Журнал "Вокруг Света" №3  за 1998 год

Земля людей: Снежный вечер в Альпах

Австрия — страна небольшая, всю ее можно проехать за несколько часов по хорошим дорогам. Тем не менее берусь утверждать, что в стране есть бескрайние просторы, ограниченные лишь небом. Но, как в экономно построенном приальпийском доме, где недостаток земли заставляет надстраивать этажи и тем самым на малой площади уместить и жилые, и хозяйственные помещения, эти снежные просторы разместились на втором и третьем этажах: вечно заснеженных крутых склонах Альп.

Середина ноября в Австрии вполне позволяет людям обходиться легким пальто. В хороший день можно ходить в пиджаке, не забыв, естественно, обмотать шею шарфом. Эта мягкость климата просто провоцирует уроженцев более суровых краев забыть о бдительности и одеться чересчур легко — и тут же простудиться.

Очевидно, зная о такой нашей легкомысленности, бдительность проявили австрийские хозяева. Несколько раз нас предупредили, что одеться надо потеплее и, главное, не забыть шерстяные носки: предстояла поездка на глетчер — круто вверх от городка Зальбах.

В низинах леса оставались еще наполовину зелеными, но с пятнами яркой желтизны. За каждым поворотом открывались светлые и благоустроенные маленькие долины. Мы проехали по главной улице Зальбаха, круто свернули и взяли вверх. Через некоторое время канатной дорогой поднялись на две тысячи метров — первая станция. Очередная вагонетка должна была забросить нас на следующую тысячу с лишком метров. Стало достаточно холодно. По металлическому полу смотровой площадки мела легчайшая поземка, по сверкающему белому полю неслись маленькие фигурки, и хорошо было видно, как вздымают снег лыжи.

Следующий участок пути оказался круче: те же белые поля поставлены были как бы на попа. Тут уже мерзли ноги и руки без перчаток. Хотелось уткнуть нос в шарф. Наверное, потому, что мы не мчались на лыжах. Порция откатавшихся как раз вошла в зал ожидания. Они громко разговаривали и еще громче смеялись; щеки их пылали свежестью, а шапочки лихо были сдвинуты на затылок.

И здесь — чуть ли не с вертикальной крутизны — неслись цепочкой люди, синхронно поворачивая и одновременно взмахивая палками. Обилие людей производило впечатление, но чистые снега все равно оставались бесконечными. Вершины гор сияли, а цепь их, неправдоподобно далеко различимая в прозрачном воздухе, уходила в голубое небо — наверное уже над Словенией и Италией.

Во всяком случае, я бы не удивился, если бы мне сказали, что эти страны уже видны. Знакомство наше с глетчером на том, собственно говоря, и кончилось.

Надо сказать, что труднее всего в Австрии — увидеть клочок земли, к которому человек не приложил бы рук. Это вовсе не значит, что за делами его не видна природа. Наоборот: все дикое и первозданное ее величие здесь ощущается везде.

Но укрепленные камнем опасные склоны, образцовые дороги, обставленные высокими жердями, чтобы торчали из снега при сходе лавины, набережные даже у самых узких речек в черте города или деревни, цементные ложа водных потоков — в голос говорят, что за этой природной красотой нужен глаз да глаз.

Сейчас, осенью, вода бежала глубоко внизу. Она была зеленоватая и очень чистая. Вода стремительно неслась, мерно, но грозно урча.

Зальбах был не первый альпийский городок, который я увидел, но вновь поразился отсутствию модерна на двух его длинных улицах.

Даже совершенно современные, построенные из бетона дома имели традиционный вид: с резными деревянными балконами и сильно выступающими (не сказать, что шляпка гриба, но все-таки очень нависает) высокими и тяжелыми крышами. Так же выглядит и альпийский деревенский дом, только эти — в Зальбахе — гораздо больше, в три, а то и четыре этажа.

То, что дома здесь столь велики — естественно, ибо все это гостиницы и пансионы. Судя по вывескам, здешнее население занималось двумя видами деятельности: работа в гостиницах и преподавание в школах горнолыжного спорта. Впрочем, поскольку вывески соседствовали на одних и тех же домах, можно было предположить, что обе этих профессии сочетаются.

Длинную улицу замыкали опять снежные горы, и они же сжимали улицы с обеих сторон. Еще не смеркалось, но между домов свет уже не был столь ярок, может быть, по контрасту с сияющими вершинами, над которыми блистало солнце.

Что-то мне напоминала эта улица с коричневыми балконами — каждый верхний чуть пошире, чем нижний, — и покрывающей все деревянной крышей. Улица на фоне гор. Но я никак не мог вспомнить — что. Во всяком случае, не Кавказ, наиболее известную мне страну гор. В самой традиционности строений не чувствовалось нарочитости, вроде «выполненных из того же материала» псевдорезных наличников на железобетонной панели.

