Журнал "Вокруг Света" №9  за 1998 год

Всемирное наследие: В ледяной купели Байкала

Стоит ли удивляться тому, что Байкал включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО? Его уникальность давно не требует доказательств: самое глубокое пресноводное озеро в мире (до 1620 м); содержит 20 процентов запасов пресной воды на планете; флора и фауна его включают 1800 видов, из которых большая часть нигде в мире не встречается... И это уникальное озеро в опасности. Не стихает борьба природозащитников с Байкальским целлюлозно-бумажным комбинатом, который уже 30 лет загрязняет озеро, с нерадивым хозяйствованием на его берегах. Потеря Байкала стала бы страшной бедой не только для России, но и для всего человечества.

...В прошлом году команда знаменитого Кусто отправилась на Байкал. Мы благодарны журналу «Calypso log» (Франция), который предоставил нам репортаж об этой экспедиции.

Байкал, Сибирь, начало марта. Наша команда готовится к погружению в обжигающе холодные воды, скрытые под метровой толщей льда. Да уж, условия и впрямь хуже некуда. И тут все зависит от физической формы и личного опыта каждого из нас. Впрочем, игра стоит свеч: то, что нам предстоит увидеть под байкальскими льдами, способно поразить даже самое искушенное воображение.

После шести часов пути из Иркутска на северо-восток мы наконец миновали последний перевал, отделявший нас от Байкала. Впереди простиралась бескрайняя снежная пустыня, и лишь далеко-далеко, у самого горизонта виднелись серовато-коричневые сопки острова Ольхон, крупнейшего на Байкале. Между островом и западным берегом Байкала простиралось Малое, или Внутреннее море.

До Мериса мы добрались довольно быстро и легко — как по маслу: ухабистый проселок был покрыт плотно укатанным, гладким настом, и ехать по нему было одно удовольствие. Мерис — это небольшой поселок с пристанью на берегу Малого моря. Мы заходили туда летом прошлого года, когда работали на борту научно-исследовательского судна «Улан-Удэ», принадлежащего Лимнологическому институту Сибирского отделения РАН. Поселок связан с островом Ольхон регулярной паромной переправой. Отлогий берег с пристанью — это часть курортной зоны. Сибиряки очень любят приезжать сюда в отпуск: летом вода здесь прогревается до 20 градусов — должно быть, из-за малых глубин близ берега. — тогда как в «большом море» температура ее обычно не превышает 10-12 градусов.

Теперь же из всех труб, венчающих крыши изб в Мерисе, валил дым. Оно и понятно: на дворе стоял двадцатиградусный мороз, никак не меньше! На улочках поселка не было видно ни души, за исключением разве что троицы на мотоцикле с коляской — мужчины, женщины и ребенка. Мужчина, в меховой шубе, одной рукой вел мотоцикл, а другой придерживал пристроившегося спереди, на бензобаке, мальчонку — должно быть, своего сынишку, — которому с виду было годика четыре. На голове у отца семейства была пышная лисья шапка с опущенными, колыхавшимися на ветру ушами. За спиной у него, на заднем сиденье, кутаясь в шарф, сидела жена в вылинявшей вязаной шапочке. А из коляски торчала большая бочка, доверху наполненная водой, которую приходится возить с озера, потому как зимой в Мерисе водопровод не работает.

Наш провожатый, биолог Петров из Лимнологического института, окликнул мужчину и спросил, как удобнее подъехать к озеру. И вскоре мы уже мчались вдоль длинного, ровного берега. Впереди я разглядел паром, сплошь покрытый льдом, он, казалось, намертво примерз к такой же обледенелой пристани и будто слился с нею в одну громадную заснеженную глыбу. Через некоторое время мы спустились к Малому морю.

И тут всех нас охватило странное волнение. Еще бы: ведь нам предстояло пересечь озеро по тому же маршруту, которым мы прибыли сюда прошлым летом на «Улан-Удэ», — только в обратном направлении и на сей раз по льду и в грузовике.

Место, откуда начинался ледовый тракт, было отмечено двумя сигнальными щитами. Первый предупреждал о том, что машинам грузоподъемностью больше восьми тонн выезжать на лед строго запрещается. На втором был нарисован треугольник, а внутри треугольника — грузовик, скользящий юзом... У нас во Франции такой знак обычно сопровождается надписями вроде: «Внимание, на трассе обледенение!» или же «Осторожно: гололед!»

Мы сидели в машинах и молча вглядывались в снежную даль. Похоже, каждый из нас думал тогда об одном и том же: «Что, если лед не выдержит?..» Мимо нас, в обратном направлении, проехали два грузовика: вероятно, они доставили грузы на остров Ольхон, в поселок Хужир, что в 30 километрах к северу, и теперь возвращались порожняком на Большую землю. Глядя на них, мы воспряли духом. К тому же надежду вселяли и уходящие в слепую, белую даль многочисленные колеи — машины выезжают на этот тракт, как только лед на озере достигнет 60-сантиметровой, безопасной толщины.

