Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша

«Мой Ипполит!»

В объятиях своего паяца Жозефина говорит не только о любви. У легкомысленной креолки есть долги, ей остро нужны деньги. Бонапарт, разумеется, не поймет, зачем его жене сотни тысяч франков на туалеты. Поэтому она занимает 400 000 франков у Бото и пытается выхлопотать через него для компании Боден поставки для Итальянской армии. Вскоре предаваться любви с Ипполитом и вести свои дела ей становится тем легче, что Бонапарт уезжает из Парижа в инспекционную поездку по Северу ввиду возможного вторжения в Англию.

Он уже скучает.

Фимиам, которым кадят ему прямо в лицо парижане, не опьянил его. Клики, которыми публика приветствует его появление в театре, стесняют Бонапарта. Он рано избавился от иллюзий, в чем и признается Бурьену^[167]:

— В Париже ничего надолго не запоминают. Я погиб, если буду сидеть без дела. В этом гигантском Вавилоне одна знаменитость тут же уступает место другой; стоит мне трижды не появиться в театре, как на меня никто больше и не посмотрит; поэтому я стараюсь ходить туда не слишком часто.

Жозефина вместе с его бриеннским соучеником пытается урезонить мужа. «Разве не приятно видеть, как сограждане толпой стекаются ему навстречу?»

— Ба, отправляйся я на эшафот, люди так же сбегались бы поглазеть на меня!

29 января он признается тому, кто станет его секретарем:

— Бурьен, я не хочу оставаться тут: здесь нечего делать. Они не хотят ничего слышать. Я вижу, что, оставшись, вскоре пойду ко дну. Здесь все быстро снашивается, у меня уже нет славы: в нашей маленькой Европе много ее не добудешь. Надо ехать на Восток: великая слава приходит только оттуда. Но прежде я хочу объехать побережье и самолично удостовериться, что можно предпринять. Я возьму с собой вас, Данна и Сулковского^[168]. Если успех высадки в Англии покажется мне сомнительным, чего я сильно опасаюсь, армия, предназначенная для Англии, станет Восточной армией, и я отправлюсь в Египет.

Египет! Слово произнесено. Но прежде чем убедить Директорию, что Лондон находится на берегах Нила^[169], нужно было сделать вид, будто он инспектирует армию вторжения в Англию.

Те десять дней непогожего плювиоза, что ее муж мотается между Булонью и Антверпеном, Жозефина проводит с Шарлем за решетками частных загородных домиков, гуляет с ним, невзирая на холод, и переживает опьяняющие минуты на улице Сент-Оноре, не забывая при этом надоедать Бото в интересах компании Боден. Она клянчит и требует, изводя Барраса, которому пишет 21 февраля: «До свиданья, любезный друг, я нежно обнимаю и люблю вас…» Прежний любовник должен подставить плечо новому.

1 5 февраля она уже может послать своему дорогому Ипполиту такой победный бюллетень: «27 число, 11 вечера. — Баррас поручил Бото, с которым я недавно виделась, передать мне, что дело гражданина Бодена подвигается, что военный министр рассказал Баррасу о моей заинтересованности и что последний воспользовался этой возможностью покончить с вопросом. Баррас попросил меня также навестить его завтра утром».

Жозефина продолжает свои усилия, но является муж, и они вынуждены послать Бото записку: «Ночью приехал Бонапарт. Прошу вас, дорогой Бото, выразить мои сожаления Баррасу: я не смогу отобедать у него. Скажите ему, чтобы не забывал Меня. Вы лучше, чем кто-либо, понимаете мое положение. Прощайте. С искренней дружбой…»

А положение у нее трудное. Если Бонапарт узнает… Он и так уже разворчался, проведав, что она принимала подарки от «деловых людей».

Из Бельгии Бонапарт вернулся в добром расположении духа. 20 февраля он вместе с Жозефиной «весело и неоднократно» смеется на представлении пословицы^[170] «Горбатого могила исправит». Практически главнокомандующий всеми французскими войсками, он ежедневно видится с директорами и готовит экспедицию в Египет. На смену безумной затее с высадкой в Англии приходит не менее безумная «война на Востоке». Но пять некоронованных королей, правящих Францией, видят в этих фантастических проектах одно — удаление Бонапарта. Со дня на день на Францию могла нахлынуть вся Европа, но это мало тревожило Директорию: ей важно было лишь устранить призрак военной диктатуры.

Сам Бонапарт был целиком поглощен своей мечтой. «Казалось, земля горит у него под ногами», — ошеломленно говорил один из директоров. Он, как и его жена, был простужен, лежал в постели, но потребовал, чтобы Баррас «как-нибудь на минутку» заехал их проведать. Директор подчинился и обещал, что поможет ему получить возможный максимум сил для экспедиции.

Бонапарт обрел наконец свободу рук для организации того, что разумные люди называли самоубийством, — похода во главе 45 000 солдат на край света с целью навредить Англии, но торжествовать победу могла и Жозефина: Луи Боден получил желанный контракт на поставку. Креолка будет иметь свою долю прибылей. Она поделит с Баррасом и военным министром Ширером полтора миллиона франков — семь с половиной миллионов на наши деньги. Капитан Шарль сможет подать в отставку и заняться делами. Пока что он незаменимый финансовый посредник между своей любовницей и Боденами. У него столько хлопот: то неси взятку военному министру, то выпрашивай у Барраса рекомендательные письма. И послания Жозефины Ипполиту приобретают полулюбовный-полуделовой характер:

«Я написала военному министру, что не смогу увидеться с ним сегодня, так как еду за город, но что завтра вручу ему пакет, переданный мне для него. Я написала также Баррасу, прося передать обещанные мне письма предъявителю записки от меня. Я еду за город, дорогой Ипполит. Вернусь в пять, а от половины шестого до шести заеду к Бодену повидаться с тобой».

Драма вот-вот разразится.

Действие первое. На сцену выходит Луиза Компуэн. — Наполеон поведает об этом на Святой Елене, когда он уже не сохранил никаких иллюзий насчет верности «несравненной Жозефины».

— По возвращении из Италии горничная, уволенная Жозефиной, которой не понравилось, что та спит с Жюно, решила отомстить. Она сказала мне, что молодой штабной офицер Шарль, красавчик, который нравился шлюхам и которого вы наверняка видели в Италии, всюду следовал за Жозефиной, ночевал в тех же гостиницах, что она, и ездил в ее карете. Я мог бы обойтись и без этого доноса.

