Журнал "Юный натуралист" №1, 1935

Рассказ о Ленине

Рахия Эйно

Я узнал о том, что товарищ Ленин находится в Разливе, когда из Разлива его нужно было уже отправлять в Финляндию. Узнал об этом от Александра Шотмана, старого члена партии, личного друга Владимира Ильича. Позвал он меня в помощь, а мы с ним старые друзья-товарищи.

— Эйно, — сказал мне Александр, — ты хорошо знаешь финскую границу, надо проверить, можно ли ее безопасна перейти.

Мы приобрели документы через товарищей — писарей и канцелярских работников в штабе Керенского на Дворцовой площади. У меня там был друг детства, школьный товарищ, некий эстонец, который дал мне документ для перехода финской границы в любом месте. Этот документ и сейчас у меня находится.

На нем моя фотография и печати штабных начальников. По этому документу мне, как финну, пограничному жителю, дачнику, разрешается целое лето семнадцатого года переезжать и переходить границу. Таким же образом и Шотман получил подобный документ.

Мы обследовали границу от Сестрорецка до Майнева. Шли мы верст пятьдесят целый день берегом Сестры, маленькой пограничной речки. Встречались нам по дороге таможенники, пограничные охранники.

В зависимости от того, на какой стороне мы были, мы им говорили, что идем или в Финляндию, или в Россию. В Россию идем, чтобы завтра поспеть на работу, в Финляндию — домой.

— А почему идете, а не едете?

— Просто захотелось прогуляться.

— А почему вы так далеко зашли?

— А нам как раз нужно сюда поблизости.

— Что вы там делаете?

— Живем на даче.

— А почему вы идете вдвоем?

— Одному скучно.

— А где ваши родные?!.

— Дома.

Вежливо, но строго проверяли наши документы. Сличали фотографии с нашими лицами, всматривались в глаза, в профили, поворачивали нас, нагибались и подымались над нами, фуражки снимали, со всех сторон оглядывали.

Всем было дано задание найти Ленина: поэтому-то так тщательно и проверялись проходящие. Портрет Ленина имелся у каждого из них. Оглядывая нас, держали они в кулаках портреты и смотрели, не лепил ли кто-нибудь из нас.

Почти через каждый километр встречались стражники, и эта процедура опять начиналась сначала: опять допрос, опять осмотр фигуры и сличение.

Кончилось тем, что мы перешли обратно в Россию, решив, что этим путем переправлять нельзя.

Тогда я указал путь, уже испытанный в 1906 году, когда после пресненского восстания в Москве мы перевозили через границу товарищей, скрывая их от жандармов на паровозах. Рассказал, как в 1912 году с машинистом Копоненом отправлял я товарища Сталина в Финляндию через пограничный пункт Мариенгем, и говорю:

— Отправим его на паровозе. Кочегару скажем, чтобы пересел в вагон, как пассажир, а вместо кочегара сядет Ленин. И мы так перевезем, что никто и не заподозрил.

— А кто будет перевозить?

— Машинист Хуго Ялава.

Хуго оказался другом детства Шотмана, я же его знал но работе, так как был у него помощником в паровозной бригаде на Финляндской дороге с пятого года по седьмой. Я знал его как самоотверженного товарища, который делает ту же работу, что и мы.

Но вот вопрос: в каком месте примет он Ленина и как заменит им кочегара, чтобы ни одной минуты не было лишнего человека на паровозе, так как паровозы и вагоны осматриваются и сверху и снизу тщательно. Надо выбрать определенное место, где Ялава примет Ильича и даст кочегару перейти в вагой.

Совместно с машинистом Ялава, у него на квартире, доработали мы план переезда Ленина.

Поезд отойдет от Петрограда по расписанию, как обыкновенно. Он пойдет на Выборг, на Райвола, а нам нужно довезти Ильича только до Териок. Граница же находится в Белоострове, и там очень тщательная проверка документов. Поезд стоит до окончания проверки по расписанию двадцать минут, но иногда проходит и час. Специальная пограничная охрана налетает на поезд, а вагоны закрываются кондукторами перед приходом поезда на станцию, запираются на замки. Производится проверка документов — и финских и русских. Картина довольно-таки серьезная.

И остановились мы на том, что Владимир Ильич доедет или дойдет с нами до Удельной, а в Удельной, т. е. в девяти километрах от Петрограда, Ильич пересядет на паровоз и проедет двадцать три километра до границы, до Белоострова, и последует дальше с тем же поездом уже по финляндской земле на Териоки.

