Журнал "Вокруг Света" №3  за 1997 год

Via est vita: Полярный Урал — в мечтах и наяву

В редакцию пришло письмо. От студентов МГУ. Они рассказывали, что готовят серьезную экспедицию на плато Путорана (Красноярский край). «Подлинное изучение потенциальной и реальной опасности для природы Севера, исходящей от деятельности человека, возможно только при участии независимой общественной инициативы. Поэтому одним из аспектов нашего проекта является экологический», — сообщали авторы письма.

Но прежде чем осуществить экспедицию на труднодоступное плато Путорана, студенты решили испытать себя в горах и болотах Полярного Урала. Это было, как свидетельствуют сами участники трехсоткилометрового перехода, — хорошей школой.

В кассе № 13 Ярославского вокзала на 13 число были куплены билеты на поезд «Москва - Воркута», вагон № 13. Так, весьма многообещающе, началась экспедиция «Полярный Урал». Она преследовала следующие цели: сбор фотоматериалов о природе этих мест, поиски следов древних космических катастроф, а также проверка психологической совместимости членов нашего коллектива перед экспедицией на таинственное плато Путорана.

Нам предстояло вчетвером пересечь мощный хребет Полярного Урала, который сейчас, из окна вагона, казался узенькой полоской, замыкавшей на горизонте холодный простор тундры, отутюженной свинцовыми облаками.

«Там одни лишь беглые зэки да бешеные собаки!» — обрадовала нас соседка по вагону. Под этим коротким «там» подразумевался умирающий поселок Хальмер-Ю — начало нашего пешего маршрута. Хальмер-Ю! Красиво... А в переводе с ненецкого значит «Могила у реки».

Первое впечатление после высадки на бетонную плиту, брошенную в грязь у одноколейки: холодно! Нет, не холодно, а очень холодно. Злые порывы ветра, казалось, насквозь продували обветшалые дома поселка. Редкие люди, словно призраки, появлялись из-за одной двери, чтобы сразу же исчезнуть за другой. Поезд встречали машина «скорой помощи» да одноухая дворняжка.

Кто-то тихо промолвил: «Да-а, хальмер-ю, однако...» Переглянувшись, мы вдруг рассмеялись. Сразу стало легче на душе. И мы двинулись на восток, к горам.

Отойдя подальше от поселка, разбили лагерь. Нарубили березовых веток для подстилки под палатку. Пенополиуритановые коврики хороши, но даже через них чувствуется дыхание вечной мерзлоты. Потом соорудили очаг, натаскали сушняка, приготовили ужин. И вот уже ставишь миску с дымящейся кашей себе на колени, чтобы зря не терять тепло, и жадно глотаешь горячую еду...

Утром вошли в полосу болот. Двигались по пояс в ледяной болотной жиже, продирались сквозь заросли кустарника. Их стальной прочности ветви поднимались выше головы, торчали словно пики. Но приходилось идти напролом. На первом же привале с грустью рассматривали ободранные в кровь голени. Хорошо, что боли почти не чувствуешь — постоянное пребывание в семиградусной воде лучше любой анестезии.

После трех часов хода уже не было сил поднять голову, посмотреть по сторонам. А между тем приходилось часто останавливаться: либо я с фоторужьем начинал охоту за каким-нибудь куликом, либо Дима Дмитриев — руководитель экспедиции — доставал миноискатель, переоборудованный для поиска метеоритов, и прочесывал все подозрительные впадины и ямы.

В тот день мы встали на ночевку, пройдя всего восемь километров. До гор оставалось около пятидесяти...

Однако на следующее утро с удивлением заметили: мы все еще могли двигаться. А раз так, то нечего унывать!

К вечеру наш отряд вышел на каменистый берег Кары. В самом узком месте — от берега до берега — было метров сто. Еще в Москве, собирая сведения об этой реке, мы иногда натыкались на упоминания о каких-то бродах. Но сейчас, глядя на серые воды Кары, проносившиеся с ошеломляющей скоростью, крепко усомнились в правдивости литературных источников.

Нам повезло. Неподалеку от нас, выше по течению, переправлялось стадо оленей. Оленеводы, перевозившие свой нехитрый скарб на надувной лодке, помогли нам, переправив по одному на тот берег.

Лагерь разбили на берегу Кары. Рядом вырос огромный чум оленеводов, покрытый брезентом. Олени разбрелись по тундре, спасаясь от гнуса.

Ненцы заглянули к нам на огонек. По кругу пошел котелок с чаем и драгоценные карамельки. Поначалу разговор не клеился. Николай и Петр явно не отличались словоохотливостью. Но, слово за слово, и они рассказали, что сами из воркутинского совхоза. Весь год водят своих пантачей по тундрам, лишь весной заезжая в кроали, чтобы срезать панты и подкупить соль да махорку. Раньше дело было прибыльное, но теперь совхозы разоряются, потомственные пантачи идут под нож. Жизнь стала невеселой, однако народ не унывает...

— Сейчас в тундрах хорошо, комарья нет, — говорит Николай, привычно отмахиваясь от тучи звенящих кровопийц.

