Жюль Верн и вопросы развития научно-фантастического романа

Наука и фантазия

Творческое воображение — неотъемлемое свойство мышления. Создавая в воображении новые образы на основе переработки прошлых восприятий, человек задумывает или выражает желаемое. Воображение, фантазия, мечта неразрывно связаны с созидательным трудом и сопровождают человечество на всем пути его исторического развития.

Умение мечтать и не отрывать мечты от жизни — ценное качество каждого по-настоящему творческого работника.

В. И. Ленин всегда подчеркивал положительную роль творческой фантазии, помогающей человеку вдохновенно трудиться, видеть в воображении начатое дело уже завершенным. При этом Ленин отличал мечту полезную, дающую толчок к работе, от праздной мечтательности, вредной «маниловщины», уводящей в сторону от жизни.

В книге «Что делать?» Ленин для подтверждения этой мысли приводит выдержку из статьи Д. И. Писарева «Промахи незрелой мысли»:

Имея в виду именно такую, творческую фантазию, Ленин сказал на XI съезде партии:

Еще в древних мифах и волшебных сказках воплотилась вековая мечта человечества о покорении воздушной стихии, завоевании морских глубин, возможности видеть и слышать на большом расстоянии и т. п. Достаточно вспомнить миф о Дедале и Икаре, народные сказки о «ковре-самолете», «сапогах-скороходах», «серебряном блюдечке» и т. п., в которых А. М. Горький усматривал выражение желаемого, «прототип гипотезы». Нет фантазии, говорил Горький, в основе которой не лежала бы реальность.

Классовые противоречия, существующие в каждой антагонистической общественной формации, еще со времен античного рабовладельческого строя порождали утопические представления об идеальном государстве будущего. Древнегреческие мыслители и писатели — Платон, Аристофан, Лукиан и др. — каждый по-своему выразили эту мечту. На исходе средневековья — в эпоху Возрождения — появились первые коммунистические утопии Томаса Мора, Томмазо Кампанелла и других авторов, которые грезили о таком государстве, где не будет нищеты, частной собственности, угнетения человека человеком. Однако далеко не все утописты понимали, что важнейшим условием для перехода общества на высшую ступень коммунизма является достижение высокой производительности труда.

Отсутствие идеи технического прогресса характерно для многих социальных утопий начиная от Томаса Мора и вплоть до XIX в. Томас Мор, например, верил в возможность изобилия материальных благ при тех же технических средствах, считая для этого достаточным ограничить рабочий день до шести часов и уничтожить паразитизм в обществе.

На рубеже XV и XVI вв. — во времена Томаса Мора — капиталистический уклад в Англии только нарождался. Спустя столетие, когда появились утопии итальянца Томмазо Кампанеллы и англичанина Фрэнсиса Бэкона, внедрение капиталистического способа производства в разные отрасли промышленности сопровождалось техническими усовершенствованиями и изменениями в организации производства.

Кампанелла в «Городе Солнца» (1623) и Бэкон в «Новой Атлантиде» (1627) уже выдвигают на первое место науку и технический прогресс, без которых они не мыслят идеального общественного устройства.

Обитатели коммунистического «Города Солнца» — солярии — широко применяют всякого рода изобретения и научные открытия. Они изобрели «особые суда и галеры, ходящие по морю без помощи весел и ветра, посредством удивительно устроенного механизма». Жители Солнечного города употребляют для сельскохозяйственных работ машины, между прочим — самоходные парусные повозки, способные двигаться против ветра. Солярии «владеют также искусством воспроизводить в комнатах всяческие атмосферные явления: ветер, дождь, грозу, радугу и т. д.»

В «Городе Солнца» Кампанеллы мы видим довольно редкий случай социальной утопии, в которой общественное переустройство на коммунистических началах осуществляется на базе научного и технического прогресса. Правда, все эти технические нововведения Кампанелла в состоянии выразить лишь в форме неясных, иногда полумистических домыслов.

