Журнал «Вокруг Света» №02 за 1971 год

Возвращение маркиза де Биннеля

Еcли верить западной прессе, современный мир переполнен одиночками, одержимыми маниакальной страстью совершать политические убийства. Одиночка стрелял в Дж. Ф. Кеннеди в Далласе. Одиночки зверски расправились в Бомбее с индийским коммунистом Кришна Десаи, членом местного городского собрания. Наконец, выстрелы в советского солдата, стоявшего в карауле у памятника советским воинам в Тиргартене, как пытаются это представить, также якобы являются акцией одиночки.

В свое время о Гитлере и его сторонниках в период зарождения германского фашизма западные журналисты тоже снисходительно писали как об изолированной, не представляющей никакой серьезной опасности кучке озлобленных фанатиков.

Автор помещаемого ниже очерка вот уже несколько лет — как во время своих журналистских поездок, так и дома, работая над иностранной прессой, — постоянно брал на заметку все, что имело отношение к возрождению фашизма после войны. Собранный материал позволил увидеть в тактике неофашистов разных стран много общего, а главное — некую связующую их действия цепочку.

В очерке речь идет прежде всего об ОАС. Многие считают, что ОАС (Организация секретной армии), объединяющая французских неофашистов, прекратила свое существование после поражения организованного ею путча в конце 1961 года в Алжире. Однако некоторые события последнего времени говорят о другом.

Формально ОАС возникла в феврале 1961 года, хотя впервые те силы, которые объединились в ней, дали о себе знать еще попыткой ультраправого путча в Алжире 13 мая 1958 года. Основателем ОАС был генерал Салан, командовавший в Индокитае, а затем в Алжире французскими колониальными войсками, в состав которых входил и зловещий Иностранный легион. Последний был создан еще в прошлом веке как специальное формирование для ведения колониальных войн. В Иностранный легион набирались отъявленные головорезы и авантюристы со всех концов света. Так, после разгрома гитлеровской Германии именно в нем нашли прибежище многие бывшие эсэсовцы. Позднее офицеры Иностранного легиона вместе с парашютистами Салана составили костяк ОАС. Целью ОАС было продолжение колониальной войны в Алжире «до победного конца», а также передача власти во Франции реакционным кругам с последующей расправой над коммунистами и другими левыми партиями.

После амнистии в июле 1968 года бывшие члены ОАС вышли из подполья или вернулись из эмиграции и приступили к сколачиванию своей партии. При этом на поверхность всплыла новая «сильная личность» — Жан-Жак Сюзини, бывший главарь коммандос из оасовских отрядов «Дельта». Последние отличались особым «рвением» во время путчей в Алжире, попытки организовать покушение на де Голля, а также при проведении тактики террора против представителей левых кругов и коммунистов (больше 12 тысяч покушений, свыше полутора тысяч убитых и пяти тысяч раненых — таковы некоторые итоги фашистского разгула ОАС). Первыми шагами Сюзини было установление связей с различными ультраправыми и реакционными организациями и группами, такими, как «Новый порядок», «Юнион-Друа», «Молодая Европа», «Запад», «Молодая нация», «Французское действие». Его цель при этом состояла в создании единого неофашистского блока. Параллельно оасовцы устанавливают контакты с западногерманской НДП, американскими ультра и даже, что весьма любопытно, с гангстерской организацией «Коза ностра», а также с итальянскими неофашистами, португальским «Народным движением национального действия» и многими подобными.

На следы международной активности оасовцев автор натолкнулся даже на Востоке. В частности, объектом их интереса стал Бал Тхакре, главарь ультрареакционной индийской организации «Шив Сена», открыто именующий себя «главнокомандующим индийских эсэсовцев». Этот прожженный демагог и политический делец спекулирует на трудностях в политическом и экономическом развитии Индии, на националистических и религиозных пережитках.

Факты убедительно говорят, что усиленно распространяемая версия об одиночках, вооруженных винтовками с оптическими прицелами, всего лишь миф. Фашизм пытается поднять голову. Он собирает силы. Говорить эту правду необходимо, ибо угроза фашизма продолжает существовать и сегодня.

Собрание

Пожевывая зубочистку — в свое время в ОАС его так и прозвали Зубочисткой, и эту старую привычку он сохранил и здесь, в Париже, — Жюль занял позицию у самого входа в зал «Мютюалите». Как командир отряда, обеспечивавшего охрану собрания, Жюль мог отсюда наблюдать за обстановкой и перед зданием, где были сосредоточены ударные группы, и внутри, в фойе, где находился резерв. Кроме того, только он, Жюль, адъютант Жан-Жака Сюзини, всемогущего шефа ОАС, знал в лицо всех главных участников сегодняшнего события. Их следовало сразу провести за кулисы.

