантажа Джины и садистских методов издевательства над нею. Поэтому она находилась в таком подавленном психическом состоянии, что не могла думать о других вещах, кроме как искать себе алиби. Писать Захару о таких разборках она не могла. Она боролась одна. Так ей было морально легче.

Наступил понедельник. Говорят, что этот день тяжелый и начинать в этот день важные дела не следует. Однако Джине назначили прибыть в отдел кадров Главного управления именно в понедельник к девяти часам. Да и сама Джина не чувствовала никакой тяжести. Вчера, в воскресенье, она была за городом вместе со своими друзьями и провела время настолько хорошо и с пользой для здоровья, что ничего тяжелого она не чувствовала и ничего такого, что предвещало бы плохое, не предвиделось.

Она встала с постели бодрой, одухотворенной и с большой радостью сообщила тете, что чувствует себя превосходно и что сейчас же уходит в Главное управление для получения нового назначения.

Джина приняла утренний душ, позавтракала, оделась так, как это требуется служивому человеку особых органов, в строгий костюм, и радостная, с полной надеждой на хорошее будущее, отправилась по служебным делам.

Улицы столицы, залитые летним солнцем, встретили Джину веселым гулом множества голосов и шумом движущегося транспорта. Люди, встречавшиеся ей, были радостными, улыбающимися, веселыми. Чувствовалось, что народ постепенно оправляется от прошедшей очень тяжелой войны и входит в нормальное русло мирной жизни. Разрушений в столице не было видно. Если они и были, не очень значительные, то за прошедшие послевоенные годы все было восстановлено и народ жил нормальной мирной жизнью. Казалось, ничего плохого или неудачного для Джины этот день не предвещал; и она, полная сил и энергии, набранных за городом на природе, переступила порог бюро пропусков Главного управления, подошла к окошечку и получила разовый пропуск в комнату номер такой-то. Вошла в другую дверь; открыла лифт, поднялась на нужный этаж и подошла к тому номеру двери, который был указан в пропуске.

Сердце Джины почему-то учащенно забилось, и она стала перед дверью и о чем-то задумалась. Что же такое остановило меня, подумала Джина, и у нее появилась какая-то неуверенность, какое-то не совсем хорошее предчувствие. Но стоять долго перед дверью неудобно, она и постучала и вошла в кабинет.

В кабинете за большим письменным столом сидел немолодой мужчина, с седеющими волосами и тощим телосложением. Весь его вид показывал, что он болен и изможден теми служебными обязанностями, которые исполнял. У него было хмурое и очень недоброе лицо. По всему его виду можно было заключить, что он недоволен всем, что его окружало, и что он обижен самой жизнью.

Он хмуро посмотрел на Джину, взял у нее предписание, где говорилось, что она направляется в распоряжение начальника Главного управления для назначения на новую должность.

Гаврила, так звали хозяина кабинета, прочитав предписание, встал со служебного кресла, подошел к железному шкафу, достал из него личное дело Джины, вернулся на свое место и только теперь сказал своим сиплым и неприятным голосом: «са-а-дитесь» и указал на стул, стоящий у приставного столика.

Направленец Гаврила должен был подобрать новую должность Джине, подготовить необходимые документы и направить ее к новому месту службы. Однако этот желчный и недобрый человек ничего не делал в течение всего времени, пока Джина следовала с прежнего места службы и болела в течение двух недель. И только сейчас, когда Джина сидела перед его не ясными, а затуманенными злобой (непонятно, по какой причине) глазами, он медленно, будто по слогам, читал документы ее личного дела, иногда посматривал на нее и, ничего не сказав, опять продолжал читать документы личного дела.

Джина сидела у стола невежественного чиновника и не понимала, почему он, Гаврила, не прочитал документы, касающиеся ее, в течение двух недель, и теперь бы уточнил возникшие у него вопросы, выдал бы ей документы и направил ее к новому месту службы. Ан нет! Ему важно было показать свою власть. Показать свою работу перед сидящим человеком, мучившимся в догадках: а что ищет этот человек в документах личного дела? Что его интересует? А спросить разве нельзя? Нет, надо подержать человека несколько часов в каком-то непонятном неведении, а потом, как обухом по голове, нанести ему удар, может быть совсем незаслуженный.

Гаврила вытащил из личного дела Джины еще не подшитое, а лежавшее в кармане-конверте письмо, неизвестно кем написанное, и долго смотрел на него. Читать так долго он не мог, так как полторы странички, как бы ни было убористо и непонятно написано, можно прочитать за две-три минуты. А тут целых полчаса Гаврила что-то вычитывал, что-то искал. Потом взял красный карандаш, линейку и начал подчеркивать отдельные строчки. Когда же ему или надоело это бессмысленное занятие, или он посчитал, что все намеченное сделано, Гаврила вздохнул, поднял свои совсем невыразительные глаза на Джину и как бы про себя проговорил: «Вот видите, какая штука получается, вы, выполняя задания руководства, часто занимались неразрешенными делами, действовали вопреки законам, нарушали инструкции. Нехорошо это. Совсем нехорошо...» Джина сидела спокойно. Она не понимала бессмысленного мурлыканья чиновника.

А чиновник тем временем достал еще одну какую-то бумагу — уже со штампом главка, тоже подчеркнул несколько строк в этом документе. Потом положил эти две бумаги на стол рядом, на них положил свои заскорузлые руки вверх ладонями и опять промурлыкал: «Вот видите, здесь, — и пошевелил левой рукой, — написано «запрещается», а вы, — и пошевелил правой рукой, указывая на подчеркнутые строчки письма, — делали, вернее, поступали совершенно не так, как здесь сказано. — И постучал левой рукой по инструкции. — Что же получается? — спросил он, не обращая внимания на Джину и смотря на лежавшие перед ним бумаги. — А получается так, как я понимаю: вы совершаете не просто нарушения инструкции, а совершаете преступления. Будем называть вещи своими именами».

Джина улыбнулась и тихо сказала: «Мне еще никогда об этом никто из начальников не говорил».

«Вот я вам и говорю, — процедил сквозь зубы Гаврила. — Вот я и думаю: что же мне с вами делать? Вы же ничего мне не говорите; в своих грехах не каетесь, а я в полном неведении о ваших намерениях и о ваших мыслях, не могу придумать, куда бы вас направить служить? А может быть, вы решили расстаться с органами. Так вы же знаете, как поступают с теми, кто посмеет без воли руководства уйти с органов... Вот так!»

Заканчивая свою незадачливую речь, Гаврила начал что-то писать на листке бумаги. Джина ничего не могла ответить ему. У нее, после проведенного вчера отдыха за городом и прекрасного утреннего настроения, совершенно не укладывалось в голове такое непонятное поведение чиновника. Она еще до конца не осознала, что замышляет Гаврила, о чем он говорит. Ничего конкретного, ничего определенного, а так все вокруг да около. Джина даже не поняла, о чем он говорит. Ни одного вопроса, ни одного делового слова. А так, мелет какую-то непонятную и неопределенную чепуху.

Наконец Гаврила написал свои мысли, если можно так назвать написанные вопросы, и подал через большой стол исписанный листок Джине. Она взяла исписанную страницу и прочитала, что было написано на ней, посмотрела на, чиновника и спросила: «Что мне делать с этим написанным?» Гаврила удивленно посмотрел на Джину, ухмыльнулся и процедил: «Пойти в комнату номер такой-то, сесть за стол и написать подробные и, безусловно, правдивые ответы. Бумаги и чернил с перьями и ручками там есть в достаточном количестве».

— Но я считаю, что мне пора и покушать. Времени уже много, — сказала Джина.

— Ах да! Я и забыл об этом. Вот закрутишься с вашими делами, так и покушать забудешь. Вот видите, какая у нас работа! Поесть некогда! А вы все думаете, что мы ничего не делаем. Дел — во!.. — И он провел по своей морщинистой шее рукою. — Пойдите в буфет, а если хотите — в столовую, а потом за работу. Дел еще много! Часа достаточно, чтобы ответить на все вопросы?

Джина еще раз посмотрела на исписанный неровным и непонятным почерком листок, чуть-чуть подумала и сказала: вполне. Встала и вышла от совсем недоброго чиновника. Вышла из душного и, как показалось, грязного кабинета.

Внимательно, в который раз, Джина читала написанные Гаврилой вопросы, на которые ее обязал письменно ответить чиновник, и удивилась. Ведь ответы ее не смущали, так как все они до единого отражали ту работу, те действия, которые она совершала по прямому указанию ее непосредственных начальников и выполнение которых входило в ее служебные обязанности. Она была обязана выполнять то, что она делала, она выполняла свой служебный долг. Но Джину смущало то, что многие вопросы содержали строжайшую тайну, за разглашение которых она несла условную ответственность независимо от того, кому бы ни открыла эту, если можно так сказать, святую тайну. Кара за такое разглашение одна... Джина это знала и постоянно помнила. Но Гаврила так обставил дело, что ей казалось, будто бы теперь все зависит от него, и ей ничего не остается делать, как подробно, без всяких утаек, обо всем написать и отдать незадачливому чинуше. «А что потом?» — подумала Джина. И сама же ответила: «Отвечать своею же жизнью». Но как же быть с вопросником? Она еще раз внимательно прочитала неразборчивые каракули чиновника и решила: напишу то, что можно написать и открыть, а то, что я считаю невозможным открывать, писать и говорить не буду. Напишу против этих вопросов: обратитесь к моим бывшим начальникам или к начальнику третьего управления главка. Другого выхода из создавшегося положения я не вижу. Джина взяла ручку и начала писать ответы на поставленные перед нею вопросы.

Долго она писала, все обдумывала, все взвешивала. Вот она записала, вернее, переписала вопрос: «Зачем вы ездили в Стамбул и что вы там делали? По какой причине и за какие преступления вы сидели в тюрьме в одной камере с гражданкой Турции?».

Джина задумалась и стала вспоминать все подробности, как и почему это происходило. Написать все так, как было, — значит открыть очень важную тайну, которая и сегодня еще очень актуальна и ею очень интересуются турецкие разведчики. А тут какой-то грязный чиновник требует от нее написать подробно, как это было? Джина задумалась... А задуматься было над чем!

Джина разделила страничку чистого листа на две неравные части: меньшую для вопросов и большую — для ответов. Но как оказалось, по ее мнению, писать ответы нужно было совсем мало, так как большинство вопросов, и особенно ответы на них, содержали важные государственные тайны, поэтому в графе «ответы» против таких вопросов она писала: «обратитесь к начальнику третьего управления». А сию минуту она думала. Вернее, вспоминала.

Генерал Пересветов вызвал к себе непосредственного начальника Джины полковника Доброхотова, положил перед ним дело о наркотиках и связанное с этим дело гражданки Турции Фердэнэ и сказал:

— Ваша подчиненная Джина как две капли воды похожа на Фердэнэ. Будто они близнецы и мать их родила в одну и ту же минуту. Вот и воспользуйтесь этим для скорейшего раскручивания этого важного дела. Центр торопит, а у нас с вами, товарищ Доброхотов, дела стоят на одном и том же месте. Я думаю, Джина справится с этим очень важным, но очень деликатным вопросом. Подготовьте ее к этой очень серьезной и пока что совершенно необычной для нее работы.

Доброхотов Николай Павлович взял дело о наркотиках, открыл страницу с фотографией Фердэнэ и долго ее рассматривал. Потом, вздохнув, тихо, но очень убедительно сказал:

— Василий Петрович! Джина очень хороший и добросовестный сотрудник. Но она еще не выступала в такой роли — в роли двойника. Не погубим ли мы ее, поручив такое очень ответственное дело. Она еще очень молода и опыта подобной работы совершенно не имеет. Может сорваться, и тогда все пропадет. Я очень боюсь за Джину.

— Да-а, Николай Павлович, вы правы. Опыта подобной работы Джина не имеет, но когда-то она должна будет этот опыт приобретать, — возразил генерал Пересветов. — Вот и пришло то время, когда мы должны пробовать! Продумайте, Николай Павлович, все конкретные вопросы, составьте легенду и глубоко проштудируйте ее с Джиной. Делайте это сами. Нельзя поручать другим такие важные дела. Тем более что у вас появились сомнения. Эту операцию «двойник» я поручаю вам лично. Будьте сами предельно внимательны и особенно бдительны. Через пять дней доложите мне свои соображения. До свидания, — и протянул Доброхотову руку.

В таких деликатных делах много рассуждать и обсуждать не следует. Иначе можно усомниться и самому, тогда дело будет загублено. А в данном случае это грозило большим провалом. Этим делом уже занялся Интерпол. Значит, необходимо все делать быстро и без ошибок. Иначе мировой скандал.

Николай Павлович пришел к себе в кабинет и приступил к подробному, насколько возможно, глубокому изучению «Дела Фердэнэ», или «Дела о наркотиках».

Проработав более двух часов над этим вопросом, он оторвался от бумаг, позвонил в отдел кадров и попросил принести ему личное дело Джины. Из спецотдела попросил принести ему все наиболее значительные замечания о работе Джины в наиболее сложных и опасных ситуациях, какие происходили с нею. Просил, чтобы ему принесли все замечания о работе Джины, где и когда она проявила или допустила опасные ошибки или где она не выполнила важные задания.

Позвонил в отдел психологической экспертизы и психологических наблюдений за сотрудниками и попросил дать ему имеющиеся у них данные о Джине.

Буквально через полчаса у Николая Павловича на столе лежали документы, с которыми надо было ему работать не менее пяти часов. Столько времени у него не было. Поручить эти дела своим заместителям он не мог. Что же делать? Он поручил одному из своих заместителей Константину Филипповичу: разработать план мероприятий по осуществлению мер, раскручивающих до конца дело Фердэнэ. Константин Филиппович буквально через три часа доложил этот план. В нем даже были указаны фамилии некоторых исполнителей. Каково же было его удивление, когда среди этих имен было имя Джины как одной из самых ответственных исполнителей.

Николай Павлович спросил:

— Уважаемый Константин Филиппович! Ведь Джина не имеет никакого опыта подобной работы. Она не провалит дело?

— Что вы, Николай Павлович, она серьезный работник и, по-моему, успешно справится с этим делом. Другой кандидатуры, кому бы можно было поручить это задание, я не вижу. К тому же Джина — это настоящий «двойник» Фердэнэ. С нею надо поработать, помочь войти в роль, и все будет в порядке. Я считаю, что надо утверждать кандидатуру Джины на это опасное, но очень почетное дело. Решайте, я за!

Именно в этот момент и в этом же кабинете Николай Павлович принял решение поручить это очень деликатное дело Джине. Его удивило то, что два человека, генерал и его заместитель, совершенно разные люди как по рангу, так и по психологическому складу ума, в данном конкретном случае и независимо друг от друга имеют одинаковое мнение о кандидатуре на роль «двойника» в очень сложном и совершенно запутанном, не говоря уж опасном, деле.

С этой минуты Доброхотов приступил к осуществлению операции «Двойник». Он подготовил хорошую легенду, нужные документы и приступил к работе с Джиною. Трудно было подготовить совсем юную Джину к такому серьезному делу. Но времени оставалось все меньше и меньше.

А Джина тем временем все больше и больше входила в роль Фердэнэ. Николай Павлович понял, что Джина с этой необычной ролью справится. Она уже преодолела психологический барьер и по-настоящему почувствовала себя Фердэнэ. Теперь можно было передавать ее психологам, которые должны были определить, сможет ли Джина одна, без посторонней помощи играть роль Фэрдэнэ. Не может ли она допустить неточность, как говорят, проколоться и провалить операцию.

К великому счастью, Джина выдержала все испытания, и все специалисты высказались за то, что она готова к выполнению задания. Доброхотов был доволен.

Он был доволен всем ходом событий, всем тем, что было связано с подготовкой Джины на роль Фердэнэ.

Генерал Пересветов выслушал доклад Доброхотова, переговорил лично с Джиною, остался доволен проделанной работой. Джину направили в Стамбул, а там она попала в тюрьму, в камеру, где сидели люди из других стран, принимавшие участие в наркотических делах и знавшие Фердэнэ только по фотографиям и рассказам тех, кто лично был знаком с нею. Эти заключенные знали наркопути, изготовителей и потребителей опасного зелья. Они принимали самое активное участие в реализации наркотических средств. Один из заключенных — женщина была даже членом наркокартеля. Вот к ней-то в камеру и попала Джина-Фердэнэ.

Проанализировав эти события, против этого вопроса Гаврилы написала: «Обратитесь за ответом в Третье управление главка».

Таких ответов было много. Поэтому Гаврила, прочитав такие ответы, нахмурился и стал не похож даже сам на себя. Такое неприятное и морщинистое стало его лицо, оно приобрело какую-то серо-сине-багроватую окраску и было похоже на старую сморщенную жабу. Джине стало неприятно, даже противно смотреть на него, и она отвернулась.

А лицо Гаврилы покрылось капельками испарины и стало настолько безобразным и неприятным, что любой человек, увидевший его, испытал бы отвращение. Такой вид приобрел чиновник, прочитавший ответы Джины на его казуистические и провокационные вопросы.

Что можно сказать о человеке, который не может отличить черное от белого — он дальтоник, а чиновник, не отличающий того, что он должен делать, от того, что он делает, — политический дальтоник, а может быть, и даже больше — дальтоник, стремящийся погубить человека служебным вымогательством открыть тайну и тем самым поставить человека под удар. Обвинить его в разглашении тайны.

Отпустив Джину до завтрашнего утра, он продолжал думать и искать какой-нибудь крючок, за который бы можно было зацепиться и обвинить ее в неблаговидных делах. Уж очень не понравился чиновнику быстрый взлет Джины по служебной лестнице. Именно взлет, и без вмешательства его — чиновника-кадровика — этого бездушного и желчного человека.

Как ни готовили Джину к тому, что ее может ожидать в тюремной камере и что она может там встретить, — при входе в тюремное здание и виде суровых и, по ее понятиям, абсолютно бесчувственных охранников она содрогнулась. Лязг металлических дверей и громкое щелканье замков вызвали у Джины чувство обреченности, а бесцеремонное позвякивание ключами охранников вывело ее из равновесия. Она чуть не потеряла сознание. Но она крепилась, понимая, что работает по своей профессии и ей, как профессионалу, полезно будет испить и эту чашу сложностей, в которых приходится работать. Джина крепилась, но, попав в душную, затхлую и совершенно неуютную камеру, у нее помутилось в глазах, когда с лязгом и стуком закрылась за нею на замок дверь, она еле удержалась на ногах. Спасло ее то, что она успела сесть на указанный ей охранником неудобный и почему-то скрипучий топчан. Несколько минут она сидела и не понимала, что же с нею происходит? Она даже забыла причину, почему она здесь, в камере под замком. Она вспомнила, что она уже много часов не Джина, а Фердэнэ. «Как же это я выпустила это из виду?» — подумала Джина-Фердэнэ, и ей стало легче. Она будто вдохнула порцию исцеляющего воздуха и сразу почувствовала то, что должен чувствовать человек, посланный на выполнение очень трудной и доселе неизвестной работы. «Надо крепиться, — возникло в ее мыслях — и не распускать нюни! Крепись, Джина! Ты ведь теперь Фердэнэ».

Мало-помалу Джина-Фердэнэ начала осваиваться с обстановкой, с теми условиями, в которые она попала.

Она, как испуганный котенок, попавший в стаю собак, забилась в угол, на теперь уже «своем» тюремном топчане, и тихо сидела. Ее глаза горели каким-то непонятным страхом первоначального испуга, бегали, вернее, осматривали все и по всем углам камеры. В камере было еще три женщины по возрасту старше Джины. Пока они сидели каждая на своем топчане, таком же, как и у Джины, и думали каждая о чем-то своем. По всему было видно, что они опытные заключенные, хорошо знакомые с тюремными условиями и тюремными законами. Но они пока что никак не реагировали на появление новой сокамерницы. Видимо, еще не пришло время, когда надо будет начать разговор с «новенькой».

Джина, хотя и пришла в себя и собиралась с силами, но еще не приобрела той формы, того состояния души, когда она способна будет отвечать на все любопытства сокамерниц. Она еще не обрела той уверенности и артистичности, которые позволили бы ей говорить с опытными сокамерницами на равных. Ей еще чего-то недоставало. Но она и сама не знала чего? Она внимательно, но незаметно осматривала сокамерниц и пыталась определить: какая же из них та, которая ей нужна? Именно это сейчас и нужно было Джине-Фердэнэ. Нельзя ошибиться! Ошибка может оказать плохую услугу. Но как поступить? Что надо сделать, чтобы не совершить ошибку? Ошибка может очень дорого стоить!

