Гибель "Эстонии"

VIII. Три меры зла

Когда Луиджи Торини увидел «Эстонию» в порту, он вовсе не пришел в восторг, как это бывало со всеми пассажирами великолепного красавца-парома. Адмирал Чан Дун, он же Джузеппе Ливеро — бесстрашный капитан-лейтенант флота Бенито Муссолини, незабвенного дуче, оценивал любую посудину, способную бороздить моря и океаны, лишь с одной точки зрения: как скоро смогли бы её взять на абордаж его отчаянные головорезы. «Водоизмещение 15500 тонн, — вспоминал он рекламный проспект, полученный вместе с билетом, — 9 палуб, 4 машины по 5000 лошадок каждая. Предельный ход — 21 узел. Совсем, совсем неплохо. Только мои-то скорости порезвее. При полной загрузке 2000 пассажиров на 500 кают и 6 ресторанов и баров. Да, чтобы освободить всех этих преуспевающих бездельников от наличности и ценностей пришлось бы побегать. Длина этой красотки — кажется, когда боши спустили её на воду в 1980 году, ей дали имя «Sally» — почти 160 и ширина 25 метров. Только бегуны мои молодцы отчаянные и, поймав пытающихся выскользнуть из их умелых ручонок, особо не церемонятся. Мужчин без раздумий пускают на корм рыбам, а женщин… Все зависит от того, какая женщина…» Адмирал улыбнулся, с благожелательным интересом разглядывая представительниц прекрасного пола, прогуливавшихся по пирсу. Их цветистые одежды радовали глаз. «Можно было бы с ходу торпедировать какую-нибудь глазастенькую скандинавочку. В моих южных водах это экзотика. Однако, дело превыше всего. Завтра Стокгольм, а шведки… ооо! Даже Кан Юай как-то восхищался. Теперь же и груз надо проверить, и убедиться, что машины закреплены надежно, и после автомобильной палубы ознакомиться хотя бы бегло с главными службами». Он уже был на борту парома и ожидал лифт, чтобы подняться в каюту. Наконец, дверцы раскрылись и из кабины неспешно вышла Сальме. Холодно скользнув взглядом по лицу адмирала, она подошла к дежурному администратору. Луиджи Торини также бесстрастно взглянул на женщину и слегка поклонился — как кланяются в таких ситуациях незнакомым джентльмены. «Чита ведет груз вместе с Моцартом, — думал он, распаковывая свой чемодан в каюте. Он мне ничего не говорил. И Кан Юай не сказал про неё ни слова. Старый конспиратор как всегда прав. Чем меньше посвященных, тем надежнее». Раздался осторожный стук в дверь. Адмирал прислушался. Морзянка: «Эскадра на рейде».

— Входите, не заперто, — крикнул он. В каюте появился молодой человек в морской форме с нашивками младшего офицера. «Похож, — вспомнил адмирал описание, которое дал ему устно Моцарт. — Таким, наверное, был в молодости и я».

— Кайдо Силласте. Рад приветствовать вас на борту «Эстонии», — лихо отчеканил он по-английски. И добавил доверительно: — Гибралтар на горизонте.

— Луиджи Торини. Десантируемся на Мальте.

— В нашем распоряжении один из механиков, сэр.

— Хорошо, — адмирал посмотрел на часы. — Через пять минут отчаливаем?

— Задержка на пятнадцать минут. Перепроверка на автомобильной палубе.

— Хм. Нарушение графика ещё в порту? Либеральный у вас капитан. Итак, через тридцать пять минут встречаемся на автопалубе. Хочу посмотреть пульт управления носового люка. Предупредите механика.

— Слушаюсь, сэр.

Офицер щелкнул каблуками, взял под козырек, исчез. Он понравился адмиралу: немногословен, подтянут, даже молодцеват. «Что ж, посмотрим, так ли он хорош в деле».

Удивилась, увидав Чан Дуна, и Сальме. «Вот уж кого не думала не гадала здесь встретить, так это адмирала. Впрочем, понятно — Дракон максимально обеспечивает операцию со всех сторон. Даже в море. Ведь с морем адмирал на «ты».

На капитанском мостике жизнь тем временем шла своим чередом. Размеренно, четко, без суеты и вредной торопливости. Руководители всех служб поприветствовали капитана и после деловой пятиминутки разошлись по своим рабочим местам. Капитан, высокий, статный, с франтоватыми усиками, поморщился, когда ему доложили о вынужденной задержке с отправлением на четверть часа.