Вопреки опасениям народу собралось много. Своих, из ОАС, Жюль узнавал сразу. Странно было видеть их снова вместе после стольких лет подполья и сугубой конспирации. Молодые петушки из «Нового порядка» и «Юнион-Друа» подходили шумными кучками, многие подвыпивши, задирали прохожих. Зато те, кто прошел школу ОАС, держались сдержанно и солидно: они шли как дельцы на совещание акционеров, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Иностранцы — греки, испанцы, португальцы и немцы — эти помалкивали и топали табуном, обычно зажав своего фюрера в середине. «Чтобы начать поход, нужно прежде всего собрать солдат-одиночек в армию», — вспомнил Жюль слова патрона.

Охранение затянуло песню. Жюль хотел было рявкнуть, чтобы прекратили, но передумал. Этим задиристым петушкам из «Нового порядка», едва разучившим пару-другую приемов каратэ и имевшим весьма туманное представление о дисциплине, конечно, было далеко до парашютистов генерала Салана, а тем более до коммандос из отрядов «Дельта».

Размышления Жюля о молодчиках адвоката Гальвера прервал подошедший связной.

— Слушай, Зубочистка, — прошепелявил он, — велели передать, что они начинают.

Жюль посмотрел вдоль улицы, где вдали стоял заслон полиции.

— Сообщи в президиум, — сказал Жюль, — что у меня все в порядке. Маркиза предупреди особо, что в зал затесалось несколько журналистов. Я их пропустил. Отделать мы их всегда успеем. Посмотрим, что и как они напишут о нас.

Там, в зале, началось пение. Потом басом забубнил Гальвер. Когда он объявил, что отныне 13 мая будет считаться «большим днем Франции» в честь исторического выступления армии и «истинных патриотов Франции» в Алжире в 1958 году, публика заревела. Глотки надрывали сразу несколько сотен. Жюль даже решил взглянуть на представление собственными глазами.

Честно говоря, вся эта затея вначале была ему не по нутру. Он предпочел бы тактику генерала Салана — опора только на узкий круг надежных ребят из армии и отряда «Дельта». Но воля шефа оказалась иной. И теперь Жюль видел, как успешно она претворяется в жизнь: хотя все прошлые годы судьба отнюдь не баловала оасовцев, Жан-Жаку Сюзини удалось собрать в этом зале немало единомышленников, куда больше, чем предполагал его верный адъютант.

Жюль не очень прислушивался, о чем говорили с трибуны. Он прекрасно знал, что главное произойдет не в зале, и с иронией наблюдал, как забравшийся после Гальвера на трибуну тощий тип с бакенбардами безбожно коверкал французский язык. Потом взял слово итальянец, назвавший типа с бакенбардами «наш греческий друг». Этот говорил внятно, выстреливая слова, как горошины из игрушечного ружья, о «героях-мучениках» Петене и Муссолини. Тут зал принялся орать: «Дуче! Дуче!», а многие вскочили и выбросили руки вперед в традиционном салюте. Некоторые вообще словно утратили рассудок. Они лупили мотоциклетными касками по подлокотникам, неистово топали ногами. Потом вдруг в зал из президиума поползла тишина, медленно, сначала в передние ряды, а потом все дальше и дальше. Когда Жюль посмотрел в сторону трибуны, на ней стоял маркиз.

— Друзья! — четко произнес Гальвер в председательский микрофон. — Перед вами человек, который будет говорить от имени Жан-Жака Сюзини.

Все снова стали орать и аплодировать. Маркиз поднял руку и дождался тишины.

— Я выступаю перед вами обезличенным, — сказал он, не повышая голоса, — потому что хочу, чтобы вы видели здесь не меня, а нашего вождя. Из своего заточения он говорит вам, что наступило время для решительных действий. К власти! К власти!

— Мы придем к власти! — рявкнул со своего места в микрофон Гальвер так, что задребезжали громкоговорители. — Мы придем к власти во что бы то ни стало!

В зале поднялся невообразимый рев. На трибуну полезло сразу несколько ораторов. Жюль взглянул на часы. Через десяток минут боссы должны были сойтись с глазу на глаз. Он заторопился проверить посты у запасного выхода, хотя в общем-то был спокоен за них — там стояли только свои ребята из «Дельты», все бывшие члены ОАС...

Жюль осторожно приоткрыл дверь. Вокруг овального стола сидели восемь человек. Говорил маркиз:

— Прежде всего ваши парни должны прекратить эти дурацкие манифестации с флагами, никому не нужные потасовки и прочую белиберду. Необходимо готовиться к настоящей атаке, молниеносной и стремительной, как бросок кобры... Все следует подчинить единой цели: дается сигнал, и через два часа несколько тысяч боевых групп, застав врасплох правительство и полицию, по заранее подготовленным спискам берут всех этих левых и либералов, и мы становимся хозяевами страны... Для такого удара нужно объединить наши политические усилия и материальные средства...

Жюль прикрыл дверь. Все шло по плану. Из зала доносился рев тех, кого привели с собой собравшиеся сейчас за овальным столом.