Так, забившись в угол, думала и мысленно рассуждала Джина. От этих мыслей и оттого, что не приходят к ней в эти минуты те мысли, которые помогли бы ей разгадать эту тайну, у нее закружилась голова, и она почувствовала себя так плохо, что ей пришлось напрячь все свои силы, чтобы не впасть в бессознание. В бессознательном состоянии можно что-то сказать не то, что надо, и загубить дело. А это очень опасно.

Но в это самое время одна из сокамерниц поднялась со своего топчана, подошла к Джине, положила на ее плечо свою тяжелую и не совсем приятную руку и тихо сказала:

— Фердэнэ! Как же ты сюда попала? Видимо, допустила оплошность! Ошиблась. Поверила.... Но ты же была неподкупной, ты никому не доверяла. А где-то допустила промах и сгорела. В наших делах промах недопустим. Он очень дорогого стоит! Тебя подставили или сама промахнулась?

Джина-Фердэнэ мысленно благодарила Бога и судьбу. Ей не надо теперь придумывать, с кем из сокамерниц начинать разговор о деле, ради которого она попала сюда, в эти тюремные застенки. Но и так сразу нельзя все открывать. Надо также все разузнать. Но сокамерница сама подошла к ней и назвала ее имя! Это тоже нельзя сбрасывать со счетов. «Не могли же они за эти полчаса, ни одним словом не обмолвившись, на расстоянии договориться? Все ведь на моих глазах!» Так думала Джина-Фердэнэ и тихо ответила сокамернице: «В нашем деле все бывает. Бывают и промахи, бывают и подставки. Трудно стало работать на этой стезе».

Сокамерница посмотрела в глаза Джине-Фердэнэ, села рядом с нею, рассказала ей, как они прокололись на перевозке наркотиков, и назвала людей, которые предали их интересы.

У Джины в легенде были эти имена. Она широко раскрыла глаза и спросила: «А где они теперь? Вы знаете их адреса? Им надо отомстить за то, что мы здесь!»

Собеседница тихо сказала: «Это бесполезно. Пока мы здесь — мы ничего не можем сделать».

— Н-е-т, дорогая! Я буду им мстить всю жизнь. И не только им, но и их потомкам, — сказала Джина-Фердэнэ и закрыла лицо руками. Она это сделала так, как это делала настоящая Фердэнэ.

Сокамерница обняла Джину-Фердэнэ и тихо сказала: «Успокойся, диэточка. Не надо так переживать».

По слову «диэточка» Джина поняла, что с нею говорит тот человек, ради которого она попала сюда, в тюрьму. Это слово она произносила как-то по-особому, с придыханием «диэточка». Другой человек так произнести это слово не может. Джине пришлось прослушать пленку, на которой записана речь ее сегодняшней собеседницы-сокамерницы, где она слово «диэточка» произносила много раз, не менее ста раз. Джина настолько точно и правильно запомнила эти произношения с придыханиями, что перепутать людей, произносящих это слово в разговоре, она никак не могла. Джина слушала собеседницу и все больше убеждалась, что с нею разговаривает именно тот человек, которого надеялась встретить Джина-Фердэнэ. «Ошибки быть не может, — подумала Джина. — Теперь надо еще разок проверить, и за дело. Долго тянуть с проверкой нельзя. Ее могут перевести в другую тюрьму или выпустить за отсутствием доказательств. Ведь все может статься», — подумала Джина-Фердэнэ.

— Да брось ты, Симюэль, возиться с этой слюнтяйкой. Дай-ка ее мне, я с нею поговорю так, как говорила со мною ушедшая вчера наша сокамерница-«мать», — проговорила одна из сокамерниц, именующая себя Тахирой. — Ее надо немножко обломать и приучить к нашим правилам и порядкам.

И поднялась со своего топчана, где сидела.

Симюэль, видя, что Тахира хочет направиться к Фердэнэ и преподать ей тюремный урок, встала перед Фердэнэ и закрыла ее собою.

— Не тронь Фердэнэ! Я не дам, чтобы ты начала расправляться с невинной жертвой! Я вызову наряд и тебя посадят в карцер! Сиди на месте и занимайся своим делом!

Тахира впервые увидела такой воинственной Симюэль и сразу остановилась. Она растерялась и сразу не сообразила, как дальше действовать.

Ее подруга-сокамерница взяла Тахиру за полу тюремного халата и потянула обратно на топчан, где она сидела. Тахира вернулась на свое место и что-то про себя пробормотала: «Ра-спу-сти-ла нюни. Видно, что впервые здесь. Надо приучить к новой жизни. Надо думать на воле, чтобы не попасть сюда. А коль попала, то терпи и не ной, не порть настроение другим! Ладно! Сегодня оставим, а там посмотрим, как быть!...Я с тобой, шалава, поговорю так, как со мною говорила «мать».

Я разберусь с тобой. Я вспомню тебе все. И как погиб наш «Фараон», поверивший этой шалаве, а она предала его, поведав о его делах греческой полиции. Ее тогда отпустили».

Джина-Фердэнэ тут же отреагировала: «Да, точно теперь известно, кто предал «Фараона». Это ты, «Жаба», такую ты тогда носила кличку, предала его за то, что он не любил тебя и дал эту кличку за твое угреватое тело. Так ведь, Жаба?» Тахира, услышав это, сразу как-то стихла, а Симюэль окончательно убедилась, что перед нею настоящая Фердэнэ-диэточка, и спросила: «Тахира! Это правда, что сказала Фердэнэ? Кто же теперь ответит за гибель «Фараона»?»

Но Тахира продолжала: «Она всегда так поступала: подставляла кого-нибудь из «своих», а сама выходила чистенькой, незамаранной. Ее еще называли «хамелеоном». Она перекрашивалась в разные цвета. Она свои волосы перекрашивала по несколько раз в день. Ох, Фердэнэ-Фердэнэ! Придется тебе обломать крылышки и лапки! Мы это сделаем! Только Симюэль вызовут на допрос, тогда мы с тобою поговорим. Уж очень долго ходила ты на воле. Всегда умела уходить вовремя. Ан нет! Вот и попалась. А теперь за все расчет!»

Джина-Фердэнэ хорошо помнила «легенду», но в ней ни одного слова о «хамелеоне». О том, что Фердэнэ перекрашивала волосы. Как же это? Что это, подставка или прокол в «легенде»? Она тут же, до утра, передала за тюремные стены полученную информацию и просила уточнить «легенду». Может быть, еще будут какие указания и уточнения «легенды». Попросила, чтобы убрали от нее обеих сокамерниц. Оставить только Симюэль.

— Диэточка, — сказала Симюэль, — ты не волнуйся. Привыкай. Теперь это твое жилище, и уж не на малое время. Тебе же объявили срок. Вот и жди его окончания. Нас раньше не выпускают.

— Нет, я не согласна! Мои адвокаты будут работать и добьются досрочного моего освобождения. Мне бы узнать, где теперь обитает Мухамат? Куда он ушел? Он повинен во всем, что случилось со мною. Он меня кинул, чтобы уйти самому от ответственности. Он и только он повинен в том, что я здесь!

— Ты в этом уверена, Фердэнэ? — спросила Симюэль.

— Мне так сказали мои адвокаты.

— Д-а-а, — протянула Симюэль и на несколько минут погрузилась в раздумье…

— Он, Мухамат, никогда не берег своих помощников и сподвижников, — сказала Фердэнэ, — он всегда умел уходить от наказания. Но это ему удавалось только за счет того, что он кидал других. А легавые, получив подачку в лице одного из сообщников Мухамата в свои руки, радовались и были счастливы успеху. Будто они поймали за бороду самого Аллаха. Мухамат же, улыбнувшись, легко уходил от ищеек и продолжал свои дела.

— Д-а-а, — еще раз протянула Симюэль. — Этот подонок Мухамат всегда спасал свою заскорузлую шкуру за счет гибели других своих сообщников, служивших ему верою и правдою. Вот и теперь он сидит на улице Тараканьей, где был клуб тараканьих бегов, и меняет валюту всех государств мира. Чувствует себя прекрасно, взял другое имя Дауд и теперь в полной безопасности. Иногда переправляет большие партии зелья. На малые дозы он больше не клюет. Ему подавай большой куш. Малые дела его больше не интересуют. И людей подобрал новых. Из старых его сообщников уже почти никого не осталось. Разве только одну Гюль-Гюль еще не заложил. Но если что, то и ее не пожалеет.

Джина-Фердэнэ, услышав исповедь Симюэль, про себя повторила в уме имя Мухамата, тихо сказала:

— Милая Симюэль, Гюль-Гюль тоже скоро будет здесь, в этих застенках. Мухамат-Дауд, как ты его назвала, легко расстанется и с нею, со своей шваброй. Он подберет для своих прихотей другую, более молодую и более красивую. Ведь ты, Симюэль, была его самой близкой, и все свои дела он доверял только тебе. А теперь? Теперь ты здесь, а он, как ты сказала, превратился в менялу валюты и жирует в тараканьем клубе. Так?

Симюэль подтвердила кивком головы.

— Какие же планы у тебя, Симюэль? — спросила Фердэнэ. — Ведь что-то надо делать? Надо что-то предпринимать! Здесь сидеть и киснуть в этой вонючей клоаке нельзя! Если мои адвокаты хорошо сработают, а я надеюсь, что сделают все, чтобы вытащить меня отсюда, я обещаю тебе, Симюэль, вытащить и тебя, если ты не освободишься раньше меня.

Так рассуждали сокамерницы по поводу сегодняшнего положения и намечали действия на будущее. Да какое там будущее, когда они изолированы от общества и сидят под самым пристальным присмотром надзирателей.

Пока Симюэль и Фердэнэ вспоминали прошлое и кое-что говорили на будущее, дверь камеры открылась с лязгом, стуком и каким-то неприятным металлическим визгом. На пороге появился надзиратель, а за ним стояли два вооруженных охранника.

Надзиратель назвал имя Тахиры и ее подружки-сокамерницы и приказал забрать вещи и выйти из камеры.

Как только заключенные ушли, через две-три минуты их топчаны примкнули к стенке и заперли на замки. В камере остались Симюэль и Фердэнэ. Теперь они могли свободно говорить о своих делах, и их никто не мог услышать.

Симюэль, хоть и давно уже сидела в заключении и не имела никакой связи с волей, но была хорошо осведомлена о том, что творится с ее бывшими подельниками, и знала обо всех изменениях в их деятельности. Видимо, она имела какие-то тайные каналы, по которым узнавала происходящие изменения в ее бывшей организации и что происходит с ее подельниками. Она была в полном курсе всех дел, происходящих в ее организации.

Симюэль вызвали к следователю, и в камере осталась одна Джина-Фердэнэ. Вдруг открылась кормушка, и через нее в камеру влетел комочек. Фердэнэ быстро подняла комочек и увидела, что это туго скомканная бумага. Она развернула ее и с удивлением прочитала: «Симюэль, тебе подсадили утку. Будь осторожна». Тот, кто бросил эту записку, перепутал. Он думал, что увели Фердэнэ, а Симюэль осталась одна в камере. Иначе он не решился бы бросить эту записку в камеру.

Фердэнэ порвала записку на мелкие кусочки и бросила их в парашу. Тщательно перемешала кусочки бумаги с содержимым параши так, чтобы нельзя было заметить бумагу.

Она подумала: «Надо скорее заканчивать разведку и сматываться. Иначе Симюэль узнает всю правду, и тогда мне не быть живой. Эта «диэточка» способна на все... Добра ждать не от кого».

Фердэнэ постучала в дверцу «кормушки» и, когда она открылась, попросила разрешения вынести парашу. Ей разрешили это сделать. Фердэнэ избавилась от улик, которые могли привести к осложнению отношений между нею и Симюэль.

Вскоре возвратилась в камеру Симюэль. Настроение у нее было подавленное, и Фердэнэ не стала приставать к ней с расспросами, — успокоится, придет в себя и сама расскажет обо всем, подумала Фердэнэ.

Заканчивался первый месяц пребывания Джины-Фердэнэ в тюремной камере вместе с Симюэль. Симюэль так прониклась доверием и уважением к Фердэнэ, что все то, что она знала о деятельности Мухамата и всей его организации, она без малейшей утайки поведала своей новой и пока что единственной сокамернице. Джина-Фердэнэ уже не знала, какие поставить вопросы перед Симюэль. Что у нее еще выяснить. По мнению Джины, Симюэль выложила все, что имела. Больше с нее выжать нечего, и Джина дала знать об этом тем, кто держал с нею связь все это мучительно опасное время. Она просила новых указаний и считала, что дальнейшая работа с Симюэль дополнительных сведений не принесет. Симюэль все, что знала, все выдала. У нее за душою ничего не оставалось.

И вот радость! Загремели ключи в дверном замке, заскрипела металлическим визгом дверь, и надзиратель громко объявил: «Фердэнэ, с вещами на выход». Трогательное было расставание с сокамерницей. Симюэль даже прослезилась. Она искренне верила, что с нею в камере сидит настоящая Фердэнэ — подруга по несчастью, подруга по ремеслу.

Так еще раз пришлось вспомнить и пережить в своем сердце Джине те не совсем приятные и очень тяжелые времена в своей еще очень короткой жизни.

Заскорузлый и морщинистый недобрый человек заставил Джину вспомнить все свое прошлое, еще раз пережить то, что было пережито. Это не только тяжело, это очень больно и наносит огромный вред здоровью. Только молодость, только молодая энергия позволяли Джине как-то облегчить тяжелые воспоминания. «Я же все делала для интересов Родины, я ничего не жалела для того, чтобы достичь поставленной цели — выполнить задание». А он требует «почему?»… Ох, как это тяжело переносить!.. Как это больно!..

— Нет, мадам, вы скажите прямо и откровенно, что заставило вас связать свою судьбу с греком — гражданином другой страны? Какие общие интересы или общие дела были у вас с ним?... — дотошно и так угловато и не совсем складно спрашивал Джину служитель отдела кадров Гаврила.

— Свою судьбу я пока что ни с кем не связала и в близкие отношения с иностранными гражданами не вступала. Что касается сына хозяина квартиры молодого человека Канадиса, то я его знала только как хозяйского сына, и никаких у меня с ним связей и общих дел не было, — отвечала Джина. — У меня был друг, и я его жду. Он скоро должен приехать сюда.

Но Гаврила не унимался. Ему надо было во что бы то ни стало добиться личного признания Джины в связи с гражданином иностранного государства без санкции соответствующего начальника, и тогда можно было бы заподозрить ее в неблаговидных делах — вплоть до измены Родине.

А Гавриле в этом случае сулило повышение по службе и хорошие отношения вышестоящих по службе начальников. Гаврила хорошо усвоил, что начальники любят, когда их подчиненные с рвением относятся к службе. Особенно это важно было в той организации, где служил Гаврила. Поэтому он буквально лез из кожи вон, стремясь добиться признания Джины в неблаговидных деяниях с ее стороны.

— Ведь я могу, — говорил Гаврила, — передать дела о ваших поступках и непозволительных связях в следственный отдел. И тогда вам там труднее будет опровергать факты.

Но фактов не было, и Джина уверенно держалась перед строптивым служителем-кадровиком, готовым утопить невинного человека в угоду своим сугубо личным и очень корыстным интересам.

А Гаврила не унимался и пригрозил Джине представить ее сначала секретарю партийного комитета главка и там, в парткоме, решить, как поступить с нею в дальнейшем.

— Вы вольны пока что представлять меня кому угодно и поступать так, как вам заблагорассудится, — ответила Джина, — но вам не удастся обвинить меня в том, в чем я не виновна. Вы хоть один факт приведите в свою правоту. У вас таких фактов нет, потому что нет поступков, компрометирующих меня.

— Эх ты! Ты еще не знаешь, что факты всегда найдутся, если это потребуется, — утверждал Гаврила. — Молодо-зелено... Поэтому и упрямитесь. Скажите мне всю правду, и я решу, как с вами поступить дальше. Может быть, и вина ваша не велика? — сменив тон, говорил Гаврила. — Ведь все в наших руках. Доложим руководству, подберем новую должность и служите себе на здоровье. А мы посмотрим на вашу новую работу, оценим ваше отношение к службе, ваше рвение, добропорядочность и представим к повышению в должности. Но для этого нужно ваше чистосердечное признание в содеянном и правдивое раскаяние. А вы заладили: не виновна, не виновна, и все тут. А у меня факты. Вот они. — И Гаврила положил руку на лежавшие на столе, в папке, какие-то бумаги.

— Тогда откройте эту папку и покажите мне хоть один факт, подтверждающий то, в чем вы голословно обвиняете меня, — сказала Джина.

Гаврила подумал и как-то не совсем уверенно сказал:

— Придет время, — все откроем и все покажем. А пока что остановимся на этом.

— На чем на этом? — спросила Джина.

Гаврила не ожидал, что Джина так отреагирует на его витиеватые, совсем непонятные и неконкретные обвинения, что даже поперхнулся, но продолжал свой наглый и садистский допрос...

Потом Гаврила позвонил в партком и, получив разрешение, пригласил Джину пройти в партком, где в присутствии секретаря продолжил свои садистские измышления и утверждения.

Но Джина, зная свою непричастность к тому, в чем ее упрекали, и даже обвиняли, держалась твердо занятой позиции невиновности, была спокойна и никогда не позволила запутать и обвинить в том, в чем она не была виновна. Ей приписывали связь с хозяйским сыном, гражданином другой страны, другой национальности, но она опровергла эти домыслы, а у Гаврилы и секретаря парткома, предъявлявшим Джине претензии, не было прямых улик и никаких доказательств.

Анализируя все происходящее, Джина сделала вывод, что все эти обвинения строятся на каком-то доносе без конкретных примеров и фактов. Она даже подумала: не причастна ли к ее обвинению близкая подруга Жозефина, которая знала почти все тайны и могла их по-своему неправильно истолковать и сообщить о некоторых из них своему начальству, а те, когда Джина улетела в Центр, все ее досье переслали туда, вслед за нею. В то же время Джина понимала, что все обвинения и претензии строятся на каких-то отрывочных сведениях и домыслах, без единого подтверждения, которые она не могла бы опровергнуть. Джина держалась твердой позиции непричастности к тому, в чем ее пытались обвинить, что ей хотели приписать. Держалась спокойно и точно парировала все удары, наносимые работниками-кадровиками.

Особенно пристрастны были офицер отдела кадров Гаврила и секретарь партийного комитета Главного управления.

— Вы, товарищ Джина, с какой целью встречались в конфиденциальной обстановке с сыном хозяина квартиры? Какие вы вели с ним разговоры и на какие темы? — спрашивал ее секретарь партийного комитета Грязнулин.

— Никаких конфиденциальных разговоров я с хозяйским сыном не вела, и у нас с ним никогда не было встреч наедине. Мы с ним обменивались утренними приветствиями, если я встречала его при выходе из комнаты. Не могла же я пройти мимо него, не пожелав «доброго утра». Других бесед и разговоров у меня с ним не было.

— Тогда почему же он позволял себе приглашать вас в кино, в ресторан?

— Этого тоже не было.

— Если так, то почему же он принес в вашу комнату бутылку вина, фрукты и вы с ним распили это вино?

— Не я с ним распивала вино, а нас было трое: за столом была Жозефина. А принес он вино и фрукты по случаю его дня рождения, и он, как джентльмен, позволил себе угостить нас с Жозефиной.

— Как часто вы устраивали такие пьянки с иностранцами?

— Никаких пьянок я с иностранцами не устраивала. А если я присутствовала на вечерах и встречах, то это была моя работа и об этом знают те, кому это положено знать.

Сидящий здесь офицер отдела кадров пытался принять участие в этом неприличном допросе, но Грязнулин, как хозяин кабинета, оборвал его: «Ты, товарищ Гаврила, будешь говорить на своем рабочем месте, время у тебя будет, а здесь помолчи».

Долго еще Грязнулин истязал Джину, но она достойно отвечала на все его нападки.

В конце концов Грязнулин сказал: «Идите к себе, товарищ Гаврила, и выясните все вопросы у Джины, если такие у вас будут».

Гаврила и Джина ушли, а Грязнулин еще долго сидел один и анализировал свой разговор. Никаких он выводов, даже для себя, сделать не мог, так как беседа не содержала серьезных вопросов и состоялась только для того, что инструкция требовала обязательного разговора секретаря парткома с работником, назначаемым на другую должность. Что же касается задаваемых Грязнулиным Джине вопросов, то они были подготовлены Гаврилой и не содержали ничего серьезного. Вопросы были самые, что называется, непродуманные и бессодержательные. Такая уж работа у этого кадровика и этого партийного работника, чтобы мучить и истязать простых служителей. Чтобы они боялись политработников и работников кадров.