Мы с Шотманом приехали в Разлив вечером. От станции Разлив добрались до дома Емельянова, до берега озера.

Через Разлив на лодке перевез нас Емельянов.

Пошли. Видим — стог сена. Я прошел мимо, а Шотман остановился возле двух посадских, имевших самый несуразный босяцкий вид, и поздоровался с ними. Я подумал, что остановили его какие-то проходимцы, какие-нибудь воры, и по-фински Шотману кричу:

— Чего ты останавливаешься? Чего ты на них смотришь? Пойдем!

А вооружен я был до зубов, двоих не боялся.

Шотман мне говорит:

— Эйно, подойди сюда.

Я, когда подошел, обомлел. Вижу — стоит передо мною Ленин. А я принял его за бродягу.

Я извинился.

— Я вас, товарищ Ленин, принял за бродягу. Ну, извиняюсь, — говорю.

Владимир Ильич засмеялся:

— Это очень хорошо, что меня не узнать.

Мы сели на траву. К нам подошел Емельянов, который, пока мы с Шотманом к стогу шли, убирал лодку.

Начали обсуждать, каким путем доберемся до Удельной.

Емельянов предложил дойти пешком до любого пункта Финляндской железной дороги, сесть в поезд и доехать до станции Удельная.

В стоге сена нашлось два больших свежих огурца, но соли и хлеба не было. Эти огурцы кто-то из нас взял в карман.

Мы оставили то историческое место, кусочек сырой земли, кусочек болотистого луга, который нам сейчас так дорог.

Идем тропинкой. Впереди Ленин очень бодрый. Идем лесом торф, горит, и дым расстилается по тропинке. Дышать становится трудно. Мы сбились с пути и уже идем по горящему лесу, лесному пожарищу. Торф прогорает под землей, а несгорающий тонкий покров земли может и не выдержать тяжести. И мы идем под угрозой провалиться в недра земли, в раскаленный торф.

Мы начали выбираться из лесу, руководствуясь ветром, идя против ветра. Удушливый желтый дым затемнил воздух; ни неба, ни земли уже не видно во мраке ночи. Проходим, что называется, огонь и воду, а Емельянов, знаток пути, впереди.

Под ногами подается земля, из-под земли дым идет. Наконец выходим из полосы дыма. Ильич идет с нами спокойный. Но дорога уже была потеряна окончательно.

Пошли без дороги по лесу, по худосочной лесной траве. Подошли к маленькой речонке. Вода тихая, берега низки.

А по ту сторону речонки — дорога, сделанная телегой. Кто-то проезжал через речку по воде. Мы решили, что она неглубока. Разделись все догола. Одежду взяли каждый в руки. Влезаем в воду. Владимир Ильич смеется.

Глубина реки оказалась нам по грудь: дожди подняли уровень. А в обыкновенное время эта речка Черная имеет глубину по колено. Мы перешли и оделись. Компаса не было; по звездам определили восток и пошли по тропинке.

Видим — станция. Надо было сделать разведку. Емельянов пошел на станцию разузнать и был там, как подозрительная личность, арестован юнкерами.

Мы же — Ленин, Шотман и я — лежали в канаве почти у станции. До нас доносились голоса вооруженных юнкеров, которыми станция была полна, как озеро рыбой.

Лежали в канаве и ели огурцы. Я прокрался к станционной вывеске и прочел: «Дибуны».

Затем Шотман пошел на станцию, чтобы узнать, когда пойдет дачный поезд, и также был схвачен юнкером. В это время послышался свисток — поезд подходил от Белоострова.

Станция освещалась только у деревянного домика, у вокзального помещения, а кругом была темнота. Когда поезд остановился, Ленин со мною вскочил в вагой. Заметили, как Шотман торгуется с юнкерами и они его вталкивают в соседний вагон.

Вошли в вагон. Он был совершенно пустой и темный. Сели.

Поезд тронулся. Вошел в вагон кондуктор с фонарем бело-красно-зеленым. Со мной поздоровался он, как со старым знакомым. Я ему заявил, что мы билетов не поспели взять. Он говорит:

— Ладно, провезем и зайцами. Заяц не птица, не улетит.

И вот тут начал тот самый кондуктор (он был словоохотливый парень) разговор о политике.

И стал говорить о Ленине.

