Журнал "Вокруг Света" №2 за 1999 год

Земля людей: Расческа из травы, ловушка для снов и другие секреты индейцев навахо

В январе этого года наша группа учащихся, приехавшая в Америку по обмену, на месяц отправилась в штат Юта: учиться в американских школах и знакомиться с чужой культурой. Но я больше всего мечтала узнать как можно больше о народе навахо.

Резервация индейского племени навахо располагается на плато Колорадо и простирается с северо-запада штата Нью-Мексико до северо-восточной Аризоны и юго-восточной Юты; своей северной частью она захватывает юг штата Юта. На землях, занимаемых резервацией, живут 210 000 человек.

Этнографы относят навахо к группе индейских племен атапасков. В эти места они перекочевали с севера. У оседлых индейцев пуэбло научились ткацкому ремеслу и достигли в нем таких успехов, что сейчас ткани навахо славятся по всей стране. Испанцы познакомили их с лошадьми, овцами и козами, и теперь навахо великолепные скотоводы и замечательные ковбои.

В начале XIX века индейцы навахо были окружены войсками Штатов. Их держали в Форт-Самнере на востоке штата Нью-Мексико. А когда позволили вернуться на родные земли, то оказалось, что вернулись они уже в резервацию. Но тем не менее навахо — одно из немногих племен, которому вообще удалось вернуться на священную для них землю. Теперь навахо считают, что их страна — территория резервации, ограниченная четырьмя священными горами, — оберегает и охраняет их. Только там они могут жить, продолжая свой род.

Остается добавить, что среди «индейских наций» (термин официальный) навахо — самая процветающая. И очень заботящаяся о сохранении своей культуры.

Мы не знали, кто нас будет встречать в Солт-Лейк-Сити. Я вышла в зал аэропорта первой и сразу же натолкнулась на смуглого, низкорослого пожилого мужчину с раскосыми глазами. Рядом стоял еще один, помоложе. Оба они были в белых рубашках и костюмах, с современными короткими стрижками. Это, как оказалось, и были встречающие нас навахо: Джим Дэнди и Клайтон Лонг.

— Здравствуйте! Вы из России? Добро пожаловать в Америку! Вы очень устали? — наперебой спрашивали они.

Я машинально отвечала, чуть разочарованно отмечая, что они не похожи на индейцев из фильмов. Но все же заметила, что старший — Джим Дэнди, довольно плохо говорил по-английски, а когда подошла наша руководительница, с которой Джим был давно знаком, он отрывисто произнес:

— Йата-хе!

— Здравствуйте! Рада вас видеть, — ответила руководительница.

— Что он вам сказал? — спросили мы.

— Он сказал «здравствуйте» на языке навахо. Джим плохо знает английский, так как вся его семья говорит дома только на своем языке.

Мы дружно потащили свой скарб к машинам индейцев (сочетание индейцев с машинами меня тогда очень удивляло). Я и еще несколько ребят забрались в машину Джима, обменявшись несколькими словами с его женой, тоже индеанкой, сидящей за рулем. Наш путь лежал в южную Юту, где нас предполагалось расселить по семьям мормонов'.

Как только мы тронулись, Джим включил громкую музыку с четко отбиваемым ритмом и отрывистыми криками. Я решилась спросить:

— Что это за музыка? — Это наша национальная музыка! — ответил Джим. — А вот это поет мой сын, слышите? — и сделав погромче, начал подпевать.

Как я ни уважала отцовское чувство гордости за сына, я не могла различить голос незнакомого мне человека среди стольких голосов.

— Неплохо, правда? — добавил Джим. Он начал объяснять что-то про церемонию, на которой поется эта песня, но мы ничего не поняли, поскольку он все время перескакивал с английского на навахо, и мы только кивали в ответ.

Машина быстро мчалась к месту назначения. Вопросы просто лезли из нас сами собой, и мы торопливо начали выспрашивать, как появились навахо и какие у них существуют церемонии. Индейцы еще не очень нам доверяли и отшучивались. Наконец Джим принял серьезный вид:

— Церемонии? Да. Мы едим кукурузу.

— Кукурузу?

— Да, — ответил Джим. — Плоды кукурузы символизируют силы Неба и Земли. Земля дала плодам кукурузы питательные вещества, а Отец-Небо — цвет и воздух.