Офицер, занимавшийся вопросами кадров, и секретарь партийного комитета Главного управления во всех поступках Джины, во всех ее встречах с иностранными гражданами усматривали не выполнение ею своих служебных обязанностей или нормальных человеческих отношений между людьми, а обязательно попытку изменить Родине, попытку выдать какие-то секреты или сговориться о побеге в другую страну. Но твердость Джины, ее четкие доводы и искренность в ответах не позволили нечестным людям, пытавшимся выслужиться перед начальством, сделать гнусное дело и обвинить невинного человека.

Дело доходило до того, что беседовавший с Джиной работник отдела кадров заявил: «Разве вам не хватало отечественных мужчин? Николас, Захар разве хуже сына хозяина квартиры? Что, вас не устраивают ни темные, ни светлые шатены? Вам обязательно подавай жгучего брюнета с вьющимися волосами. Или дело не в цвете волос или глаз. Видимо, здесь дело в гражданстве. Вам подавай иностранца, причем богатого. Вам не нужны свои, доморощенные мужики. Они вас не устраивают. Или это только предлог. Вы хотели влюбить в себя иностранца, а потом сбежать с ним в другую страну. Но вы просчитались. Нашлись люди, которые, зная ваши намерения сбежать за рубеж, своевременно предупредили нас об этом, и мы приняли меры против этого».

Джина сидела, выслушивала несправедливые обвинения в свой адрес, и у нее закипал гнев на этого грубого и неумного человека.

Как только он выговорился и у него были израсходованы все мыслимые и немыслимые аргументы, Джина тяжело вздохнула, поудобнее уселась на своем стуле и заявила осипшим от гнева голосом:

— Я больше не могу, да и не желаю выслушивать бредни в свой адрес от людей, которые должны заниматься по-деловому изучением и подбором должностей для сотрудников главка, знать их все положительные и отрицательные качества, писать приказы о назначении на ту или иную должность, докладывать эти приказы начальнику, тот подписывает — и в путь-дорогу, дорогой работник. А вы по непонятным причинам обвиняете работника в том, что ему и во сне не снилось. Обвиняете честного и преданного человека в чем угодно, во всех грехах, к которым он не имеет никакого отношения. Вам что, просто нужно выговориться в таком тоне или вас зуд берет?.. Если вы не прекратите издеваться надо мною, я вынуждена буду подать рапорт на имя начальника главка с просьбой назначить расследования всех ваших «фактов» и уволить меня из органов. Я больше выслушивать ваши бредни не желаю и не буду.

Сказав эти слова, Джина поднялась и вышла из кабинета незадачливого работника отдела кадров, даже не отметив у него пропуск. Выйдя из кабинета, она вспомнила, что без отметки в разовом пропуске ее не выпустят из здания главка. Возвращаться обратно, чтобы сделать нужную отметку в пропуске, она не хотела, поэтому поднялась выше этажом, вошла в приемную начальника главка и попросила одного из его помощников сделать соответствующую отметку в пропуске.

Дежурный помощник начальника главка удивленно посмотрел на Джину и спросил, почему она не сделала отметку там, у кого была? Джина не выдержала, у нее нервы были на пределе, заплакала и очень коротко, но внятно рассказала о беседе с работником отдела кадров — Гаврилой. Помощник начальника главка не задал ни одного вопроса Джине, попросил ее присесть в кресло, а сам поднялся и ушел к начальнику. Буквально через две-три минуты вернулся и попросил Джину зайти к начальнику главка.

Джина еще не оправилась от слез, вошла в кабинет руководителя главка и смиренно стояла перед огромным столом, за которым сидел широкоплечий седовласый генерал с большим количеством орденских планок на груди. Планки указывали на огромные заслуги генерала перед Родиной. Беззвучно говорили о том, что перед нею сидит заслуженный человек, не один раз рисковавший своей жизнью при выполнении задания.

Джина узнала в генерале своего бывшего начальника Особого управления группы войск за рубежом, откуда она была откомандирована в Главное управление Центра. Она не знала, что ее бывшее управление расформировано, а ее начальника генерала Пересветова Василия Петровича перевели в Центр на должность начальника главка. И когда дежурный помощник доложил, что работник отдела кадров главка Гаврила оскорбил его бывшую сотрудницу, которую генерал хорошо знал и ценил ее за добросовестное отношение к службе и успехи, он возмутился и приказал немедленно вызвать к нему обидчика.

Генерал встал, вышел из-за стола и подошел к Джине. Нежно положил свою сильную мужскую руку на плечи хрупкой молодой женщины и тихо сказал: «Успокойся, доченька... не придавай особого значения разговору с невоспитанным человеком». Джине так стало обидно, что она уже не могла держаться и перед генералом зарыдала.

В эту минуту в кабинет вошел тот человек, который обидел Джину, предъявляя ей незаслуженные обвинения, и положил на стол какую-то бумагу. Генерал сел в свое служебное кресло, быстро пробежал глазами положенную работником отдела кадров бумагу, взял ее и на глазах у изумленного кадровика разорвал пасквиль. Сурово посмотрел на кадровика, вздохнул, снял телефонную трубку и позвонил начальнику отдела кадров: «Иван Павлович! Ваш работник несправедливо обвинил Джину в том, в чем она не виновата. Направьте ее служить в Энский военный округ, а своего работника накажите за нетактичную беседу с нашими сотрудниками. Джина через полчаса зайдет к вам за назначением. — Сурово взглянул на стоящего перед ним незадачливого кадровика, сказал: — Идите, я не хочу разговаривать с невоспитанным работником».

Гаврила вышел.

Генерал предложил Джине присесть на стул у приставного столика, вышел из-за рабочего стола и сел на другой стул напротив нее.

— Да-а-а... — протяжно произнес генерал. — Так получилось, что наше Особое управление расформировано. Расформировано потому, что ликвидирована вся группа войск. Вместо нее осталась одна армия, да и та, по всей видимости, тоже в скором будущем будет сокращена. Поэтому и все Особое управление группы ликвидировано. Ты же знаешь, что в армии таких особых управлений, как наше, штатным расписанием не предусмотрено. Все военнослужащие, имеющие выслугу лет на военной службе и пожелавшие уволиться из органов, направлены в госпиталь на освидетельствование на предмет увольнения в запас и отставку. Большинство из них будут уволены. Те же, которые не имели выслуги лет, получили назначения и уже убыли к новым местам службы. А меня не увольняют, направили продолжать службу сюда, в Главное управление.

Рассказал много других новостей и пожелал Джине успехов на новом месте службы и крепкого здоровья. Подчеркнул, что «здоровье в нашем деле» главное. Работник должен быть здоровым.

— Да, товарищ генерал, у вас все хорошо складывается по службе. Желаю вам успехов на этом высоком посту и тоже крепкого здоровья, — сказала Джина. — У меня же дела сложились очень неудачно. Сначала, по прибытии в Центр, я простудилась и целых две недели болела. А по выздоровлении явилась в отдел кадров, и тут, в главке, начались у меня самые неприятные дни в моей жизни. Гаврила и Грязнулин доводили меня до истерики. Я не в силах была переносить несправедливые обвинения в мой адрес. Я чиста перед государством. Поэтому я так переживаю.

— Теперь все позади. Не волнуйся. Иди прямо к начальнику отдела кадров.

Джина пошла к начальнику отдела кадров, получила у него нужные документы и через день убыла к новому месту назначения и дальнейшей службы.

Никаких обвинений и даже претензий к ней в дальнейшем никто не предъявлял, а все разговоры и незаслуженные обвинения со стороны Гаврилы остались как кошмарный сон.

Шли дни, сменялись месяцы, а Джина по-прежнему, как и полгода назад, переводила статьи из газет, журналов и каких-то отдельных записей и донесений с английского, турецкого языков на русский язык. Переведенные статьи, записки и донесения она аккуратно складывала в отдельные красивые папки, подшивала их и передавала референтам и секретарям на доклад начальнику отдела. К работе она относилась добросовестно, и переводы, сделанные ею, отличались точностью. Хотя такая однообразная и скучная работа Джине не нравилась, но она как добросовестный работник относилась к любому порученному делу с большой ответственностью и всегда его выполняла в установленные сроки и качественно. Начальник отдела майор Рахим был доволен ее работой и на собраниях работников отдела и на совещаниях у руководства управления ставил Джину в пример. Подчеркивал ее прилежность и добросовестность. Он знал, что эта работа ей не нравится и что она способна выполнять более сложную и более ответственную работу. Но Рахим не вправе был поручать Джине другие работы, так как она находилась на испытательном сроке, и, по существующей инструкции, до окончания проверки ее прошлой деятельности ей не могли поручать работы более важной секретности. Ее проверяли, а до окончания полной проверки ей еще не могли полностью доверять.

Несмотря на то что генерал Пересветов дал указания не терзать Джину и не наводить ненужные справки о ее прошлой деятельности, злые и алчные люди, подобные Гавриле и Грязнулину, все же переслали на новое место службы пасквиль, бросающий незаслуженную тень на доброго человека. В связи с этим к ней относились с некоторой предосторожностью до полного выяснения всех отрицательных наветов. Такая уж служба в органах! Доверяй, но всегда проверяй! Проверяли все — даже личную переписку.

Но Джина всегда знала и помнила, кто она есть и какая огромная ответственность лежит на работниках особых органов. Она всегда и во всех ситуациях держалась тех границ, которые позволяли ей оставаться тем сотрудником особых органов, которые ни при каких обстоятельствах не позволят никому заподозрить ее в нарушении достоинства работника той профессии, которой она решила посвятить свою жизнь. Она была тем работником, которые шли на смерть, но интересы Родины не предавали.

Джина знала, что она себе не принадлежит, что принадлежит Родине, тем интересам, которые делают Государство сильным и независимым. Всегда располагающим данными, направленными прямо или косвенно против интересов Родины. А данные эти должны добывать такие люди, как Джина. Своевременно их передавать руководству, чтобы Государство могло предпринять контрмеры. Других интересов, кроме интересов службы, у нее не было. Она целиком и полностью отдала себя делу служения Родине — делу чести людей ее профессии.

Тяжелые для Джины были первые месяцы службы на новом месте. Все ее работы, предложения по многу раз перепроверялись. Иногда даже подсылали к ней провокаторов, поручали выполнять рискованные и даже вредные для ее службы дела. Но она, как опытный работник и честный человек, всегда своевременно разгадывала эти неблаговидные дела и делала так, что ее новое руководство удивлялось ее прозорливости, неподкупности и искренней порядочности. Джина понимала, что она находится под «колпаком» по воле и старанию злых людей; знала, что это пройдет и нужно для этого некоторое время, чтобы все стало на свои места!

Первым заметил порядочность Джины Рахим — начальник отдела и непосредственный ее начальник. Как человек порядочный, опытный работник особых органов, он выверил все, что касалось прошлой работы Джины, ее поступков и связей, и убедился в лживости всех предположений и вымыслов. Написал подробную докладную записку начальнику управления и предложил перевести Джину на другую, более ответственную и интересную работу.

Начальник управления несколько раз вызывал Джину на конфиденциальные беседы, давал ей личные поручения особой важности, лично проверял исполнение этих поручений и всегда убеждался в правоте представлений и предложений Рахима. Убеждался в опытности и порядочности Джины и в конце концов поручил ей самостоятельный и очень ответственный участок работы.

— В этой стране, — начал разговор начальник Особого управления и показал эту страну на карте, висевшей на одной из стен большого кабинета, — уже несколько лет действует разведывательный Центр, вся работа которого направлена против нашей Страны. Мы почти ничего не знаем об этой организации. Знаем, что ее хозяевами и содержателями являются крупные заокеанские монополии, финансирующие Центральное управление сверхдержавы. Больше нам ничего не известно.

Джина сидела, как будто ее приковали к стулу, и, полураскрыв рот, внимательно слушала начальника. Она старалась не пропустить ни одного слова, сказанного начальником Особого управления округа. Никого другого, кроме их двоих — начальника и Джины, в кабинете не было. Стояла гробовая тишина. Слышны были дыхания их двоих, мягкие шаги начальника и шорох указки, которая скользила по карте, направляемая сильной рукою хозяина кабинета.

— Нам надо точно знать цели и задачи этого Центра, а также ближайшие планы действия его сотрудников. Особенно нас интересуют планы, направленные против нас.

Нам также известно, что одной из задач Центра является переправка наркотических средств из Азии в Европу. Но эта задача второстепенная и является крайним прикрытием разведывательной деятельности на случай провала или невозможности скрыть настоящие функции Центра — разведки. Несомненно, что наркотики приносят большие доходы и являются немалым подспорьем в финансировании Центра. Нам также известно, что центр интересуют данные о развитии нашей космической науки и технических достижениях в этой области. Их также интересуют наши достижения в области ядерных исследований. Несомненно, что Центр уже заслал и в дальнейшем будет засылать агентов на объекты и в учреждения, связанные с этими областями науки, с разведывательными целями, а возможно, и диверсионными задачами.

Могут стоять перед агентами и другие задачи и цели. Мы обязаны все это выяснить и знать, чтобы противодействовать коварным планам разведывательного Центра.

Следует иметь в виду, что по неизвестным для нас причинам в Центре нет стабильности. В нем творится какая-то вакханалия. Очень часто меняется руководство, постоянно перетряхивается аппарат сотрудников. Словом, никакой стабильности, никакой плановой работы в Центре нет. Для нас это и плохо и хорошо. Плохо потому, что мы не можем работать планомерно, работать с нашими сотрудниками. Хорошо потому, что мы имеем возможность легче внедриться в их деятельность.

Вот и стоит задача: внедрить наших людей, верных людей, в аппарат Центра, создать надежную сеть агентов, работающих на нас, вокруг Центра, — сделать так, чтобы каждый шаг нами контролировался. Если же мы будем осуществлять полный контроль над деятельностью Центра, —мы в состоянии будем принять контрмеры. Мы в состоянии будем противодействовать его замыслам, его действиям. Мы раскроем его агентурную сеть и получим возможность направлять ее работу по тому пути, по которому надо нам. Мы будем иметь возможность направить работу Центра по ложному пути. Мы будем его дезинформировать, будем вести его туда, куда надо нам, а не их разведке.

Вот так, уважаемая Джина! А говорю я это все лично вам потому, что имею некоторые виды на вас. Вернее сказать, на вашу дальнейшую работу.

Хватит вам сидеть и переводить разные статьи и статейки. Иногда очень важные, а иногда совсем никчемные. Время пришло настоящей профессиональной работы. Я думаю, что вам уже порядком надоела эта сидячая работа. Пора встряхнуться и начать, а вернее, продолжить свою профессиональную работу. А то и забыть можно все то, чему вас учили и чему учила вас жизнь и профессиональная прошлая деятельность.

Я хочу направить вас в Центр — в самое, что называется, осиное гнездо. Поручить вам, а никому другому, создать сеть агентов, противодействующую Центру, чтобы мы были в курсе всех дел Центра и смогли бы с помощью этой сети, созданной вами, не только знать все планы этого осиного гнезда, но и влиять на его деятельность. Пусть глотают ту наживку, которую бросим им мы, а не которая им нужна!

Подробные инструкции вам передадут тогда, когда я получу ваше согласие. А согласие вы дадите через день, когда все обдумаете и глубоко проанализируете все, что здесь слышали. Все разговоры только со мною.

Джина глубоко вздохнула и тихо сказала:

— Я все поняла... Эта задача — задача жизни и смерти. Я готова к этому. Но мне надо время все обдумать.

— У вас на раздумье один день. Больше у меня времени нет, — тихо, но твердо промолвил начальник.

— Мне хватит этого времени, чтобы обдумать те вопросы, которые у меня возникли.

Джина встала со стула и почему-то покачнулась. У нее немного закружилась голова, и она чуть-чуть не упала, но вовремя взяла себя в руки — устояла, и сразу прошло головокружение. Она поняла: это произошло оттого, что она долго сидела и очень напряженно слушала тяжелый монолог начальника Управления, стараясь не только запомнить, а впитать в себя все сказанное и ничего не упустить. Уж очень серьезный состоялся разговор после столь длительного, спокойного сидения за переводами, не очень привычной полугодовой работы в тиши кабинета: без риска, без опасностей, без всяких стрессовых ситуаций. И вот настоящая работа для человека, профессия которого сопряжена с постоянными опасностями и риском. Это то, к чему ее готовили, к чему она готовила сама себя.

Джина про себя подумала: «Вот и пришел мой звездный час. Каким он будет для меня? Будет ли удачным или придется сложить голову?» Вытянулась по-солдатски и четко сказала:

— Товарищ генерал! Мне все ясно. Разрешите идти и поразмыслить.

— Идите, — ответил генерал, — через день я вас приглашу.

Джина вышла.

На исходе следующего дня Джину пригласил к себе в кабинет генерал и сразу же после приветствия вручил ей объемистую папку с вложенными в нее какими-то важными документами.

Вручая папку, генерал тихо сказал: «Идите к себе в рабочую комнату, закройте дверь на ключ и внимательно изучите все находящиеся здесь документы. В папке вы найдете и документы на имя графини Косторской. Отныне вы не Джина, а графиня Косторская, дочь известных русских графов-эмигрантов первой волны. Внимательно все изучите и запомните. Этих разъяснительных и биографических документов у вас там не будет, и поэтому их полное содержание надо запомнить и знать точно все подробности. Спросить будет не у кого. Никто ничего не подскажет. Надежда только на себя!»

Джина взглянула еще раз на объемистую папку и покивала головой, будто отвечала генералу, что ей понятно задание на ближайший месяц. Раньше этого срока выучить наизусть все документы, войти в новую роль, по существу начать новую жизнь в роли графини Косторской совершенно невозможно. Это понимал и генерал. Поэтому, посмотрев на несколько смущенную и как-то сразу чуть-чуть сникшую Джину-Косторскую, он про себя улыбнулся и вздохнул. Он четко понимал чувства и настроение своей подчиненной, понимал волнение, охватившее ее при виде всех этих документов, понимал ее внутреннее состояние, в одно мгновение перевернувшее все ее чувства. Она находилась в каком-то пока что непонятном состоянии, будто бы она парила в воздухе и не знала, в какую сторону лететь: или подниматься ввысь, или опуститься вниз, на землю. Она находилась в каком-то непонятном ощущении. Но ей нельзя было высказывать это генералу. Она должна была сохранять внешнее спокойствие и не показывать ту внутреннюю борьбу, которая происходила в ее сознании, в ее существе.

Генерал отлично понимал состояние Джины, да и безмолвная пауза уже слишком затянулась, поэтому он подошел к ней, положил свою сильную руку на ее хрупкие плечи и успокаивающе сказал: «Иди к себе, все обдумай еще раз, глубоко изучи документы и предстоящую обстановку, в которую ты попадешь, и если появятся вопросы, — скажешь».

Джина ушла к себе, в свой рабочий кабинет.

Когда Джина раскрыла папку и внимательно просмотрела вложенные документы и инструкции, она по-настоящему поняла важность и серьезность той задачи, которую перед ней поставил генерал. В то же время перед нею раскрылась вся сложность и опасность, ожидающая ее там, за рубежом, куда она должна будет отправиться через короткое время.

Время, отведенное ей на изучение всех материалов, было настолько мало, что Джина задумалась. Только теперь она поняла ту сложность, которую раскрыли перед нею документы. Здесь было все — от личных документов, удостоверяющих, кто она такая, до подробнейших инструкций, как ей действовать в тех ситуациях, которые могут сложиться в новых, совершенно пока что непонятных условиях. Здесь была визитная карточка на имя графини Фердэнэ, которую Джина должна будет передать привратнику-служителю Дауда при выходе от него. Вместе с визитной карточкой она должна будет отдать привратнику и соответствующую графскому титулу денежную купюру. В папке она обнаружила золотой перстень с дорогим камнем и печаткой, в который был насыпан порошок цианистого калия, предназначенный Дауду и его любовнице. Тут же в коробочке лежали таблетки-шарики цианистого калия для других целей, в том числе и для себя в случае безвыходной ситуации. Здесь были две карточки агентов, которые должны будут вложены в картотеку Центра.

Видя все, что было в папке, и прочитав несколько раз инструкцию, Джину бросило в дрожь и у нее под мышками появились капельки холодного пота от осознания того, что предстояло ей пережить и в каких ситуациях она может оказаться.