Когда Луиза уходит со сцены, Бонапарт допрашивает жену:

— Скажи правду, тут ведь нет большой беды, и потом можно ночевать в одной и той же гостинице, путешествовать вместе и не…

— Нет, это неправда.

Она плачет, чем обезоруживает мужа и позволяет Жозефине пожаловаться любовнику:

«Да, Ипполит, моя жизнь — постоянная пытка, Ты один можешь вернуть мне счастье. Скажи, что любишь меня и только меня. Тогда я буду счастливейшей из женщин».

Но дела не могут ждать:

«Пришли мне 50 000 ливров с Блонденом. — Это один из слуг четы Бонапарт. — Прощай, шлю тебе тысячи нежных поцелуев. Вся твоя».

1 6 марта Шарль расстается с армией и волен отныне «оставаться у домашнего очага».

Действие второе. 21 марта. Бонапарт бурей врывается в будуар жены. Он узнал все или почти все от своего брата Жозефа.

— Ты знаешь гражданина Бодена, у которого квартирует капитан Шарль?

Бонапарт сорвался с цепи. Он хорошо осведомлен. Ему известно, что его жена устроила Бодену контракт на поставки в Итальянскую армию. Он уточняет: Шарль квартирует «в доме N 100 по улице Фобур-Сент-Оноре». Жозефина, разумеется, все отрицает.

— Но ты же каждый день ездишь туда. Тебе нет нужды прибегать к таким средствам.

Следует поток слез:

— Я самая несчастная, самая обездоленная из женщин. Я представления не имею о том, что ты говоришь. Если хочешь развода, тебе достаточно об этом сказать.

Развод? Что влюбленной Жозефине слава победителя при Арколе, завоевателя Италии? И Жозефина, передавая сцену любовнику[171], называет мужа и деверя — «эти Бонапарты»:

«Да, Ипполит, им всем моя ненависть, тебе одному — нежность и любовь; пусть знают, как они мне отвратительны за то, что ввергли меня в ужасное состояние, в котором я нахожусь уже много дней; они видят мое горе и отчаяние из-за того, что я лишена возможности тебя видеть, сколько хочу. Ипполит, я покончу с собой; да, я хочу избавиться от жизни, которая мне в тягость, коль скоро я не могу посвятить ее тебе. Увы, что я сделала этим чудовищам? Но они напрасно стараются: я никогда не стану жертвой их жестокости. Передай, пожалуйста, Бодену, пусть скажет, что не знаком со мной, что стал поставщиком Итальянской армии не благодаря мне; пусть также предупредит привратника дома N 100, чтобы, если его спросят, живет ли там Боден, он ответил, что не знает такого; пусть Боден воспользуется письмами, которыми я снабдила его для Италии, лишь спустя известное время после приезда туда и лишь если они потребуются. Ах, они напрасно меня мучают: им все равно не разлучить меня с Ипполитом; мой последний вздох — и тот будет о тебе.

Я сделаю все на свете, лишь бы увидеться с тобой днем. Если не смогу, вечером заеду к Бодену, а завтра утром пришлю к тебе Блондена — он скажет, когда прийти в сад семьи Муссо. Прощай, Ипполит, тысячи поцелуев, таких же пламенных и влюбленных, как мое сердце».

«Увы, что я сделала этим чудовищам?»

Что она сделала? Бедная недалекая Жозефина! Она женщина, восхитительная и невыносимая женщина, и, пустив в ход слезы, ей удается даже на этот раз убедить Бонапарта, что обвинение Луизы и Жозефа — клевета, по крайней мере, в том, что касается супружеской жизни четы Бонапартов. Однако обстановка на улице Шантрен складывается трагическая. «Моя невестка чуть не умерла с горя, — скажет потом Полина, — а я утешала брата, который был очень несчастен».

Ипполит считает, что он уже под арестом. Отставка его будет официально утверждена лишь 30 марта. В течение этих шести дней он остается под властью армии, следовательно — мужа. Однако Бонапарт считает ниже своего достоинства мстить таким образом. Шарля не беспокоят, и сделка с компанией Боден не отменяется.

Видимо, пораздумав, Жозефина струхнула. Стать г-жой Шарль после того, как была г-жой Бонапарт? Разведясь, она, безусловно, утратит свое влияние, а значит, и дела Ипполита пойдут куда менее блестяще. Она не сможет даже сохранить за собой свой особняк, столь милый ее сердцу. Действительно, 26 марта Бонапарт, несомненно движимый словом «развод», которое бросила ему изменница, покупает у Жюли Тальма дом на улице Шантрен.

У Жозефины больше нет своего жилья!

Креолка спохватывается и, чтобы помириться с Бонапартом, предлагает сопровождать его в Египет. Или — она достаточно ловка для такого маневра — подбивает мужа предложить ей ехать с ним.

Без сомнения, она надеется найти в последний момент способ избежать столь долгой разлуки со своим Ипполитом и не лишиться поцелуев, «пламенных и влюбленных», как ее сердце.

Перед отъездом г-н и г-жа Бонапарт вновь обсуждают как добрые супруги вопрос о покупке загородного дома под Парижем. Они едут смотреть восхитительный Мальмезон, собственность г-на Лекульте, который уже два года ищет покупателя на свое владение. Бонапарт испытывает «внутренний толчок», хорошо знакомый тем, кто ищет себе желанное прибежище, но у него нет времени заняться этим делом.

Потом посмотрим!

Быть может, Жозефина вновь приедет сюда раньше мужа? Быть может, египетская кампания окажется короче, чем думают? Через несколько месяцев они оба уже вернутся, разве что, как говорит новый командующий армией Востока Бурьену, ему удастся возвратиться только лет через шесть.

29 апреля Жозефина с мужем в сопровождении адъютанта Лавалета отправляются в Сен-Жермен к г-же Кампан навестить Гортензию и Каролину. Девушки сперва не прониклись взаимной симпатией.