И больше ничего об обычаях навахо он не сказал. Зато мы узнали, что он с женой живет в Блендинге (полчаса езды от городка Монтиселло, где предстояло жить нам), работает в Управлении образования округа Сан-Хуан, владеет несколькими индейскими языками — хопи, юта и навахо — и потому его должность — «инспектор по диагностике национального образования». Джим ездит по школам своего округа, где учатся индейские дети, и проверяет, насколько те знают язык своего народа, насколько включены в традиционную культуру. А раньше Джим занимался национальной борьбой и работал тренером в школе. Нас удивило, что Джим живет не в резервации.

— А следуете ли вы своим обычаям, живя вне резервации? — спросили мы.

— Да. Мы часто ездим на церемонии в резервацию к своим детям. Нам вовсе не мешает то, что мы просто американские граждане. Мы знаем, кто мы на самом деле.

Пришел долгожданный конец недели. Мы собирались в Долину статуй. Все утро Майкл, отец мормонского семейства, в котором я жила, повторял про какие-то «четыре угла», упирая на то, что сегодня я увижу сразу четыре штата. Но так и не объяснил, при чем здесь углы.

Мы — Майкл с семьей и я — выехали из Монтиселло, пересекли реку Сан-Хуан и задержались у города Мексикан-Хэт (Мексиканская Шляпа), чтобы посмотреть на скалу, название которой дало имя этому городу. Скала действительно была похожа на перевернутое сомбреро, лежащее на колонообразном основании.

По пути стали появляться вывески с непонятными нам надписями на языке навахо: буквы латинские, только с добавлением значков сбоку и сверху. Вдруг машина резко затормозила: в трех метрах от нас дорогу переходило стадо овец, конвоируемое дворнягой. Смуглая пожилая женщина шла позади овец, не спеша и будто не замечая машин. На ней была длинная в складку юбка, цветная блузка и несколько украшений из бирюзы, кожи и перьев.

Мы подъехали к небольшому поселку: несколько стандартных домиков, разбросанных на близком расстоянии друг от друга, и глиняные жилища-хоганы, похожие на перевернутые чаши, стояли на пустынной территории. О материальной обеспеченности хозяев можно было судить по количеству машин во дворе.

Машина свернула на каменистую дорогу, ведущую к крайним домам поселка. Поднялись тучи красной пыли, откуда-то выскочили собаки и с лаем побежали за машиной. Проехав два хогана, мы остановились у какого-то свежевыкрашенного фургона. Белые занавески на окнах были плотно задернуты, дверь закрыта, а на бельевой веревке висела сохнущая одежда. У соседнего дома плохо одетые индейские дети гоняли в пыли мяч, не обращая на нас внимания.

Майкл постучал в дверь фургона. Открылось окно, и на вежливый вопрос Майкла: «В какой из хоганов можно пройти иностранным гостям?» чья-то смуглая рука указала на дальнее строение. Окно захлопнулось до того, как мы успели поблагодарить за помощь.

Из этого хогана в тот момент выходили трое мужчин с длинными волосами, завязанными в хвосты, в широкополых шляпах и современной одежде. За ними появилась не очень молодая, полноватая женщина в очках, одетая в национальную цветную блузу и брюки.

— Здравствуйте, это наши гости из России... — начал Майкл.

Она, словно не понимая, смотрела на нас и испуганно улыбалась.

— Можно войти?

— Да, можно, конечно. Входите пожалуйста, — тихо сказала хозяйка, показывая рукой на дверь глиняного жилища.

Войдя, мы убедились, что сделано оно не из глины. Стены были сложены из бревен так, что у дома не было углов. Пол земляной, посередине — небольшая печка, похожая на нашу буржуйку, труба которой выходила на улицу через отверстие в крыше.

У стены напротив двери стояло какое-то деревянное сооружение.

— Это ткацкий станок. Настоящие наши ковры ткут вручную. Если моя мать придет сюда, она покажет, как навахо работают на станке, — говорила индеанка, выговаривая английские слова как бы по слогам.

Сразу как мы вошли, индеанка и Майкл с семьей направились влево, а я вправо — чтобы не толпиться.

— Стойте, — вежливо сказала индеанка. — В хогане нужно ходить вот так. — Она прошла от двери слева направо, по часовой стрелке. — Как солнце: с востока на запад, — добавила она и указала рукой на луч солнца, проникавший через отверстие в крыше.