Фотографии человека, призывавшего летом 1970 года собравшихся в парижском зале «Мютюалите» к захвату власти, попали мне на глаза случайно в одной из французских газет. Знакомое лицо: короткий светлый бобрик над квадратным лбом, прищуренные от света юпитеров глубоко запавшие глаза, прямой нос и короткие усы над опущенным чуть влево ртом. Я разглядел даже перстень с черным сапфиром на мизинце руки, которая придерживала микрофон. Сомнения быть не могло. Я уже видел этого человека раньше за многие тысячи километров от Парижа, а если быть точнее, то в 1966 году в лаосской столице Вьентьяне.

Случайное знакомство

В ту осень во Вьентьяне переход к сухому сезону был особенно тяжелым. Все, что оставили после наводнения на улицах воды Меконга, высыхало и поднималось в воздух бурым облаком. Ил, ставший пылью, как ржавчина покрывал пожухлые деревья и стены домов. В барах и лавках появились обычно отсутствующие двери и занавески, но пыль проникала повсюду.

Кондиционер на вилле, где я снимал жилье, вышел из строя после того, как мутная жижа с рисовых полей, кишащая полудохлыми змеями, крысами и трупами собак, подступила к дому и замкнула электропроводку. Поскольку бедствие было всеобщим, приходилось дожидаться ремонта в очереди других пострадавших. А пока, спасаясь от полуденного зноя, я коротал свободное время в кондиционированной прохладе бара отеля «Ланг Санг». Здесь-то случай и свел меня с маркизом де Биннелем.

В полном одиночестве я клевал носом над «Лао пресс», единственной во Вьентьяне газетой на французском языке, когда вдруг услышал:

— Вы позволите, мсье?

Он был тщедушным, этот человек с военной выправкой и щеточкой аккуратно подстриженных усов. Ровный загар, уходивший за воротник армейской рубашки, свидетельствовал, что он не новичок в тропиках, а побуревшее от пыли правое плечо — что у него машина с баранкой на правой стороне. Такими пользовались на другом берегу Меконга, в Таиланде, где движение было левосторонним.

Тщедушный, не дожидаясь ответа, уселся за столик и тут же ткнул пальцем в мою газету.

— Это не французы, нет, это не французы, мсье! Вы, как я могу судить, немец, и, конечно, огорчены. Рвать с НАТО! Это безумие. Ведь опыт говорит нам, что только сотрудничество всех противников красных может принести необходимый эффект... Не правда ли?

Две недели наводнения, когда приходилось спать урывками, порядком вымотали меня, и, чтобы прогнать дремоту, мне требовалось некоторое время. А человек с того берега продолжал без всякой паузы:

— Сам я никогда не носил белого кепи Иностранного легиона, хотя и воевал в Алжире. Я, видите ли, дворянин и служил в танковых частях. Но я умею ценить настоящих солдат. Первый полк легиона, где было много ваших соотечественников с Рейна, в шестьдесят первом стал козырем генерала Салана... Сами события подталкивают Францию и Германию друг к другу... Я знаю, вы ведь приятель Эриха?

Все становилось на свои места. Эрих Глокенхайм, строивший сейчас во Вьентьяне протестантский собор, попав в плен в России, восстанавливал после войны вокзал в Орле. Однажды, уже во Вьентьяне, на террасе ресторана «У Росси», он поведал мне об этом с помощью тех обломков русского языка, которые ему удалось сохранить в памяти, а мой теперешний навязчивый собеседник, очевидно, был тому посторонним свидетелем.

— Должен вас огорчить, — начал я, но в это время в бар вошел китаец в серо-синем комбинезоне компании «Эйр Америка» и, не глядя на меня, сказал по-английски:

— Джо, самолет через двадцать семь минут.

Джо молча достал бумажник с монограммой и извлек из него визитную карточку и тысячекиповую кредитку. Карточку он положил передо мной, деньги — под недопитую бутылку пива «Клостер».

— До скорого, — сказал китаец за двоих, и они исчезли. На визитной карточке я прочел: Жозеф де Биннель, маркиз, менеджер отделения «Америкэн транспак лао», Нонгкай. И телефон. Бывший танкист, как видно, занимался теперь прибыльным, хотя и весьма сомнительным, с точки зрения закона, бизнесом — частными американскими перевозками между Лаосом и Таиландом через Меконг.

Второй раз судьба столкнула меня с маркизом в начале августа 1968 года в небольшом кафе на площади Нам Кын. Из переулка на большой скорости вылетел серый «лендроаер» и, громко гудя, принялся кружить «округ фонтана в центре площади. На борту машины красовался белый круг с двумя намалеванными в центре черными ступнями. Краска на этом знаке алжирских репатриантов — как правило, бывших оасоацев, называвших себя «черные ноги», что должно было означать их единоличное право на африканскую землю, — была, настолько свежей, что буквально вывалившийся из автомобиля де Биннель испачкал в ней свои шорты.