«Я очень рассчитывала подружиться с Каролиной Бонапарт, почти что моей ровесницей, характер которой, в чем я не сомневалась, подойдет к моему, — рассказывает Гортензия. — В том, что мы до сих пор не сблизились, был виноват генерал. Он слишком часто ставил меня в пример сестре, подчеркивая перед ней мои скромные дарования. Но больше всего Каролину удручало его намерение поместить ее вместе со мной у г-жи Кампан, Тщетно силилась я убедить ее, что нет ничего счастливей, чем наполненная трудами жизнь в Сен-Жермене, а развлекаться там можно не хуже, чем в Париже, Доказать ей это мне было нелегко. Каролина уже познакомилась со светом, и ей нравилось в нем вращаться. Наконец, несмотря на все слезы, пришлось подчиниться генералу. Я старалась скрасить ей первые дни после поступления. Я объясняла ее отставание в науках длительными переездами с места на место; всячески выставляла в выгодном свете то, что она знала; подправляла ее рисунки, чтобы она получала награды. Тем не менее завоевать ее сердце мне не удавалось. Ее отчуждение от меня выражалось даже в беспричинных жалобах. Она обвинила меня перед генералом в том, что я постоянно выставляюсь на первый план в ущерб ей и являюсь причиной мелких унижений, которым ее подвергают наши однокашницы. Обидясь на такое мной отнюдь не заслуженное отношение, я решила объясниться с ней. Ее искренность обезоружила меня: она повинилась в своих проступках, призналась, что любит полковника Мюрата и шла на любые уловки, лишь бы вернуться в Париж. Ее доверчивость тронула меня, и с этой минуты мы стали союзницами».

Нетрудно представить себе, каким волнением охвачен пансион в то утро. На всех этажах слышны смех и возгласы, девушки толпятся у окон — им не терпится увидеть завоевателя Италии. Мрачна только Эмилия, дочь Франсуа де Богарне и кузина Гортензии. Тот, кто — осмелюсь сказать — «по свойству» стал ее дядей, решил выдать ее за Антуана Лавалета, одного из своих адъютантов. А ее сердце было отдано в то время Луи Бонапарту, брату генерала. Но оспаривать решение великого человека уже невозможно. При виде своего суженого Эмилия цепенеет: розовая кукольная физиономия, маленькие глазки, носик пуговкой. У него уже, кажется, даже брюшко есть, и покоится оно на маленьких ножках. Но она тут же смягчается: как только они остаются наедине, он говорит ей:

— Мадемуазель, у меня ничего нет, кроме шпаги и благожелательности моего генерала; к тому же через две недели я отбываю в Египет. Откройте мне свое сердце. Я чувствую, что всей душой полюблю вас, но этого недостаточно. Если этот союз вам не по душе, скажите прямо. Я добьюсь, чтобы меня удалили, вас больше не станут мучить, а я сохраню вашу тайну.

Племянница Жозефины опустила глаза и вместо ответа протянула «жениху» букет, который держала в руке. Их окрутили без шума, поскольку отец Эмилии эмигрировал, а разведенная мать вторично вышла замуж за ослепительно черного мулата. Немногие дни, проведенные с мужем после брачной церемонии, не победили отвращения Эмилии. Далеко нет!

«Представь себе, Флавия, — напишет она своей конфидентке, — что сердце твоей бедной подруги бесповоротно и против воли отдано повелителю, который вооружен всеми правами на нее, но совершенно ей не известен, так что неделей раньше она не знала даже, как его зовут, человеку, о котором она может судить, несмотря на по-видимому благородный его характер, лишь по впечатлению от внешнего облика, а тот кажется ее предубежденным глазам и сердцу невыносимым. Как видишь, я дошла до того, что готова тебе заявить: я была бы менее несчастлива с любым другим».

А потом ее тронут достоинства Лавалета — его прямота, порядочность, благородство чувств. Они взволнуют ее, и она забудет про слишком короткие ноги, слишком маленький нос и глаза. Она оценит натуру и сердце мужа и полюбит его всеми силами души. Что до него, то он полюбил Эмилию, как только Гортензия в Сен-Жерменском саду подвела к нему свою зардевшуюся подругу, самую хорошенькую из пансионерок г-жи Кампан и будущую г-жу Лавалет, которой суждено стать героиней супружеской любви.

4 мая, в четыре утра, Бонапарт с Жозефиной и Бурьеном садится в карету. Еще накануне он объяснил Арно:

— В Париже много кричат, но не любят действовать. Сядь я на коня, за мной никто не последует. Завтра мы отбываем.

6 мая на постоялом дворе «Прованс», что на площади Белькур в Лионе, их встречает Евгений, который тоже примет участие в кампании. На другой день они садятся на судно и спускаются вниз по Роне, что позволяет им к ночи достигнуть Экса. Затем после долгого ночного переезда — около Оллиуля экипаж чуть не перевернулся — Бонапарт вскакивает в седло, обгоняет берлину и, въезжая в Тулон, кричит часовым:

— Я командующий армией Бонапарт.

Четверть часа спустя г-жа генеральша с сыном останавливается у Интендантства. В Тулоне находятся армия, флот, ученые, вся будущая Империя, начиная от Луи, который в свое время станет зятем Жозефины и королем Голландским Людовиком, Мюрата, зятя Наполеона, который станет королем Неаполитанским, Евгения, который станет вице-королем Италии, до генералов Бертье, Даву, Ланна, Мармона, Дюрока. Здесь Клебер и Дезе, которые исчезнут в 1800.

Жозефина объявляет, что она переутомилась. Ах, как пошел бы ей на пользу сезон на водах! Накануне войны она «сказывается больной». К тому же ходит слух, что где-то между Мальтой и Корсикой крейсирует английская эскадра. Креолка стенает. Неужели ей третий раз в жизни придется очутиться под вражескими ядрами? И Бонапарт решает оставить жену во Франции. Пусть отправляется на воды, а к нему приедет позже.

Она пишет дочери.

«Я уже пять дней в Тулоне. Дорога меня не утомила(!), но я очень огорчена тем, что так поспешно, даже не попрощавшись, рассталась с тобой и милой Каролиной. Впрочем, я несколько утешаюсь тем, что вскоре обниму тебя, дорогая дочь. Бонапарт не хочет, чтобы я плыла с ним: он желает, чтобы до путешествия в Египет я съездила на воды. Он пришлет за мной через два месяца. Таким образом, я буду еще иметь удовольствие прижать тебя к сердцу и уверить, что очень люблю свою Гортензию».

Жозефина побывала на корабле «Восток», на котором в шесть часов 19 мая займут места ее муж, сын и зять. Из Интендантства, откуда открывается вид на рейд, Жозефина наблюдает за отплытием эскадры и машет платком под грохот пушек и оркестров.