В отличие от Кампанеллы, Бэкон не дает никаких планов общественного переустройства. Для Бэкона, крупного государственного деятеля и ученого, по его словам — «зеркалом служит действительное состояние вещей и время, в которое он живет». Повидимому, в основном Бэкон был удовлетворен существующим строем. Он сохраняет в «Новой Атлантиде» частную собственность, разделение общества на классы, наследственные и имущественные привилегии и т. п. Он ограничивается постановкой вопроса о перестройке производственной базы общества путем применения технических усовершенствований, изобретений, рационализации. «Новая Атлантида» — не социальная, а научно-техническая утопия. Жители острова Бенсалема достигли больших успехов в металлургии. У них имеются «различного устройства печи, дающие и сохраняющие самую различную температуру: с быстрым нагревом; с сильным и постоянным жаром; со слабым и равномерным нагревом;…с сухим или влажным жаром» и т. п. На высоком уровне здесь находится военная промышленность. «Мы производим, — сообщает житель острова, — артиллерийские орудия и всевозможные военные машины; новые сорта пороха; греческий огонь, горящий в воде…» Бенсалемцы обладают мощным флотом. «Есть у нас суда и лодки для плаванья под водой, и такие, которые выдерживают бурю…» Бенсалемские ученые изобрели машины, позволяющие летать по воздуху, подражая полету птиц, приборы, дающие возможность видеть и слышать на большом расстоянии; нашли способы изготовлять искусственные удобрения, выводить новые сорта растений и новые породы животных и т. д. Имена изобретателей окружены в Бенсалеме всенародным почетом. Выдающимся изобретателям ставят статуи, их награждают щедрыми подарками.

Устанавливая связь между развитием промышленности и развитием науки в эпоху Возрождения, Энгельс писал, что «…вместе с расцветом буржуазии шаг за шагом шел гигантский рост науки. Возобновились занятия астрономией, механикой, физикой, анатомией, физиологией. Буржуазии для развития ее промышленности нужна была наука, которая исследовала бы свойства физических тел и формы проявления сил природы».[3]

Гениальные прозрения Кампанеллы и Бэкона появились, разумеется, не случайно. Они отвечали назревшим техническим потребностям общества, хотя и были обращены к далекому будущему. Произведения этих двух мыслителей позволяют заключить, что в европейской литературе научно-техническая фантазия получила свое первоначальное развитие в рамках утопического романа.

Это заключение подтверждается и произведениями русских писателей. В нашей литературе есть замечательные образцы научно-утопического и социально-утопического романов.

В одном из ранних утопических романов, созданных в России — в произведении В. Ф. Одоевского «4338-й год» (1840), — технический прогресс и просвещение положены автором в основу общественного развития. В России сорок четвертого века ученые нагревают и охлаждают по мере надобности атмосферный воздух, гигантские вентиляторы изменяют направление ветров, огнедышащие сопки превращены в неостывающие горны для обогревания Сибири, гужевой транспорт вытеснен «электроходами» и управляемыми аэростатами и т. п.

Знаменитый «Четвертый сон Веры Павловны» в романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» есть выражение не только социальной, но и научно-технической фантазии. Великий революционный демократ, в отличие от подавляющего большинства представителей домарксовского, утопического социализма, не мыслил себе идеального общества будущего без высокого развития науки и техники. В социалистической России, изображенной Чернышевским, созидательный труд свободных и счастливых людей облегчают замечательные машины. Металл будущего — алюминий — заменяет в обиходе дерево и камень. Природа, преобразованная человеком, щедро отдает ему свои богатства.

Все эти произведения показывают, что научно-техническая фантастика развивается вместе с социальной утопией. В отдельных утопических романах имеются элементы научной фантастики. И, с другой стороны, во многих научно-фантастических романах (с тех пор, как этот роман сформировался в качестве самостоятельного жанра) можно увидеть черты социальной утопии — представления автора о тех общественных условиях, где найдут применение наука и техника грядущих дней.

Правомерно ли считать социально-утопические романы, в которых имеются более или менее развитые элементы научно-технической фантазии, научно-фантастическими?

Разумеется, нет. Научно-фантастический роман, как особый, самостоятельный жанр литературы, появился лишь во второй половине XIX в.; но, несомненно, возникновение этого нового литературного жанра было в известной степени подготовлено многовековой историей социально-утопического романа.

