Жозеф Бальзамо. Том 2

76. ЛОВУШКА ДЛЯ ФИЛОСОФОВ

На вершине холма, куда медленно поднимались трое ботаников, стояло одно из тех небольших деревянных строеньиц в деревенском стиле с остроконечной крышей, опирающейся на столбы из узловатых стволов, и окнами, увитыми плющом и ломоносом, которые целиком переняты из английской архитектуры или, скорей, у английских садовников, которые подделывают природу или, верней будет сказать, изобретают природу по своему вкусу, что придает определенную оригинальность их созданиям по части устройства домов и их изобретениям по части растительности.

Англичане вывели голубые розы, и вообще их всегдашнее стремление — создать антитезу любым установившимся идеям. Когда-нибудь они выведут черные лилии.

Пол в этом доме, достаточно просторном, чтобы вместить стол и полдюжины стульев, был выложен из кирпича и покрыт циновкой. Что же касается стен, их украшала мозаика из гальки, собранной на речном берегу, и раковин, но не из Сены; песчаные берега в Буживале и Пор-Марли не радуют взор гуляющего изобилием моллюсков, и потому на стенах присутствовали перламутровые и розоватые раковины, за которыми надо отправляться в Сен-Жак, Арфлёр, Дьеп или на рифы Сент-Адреса.

Потолок был рельефный. Сосновые шишки и коряги самой причудливой формы, напоминающие уродливые головы фавнов или диких зверей, казалось, нависали над вошедшим в дом. В довершение окна представляли собой цветные витражи, и стоило поглядеть в фиолетовое, красное или голубое стекло на равнину и лес Везине, как сразу же возникало впечатление, будто небо покрыто грозовыми тучами либо залито яростным блеском жаркого августовского солнца, либо бездонно, холодно и бледно, как во время декабрьских морозов. Словом, нужно было только выбрать стекло по своему вкусу и любоваться пейзажем.

Это несколько развлекло Жильбера, и он через каждое стекло витража оглядел живописную котловину, на которую открывался вид с Люсьеннского холма и по которой, змеясь, протекала Сена.

Однако глазам вошедших представилось еще одно весьма интересное зрелище (по крайней мере г-н де Жюсьё почитал его таковым): прелестный завтрак, сервированный на столе из неполированного дерева.

Вкуснейшие сливки из Марли, чудесные абрикосы и сливы из Люсьенны, нантерские сосиски и колбаски на фарфоровом блюде, над которым поднимался пар, и при всем при этом нигде не было видно слуг, принесших их сюда; отборная, ягодка к ягодке, земляника в очаровательной корзинке, устланной виноградными листьями, свежайшее сливочное масло, огромная коврига черного деревенского хлеба и рядом золотистого цвета хлеб из крупчатки, столь любезный пресыщенным желудкам горожан. Эта картина заставила восхищенно ахнуть Руссо, который, хоть и был философом, оставался бесхитростным гурманом и при умеренных вкусах обладал изрядным аппетитом.

— Экое безумие! — попенял он г-ну де Жюсьё. — Нам вполне хватило бы хлеба и слив. И вообще, ежели мы подлинные ботаники и трудолюбивые исследователи, есть этот хлеб и сливы мы должны были бы, не прекращая рыскать по зарослям и обшаривать овраги. Помните, Жильбер, наш с вами завтрак в Плеси-Пике?

— Да, сударь. Никогда хлеб и черешня не казались мне такими вкусными.

— То-то же. Вот так и завтракают подлинные любители природы.

— Дорогой философ, — прервал его г-н де Жюсьё, — вы не правы, упрекая меня в расточительности, потому что никогда столь скромное угощение…

— Так вы хулите свой стол, господин Лукулл? — воскликнул Руссо.

— Мой? Вовсе нет, — отвечал г-н де Жюсьё.

— В таком случае у кого же мы? — осведомился Руссо с улыбкой, несколько принужденной и в то же время добродушной. — У гномов?

— Или у фей, — произнес г-н де Жюсьё, поднимаясь и устремляя взгляд на дверь.