«Он наконец уехал, — отмечает Баррас. — Сабля удаляется…»

А что же Жозефина? Она плачет. Конечно, она теперь сможет вернуться к Ипполиту; конечно, она избежала долгой разлуки с Парижем, но эта мысль утешает ее меньше, чем обычно. Неужели она начинает любить мужа? Кажется, она все-таки отдает теперь себе отчет в том, что потеряет, расставшись с ним. Она, несомненно, оказалась сильнее к нему «привязана» в том смысле, какой влагался когда-то в это слово. И кроме того, отныне она станет предметом ненависти со стороны Люсьена и, в особенности, Жозефа, которому брат поручил ежегодно выплачивать ей 40 000 франков, то есть 200 000 в наших деньгах. Это вполне достойное содержание для жены командующего армией, но это ничто, когда у вас долги и большие запросы. При мысли о зависимости от деверей Жозефина делает гримасу. Поэтому Бонапарт — он обещал ей это — напишет 2 9 мая брату: «Если будешь общаться с моей женой, прошу отнестись к ней уважительно».

Жозефина проводит в Тулоне еще неделю в ожидании новостей, которые привезло авизо «Охотник», 23 нагнавшее «Восток» на широте мыса Коре^[172] и в тот же день направившееся обратно в Тулон. Прожив еще несколько дней на Йерских островах в доме г-на Филя, Жозефина снова пускается в дорогу — теперь в Пломбьер^[173]. Она не забывает о делах, связывающих ее с компанией Боден; вот почему 10 июня она пишет из Лиона своему дорогому Баррасу: «Я узнала, что генерал Брюн делает все возможное, чтобы расторгнуть сделку с компанией Боден. Напишите, пожалуйста, генералу Брюну и вступитесь за нее. Мы оба заинтересованы в ней, и я надеюсь, дорогой Баррас, вы не допустите, чтобы с этой компанией обошлись так бесчестно. Написав генералу Брюну, вы окажете ей услугу, и я прошу вас не терять времени. Вам известно, что я весьма заинтересована в этих людях».

И вот Жозефина в Лотарингии, в Пломбьере с «гражданкой Камбис» и г-жой де Крени, которая именуется теперь «дорогой крошкой». Она живет напротив гостиницы «Для дам» в пансионе Мартине, «весьма почтенном доме», хозяева которого «напоминают Филемона и Бавкиду»^[174]. Не присоединился ли к ней в Лионе Шарль? Или только еще собирается приехать? Неизвестно. Теперь она говорит о муже в иных, нежели раньше, выражениях. Свидетель тому — ее письмо Баррасу: «Я написала вам позавчера, дорогой Баррас. Боюсь, что письмо не дошло до вас: я не знала толком, какие формальности надо выполнить для его отправки. Я просила вас, дорогой Баррас, почаще писать мне, что у вас нового, и сообщать мне известия о Бонапарте, как только они к вам поступят, Мне они совершенно необходимы. Я так удручена разлукой с ним, что мною владеет непреодолимая тоска. К тому же его брат, с которым он постоянно переписывается, так отвратительно ведет себя со мной, что я вечно тревожусь, находясь вдали от Бонапарта. Я знаю, мой деверь сказал одному из своих друзей, передавшему это мне, что не успокоится, пока не рассорит меня с мужем; это человек подлый и мерзкий, в чем вы еще убедитесь…»

Дальше следует пожелание, чтобы Баррас приехал к ней:

«Мне хотелось бы, дорогой Баррас, чтобы вам прописали воды в Пломбьере и вы решились приехать сюда. В самом деле, с вашей стороны было бы очень любезно подхватить какую-нибудь болезнь, чтобы доставить мне удовольствие…»

Памятуя, как гневался ее супруг во время Итальянской кампании на эпистолярную леность жены, она настоятельно просит Барраса пересылать ей письма, которые правительство получит из Египта, и непременно отправлять туда ее собственные: «Вы же знаете его и представляете, как он рассердится, не получая вестей от меня. Последнее письмо, что он мне прислал, было очень нежным и чувствительным. Он велит мне поторопиться с приездом, говорит, что не может жить без меня. Поэтому я тороплюсь закончить предписанное мне лечение и побыстрей отправиться к Бонапарту, которого очень люблю, несмотря на все его мелкие недостатки…»

«Мелкие недостатки» Бонапарта! Жозефина низводит эпопею и великого человека до восхитительного масштаба!

Жозефина добросовестно лечится. Каждый день она ходит к источнику Капуцинов, вода в котором поднимается на поверхность, не теряя содержащегося в ней саза, и который вот уже несколько веков слывет целебным для бесплодных женщин. История пломбьерских вод теряется во тьме времен: еще Лабиен, сподвижник Цезаря, охотясь в этих краях, заметил, что одна из его собак вернулась к нему мокрой и дымящейся: пес искупался в источнике, именуемом сегодня ключ Распятия.

Между двумя стаканами воды Жозефина совершает прогулки на ферму Жако, в Мулен-Жоли, в Да Фейе, беседку, возвышающуюся над прелестной долиной Ажоля. Она принимает гостей, наносит визиты, добивается приглашения к коллеге Барраса директору Ребелю, который тоже лечится на водах, но по-военному: его безопасность обеспечивают два батальона пехоты и шестьдесят драгун.

20 июля, когда Бонапарт только что покинул Мальту, Жозефина подрубает повязки из Мадраса, в которых так удобно погружаться в знаменитый источник Капуцинов — они отлично предохраняют волосы от паров горячей воды. Она болтает с «генералом Коллем и гражданином Латуром», когда г-жу Бонапарт зовет Адриена де Камбис, наблюдающая с балкона за улицей; по ее словам, внизу бегает прелестный песик. Жозефина, обожающая собак, бросается на балкон. Генерал и Латур — за нею. И тут происходит несчастный случай. Не выдержав тяжести, балкон обрушивается, и все четверо летят вниз с высоты пятнадцати футов; мужчины падают на нога, женщины — на мягкие места. Оглушенная Жозефина истошно вопит. У нее все болит! Пломбьерский врач Мартине бросает кровь «супруге молодого героя». После этой панацеи тех времен он заставляет пострадавшую выпить «чаеобразный отвар арники», а затем купает все еще рыдающую Жозефину в горячей воде.

«Прежде чем отправить ее купаться, я прописал ей промывательное, — рассказывает он. — Оно отлично подействовало, и больная помочилась. Затем на те части тела, которыми она ударилась о мостовую и которые были особенно сильно зашиблены, я поставил пиявки, а затем вторично приложил их к набухшим геморроидальным сосудам…» С помощью всех врачей, практикующих в Пломбьере, он наложил на очаровательные ягодицы пациентки компрессы «с горячими и смягчающими тоническими средствами», а также «с картофелем, отваренным в воде». Наконец — форменное боевое донесение! — он гордо уточняет, «что с помощью промывательного постоянно очищал живот пациентки». Эта терапия, чтобы не сказать тактика, принесла ему позднее стипендию для сына и пенсион для дочери.