Джина встряхнулась, и к ней пришло то состояние духа, при котором она уже могла трезво, без преувеличений и преуменьшений оценивать ту ситуацию, в которую она попадет, и здраво намечать пути реализации поставленных перед нею задач. Она вошла в обычное для ее профессии состояние духа, и она спокойно и серьезно стала работать над документами, лежащими перед нею.

Она читала, запоминала, записывала некоторые моменты (потом эти записи подлежат обязательному уничтожению), в памяти раскладывала все по полочкам. Работала напряженно, работала много...

Через три дня генерал прислал к Джине психолога для осмотра и собеседования. Потом к ней приходили другие специалисты, которые помогали ей понять ту или иную ситуацию. Приходил даже специалист-иллюзионист, помогающий ей тренироваться, как незаметно открыть перстень и незаметно всыпать в бокал с вином порошок. Приходили инструкторы физкультуры и занимались с нею физическими упражнениями. Одним словом, внимание к ней было достаточное. Время было расписано по минутам, и это расписание нельзя было не выполнять. Оно, это расписание, было жестким, но его следовало выполнять четко. Срывов не допускалось.

Месяц пролетел незаметно, и Джина была уже совершенно другой. Она освоила все манеры и повадки графини, ее привычки и капризы. Из нее сделали другую особу, другую даму. Очень много прибавила она и в вопросах специальной подготовки. Она вошла в свою новую роль, и ей уже не казалось так страшно и опасно, как это было в первый день. Все вошло в свое русло, все было поставлено на свои места. Джина была готова играть в жизни роль графини Косторской. Джина была готова к выполнению сложного и очень опасного задания.

Джина шла в бой с видимыми и невидимыми врагами. Врагами безжалостными, опасными и коварными.

Графиню Косторскую встретили в аэропорту сопредельной страны по всем правилам графского титула и отвезли в предназначенную ей резиденцию.

С первых же часов нахождения в сопредельной стране графиня Косторская попросила своего слугу связаться с валютным обменным пунктом господина Дауда и назначить ей встречу, чтобы обсудить вопрос обмена крупной суммы денег на местную денежную единицу и перспективу открыть свое дело в этой стране. Слуга сообщил Дауду, что графиня Косторская, пока у нее нет доверенного человека и адвоката, все деловые встречи и связанные с этим дела будет вести сама лично. Поэтому господин Дауд может назначить графине встречу в удобном для него месте и в удобное время. Господин Дауд может по его желанию посетить графиню в ее резиденции. Для этого необходимо заранее поставить графиню в известность.

Так с самого первого часа пребывания графини Косторской в сопредельной стране установились деловые связи с господином Даудом, его обменным пунктом по обмену денежных валют, а также начали осуществляться другие проекты по открытию графиней Косторской своего дела в этой стране. Через короткое время графиня имела своего доверенного человека и адвоката, которые вели ее дела. Графиня намеревалась открыть свое дело по сбыту в этой стране элементов космической техники и космических технологий. Поэтому, так как у нее в этой стране не было богатых знакомых деловых людей, она предложила Дауду создать совместную компанию. Дауд, алчный человек и незаурядный аферист, не задумываясь, согласился создать совместную компанию.

Дела шли успешно, и графиня приступила к решению своей основной задачи. Тянуть время было нельзя. Время пока что на графиню не работало. А забот было предостаточно.

Если знакомство с Даудом и деловые коммерческие контакты проходили успешно, то основная работа еще, по существу, не начиналась. Велась только подготовка к наступлению на основные и главные бастионы противника.

Графиня никак не могла подобрать ключи, чтобы открыть главный замок, позволяющий доступ к святая святых — Деятельности разведывательного Центра и его планам.

Господин Дауд, хотя и играл важную роль в деятельности Центра, не являлся ключевой фигурою, посредством которой можно было бы достичь той цели, которая стояла перед графиней Косторской.

Как принято в таких случаях, по поводу согласования с господином Даудом плана намерений по открытию совместного коммерческого предприятия графиня устраивает роскошный бал, на который просит господина Дауда пригласить его будущих компаньонов. Желательно, чтобы среди приглашенных были и специалисты, знающие космическую технику не по программе дилетанта, а настоящих специалистов-профессионалов, ибо дело будут иметь в дальнейшем со сложной техникой и технологиями.

Это обстоятельство обязывало руководителей компании иметь дело с высококвалифицированными специалистами, которых предполагалось принять на работу в компанию или, по крайней мере, хотя бы сотрудничать с ними.

Если же у господина Дауда таких специалистов не окажется, то графиня Косторская постарается пригласить таких специалистов и предложить компании.

Графиня предложила развернуть такую программу действий, что ни один человек не смог от нее отказаться. Уж очень заманчивы были предложения этой программы. Больше того, они сулили немалые прибыли. Успех гарантировался еще и тем, что графиня соглашалась инвестировать в эту программу большую часть потребных денежных вложений.

После встречи графини Косторской с господином Даудом, бал был назначен на один из ближайших национальных праздников сопредельной страны в резиденции графини.

Подчиненные графини — ее адвокаты — организаторы бала буквально сбились с ног в вопросе проверки людей, приглашенных на бал. Нужно было иметь хоть какие-нибудь общие данные на них. Этот вопрос был главным. Ибо графиня должна была знать, кто будет присутствовать на балу и с кем можно и нужно иметь дело, ради которого все это затевается, и на кого нужно будет обратить особое внимание.

Все было подчинено одному этому. Немало людей было задействовано в этой операции.

Но и господин Дауд — опытный аферист и разведчик не спешил сообщать имена приглашенных. В одном из телефонных разговоров с ним графиня даже упрекнула Дауда в медлительности с приглашением. Ведь надо же на бал пригласить гостей по всем правилам этикета. А времени остается все меньше и меньше. Она даже сказала: «Господин Дауд! Не ставьте меня в неловкое положение».

Но подбор приглашенных в немалой степени зависел не только от Дауда, но и от высшего руководства Центра. Они-то и подбирали тех людей, которые в дальнейшем будут работать целиком на разведку. Им ведь придется выезжать в космическую и ядерную страну. А туда неспециалиста, профана не пошлешь. Правда, заменить всегда будет возможно, но лучше, если этот человек начнет работать сначала и будет знать конечную цель работы.

Готовилась и графиня. Она тоже подбирала надежных людей. Людей, которые бы по своим навыкам, специальности и общей эрудиции были не ниже противоположной стороны.

В суете и хлопотах прошло, нет, — пролетело время на подготовку бала.

Наступил национальный праздник народа сопредельного государства. Вся страна озарилась праздничными световыми гирляндами. Все улицы освещены светом разных цветов, играют оркестры, и народ ликует по этому случаю. Настроение у в приподнятое.

Не менее радостное, но деловое настроение царит в резиденции графини Косторской. Ее помощники — организаторы бала все на своих местах — все в деловых хлопотах. Все стараются, чтобы бал удался, чтобы задачи, которые ожидают от него, — были успешно решены.

Графиня Косторская в своем торжественном наряде выглядела королевой. Ее шляпка с вуалью закрывала лицо и придавала торжественность и величие. Она обошла все помещения, банкетный зал, и везде, как ей показалось, был порядок и величие. Все было на своих местах и ожидало своего кульминационного момента. Все и все ожидало званых гостей.

Раздался первый звонок у двери, и вошли первые гости. Настал час съезда гостей. Обслуга забегала, заторопилась, но все было строго и величественно. Без всякой суеты. Графиня стояла на своем месте, ее охраняли, если так можно сказать, двое красивых и дюжих молодых парней. Она принимала гостей.

Графиня вела себя сдержанно, с большим достоинством, без малейшего жеманства и кокетства, — так, как подобает вести себя состоятельной хозяйке, готовящейся открыть солидное дело и стать во главе серьезной компании — вести серьезное дело.

Тихо играет музыка, чуть-чуть притушен свет, чтобы не слепить глаза, сияет блеском натертый пол.

Все готово. Гости прибывают. Графиня сдержанно приветствует их, а стоящие рядом с нею молодые люди внимательно осматривают пытливым взглядом вошедших и запоминают их имена и чины, под которыми их представляют.

Съезд гостей закончен, их приглашают к столу, и начинается бал. Начинается самый ответственный момент выбора важного объекта, над которым придется в дальнейшем работать. Удастся ли графине и ее помощникам это сделать с первого раза и прибыли ли на бал те люди, которые были желанны, покажет время…

Бал закончен, погасили свечи. Теперь, друзья, за работу. За работу, и немалую.

Графиня Косторская своей цели достигла. Хотя не сто процентов выполнено поставленной цели, все же положительные результаты достигнуты. Графиня приобрела новых знакомых, новых компаньонов. Можно начинать работу в двух направлениях: развертывать широкую работу компании по ее коммерческой деятельности; начинать работу с новыми людьми по их вовлечению в активную деятельность по специальным заданиям в строго определенных направлениях. Через этих людей и посредством их выходить на новых будущих агентов. Одним словом, задел, причем огромный задел для будущей успешной работы графиня уже сделала. Она сумела так обращаться с Даудом, что он, будучи чрезмерно алчным человеком, снизошел до того, что, когда графиня предложила ему обсудить его финансовое участие в создаваемой компании, согласился на любые условия услуг, лишь бы уменьшить свой финансовый взнос. Графиня тут же воспользовалась этим и схватила его за язык: «В таком случае вы смогли бы оказать мне маленькую услугу и поручить вашей секретарше по специальной работе вложить в картотеку будущих работников Центра две заполненные карточки?»

Господин Дауд, будучи уже изрядно выпивши, сказал: «Да это же пустяшное дело. Ведь это надо нам всем. Мы ведь должны все подбирать кадры». Графиня на это ответила: «Господин Дауд, на следующей встрече я передам вам эти карточки». Дауд согласился.

Во время бала за графиней очень следила спутница Дауда. В этой женщине графиня узнала Симюэль. Симюэль много раз пыталась завести разговор с Фердэнэ, но Дауд всегда вовремя останавливал свою спутницу и переводил разговор на другую тему.

Графиня Косторская в этих случаях делала вид, что ее какая-то Фердэнэ совершенно не интересует, и ни одним словом не обмолвилась на эту тему. Делала вид, что ее эта особа не интересует и ей неприятен разговор о какой-то женщине-подельщице, которая здесь не присутствует. И существует ли она вообще в природе. Симюэль понимала это и прекращала разговор. Тем более что Дауд уже говорил совершенно о других более важных делах.

Графиня же задумалась над этим и тут же решила избавиться от Симюэль. Исполнение же этого решения отложила до следующей встречи и более благоприятного для этой цели времени и обстоятельств.

Весь аппарат, который был у графини Косторской, лихорадочно заработал сразу же, на следующий день после бала, по реализации тех задач, которые возникли после бала и ради которых графиня все делала.

Началась серьезная, кропотливая, но очень осторожная работа. Работа, таящая в себе нескончаемое количество сюрпризов и опасностей. Но эту работу выполняют профессионалы, и им ошибаться нельзя. Они очень осторожны.

Главное, чего добилась графиня, — это узнала новых людей, ставших ее серьезными помощниками. Она приобрела совестливых людей, ставших впоследствии добросовестными высококвалифицированными исполнителями.

Были и проколы. Графине с целью проверки подсылали провокаторов и опытных разведчиков. Но графиня с помощью своих помощников вовремя распознавала их и предотвращала серьезные последствия.

Шло время. Велась нужная работа. Но опасность графиню Косторскую подстерегала везде. В первую очередь она исходила от любовницы и подельницы Дауда — Симюэль. Да и сам Дауд был не тем человеком, с которым можно долго иметь дело. Это опасный карьерист, опытный аферист. От него можно ожидать всяких провокаций. Это очень опасный человек. Поэтому, когда приобретены очень важные и нужные новые связи, когда графиня располагала людьми, работавшими на нее и более влиятельными, чем Дауд, с ним можно уже и расстаться. Но расстаться умно, чтобы не было плохих последствий.

В один из дней Дауд пригласил графиню на конфиденциальный ужин по случаю дня рождения Симюэль.

Графиня очень не хотела идти на это приглашение, тем более что она чувствовала какой-то подвох. Уж очень был любезен Дауд в момент приглашения. Дауд был должен графине немалую сумму денег. Возвратить эту сумму при всем его желании он не мог. Поэтому Дауд выполнял все мыслимые и даже очень рискованные требования графини. Это обстоятельство говорило о том, что Дауд должен оберегать графиню и продолжать служить ей верой и правдой. Но, зная его звериный характер и то, что он уже предал не одного своего подельника и компаньона, надо быть крайне осторожной и не доверять ему ни на йоту. Более того, надо как можно быстрее избавиться от него. Но как? Просто отойти от него нельзя: он компаньон, он много делает полезного для дела, ради которого здесь графиня. Но он окончательно запутался в финансовых вопросах и может сам пойти на крайние меры. Следовательно, речь идет: кто кого раньше?

С такими мыслями и твердыми намерениями графиня Косторская шла на конфиденциальный ужин к Дауду. Сообщила своим помощникам, где она будет; написала закрытое письмо на случай, если она не вернется, положила его в стол, взяла все приготовленное и ушла. Ушла, чтобы вернуться с победой, с чистым сердцем выполненного долга.

У входа в подъезд графиню Косторскую встретили Дауд в парадном костюме и его любовница Симюэль.

Графиня, увидев такую торжественную церемонию встречи, крепко сжала в руке, опущенной в карман плаща, холодный металл пистолета и у нее возникла мысль расстрелять обоих встречающих за дверью подъезда дома и самой уехать. Но эту мысль она сразу отвергла. Побег ее не подготовлен и никем не санкционирован. «Нет! Это не подходит!» — подумала графиня, вышла из машины и гордо пошла на встречу судьбе.

Дауд и Симюэль любезно раскланялись, Дауд поцеловал графине руку, а Симюэль обняла графиню за талию, и они вошли в подъезд вслед за Даудом. Поднялись на второй этаж и вошли в апартаменты.

Графиня заметила, что сидящий в подъезде привратник никакого внимания на вошедших не обратил и, по ее мнению, ее внешний вид его не заинтересовал. «Может быть, его предупредил Дауд?» — подумала графиня, но тогда бы он был более вежлив и не сидел бы, а стоял.

Апартаменты Дауда были более чем шикарны. При таких апартаментах негоже иметь такие огромные долги, подумала графиня.

Стол ломился от множества всяких яств и вина.

Чтобы не терять время, графиня сразу же приступила к делу. Она вынула из сумочки две заполненные карточки, предназначенные для картотеки, и передала их Дауду. Потом подумала и сказала: «Нет, лучше напишите записку и отдайте мне, а я сама вручу секретарю и попрошу, чтобы эти карточки быстрее оказались на месте».

Дауд без всяких возражений взял именной бланк и написал: «Г.Н.! вложите эти карточки в алфавитную картотеку наших людей» и подписался.

Графиня взяла карточки, положила их вместе с запиской в сумочку и сказала: «Дорогая Симюэль! Верная помощница господина Дауда! Я пью за ваш день рождения и желаю счастья!» — и выпила свой бокал шампанского.

Выпила Симюэль, и выпил Дауд. Безмолвная тишина. Симюэль тихо соскользнула со своего стула и растянулась на полу. Бокал ее упал на пол и разбился. В ту же минуту упал со стула на пол и господин Дауд. Его бокал со звоном разбился об пол.

Графиня тоже разбила свой бокал об пол. Она осмотрелась. Подошла к Дауду, — его руки были холодны. Симюэль тоже была мертва.

Графиня Косторская вздохнула, перекрестилась, надела свой плащ и тихо вышла из апартаментов. Дверь заперла на ключ, а ключ выбросила где-то на лестнице. Спустилась вниз, сунула в оттопыренные руки привратника солидную денежную купюру с вложенной в нее визитной карточкой на имя графини Фердэнэ и спокойно вышла из подъезда. Села в ожидавший ее автомобиль и уехала в направлении своего офиса.

Теперь графиня Косторская была спокойна, что Симюэль ее никогда не узнает, а хитроумный Дауд не принесет ей никаких неожиданностей и неприятностей.

Через трое суток графиня прочла в газетах, что у себя в квартире были отравлены цианистым калием финансист Дауд и его любовница Симюэль.

Теперь одна опасность, которая ходила по пятам графини и рядом с нею, устранена. Но сколько таких и подобных ей еще остались и продолжают ее постоянно преследовать? Уж такова профессия!

Но рассуждать на эти и подобные им темы времени не было. Надо было делать дела. Графиня Косторская накоротке подвела в памяти итоги своей двухлетней деятельности в сопредельной стране, и у нее появились некоторые элементы удовлетворения: компания по торговле космической техникой и космическими технологиями процветает, имеет хорошую репутацию, под этим более или менее надежным прикрытием работают службы специального назначения, они укомплектованы квалифицированными специалистами. Эта служба организована так, что вполне может противостоять и, по существу, уже противостоит всемогущему разведывательному центру крупной сверхдержавы. Еще у наших спецслужб имеются некоторые недостатки, и их надо устранять, работу агентов надо совершенствовать, но проколов и провалов за время организации и становления не было. Нормально идет текущая работа, и агенты всех степеней работают над решением поставленных задач. Можно считать, что организационная работа и период становления закончены. Можно переходить, да уже и перешли, к спокойной системной работе. Условия для этого созданы. Организация как таковая создана. Задача, стоящая передо мною, выполнена.

Как раз в этот момент раздумий графини в дверь постучались и перед нею на стол легла шифрованная телеграмма. Графиня отпустила служащего-шифровальщика и достала из стола свою личную записную книжку, открыла нужную страничку и расшифровала шифрограмму. В ней говорилось: «Все дела передайте доверенному лицу, снабдите его необходимыми бумагами для руководства компанией и службами, дайте ему нужные указания, а сами вылетайте в Париж. Вас встретят и получите новые указания. Подпись начальника управления». Через час графине принесли открытую телеграмму: «Срочно выезжайте. Умерла мама и подпись».

Графиня Косторская срочно собрала Совет директоров компании на заседание.

На Совет графиня вышла в траурном наряде. С первых же слов люди поняли, что произошло что-то важное и серьезное.

Графиня свою речь начала: «Господа! Почтим же память ушедшего от нас всеми уважаемого господина Дауда. Он был прекрасным руководителем и профессиональным работником.

Второе, что я вам должна сообщить, — это то, что я срочно улетаю на похороны моей матери, — и показала телеграмму. — Вместо меня руководить компанией, в период моего короткого отсутствия, я поручаю своему доверенному лицу господину “Х”.

Прошу вас не ослаблять внимания к деятельности компании. Усильте, пожалуйста, внимание экономическому росту ее деятельности. Это наша жизнь. Это наше благополучие. До свидания. Заседание окончено».

Через несколько часов графиня Косторская уже сидела в кресле самолета, летевшего в Париж.

В одном из аэропортов, где авиалайнер производил дозаправку топливом, к графине подошел у трапа самолета человек в форме служителя аэропорта, и она узнала в нем сотрудника управления, где служила, и очень обрадовалась этой встрече, но служитель подал незаметно для окружающих знак и тихо сказал: «Дайте ваш билет, а сами идите на стоянку к самолету бортовой номер такой-то, и там вас встретят. Ваш багаж получите в столичном аэропорту через двое суток». Взял билет и пошел к стоящей неподалеку даме, точно в таком же одеянии, как и графиня, и с нею молодой человек атлетического телосложения.

Служитель передал молодому человеку авиабилет и сопроводил пару по трапу в самолет.

Джина узнала в стоящей женщине Фердэнэ, роль которой она играла в Стамбульской тюрьме около трех лет тому назад. «Почему и зачем она здесь? — подумала Джина. — Ведь она находилась в заключении на территории моей страны. Причем ее строго охраняли. Так что она сбежать не могла. Да еще с нею наш сотрудник в форме служащих аэрофлота. Он взял мой авиабилет и передал ей. Меня же снял с рейса. Что бы это значило?»

Делать было нечего, и она отправилась на стоянку самолета с бортовым номером таким-то.

Подошла к самолету и увидела второго сотрудника своего управления, который передал ей другой авиабилет и сопроводил в салон самолета. Сел в кресло рядом с нею, вздохнул и только теперь сказал: «Здравствуйте, Джина! С этой минуты ты опять Джина! Графский титул передан другой особе. А мы в путь на Родину, в свое родное управление. Нам опять предстоят серьезные дела».

Как только авиалайнер приземлился в аэропорту Парижа, у трапа самолета Фердэнэ встретили ее слуги и хором не говорили, а прямо кричали: «С прибытием вас, графиня Косторская! Мы рады вас видеть в полном здравии».

