Гибель «Демократии»

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Окончательно убедиться, что домой Аглая так и не возвращалась, много времени не потребовалось. Наскоро обойдя квартиру, Шувалов устроился в гостиной. Он еще не отошел от только что пережитого сильного нервного возбуждения, поэтому спать не хотелось. Чтобы отвлечься от тревожных мыслей, Петр принялся изучать записи Калитникова, попутно сопоставляя новые сведения с уже известными ему фактами. От этого занятия его оторвал телефонный звонок. В надежде, что кто-то из двоих – Аглая или Юрий – наконец подали весточку, поручик схватил трубку и радостно выкрикнул:

– У аппарата поручик Шувалов!

– Кажется, мой звонок доставил вам удовольствие? – зашелестел в наушнике неуловимо знакомый мужской голос. – Или вы ожидали, что это будет госпожа Щетинина?

– Кто это? – напрягся Петр от страшной догадки – похоже, с ним разговаривал Блюмкин.

– Нехорошо, господин поручик, избегать старых знакомых. Я из вторых рук узнаю, что вы были в Староконюшенном, в двух шагах от меня, и не подошли поздороваться, – упрекнул Яков, не скрывая иронии. – А зря! Глядишь, узнали бы без промедления, где находится ваша дама сердца, Тогда бы ни вам, ни мне не пришлось тратить время попусту.

– Где Аглая? Отвечайте!

– А где странички из известной вам тетради? При вас? – напряженно спросил Блюмкин. – Кто-нибудь еще читал эти записи?

– Да, Калитниковская бухгалтерия у меня, и пока я единственный, кто с ней знаком, – ответил поручик. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Не переживайте, Петр Андреевич, интересующая вас особа находится рядом со мной, – явно повеселев, сказал комитетчик. – Вот только жизни ее угрожает опасность. Вы же сами знаете, что в известном вам месте группа анархистов учинила стрельбу. В таких случаях, увы, несмотря на милицейское оцепление, бывает, что гибнут случайные прохожие. Вам все понятно?

– Послушайте, вы, мерзавец, – сорвался на крик Шувалов, – если с ней что-нибудь случится…

– Не теряйте времени на бесполезные угрозы, – перебил его Яков. – Даю вам четверть часа, чтобы представить мне все до единой странички из тетради. В обмен получите свою пассию в целости и сохранности.

Связь прервалась. Шувалов повесил на рычаг онемевшую трубку, сунул в карман листки тетради, схватив фуражку, бросился к выходу. По распоряжению городской думы газовые фонари на улицах гасили в час ночи, поэтому Петр поспешно шагал при свете звезд по самой середине переулка – так было меньше риска налететь в темноте на какое-нибудь неожиданное препятствие.

Возле ворот дежурил милиционер – уже знакомый поручику унтер-офицер Емелин. Мазнув по лицу подошедшего лучом фонарика, он сказал, не скрывая неприязни (видимо, нагорело от комитетчика за ротозейство):

– Вас ждут. Велено идти прямо в кабинет.

Шувалов на ходу поблагодарил и устремился к дому, не заметив, как страж за его спиной дважды мигнул фонариком в сторону особняка. Поручик без остановки миновал вестибюль, испещренный следами от пуль, но уже очищенный от осколков стекла. Другим напоминанием разыгравшейся здесь трагедии служили видневшиеся на каменном полу наспех замытые следы крови. Никого не встретив на пути, Петр размашисто прошагал по коридору и ворвался в кабинет. Первое, что он увидел, была Аглая, сидевшая на стуле, словно провинившаяся гимназистка в кабинете директрисы, – руки лежат на коленях, спина прямая, взгляд виновато уставлен в пол. Девушка вскинула голову, и их глаза встретились. Удивительно, но в ее лице не было ни малейшего намека на страх. Напротив, оно светилось неприкрытой радостью – наконец-то на помощь явился рыцарь, который немедленно освободит ее из плена.

– Не двигаться! Руки вверх! – раздался окрик Блюмкина. – Теперь медленно достаньте из кармана пистолет и бросьте позади себя. Прекрасно! Еще оружие есть?

– Нет, – ответил Петр и оглянулся.

Комитетчик, уверенно держа в правой

руке огромный маузер, стоял в темном проеме двери, которая вела в библиотеку. Их разделяло примерно три шага, поэтому нечего было и думать о попытке напасть на него. К тому же он целился в Аглаю, всем своим видом показывая, что выстрелит в нее при малейшем неповиновении поручика. Увидев реакцию Шувалова, Яков заулыбался и, преисполненный чувством превосходства, сказал:

– Руки можете опустить, но поворачиваться ко мне не надо. Я переживу этот моветон с вашей стороны. А вообще вы правильно оценили ситуацию, господин контрразведчик. Пистолет, нацеленный на даму, принадлежал ныне покойному анархисту. В случае чего любая экспертиза подтвердит, что госпожа Щетинина стала случайной жертвой перестрелки. Скажем, оказалась слишком любопытной, неосторожно подошла к опасному месту – вот и не убереглась. Пуля, как известно, – дура.