Тем не менее Жозефина, видимо, ужасно страдает. Возможно, даже больше, чем гражданка Камбис, хотя у той перелом бедра. Через двенадцать дней после происшествия г-жа Бонапарт пишет Баррасу: «Пользуюсь первым смягчением болей после моего падения, чтобы поблагодарить вас, дорогой мой Баррас, за участие, которое вы мне выказали, и за очаровательное письмо, присланное мне вами. Новое доказательство вашей дружбы, оно пролило бальзам на мои раны. Я с трудом оправляюсь после падения, дорогой Баррас, и не могу еще ходить. У меня ужасно болят поясница и низ живота. Меня заставляют каждый день принимать ванны. Врачи ждут, пока я немного окрепну, — тогда они пропишут мне душ, единственное, как они считают, средство поставить меня на ноги. Покамест же я ужасно страдаю».

Однако, если верить доктору Мартине, написавшему Баррасу четырьмя днями раньше, Жозефина уже чувствовала себя лучше и вновь стала принимать душ.

«Гражданин директор, сегодня (28 июня) имею сообщить хорошие сведения о нашей интересной и доброй больной, Я прописал ей душ, который она с успехом принимает. Продолжаются еще боли в поясничной области, но они не влияют на сон и аппетит пациентки. Надеюсь, что завтра она выйдет на прогулку…»

К счастью, «интересную и добрую больную» несколько развлекло присутствие лакея-парикмахера, которого она подыскала тут же на водах и возьмет с собой, когда сможет покинуть Пломбьер. Его зовут Кара, и этот Фигаро до такой степени разговорчив, что заставляет улыбаться Жозефину и до слез хохотать Гортензию, за которою мулатка Эфеми съездила в Сен-Жермен.

У постели Жозефины постоянно дежурит командир батальона Лаори, который испросил отпуск «для ухода» за той, что была замужем за его другом Богарне. Жозефина тут же пишет Баррасу: «Мне было бы очень отрадно, дорогой Баррас, отблагодарить его за все заботы, сумев помочь ему в Получении должности генерал-адъютанта». Очень печально для Жозефины, что Баррас не нашел возможности произвести в вышеупомянутый чин того, кто, как он писал, счел долгом своим «проявить интерес» к месту — да простятся мне такие слова, — которое зашибла себе Жозефина. Эта «неблагодарность» привела Лаори в ряды оппозиции, почему в 1812 он и последовал за генералом Мале^[175] в его попытке свергнуть Империю. Известно, что участие в этой авантюре кончилось для него расстрелом в Гренеле.

Жозефина от природы добра. Ходатайствовать за кого-нибудь для нее так же естественно, как дышать. Еще из Пломбьера она рекомендует Баррасу своего приятеля по курорту генерала Бернонвиля, «отправляющегося в Париж, чтобы заинтересовать вас его делом и тем самым помешать несправедливости, которую ему хотят причинить». Она горячо поддерживает хлопоты Ремюза, домогающегося «места помощника начальника первого департамента военного министерства» и «во всех отношениях заслуживающего, чтобы ему отдали предпочтение, поскольку он давно работает по административной части». И так — со всеми, вплоть до жандармского фельдфебеля в Пломбьере, прибегшего к помощи гражданки Бонапарт и поддержанного ею.

В каждом из писем она жалуется на здоровье. «Я получила от Бонапарта очаровательное письмо, — сообщает она Баррасу. — Он пишет, что не может жить без меня, и велит мне плыть к нему в Неаполь. Я была бы счастлива, если бы здоровье позволило мне тотчас же отправиться в путь, но лечению моему не видно конца. Стоит мне простоять или просидеть минут десять, как у меня поднимаются отчаянные боли в пояснице и в низу живота. Я непрерывно плачу, хотя врачи уверяют, что через месяц со мной будет все в порядке. Если через две недели мне не станет легче, я вернусь в Париж. Вы не представляете себе, дорогой Баррас, как я страдаю!»

Наконец ей становится лучше, и она пускается в обратный путь. В Нанси ей подносят в театре лавровый венок, но она отказывается от него. Однако в конце представления — дают «Пари» — она принимает ветвь оливы, а на сцене поют куплеты, прославляющие Бонапарта.

Кого она принимает, вернувшись в Париж и почти выздоровев? Г-ж де Веле, Висконти, де Шовлен, де Ламет, де Кастелан, де Люсе и, конечно, де Крени и Амлен. Из мужчин — писателей и поэтов, например Андрие, Лебрена^[176], тогдашнего Пиндара, с самым непринужденным видом рассуждающего о своем «гении» и разгуливающего с полными карманами собственных стихов, которые он читает всем, кому попало; Буйи, уроженца Турени^[177], считающегося дальним родственником семьи де Ла Пажри. Шевалье Огюст де Деис, сочинитель патриотических песен, также узнает дорогу на улицу Шантрен, равно как Дешан, автор либретто оперы «Барды». Позднее он станет секретарем императрицы.

Она принимает Депре, былого сотоварища Андре Шенье и творца латинской оды, озаглавленной «Снежки». Самый веселый и талантливый среди посетителей — это, бесспорно, Дезожье, «олицетворенная песня», автор восхитительных маленьких комедий. Следует упомянуть также остроумного и плодовитого Гофмана^[178], который, несмотря на легкое заикание, проявляет удивительное мастерство спорщика. Иногда на улице Шантрен появляется брат Шенье^[179], пьесы которого «Карл IX» и «Кай Гракх» пользовались большим успехом, а также меланхоличный Легуве^[180] и переводчик Баур-Лормиан.

Жозефина сумела — правда, не без трудностей — привлечь в свой салон и Бернардена де Сен-Пьера^[181]. Разве он не воспел тропические острова? Серьезный и немного священнодействующий Вольне, чье сочинение о Египте и Сирии захватил с собой Бонапарт, также откликнулся на приглашение гражданки Бонапарт. Он говорит по-арабски, жил на Среднем Востоке, поэтому на улице Шантрен почтительно внимают его речам. Захаживает к генеральше Бонапарт Лемерсье, автор трагедий и создатель строки, которую все повторяют, смеясь:

Бывает там и бывший секретарь будущего Людовика XVIII поэт Арно, который не устает восхищаться ровным расположением духа «хозяйки дома», «легкостью ее характера» и «благожелательностью, оживлявшей ее взгляд». Больше всего ему нравилась в ней «томность, от рождения присущая креолкам и чувствовавшаяся в каждой ее позе и движении».