Я спросила:

— А откуда вы знаете, где восток и где запад? И почему так странно уложены бревна? Словно переплетены...

Индеанка улыбнулась, простив, видимо, мое незнание, и ответила:

— Вход в хоган всегда направлен на восток. А бревна... Так мать носит и оберегает ребенка, — и сложив пальцы рук, индеанка покачала ими перед собой.

Дверь тихо отворилась, и вошла старая женщина. Это была мать хозяйки. Дочь тихо сказала ей что-то на языке навахо и показала на нас. Старушка достала невзрачный коврик и, сложив его пополам, постелила на землю и села перед станком.

Соблазн сфотографировать старую индеанку за станком был велик, и мы попросили ее об этом. Тихим голосом, не поворачивая головы, она ответила, что можно. Стараясь не делать резких движений, я щелкнула фотоаппаратом и присела на корточки рядом со станком, чтобы наблюдать за тем, как она своими быстрыми пальцами продевает между планками нить за нитью и укладывает их гребешком. На наших глазах появлялись первые сантиметры навахского ковра с геометрическими узорами, значение которых индейцы не раскрывают.

Все люди в хогане притихли, словно боясь спугнуть дикого зверя...

Вдруг старая индеанка, видимо, привыкнув к нашему присутствию, отложила работу, достала из коробки пучок сухой травы, моток коричневых шерстяных ниток и попросила Майкла отрезать нить нужной длины. Взяв отрезанную нить, индеанка подозвала меня. Я не без робости подошла; старушка внушала мне доверие и симпатию. Она усадила меня перед собой и распустила мне волосы. Затем начала аккуратно расчесывать их твердым пучком сухой травы.

— Это традиционная расческа навахо из специальной травы. Она мягко расчесывает волосы, не давая им сечься и выпадать, делая их здоровыми, — сказала дочь индеанки, и мне это напомнило родную рекламу шампуня. — Моя мать собирается сделать вам национальную прическу навахо. Это большая честь, если в доме навахо хозяева сами делают гостю нашу прическу.

В хогане стояла тишина, только старая индейская женщина тихо напевала что-то на языке навахо, медленно раскачиваясь и расчесывая меня. Меня овевал дух таинственной древности. И я чуть не уснула под убаюкивающие звуки навахской песни. Индеанка завязала мои волосы в хвост, затем сложила в несколько раз, насколько позволяла длина, и получившийся пучок перевязала посередине. Получилось нечто вроде вертикального банта. Когда индеанка закончила работу, она дотронулась до моих волос и, улыбаясь, что-то сказала.

— Она говорит, что сейчас редко кто из подростков отращивает волосы, — перевела дочь.

Мы поблагодарили за гостеприимство. Майкл незаметно положил несколько долларов в какую-то коробку. Добровольная плата за посещение хогана...

Пыльная грунтовая дорога привела нас к здешней достопримечательности — «Памятнику четырех углов» — каменному помосту с флагами четырех штатов и нации навахо: здесь сходятся границы Аризоны, Нью-Мексико, Юты и Колорадо. Памятник был поставлен американскими геодезистами в 1868 году.

Мы взошли на гранитный помост, чтобы походить по бронзовым пластинам с названиями и печатями штатов. В камне была вытесана надпись: «Здесь на свободе под Богом сходятся четыре штата».

Рядом располагались лавочки с сувенирами. В одной висели странные круги, внутри которых была паутина из лески и бисера, к кружкам были прикреплены кожаные ремешки с бусинками и перьями.

Я вопросительно посмотрела на хозяйку лавки, грузную индеанку.

— Это ловушка для снов, — сказала индеанка. — Ее нужно повесить у окна или в изголовье кровати. Плохие сны попадутся в паутину, а молитвенные бусинки сожгут их. Хорошие же сны будут проходить через центральное отверстие, и их остатки осядут на перьях, как капли росы, которые утром испарятся, уйдя к Великому духу, — объясняла она воодушевленно, и я, заинтригованная этой сложной системой, купила такую штуку. И теперь мой покой оберегает индейская лопушка для снов.

В Монтиселло мы познакомились с одной белой женщиной, отец которой был когда-то связан со старыми навахо. Бобби Сатлемар, бывшая учительница, живет на границе штата Юта и Колорадо. Там расположено несколько акров ее земли — ферма, где се муж пестует скаковых лошадей.