— Амнистия, друзья, амнистия, — бормотал он. — Бармен, повторить всем за мой счет. Я прошу вас, друзья! — Видно было, что маркиз уже здорово навеселе.

В кафе сидели несколько лаосцев и вьетнамцев, отдыхавших после дневного мотания по базару на жаре, и двое французов, вероятно преподаватели местного лицея, которые тотчас расплатились и вышли. Оставив кофе недопитым, встал из-за столика и я, ибо отнюдь не горел желанием наблюдать, как гулял на радостях получивший известие об амнистии оасовец. Маркиз Жозеф де Биннель показался мне тогда жалким осколком разгромленной и рассеянной фашистской организации, которая уже никогда не возродится вновь. Впрочем, позднее, просматривая западные газеты и журналы, я убедился, что ошибался...

Строго между джентльменами

Покончив с делами в «Америкэн транспак лао», де Биннель вылетел в Бангкок, впервые за много лет предъявив свой паспорт иммиграционным властям с чувством спокойного равнодушия. В бангкокском аэропорту он заплатил двадцать бат за проезд в город на автобусе, но не поехал на нем, а, держа розовый билет в руке, миновал вестибюль, где толпились американские офицеры и солдаты, и вышел на площадь.

— Хотите, я отвезу вас за этот билетик в своем такси, мистер? — спросил вынырнувший откуда-то таиландец в клеенчатой кепочке — у европейца в тропиках от такого головного убора давно выпали бы все волосы. Он подхватил чемодан де Биннеля и сунул ого в старый «опель».

На шоссе в Бангкок была настоящая давка, и маркизу казалось, что хобот зенитной пушки, которую тянул впереди на прицепе военный грузовик, выдавит ветровое стекло при малейшей оплошности водителя.

— Я доставлю вас в отель «Пичбури» в квартале Сомпрасонг, — не поворачивая головы, сказал таксист. — Шесть долларов номер, включая душ и кондиционер. Есть плавательный бассейн. Не люкс, конечно, но там вы будете вдали от любопытных глаз. Мистер Уэкс просил также передать, что он сам найдет вас там.

— У меня мало времени. Послезавтра я должен лететь в Дели, — проворчал де Биннель, не очень-то довольный отелем. Американцы могли бы устроить его и в «Ориентале».

— Он ничего не сказал об этом, мистер, — отрезал водитель.

Через два часа коридорный без стука открыл дверь номера де Биннеля и впустил розового седовласого старца, настолько свежего и холеного, что можно было подумать, будто дело происходит не в тропиках, а на Лазурном побережье. Бриллиантовая булавка в его галстуке была велика ровно настолько, чтобы не казаться фальшивой. Де Биннель поднялся навстречу гостю.

— Кам, — повелительно бросил старец коридорному, — пошли-ка кого-нибудь за прохладительным, а потом покарауль у дверей, сынок. Ведь нам есть о чем поговорить, маркиз? — отнюдь не вопросительным тоном произнес он.

Де Биннель уже привык к отсутствию приветствий в языке деловых людей Америки.

— Прошу вас, мистер Уже, — более почтительно, чем хотелось бы, сказал он. Ему, выступавшему сейчас в качестве полномочного представителя шефа ОАС, не приличествовал прежний тон человека, находящегося у американцев на жалованье. И де Биннель уже официальным тоном добавил: — Мой патрон уполномочил меня установить с вашей организацией официальный контакт...

— Мы называем ее «делом», маркиз. «Коза ностра» — «Наше дело».

Уэкс уселся в кресло, небрежно разместив огромные ступни на спинке кровати. Де Биннель оставил реплику без внимания.

— ...В настоящее время перед всеми, кто отдает себе отчет в необходимости обеспечить должный порядок « мире, в котором достаточно уже похозяйничали либералы и красные, стоит одна главная задача. Патрон имеет в виду объединение всех зарубежных единомышленников с нами...

— С вами? Не слишком ли вы для этого мелкие пайщики?

— Вы по-американски ограниченны, мистер Уэкс,— сорвался маркиз. Роль политического эмиссара была для него еще слишком непривычной. — Это происходит оттого, что для вас все начинается и кончается деньгами. А между тем власть в чистом виде — это и нужная и прибыльная вещь. Ваша «Коза ностра» при ежегодном доходе в 40 миллиардов долларов одна могла бы финансировать всю войну США в Индокитае. Хотя бы чтобы иметь полную свободу в этих краях. Я ведь занимался транспортировкой вашей «травки» из Лаоса и отлично знаю, что только марихуана дает вам миллионы и миллионы. Конечно, это ваше дело...

Вошел Кам.

— Напитки, сэр, — предупредил он.

Пока слуга расставлял стаканы и бутылки на столике, Уэкс ханжески бубнил:

— Как вы знаете, маркиз, после эры созвездия Рыб, которая была эрой Христа, сейчас, в конце второго тысячелетия, мир вступает в эру созвездия Водолея, и это порождает толпы страждущих, которые хотят утешиться иными ароматами, той же «травкой». Как мы можем не внять их жажде?