— У фей? — воскликнул весело Руссо. — В таком случае да будут благословлены они за свое гостеприимство. Я голоден. Давайте поедим, Жильбер.

Он отрезал толстый ломоть черного хлеба и передал ковригу и нож Жильберу.

После этого, откусив изрядный кусок, положил себе на тарелку две сливы.

Жильбер не решался последовать его примеру.

— Ешьте! Ешьте! — подбодрил его Руссо. — Не то феи обидятся на нашу сдержанность и решат, что вы сочли их угощение слишком скудным.

— Или недостойным вас, господа, — раздался серебристый голосок.

В дверях стояли, держась под руку, две оживленные прелестные женщины и, приветливо улыбаясь, делали г-ну де Жюсьё знаки умерить поклоны.

Руссо, держа в правой руке надкушенный ломоть хлеба, а в левой надкушенную же сливу, обернулся, увидел этих двух богинь (во всяком случае, он принял их за таковых по причине их молодости и красоты) и, ошеломленный, неловко поклонился.

— Графиня! — воскликнул г-н де Жюсьё — Вы! Какая приятная неожиданность!

— Здравствуйте, дорогой ботаник! — обратилась к нему с истинно королевской непринужденностью и благосклонностью одна из дам.

— Позвольте вам представить господина Руссо, — произнес г-н де Жюсьё, беря философа за руку, в которой тот держал хлеб.

Жильбер узнал обеих дам, с широко открытыми глазами, бледный как смерть, он стоял и смотрел в окно, думая, как бы удрать.

— Здравствуйте, мой юный философ, — приветствовала растерявшегося Жильбера вторая дама и потрепала его розовой ручкой по щеке.

Все это видел и слышал Руссо; он задыхался от гнева: его ученик, оказывается, знает этих богинь, он знаком с ними.

Жильбер не знал куда деться.

— Вы не узнаете ее сиятельство? — спросил де Жюсьё у Руссо.

— Нет, — недоуменно ответил тот. — Мне кажется, я ни разу…

— Это госпожа Дюбарри.

Руссо отшатнулся, словно увидел ядовитую змею.

— Госпожа Дюбарри? — воскликнул он.

— Она самая, сударь, — крайне любезным тоном подтвердила молодая женщина, — бесконечно счастливая, что имеет счастье принимать у себя и видеть воочию одного из самых прославленных мыслителей нашего времени.

— Госпожа Дюбарри! — повторил Руссо, видимо не догадываясь, что его изумление становится уже оскорбительным. — Значит, этот домик принадлежит ей и это она угощает меня завтраком?

— Вы угадали, дорогой мой философ. Это она и ее сестра, — подтвердил г-н де Жюсьё, который чувствовал себя явно скверно, видя признаки надвигающейся бури.

— Ее сестра, которая знает Жильбера?

— И весьма близко, сударь, — отвечала Шон с обычной дерзостью, не принимавшей в расчет ни королевские настроения, ни причуды философов.

Жильбер, видевший, как грозно сверкают глаза Руссо, мечтал только о том, чтобы тут же на месте провалиться.

— Близко… — повторил Руссо. — Жильбер близко знаком с вами, а я ничего об этом не знаю. Выходит, меня предали, мною играли?

Шон и сестра ее с усмешкой переглянулись.

Г-н де Жюсьё рвал мехельнские кружева, стоившие добрых сорок луидоров.

Жильбер сложил руки, то ли умоляя Шон молчать, то ли убеждая Руссо говорить любезнее.

Однако все вышло наоборот: Руссо замолчал, а заговорила Шон.

— Да, — заявила она, — мы с Жильбером давние знакомые, он был моим гостем. Верно, малыш? Неужто теперь тебе не нравятся сладости Люсьенны и Версаля?

То была стрела, нанесшая смертельный удар: руки Руссо взметнулись, как на пружинах, и тут же упали.

— Так вот оно что, — промолвил он, враждебно глядя на молодого человека. — Вот, значит, как, несчастный.