— Вечно с этой автомобильной палубой что-нибудь не так, — сказал он. Сказал почти спокойно, ибо знал, что при переходе до Стокгольма наверстать эти злополучные пятнадцать минут (их ведь регистрируют, о них докладывают начальству, оно требует объяснений) не составит никакого труда. Подоспел и капитан-дублер, который направлялся в Швецию сдавать экзамен по лоцманскому делу.

— Ты знаешь, Арво, — сказал он после взаимных приветствий, — мои женщины ни за что не хотели меня отпускать из дома.

— Что, не исполнил достойно накануне свои супружеские обязанности? На тебя не похоже, Аво.

— Ты шутишь, а я чуть не опоздал. Дверь закрыли и ключ спрятали. Еле-еле вырвался.

— В чем же дело?

— Чуть больше недели назад знаменитый русский астролог Павел Глоба, выступая в Таллине, предупредил: «28 сентября (то есть завтра, понимаешь? Завтра!) путешествующих ожидают несчастья. Особенно родившихся под знаком Водолея».

— Водолея? — насмешливо повторил капитан.

— Водолея! — эхом откликнулся капитан-дублер. — А я и есть Водолей.

Он выглядел действительно встревоженным.

— Ну и что? Я тоже Водолей, — поспешил его успокоить капитан. Взяв только что полученный от пассажирского помощника рапорт, он заглянул в него и продолжал: — Сейчас на борту 803 пассажира и 186 человек команды. Итого 989 живых душ. Сколько из них Водолеев? Раз, два и обчелся. И вообще вот что — kurat vitaks kiiki neid ennustajaid![12] Летучий Голландец — это я понимаю. Сам видел его в Атлантике. Или что в Понедельник не следует выходить в море. Но чтобы какой-то болтун — да ещё русский! — предрекал нам катастрофы?! И чтобы мы в это поверили?!

— Трезубец Нептуна ему в горло! — состроив страшную мину, воскликнул любимец капитана вестовой Тиит, хохмач и ловелас. Он слышал разговор и не сдержался. Два капитана взглянули на него и рассмеялись.

— Добряк Тиит зря не скажет, — резюмировал капитан под прощальный гудок «Эстонии».

Росс тоже едва не опоздал, но совсем по другой причине, чем капитан-дублер. В первой половине дня он вновь встречался с разъездным контролером ИНТЕРПОЛ'а.

— Слышал про взрыв «фольксвагена»? — спросил он, когда Иван разыскал старинный особняк, арендованный Джэком. «Это та улочка!» — поразился он.

— Какой взрыв?

— Э, да ты ничего не знаешь, — О'Двайер предложил Россу кофе и тосты с джемом и маслом. — Я уже лег спать, вдруг страшный грохот, сыпятся стекла, слышатся чьи-то вопли. Представь, почти у моего подъезда. Выглядываю горит жарким и ярким костром машина, словно кто бензином поленницу обдал. Ну, как водится, полиция, «скорая помощь», пожарные. Свидетелей — никого.

— Мафиозные разборки? — предположил Росс.

— В том-то и дело, что вряд ли. Предварительной стрельбы не было никакой. Да и в машине и около никого. И свидетелей — ни единого.

— А почему ты решил, что это был именно «фольксваген»?

— Это просто — машину опознали сотрудники фирмы по аренде автомобилей. И арендовал её какой-то… — О'Двайер заглянул в блокнот на столе: — Швед Стиг Йонсен. Только его нигде найти не могут, как сквозь землю провалился.

«В пансионат возвращаться нельзя», — отметил Росс. Он слышал утренние теленовости, тогда ни о марке машины, ни о Стиге Йонсене речи ещё не было. «Быстро работают. И то правда — городишко маленький, один за стеной чихнет, десять соседей разом кричат: «Будь здоров!»

— Тебя-то чем так этот случай заинтересовал? Кроме того, что рядом гром прогремел?

— Видишь ли, подобным методом Вячек и Альдо не одного конкурента в преисподнюю авангардом отрядили. Чем черт не шутит, может, этот взрыв — их или их подельников рук дело.

Росс улыбнулся: — Может. Правда, один шанс из миллиарда… — Пусть, упрямо сдвинул брови Джэк О'Двайер. — И одного шанса не упущу! Они в прошлом году моего лучшего друга таким вот взрывом на кусочки разнесли в Париже. Я их все равно достану. Даже на Целебесе, Тасмании или Стюарте.