Впрочем, байкальский лед далеко не каток. Хотя в одном месте колея, по которой мы двигались, пересекала совершенно чистый и гладкий участок, ослепительно сверкавший на солнце. Но вес наших машин он выдержал запросто. В других местах лед был изломан и торосился: судя по всему, это было результатом штормов и шквальных ветров, которые обрушиваются на Байкал в начале зимы, когда ледовый покров едва достигает 10-15 сантиметровой толщины. Острые вершины торосов, теснивших друг друга, глядели в небо, образуя целые гряды и хребты. За зиму ветер намел к их подножиям непролазные снежные сугробы. И в одном из них мы чуть было не увязли. Но наш водитель Паша вовремя притормозил, сдал назад — и мы двинулись дальше.

Одолев семь километров по снежной пустыне, мы наконец добрались до острова Ольхон, и двигатели наших машин, гулко пророкотав напоследок, заглохли. Тем временем небо полыхнуло оранжевым пламенем, солнце стало подобно огромному красному шару, который завис над заснеженными сопками...

На другое утро я проснулся от шума бензиновой горелки. Отодвинул занавеску, успевшую за ночь примерзнуть нижним краем к внутреннему окошку (в Сибири так называемые двойные стекла не в ходу — теплоизоляция обеспечивается за счет 20-сантиметрового зазора между наружным и внутренним окнами).

На часах — без четверти восемь. Только-только начало светать, а Паша уже зажег горелку и взялся прогревать двигатели наших машин, иначе их было бы не завести. Масло за ночь, конечно же, замерзло: на маленьком термометре, что висит за окном, — минус тридцать два.

Нелегко просыпаться в такое утро. В избе, где мы остановились на ночлег, было три комнаты. Часть техники оставили в предбаннике, а другую внесли в дом. Где-то в углу громоздились уложенные друг на друга подводные камеры в боксах. Возле наружной двери нашлось место — хотя и не самое подходящее — для компрессора и аквалангов. А со стен, подобно виноградным гроздьям, свисали чехлы с аккумуляторами и подводными светильниками. Единственное, что мы решили оставить снаружи — в сарайчике, так это электрогенератор, снабжавший нас электричеством.

После плотного завтрака, включавшего в себя, главным образом, блюда из омуля — на радость фотографу Роберто Ринальди, начальник нашей экспедиции Бертран Сион, ныряльщик Франк Лемеллек, научный консультант экспедиции Грегуар Кульбани и я отправились грузить подводное снаряжение в большой грузовик. А тем временем наземный видеооператор Джон Джексон, его ассистент Франсуа Кийар и звукооператор Эрик Буато занялись подготовкой видеотехники.

И еще: перед тем как тронуться в путь, мы подбросили дров в печку, чтобы к нашему возвращению в избе было тепло...

Судя по спутниковой фотографии озера Байкал, которую мне пару дней назад передали в Лимнологическом институте, участок чистого льда лежал к северу от острова Ольхон. Значит, там мы и будем погружаться: это место лучше других подходит для подводной видеосъемки, поскольку чистый лед пропускает куда больше света, нежели тот же самый лед, припорошенный снегом. Да и видимость в таких условиях, соответственно, много лучше.

На лед мы выехали прямо из поселка Хужир. Впереди колонны, за рулем микроавтобуса с двумя ведущими мостами, двинулся Петров. Он был, скажем так, нашим разведчиком — ему надлежало проверять лед на прочность. Тракт, по которому мы следовали, оказался довольно широким: он был плотно укатан колесами тяжелых и легких грузовиков, а также мотоциклов, принадлежащих местным рыбакам, и скорее походил на ровное шоссе, разветвлявшееся на многочисленные колеи. Некоторые из них тянулись вдоль берега острова, другие либо насквозь пересекали Малое море, либо обрывались у какого-нибудь непреодолимого ледяного хребта.

Через полтора часа мы уже ехали вдоль широкой, заполненной водой трещины — она тянулась, петляя, до самого горизонта и, в конце концов, преградила нам путь. Так что дорога, по которой, похоже, еще вчера можно было проехать, сегодня стала непроезжей. Черт бы побрал эту трещину! Петров отправился на поиски надежной переправы. И вскоре нашел. Мы решили рискнуть. Первый микроавтобус (всего их было два), рванув было вперед, угодил одним передним колесом под тонкий в этом месте лед и забуксовал. Из-под колеса ударила мощная струя воды. Но через несколько мгновений, провернувшись раз-другой вхолостую, колесо сцепилось с кромкой льда — и препятствие, к счастью, осталось позади...

Некоторое время спустя впереди, по правую руку, показалась северная оконечность острова. Снега в этом месте действительно было мало — и сквозь многочисленные прогалины то тут, то там проглядывал сверкающий в солнечных лучах лед, испещренный густой сетью трещин. Мы свернули на новую колею, и она привела нас к крупному нагромождению торосов, образовавшемуся возле совсем еще свежей трещины. Интересно, какая нужна силища, чтобы вздыбить эдакие громадины? И как выглядит ледяной панцирь из-под воды? Любопытство меня так и распирало, и я даже был готов погрузиться прямо здесь — посреди этой бескрайней пустоты, в ее неведомые глубины. Мы остановились таким образом, чтобы дистанция между машинами была не меньше десяти метров. Как говорится, береженого Бог бережет!