— Господин Руссо… — пролепетал Жильбер.

— Перестань, — сказала Шон. — Могут подумать, что ты плачешь, а ведь я тебя так холила. Вот уж не думала, что ты такой неблагодарный.

— Мадемуазель… — взмолился Жильбер.

— Возвращайся, малыш, в Люсьенну, — вступила г-жа Дюбарри, — варенья и Самор ждут тебя. И хоть ты ушел от нас довольно необычным способом, встретят тебя там ласково.

— Благодарю, сударыня, — сухо отвечал Жильбер. — Но если я откуда-то ушел, значит, мне там не нравится.

— Стоит ли отказываться от благ, если вам их предлагают? — язвительно поинтересовался Руссо. — Вы, дорогой Жильбер, уже вкусили богатой жизни и вам следует вернуться к ней.

— Но я клянусь вам, сударь…

— Довольно! Довольно! Я не люблю тех, кто служит и вашим и нашим.

— Но, господин Руссо, вы даже не выслушали меня!

— И не желаю.

— Я ведь бежал из Люсьенны, где меня держали взаперти.

— Все подстроено! Уж я-то знаю людское коварство.

— Но ведь я же предпочел вас! Я вас выбрал себе в хозяева, в покровители, в учителя!

— Лицемерие.

— Господин Руссо, но ведь, если бы я стремился к богатству, я принял бы предложение этих дам.

— Господин Жильбер, меня можно обмануть, и это нередко случалось, но только один раз, не дважды. Вы свободны. Ступайте, куда угодно.

— Боже мой, но куда? — воскликнул Жильбер в полном отчаянии, так как понял, что чердачное окно, соседство с Андреа, его любовь потеряны для него, так как гордость его была уязвлена подозрением в предательстве, так как неверно было воспринято его самоотречение, его долгая борьба с собственной ленью, с аппетитом, свойственным возрасту, с которыми он столь мужественно сражался.

— Куда? — переспросил Руссо. — Да к этой даме, к очаровательной и милейшей особе.

— Господи! Господи! — восклицал Жильбер, схватившись за голову.

— Не бойтесь, — утешил его г-н де Жюсьё, глубоко уязвленный как светский человек неприличным выпадом Руссо против дам. — Не бойтесь, о вас позаботятся. Ежели вы что-то утратите, вам постараются это возместить.

— Видите, — язвительно промолвил Руссо, — господин де Жюсьё, ученый, друг природы, ваш сообщник, — не преминул добавить он, пытаясь изобразить улыбку, — обещает вам содействие и успехи. Учтите, господин де Жюсьё — человек крайне влиятельный.

Произнеся это и не в силах больше сдерживаться, Руссо с видом, заставляющим вспомнить Оросмана[4], отвесил поклон дамам, затем впавшему в совершеннейшее уныние г-ну де Жюсьё и, даже не взглянув на Жильбера, вышел, словно трагический герой, из домика.

— Экая дурацкая уродина этот философ, — невозмутимо заметила Шон, наблюдая, как женевец спускается или, верней сказать, несется вниз по тропинке.

— Просите же что вам угодно, — предложил г-н де Жюсьё Жильберу, который стоял все так же, закрыв лицо руками.

— Да, да, господин Жильбер, просите, — подтвердила графиня, улыбаясь отвергнутому ученику.

Жильбер поднял бледное лицо, убрал со лба волосы, влажные от слез и пота, и решительно сказал:

— Раз уж мне решено предложить место, я хочу быть помощником садовника в Трианоне.

Г-жа Дюбарри переглянулась с сестрой; при этом Шон, в чьих глазах светилось торжество, подтолкнула графиню ногой, и та кивнула, давая понять, что все поняла.

— Это возможно, господин де Жюсьё? — спросила г-жа Дюбарри. — Я желаю, чтобы он получил это место.

— Раз вы желаете, считайте, что он уже получил его, — заверил г-н де Жюсьё.

Жильбер поклонился и прижал руки к груди: его сердце, только что переполненное унынием, теперь готово было выскочить из груди от радости.