После ланча — салаты, копченый угорь, тушеная говядина — которым О'Двайер любезно угостил гостя, Иван позвонил в американское посольство. «Вас слушают,» — любезно отозвалась телефонистка. «Я хотел бы поговорить с господином Биллом Кохеном». «Могу я узнать, кто спрашивает?» «Мистер Росс». В трубку хлынул энергичный мотивчик. Он звучал полминуты. Потом раздался щелчок и Росс услышал знакомый голос:

— Иван? Привет. Какими судьбами?

— Привет, Билл. С детства люблю страны Балтии. Уверен — как и вы.

— Угадал.

— Хотелось бы повидаться, Билл.

— С величайшим удовольствием. Как насчет пяти часов здесь, под Звездно-Полосатым?

— Договорились.

Распростившись с гостеприимным ирландцем, Росс на такси объехал несколько магазинов и купил минимальный набор вещей первой необходимости. «Кто его знает, возможно, со слов служащей фирмы по аренде автомобилей полиция изготовила фоторобот. Естественно, никаких доказательств, что я Стиг Йонсен, кроме отпечатков пальцев в пансионате и возможных показаний его владельца, быть не может. И само по себе это — о чем все это может свидетельствовать? Только о том, что я путешествовал по чужому паспорту. Главное — не сам же я организовал охоту на самого себя! Как бы там ни было, но если начнется разбирательство, это будет означать потерю времени, темпа, остановку, неприятную и вынужденную, в Таллине. Так что со всех точек зрения лучше отправиться в пасть ЦРУ, наверняка — по данным Уно — Кохен тоже окажется на борту «Эстонии». Лучшего эскорта не придумаешь». И ровно в пять он, обменявшись любезными приветствиями с картинным морским пехотинцем, вошел в вестибюль посольства США, где его по-братски обнял жизнерадостный Билл.

— Как это говорится по-русски? Ага, вот: «На ловчего и зверюга спешит». Так? Нет, вы скажите — так?

— Так, так, — засмеялся Росс.

— Нет, в самом деле, Иван — вы позволите мне так вас называть? Как и прежде? Спасибо! Так вот, в самом деле я очень, очень хотел вас повидать. После того ужасного инцидента в Тадж Махале! Какой ужас!

«Который ты сам и устроил», — подумал Росс, дружелюбно глядя на американца.

— Нет, вы, Иван, вы несомненно родились, как считаем мы, англоговорящая часть человечества, с серебряной ложкой во рту. Да-да!

И обхватив Росса за талию, повел его в малый конференц-зал. Там за овальным столом сидел Лесли Коллинс.

— О, привет комиссару! — легко поднялся он со стула и с жаром потряс руку Росса. Иван не заметил, каким злым взглядом полоснул Кохен Коллинса под большим подпитием Билл как-то рассказал Лесли, что по картотеке ЦРУ Росс проходит под кличкой «Комиссар». И, хотя русский вряд ли мог об этом знать (а именно так оно и было), вслух и при нем этого слова не следовало произносить ни при каких обстоятельствах. Лесли и сам теперь осознал это и осекся.

— Я подумал, вам будет приятно вновь пообщаться со стариной Лесли, сказал Кохен. — Вспомнить очаровательный вечер в Бомбее.

— Бомбей — сказочная феерия, — поддержал его Росс. — Океан, пещеры, пальмы, девочки. И мальчики…

— Кстати, у меня приятель — начальник Таллинского порта, — Коллинс поднял со стола несколько сшитых степлером листов. — Он по моей просьбе любезно подослал список сегодняшних пассажиров «Эстонии». Выходит, мы вновь соберемся вчетвером под одной крышей: вы, Билл, я и очаровательная мисс Сальме Пихт. «Логично, ЦРУ и Бюро по наркотикам объединяют усилия. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней, — Росс разглядывал список, словно искал в нем нечто весьма важное. — Вопрос — с какой целью? Три дня назад Кохен был в Москве. Хотел бы я знать, с кем он встречался? И что обсуждал?»

— Для меня это новость, — наконец, сказал он.

— Надеюсь, приятная? — осклабился «Синоптик».

— Не то слово! — кивнул Росс. — Тем более, что у меня просьба — не могли бы вы меня выручить?

Кохен посерьезнел, молча ждал, что скажет Росс. Коллинс неопределенно улыбался.

— У меня случились непредвиденные расходы и мне позарез нужны 500 долларов.