Кам отконвоировал боя с пустым подносом за дверь.

— Прекрасное и поэтическое объяснение, — сухо заметил де Биннель. Он снова взял себя в руки. — Однако поступки ваших людей не всегда столь же бескорыстны и прекрасны. Но это деталь. Главное в другом. Вы не хотите, чтобы Америка стала красной. Мы в Европе тоже этого не хотим. Значит, союз и взаимная помощь.

— Подумать только, как вы заговорили, де Биннель! — Уэкс встал и промерил циркулем длинных ног комнатушку. — А ведь все эти годы прикидывались тихоней. Впрочем, мы располагаем кое-какими сведениями о вашем движении. Иначе меня бы здесь не было. Надеюсь, ваш нынешний патрон Жан-Жак Сюзини писал вам из своей берлоги в Марселе об ограблении в Париже одной скромной квартиры на улице Круаде-Птишан или книжного магазина на улице Вожирар и издательства «Эвр франсэз»? По этим невинным адресам вы взяли пустячок. Всего лишь картотеки с несколькими тысячами адресов ваших будущих солдат...

Маркиз вздрогнул: речь шла о тайная тайных — о картотеках членов бывших и существующих правых организаций во Франции.

«Деловая операция»

Операции, о которых упомянул Уэкс, проводила одна и та же группа «интеллектуалов» из бывших офицеров и студентов. Жан-Жак Сюзини специально приезжал из Марселя в Париж и инструктировал каждого из них поодиночке. В маленькой квартирке на улице Сены его адъютант Жюль — Зубочистка, когда-то сержант Иностранного легиона, прошедший, кроме Алжира, еще и Конго, Анголу и Биафру, вводил «интеллектуалов» по одному в ванную комнату — возможность подслушивания там сводилась до минимума.

— Картотеки, за которыми я вас посылаю, — говорил каждому патрон, — это имена и адреса людей, которые были рассеяны обстоятельствами в последние десять лет. Это наши единомышленники, как бы они ни звались раньше. Мы найдем их, значит они найдут нас. Вместо батальона у нас будет армия.

Один из «интеллектуалов», бывший лейтенант парашютистов, более привычный к языку приказов, чем политических речей, спросил напрямую:

— Не проще ли будет, мой патрон, просто договориться с их шефами?

Сюзини дернул желваками на скулах:

— Я пытался. Но эти плешивые павианы юлят и торгуются. Они просто постарели раньше времени. А картотеки откроют нам путь напрямую к их людям. Из них, если понадобится, мы вырастим новых шефов...

Штаб-квартиру организации «Французское действие» на Круаде-Птишан брали под утро, за полтора часа до рассвета, когда полицейские патрули возвращаются а свои части. Жюль подъехал на полицейской машине к дому, у которого с вечера дежурил Черный Пьер.

— Ничего подозрительного, — доложил тот.

Жюль взял с собой четверых и поднялся наверх.

Пожевывая зубочистку, он приказал им оставаться у дверей и при первом же подозрительном шуме взломать их, ворваться внутрь и не оставлять там ничего живого. Через двадцать минут он вышел и снял засаду. Обратно они ехали, поджав ноги, так как между сиденьями лежали длинные металлические ящики.

На улице Вожирар в книжном магазине «Амитье» повторилось то же самое. Только на этот раз ездили, переодевшись в армейские мундиры. Когда из-за витрины передавались ящики, откуда-то со второго этажа появился не в меру запальчивый тип в халате, из-под которого торчал ствол штурмового автомата «сюзи». Стоявший на лестнице часовой сразу же двинул типу под солнечное сплетение, а потом спустил его по перилам вниз, как на ленте транспортера. Поясным шнуром от его же халата скандалисту связали запястья. Черный Пьер отлил из флакона на тряпку хлороформа и дал подышать ему, пока он не перестал сучить ногами.

Издательства «Клан» и «Эвр франсэз» были вообще обчищены без вооруженной подстраховки. Все добытые ящики тут же отвезли в Марсель к Сюзини под усиленной охраной.

Так оказалась собранной картотека участников почти всех правых организаций во Франции. Причем в Париже были приняты меры, чтобы заткнуть рот тем, у кого изъяли картотеки. Все осталось, так сказать, «в кругу семьи». Просто на смену старым командирам пришли новые. И вот, оказывается, американцы пронюхали и о картотеках, и о том, откуда их позаимствовали...

— Ладно, де Биннель, — прервал затянувшееся молчание Уэкс. — Нам нечего прощупывать друг друга. Будем считать, что мы провели взаимную информацию о своих проблемах. А теперь поехали в «Хуа хин», промочим глотки.