— А вы часто здесь проходите?

— Да-а, часто, раз в год... — Его взгляд скользит со значка «Вокруг света» на мои мокрые ноги в турботинках. — А чой-то вы сапоги не носите? Если б не мы, брод здесь в пяти километрах ниже. Тама как раз по пояс будеть.

«А что толку от тяжеленных сапог, если брод по пояс?» — подумал я, но ничего не сказал. А назавтра, когда мы форсировали приток Кары — он был помельче, — вспомнил слова Николая уже без иронии.

Стоя на краю огромной долины, зажатой между мощными горными цепями, тянущимися на восток от Очанырда и горы Борзова, мы ликовали: все-таки дошли до гор!

Мучительно долго карабкаемся по нагромождению скальных обломков и наконец достигаем вершины горы Борзова. Высота 1300 метров. Слева, отражая в тысячах озер утреннее солнце, лежит бескрайняя тундра. Оттуда мы пришли. Справа, налезая друг на друга, возвышаются десятки белошапочных вершин, опоясанные цепочками облаков. За этими горами притаилось, вытянувшись с севера на юг, озеро Большое Щучье — цель нашей экспедиции.

Мы вошли в район, где предполагалось начать активные поиски следов упавших когда-то метеоритов. Дима подолгу прочесывал миноискателем подозрительные впадины, брал пробы грунта, обрабатывал некоторые минералы кислотами и трехлористым железом — в общем, делал обычную для него полевую работу. Мы же — Андрей, Лена и я — помогали ему, чем могли.

На горной речушке Ледянке (название-то какое точное!) трудности походной жизни кончились. Начался кромешный ад. Нас обступили хмурые скалы, прижав к холодным водам реки. Дождь вымывал из-под одежды последнее тепло. Плечи постоянно стягивали лямки рюкзака, и руки, лишенные нормального кровообращения, неприятно ныли. Решено было заночевать здесь: дальше идти мы не могли.

Когда ставили лагерь, сильный порыв ветра сорвал палатку и унес ее за ближайший холм. Вскоре мы увидели наш домик, задумчиво плывущий в серых водах Ледянки. Ледянка — не Ледянка, а лезть в воду надо...

Густая каша-суп помогла нам сносно пережить в мокрой палатке эту ночь.

На холме, с которого мы разглядели озеро, стоял покосившийся тур. Кто-то, видимо, обрадовался не меньше нас, заметив вдали узенькую полоску озерной глади. Поискав капсюль с запиской и не найдя его, мы оставили свое послание, увеличив тур вдвое. Но, конечно, это был не самый эффективный способ дать о себе знать всему миру.

Когда мы достигли берегов Щучьего, ветер стих. Последние облачка унеслись за горизонт, обнажив лазурный небосвод.

Лагерь разбили посреди уютной ложбинки, защищенной с трех сторон скалами, а с четвертой — густым кустарником. Рядом с палаткой носилась полярная крачка. Это удивительное создание всю жизнь кочует от одного полюса к другому. Лето проводит за северным Полярным кругом, зиму — за южным. Избрав для жизни самые неприглядные районы планеты, крачки избавились от беспокойного соседства множества других птиц и животных. Так, по-своему, птичка решила проблему собственного выживания.

Увы, ее рецепты не пригодны для всего живого. Я подумал об этом, когда через несколько дней мы встретили на южной оконечности Щучьего жилище старика-метеоролога. Полуодичавший, лишенный пальцев на обеих руках, он не мог связать и двух слов... Что заставляло его жить вдали от людей?

Исследуем окрестности Щучьего. Диму не оставляет надежда найти древние кратеры.

Еще в Москве, обдумывая задание Московского планетария, мы пришли к выводу о целесообразности поиска следов падения метеоритов в глухих гористых районах нашего Севера. Всем известны знаменитые находки метеоритов в скальных породах Канадского щита или в каньоне Дьявола в Аризоне. К тому же с помощью ведущих ученых химического факультета МГУ был разработан принципиально новый метод обнаружения возможных мест падения метеоритов. Он основан на выявлении следовых количеств соединений углерода С₆₀ и, так называемых фуллеренов. Дело в том, что эти соединения получаются в очень жестких условиях, которые могли возникнуть на месте падения небесного тела. Так, в Новой Зеландии в древнем кратере, образовавшемся после падения метеорита, были недавно обнаружены следы С₆₀ и. Повезет ли нам?

Пыряяха-Тоня, впадая в озеро Щучье, оставляет где-то в его холодных глубинах несчастную Тоню, вытекая из него просто Пыряяхой. Здесь притоком ей служит славная речка Нгадяяха, как перст, указывающая нам дорогу домой. От этих мест до затерянной среди гор одноколейки, ведущей в Лабытнанги, рукой подать — каких-нибудь сто с лишним километров. По прямой, разумеется...

И мы пошли домой. С севера на юг, вдоль бесконечных горных цепей. День за днем карабкаемся по склонам гор, преодолеваем перевалы, ныряем в заросли кустарника в болотах, форсируем реки и речушки.