Новая графиня Косторская (Фердэнэ) села в поданную ей машину, а встречавшие слуги сели в другие машины, и эскорт машин направился в отведенную графине резиденцию.

Прошло три дня с момента возвращения Джины с длительной командировки в сопредельную страну. Она опять дома, в своей родной и горячо любимой стране. Опять вокруг нее свои родные и добрые люди — собратья по профессии, так же рискуя жизнью, как и она, убывающие в длительные и короткие служебные командировки, окружают ее теплом и ласкою.

Джина сидит в красном уголке — комнате для отдыха и перед собою видит одну из парижских газет. Она взяла ее, раскрыла и увидела объявление: «Следуя из аэропорта в свою резиденцию, трагически, в автокатастрофе, погибла графиня Косторская. Полиция, расследуя это дело, предположительно установила, что личность графини Косторской идентична личности известной аферистки и подельницы Мухамата по наркобизнесу Фердэнэ».

Ах вот оно что?! — подумала про себя Джина. Вот почему ей позволили так свободно разгуливать на международных авиалиниях.

Джине стало немножечко грустно и даже жалко несчастную Фердэнэ. Ведь она, Джина, в течение трех месяцев играла роль Фердэнэ в Стамбульской тюрьме. Три трудных, очень трудных месяца пришлось прожить в этой роли, роли трудной и тяжелой судьбы женщины. Женщины, которая, может быть, не по своей воле попала в это болото и его тина накрепко засосала ее в свою паутину, так и не выпустила до самого конца. Вот и конец пришел. Да и ее подельника покровителя Дауда тоже нет. Нет и ее соперницы и в то же время доброй к ней женщины Симюэль.

Весть о гибели графини Косторской в компании по сбыту космической техники и технологий восприняли неоднозначно.

Одни переживали эту весть тяжело и очень сожалели о случившемся, другие — незаметно в тиши своих раздумий радовались. Радовались потому, что таили в себе мысли занять более высокое и почетное место в компании, а следовательно, и получить более высокие дивиденды.

Только доверенное лицо графини господин «Х» вел себя ровно, без всяких эмоций.

Собрал совет директоров, объявил о страшной трагедии, постигшей компанию. После нескольких высказываний по этому случаю поставил вопрос об избрании нового главы компании — генерального директора.

Поскольку контрольный пакет акций компании находился в руках графини, а теперь по документам, оставленным графиней, этот пакет переходит в руки господина «Х», то его и избрали генеральным директором компании. Единственный, кто мог претендовать на это место, господин Дауд тоже погиб. Следовательно, по оставленным графиней документам, посчитали, ее волей является избрание руководителем компании господина «Х». Пусть так и будет, — заявил один из директоров совета, выступивший с напутствием новому главе компании.

Два года... Два года отсутствовала Джина в своем родном Особом управлении. Два года она ходила на острие бритвы, и все эти два долгих года она защищала интересы Родины там, в сопредельной стране.

Она все эти два года недосыпала, а часто и недоедала. Не потому, что нечего было есть, а потому что не хватало времени, не было для этого условий.

И вот теперь она дома. У нее новый участок работы. Самостоятельный, интересный. И она приступила к новой работе.

Джина, получив новый участок работы, сразу же как-то преобразилась, воспрянула духом и включилась в новую работу без всяких раскачек. Начальник управления вызвал Рахима и с огромной радостью и удовлетворением заявил, что представление на Джину по поводу перевода на более ответственную работу было правильным и справедливым. Джина оправдала доверие и своим трудом отмела все претензии и наветы, выдвигаемые против нее некоторыми работниками Центра, и подтвердила свой высокий профессионализм и порядочность. Как работник особых органов, она доказала свою преданность и честность. Риск, который допустил начальник управления, посылая Джину в самостоятельную зарубежную командировку по особо важному делу, утвердил ее как опытного работника и преданного человека интересам Государства. Опроверг все домыслы и наветы злых людей в отношении ее, заставил считаться с нею как с порядочным и исключительно преданным Государству и службе работником.

Начальник главка генерал Пересветов, узнав о выполнении Джиной особо важного задания, приказал представить ее к награждению Правительственной наградой, а работника отдела кадров Гаврилу уволить из кадров органов и отправить в запас.

Потребовалось три с половиной года унизительной черной работы и долгого терпения и труда Джины, чтобы восторжествовала справедливость. Да, справедливость. Она восторжествовала! Но сколько для этого потрачено и испорчено нервов и здоровья молодой, красивой, преданной и честной работницы органов, не жалевшей ни сил, ни знаний и умений, рисковавшей жизнью ради блага народа, ради интересов Государства.

А эти выкормыши, пользующиеся авторитетом службы безопасности, типа Гаврилы и Грязнулина, жиреют, сидят на теплых местах в Центре, растят животы и не приносят пользы Государству. Они пользуются благами, завоеванными честными и преданными служителями особых органов, рискующими самым дорогим — жизнью ради достижения цели, поставленной Народом и Государством.

Эти честные и преданные люди служат и выполняют свои обязанности незаметно, без шума и выпячивания. Наоборот, они скромны и скрывают от гласности свои успехи. Им это чуждо. Они счастливы, когда хорошо Государству. Когда они своим трудом, своею жизнью принесли пользу Народу, пользу Государству. А их личная слава, их личные подвиги знают только те, кому это положено знать. Шум вокруг их имени этим людям не нужен. Они скромны и застенчивы. Они сделали добрые дела и смотрят на эти дела, нет, не дела, а подвиги, как бы со стороны и довольны, что хорошо вышло, хорошо получилось. Для них важны дела, а их имена пусть остаются в тени. Пусть их знают те, кому это нужно и кому это положено знать.

Конкретный пример: последний подвиг Джины. Это подвиг героя. Но это подвиг гражданина Родины.

Джина вышла из подчинения Рахима и теперь трудится на самостоятельном участке работы. У нее свои подчиненные, свои особые задачи, своя персональная ответственность не только перед начальником управления, но и перед своим Народом — перед Государством. У нее все получается. Дела идут хорошо. Рахим доволен. Ведь в том, что Джина хороший работник, теперь и хороший начальник отдела, есть заслуга Рахима. Ведь она работала в его подчинении более года, поэтому он вправе считать, что в добрых делах Джины есть и его заслуга. Есть доля хорошего, что она приобрела за это время, пока была в его подчинении. Об этом как-то сказал начальник управления на совещании начальников отделов. Рахим этим гордился. Тем более что Джина ему нравилась, но, пока она была в его подчинении по работе, он не имел морального права высказывать ей свои симпатии. А теперь, когда они равны как начальники отделов и работают независимо друг от друга, Рахиму позволительно подумать о реализации своих планов относительно красивой девушки в самом хорошем смысле этого слова. Рахим был скромным и выдержанным мужчиной, и ему были чужды чисто мужские чувства к женщинам. Он был цельным и мудрым человеком, и ему были присущи самые лучшие черты зрелого мужчины относительно своей избранницы. Поэтому намерения и отношение к Джине у него были самые серьезные и добрые. Он задумывался и даже терялся при встрече с нею. Как юноша краснел, и речь его как-то сразу становилась бессвязной, и чувствовалось, что он взволнован и не может сказать то, что собирался сказать ей при очередной встрече наедине. Он терял дар речи. Это происходило потому, что он тщательно готовился к встрече с Джиной, собирался сказать ей очень много важных слов, но как только происходила эта встреча, он стеснялся, опускал глаза вниз, иногда окидывал ее испытующим взглядом и забывал то, о чем собирался сказать ей.

Джина понимала состояние Рахима и всегда относилась к нему с большим уважением и никогда не допускала по отношению к нему никаких насмешек и даже неуместных шуток. Она любила Рахима за его мужество, мужскую гордость и постоянство. Иногда в ее глазах загорались искры страсти, и в это время она способна была на любые поступки и действия. Но она не давала воли страстям и всегда держала себя в рамках приличия и благородства. Эта черта ее характера нравилась Рахиму, и он ценил ее. А Джина ему с каждым днем нравилась все больше и больше. Все больше и больше притягивала его к себе, и он почувствовал необходимость связать свою судьбу с этой хрупкой, но волевой девушкой навсегда — построить свое и ее семейное счастье. С этими намерениями он и шел на очередную встречу с Джиной, предварительно обсудив свои намерения с начальником управления.

Начальник Управления, человек зрелый, мудрый, знающий службу не понаслышке, а прошедший ее, что называется, от рядового служителя этой важной и почетной профессии для Государства и Народа до начальника управления округа. Подумав над решением Рахима создать свою семью вместе с Джиной, задал несколько вопросов относительно дальнейшей службы будучи семейным человеком и сообщил, чтоесть решение послать его на учебу в дипломатическую академию для совершенствования и углубления практических знаний, полученных в период службы в органах.

Рахим, обрадованный сообщением об учебе, еще настойчивее просил совета начальника о женитьбе на Джине. Тем более что при благоприятных обстоятельствах в течение всего периода учебы в академии у него будет гарантированная возможность семейной жизни. Будет благоприятная возможность создать счастливую семью и наслаждаться этим благословенным счастьем в течение всего периода учебы. Джину по ходатайству начальника управления переведут на работу в Центр, и они смогут быть всегда вместе, весь период учебы. «А там посмотрим, Бог даст, и в дальнейшем будем служить и работать вместе с Джиной. Ей всегда найдется место и должность в той организации, где буду служить и работать я».

С такими благоговейными мыслями и в прекрасном настроении вышел Рахим из кабинета начальника управления и направился прямо к Джине, чтобы сообщить ей новость о предстоящей его учебе в академии и предложении выйти за него замуж. В случае ее согласия он сообщает об этом начальнику управления и тот незамедлительно направляет в Центр ходатайство о переводе Джины на работу в Главное управление на соответствующую должность, в связи с тем что она является женой Рахима, который направляется на учебу в академию.

Сообщение Рахима о направлении его на учебу в академию огорчило Джину, так как она уже полюбила его, и ей не хотелось расставаться с ним. Но сделанное им предложение выйти за него замуж и что в этом случае ему обещал начальник перевести ее в Главное управление — несколько смутило ее, но через несколько минут она согласилась на его предложение, и вскоре они стали супругами. Свадьбу отпраздновали всем коллективом управления, а через неделю были получены вызов Рахима в академию и приказ начальника главка о переводе Джины на работу в Центр.

Годы учебы Рахима в академии пролетели быстро и незаметно. Рахим и Джина были так счастливы вместе, и их семейная жизнь складывалась как нельзя лучше: родился сын, и его назвали Владимиром в честь какого-то праздника или некой знаменитости, связанных с днем рождения сына. Супруги были безгранично рады появлению наследника, которое сделало семью еще крепче и счастливее. Супруги стали еще больше любить друг друга, а Рахим стал ценить Джину как мать сына и любить во много раз страстнее прежнего. Джина превратилась в более серьезную и уравновешенную даму. У нее появилась страсть хранительницы семейного очага — семейного счастья. Куда подевалась девичья непосредственность и некоторая безответственность. Теперь она мать. Если Рахим глава семьи, то она должна оберегать семейное благополучие — даже намеками и шуткой не допускать посторонних в семейный очаг. Заботиться о сыне и муже. Делать их счастливыми, а семью, дом — всегда желанными.

Последний год учебы прошел быстрее прежних, совсем незаметно. Они не успели оглянуться, как он пролетел. Они были настолько поглощены учебой, что ничто другое их не интересовало. По предварительному распределению выпускников академии Рахим направлялся в страну, где преобладало французское влияние и господствовал французский язык. Рахим знал его, а за время учебы усовершенствовал эти знания, так что даже коренные французы не могли отличить его разговорную речь от речи коренных жителей. Джина владела другими языками, а французский совершенно не знала. Поэтому ей во много раз уменьшили нагрузку по работе и обязали в течение года изучить этот язык. Она ежедневно посещала занятия в академии по французскому языку, занималась с прикрепленным к ней преподавателем французского языка и тренировалась в разговорной речи на этом языке с Рахимом. Это очень помогало ей. Супруги договорились, что в доме они будут общаться только на французском языке. Чтобы иметь время для занятий, пришлось сына — Володю отправить в другой город к матери Джины. Хотя родители очень скучали без сына и не было в доме того веселого щебетания сына и бесконечных его вопросов к ним, зато они имели свободное время для занятий. И они не теряли бесцельно ни одной минуты времени. К концу года Джина в совершенстве знала французский язык. Можно было отправляться к новому месту службы Рахима и быть уверенными, что они не будут без языка.

Закончилась учеба в академии, Рахим получил назначение секретарем посольства северной страны в Ливадийском государстве, а Джина удостоилась должности одного из советников посла.

Несколько дней они ходили по кабинетам Министерства иностранных дел, в которых работники ведомства знакомили их с инструкциями и разъясняли все возможные толкования международных законов и их параграфов, а также познакомили новых будущих сотрудников посольства с народами, порядками и обычаями той страны, куда они выезжают.

Когда все формальности были закончены в Министерстве иностранных дел, оформлены выездные документы, Рахима и Джину пригласили в их Главное управление, где они ранее работали и состояли на учете. Дали необходимые инструкции по предстоящей работе. В Главном управлении опытные специалисты, работавшие в аналогичных условиях и выполнявшие такие же сложные задания, поделились своим опытом и дали общие советы и рекомендации. Словом, здесь Рахима и Джину пичкали практическими советами и рекомендациями, как следует вести себя в той или иной сложившейся ситуации. Здесь не было общих, ничего не значащих рассуждений. Здесь люди опытные, не раз ходившие по канату над пропастью, делились своими мыслями, как лучше и безопаснее для себя выполнить то, что поручено.

Особенно добродушно, истинно по-отцовски, наставлял Рахима и Джину начальник главка генерал Пересветов: «Смотрите, дети мои, там не будет ни “дядек”, ни “теток”, там не будет людей, кто бы мог сказать вам: делайте так. Надежда только на себя, на свой разум и свою интуицию, на свои силы и на свою сноровку». На прощанье генерал обнял каждого из них и по-отцовски поцеловал.

Ведь посылал он их не на прогулку, а на самое трудное дело, где нет середины. Есть или победа или смерть.

Потом получили приказ на двухнедельный отпуск и уехали в другой город к родным.

Так получилось, что родные Джины и родные Рахима жили в одном городе. Там предстояло провести отпуск, набраться сил после трудной работы и учебы и подготовить себя к сложнейшей работе — к бескомпромиссной борьбе с видимыми и невидимыми врагами.

В салоне самолета тишина... Пассажиры, удобно устроившись в своих креслах, дремлют. Самолет летит высоко над морем, и только работяги-моторы монотонно поют свою заунывную песню — тянут машину вперед, не дают ей упасть в море. Рахим удобно пристроился в уголке своего кресла, тоже спит. Иногда тихо похрапывает. А может, он, как и Джина, в дремоте думает и ищет наиболее рациональные пути решения тех задач, которые поставлены перед ними. Но на минутку забывшись, он погружается в сладкий сон, и тогда соседи слышат его спокойное похрапывание.

Джина думает, Джина мечтает, и в этих своих грезах она ясно представляет задачу, поставленную Родиной устами начальника Главного управления. Задача сложная... Задача трудная, но ее необходимо выполнить так, как этого требует Отчизна. Летят они с Рахимом не на банкет или бал, хотя будут балы и банкеты, а на серьезное многотрудное дело. Перед ними стоит задача создать условия, организовать большую группу людей, которая в условиях диктатуры и господства иностранного капитала сможет взять власть в свои руки и направить развитие страны совершенно по другому пути. А страну эту и ее народ Джина и Рахим знают только из книг и рассказов тех людей, которые жили и работали там. Вот и думает Джина, строит планы, мысленно намечает пути решения важных и чересчур опасных задач. Она вспомнила известных Мата Хари и «Фрау доктор», мысленно проанализировала их поступки, их действия и немедленно пришла к выводу, что методы и приемы Мата Хари для Джины неприемлемы. Джина не может стать любовницей нужного персонажа. Она может допустить легкий флирт с ним и то с позволения Рахима и у него на виду. Дело, ради которого Рахим и Джина летят в чужую неизвестную заморскую страну, очень деликатное и требует очень обдуманных действий, которые не могли бы вызвать даже малейших намеков на подозрение, на неправильные истолкования. Надо будет ходить по лезвию бритвы и не порезаться. Поэтому «советы «Фрау доктор» можно будет использовать в работе только с большими коррективами. Она вспоминала лучших разведчиков мира, своей страны, анализировала их поступки и подвиги, находила в них изъяны и отвергала или принимала с некоторыми поправками и корректированием.

Она еще раз мысленно обратилась к методам и приемам Мата Хари и «Фрау доктор» и сделала для себя выводы. Если Мата Хари основные и очень важные сведения добывала, как правило, с помощью «дипломатии подушки», то ей (Джине) такой метод работы не подходит. Она не имела права позволить себе то, что позволяла знаменитая куртизанка — Мата Хари, настоящее имя которой Маргарита Гертруда Зелле.

«Фрау доктор» — Элизабет Шрагмюллер, такое ее настоящее имя, отправляла на верную смерть ставших бесполезными агентов, выдавая их контрразведке Антанты.

Она рекомендовала агентам-разведчикам: тренировать память, действовать по возможности одному, не доверять «туземцам», остерегаться случайных связей, в результате которых можно попасть в сети вражеской контрразведки.

В числе инструкций «Фрау доктор» были такие:

— никогда не вступать в переговоры с будущим агентом иначе как на избранном вами месте;

— лучше беседовать с человеком, утомленным долгой дорогой, взволнованным и опасающимся вас, тогда как вы сами должны быть свежим и бдительным;

— не следует охотиться только за каким-то одним сведением — так можно легко себя выдать;

— следует собирать любую полезную информацию, даже по мелочам, не показывая внешне никакого интереса к ней;

— когда вы должны фиксировать данные, то лучше всего делать это в форме записи личных расходов (если вы увидели 10 морских пушек, отметьте, что вы истратили 10 шиллингов);

— при сжигании писем необходимо развеять пепел, иначе криминалист может многое обнаружить;

— следует избегать чрезмерной изощренности в способе доставки информации, если нет абсолютной уверенности в новом методе, лучше использовать уже испробованную технику;

— никогда не надо напускать на себя таинственность, кроме случаев, когда она может понравиться вашему агенту и повлиять на его усердие;

— нужно скрывать свои лингвистические знания, это поощрит других говорить в вашем присутствии.

Все это проходило в мыслях Джины, и она под монотонный рокот моторов в полудремотном состоянии обдумывала все возможные варианты своих действий и возможные ситуации, в которых можно было бы применить рекомендации, советы знаменитых разведчиков.

Будут балы и приемы. На них она будет иметь всего несколько минут для беседы с нужным объектом, и за эти минуты нужно будет узнать намерения объекта, его склонности и слабые стороны, которые нужно будет использовать в дальнейшей работе с ним.

Это очень трудно, а подчас и совершенно невозможно решить эти проблемы в те короткие минуты, позволившие поговорить с объектом. Из опыта крупных агентов и теоретических учебников ей известны методы разработки объекта, но как это получится здесь, на практической работе, она тоже не знала. У нее был некоторый опыт подобных дел. Но его совсем недостаточно.

А двигатели самолета размеренно гудят, и их шум убаюкивает пассажиров. Джина тоже погрузилась в дремотное состояние. Ей кажется, что она на большом приеме и с нею танцует нужный объект. Она лукаво смотрит ему в глаза, старается понять его состояние души, его намерения, его желания. Она уже наметила план разговора, приготовила какие-то вопросы и только хотела поставить их перед смутившимся, как ей показалось, объектом, как послышался голос стюардессы: «Идем на посадку, пристегните ремни безопасности». Джина вздрогнула от услышанного и вернулась из грез в реальность. Послышался стук выпущенных шасси, и в тихом и уютном салоне самолета стало шумно, как будто во встревоженном улье пчел.

Кто-то из пассажиров встал из своего кресла, но внимательная и строгая стюардесса потребовала незамедлительно занять свое место в кресле и ждать дальнейших команд.

Самолет благополучно приземлился и пошел на то место стоянки, где подадут трап к лайнеру, и пассажиры покинут салон самолета, и уйдут в разные места — туда, куда кому предназначено.

У трапа самолета Джину и Рахима ожидали представители Посольства — и как только они сошли с трапа, им вручили цветы и повели к ожидавшей неподалеку автомашине. Их багаж получит один из сотрудников посольства и доставит его по назначению.

Джину и Рахима доставили в Посольство, показали отведенную им квартиру и объявили, что через три часа их примет Посол и поставит перед ними неотложные задачи, ради которых они сюда прибыли.