Мы побывали у Бобби в гостях. И после долгой прогулки верхом попросили рассказать про ее отца и обычаи индейцев навахо, которые она знает.

— Мой отец прошел церемонию усыновления и был принят в племя навахо. Племя делится на кланы, и его приняли в клан Чи.

Члены клана не могли сочетаться браком с людьми своего же клана. И когда девушка выходила замуж, ее мать обязательно привязывала к платью колокольчики: их звон предупреждал зятя о ее появлении — им нельзя было разговаривать друг с другом никогда. Этот обычай сейчас, правда, ушел. Мужчины-навахо очень уважали моего отца и потому удостоили его чести быть принятым в клан. Отец руководил ими, когда случались лесные пожары, он уважал их и обращался с ними очень хорошо. Он говорил, что навахо храбрые люди и хорошие работники. И еще отец говорил, что 50 лет назад навахо были очень стойкими и никогда не жаловались на холод, зной или тяжелую работу. Сегодня они, к сожалению, стали очень похожими на нас, «осовременились», да к тому же страдают алкоголизмом.

И ныне некоторые придерживаются старых традиций, например — расчесывание волос друг другу; женщины до сих пор стригут волосы, только когда кто-нибудь из родных умирает. У навахо по обычаю финансовыми вопросами семьи занимаются женщины, они же ведут дела семьи, распоряжаются овцами. Самая старшая женщина в семье носит больше всего драгоценностей — это подчеркивает ее авторитет.

На особых церемониях детей нарекают именами, известными только в семье. Затем уже дается имя, которым человек пользуется в обычной жизни.

А знаете, кто такие шифровальщики навахо, о которых стало известно после второй мировой войны? Мы ими восхищаемся и очень их уважаем. В войну на Тихоокеанском фронте японцы часто перехватывали странные сообщения — и на суше и на море. Эти сообщения понимала только специальная группа американских войск — Navajo Code Talkers» — группа солдат-навахо, общающихся на своем языке. А уж в Японии и в Германии никто его не знал. Этот язык трудно выучить, так как он очень сложный, шифр оказался непробиваемым. Никто, кроме солдат-навахо из морской пехоты, не мог посылать или получать такие сообщения. Это во многом приблизило победу: ведь перехватить чужие переговоры иной раз важнее, чем разгромить целую дивизию.

В один из дней до нас дошли сведения, что в школе поселка Монью-мент-Велли состоятся танцы. За нами заехал Клайтон Лонг, который встречал нас в аэропорту, и повез по уже знакомым шоссе.

Индейская школа находилась в Долине статуй. То, что нас пустили туда, было редчайшим событием: про это место, наверное, можно было сказать, что сюда не ступала нога белого человека. Нас окружали только навахо, взрослые и дети.

Сначала провели в школьный хоган, где я, умудренная опытом, ходила только по часовой стрелке. Хоган строили сами ученики под руководством опытных учителей, но так как его предполагалось использовать как класс, где должно было поместиться человек пятнадцать, пришлось отступить от традиций и сделать жилище пошире. Здесь проходят уроки ткацкого и гончарного искусства, а также национальные церемониальные танцы и пение.

— Наше традиционное жилище, — рассказывал индеец Дан Моус, — олицетворяет мир и гармоничную связь навахо с природой. Все сделано из натуральной древесины и глины, без единого гвоздя. Пол всегда земляной, его не застилают полностью — он символизирует Мать-Землю, стены плавно переходят в крышу — она символизирует Отца-Небо, а отверстия в крыше нужны для того, чтобы лучи солнца проникали внутрь и хоган вбирал в себя тепло, необходимое для жизни. Столб-опора слева от двери олицетворяет женское начало, столб справа — мужское, а остальные — потомство...

Когда мы вышли из хогана, меня поразило одно несоответствие: насколько нелепо и ярко блестела новая металлическая ручка деревянной двери хогана...

Дан повел нас к открытому загону, где скучилось небольшое стадо овец.

— Этих овец с самого рождения выращивают сами ребята, они ухаживают за ними, стригут их, прядут шерсть, а затем ткут декоративные ковры, узоры которых дети разрабатывают в школе на компьютерах, — объяснил Дан.