Буйи, еще один завсегдатай улицы Шантрен, тоже был очарован «врожденной грацией» Жозефины. «Это не были уже элегантный тон и прельстительная галантность, которые я встретил в обществе в 17 88. Однако на собраниях у Жозефины чувствовались еще драгоценные остатки этих совершенных образцов изящества и хорошего тона».

Сколько раз до драмы, разыгравшейся 19 июля, Бонапарт мысленно переносился назад к «несравненной» Жозефине? Он удачно высадился в Александрии и после первого боя с мамелюками двинулся на Каир.

1 9 июля он находился в Вардане — или Уардане. Бурьен, державшийся чуть поодаль, видел, как он говорил с Бертье, адъютантом последнего Жюльеном и, в основном, с Жюно. Бонапарт выглядел более бледным, чем обычно. Бурьен заметил у него даже «нечто вроде конвульсий в лице и потерянности во взгляде». Несколько раз он бил себя по голове. Никогда еще секретарь не видел его «таким раздраженным, таким озабоченным». Бонапарт «с искаженным лицом» подошел к нему и «изменившимся голосом», «отрывистым и суровым тоном» бросил:

— Вы вовсе не преданы мне. Будь это не так, вы осведомили бы меня обо всем, что мне сейчас рассказал Жюно. Вот настоящий друг! Жозефина… А я за шестьсот лье от нее… Вы должны были мне это сказать. Жозефина! Так обмануть меня!.. Она… Горе им! Я истреблю все это племя вертопрахов и блондинов!.. А с ней — развод! Да, развод! Публичный, громкий скандал!.. Я должен написать, что все знаю… Это ваша вина: вы обязаны были мне сказать!

Он знает все. И ему до ужаса тяжело… Мало-помалу он приходит в себя, сохраняет ясную голову и через день выигрывает битву при пирамидах. Но улыбка ни разу не озаряет его лицо. Он печален, страшно печален даже 24 июля, вступая в Каир.

В тот же вечер, в палатке, разбитой под Гизой, Евгений пишет матери: «Милая мама, мне надо столько рассказать тебе, что я не знаю, с чего начать. Бонапарт вот уже пять дней грустит, и началось это после его разговора с Жюльеном, Жюно и самим Бертье. Этот разговор подействовал на него сильнее, чем я мог предположить. То, что я расслышал, сводится к следующему: Шарль ехал с тобой в карете и вылез только в трех перегонах от Парижа, ты виделась с ним в Париже, была с ним в Итальянской опере, в четвертой ложе, он достал тебе твою собачку и даже сейчас находится подле тебя; вот что я понял из услышанных мной отдельных фраз. Ты понимаешь, мама, что я этому не верю, но бесспорно одно: генерал сильно задет. Тем не менее со мной он держится еще более дружески. Своим поведением он хочет сказать, что дети не отвечают за грехи матери, но твоему сыну хочется верить, что все эти сплетни сфабрикованы твоими недругами. Генерал любит тебя по-прежнему и хочет лишь одного — обнять тебя. Надеюсь, что после твоего приезда все будет забыто».

На другой день из дома Элфи-бея в Каире Бонапарт пишет Жозефу и ставит брата в известность, что у него «много семейных огорчений, потому что завеса тайны разорвалась». Он вздыхает: «Как печально положение того, в чьем сердце одновременно живут самые разные чувства к одной и той же особе!»

Надеясь вскоре возвратиться во Францию, хотя в следующем месяце разгром французской эскадры под Абукиром^[182] сделает его пленником собственной победы, Бонапарт излагает брату свои женоненавистнические воззрения: «Устрой так, чтобы к моему приезду у меня появилось сельское пристанище под Парижем или в Бургундии. Я рассчитываю провести там взаперти всю зиму. Мне опостылела человеческая природа. Я нуждаюсь в одиночестве и безлюдьи. Великие дела вызывают у меня только скуку. Чувства во мне увяли. Слава приелась. В двадцать девять лет я совершенно опустошен. Мне осталось лишь сделаться законченным эгоистом. Дом я рассчитываю оставить за собой. Я никогда никому его не отдам».

Оба письма — и от Евгения, и от Бонапарта, равно как вся корреспонденция Восточной армии, были перехвачены Нельсоном. Без особой щепетильности их отослали в Лондон, и 24 ноября «Морнинг Кроникл» опубликовала их по-английски и по-французски.

В следующем месяце перехваченные письма были перепечатаны в Париже, но по настоянию Барраса строки, адресованные Бонапартом брату и Евгением — матери, были купированы. Жозефина, возможно, и не держала в руках номер «Морнинг Кроникл», но, несомненно, была введена Баррасом в курс дела. Нетрудно представить себе ее беспокойство. Гибель флота прерывает всякую связь с Египтом, и «неверная супруга» не может больше сноситься с мужем. Быть может, она надеется вновь завоевать его, оказавшись с ним лицом к лицу, и внушить ему, что все это — низкая клевета. Но полагает ли она, что все «устроится» и после возвращения из Египта Луи 11 марта 1799? От него она получает подтверждение своего несчастья, но тем не менее деверь ее привозит Жозефу письмо, написанное еще несколько месяцев назад. В нем Бонапарт наказывает брату: «Отнесись с почтением к моей жене, навещай ее иногда; я просил Луи дать ей кое-какие добрые советы». Тем не менее клан отказывается видеться с Жозефиной и не отвечает на ее приглашения. «Советы» касательно Шарля пошли, видимо, в прок: любовники поссорились, разумеется, на время, а, может быть, Жозефина позволила ухаживать за ней красавчику Жану Сильвену Ави, адъютанту Барраса. Более вероятно другое: склонность к «хоженым тропам», кажется, побудила ее возобновить обмен фантазиями с Баррасом. По возвращении из Пломбьера она написала ему: «Дорогой Баррас, я приехала ночью. Моей первой заботой было узнать, что у вас нового… Позвольте навестить вас сегодня в девять вечера. Распорядитесь, чтобы никто не мог войти. До свиданья. Ваш друг».

Она видится с Баррасом тем чаще, что не перестает докучать ему просьбами. Во-первых, она задумывает выдать Гортензию за Жака Ребеля, командира батальона и сына директора, который видел девушку в Пломбьере. Баррасу поручается организовать их встречи в Гробуа, но замысел не удается: директор не счел партию достаточно блестящей для своего сына. Этот отказ сделает Гортензию в свое время королевой Голландии. А кроме того — и в первую голову, — остаются дела: Жозефина ходатайствует перед своим бывшим любовником за компанию Лагранж и, главное, за компанию Боден, репутация которой весьма пошатнулась. Особенно прискорбно выглядит одна сделка с реквизированными и не оплаченными быками. Бодена берут под арест, затем, правда, выпускают благодаря Бото, секретарю Барраса, но у компании подрезаны крылья, и в бумагах директора мы находим подписанное Жозефиной письмо такого содержания: «Ей не удержаться на плаву, если никто не выступит на ее защиту; компания добивается не нового контракта, а выполнения того, который уже существует… Рассчитываю на вашу помощь: компания никогда не испытывала большей нужды в этом, чем сейчас».