И так, Джина с супругом Рахимом прибыли в Посольство Северной страны в Ливадийском государстве и приступили к выполнению тех заданий, которые были поручены Центром. Задания сложные и, надо прямо сказать, опасные. Что всякая работа разведчика сопряжена с риском и большой опасностью, Джина и Рахим знали и некоторый опыт подобной работы уже имели. И все же надо быть предельно осторожными.

Правительство Ливадийского государства не было дружественным Северной стране, а, напротив, делало много козней в угоду влиятельным и могущественным Западным правительствам. Особенно оно старалось как можно лучше угодить Франции и полностью находилось под ее влиянием. По существу, было ее протекторатом.

В таких недружественных условиях работали дипломатические сотрудники Северной страны, и надо было сделать не только все возможное, но и более чем все невозможное, чтобы изменить ситуацию в Ливадийской стране. Для достижения этой цели и прибыли в эту страну Джина и Рахим.

Прикрытие у них хорошее: они являются сотрудниками посольства, и на них в полной мере распространялся дипломатический иммунитет. Их неприкосновенность защищалась законом.

В то же время они должны были выполнять работу, несовместимую с официальной дипломатической деятельностью — статусом работника дипломатического корпуса. Не стать персоной нон грата. Вот такая была ситуация, в которой находились наши герои, прибыв в Ливадийскую страну.

Ливадийская страна расположена в теплом, даже жарком поясе климата, часть ее территории располагается на побережье теплого южного моря, и население этой части страны чувствовало себя в этих хороших климатических условиях вольготно и радостно. Хотя экономическое развитие его находилось на очень низком уровне.

Эти тяжелые экономические условия жизни народа и надо было умело использовать, чтобы люди стали работать в интересах Северной страны, понимая, что они работают на улучшение жизни самих себя и в целом своего народа.

Как это сделать и что надо предпринимать для успешного достижения цели? В этом и заключалась сложность задачи, стоявшей перед Джиной и Рахимом.

— Милый Рахим, мы оказались брошенными в свободное плавание в бушующий океан и наше с тобою спасение есть дело наших с тобою рук и ума. Никто нам не может помочь, и ждать этой помощи со стороны не следует. С чего же нам начать? Какие же шаги, самые первые шаги нам предпринять?

— Знаешь, Джина, — сказал Рахим, — надо самым серьезным образом проанализировать наши с тобою знания о народе этой страны, сверить их с действительным положением вещей и только потом наметить планы наших действий на сегодня и на перспективу. Через три дня будет большой прием в посольстве по случаю нашего национального праздника. На прием приглашены разные люди: правительственные, чины разных рангов и самые высокие сановники. Словом, будут сливки высшего общества этой страны. Список приглашенных у меня будет завтра. Хозяин обещал передать его мне на утреннем докладе. А ты, дорогая, просмотришь имеющиеся у тебя данные на каждого приглашенного и выберешь для себя объект разработки. Может быть, подберешь что-нибудь и для меня.

— Хорошо, милый, по-моему, ты прав. С этого и надо нам начинать. Но надо позаботиться, чтобы нам дали какие-нибудь данны ео людях самых, что называется, низов, которые могли бы принести нам пользу. Такие данные ты можешь получить у своего предшественника. Он ведь тоже должен был заниматься этими вопросами. Поторопись, пока он не улетел. Потом через некоторых из тех людей, которые будут в списке; мы выйдем на других.

Да-а-а-а... Лиха беда начало...

— Начало уже есть, хоть кое-что, — сказал Рахим. — Мы уже работаем. Мы думаем и решаем, что делать и как делать. А это уже не мало.

— Спасибо, милый, ты всегда умеешь поддержать в трудную минуту и внушить оптимизм. Это очень хорошо. Это внушает уверенность в действиях и не позволяет впасть в уныние на первых же шагах своих действий. Когда еще все так шатко и непонятно. Ты хороший друг и товарищ. С тобою легко работать.

На следующий день, за обедом, Рахим передал Джине список приглашенных в посольство на прием по случаю национального праздника. В этом списке были не только имена и фамилии, но и занимаемая должность и, что самое главное для Джины, его наклонности, слабые стороны и увлечения. Эти сведения были настолько важны и ценны, что Джина встала, подошла к Рахиму, крепко обняла его и страстно поцеловала в знак благодарности за материалы. Потом наполнила вином бокалы и сказала: «Милый, за успех нашего предприятия!»

Оба выпили и тихо каждый, о чем-то думая своем, продолжали трапезу.

Через два дня Рахим передал Джине список тех низших граждан страны, которые более всего, по мнению предшественника Рахима, склонны за вознаграждение выполнить разного рода поручения по добыванию сведений экономического, военного и политического характера. Этот список Джина так же, как и первый, сразу же принялась анализировать.

Читая список, Джина остановила свое внимание на одной фамилии, против которой значилось, что у него пять детей, он их очень любит и что его жена большая модница. Но удовлетворить все ее запросы Ага Мухамед не в состоянии из-за мизерной оплаты за его труд. Работает Ага Мухамед в большом департаменте Военного министерства. Джина несколько раз возвращалась к фамилии Ага Мухамеда, задумывалась над чем-то и пришла к выводу, что это именно тот человек, которого надо привлечь к работе в качестве агента. Именно Ага Мухамед может обладать нужными сведениями, и, более того, он имеет возможности дополнительно получить необходимые данные по определенным вопросам. Кроме всего этого, он имеет большой круг знакомых, имеющих доступ к сведениям закрытого характера. Поэтому и его знакомых, так же как и его самого, необходимо будет привлечь к работе.

Джина задумалась... Долго ли она думала, много ли прошло времени с тех пор, как она отложила список в сторону и погрузилась в мысли? Этого не могла сказать даже сама Джина, так как она на часы не смотрела и за временем не наблюдала. Все ее мысли крутились вокруг имени Ага Мухамеда. Она продумывала все возможные варианты своих действий, способных принести успех. Первый шаг, который должен сделать дипломат, решивший пойти на вербовку агента, — самый трудный и самый опасный, потому что еще ничего не известно об этом человеке, кроме общих данных: о семье, материальном положении, его наклонностях и его стремлении. Да и эти сведения не всегда точные, а потому и действия дипломата должны быть так глубоко продуманы, что они не должны позволить усомниться будущему агенту в доброте и искренности. Он должен поверить человеку — в первый раз увидевшему его и встретившемуся с ним, убедиться в искренности его слов и предложений. Дипломат должен не отпугнуть клиента и не подставить себя под удар — неминуемый провал.

Только эти соображения и инстинкт самосохранения и выживания заставили Джину задуматься и как бы наметить в памяти примерный план своих будущих действий. Более того, надо всегда помнить, что незнакомый человек — клиент может быть разведчиком другой разведки, и если не удается его перевербовать, то это неминуемый провал — провал на первом же шагу.

Думать надо! Надо соблюдать все меры предосторожности, не дать себя запутать, не позволить обмануть, не допустить ошибок. Но долго и много думать не позволяет стремительный и неотвратимый бег времени.

Надо действовать, действовать и еще раз действовать. Только в обдуманных и решительных действиях спасение разведчика. А поэтому за дело, неустрашимая и непобедимая Джина!

Вечер... Роскошный зал посольского здания, предназначенный для приемов, залит морем света, столы ломятся от всяких заморских и национальных яств, приготовленных лучшими поварами и кулинарами. Бутылки с некоторыми напитками открыты. Также открыты те бутылки с вином, которое от этого не потеряет свой вкус и аромат. Все приготовлено: подходи, бери и ешь, наслаждайся этими прекрасными кушаньями. Служители стоят во фраках и ожидают, когда подойдет гость, чтобы мгновенно помочь ему выбрать и предложить блюдо, подать ему прибор или другую нужную вещь или налить в бокал вина. Все в ожидании начала приема...

Съезд гостей назначили на восемнадцать часов местного времени.

Многие гости уже прибыли и ожидают назначенного часа. Ходят... Беседуют на вольные темы... Смеются... Тоже ждут...

Джина в роскошном, с большим декольте, бальном платье, соответствующих туфлях и украшениях вместе с Рахимом стоят в удобном месте и наблюдают за прибывающими гостями. Ждут того человека, которого они выбрали из имеющихся у них списков. Его, по их приметам, пока нет. Джина почему-то немного волнуется. Гость, которого они ожидают, задерживается. А вдруг он не будет на приеме? Неужто с самого начала срыв? Времени совершенно не остается.

Уже вышел посол и просил приглашенных пройти в зал, где начнутся торжества. Гости, не торопясь, вошли в зал и приблизились к столам с яствами. Посол попросил приглашенных и служителей наполнить бокалы вином и начал говорить об истории Праздника и в конце своей краткой речи произнес тост за здравие Северной страны и ее народа.

В этот самый напряженный и торжественный момент в дверях появился тот человек, которого с таким большим напряжением ждала Джина.

Гость вошел в зал, на мгновение остановился и осмотрел присутствующих. Тем самым показал, что он на приемах не новичок и обладает выдержкой и недюжинным опытом общения. Он искал взором, где бы ему поудобнее устроиться у столов. Но Джина не дала ему долго размышлять и на правах хозяйки пригласила к столу. Она указала ему место у стола между собою и Рахимом. Незнакомец поблагодарил за приглашение, мило улыбнулся, назвал свое имя, передал Джине визитную карточку и занял то место, которое ему было указано.

Джина назвала свое имя, представила гостю Рахима, подала знак стоявшему неподалеку служителю поухаживать за гостем, мило улыбнулась и, наклонившись к уху нового знакомого, кокетливо сделала ему замечание за задержку с прибытием. Незнакомец сказал что-то в свое оправдание, а Джина заметила:

— Вы очень заняты по службе и, видимо, не всегда можете вовремя прибыть по приглашению. А если вас пригласит дама — вы тоже опоздаете?

— Нет, на свидание с дамой я никогда не опаздываю.

Джина воспользовалась сказанным и тут же заметила:

— Что же, посмотрим, как вы уважаете и цените дам. У нас будет время проверить вашу пунктуальность!

Вечер продолжался... Джина и Рахим продолжали наступление на нового знакомого: задавали ему много вопросов, и он не всегда давал обдуманные ответы, ему не хватало времени хорошо обдумать их, и он иногда допускал промахи. Видно было, что он не искушен в дипломатических разговорах, хотя держался уверенно, пытался отвечать на любые вопросы быстро, без заминок. И вот в этих обстоятельствах, когда, не имея времени хорошенько обдумать ответ на вопрос Джины, а Рахим подбрасывал другие, более сложные, он — Ага Мухамед допускал ошибки и раскрывался как возможный потенциальный агент. Хотя надо было еще и еще проверять его. Видно было, что он имеет не только кое-какой опыт.

Он умеет вести беседу с новыми знакомыми и очень скрытен. Он умеет показать себя не таким, какой он есть в жизни.

Так в первый же вечер Джина и Рахим приобрели в лице Ага Мухамеда потенциального агента, которому при следующей встрече возможно с некоторым риском предложить сотрудничество.

Ага Мухамед во время танца дал некоторую волю своим чувствам в отношении Джины, и она не преминула немедленно этим воспользоваться:

— Милый Ага! Если бы вы не были так много заняты служебными делами, мы могли бы встретиться в более узком кругу и в более доступных для этих целей условиях. Жаль, что вы так заняты службой.

— Уважаемая Джина, если бы это было возможно с вашей стороны, я всегда найду время, — сказал Ага Мухамед.

Ага Мухамед немного захмелел от вина и слов Джины, и она, воспользовавшись этим, сделала все возможное, чтобы он поверил в ее искренность и пообещал в договоренное время, без опозданий, прийти к ней в условленное место.

Это уже была хоть незначительная, но все же что-то обещающая победа!

А в это самое время Рахим у столика исключительно с блюдами и винами стран Юго-Восточной Азии вел доверительную беседу с дипломатом одной из этих стран. Рахим выяснил: в одной из юго-восточно-азиатских стран зреет недовольство существующим строем среди народа и там вот-вот произойдет переворот. Нужны только некоторые силы извне, и дело будет сделано. Чтобы не раскрыть себя и не испугать собеседника, Рахим умело перевел разговор на другую, мужскую тему, налил собеседнику и себе вина и сказал тост за народ той страны, которую представлял его новый знакомый. Это польстило азиату, и он, без какого-нибудь внешнего побуждения, продолжил доверительный, как показалось Рахиму, разговор о недовольстве народа своим правительством одной из азиатских стран. Рахим умело и ненавязчиво поддерживал этот разговор, внешне не проявляя особого интереса. В то же время Рахим своими продуманными и косвенными вопросами пытался выяснить цели, с которыми незнакомец-азиат завел и продолжал этот деликатный разговор. Здесь надо было не впасть в ошибку, не попасть в сети, возможно расставляемые опытным разведчиком, и не раскрыть себя. Не следовало торопиться, не нужно было внешне проявлять большого интереса к сказанному представителем знойной Азии, но и не нужно было быть абсолютно безразличным. Нужно было в разумной форме поддерживать разговор и отдельными косвенными вопросами подталкивать собеседника продолжить его откровения.

Так, мало-помалу Джина на одном направлении, а Рахим — на другом с первого же дня начали приобретать людей, которые в будущем смогут оказать нужную помощь или хотя бы способствовать успешной работе дипломатов Северной страны. Вечер обещал быть удачным, и наши новые сотрудники Посольства не упускали ни одной минуты, чтобы не получить от этой минуты пользы.

Партнер Джины по танцам совсем разомлел, говорил много и будто бы не следил за тем, что он говорил. Он обещал быть пунктуальным и правдивым. Ничего не таить от своей партнерши, а на легкие сжимания его руки нежной ручкой Джины сбивался с ритма танца и иногда, от волнения, наступал ей на ноги.

Джина даже подумала о несерьезности Ага Мухамеда и пригодности его как агента. Сможет ли он выполнять серьезные поручения и не подведет ли с первого раза. Но она проверяла его со всех сторон, и как мужчину, и как работника военного ведомства, и как человека, способного изменить своей родине и работать на разведку другой страны.

Джина ставила перед ним косвенные вопросы, прямо не относящиеся к закрытым сведениям, которыми Ага Мухамед мог обладать, о материальном положении служащих его ведомства, о возможности их свободно проводить время вне рабочих мест и как к этому относится их начальство. Особенно она старалась выяснить круг его служебных обязанностей и те сведения, которые он мог знать. Все это выяснялось по ходу беседы, не заостряя внимания на интересующих Джину вопросах. Они выяснились так; по ходу беседы, по тому, как Ага Мухамед рассказывал о своей осведомленности положением дел в ведомстве и его близости к некоторым руководителям высоких рангов.

В конце концов Джина сделала вывод, что Ага Мухамеда нужно приблизить и очень осторожно вовлечь в свои сети так, чтобы ему ничего не оставалось, как согласиться сотрудничать с работниками Посольства Северной страны.

Работая над персоной Ага Мухамеда, у Джины где-то подспудно таилось чувство, что ее новый потенциальный агент выдает себя не за того, кто он есть на самом деле. Уж очень он быстро и так почти открыто говорил о своей осведомленности. Очень уж быстро он соглашался на любые предложения Джины. Джину это беспокоило. Пока нет других объектов, займемся им, но будем сами предельно осторожны, подумала она.

На этом же бале, в этот же вечер, Джина познакомилась с другим человеком, которого не было ни в одном списке, — Абу Искандером, работником департамента внешних связей правительства Ливадийской республики. Этот, как показалось Джине, очень серьезный и сдержанный человек, не высказывающий какого-либо недовольства своим положением в обществе, вскользь заметил, что идеологические его воззрения на засилие внешнего капитала и полную колониальную зависимость от другой страны очень отличаются от идеологии правящей элиты.

Этого уже было достаточно, чтобы Джина отметила в своей памяти, что этого человека надо иметь в виду и узнать о нем самые что ни на есть подробности.

Знакомство это состоялось чисто случайно, когда Джина вместе с Ага Мухамедом прогуливались, проходили мимо столика, за которым играли в карты мужчины. Абу Искандер отставил свой стул далеко от столика, а сам сидел на самом краешке стула, Ага Мухамед неловко задел этот стул, Абу Искандер мог упасть, но вовремя привстал. В этот самый момент, чтобы не произошло размолвки между мужчинами, Джина умело и своевременно вступила в разговор, и вместо ссоры произошло знакомство двух служивых мужчин и женщины-дипломата. Это знакомство, как никогда кстати, вызвало живой интерес двух мужчин друг к другу, и они, задавая вопрос один другому, помогли Джине многое узнать, почти не вмешиваясь в разговор. Увлекшись разговором, мужчины старались как можно с лучшей стороны показать себя во всех отношениях, и в этом словесном состязании они во многом открылись. Ага Мухамед, не подозревая, что Джина имеет отношение к разведке, задавал Абу Искандеру такие вопросы, по которым она поняла, что он, Ага Мухамед, если не агент какой-то разведки, то; по краиней мере, имеющий отношение к подобным службам. Это откровение насторожило Джину, и она повела себя так, как подобает вести себя при встрече сотрудникам двух неизвестных друг другу разведок. Но ее теперь уже взял другой азарт, и она начала действовать со всей осторожностью и по всем правилам, которые нужно обязательно соблюдать, когда идет процесс перевербовки агента одной разведки для работы на другую разведку. Это побудило ее пригласить двух мужчин к столу и угостить их хмельным.

— Уважаемые джентльмены! В своих разговорах вы совершенно забыли, что в вашей компании есть дама и ей тоже надо уделять некоторое внимание, — сказала Джина. — Я предлагаю отметить наше необычное знакомство бокалом хорошего вина. Прошу к столу и выбрать такой напиток, который бы соответствовал силе и духу двух прекрасных мужчин, которые в своих разговорах забывают о присутствующей при них женщине. — Сама взяла бутылку французского коньяку, наполнила два бокала и подала своим сопровождающим. Себе же наполнила бокал легким вином и ненавязчиво, на правах хозяйки вечера, произнесла тост:

— Джентльмены! Мы все трое познакомились сегодня на вечере в честь национального праздника Северной страны, народы которой олицетворяют дружбу всех народов и мира на земле. Прошу вас, мои новые знакомые, выпить эти напитки за мир и дружбу, чтобы наша с вами дружба, которая началась часом назад, крепла и развивалась. Будем же настоящими друзьями!

Зазвенели бокалы, и новые знакомые осушили их в честь знакомства и дружбы. Посмотрим же, уважаемые читатели, во что выльется эта дружба. Будем надеяться, что она принесет удачу и успех нашей героине, прилагающей все свои знания и усилия для достижения стоящей перед нею цели.

Шли дни, недели и месяцы, а наши герои на новом и очень опасном поприще расширяли и расширяли круг знакомых. Разные были люди: высокопоставленные чиновники Ливадийской республики, просто деловые люди, торговцы, привозящие товары из разных стран мира. Особенно ценные связи оказались с новыми знакомыми Капридисом и Иванидисом — тражданами третьей страны, работавшими в Ливадийской республике по контракту, а также сотрудниками нефтедобывающих промыслов — представителями рабочего люда, симпатизирующими идеям коммунистической партии страны — партии еще слабой, но постепенно укрепляющей свои позиции во всех сферах хозяйственной деятельности страны и прочно связанной с деятельностью патриотического фронта, добивающегося изменения положения трудового народа и всей системы власти в государстве.

Капридис и Иванидис стали настоящими и добросовестными помощниками Джины в вопросах организации движения за изменение государственной системы в стране на благо ее народа. Трудно и очень опасно было работать среди местного населения: в массе своей люди были доброжелательные, понимали цели и задачи народного фронта и всячески помогали ее организаторам. Но были отдельные люди, которые не доверяли народному фронту, не верили в осуществление того, что говорилось, а некоторые из них за грошовую оплату доносили жандармам и полиции о существовании организаций народного фронта.

Полиция и жандармерия кроме прямого ареста членов организаций народного фронта подсылали своих агентов и провокаторов в эти организации с целью выявления их руководителей и организаторов.

В этих условиях особенно бдительно должны были вести себя Джина и Рахим, чтобы не попасть в сети контрразведки или разведки другой страны, капитал которой правил бал на территории Ливадийской республики.

Простой народ был запуган полицией и властями, им внушали, что за участие в организациях народного фронта они будут подвергнуты самым суровым мерам наказания вплоть до смертной казни. Отдельные люди, страшась суровой расправы, отказывались сотрудничать с народным фронтом, а некоторые из них становились предателями и провокаторами. Поэтому и организаторы народного фронта, и наши герои в таких условиях для сохранения организаций народного фронта и недопущения его развала, а также укрепления дисциплины среди членов народного фронта в исключительных случаях при работе с конкретными людьми из местного населения пользовались и методом устрашения. Оплачивая услуги, они предупреждали о суровых последствиях для тех, которые встанут на путь предательства, суровая кара обязательно постигнет не только самого предателя, но и его близких.