Недалеко от загона находилось ухоженное и огороженное поле.

— На этом поле ученики выращивают различные растения, как это в старину делали наши предки. А вот эта площадка для проведения летних национальных церемоний, которые тоже устраивают ребята нашей школы, индеец указал на просторную грунтовую площадку. С одной стороны площадки поднимались амфитеатром скамьи для зрителей.

Затем нам показали музей и библиотеку школы. Они располагаются в современном здании. В музее выставлены осколки древней узорчатой керамики навахо, глиняная посуда и национальные ковры с геометрическими узорами; образцы разнообразных бус из бирюзы и белого ракушечника с большими бисерными кулонами, браслеты и серьги из серебра и бирюзы, изготовленные руками ребят. Посередине помещения стоит чучело огромной черной птицы, похожей на орла.

Дан пояснил:

— Это золотой орел. Его золотистые перья на шее можно разглядеть только на очень близком расстоянии. Эта птица священна для нашего народа. Мы используем его перья во многих церемониях.

Я поняла, что у людей навахо нельзя добиться точного истолкования того или иного символа их культуры. По какой-то причине они не раскрывают смысла, который стоит для них за узорами, камнями, цветами, растениями, церемониями, знаками. На некоторых работах из бисера, камней и песка были изображены горы и солнце. Мы спросили, что это символизирует.

— Просто горы и солнце, — коротко ответил Дан, и больше подобных вопросов мы не задавали.

«История навахо» — популярная среди индейцев книга. Но читать ее удобнее по-английски.

— А это традиционная люлька ханты-манси, — указал Дан на что-то похожее на большой кожаный зашнурованный кулек с орнаментом. — Мы считаем, что навахо близки народам ханты и манси, хоть наши языки и традиции различны. Несколько лет назад группа наших учеников побывала в России в Ханты-Мансийском округе, и там им на память подарили эту люльку.

До танцев было еще много времени, и нас повели в школьную столовую. Там мы встретили девочек навахо лет шестнадцати в национальных костюмах — длинных разноцветных юбках и бархатных блузах; на некоторых были платья с узорами, изображающими красные горы. Эти девушки и должны были сегодня танцевать. Оказалось, что одна из них ездила в Ханты-Мансийск и знает много русских слов: «Э-э-м... Здравствуйте. Я понимаю. Как дела у вас. Нет», — перечислила она, вопросительно глядя на нас и смущенно улыбаясь.

— Здорово! — оценили мы. — Почему все ученики говорят между собой на английском? Это же школа навахо, — спросила я у Клайтона, когда мы выходили из школьного здания.

— Понимаете, и тот и другой нужны. Основная проблема в том, чтобы научить каждого ребенка нашего племени обоим языкам так, чтобы дети понимали разницу: навахо — язык их предков, их родной язык, а английский — дополнительный, без которого трудно будет устраиваться в современной жизни.

Мы сами не заметили, как наш разговор перешел на обсуждение проблем сохранения культурного наследия навахо.

Клайтон Лонг курирует двуязычные и поликультурные программы, работает в Управлении образования округа Сан-Хуан и потому многое знает об этом.

— Сейчас, — говорил он, — почти все старые навахо умерли, остались только дети и внуки, многие из которых не могут, как это подобает каждому истинному навахо, думать и говорить на нашем языке. Некоторые не хотят быть навахо, а потому отказываются от своего происхождения, веры и культуры, уходят из резервации и становятся просто американцами. Но, к счастью, остались такие индейцы, которые говорят: «Да, мы навахо, мы думаем и говорим на родном языке и хотим, чтобы наши дети не забывали свои традиции и язык и жили самостоятельно, никому не подчиняясь». И группа взрослых навахо сейчас пытается поддерживать наших детей и в резервации, и вне ее, в их стремлении познать, кто они, и потому мы занимаемся созданием традиционного навахского образования и проблемами столкновения национальной культуры и современных нововведений. К примеру, работы с компьютером.

Настоящие навахо должны уметь работать своими руками: ухаживать за овцами, строить хоганы, лепить глиняную посуду, ткать ковры, обеспечивать жизнь себе и своей семье. Они должны понимать, кто они есть. Но наша нация — открытая, и мы заимствуем все лучшее из других культур...

США, штат Юта

Кристина Золотова, ученица школы 1314, Москва