Директору клевещут на Жозефину, и она защищается тоном обиженной любовницы:

«Сведите меня лицом к лицу с этой женщиной, и вы узнаете правду. Вы увидите, дорогой Баррас, что я не переставала любить и уважать вас и умру от горя, если чем-нибудь вас скомпрометирую. Я хочу завтра же поговорить с вами. Дайте знать, можно ли заехать к вам от пяти до половины шестого. Я не могу жить с мыслью, что вы хоть на секунду поставите под сомнение мою привязанность к вам: она будет жить, пока живу я».

А как же Шарль?

Пронюхал ли он что-нибудь? Не ревнует ли к Баррасу? Он тоже разыгрывает из себя уязвленного любовника и адресует Жозефине резкое письмо, где обзывает ее всеми словами, какие только может найти одураченный влюбленный. Жозефина пересылает письмо своей подруге и конфидентке г-же де Крени и прибавляет: «Сделайте мне удовольствие, милая крошка, прочтите письмо, которое я только что получила, призовите к себе автора его и узнайте, какие мотивы продиктовали ему подобное послание. Я нахожу это письмо столь неподобающим и незаслуженным, что не дам себе труда отвечать и, не чувствуя за собой ничего, в чем могла бы себя упрекнуть, ясно вижу, что со мной ищут разрыва. Этого добиваются уже давно, но средства следовало бы все же избрать более честные и менее лицемерные».

Набросав несколько адресованных Шарлю строк касательно дел, она добавляет: «Прошу вас уделить мне минутку для разговора об одном интересующем меня предмете. Вы можете быть уверены, что после этого свидания, которое будет последним, я не стану докучать вам ни письмами, ни своим присутствием. Когда честная женщина обманута, она уходит молча».

«Честная женщина» умеет прощать не хуже, чем просить прощения, и вскоре после возвращения Луи она мирится со своим драгоценным Ипполитом.

21 апреля Жозефина за 325 000 франков покупает Мальмезон, жилище, при упоминании о котором на ум приходит ее имя и где она будет в дальнейшем так часто проводить время. Четыреста арпанов земли, виноградники, дающие терпковатое, но превосходное вино, здание с крыльями и черепичной кровлей. Мечта! В акте о продаже фигурирует сумма лишь в 225 000 франков, что на десять тысяч франков снизило налог на переход имущества. Это имело лишь второстепенное значение, поскольку Жозеф воспользовался письмом Бонапарта и перестал выплачивать Жозефине ее содержание. Поэтому для вступления во владение поместьем ей не хватало 15 000 франков, которые внес управляющий Жан Люилье при условии, что за ним сохранят его место.

Вскоре Ипполит, примирившийся с Жозефиной, начинает чувствовать себя там, как дома. Он так входит в роль члена семьи, что одна из соседок будет введена этим в заблуждение: «Ее видно еще с дороги, вечером, при лунном свете, когда она в белом платье и вуале опирается на руку своего сына (!) в черном или голубом фраке; это производит фантастическое впечатление: кажется, будто это две тени…»

Гойе, председатель Директории, женатый на своей кухарке, читает Жозефине мораль, но она отказывается разорвать связь, «хотя последняя и идет к концу».

— В таком случае, разойдитесь. Вы скажете, что вы с господином Шарлем питаете друг к другу только дружбу, но если эта дружба настолько исключительна, что побуждает преступать светские условности, я посоветую вам то же, что посоветовал бы, будь здесь замешана любовь: разойдитесь, потому что дружба, так мало считающаяся с прочими чувствами, станет для вас всем. И поверьте, принесет вам только горе.

Жозефина часто принимает Гойе в Мальмезоне и кокетничает с ним, что прибавляет директору резвости. С Баррасом у нее ничего не получается, с Шарлем дела обстоят еще хуже. Ипполит наверняка ее обманывает! «Разрыв», о котором она говорила г-же Крени, вскоре оказывается, видимо, окончательным: примирение продлилось всего одну весну. Жозефина совершенно обескуражена. «С тех пор, как я живу в деревне, — пишет она Баррасу, — я настолько одинока, что большой свет страшит меня. К тому же я так несчастна, что не хочу быть предметом сострадания для ближних. Хоть вы, дорогой Баррас, и любите своих друзей, даже когда они в несчастье, я приеду к вам только ради вас и только в отсутствие посторонних. Поэтому будьте добры сообщить мне, когда сможете пригласить меня к завтраку. Я нарочно приеду из Мальмезона и окажусь у вас в девять утра. Мне необходимо побеседовать и посоветоваться с вами. Вы не можете отказать в этом жене Бонапарта и вашему верному другу».

«Посоветоваться с вами…» Не узнала ли Жозефина, что ее муж публично афиширует свою связь с красавицей Полиной Фурес, которую его солдаты прозвали «Клеопатрой Бонапарта», а их офицеры — «Красоточкой»? Известно ли было Жозефине, что Наполеон действительно влюбился в эту юную каркасонскую модистку, которая, переодевшись кавалеристом, из любви последовала за мужем в Египетскую армию?

В самом деле, до Бонапарта дошло, что англичане обнародовали его письмо к Жозефине и письмо Евгения к своей матери. Вся Европа убедилась, что он обманутый и одураченный муж. Вся Европа слышала о его решении развестись. Простить жену? Об этом не может быть речи. Поэтому он поднимает шум вокруг своего романа и устраивает так, чтобы все знали: он не разыгрывает из себя безутешного мужа. Он так хорошо исполняет свою роль, что англичане и не подозревают обмана. Перехватив Фуреса, отправленного с депешами к Директории, чтобы у Бонапарта были развязаны руки, они немедля высаживают мужа Красоточки на берег Египта и со смехом желают ему удачи.

Бонапарту удается развести супругов Фурес, он даже предлагает своей любовнице жениться на ней в случае, если она родит ему ребенка. Бонапарт убивается:

— У этой дурочки ничего не получается!

— Честное слово, не по моей вине, — смеется она.