Однажды наткнулись на брошенные ненцами деревянные сани. Достали альпинистскую веревку, обвязки, карабины — и самодельная упряжь готова. Укрепляем рюкзаки на санях и впрягаем впереди Диму с Андреем. Им, почему-то, эта идея сразу не понравилась. Сани, тяжело скрипнув, заскользили по жесткому ковру карликовой березы.

Но радовались мы недолго. Очередной холм обрывался крутым спуском, а мы вовремя этого не заметили. И сани ринулись вниз, грозя задавить наших «оленей». В последний момент Дима перерубил связывающую их веревку, и они с Андреем успели отпрыгнуть в сторону. Сани разбились об огромный валун, затаившийся под склоном холма.

Через три дня наш отряд подошел к озеру Хадатаеганлор. На берегу этого озера, затерявшегося в самом сердце Полярного Урала, видим... дачный поселок! Домики с резными ставнями, линия электропередачи. Откуда все это?! Ведь на сотни километров кругом никого! Все объяснила выцветшая надпись на стене одного из коттеджей — «Polar Hunting» — «Полярная охота» — и вертолетная площадка. Надо же, и сюда добрался предприимчивый люд. Но, видно, деньги кончились, и все это хозяйство было брошено... Теперь только ветер хлопал дверьми да ставнями разбитых окон.

Тут же, на берегу, мы нашли полузатопленный катер. Мотора в нем не было, но рядом валялись два дюралевых весла. Подлатав лодку, побросали в нее рюкзаки, вставили весла в разбитые уключины и отчалили от берега. Грести маленькими веслами было тяжело, лодка шла медленно, но все быстрее, чем ползти по камням, по берегу, а главное — отдыхали плечи и разбитые в кровь ноги.

Но нам явно не везло с нашими изобретениями. Не успели мы пройти и трех морских миль, как начался настоящий шторм, Наползли черные тучи, поднялся ураганный ветер. Дело в том, что Хадата — узкое, длинное озеро, зажатое между двумя горными цепями, и ветер разгонялся в этой аэродинамической трубе до невероятной силы.

Мы повернули к берегу. И тогда ветер ударил нам в левый борт. Лодка накренилась, грозя оверкилем. Я свесился за борт по пояс, чтобы хоть как-то выправить правый крен. Тем временем Дима с Андреем гребли что было сил. Лена вычерпывала воду, прибывавшую с неумолимой быстротой. Мы попросту тонули! Если катер перевернется, сумеем ли мы проплыть сто метров в ледяной воде?

До берега мы все-таки дотянули.

тот день с утра не обещал ничего хорошего. Впрочем, мы уже успели привыкнуть к непогоде. Уже четвертый час наш отряд брел между гор, когда вдруг оказался посреди маленькой долины, окруженной со всех сторон скалами.

Без особых надежд мы в который уже раз провели все замеры, прочесали грунт, взяли пробы. Казалось — все безрезультатно. Но вечером, когда на стоянке я наспех провел несколько анализов взятых в той долине проб, обнаружилось повышенное содержание в почве железа, никеля, гексооксида кремния и много других соединений. Они косвенно указывали на то, что грунт, взятый из определенного слоя, находился под кратковременным воздействием высоких температур и давления. Похоже было на то, что когда-то в том месте произошел сильнейший взрыв.

Мы устроили великий праздник в свою честь. А после Дима и я еще долго сидели над камешками, пробирками, реактивами и говорили, разбирались, спорили. До точных лабораторных анализов в Москве ничего утверждать было нельзя. Но все говорило за то, что мы нашли то, что искали...

Ночью я проснулся от ужасного грохота. Наши спальники с вещами плавали в огромной луже посреди палатки, словно дохлые жабы в осеннем пруду. Кругом была вода! Высунувшись наружу, я уткнулся взглядом в густую кашу из проливного дождя, грязи и всякой ветоши, поднятой в воздух ураганным ветром. На одном колышке жалобно трепетал кусочек брезента — все, что осталось от тента. Пока нам снились Москва и дом родной, здесь, в долине реки Большая Пайпудына, началась буря.

Срочно устроили совещание: что делать? Оставаться внутри расползающейся по швам палатки — невозможно, вылезти наружу — значит в миг окоченеть от холода. Сухих вещей не осталось. Дрова, собранные у очага, можно было выжимать. Примус на таком ветру не развести. Оставалось одно: быстро закидать все имущество в рюкзаки и идти вперед, чтобы согреться.

В два часа ночи, сгибаясь под сильным ветром, наш отряд двинулся вперед, по размокшей дороге.

В тот день мы шли семнадцать часов. А потом стояли на бетонной плите, заменявшей железнодорожную станцию в поселке Полярном, и смотрели на полотно одноколейки в ожидании поезда. И медленно замерзали от холода и истощения...

...В уютном здании вокзала в Лабытнанги тихо забились в дальний угол зала ожидания и молча смотрели по сторонам. Только сейчас мы стали постепенно осознавать то, что повидали, через что прошли и что может ждать нас на плато Путорана.

Тигран Авакян / фото автора

Полярный Урал