Особенно суровые предупреждения получали государственные служащие, согласившиеся работать с народным фронтом и разведкой страны, которую представляли Джина и Рахим.

Когда Ага Мухамед уже работал на Джину и был определен как руководитель одной из групп по захвату важных объектов страны в момент государственного переворота, она поняла, что ее первоначальные внутренние предчувствия и сомнения относительно его могут сбыться. Ага Мухамед может оказаться не тем, за кого он себя выдает. Он может оказаться предателем. Но было поздно отстранять его от руководства, и тем более, если он поймет, что ему не доверяют, может раскрыть все планы и замыслы народного фронта и открыто встать на сторону противной стороны. Это грозило окончательным провалом и гибелью руководителей народного фронта, в том числе Джины и Рахима. Вылиться в международный скандал. Поэтому в самый последний момент на заседании исполнительного Совета народного фронта, где Ага Мухамед не присутствовал, сроки начала переворота были изменены и назначены на несколько дней раньше первоначального срока. Это дало возможность частично нарушить личные планы Ага Мухамеда и лишить его возможности своевременно принять меры со стороны правительства по локализации действий народного фронта.

К этому моменту у разведки Северной страны, а значит, и у Джины и Рахима имелись неопровержимые доказательства того, что Ага Мухамед является агентом разведки другой страны.

Джина в последней беседе с Ага Мухамедом в любезной форме сказала: «Милый Ага, ты много сделал доброго нашему общему делу, но мне кажется, что ты в последнюю минуту можешь дрогнуть и не выполнить то, что тебе поручено. Смотри, дорогой, ты ведь знаешь, чем это кончается... Другой меры наказания не бывает!»

Ага Мухамед улыбнулся и произнес: «Мы ведь обо всем договорились в самом начале. Я это хорошо помню и буду идти с вами до конца. Победного конца».

К этому времени в полной мере проявил себя Абу Искандер; работал с полной нагрузкой и большой отдачей в составе народного фронта. Имея возможность быть в курсе событий на международной арене Ливадийской республики, Абу Искандер информировал руководство народного фронта о возможном вмешательстве третьих государств в защиту президентского правления Ливадийской республики в случае прихода к власти народного фронта. Абу Искандер знал из служебных документов, какие третьи государства, какими силами и материальными ресурсами готовы оказать помощь существующему режиму.

Исходя из такой возможности, народный фронт поручил Абу Искандеру самым пристальным образом следить за развитием событий по оказанию помощи президентскому правительству третьими государствами и немедленно информировать об этом руководство народного фронта. Кроме этого, Абу Искандер обязан был по возможности блокировать оказание помощи президенту третьими государствами. Все эти поручения Абу Искандер выполнил успешно и показал свою постоянную преданность народному фронту.

Вот уж действительно как в поговорке: «На ловца и зверь бежит!». Ведь Абу Искандер сам прибежал к Джине и добровольно стал работать на народный фронт. Более того, он оказался очень порядочным человеком и, когда Джина улетела на Родину, пришел к Рахиму и предложил свое участие непосредственно в вооруженном восстании на стороне народного фронта. Руководил взятием повстанцами министерства иностранных дел, а впоследствии стал одним из руководителей этого ведомства.

Отряд во главе с Абу Алисом с рассвета прибыл в расположение казарм министерства обороны и предложил командирам со своими войсками перейти на сторону повстанцев и совместными усилиями свергнуть существующее правительство во главе с президентом и передать власть в руки народа.

Посланный к командованию для переговоров Ага Мухамед, на которого была главная ставка и надежда при подготовке переворота, оказался предателем, состоял на службе у французской разведки, призвал военных не поддаваться на провокацию и всякие посулы повстанцев, а служить президенту, защищать существующую власть и порядки, точно выполнять присягу, данную при поступлении на военную службу.

Военные, среди которых было много сторонников повстанцев и недовольных существующими порядками, колебались и пока что активных действий не принимали ни на одной из противоборствующих сторон.

Ага Мухамед развернул активную деятельность среди командного состава воинских частей за выступление против повстанцев и подавление их в самом начале выступления, чтобы не дать им возможности собрать силы, привлечь на свою сторону воинские части и с их помощью свергнуть президента и правительство и установить новые порядки.

Он предал повстанцев: не выполнил свои обещания поднять военных против существующего строя и повести их на штурм дворца президента, нейтрализовать действия президентских гвардейцев против повстанцев путем блокирования их в местах расположения.

Ага Мухамед по плану восстания должен был силами частей военного гарнизона, перешедших на сторону повстанцев, окружить казармы гвардейцев и не позволить им выйти из казарм и подавить восставших. Не дать возможности гвардейцам помешать повстанцам захватить Президентский дворец и правительственные здания.

Опытный разведчик Ага Мухамед умело обманул организаторов восстания, и теперь им предстояло за свои промахи и излишнюю доверчивость и непрозорливость расплачиваться кровью. Он до последнего момента, до последней минуты начала восстания ловко обводил вокруг пальца организаторов выступления против существующего порядка, против существующей власти. Он так вел себя, что его невозможно было заподозрить в неверности восстанию против властей.

Капридис, встревоженный медлительными действиями Ага Мухамеда и медленным ходом переговоров, посылает к переговорщикам своего доверенного человека и узнает о предательстве Ага Мухамеда; немедленно сообщает в штаб восстания об измене Ага Мухамеда и начинает действовать по нейтрализации изменника и возобновлению переговоров с военными. Это дает время руководству восстанием оправиться от шока, вызванного сообщением об измене, и принять неотложные меры, чтобы если не склонить военных на свою сторону, то хотя бы временно нейтрализовать их.

Джина узнает об измене Ага Мухамеда и трудностях, с которыми столкнулись представители народного фронта в армейских казармах, незамедлительно выезжает на одном из автомобилей повстанцев на место событий — в военные казармы.

Прибыв к военным казармам, она, как будто ничего не зная об измене, посылает своего доверенного человека к Ага Мухамеду и приглашает его прийти к ней по важному вопросу. Ага Мухамед, не подозревая, что Джина знает о его измене, выходит к ней и берет с собою двух солдат, чтобы взять ее в заложники, как доказательство, что к восстанию причастна разведка Северной страны. Сопровождающие Ага Мухамеда солдаты атлетического телосложения встали так, что Джина не смогла выйти из автомобиля и свободно уйти. Один из них стоял у дверей машины, а второй с автоматом наперевес стал впереди машины, закрыв собою свободный выезд.

Ага Мухамед высокомерно стоял перед Джиной и с издевательской насмешкой говорил ей: «Вот видишь, дорогая и всемогущая, теперь ты, по всей видимости, от меня никуда не уйдешь, и придется тебе покориться мне и согласиться на все мои предложения, которые ты должна была понять как опытная разведчица. Я в процессе так называемой совместной нашей работы иногда намекал на это. Моей главной задачей было не только ввести вас всех в заблуждение, но и добиться, чтобы вы оказались бессильными. Я всегда добивался, чтобы, в конце концов, вы начали работать на нас, на нашу организацию. Вы всегда умело уходили от этих разговоров. Вы умели это делать. Но вот теперь, видимо, придется согласиться на мои предложения. Иного выхода у вас нет. Только смерть может спасти вас от ответственности перед судом. Выходи из машины, пойдем и побеседуем на эти темы конфиденциально. Хватит играть в революцию» — и протянул руку, чтобы открыть дверь автомобиля.

Джина преднамеренно не глушила мотор, и он работал на малых оборотах, а сцепление передачи скоростей она выключила нажатием педали, которую держала ногой все это время, в течение которого разглагольствовал предатель.

Она театрально мило улыбнулась (она научилась это делать от своей матери, которая была артисткой театра) и сказала: «Милый Ага! Ты просто не замечал, что у нас могут быть общие дела и не только в плане подготовки переворота. Поэтому раз ты сам не воспользовался моей готовностью работать на тебя, то теперь надо подыскать более удобное место и время для переговоров. Не здесь же мы будем обсуждать такие дела».

Ага Мухамед не ожидал такого поворота дела, улыбнулся и сказал: «У меня все готово, условия наилучшие» — и попытался открыть дверь автомобиля. Не успел открыть ее, как прогремел выстрел, и пуля вошла прямо в его сердце; и он мгновенно замертво упал на землю. Вторым выстрелом был убит солдат, стоявший рядом с предателем.

Джина в тот же миг отпустила педаль сцепления скоростей, надавила на газ, и машина резко рванула вперед, смяла стоящего впереди машины охранника Ага и на большой скорости повернула за угол казармы, так что другие охранники, которые могли быть здесь и прибыть на выстрелы, не успели даже вынуть из кобуры пистолеты и выстрелить в машину Джины.

На месте происшествия остались предатель, корчащийся в предсмертных судорогах, и труп охранника. Охранник с автоматом, сбитый автомобилем, валялся на земле.

После гибели Ага Мухамеда руководство военными в осуществлении переворота взял на себя его заместитель — преданный делу революции Абу Алис. Военные поддержали новое революционное правительство, которое возглавил прогрессивный революционер, народный представитель, который стоит у руля страны и по сей день.

Расправившись с изменником и предателем, Джина на большой скорости скрылась от тех, кто мог попытаться ее задержать и расправиться с нею за смерть Ага Мухамеда. Она скрывалась и уходила с места происшествия не только от сторонников Ага Мухамеда, но и от свидетелей, которые могли в какой-то степени помочь следователям, если таковые будут.

Отьехав на значительное расстояние от места происшествия и выехав на самую окраину города, Джина сменила номера на автомобиле, включила радиостанцию и вызвала к аппарату Рахима. Доложив ему обо всем, что произошло в казармах военного гарнизона, она просила разрешения немедленно покинуть Ливадийскую республику и выехать в аэропорт соседней страны. Она также попросила Рахима привести в аэропорт документы на вылет ее в Северную страну. «Знаешь, Рахим, если не будут успешно развиваться события в наших интересах и не придут к власти наши сторонники, то правительство может потребовать выдачи меня для привлечения к ответственности за преднамеренное убийство гражданина этой страны. Мне лучше немедленно покинуть Ливадийскую республику».

Рахим подумал и сказал: «Ты следуй в аэропорт соседней страны, а я доложу обо всем Послу и прибуду в аэропорт. Жди меня». Рахим попросил Посла немедленно принять его по чрезвычайно важному и неотложному вопросу.

Посол согласился с предложением Джины и Рахима. Рахим немедленно с необходимыми документами выехал в аэропорт соседней страны, взяв с собою человека, который пригонит в Посольство машину Джины после ее отлета.

Джина двинулась в аэропорт соседней страны не по автостраде, вдоль побережья моря, а гораздо южнее проселочной дорогой, проходящей в полупустыне, переходящей в пустыню.

Дорога была пустынна и безлюдна, изредка только покажется фигура человека на осле: осленок бежит сзади, косясь на шум машины. Смешанное стадо овец и коз щиплет какие-то невидимые глазу выжженные остатки трав среди камней. Цыганский табор из трех кибиток, попавший по дороге, кажется бесприютным среди этих безлюдных просторов. Чем дальше она ехала, тем глубже тишина. Солнце ослепляет. Зной нагнетается с каждой минутой, а ей ехать да ехать до аэропорта еще очень долго. Возникла мысль: «Не допустила ли я ошибку, выбрав этот тяжелый пустынный путь? Не лучше ли было бы следовать обычным путем над морем, где зелень, деревья и совсем прохладно. Во всяком случае, не так знойно, как здесь, на этой пустынной дороге. Подождать бы где-нибудь в тени, пока схлынет солнце, но где? Тенечка здесь нет. Нет ни рощи, ни даже отдельных деревьев. Нет зданий, где бы можно было укрыться от зноя. Да и времени в обрез. Остается одно: скорей, скорей. Нужно как можно быстрее добираться до конечного пункта — аэропорта».

Солнце все время жгло немилосердно. До металлических частей машины нельзя было дотронуться, — они обжигали. Голова туманилась. В ушах слышался шум. Джина смотрела на эту желтую мертвую пустыню, бежавшую до горизонта, вдыхала этот раскаленный воздух. Он пронзал насквозь все ее тело. Она думала: «Так вот ты какая пустыня, вот куда я попала по собственной воле. Вот где наказание!»

Внутри машины двадцать — двадцать пять градусов по Цельсию, а снаружи выше пятидесяти градусов. Будто это была огненная ночь. Как же переносят эту жару попавшие сюда люди и животные? Это же невозможно. Сюда бы еще котел с кипящей смолой и был бы настоящий ад!

Сторонники Ага Мухамеда решили, что Джина после убийства предателя направится в Посольство Северной страны, и поэтому туда была послана группа военных с целью перехватить ее и тоже уничтожить или захватить и передать правосудию президента страны, как убийцу гражданина Ливадийской республики.

Вторую группу военных под командованием полковника послали в погоню по дороге в аэропорт соседней страны. Аэропорт Ливадийской республики был закрыт в связи с выступлением повстанцев против президента. Целью этой группы было: схватить Джину и расправиться с нею за убийство их руководителя.

Группа военных, прибывшая к зданию Посольства Северной страны, остановилась у ворот у входа в комплекс зданий в готовности, как только увидят Джину, немедленно расправиться с нею.

Долго пришлось им ждать. Но в Посольство никто не въезжал, и из посольства тоже никто не выезжал.

И вдруг из ворот Посольства вышло сразу две машины. Одна машина с номерами, которые были на машине Джины у казарм, и в ней сидела женщина в таком же костюме, как и Джина. Но военные не смогли распознать в этой женщине Джину. Машина вылетела из ворот на огромной скорости, и точно узнать, кто сидит в ней, очень трудно, поэтому военные устремились в погоню за этой машиной. К их удивлению, эта машина привела их к военным казармам, а оттуда направилась в сторону казарм президентской гвардии. Военные уже торжествовали, что вот-вот они обгонят посольский автомобиль, остановят его и схватят ту, которую они ищут. Но каково же было их разочарование, когда посольская машина остановилась у полицейского поста и из нее вышла совершенно другая женщина, ничем не похожая на Джину. Она подошла к полицейскому, показала свое удостоверение и еще какую-то бумагу и что-то ему сказала. Полицейский прочитал бумагу, показал в сторону своим жезлом и приложил руку к головному убору.

Женщина спокойно села в машину и медленно поехала в ту сторону, куда показывал полицейский.

Дальнейшее преследование этой машины было бессмысленным.

Вторая машина, вышедшая из ворот Посольства, направилась по автостраде вдоль морского побережья в направлении границы соседней страны. В этой машине Рахим и еще один человек плотного телосложения, по всей видимости, занимающийся спортом. Вторая группа военных в составе трех человек на автомобиле на большой скорости последовала в аэропорт соседней страны. Эта группа следовала по автомагистрали, идущей по красивейшему берегу моря. Здесь все цвело и благоухало. Один из преследователей, поддавшись лирическому настроению, предложил остановиться и искупаться в море. «Все равно она никуда от нас не уйдет! Мы ее достанем со дна моря!» Но получив серьезное предупреждение полковника: «Ты сначала поймай, а потом говори!», как-то сник и умолк. Ему никак не хотелось спорить со старшим, видя вокруг все цветущее и благоухающее.

Эта группа, не обнаружив Джину, быстро добралась до аэропорта, осмотрела все помещения и особенно тщательно зал ожидания пассажиров и комнаты отдыха, ничего не обнаружив, двинулась в обратный путь уже по другому пути — через пустыню. Они внимательно осматривали всех встречных путников. Казалось, что здесь даже мышь не проскочит. Уж очень они серьезно и, если можно так выразиться, грубо обращались со всеми встречающимися им путниками. Осматривая встретившийся им небольшой цыганский табор, они выбрасывали людей из кибиток. Даже маленького и, видимо, больного ребенка и того выбросили из кибитки на раскаленный песок пустыни.

В этот самый момент к этому месту бесчинствующих вояк должна была подойти машина Джины. Она слишком поздно заметила неистовствующих вояк и свернула в самое, что называется, пекло, на юг. Военные не заметили ее, а Джина нажала на газ и скрылась в пустыне. Она задыхалась от жаркого и сухого воздуха. Ей нечем было дышать. Песчаная пыль проникала вовнутрь машины. Лезла в глаза, уши и нос. Во рту было сухо, а на зубах был сплошной песок. Что делать, если враги заметят ее и настигнут — подумала Джина. Смерть. Именно смерть. Но смерть в страшных муках. Они, эти звери, будут издеваться над нею. «Нет, этого я не допущу. Надо приготовиться к встрече. Это будет последняя встреча с врагами»...

Джина остановила машину. Осмотрелась вокруг. Кругом тишина и абсолютное безмолвие. Ни одного живого существа. «Неужто здесь, в безмолвной пустыне, придется встретиться со смертью и отдать жизнь? — подумала Джина и содрогнулась от этой мысли. — Вот так, — подумала она, — один на один со смертью. Вернее, с врагами. Это участь людей нашей профессии».

Достала из кармана пистолет. Проверила правильность заряженного пистолета. Взяла его в правую руку. «Нужно не ожидать, пока они успеют схватить. Не нужно и отстреливаться. В пылу боя можно забыть о главном — не попасть в лапы врагов живой. Надо убить себя раньше, чем враги схватят. Пусть уж возьмут, но возьмут мертвую», — рассуждала в мыслях Джина, а сама всматривалась в ту сторону, откуда могли появиться враги. Ждала... Но враги не появлялись. Их не было видно.

Джина завела мотор и медленно двинулась к дороге, ведущей в аэропорт. Она превратилась в комок нервов. Ее била дрожь. «Что если они увидели след и стоят у поворота и ждут меня. А я, вот вам, сама иду в лапы зверя», — подумала Джина.

«Пистолет в руке. Только бы не промахнуться», — подумала она и сильно нажала на газ. Машина взревела и рванулась вперед.

Но Джина слишком поздно увидела бесчинствующих молодчиков, вымещающих свою злобу за свои же просчеты и промахи на ни в чем не повинных цыганах. Когда она свернула влево, в глубь пустыни, ее машину заметил один из сторонников Ага Мухамеда и предупредил двух других, что он видел, как легковая машина свернула с дороги и направилась на юг, в глубь пустыни.

Старший группы полковник немедленно приостановил бесчинства над цыганами и распорядился преследовать пока неизвестную автомашину, свернувшую с дороги и направившуюся в глубь пустыни.

Буквально через полчаса погони неизвестный автомобиль догнали и за рулем ее узнали того человека, которого они так долго и так безуспешно искали на дорогах. Они узнали Джину.

— Ах, вот ты где скрываешься, птичка? — промолвил руководитель поиска, как только их автомобиль начал обгонять автомобиль Джины.

Но в это самое мгновенье Джина выстрелила, и руководитель поиска полковник замертво сполз вниз со своего сиденья. Сидевший сзади него поисковик выстрелил в Джину, и ее автомобиль завертелся на месте, а правая рука выронила пистолет и повисла, как плеть. С правого предплечья струилась кровь.

Джина выпустила из левой руки руль автомашины и попыталась поднять упавший пистолет. Сильная рука поисковика схватила Джину за плечо и с такой силой дернула, что она выпала из автомобиля и оказалась на горячем песке — рядом со своей машиной. Поисковик всей массой своего тела навалился на хрупкую женщину, а его сильные руки сдавили ее горло. Джина не могла не то что шевельнуться, она не могла даже дышать.

— Вот ты и попалась в наши руки! Не успела в аэропорт, где уже ждет Рахим, — прохрипел от злости сторонник Ага Мухамеда.

— Как-то ты теперь запоешь, птенчик, — все тем же хриплым голосом мычал враг.

Оставшийся в живых еще один поисковик подал душившему Джину веревку и сказал:

— Давай быстро вяжи ей руки, а я вырою яму и закопаем ее здесь живую. Пусть задохнется в этом песке. Не теряй время, его у нас нет.

Принимая веревку, первый поисковик сказал:

— Не-е-е-ет. Это для нее будет благо то, что ты предлагаешь. Мы ее зароем по грудь и оставим живой и невредимой, а в трех метрах от нее поставим воду. Пусть смотрит на воду и умирает от жажды. Это именно то, что она заслужила.

Пока первый поисковик скручивал веревкой руки и ноги Джины, второй поисковик, он же водитель автомобиля, рыл в песке яму, где должна быть зарыта живая Джина.