Не говоря ни слова, Кохен достал из заднего кармана брюк сложенный вдвое кошелек, отсчитал пять сотенных купюр. Подумал при этом: «Руку отдал бы на отсечение, чтобы выяснить истинную причину прихода сюда «Комиссара». Денег у него самого, как они говорят, куры не клевали».

— А вас сегодня ночью взрыв не разбудил? — простодушно спросил Коллинс. — Такой взрыв мощный был.

— Я сплю как убитый, — так же простодушно ответил Росс. — Вы имеете в виду несчастный «фольксваген»?

— А что, ещё что-нибудь подорвали? — заинтересовался «Синоптик».

— Магазин в Бейруте и жилой дом в Иерусалиме.

— Это другое, — вздохнул Кохен. — Это вечно саднящие раны человечества.

Разговор перешел на темы обоюдоострые — Вьетнам и Афганистан, Северная и Южная Кореи, центробежные и центростремительные силы и их роль в распаде мировых империй. И в связи с СССР дилемма: Горбачев и Ельцин — иуды или герои? Нелицеприятный и вместе с тем вполне корректный обмен мнениями. Он сдабривался скверным американским пивом («бадвайзер», «куэрс») и орешками кэшью. Незаметно пролетел час. Стали собираться, чтобы ехать в порт. И тут Кохена вызвал посол. Отсутствовал он довольно долго и Коллинс вынужден был позвонить на «Эстонию» и сообщить, что три пассажира, подпадающие под категорию «V.I.P», возможно прибудут в последнюю минуту. Появился Кохен, лицо в красных пятнах, глаза встревоженные. До борта «Эстонии» не проронили ни слова.

«Квалифицированную вздрючку получил «Синоптик», — без злорадства заключил Росс. — Даже жаль сердешного.»

Эх, Иван, знал бы за что, — не жалел. Шифрованной телеграммой Даггерти сообщалось, что арестован бывший подчиненный Кохена. Имея доступ к особо конфиденциальной информации о военно-морском флоте США, он регулярно на протяжении последних четырнадцати лет снабжал ею русских. Ущерб национальной безопасности колоссален. Вдобавок досталось и от посла:

— Русские в самом Лэнгли агентов вербуют, а вы с ними на доллары налогоплательщиков пиво распиваете. Были бы вы в штате моего посольства, я скорехонько отправил бы вас в отставку. С минимальной пенсией. Из Стокгольма извольте первым же авиарейсом отправиться в Вашингтон.

На автомобильную палубу «Эстонии» Кохен, Коллинс и Росс въехали ровно в девятнадцать ноль-ноль. Договорились встретиться после ужина в Адмиральском пабе и разошлись по каютам. Проходя мимо информационного бюро, Иван обратил внимание на свежую надпись на доске метеорологических данных: «Скорость ветра — 8-10 метров в секунду. Высота волн — 3,5–4,5 метра.»

— Для такой громадины, как распрекрасная «Эстония», это семечки, или как выражается англоговорящая часть человечества — peanuts, прокомментировал он эти показатели и танцующей походкой вошел в свой люкс. В центре гостиной на круглом пуфе сидела Сальме. Она слабо улыбнулась Россу, едва ответила, когда он, склонившись, поцеловал её в губы.

— Что с тобой, Сонечка? Или ты не рада мне? — он стал перед ней на колени, положил ладони на плечи. Она нежно коснулась рукой его лица, ей нравилось, когда он называл её этим именем.

— Рада ли я тебе? — вздохнула она. — Я только о тебе и думаю.

— Тогда что же?

— Устала я, Ванечка. Потому, верно и томят душу дурные предчувствия. Вот до того, как тебе появиться, я вдруг подумала, что ты и вовсе не придешь.

— Глупышка! Мы по-моему раз и навсегда договорились, что между нами теперь правда, только правда и ничего, кроме правды. А значит…

— Я знаю, знаю, — зашептала она, обнимая его за шею и целуя щеки, губы, глаза. — Знаю! Только поделать с собой ничего не могу. Когда я одна, мне кажется, что и ты сам, и все… — она не отважилась произнести слово «любовь» — и все, что случилось между нами, все это привиделось мне во сне. Глаза открыла — и нет тебя. И никогда не будет.

Он взял её на руки, а она продолжала смеяться, и плакать, и шептать еле слышно: «Ты прости меня, дуру сумасшедшую! Я так боюсь, я не могу потерять тебя. Потерять те-бя!»