Основоположником научно-фантастического жанра иногда считают, по недоразумению, американского романтика Эдгара По (1809–1849). Поэтические грезы о великом будущем науки противоречиво сочетаются в его фантастических новеллах с откровенной мистикой и мрачнейшими пророчествами о будущем человечества. Фантазии Эдгара По далеки от настоящей науки. Этот талантливый писатель способен был представить грядущие технические достижения лишь увеличенными до гигантских размеров, но качественно неизменными по сравнению с тем, что уже имелось в его время. Например, воздухоплаватели перелетают в одной из его новелл через Тихий океан на огромном аэростате и на аэростате же, в другой новелле, совершают полет на Луну. С элементарными законами физики и механики Э. По расправляется по собственному усмотрению. Можно ли считать произведения Эдгара По научно-фантастическими? Нет, это только фантазии на научные темы, имеющие лишь внешнее сходство с научной фантастикой.

Возникновение нового литературного жанра всякий раз вызывается определенными историческими причинами, и то, что научно-фантастический роман появился на свет именно во второй половине XIX в., не является простой случайностью.

Великие технические изобретения конца XVIII и начала XIX вв. — паровая машина, паровоз, пароход, ткацкие станки и т. д. — вызвали промышленный переворот и способствовали смене форм общественной жизни.

Шестидесятые — восьмидесятые годы прошлого века, когда Жюль Верн написал свои лучшие научно-фантастические романы, были ознаменованы невиданным до тех пор подъемом научных и технических знаний, великими открытиями в биологии, физике, химии, астрономии, замечательными изобретениями, которые привели к существенным сдвигам в области материальной культуры.

Трудно перечислить даже самые выдающиеся открытия и изобретения передовых ученых XIX в. Физики Майер и Джоуль, одновременно и независимо друг от друга, сформулировали и обосновали закон сохранения и превращения энергии. Бертло окончательно освободил химию от антинаучной теории «жизненной силы». Астроном Леверье математическим путем, как говорили тогда — «на кончике пера», предсказал существование еще неизвестной планеты Нептун и указал, где ее нужно искать. Дарвин своим учением о происхождении видов нанес сокрушительный удар религиозным воззрениям в естественных науках. Основоположник русской физиологии Сеченов раскрыл физиологическую природу психической деятельности, которая до него считалась непознаваемой. Менделеев открыл периодический закон химических элементов, составляющий фундамент современного учения о веществе.

Каждое из этих и многих других великих открытий имело неисчислимые последствия и вселяло уверенность в безграничные возможности науки. Ученые теоретики помогали двигать вперед промышленное производство и технику. Бурное развитие промышленности и торговли требовало новых источников сырья, расширения рынков сбыта, дешевых рабочих рук. Капиталистические страны разжигали кровавые колониальные войны и приобщали к своим владениям еще «неосвоенные» территории в разных частях света. В африканские джунгли и австралийские дебри снаряжались одна за другой географические экспедиции. По следам отважных путешественников продвигались миссионеры, за ними шли вооруженные до зубов войска, а вслед за войсками — купцы, плантаторы и всяческие авантюристы, любители легкой наживы. Соперничество между великими державами грозило превратиться в ожесточенную борьбу за «передел мира».

Пафос научного исследования определяет идейные и художественные особенности романов Жюля Верна. Наука в ее прошлом, настоящем и будущем — главная тема его «Необыкновенных путешествий», единственной в своем роде эпопеи, в которой поэтическая фантазия опирается на реальные достижения точных и естественных наук.

Лучшие романы Жюля Верна, пионера научно-фантастической романтики, потому и выдержали испытание временем, что его пылкая фантазия никогда не вырождалась в беспочвенную фантастику и не отрывалась от породившей ее жизненной основы. Его книги неизменно привлекают своей демократической направленностью, оптимизмом, безграничной верой в могущество человеческого разума, побеждающего стихийные силы природы и ставящего ее на службу людям. «Что бы я ни сочинял, что бы я ни выдумывал, — говорил писатель, — все это будет уступать истине, ибо настанет время, когда достижения науки превзойдут силу воображения».

Генеральный секретарь французской коммунистической партии Морис Торез вспоминает в своей книге «Сын народа», какое глубокое впечатление произвели на него в детстве романы Жюля Верна: «Книга Жюля Верна „Двадцать тысяч лье под водой“ воспламенила мое воображение. Я был увлечен не столько приключениями капитана Немо, сколько им самим. Я видел в нем олицетворение великого гения науки, которая преобразит мир и людей, когда будет служить народу».[4]