Сопровождавший нас русский ныряльщик Андрей Барановский посоветовал выдолбить прорубь площадью два метра на один — чтобы места хватило для всех. Мы взяли каждый по лому и принялись выдалбливать ложбину шириной 20 сантиметров — по трем сторонам квадрата. А колотый лед отбрасывали совковыми лопатами. Наша команда работала с таким рвением, что Бертран с Франком, несмотря на лютый мороз, даже сбросили верхние куртки. Через полтора часа мы продолбили лед толщиной и 80 сантиметров. Значит, вода где-то совсем близко. Еще пара-тройка ударов ломом — и она уже просачивается на поверхность, размывая снег по обе стороны траншеи. Так что лед в этом месте скоро сделался прозрачным, как стекло. В следующее мгновение траншею заполнило водой почти по всему периметру. Дело осталось за малым — отколоть от припая квадратную льдину, соединенную с ним теперь только с одной стороны. Мы снова разом ударили ломами — и ледяная глыбина, объемом никак не меньше двух кубических метров, свободно закачалась на воде. Следом за тем мы четверо: Андрей, Франк, Бертран и я, — встав по краям проруби, дружно уперлись в льдину кто ломом, кто лопатой, затопили ее и загнали под припай, на котором стояли. Просторная купель, заполненная черной водой, радовала глаз. Однако очень скоро она стала затягиваться тонкой ледяной коркой. Пора было готовиться к погружению.

Переодевались мы в кузове большого грузовика, где особо не развернешься. К тому же толстые теплозащитные комбинезоны, в отличие от легких — неопреновых, в которых мы обычно погружались, сковывали движения. После того, как мы наконец выбрались наружу, шофер, примостившись позади грузовика, начал предусмотрительно растапливать походную печурку, чтобы после погружения мы могли обогреться...

И тут обнаружилось, что ремни и лямки на аквалангах намертво прихватило морозом. И нам пришлось изрядно повозиться, прежде чем мы смогли защелкнуть пряжки на поясах с грузилами. Потом вдруг выяснилось, что система накачки воздуха в комбинезоны — для обеспечения теплоизоляции и одновременно плавучести — тоже замерзла. В общем, чтобы отогреть наконечники воздушных шлангов, нам ничего не оставалось как сунуть их в термосы с горячим чаем. О том, чтобы перед погружением ополоснуть маски в воде, не могло быть и речи — стекла тотчас бы обледенели...

Первым погрузился Роберто. Я — следом за ним. Франсуа передал мне видеокамеру, которая чуть было не примерзла к кромке проруби...

Вот так красотища! Теперь я смотрел на сплошь изборожденный вымоинами и облепленный воздушными пузырями ледовый панцирь снизу. Проникавший на глубину солнечный свет, преломляясь в воде, отражался в изломах чистого, как хрусталь, льда и бликовал всеми цветами радуги.

Вскоре к нам присоединились Бертран, Франк и Грегуар. Последним спустился Андрей, в руках у него был длинный страховочный линь, с помощью которого мы сможем без труда найти обратную дорогу к проруби. Внезапно вода сделалась мутноватой. Как позднее выяснилось, причиной том> были огромные массы фитопланктона: и зимнее время, каждые четыре-пять лет они поднимаются из придонных слоев ближе к поверхности. Пузырьки отработанного нами воздуха тянулись струями к ледяному куполу и облепляли его, слившись в гигантское выпуклое колышущееся зеркало, в котором четко отражались все мои спутники.

Мы неспешно направились к той самой трещине — у подножия ледяного хребта, но путь нам неожиданно преградила широкая затопленная льдина. Я прикоснулся к ней рукой: она была совершенно гладкая — как стекло. Опустившись еще метров на пять в глубину, я проплыл под льдиной и, снова поднявшись, завис над нею. Остальные последовали за мной. И я снял их призрачное, будто нереальное движение на камеру через толщу льдины, которая, как видно, откололась от припая совсем недавно — ее верхняя поверхность была испещрена множеством прожилок, как на мраморе...

Пузырьки выдуваемого нами воздуха тянулись позади нас вдоль ледяного купола, напоминавшего вогнутую арку... и вдруг они разом исчезли в длинной узкой щели, показавшейся у нас над головами. Франк с Бертраном устремились вверх. Я взглянул на глубиномер: от поверхности нас отделяли какие-нибудь полметра!

В следующее мгновение до нас донесся далекий гул: похоже, началась подвижка льда. Она могла закрыть лунку и запереть нас подо льдом Байкала. Надо было кончать работу. Возвращаться наверх.

Дидье Нуаро / фото Роберто Ринальди

Перевел с французского Игорь Алчеев