Когда они одевались к ужину, Росс спросил:

— Хочешь, загадаю загадку, и легкую и сложную одновременно?

— Милый, до загадок ли мне сейчас. Впрочем, если ты хочешь…

— Не в моем хотении дело. Ты должна это знать. Итак, кто довез меня до порта и сейчас располагается в своих каютах?

— Туше.

— Кохен. И Коллинс, твой бомбейский партнер по танцам.

Сальме оторвалась от зеркала, удивление на её лице сменилось тревогой?

— Что им надо, Росс, как ты полагаешь?

— Кохена я знаю давно. Это классный разведчик. Коварный, базжалостный. Несколько дней назад он был в Москве. Зачем? Не знаю. Сейчас он в связке в Коллинсом. Значит, наркотики. Идут по маршруту — значит, операция «Джони Уокер». Неясно главное — их цель.

— Их цель? — она нахмурилась и на мгновение Росс увидел легендарную гонконгскую Читу. — Сдать товар и людей шведам. Глупцы! Как все янки самонадеянны, предельно влюблены в себя. В Швеции нет такой силы, которая остановила бы «Джони Уокер». Их же доллар ломает любой закон.

«Есть такая сила, — подумал Росс. — Есть. Надо рассказать ей о моем факсе омбудсмену. Ладно, сделаю это позднее, когда вернемся. Не стоит отравлять ей вечер».

— Моцарт не объявлялся?

— Нет, — буркнула она сумрачно. — Машины на автопалубе я видела. А его нет даже в списке пассажиров.

— Трейлеры тоже там, «мерседесы»?

— Там. Новехонькие. Сверкающие.

В списке пассажиров Моцарта и не могло быть. В соответствии с легендой он превратился в Карла Кулласеппа, скромного строительного подрядчика из Ванкувера.

Хосе Бланко же, превратившийся в Янара Леппа, с помощью Кайдо Силласте был зачислен в штат команды и определен матросом автопалубы. Все пять машин пригнали люди Томаса Крэгера (владелицей была объявлена госпожа Сальме Пихт) и, пока они не прошли таможенный досмотр, Моцарт — Карл Кулласепп, внимательно следивший за этим со стороны, заметно нервничал. Проявлялось это в том, что он поминутно то сцеплял руки за спиной, то складывал их на груди. И часто шмыгал носом. Знал, что осложнения исключены напрочь, но ничего не мог с собой поделать. Как только вышли в море, Хосе Бланко — Янар Лепп поставил знатную выпивку — белый явайский ром и Смирновскую водку, настоенную на клюкве, — всей своей вахте, включая механика. «Вступительный магарыч» удался на славу. Новичок на ломаном английском с примесью испанских крепких выражений и соленых словечек уже поведал о том, что его родители из Пярну бежали от большевистских палачей в Финляндию, перекочевали в Аргентину, где он и появился на свет Божий; что он удрал от назойливой родительской опеки в Боливию, юнгой болтался по Южным морям, а став матросом обогнул в своих бурных океанских плаваниях с портовыми драками и жаркими ласками неприступных красоток трижды по экватору земной шарик. И в это время появился адмирал в сопровождении Кайдо Силласте. Все встали, в кубрике наступила тишина.

— Иво, — обратился офицер к механику, — господин Луиджи Торини хотел бы ознакомиться с работой автомобильной палубы.

— Это можно, — помедлив с ответом, пробасил тот. «Вечно это начальство врывается не во время», — подумал он, бросая прощальный взгляд на довольно ещё обильный стол. — Сейчас?

— Сейчас, сейчас, — подтвердил Силласте. — Покажи все, начиная от крепежных устройств и кончая пультом управления носовым люком, «атлан-тическим замком», визиром и прочим.

Пропустив к выходу адмирала, он наклонился к уху приземистого механика, прошептал внушительно: «Учти, это гость капитана, «V.I.P.»

— Усек, — так же шепотом ответил механик, посмотрев теперь на спину адмирала уважительно.

— Новичок Янар Лепп, тебе тоже полезно будет пройтись с нами, — не то приказал, не то попросил механик.