Яма готова, Джина связана так, что ее трудно развязать другому человеку. О том, что она как-то развяжется сама, уже и думать нечего.

Джина терпела все издевательства поисковика, который связывал ее хрупкое тело и обращался с нею, как с бревном, как с неодушевленным предметом, и только иногда, когда ей было нестерпимо больно, — стонала. Думать ей было не о чем. Ничего в данной ситуации придумать было нельзя. Мысль появилась одна: как бездарно приходится погибать. Эта и только эта мысль появлялась у нее. Это же ее мучило больше всего.

До вылета самолета, на котором Джина должна была вернуться на Родину, оставалось два с лишним часа.

Рахим оформил все документы и вместе с представителем другого Посольства Северной страны ждал Джину. Он каким-то шестым чувством понимал, что с Джиной что-то случилось. Он не мог спокойно говорить, он не мог даже спокойно сидеть.

Рахим просит представителя этого Посольства встретить Джину, если он, Рахим, разминется и не встретится с нею, и отправить ее на Родину обязательно этим рейсом. Сам же Рахим со своим человеком поедет по пустынной дороге в надежде встретить Джину.

Рахим и еще один человек в пути. Они встречали табор цыган и спрашивали у них, не видели ли они женщину на автомобиле и не было ли какого-нибудь происшествия в пути?

Цыгане рассказали, что их останавливали какие-то военные и обыскивали. Выбрасывали из кибиток все вещи и детей. Чего-то или кого-то искали. Потом увидели автомобиль, который свернул с дороги и направился в пустыню, бросили их обыскивать и поехали вдогонку той машины.

Рахим понял, что теперь Джина в руках врагов и вряд ли ему удастся ей помочь. Он до того расстроился, что не мог вести автомобиль и за руль посадил своего попутчика, специально приглашенного, чтобы привести обратно в посольство автомобиль Джины.

Вот то место, где издевались враги над цыганами. А вот и следы поворота машин на юг в пустыню. У Рахима сжалось сердце. Ясно видны следы двух автомобилей. Одни следы автомобиля Джины, другие следы автомобиля врагов.

Не успел Рахим обдумать, что же делать, как увидел — из пустыни следует к дороге автомобиль. В машине виден шофер и рядом с ним один пассажир.

Рахим достал автомат и приготовился к встрече врагов. Он понял, что это враги.

Поисковики увидели машину Рахима. Сбавили скорость. Но как только они приблизились на расстояние выстрела, Рахим нажал гашетку и пули, выпущенные из его автомата, достигли цели. Шофер и пассажир были убиты. Двигатель их автомобиля заглох, и автомобиль остановился.

Рахим подошел к вражеской машине, увидел истекающих кровью, корчащихся в предсмертных судорогах двух врагов. На заднем сиденье, завернутый в одеяло, лежал мертвый старший поисковой группы — полковник.

Забрав документы убитых врагов, Рахим сел за руль своего автомобиля и на огромной скорости помчался по следу врагов к месту предполагаемой гибели Джины. Через два-три километра Рахим увидел машину Джины. Подъехав к ней, он увидел зарытую в песок по шею Джину и на расстоянии трех метров от нее сосуд с водою.

Рахим подошел к Джине. Она увидела мужа, заплакала, но ничего сказать не могла. Ее голосовые связки ей не подчинялись.

Рахим и его попутчик быстро откопали Джину, разрезали ножом веревки, опутывающие ее тело, дали ей воды и привели ее в чувства.

Когда Джина открыла глаза и увидела склонившегося над нею Рахима, она обняла его, поцеловала и тихо-тихо сказала: «Спасибо, милый». Из ее глаз полились слезы...

Рахим усадил Джину в автомобиль рядом с собою. Сам сел за руль. Автомобиль Джины повел человек, которого взяли для этой цели.

Они оказались в пустыне и ехали в самые глухие часы палящего зноя. Кругом тишина. Только громадные ящерицы-вараны бесшумно скользят меж камней.

Пустыня, расстилавшаяся вокруг них, наводила страх, и сердце почему-то сжималось. Мелькала мысль: а что, если опять настигнет погоня? Ведь они не смогут защитить себя от вооруженных врагов. Это бросало в дрожь.

Перед въездом в город, километров в десяти-пятнадцати от аэропорта, путникам преградил путь вооруженный пост. Им пришлось задержаться на некоторое время, пока не выполнили некоторые формальности проверки документов.

Но после некоторых препирательств перед ними был поднят шлагбаум, напоминающий обыкновенное бревно, и они благополучно проследовали дальше.

После смерти Ага Мухамеда руководство группой повстанцев в воинских казармах перешло в руки Капридиса, человека, твердо стоящего на позициях народного фронта.

Сразу же, как только Капридис принял руководство группой повстанцев в воинских казармах, он немедленно возобновил переговоры с гарнизонным руководством и командирами отдельных частей и подразделений. Он сумел убедить руководство гарнизона на первых порах восстания сохранить нейтралитет и не выступать ни на чьей стороне конфликтующих организаций. В то же время развернул работу внутри частей по агитации военнослужащих переходить на сторону народного фронта и выступить на стороне повстанцев, за освобождение народа от тирании президента, отстаивающего интересы другой страны, поддерживающей колониальные порядки в Ливадийской республике.

Агитационная работа, проводимая пропагандистами народного фронта, возымела действие, и отдельные воинские подразделения и части начали переходить на сторону повстанцев.

Капридис постепенно стал получать поддержку военных, и это оказало серьезное влияние на обстановку во всей стране. Народ, узнавший, что армейские подразделения и даже части, а в некоторых городах страны и целые гарнизоны переходят на сторону повстанцев, самым активным образом развернул борьбу по захвату власти на местах и тем самым поддержал народный фронт во взятии власти во всей стране.

Перешедшие на сторону повстанцев воинские части под руководством представителей народного фронта направлялись на блокирование казарм президентских гвардейцев и на захват радио, телевидения, почты и телеграфа, банков и блокирования полицейских участков. Эти воинские части во взаимодействии с отрядами повстанцев захватывали все новые и новые объекты и учреждения государственной власти и ставили во главе этих учреждений представителей народного фронта.

Отряд повстанцев, подкрепленный ротой перешедших на их сторону военных, легко разгромил охрану государственного банка и полностью овладел им. Высших служащих банка повстанцы арестовали и поместили в специально отведенные помещения. Приступили к собеседованию с ними с целью их сотрудничества с новыми повстанческими властями.

Рядовых служащих банка после того, как они дали согласие продолжать работу в банке при новой повстанческой власти, отпустили по домам при условии их явки в банк на работу на свои же места через трое суток.

Воинские части гарнизона, видя успехи повстанцев, стали переходить на их сторону. Повстанческие отряды занимали одну позицию за другой — один важный объект за другим. Но Джина еще этого не знала...

Прибыв в аэропорт, Рахим отыскал представителя Посольства Северной страны в соседней стране, взял у него документы для Джины и все вместе отправились в соответствующую комнату ожидания для дипломатов и сопровождения их к самолету. До отлета оставалось чуть больше пятнадцати минут. Посадка пассажиров в самолет уже шла полным ходом.

Поднимаясь по трапу в салон самолета, Джина обернулась, посмотрела на провожающих ее людей и подумала: «Прощай, Ливадийская страна! Прощайте все эти годы, в течение которых я здесь работала на интересы моей Родины. Прощайте все мысли и чувства, все переживания и волнения, все радости и печали, все победы и неудачи, заполнившие мое пребывание здесь, на этой неспокойной земле. Закрывается еще одна очень важная и большая страница моей самостоятельной жизни и работы. Сейчас открывается новая страница. Что-то она мне принесет?» Вошла в салон самолета, села на свое место, указанное в билете, и задумалась. В ее памяти, как в калейдоскопе, меняясь с быстротой мгновенья, промелькнули все события этих лет. События, в которых она принимала непосредственное участие.

Уже пилоты запустили моторы, подняли самолет в воздух, а Джина никак не могла успокоиться и отвлечься от возникших в ее памяти воспоминаний.

Она много думала о том, как теперь будут развиваться события в Ливадийской республике после гибели Ага Мухамеда — предателя и изменника, ловко разыгравшего роль преданного патриота республики.

С первой же встречи Ага Мухамед показался ей кем-то не тем, за кого он себя выдавал. Да, он служил в министерстве обороны республики; да, он слыл как добросовестный исполнитель и хороший чиновник. Родился он и вырос здесь же, в этой стране, и его семья принадлежала к коренному населению страны. Ни в каких оппозиционных и криминальных структурах не состоял. По идеологическим соображениям принадлежал к той группе интеллигенции, которая всегда защищала интересы своей страны, интересы народа. Поэтому он, как никто другой, подходил для работы в народном фронте; целью которого было свержение власти колонизаторов и установление в стране народовластия. Он находился на учебе в государстве-метрополии всего три года. Изучил военное дело и по возвращении в страну уже длительное время, по характеристике высоких армейских руководителей и сослуживцев, политикой почти не занимался, состоял в рядах народного фронта и добросовестно служил верою и правдою его интересам.

Как выяснилось совсем недавно, по каналам разведки и министерства иностранных дел, Ага Мухамед попал в поле зрения иностранной разведки государства, где он учился, а потом и в ее сети совершенно случайно, по какому-то недоразумению или оплошности со своей стороны. Будучи в компании слушателей учебного заведения по случаю дня рождения одного из учащихся, он пригласил танцевать девушку и во время танца толкнул официанта, тот уронил поднос с вином и закусками. Ага Мухамеду предъявили счет, но он воспротивился оплатить его, так как не располагал нужной суммой денег, и его попытались забрать в полицейский участок. В это самое время девушка, с которой он танцевал, позвала своего знакомого, совершенно неизвестного Ага Мухамеду, и тот оплатил счет, предъявленный Ага.

Ага Мухамеда отпустили, он обещал рассчитаться с незнакомцем и дал ему свои координаты.

Через некоторое время Ага Мухамеду позвонили и назначили встречу. Но у него такой суммы денег опять не оказалось и ему пришлось дать незнакомцу долговую расписку, с которой и началось его падение. Сумму долга ему простили, но за это Ага Мухамед обещал оказать незначительную услугу на своей родине человеку, который к нему обратится, и установили пароль. Но каково же было удивление Ага Мухамеда, когда к нему на родине через три с половиной года обратилась за помощью та самая девушка, с которой он танцевал во время пирушки и толкнул официанта. Просьба у нее была совсем пустяковая, и Ага выполнил ее без большого труда. Но это было только начало. Потом пошли новые просьбы от новых, совсем неизвестных людей, но их надо было выполнять. Получилось по пословице: «коготок птички увяз — все птичке пропасть». Так Ага Мухамед стал предателем своего народа, но он умело вел себя на службе и в быту, и ему удавалось успешно выполнять задания иностранной разведки в течение длительного времени. Более того, его природный дар разведчика позволил ему, по существу, стать агентом двух разведок — двух совершенно идеологически противоположных государств.

Теперь, когда предатель разоблачен и наказан, можно анализировать свои и его поступки и делать соответствующие выводы, для того чтобы не попасть в другой раз в подобную ситуацию. Это очень важно работнику специальной службы, какой была Джина. Вот она и делает это, сидя в кресле самолета, возвращаясь на Родину. Как было бы хорошо, если бы разоблачение Ага Мухамеда прошло в самом начале работы с ним. Его можно было бы использовать совершенно по-иному для своего блага. Заставить его служить нашему благу — нашим интересам.

Джину не оставляла мысль, как теперь пойдут дела, как сложатся условия у Рахима.

Ее волновал вопрос, как теперь трудно будет Рахиму без нее. Хорошо, если дела повстанцев пойдут успешно и они быстро справятся с реакционным режимом и установят новую народную власть. А если дела пойдут совсем в другом направлении и повстанцы будут терпеть неудачи? Что тогда? Им вдвоем было легче. Теперь Рахиму будет намного труднее. Эта мысль ни на минуту не покидала ее.

Самолет, на котором летела Джина, приземлился на центральном аэродроме столицы в полдень. Был серый, хотя и теплый летний день. Сквозь мутные быстро несущиеся облака то и дело выглядывали лучи солнца.

Джину встречала тетя, проживающая в Столешниковом переулке столицы, представители Министерства иностранных дел и Главного особого управления. Здесь же на аэродроме были врачи и карета скорой медицинской помощи, специально предназначенная для сопровождения Джины в лечебное учреждение с целью обследования ее после перенесенного такого трагического истязания врагами.

Посольство Северной страны в Ливадийской республике шифрованной телеграммой сообщало Министерству иностранных дел и Главному особому управлению о тех трагических событиях, которые пришлось пережить Джине одной среди врагов в безлюдной пустыне. Учитывая стрессовое состояние и нервное перенапряжение Джины, Главное особое управление взяло под свои контроль состояние ее здоровья и проведение профилактических медицинских мер.

После подробного медицинского обследования, Джине предоставили отпуск и направили на санаторно-курортное лечение в один из лучших санаториев страны.

Относительно удачно избежав расправы со стороны сторонников Ага Мухамеда, Джина теперь оказалась в полной безопасности на своей родной земле под защитой своего Государства, и ей теперь ничто не угрожало. Ее беспокоило только одно: как там, в чужой стране, справится Рахим с теми сложными задачами, которые ему придется решать одному, без надежной помощи.

А у Джины началась новая жизнь, открывалась новая страница жизни человека ее профессии.

А события в Ливадийской республике развивались настолько стремительно и в том избранном направлении, выработанном народным фронтом, что ждать лучшего и не надо было.

Как только был убит Ага Мухамед и непосредственно к руководству отдельными направлениями борьбы пришли Капридис и Ионидис, открылась полная возможность победы в борьбе повстанцев за свержение существующего колониалистского строя, участия широких масс трудовых людей, кровно заинтересованных в победе.

Справедливости ради надо отметить, что после отъезда Джины Рахиму пришлось очень трудно: кроме тех обязанностей, которые лежали на его плечах по организации государственного переворота, он вынужден был взять на себя и те дела, которые выполняла Джина. Он много раз выезжал на места событий, где останавливались революционные действия и повстанцы терпели неудачи. Был ранен одним из предателей, сторонником и правой рукой Ага Мухамеда. Но в целом с задачей повстанцы справились успешно и одержали победу.

К власти пришло Временное правительство во главе с Искандером Ифаддаком.

Временное правительство быстро и очень активно развернуло свою внутриполитическую и экономическую деятельность. Его поддержал народный фронт и весь ливадийский народ.

Джина хорошо отдохнула и поправила свое здоровье настолько, что совершенно не ощущала всех тех опасных и трагических передряг, которые ей пришлось пережить в последние дни и часы ее пребывания в Ливадийской республике. Она даже не вспоминала о тех трагических часах. Об этих тяжелых часах осталась только запись в ее дневнике да в донесениях Рахима на имя начальника главка и в информации Посла Министерству иностранных дел Северной страны.

Джина была бодра, весела и готова к новым подвигам в новых условиях. Она была безгранично рада еще и потому, что на Родину только что вернулся Рахим. Вернулся с победой, высоким чувством выполненного долга перед Родиной. Теперь они опять вместе и в полной безопасности. Более того, каждый сотрудник главка при встрече считал за честь первым приветствовать Джину и Рахима. В главке, среди его работников, не было принято разговаривать о подвигах и работе других сотрудников. Это даже запрещалось, и все же такие случаи, подобные подвигу Джины, негласно, не во всеуслышание, а как-то тихо, подспудно, исподволь становились достоянием гласности. Никто об этом не кричал, даже не разговаривал, тем более не спрашивали ни Джину, ни Рахима. Но все уже знали о подвиге, и у каждого работника при встрече с нею возникал молчаливый вопрос: «Так вот вы какая, Джина? Вот на что вы способны? А с виду, с первого взгляда, и не подумаешь, что вы такая».

Джину и Рахима и вместе с ними начальника главка генерала Пересветова пригласили в Кремль и там, в торжественной обстановке, вручили высокие награды.

Вручавший награды Руководитель государства тепло поздравил награжденных и поблагодарил руководство главка за воспитание таких работников, как Джина и Рахим. Генерал Пересветов был на седьмом небе от этой похвалы. Это его первая похвала Руководителя государства на этом высоком посту.

Возвратясь из Кремля, генерал Пересветов собрал у себя в кабинете начальников управлений и отделов главка и поздравил их с очередной блестящей победой сотрудников, работающих самостоятельно на периферии, далеко от Родины, и поставил перед ними очередные задачи, стоящие перед организацией.

Потом вызвал своего заместителя по материально-техническому обеспечению и приказал подготовить и организовать торжественный прием сотрудников главка в честь награжденных правительственными наградами. Кроме Джины и Рахима ордена и медали получили за последнее время еще восемь человек. Все они заслуживают самого пристального внимания со стороны руководства главка. «Мы обязаны проявить к ним заботу и внимание. Они очень скоро все опять отправятся на не менее важное и не менее опасное задание», — закончил указания своему заместителю генерал Пересветов.

Банкет в главке назначили через два дня после награждения Джины и Рахима. Все сотрудники прибыли на прием в парадной форме и при всех наградах.

Заместитель начальника главка постарался. На столах для гостей было все, что только можно было получить от страны. Вошедшие в зал сотрудники были удивлены великолепием и разнообразием блюд и напитков. Все было так, как будто это был прием не простых сотрудников главка, а прием на уровне правительств.

Один не совсем тактичный сотрудник подошел к заместителю начальника главка и спросил: «А что, на приеме будут члены Правительства и зарубежные гости?» Заместитель начальника главка улыбнулся и ответил: «Наши работники достойны еще большего внимания!»

Рядом с генералом Пересветовым за столом сидели Джина, Рахим и еще восемь награжденных сотрудников. Такие же бедолаги, как Джина и Рахим, не раз рисковавшие своими жизнями и чудом оставшиеся в живых и добившиеся победы, часто в неравных боях с врагами.

В назначенное время генерал Пересветов встал и тихо, но внятно сказал: «Дорогие друзья! Вы все ходите по острию лезвия бритвы и один на один добываете нам общую победу, и очень часто в неравном бою. Только великая воля к победе и безграничное мужество и преданность нашей Родине помогают вам добиваться победы и оставаться в строю вместе с нами. Вот такие хрупкие женщины (он обнял Джину, поцеловал в щечку) в неравном бою с коварными и сильными врагами добывают нам победу и славят нашу Родину. Все вы, сидящие здесь, достойные и преданные сыны и дочери Родины, верно и беззаветно служите ей и будете прославлять ее на века. Спасибо вам всем за службу! Вот такие, как Джина, Рахим и другие награжденные и как все сидящие здесь, за этими богатыми столами, прославят нашу Родину в веках, а не такие, как Гаврила и Грязнулин! Слава богу, что их уже нет в нашем коллективе. Мы избавились от них. Жаль только, что они ушли в другие организации и там будут коптить небо и осквернять честные и чистые души славных людей. Надо, чтобы такие работники уходили по-другому.

Я предлагаю тост за здоровье и счастье награжденных, за их успехи на трудном, но благородном поприще».

Зазвенели бокалы, все выпили и тем самым пожелали счастья и успехов всем награжденным и самим себе, так как все они такие же профессионалы, и все в своей работе, но каждый по-своему, добывают общую победу во благо Родины. Все они сыны и дочери Отечества и служат Отечеству не ради наград, а ради процветания Отчизны.

Победу Джины, Рахима, их помощников и верных соратников обеспечили не одни патриотические и боевые традиции народа Северной страны, но и какая-то вечная неизменная стойкость этого человека, человека-северянина. Человека, отдающего все свои силы и знания на помощь другим народам, истерзанным несправедливостью и унижением.

Ради этой победы и побед других они не только проявили героизм во вспышках храбрости, они видели героизм в повседневных и как бы незаметных делах. Они делали дела и не задумывались, что совершают подвиг, — проявляют героизм. А проявление этого героизма действительно было на каждом шагу их работы. Часто бывало так, что они теряли последние силы, израненные морально, и им уже неоткуда брать новые силы, неоткуда ждать помощи. Все равно плохо и безнадежно. Тогда они просили Бога остаться жить, пополнить их иссякшие силы, чтобы закончить все то, что начали. Помочь людям удивить мир. И они получали эти новые силы. К ним приходила помощь, и они начинали снова жить. Жить ради того, чтобы творить хорошие дела, утверждать справедливость для всех. Ради того, чтобы делать добро, чтобы досказать недосказанное ими.

Они делали, казалось бы, малое дело, но оно помогало униженным и оскорбленным с Божьей помощью обрести свое собственное Я!