Визит доброй воли

Сидя в «Боинге» авиалинии Бангкок — Дели, де Биннель то и дело впадал в полузабытье, словно видел сны наяву. Перебрав на взморье с Уэксом и его компанией, он, кажется, глупо вел себя. Куда девалась былая выдержка! Да, после семи лет изгнания нервы уже не те. Память навязчиво прокручивала перед глазами отвратительный фильм о финале попойки. Де Биннель, не помня себя от обиды, орал Уэксу, что они еще утрут нос «Коза ностре». Опыт уже есть! Разве не концерн «Пермидэкс», дававший деньги террористам ОАС во Франции, вел дела и с Клеем Шоу, который приложил руку к убийству Джона Кеннеди?! Назад, в отель «Пичбури», его везли закатанным в ковер, и сегодня утром коридорный Кам, едва де Биннель открыл глаза, предупредил, что следующий приступ болтливости, подобный вчерашнему, может весьма печальным образом отразиться на его здоровье...

В делийском аэропорту Палам, расталкивая попрошаек с непривычно огромными после Индокитая глазами и с трудом превозмогая головную боль и тошноту, он разыскал такси — старый «Меркурий» с подвязанным оранжевой изоляционной лентой крылом.

— Отель «Амбассадор», — по-английски бросил он водителю и всю дорогу до города с тоской подсчитывал часы, которые ему оставалось провести а Азии. Жозеф де Биннель с огромным удовольствием, не выходя из аэропорта, пересел бы на парижский самолет. Но инструкция патрона была категорической — лететь только через Индию и встретиться в Дели с главой бомбейских эсэсовцев Балом Тхакре.

«Амбассадор» с первого же взгляда безошибочно можно было назвать типично британским отелем. Пока такси огибало запущенную клумбу перед входом, де Биннель с отвращением думал о сырых овощах, которые ему будут подавать в огромных количествах в качестве закусок на английский манер, о чае вместо кофе и испанских винах в баре.

— С вас десять рупий, господин, — почтительно сказал сикх, распахивая дверцу такси. Раздражение настолько овладело де Биннелем, что он забыл про отзыв на пароль.

— С чего ты взял, кретин, если на твоем ржавом счетчике набило только пять?! — заорал де Биннель. Выскочившие из отеля двое слуг затоптались перед ним в нерешительности. Прямо над их головами, прибитая к стволу какого-то субтропического лопуха, красовалась надпись: «Чаевых просим не давать».

— Можете мне ничего не платить, — прошипел сикх приглушенным голосом. — Но вы что, не понимаете по-английски? С вас десять рупий, десять рупий, вы поняли?

Жозеф де Биннель до сих пор был словно закатан в ковер. И только тут в мозгу мелькнуло наконец, что ему называют вторую часть пароля, переданного Камом. «О господи, — подумал он. — О господи, какой я идиот».

— Извините меня, — пробормотал де Биннель. «Еще, чего доброго, — подумал он, — этот бородатый болван в чалме придушит меня какой-нибудь шелковой удавкой или напустит гадюк в постель». — Я не совсем хорошо себя чувствую... Конечно, конечно, десять рупий.

В глазах сикха он прочел презрение. Кажется, дипломатическая миссия, порученная Жан-Жаком, выполнялась не очень блестяще. Де Биннель опять вспомнил одно из выражений патрона: «Мы все немножко опустились в изгнании. Необходимо как можно быстрее снова войти в форму».

Когда Жозеф де Биннель открыл глаза после нескольких часов сна, вернувших ему способность соображать, в кресле, подмяв под себя его брюки и сорочку, сидел индиец с густой гладко прилизанной шевелюрой и печальными глазами за толстыми стеклами очков. Ошибиться было невозможно. Перед де Биннелем, очень похожий на свои фотографии в печати, сидел, несомненно, фюрер индийских эсэсовцев, напоминающий скорее университетского ученого-затворника, чем главаря фашистов.

— Мистер Тхакре? — спросил де Биннель.

— Он самый, — ответил индиец и показал в улыбке безупречные зубы. Он отложил в сторону кипу газет, которую просматривал. — Надеюсь, вы не обиделись, что я сидел здесь, пока вы спали. В той комнате мои люди, и, мне кажется, мы можем сразу перейти к делу...

— Но мои брюки и рубашка, — невольно вырвалось у де Биннеля.

— О, простите, я не заметил... Пожалуйста, не стесняйтесь и одевайтесь при мне.

Пришлось последовать совету.

— Я говорю с вами от имени нашего шефа и теоретика Жан-Жака Сюзини, вокруг которого сейчас объединяются люди, ранее других увидевшие грозящий и Европе, и другим континентам политический кризис, — сказал де Биннель, застегивая «молнию» на брюках. — Мы намерены собрать под общим знаменем политических единомышленников по всему миру... У вас, мистер Тхакре, насколько нам известно, около полутора миллионов приверженцев. Нас весьма интересует, насколько управляема вами эта сила? Я имею в виду средства и систему пропаганды...