— Да, сэр, — бодро ответил тот и, опорожнив кружку и запихнув в рот большой кусок карбоната и вареный картофель, поспешил к двери. Хосе Бланко заочно знал руководство своего главного конкурента — гонконгской Триады, и почти мгновенно понял, что встретился с легендарным адмиралом Чан Дуном. «Ну и рандеву! — поразился он. — Гроза как раз тех самых Южных морей. А вдруг он меня признает?» Но это не был страх. Это чувство вообще не было известно Хосе Бланко. Ощущение опасности лишь разжигало его азарт, заставляло сжаться пружиной, мобилизовать все внутренние ресурсы. «Далеко заплыл адмирал. Всегда ему удача посылает девять футов под килем. Самое время его на риф посадить. Пора!»

— Ты как относишься к «шведскому столу?» — ожидая ответа Сальме, Росс снял телефонную трубку.

— Поскольку мы на пути в Швецию — положительно.

— Алло, — вкрадчиво произнес он, набрав номер. — Ресторан «Посей-дон»? У вас много посетителей?

— Пока места есть.

— Зарезервируйте столик на двоих для мистера и миссис Росс.

— Сожалею, остались только четырехместные.

— Мы согласны с кем угодно, кроме занудных и угрюмых.

— Не беспокойтесь, сэр. Подберем достойных.

Пожилой метрдотель, близоруко щурясь и потирая левую щеку, провел Сальме и Росса к столику, за которым уже сидели молодой мужчина и девушка. Они громко смеялись, как обычно смеются люди беззаботные и вполне довольные жизнью.

— Поделитесь с нами вашей радостью, — предложила по-эстонски Сальме, обращаясь к девушке.

— Извините, — смущенно ответила та на великолепном английском, — я почти не знаю вашего музыкального, так приятно звучащего языка. Мы, Альфред и я — шведы.

— Вы знаете… — Сальме замешкалась и девушка поняла причину этого и тут же подсказала: — Кристина.

— Спасибо, я — Сальме, а мой спутник — Росс. Так вот, Кристина, в далеком 1936 году в Италии проводился международный конкурс именно на самое красивое и мелодичное звучание языка.

— И, конечно, эстонский… — притворно-торжественно начал Иван.

— Да, ты прав, — со скрытым раздражением прервала его Сальме. Эстонский язык занял почетное, я это так понимаю — весьма почетное второе место. Ибо первое было присуждено, кажется, итальянскому.

— Браво! — захлопал Альфред. — Ай да эстонцы! Браво!

— Интересно, каков же был критерий, которым руководствовалось почетное жюри? — не унимался Росс.

— Разумный и безошибочный, — Сальме сделала вид, что не замечает его подтрунивающего тона. — Все участвовавшие в конкурсе языки представляли одно осмысленное и законченное предложение.

— Какое было предложение на эстонском? — нетерпеливо воскликнула Кристина. Сальме встала и с чувством продекламировала, дирижируя в такт слогам рукой:

— S(itis vanker (le silla.

— Браво! — теперь хлопали и Альфред, и Кристина.

— И что означает в переводе сия безупречная гармония звуков? — на сей раз заинтересованно спросил Росс.

— Перевод звучит предельно обыденно: «Ехала телега через мост».

— И все?

— И все. Никакой сверхидеи от предложения не требовалось. Только смысл и завершенность.

— А как насчет того, чтобы поделиться вашей радостью? — напомнил Иван, когда все четверо вернулись за столик, наполнив свои тарелки с ломившихся от изобилия яств полок и столов, уставленных блюдами, противнями, соусницами.

— У нашего любвеобильного босса родилась дочка, — ответил Альфред. И вновь он и Кристина залились громким сердечным смехом.

— И что — виноват в этом сосед? — сделал догадку Иван.

— Что вы! — ужаснулась Кристина. — Более набожной женщины я не встречала. Просто она очень ждала мальчика.

— Ну, это дело поправимое, — заверил её Росс.

— Если бы, — сквозь смех возразила девушка. — Это же у них шестая девица.

— Ситуация, — покачал головой Росс. — Выход один — идти до конца.

— А вы сами посоветуйте ему это. Вон он сидит за большим столом, мрачный как туча, принимает поздравления. Телеграмма пришла уже на борт «Эстонии» пять минут назад.

— Простите, это вон тот с седыми усами и в форме лейтенанта полиции? удивлению Сальме не было предела. — Он ваш босс?!

— Да, — ущемленная недоумением Сальме отвечала девушка. — Мы члены делегации шведской полиции, которую он возглавляет.

Переглянувшись, Иван и Сальме какое-то время молча сосредоточились на содержимом своих тарелок. Альфред остановил пробегавшего мимо официанта и тот наполнил высокие узкие бокалы золотистым игристым.