Тут все оправдывалось частыми снегопадами, дождями, опасностью лавин — всем, что так же вечно, как Альпы и их природные условия. Просто лучшего, чем выработал многовековый опыт здешней жизни, не придумаешь. Потому, очевидно, здесь держатся и короткие кожаные штаны с застежкой под коленом и толстые шерстяные чулки: не также ли — хотя и с меньшим национальным колоритом — одеваются мастера-альпинисты? Так, видать, удобнее ходить по горам, и икре, согреваемой толстым чулком, не грозит судорога.

Но человека, одетого подобным образом, я увидел впервые лишь на третий день в Австрии, да и не в горах, а на автозаправочной станции. Он вылез из машины, взяв с сидения и тут же водрузив на голову шляпу с гигантским букетом из петушиных перьев. Шляпа, честно говоря, меня смутила, как если бы в хорошую погоду я увидел человека с зонтом. Никакого практического объяснения ей я найти не мог. Видать, любовь к национальному костюму требовала и этой шляпы.

Улица была почти безлюдна, а из иностранцев на ней был лишь я, гак что никаких аттракционов в национально-этнографическом духе, устраиваемых обычно для приезжих, ожидать не приходилось. Не сезон.

Поглядев налево, я увидел двух немолодых женщин в черном: в длиннейших до пят шалях, длинных юбках. Из-под плоских черных соломенных шляп свисали сзади черные вышитые шелком ленты. Женщины быстро шли куда-то и негромко разговаривали.

Я устремился за ними. Тут же появились несколько мужчин в белых чулках, в кожаных штанах и куртках без воротников. На некоторых куртках блестели значки и медали. Под мышками они несли музыкальные инструменты.

Улица вела к площади, где прямо у подножия горы высился костел. Мужчины сбились в одну кучку, женщины в другую. Прозвучала команда: тамбурмажор с окованным медью жезлом построил мужчин. Женщины уже строились в колонну по две напротив.

Впереди стала дама с хоругвью в руках. С хоругви свисала завязанная бантом черная лента. Тамбурмажор взмахнул жезлом и, лихо им поигрывая, двинулся вниз к главной улице. Запели медные трубы, ухнул барабан. Музыканты шли в ногу, сильно топая. Дамы маршировали в двух шагах от них, но топали не так звучно.

Они дошли до какого-то углового дома, и пути их разошлись в разные стороны. Минута молчания, пока подравняли ряды. Вновь заиграл — слева от дома — оркестр. Склонилась — справа от дома — хоругвь. И вдруг все кончилось. Строй распался. Каждый пошел по своим делам.

Я выждал, пока один пожилой мужчина поравнялся со мной, и, приподняв кепку, обратился к нему, отчаянно коверкая немецкий язык:

— Энтшульдиген зи, битте, майн герр, простите, пожалуйста, сударь, я — иностранец и понять, что происходит, никак не могу. Что случилось? Почему люди с музыкою маршируют, а женщины все в черном — почему?

Он тоже любезно приподнял шляпу и словоохотливо отвечал:

— Ничего необычного, майн герр, дер иностранец. Умерла одна фрау, и община воздает ей последнюю честь у ее дома. Прекрасная школа горнолыжного спорта в нем, и ей много сил отдала незабвенная усопшая... о смерти ее скорбят сограждане, дети, внуки и правнуки Гензль и Гретли... таким же был и давно ушедший от нас ее муж... и община избрала его своим пруутли... так давно, однако, это было... вы в первый раз в нашем прекрасном краю... и он вам понравится, но сегодня в общине траур.., — он коснулся пальцами полей шляпы и пошел своим путем.

Его рассказ меня растрогал, хотя понял я его смутно. И даже не зная, что значит «пруутли», я понял, что на такой пост назначают только уважаемого человека.

Не знала этого слова и наша переводчица: она жила в Вене. Здешние люди, сказала она, чтут свои диалекты не меньше, чем национальный костюм и родные песни. Владелец ресторана, где мы ужинали, слово знал, но не ведал, как это будет на литературном немецком.

— Вы где ночуете? В Капруне? Ну, там не спрашивайте, они этого слова не знают. По-ихнему, это вроде бы «шпракль». Знаете, если договориться кто-то не может, обращаются к пруутли: его решение окончательное. У нас мирок в долине тесный, надо уметь договариваться.

Мы вышли на улицу. Горы погасли, но подсвеченные уличными фонарями дома с нахлобученными крышами смотрелись величественно и экзотично. И я вспомнил, где видел подобное. На фотографиях непальской столицы Катманду. А впрочем, и тут горы, и там горы, дожди и опасность лавин.

Лев Минц