С Красоточкой обращаются, как с «царицей Востока», и многие считают, что она вот-вот наследует Жозефине. Бонапарт не зашел, однако, так далеко, чтобы захватить с собой свою султаншу, когда, узнав, что Италия потеряна и враг угрожает границам Франции, он решил бросить армию, сесть на небольшой фрегат «Мюирон»^[183] и вернуться во Францию.

— Меня, возможно, захватят в плен англичане, — сказал он «Клеопатре». — Ты должна подумать о моей славе. Что только не скажут обо мне, если на моем корабле окажется женщина?

Тем не менее он твердо решил не видеться больше с изменницей Жозефиной.

Жозефина плохо отдает себе отчет в серьезности положения, и это непонимание побуждает ее приписать к письму Гортензии брату следующие строки: «Я жду минуты, когда соберутся все, кого я люблю; тогда мне не останется ничего больше желать, особенно если я найду Бонапарта таким же, каким он меня покинул и каким должен был бы навсегда для меня остаться; тогда, дорогой Евгений, (будет) забыто все, что я выстрадала из-за нашей с ним разлуки…»

Письмо датировано 4 октября, а Бонапарт уже три дня находится в Аяччо; еще через два дня он отплывет во Францию.

Жозефина обедала в Люксембургском дворце у председателя Директории Гойе, когда принесли телеграфную депешу^[184] от 9 октября: Бонапарт высадился во Фрежюсе.

Жозефина поднялась.

— Председатель, — сказала она, — не бойтесь, что Бонапарт вернулся с роковыми для свободы намерениями. Но вам необходимо объединиться, чтобы помешать негодяям завладеть им. Я еду навстречу ему: для меня важно, чтобы меня не обогнали его братья, которым я всегда была ненавистна.

Она бросается вместе с Гортензией в карету и по Бургундской дороге летит навстречу мужу. Сердце ее учащенно бьется, она считает каждый поворот на пути. Удастся ли ей вымолить прощение за свои измены? Окажет ли и на этот раз действие ее обаяние? Но ей уже тридцать семь лет! После возвращения из Пломбьера Гортензия чуть было не вышла замуж! Жозефина могла бы стать бабушкой! Что делать, если «Бонапарт», как она по-прежнему его называет, потребует развода? Она задолжала поставщикам миллион! Мальмезон тоже не оплачен. На улице Победы она больше не у себя. С Шарлем все разладилось. Они видятся лишь время от времени, когда этого требуют дела. Баррас? Не перестанет ли и он принимать ее, когда она сделается ничем?

Она проезжает Санс, потом Жуаньи. Вот Осер, Шалон, Макон… «В каждом городе, — рассказывает Гортензия, — в каждой деревне были воздвигнуты триумфальные арки. Когда мы останавливались менять лошадей, народ теснился вокруг нашей кареты и спрашивал нас, вправду ли прибыл его „спаситель“: этим именем называла тогда генерала вся Франция».

По мере приближения к Лиону Жозефина приободряется. Если ей удастся поговорить с мужем первой, она спасена. Но 1 2 октября она узнает о катастрофе: Бонапарт миновал накануне Лион, но поехал по Бурбоннезской дороге через Кон, Невер и Мулен! Ей кажется, что вокруг все рушится. Жозефина закрывает глаза. Словно в кошмарном сне, она видит уже, как Жозеф разговаривает с братом. Ей мерещится, что они оба уговариваются, что нужно предпринять для скорейшего развода.

В шесть утра 16 октября Бонапарт прибывает в Париж и застает дом пустым. Сомнений нет, клянется он, она уехала с Шарлем.

— Египетские воители похожи на героев, осаждавших Трою: их жены хранят им верность не лучше.

Гнев его «страшен и глубок». Перед отъездом из Египта он написал Жозефу: «Друг мой, я рассчитываю вскоре вернуться во Францию. Получил твое письмо через Тунис. Позаботься о процедурной стороне, чтобы развод можно было начать сразу по моему приезду. Высылаю тебе доверенность на ведение дела. Мое решение бесповоротно. Знаю, что ты его одобришь… Иногда я чувствую себя очень несчастным. Но мне двадцать девять. Забвение еще придет…»

Жозеф не получил письма и процедурными вопросами не занялся. Ну что ж, дело можно ускорить. И его ускорят! Разумеется, Евгений старается успокоить отчима. Генерал не должен ничего решать, не повидавшись с женой. Старый — ему уже восемьдесят пять лет — маркиз де Богарне и тот, приехав из Сен-Жермена, нового своего местожительства, умолял Бонапарта не «навлекать отчаяние на его седины».

— Каковы бы ни были ее прегрешения, простите их!

Но весь клан с г-жой Летицией во главе — начеку. Жозеф не перестает чернить Жозефину. Он собирает сплетни и без устали толкует брату о Шарле, любовнике, превратившем в посмешище его, чтимого всей Францией! Он напоминает о долгах, о прошлом «Розы», о темных делах, к которым она припутала его имя. Поэтому решение принято: он разводится. Он клянется в этом.

Но на глазах у него слезы.

Колло, поставщик Итальянской армии, «коренастый человек с лицом выбеленного негра», который часто оказывал разные услуги генералу, входит в кабинет Бонапарта. Он видит, как тот с бешенством ворошит дрова в камине.

— Как! — восклицает финансист. — Вы хотите оставить жену?

В самом деле, в Париже только и речи, что о разводе Бонапарта. С каминными щипцами в руках тот бросает в ответ:

— Разве она этого не заслужила?

— Не знаю, но время ли сейчас этим заниматься? Подумайте о Франции. Ее взоры обращены к вам. Она ждет, что вы каждую свою минуту посвятите ее спасению. Если она заметит, что вы погрязли в семейных раздорах, ваша слава улетучится: вы станете для нее всего лишь мольеровским мужем. Оставьте прегрешения жены и начните с возрождения государства.

— Нет, — яростно перебивает Бонапарт, — ее ноги больше не будет у меня в доме. Какое мне дело, что об этом скажут! Пусть поболтают день-другой, на третий перестанут. Что такое чей-то развод при таком нагромождении событий! Моего никто не заметит. Моя жена будет жить в Мальмезоне. Я останусь здесь. Публика достаточно осведомлена, чтобы заблуждаться насчет причин разрыва.

Колло пытается бороться.

— Ваша неистовость доказывает мне, что вы все еще влюблены в нее. Она появится, извинится, вы простите ее и успокоитесь.

Стиснув себе руками грудь, Бонапарт кричит:

— Я? Прощу ее? Никогда! Слышите, никогда!