— И слишком сладкое, и не в меру шипучее, и букет жидковат, — словно извиняясь сказал он. — Итальянское шампанское! Но именно им бесплатно угощает капитан. Поэтому грех не напиться. Ура нашему лейтенанту, верному слуге короля и последовательному пособнику феминисток всего мира!

— Ну и как вам служба? — спросил Росс, вернувшись с полной тарелкой от рыбного стола.

— Наша работа особо привлекательна и интересна. Меня и Кристину недавно перевели в отдел по борьбе с наркотиками.

Росс посмотрел на Сальме. Она сделала вид, что поглощена беседой со шведкой о последних ролях Ингрид Бергман, но он понял — она слышала ответ Альфреда. «Любопытно, — думал Росс, — они нас ни о чем не расспрашивают. Беспечность молодости, раскованность нахождения вне службы или… Постой, постой, Иван, так ведь можно и манией преследования заболеть. Достаточно убедить себя, что и за одним столиком нас всех свели умышленно. А на самом-то деле эти милые дети и знать не знают, и ведать не ведают, кто мы такие».

— Неужели и в Швецию проникают контрабандные наркотики? — услышал он голос Сальме и подивился, каким наивным, каким бесхитростно наивным мог он быть.

— Увы, ещё как, — помрачнел Альфред. — Слава Богу, Стокгольм не Амстердам по безумной вседозволенности.

— Да, — подхватила Кристина, — нам больше по душе американская воспретительная демократия.

— Как-как? — заинтересовался Росс.

— Полная свобода личности, — пояснила девушка, — но в жестких рамках христианской морали.

— Как же в эти рамки вписывается открытое пиршество сексуальных меньшинств? Вакханалия богопротивных сект? Педофилия? Рэкет?

— Наше дело — блюсти закон, — вмешался Альфред, — и только закон. Все остальное является прерогативой политиков.

— Которые кладут на алтарь Отечества все, даже жизнь, — Кристина отодвинула тарелку и бокал, опустила глаза. — Наш незабвенный Улоф Пальме… как мы его любили…

Она отвернулась, вытирая глаза маленьким батистовым платком.

— Убийца до сих пор не найден, — Альфред развел руками, словно извиняясь за всю шведскую полицию.

— Тебе не кажется, что качка усиливается, — спросила Сальме Росса и поморщилась, словно от внезапной боли.

— Мы в открытом море, — ответил он. — В твоем море.

— Пожалуй, я вернусь в каюту, — она поднялась, прощаясь со шведами. А ты потанцуй, если хочешь. Развейся.

— Танцевать вроде особо не с кем, — Росс обвел глазами зал. — Говорят, обычно много молодежи бывает. А сегодняшний контингент в возрасте.

— Мы идем в клуб «Эстония», — Альфред галантно помог встать Кристине. — Там дискотека.

— Буду рада подарить вам танец-другой, — вежливо улыбнулась шведка.

— Ловлю вас на слове, — так же вежливо ответил Росс. Из ресторана он выходил в потоке пожилых мужчин и женщин. Многие оставляли еду в своих тарелках, едва тронутой. Люди спешили обмануть качку в постели…

Если бы Росс задержался у рыбного стола на несколько секунд, он столкнулся бы лицом к лицу с Хосе Бланко…

Тогда, много лет назад, Хосе не был ещё одним из наркобаронов, тогда он был помощником министра юстиции, тогда он лихорадочно обзаводился связями и искал надежные выходы на королей порно и наркобизнеса. Иван и Хосе встречались на официальных раутах и вечерах, и только однажды на приеме в советском посольстве Россу удалось его разговорить. Удивила хвастливая амбициозность молодого колумбийца. И хотя он был изрядно пьян, его заявление: «Наступит время и я буду править этой страной», заставило Ивана внимательнее к нему присмотреться. К нему, к его окружению, к его реальным перспективам. И первую развернутую объективку на Хосе Бланко составил Иван Росс. Кстати, не будучи ясновидящим, но обладая цепким аналитическим умом, он предсказал — этот колумбиец, в силу доминирующих черт характера, воспитания, влияния кумиров склонен к карьере главаря уголовного мира. Но присматривался не только Иван к Бланко. Присматривался и Хосе к Россу. Особого компромата он не нашел, хотя однажды встретил русского в модном борделе. По его меркам это было не компроматом, а достоинством. Хотя о моральном кодексе строителей коммунизма он знал. Была и ещё существенная мелочь — после одного приема Росс на скорости ударил своей машиной джип влиятельного генерала и скрылся. Бланко держал в памяти и в картотеке эти факты — так, на всякий случай. Знакомство с Россом не афишировал. И Даггерти сказал, что лично с ним не сталкивался. Почему? Он полагал — и не без оснований — что жизнь складывается иногда так непредсказуемо, так причудливо, что надо иметь про запас все, что может вдруг пригодиться. Особенно данные об агентах такой разведки, как американская, русская, английская. Чем черт не шутит.