Тхакре едва заметно улыбнулся:

— Вы знаете, я профессиональный журналист и поэтому начал с издания еженедельника «Марник». Помните геббельсовскую пропаганду? О ней прекрасно пишет американский профессор Доуб. Он открыл в ней девятнадцать главных принципов. Особенно меня поразил один, который можно сформулировать примерно так: «Необходимо выделять объекты для ненависти». Оставалось только найти этот объект. Для меня здесь, в Индии, это был коммунизм и всякого рода профсоюзы... Мы не стесняемся называть себя СС, хотя официально пока именуемся армией Шив Сена. Актив наш вы знаете. Многие крупные промышленники финансируют нас, во-первых, чтобы не ссориться с нами, а во-вторых, и это главное, потому, что они понимают: Шив Сена их действительно надежный оплот...

Бал Тхакре налил в стакан воды из графина, стоявшего на ночном столике, прополоскал горло и, подойдя к окну, выплюнул воду. Де Биннель с невольным отвращением вспомнил, как Тхакре сидел на его сорочке, и поежился.

— Сейчас мы собираемся постепенно отойти от чистого национализма, который обеспечил нам успех на юге, — раздалось от окна. — Индия — это ведь далеко не один только юг... Так что наиболее реальный путь — это не просто подчинение толпы, а постоянные пропагандистские и денежные инъекции тем, кто со временем вернет наши деньги...

Де Биннель смотрел на длинную худую спину индийского мини-Гитлера, позвонки которой проступали сквозь тонкую ткань пиджака. Отклеившийся хохол шевелюры колыхался в такт мягко звучавшим английским словам.

Они расстались, договорившись поддерживать прямую связь и обмениваться информацией.

Неприятный сюрприз

На аэродроме в Орли Франция показалась де Биннелю слишком американизированной, хотя в общем-то американцев стало явно куда меньше, чем восемь лет назад. Зато так приятно было вновь услышать «мой капитан» от встретившего его Жюля Катало, которого он помнил еще сержантом в «Дельте».

Они ехали по отличному шоссе в новеньком лимузине «ситроен-спесиаль», и Жюль, пожевывая углом рта зубочистку, выкладывал новости одна другой хуже.

— Ребят накрыли на квартире у Скелета, у Жака Лафая, — рассказывал он де Биннелю. — Кроме самого шефа, из руководства взяли еще Жиля Бюссиа. Потом еще четырнадцати ребятам пришлось прокатиться на казенный счет на улицу Гувион-Сен-Сир (На улице Гувион-Сен-Сир в Париже находится французское министерство внутренних дел.). Скелет-Лафай и там выкинул номер. Вечером, когда его привели на допрос на второй этаж, он головой вышиб оконное стекло и удачно спрыгнул вниз. Черт дернул очутиться в это время и на этом месте патруль, иначе только бы его и видели. А началось все, когда никто этого не ждал. После амнистии шеф приказал провести несколько налетов — нужны были деньги. Пришлось плюнуть на закон. Каким-то образом полиции удалось напасть на след...

...Когда они подходили к кафе в Энгиене, где был назначен сбор, Черный Пьер вдруг дернулся к Жюлю:

— Засада, Зубочистка! Вон с тем любителем пива я уже встречался однажды на Гувион-Сен-Сир.

— А, дьявол! — громко выругался Жюль, чтобы его услышали на террасе кафе. — Я ведь забыл сказать Анри, чтобы он подогнал машину сюда.

Он повернул и направился назад в сторону переулка, рассчитывая подойти к углу одновременно с какой-то старушкой, прогуливавшей кошку на бельевой веревке. За спиной дробно застучали каблуки. Жюль весь подобрался. Поравнявшись со старухой, он рывком закрылся ею, выхватил пистолет и, не целясь, выстрелил в сторону кафе. Старуху он намертво схватил за тонкий, как запястье у ребенка, локоть.

Черного Пьера уложили сразу. Он так и ткнулся губастой физиономией в асфальт, нелепо задрав полу пиджака рукой, которой пытался достать пистолет. Жюль пятился, прикрываясь старухой, ведя огонь и одновременно наблюдая за свалкой внутри кафе. Когда двое ажанов из оцепления выскочили на него сбоку, Жюль швырнул им под ноги старую каргу, которая продолжала тащить за собой орущую кошку, и бросился вперед.

Он перепрыгнул через какой-то забор, ввалился в ящик с отбросами, выпутался из гнилого тряпья и пробежал под аркой. Перед ним лежало шоссе на Париж. Он мчался по обочине, пока не натолкнулся на такси.

В город Жюль приехал на метро. С улицы Сены он дал сигнал вызова в Марсель по условленному телефону. Через полчаса позвонил Сюзини. Он не поверил, что Черный Пьер убит.

— Успокойся, Жюль, — сказал патрон. — Это его проверенный трюк. Он уже однажды валялся подобным образом в горах Кабилии, выжидая момент, когда арабы перестанут обращать на него внимание. Под утро он явится...