— Этот Ленин, — говорит кондуктор, — немецкий шпион. Все-таки два с половиной миллиона денег ему дали, Ленину. А за что, опрашивается?

Я, конечно, пустился доказывать, что это буржуазная сплетня:

— И должен же ты понять, что тебя, рабочего, околпачивают и дурят тебе башку.

А Ленин, закрыв руками лицо, сидел и не вмешивался в разговор. Может быть, он опасался, что кондуктор его узнает.

И так, разговаривая о политике с кондуктором, обсуждая личность Ленина, с молчащим Лениным, тут же сидящим в вагоне, доехали мы до станции Удельная.

В. И. Ленин и Н. К. Крупская среди детей д. Кашина, Московской области, в 1920 г.

Потом мы направились пешком и пришли поздно ночью на квартиру Кальске, где жена моя нас дожидалась, три ночи дежуря в темноте, глядя в окна на двор, и по условленному знаку пустила нас.

Мы вошли в квартиру, но не было с нами Шотмана, который, к нашему удивлению, не вылез из поезда, когда он стоял на станции Удельная.

Как потом оказалось, он, в темноте не узнав местности, вышел на шесть километров раньше и от станции Озерки вынужден был дуть до Удельной «пешедралом».

Закусив чуть-чуть (Кальске очень; бедно жил и ничего в квартире не имел), улеглись мы на пол на газетах.

Было уже поздно, около четырех часов ночи. Весь дом спал.

Вдруг раздается условный сигнал — стук в двери, который кроме нас знал только Шотман.

Жена ему открыла дверь. Шотман, думая, что мы не попали в поезд войдя в комнату, изумился. Мы лежим на полу и хохочем над ним. Тут Ленин нам сказал:

— Все же, товарищи, конспирация наша не весьма отлична. Вы, товарищи, дурацкие конспираторы. У вас ни карты, ни расписания нет.

— Маршрутик оказался для нас неожиданным, — пытаемся мы оправдаться перед Лениным.

Следующей ночью Владимир Ильич вышел со мной из квартиры Кальске. Он был в парике, но без грима, одетый так же, каким от стога сена уходил скитаться.

Пришли мы к станции Удельная в условленное место точно во-время, к приходу последнего поезда, который на станции стоит всего минуту. Ильич был со мной наготове, в темноте, у линии не со стороны станции, а с противоположной стороны пути.

Потому-то Ялава нас и не заметил.

Едва поезд остановился, Владимир Ильич влез на паровоз, а кочегар сразу вылез и сел со мною в первый вагон от паровоза.

Рассказывает Ялава:

«Неизвестный: гражданин залез ко мне на паровоз в простом засаленном кепи. Трудно было допустить, но я допустил, что это Ленин».

Поезд загрохотал. Окна были закрыты. Мы сидели и тревожно прислушивались. На каждой остановке выглядывали.

Мы знали, что если его будут брать, — будем стрелять. Ялава на паровозе, мы в первом от паровоза вагоне, готовые выскочить и помешать задержанию Ленина.

Я был вооружен, Шотман также. Арестовать Ленина не дали бы, все бы сделали для защиты его.

На границе могли проверить документы и у паровозной бригады. На этот предмет у Ленина был документ сестрорецкого рабочего Иванова, Константина Петровича.

Ялава очень спокойно вел паровоз. У него был большой опыт по перевозке нелегальных товарищей, и он никогда не прогорал на финской границе. Однажды, в шестом году, он даже раненого товарища провез через границу.

В паровозном грохоте разговаривать машинисту с кочегаром нельзя было. Ильич подбрасывал в топку дрова. Машинист Ялава в тот час командовал Лениным, и интересно спросить Ялаву, хороший ли был у него кочегар на перегоне Удельная-Териоки 15 августа семнадцатого года.

Ну, доехали до Белоострова, до границы, благополучно. Начинается проверка документов. Вагоны закрыты, выскочить мы не можем. Если будет проверка и на паровозе, получится большой скандал: Владимира Ильича могут забрать, и мы ему ничем не поможем.

Но хитроумный Ятава устроился очень просто. Видя близко от себя полицию, он отцепил паровоз и поехал за водой полным ходом. Воду принимал он на паровоз до самого третьего звонка, и паровоз пыхтел у водоналивной колонки. С третьим звонком Ялава мгновенно подскочил к составу, прицепился, дал резкий свисток и поехал. А через несколько минут мы были уже по ту сторону границы, в Финляндии.