– Неужели вы столь низко пали, что посмеете выстрелить в совершенно невиновную женщину? – спросил Шувалов, побледнев.

– Не пал, а поднялся на недосягаемую для вас высоту! – с глумливой усмешкой провозгласил Блюмкин. – В отличие от подобных вам рефлексирующих интеллигентов мне удалось правильно ответить на вопрос: кто я – тварь дрожащая, или право имею? Для меня смешны постулаты любых религий, грозящие будущими карами за убийство себе подобных.

– Понятно, бога вы не боитесь, – как бы размышляя вслух, проговорил Петр, – но есть же свидетели, которые могут выступить на земном суде. Не так ли, господин новоявленный Наполеон?

– Вы напрасно ищете выход из сложившейся ситуации, попутно пытаясь уязвить меня иронией. В доме никого нет – по моему приказу всю прислугу увезли в участок. На милиционера у ворот не стоит рассчитывать. Он до смерти напуган обещанными мной карами за то, что вместе с другими болванами упустил вас, поэтому в протоколе все засвидетельствует в нужном мне ключе. В крайншкслучае, ему придется пасть от руки офицера, обезумевшего при виде погибшей возлюбленной. Вот и браунинг подходящий валяется. Газеты обожают публиковать подобного рода истории, тем более что в их распоряжении окажется подробное описание вашего бурного романа.

– Негодяй! – вскричала Аглая, вскочив со стула.

Яков мгновенно направил маузер на поручика и произнес назидательным тоном:

– Сударыня, мы с вами договаривались – тихое поведение является залогом жизни вашего любовника. Уж если благодаря ему вы попали в это неприятное положение, то постарайтесь держать себя в руках. Иначе, как виновнице, вам придется оплакивать его гибель, которая случится на ваших глазах.

Женщина, пошатнувшись словно от удара, молча села на место и застыла в прежней позе. Только бросаемые исподлобья полные ненависти взгляды выдавали ее истинные чувства. Шувалов лихорадочно перебирал в голове планы спасения, но ничего подходящего придумать не мог Безусловно, в сложившейся ситуации комитетчик имел полную возможность диктовать свою волю. Оставалось одно – демонстрируя полную покорность, дожидаться удобного момента и напасть на него, чтобы дать Аглае возможность бежать.

– Не побоюсь признаться, поручик, что беседа с вами доставляет мне огромное удовольствие, – сообщил Блюмкин. – Однако давайте сначала покончим с делами, а потом продолжим разговоры на философские темы. Будьте добры, достаньте из кармана бумаги. Прекрасно… Теперь подойдите к письменному столу и сядьте в кресло.

Петр безропотно повиновался, прекрасно понимая, что может случиться в случае его строптивости. Проходя по кабинету, он заметил на ковре возле сейфа большое бурое пятно. «Неужели Калитников погиб во время перестрелки? Так вот почему кобовец так свободно распоряжается в чужом доме», – пронеслась в голове догадка.

– Пересчитайте вслух, складывая на стол по одному листочку, – последовало новое распоряжение.

Шувалов принялся выполнять, произнося в полголоса: «Один, два, три, четыре…» Он закончил на счете «39» и выжидающе замер.

– Все сходится, – обрадовался Яков. – Именно такого количества листов не хватало в тетради. Что же, осталось произвести последнее действие. Поручик, слева от вас серебряный поднос, на нем лежат спички. Пододвиньте его поближе к себе и приступайте к аутодафе этих паршивых бумаг, чтоб их автору также гореть в геенне огненной! Вот и ладненько! Quod non est in actis, non est in mundo. Кажется, так говорят историки?

– И что дальше? – спокойно спросил Шувалов, когда последний клочок превратился в пепел.

– А дальше, ваше благородие, начнется самое интересное, – ответил Яков, раздуваясь от сознания собственной значимости. – Вы и ваша дама будете выкупать друг другу жизни – если можно так выразиться: на основе взаимной симпатии.

– В чем это будет заключаться?

– Не спешите, поручик, я все объясню по порядку. Жизнь этой молодой особы зависит только от вашего благоразумия. Видите на столе бювар? Раскройте его и выньте несколько листов бумаги. Берите ручку, пишите прошение на имя начальника Московского отделения Комитета общественной безопасности Самсонова. Содержание: просьба принять вас в число негласных осведомителей. Далее черкните несколько строк – мол, о политических взглядах капитан-лейтенанта Жохова сообщаю то-то и то-то.