Патрон помолчал несколько минут. Жюль терпеливо ждал.

— Засада на вас меня утешает, — наконец снова услышал он голос Сюзини. — Это значит, что они не знали, где вас искать по квартирам. Операция «Велюр», как они называют охоту за нами, видимо, выдыхается. Мне говорили, что капитан Лефевр, начальник той группы, которая гоняется за тобой, в последние дни вообще не спал. А толку пока чуть. Так что не хорони себя раньше времени...

Если патрон шутил, это означало его расположение.

— Благодарю вас, патрон, — сказал Жюль в трубку.

— Ладно, ладно, Жюль... Вся работа еще впереди. В Париже. Завтра повторяем связь в полдень.

Утром действительно заявился Черный Пьер. Ему удалось в суматохе отползти в какой-то подвал, где он и отлежался до темноты.

В полдень звонка от патрона не последовало. К вечеру пришла телеграмма от его жены. Шифрованный текст сообщал об аресте Жан-Жака Сюзини марсельской бригадой по борьбе с гангстерами...

— А как взяли патрона? — спросил де Биннель. Он просто отказывался понять, как полиция смогла докопаться до их столь тщательно законспирированной организации, не один год действующей по классическому принципу всех коммандос: подготовка, нападение, отход. И все в сугубом секрете. Газеты после каждого налета писали о суперпрофессионалах, об их детально отработанных приемах и системе, исключающих всякий риск. А между тем потерян склад полицейских мундиров, автоматов, револьверов, флаконов с хлороформом и фальшивых бород. И самое страшное — парализован «мозг» организации, арестован Жан-Жак Сюзини.

— Как выяснилось потом, один из парней, захваченных в Марселе, — продолжил свое невеселое повествование Жюль, — проболтался, что вся добыча из банков, сберкасс и почтовых отделений переводилась Сюзини. Кроме того, полиция знала, что именно Жан-Жак командовал всеми арестованными, когда те были под его началом в «Дельте». Словом, прямых улик нет. Официальное обвинение, предъявленное патрону, — соучастие в квалифицированных кражах. Он в тюрьме «Бомет» и держится хорошо. Красные хотели бы, конечно, придать всему делу политическую окраску, чтобы начать охоту за нами теперь, после амнистии. Они утверждают, что речь идет не просто о кражах, а о фашистском заговоре. Но патрон так и заявил следователю, что обвинения против него подстроены и что с несколькими миллионами все равно никакого движения не создать, даже если предположить, что он по-прежнему имел отношение к ребятам из бывшей «Дельты»...

— В общем-то это правда, Жюль, — вздохнул де Биннель. — Жан-Жак не раз говорил при мне, что нужно иметь сто миллионов для того, чтобы организовать политическое движение, и один миллиард, чтобы выпускать газету...

— Да, жаль патрона, мой капитан. — За окнами автомобиля замелькали предместья. — Я был последний, кто имел связь с патроном после ареста. Он сказал, мой капитан, чтобы я передал все его дела вам. Там есть и переписка патрона с некоторыми из парижских писак. Перед самым арестом он оплатил также выпуск объявлений и листовок о созыве в «Мютюалите» митинга наших шведских, греческих, испанских, португальских и немецких единомышленников.

Квартира для де Биннеля была приготовлена на улице Сены. То, что напротив находилась картинная галерея, после индокитайского заточения показалось ему почти чудом.

— Мы взяли оттуда полотен на целых сорок восемь миллионов старых франков, — сообщил Жюль, перехватив его взгляд.

В тот же вечер новый адъютант обеспечил де Биннелю связь с руководителями «Нового порядка», группы «Юнион-Друа» и бывшими участниками союзов «Молодая нация» и «Запад». У маркиза вовсе не создалось впечатление, что арест Сюзини деморализовал их. Босс «Нового порядка» Гальвер сообщил о разрешении на проведение в зале «Мютюалите» митинга «объединения единомышленников», которого он по распоряжению Сюзини добился в муниципалитете Парижа.

Маркиз на всякий, случай сдержанно поблагодарил его.

— Я настаиваю также, — заявил он Гальверу, — на том, чтобы объявить в «Мютюалите» тринадцатое мая нашим праздником. Тогда наше движение сразу приобретет совершенно четкий характер преемника целей, поставленных еще ОАС.

— Мы уже договорились об этом с Сюзини. — В голосе Гальвера послышалось раздражение. — Более того, я выделил триста своих ребят под начало вашего Жюля для несения охраны. А вы пока что даете не очень-то большие деньги и командуете, командуете... Нам же нужны сотни миллионов и идеи, планы, которые бы вывели нас на настоящее поле битвы.

— Все в свое время, — поспешил замять недоразумение де Биннель. — Как раз это-то я и хочу изложить вам и нашим друзьям на совещании во время митинга. Правда, пока это придется сделать не в зале, а за кулисами.

С. Барсуков