III

Видя такое соревнование о Ее славе и такое обилие прекрасных произведений, оплакивал Варнава свое невежество и простоту.

— Горе мне, — вздыхал он, прогуливаясь одиноко по маленькому, лишенному тени монастырскому саду, — какое несчастье, что я не могу, подобно моим братьям, достойно превозносить Пречистую Матерь Божию, которой я посвятил всю неясность моего сердца. — Увы, увы, я грубый, неискусный человек и у меня нет ничего для служения Вам, Владычица Дева: ни поучительных речей, ни трактатов, составленных по всем правилам, ни тонких рисунков, ни прекрасно изваянных статуй, ни многостопных стихов, идущих в стройном порядке. У меня ничего нет — увы!

Так он стонал и предавался печали.

Однажды вечером, когда монахи отдыхали за беседой, он услышал, как кто-то из них рассказал историю инока, который не умел прочитать ни одной молитвы, кроме Ave Maria. Этот монах был презираем за свое невежество, но после его смерти на его губах распустилось пять роз в честь пяти букв, составляющих имя Марии, и так засвидетельствована была его святость.

Слушая этот рассказ, подивился лишний раз Варнава милости Пресвятой Девы, но он не был утешен примером такой высокоблаженной смерти, ибо сердце его было полно особого рвения послужить к вящей славе своей Небесной Госпожи.

Ища и не находя, огорчался он с каждым днем все больше, как вдруг однажды утром проснулся он в великой радости, поспешил в часовню и пробыл там в одиночестве больше часа.

После обеда он опять вернулся туда.

И, начиная с этой поры, удалялся он каждый день в капеллу в те часы, когда она была пуста, и проводил там гораздо больше времени, чем другие монахи посвящали его книжному и ручному искусству.

И не печалился уж он больше, и не вздыхал.

Такое необыкновенное поведение его возбудило любопытство среди монахов.

В общине пошли догадки о том, для чего брат Варнава так странно уединяется.

Настоятель, на обязанности которого лежит ничего не упускать в поведении его монахов, решил наблюсти за Варнавой во время одной из его отлучек. И, вот, однажды, когда Варнава по обыкновению затворился в капелле, приор пришел, сопровождаемый двумя старцами, поглядеть сквозь дверную щель — что такое происходит внутри.

И они увидели Варнаву, который, стоя перед алтарем Пресвятой Девы, головой вниз, ногами в воздух, жонглировал шестью медными шарами и двенадцатью ножами. Он проделывал в честь Богоматери те фокусы, которые ему самому доставляли похвалу.

Но, не поняв того, что этот человек в простоте сердца отдавал весь свой талант и свое искусство на служение Пресвятой Деве, старцы возопили об оскорблении святыни.

Настоятель знал, что у Варнавы невинная душа; но он счел его впавшим в безумие. И они уже были готовы, все трое, извлечь тотчас же его из часовни, как вдруг увидели, что Пречистая Дева сходит со ступеней трона, чтобы отереть краем своей голубой одежды капли пота на лбу своего жонглера. Тогда приор, простершись ниц на плитах, произнес великие слова:

— «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»[2].

— Аминь! — ответили старцы, целуя землю.


1909 г.

Загрузка...