– Да как вы смеете мне предлагать такое?! – задохнулся от возмущения Петр.

– Успокойтесь, возьмите себя в руки и выслушайте до конца, – повысил голос Яков. – Никто не собирается давать этой бумаге ход и превращать вас в реального агента. Она мне нужна лишь в качестве залога вашей лояльности по отношению ко мне. Если вы сейчас же не напишете то, о чем я прошу, Аглая Никитична погибнет на ваших глазах, а ее имя будет навек опозорено. Не исключено, что своим упрямством вы убьете заодно и родителей госпожи Щетининой.

При этих словах Аглая издала судорожный вздох и закрыла лицо руками. Мельком взглянув на нее, комитетчик продолжил излагать свой план:

– Когда закончите, поменяетесь местами. Мадемуазель напишет аналогичную расписку, и вы сможете идти на все четыре стороны. Даже на случай угрызений совести у каждого из вас будет оправдание – вы не просто поддались моему нажиму, а уступили ради спасения жизни любимого человека. Вот видите, все очень просто.

«Пожалуй, он все-таки предоставляет мне пусть призрачную, но все-таки более-менее реальную возможность выбраться из этой западни, – с надеждой подумал Петр. – Правда, во многом успех будет зависеть от сообразительности Аглаи». Ни на кого не глядя, поручик пододвинул к себе бумагу, открыл чернильницу. Немного помедлив, обмакнул перо и принялся тщательно выводить каждую букву, чтобы его послание было легче прочитать.

«Милая! – писал он. – Постарайся в точности выполнить все, что здесь написано. Возьми ручку и сделай вид, что составляешь прошение. Пусть Блюмкин решит, что все идет, как он задумал. Потом притворись, будто тебе стало дурно и падай из кресла под стол. Это отвлечет его внимание. Когда я вступлю с ним в схватку, выбегай на улицу. Милиционеру у ворот крикни, чтобы он поспешил на помощь Блюмкину, а сама со всех ног беги по переулку к моему дому. Разбуди швейцара и все расскажи. Он поможет тебе найти безопасное убежище, свяжет с моими друзьями. Учти, я надеюсь на тебя!»

Энергично ткнув пером, Шувалов поставил последнюю точку. Он замер, не поднимая головы, в расслабленной позе, надеясь от всей души, что в глазах комитетчика именно так должен выглядеть «рефлексирующий интеллигент» после совершения подлого поступка. На самом деле Петр был подобен сжатой пружине. Если Блюмкин приблизится, чтобы прочесть написанное, поручик кинется на него со смертоносностью камня, выпущенного из пращи. Если нет – останется прежде намеченный вариант: бросить во врага стул, устремиться следом, выбить пистолет. При удачном раскладе ему удастся как следует проучить мерзавца. Главное – чтобы при этом Аглая находилась в укрытии, если противник успеет выстрелить.

– Вы закончили? – спросил оперативник. – Тогда встаньте и пройдите к стулу. А ваше место займет дама.

Петр уже вышел из-за стола, когда в коридоре послышался странный шум – будто что-то упало. Блюмкин инстинктивно дернулся вместе с маузером в сторону двери и буквально в следующий миг всем телом рухнул вперед, получив по шее страшный удар книгой огромного формата. Еще через мгновение из библиотеки выскочил Малютин, сноровисто завел руки Якова за спину, ловко связал их. Шувалов только успел подскочить, чтобы подобрать свой браунинг и наставить его на поверженного врага. Но в этом уже не было необходимости, поскольку тот лежал без сознания.

– Чем это ты его? – удивленно спросил поручик.

– Коронационный альбом, – пояснил Юрий, показывая увесистый фолиант. – Эта штука оказалась посильнее «Фауста». А томиком Гете пришлось изобразить шум в коридоре.

– Как же ты здесь оказался? Откуда узнал, что мы попали в беду?

– Все расскажу по дороге, – прервал расспросы Малютин, – а сейчас предлагаю покинуть этот дом. Боюсь, мы здесь слишком загостились. Забери со стола свою писанину, хватай мадемуазель и бегом на улицу. Аллюр три креста!

– Но там же милиционер, – вспомнил Шувалов, таща за руку Аглаю, которую внезапное избавление от опасности ввергло в какой-то ступор.

– Не беспокойся, этот витязь любезно согласился на время прилечь среди роз и теперь наслаждается их божественным ароматом.

Миновав никем не охраняемые ворота, – лишь из-за клумбы послышалось невнятное мычание – беглецы сели в поджидавший их автомобиль. При виде девушки Фефе странно поперхнулся и, обойдясь без обычных присловий, свойственных московским извозчикам, лихо рванул машину вперед.