В Таллине Хосе Бланко встретился с Биллом Кохеном за три дня до отплытия «Эстонии». Кохену была неприятна мысль о том, что Даггерти прислал контролера операции, которая доверена ему, опытному сотруднику с безупречной репутацией. И кого? Какого-то безвестного колумбийца. Однако, вида не подал, кто его знает, что и кто за ним стоит; напротив, оказал ему радушный прием, посвятил, разумеется, в самой минимальной степени, в детали и обстоятельства операции. Бланко внешне держался подчеркнуто уважительно, хотя в глубине души презирал Кохена как неудачника, как посредственность. По его мнению, если человек к сорока годам продолжал таскать каштаны из огня для других, а не для себя, он был несомненно посредственностью. Притом весьма опасной — по досье, имевшемуся в его организации на Билла Кохена, он был мстителен, при любой возможности проявлял себя как извращенный садист. И, как многие голубые, был откровенно брезгливым женоненавистником. Знал Хосе и то, что многое к удивлению сослуживцев сходило Кохену с рук по деликатной причине — когда-то Билл покорно делил с Уинстоном ложе любви. Благодарным Даггерти быть умел.

«Прежде всего следует перепроверить достоверность беспрепятственного прохождения груза через эстонскую таможню, — решил Бланко, слушая краткий и точный рассказ Кохена о состоянии дел на час их встречи. — Учитывая, что тут транзит. Если героин идет транзитом». И он задал этот вопрос американцу.

— Пытаемся выяснить, — недовольно ответил Кохен. Колумбиец задавал неприятные вопросы, на которые у него не было ответов. Он, видите ли, хотел бы знать, на кого работает этот русский — Иван Росс, только на ИНТЕРПОЛ, или на Дракона тоже. Билл сам хотел бы это знать. Когда он несколько дней назад был в Москве, на этот вопрос не мог ответить ни Драчун, ни Скупой, ни Кормчий. Ни даже Кузен. Об этом ему сообщил советник шведского посольства Карл Юхансен, школьный приятель Ёне Стромберга, которого завербовали ловцы перспективных душ из Лэнгли, когда Карл учился в Принстонском университете в Нью-Джерси.

Через день Хосе Бланко вызвал на встречу Яаака Риита, которого в качестве особо надежного источника информации предложил ему Даггерти. Он проходил под кличкой «Рысь» и впрямь был похож на большую кошку — глаза зеленые, ресницы белесые, усы в растопырку, походка мягкая, бесшумная, движения в зависимости от обстоятельств либо замедленные, сомнамбулические, либо молниеносные. «Клички дают мастерски, — подивился Хосе. — Какая у меня?» Узнай её, он едва ли бы заплясал от восторга: «Кондор». Точнее не придумаешь — нос, взгляд, повадки.

Яаак Риит по натуре был парень свой в доску. Легок на подъем, скор на выпивку и закусь, охоч до коротких веселых связей с женщинами — без взаимных претензий и обязательств. Потому и знакомства у него были широчайшие, и врагов и даже просто недоброжелателей не нажил себе Яаак за все свои пятьдесят с лишком лет. Правда, с женой разошелся и сына видел раз в месяц-два. Зато на работе — а был он чиновником средней руки в мэрии Таллина — души в нем не чаяли и прощали и частые опоздания, и далеко не всегда точное выполнение поручений. Угодить выше и нижестоящим по служебной лестнице, срочно заменить кого-нибудь на дежурстве, организовать вечеринку вскладчину по поводу и без оного — одним словом, любые, даже самые неудобные задания он готов был взять на себя по первой же просьбе. Таков был двойной агент по кличке «Рысь», данной ему в Вашингтоне, и числившийся в Москве просто под номером 78/211. Хосе пришел ко входу в церковь Нигулисте, где предстоял концерт органной музыки, в без четверти семь. И тут же к нему плавно подошел круглолицый веселый человек с белой гвоздикой в петлице темного костюма и со свернутым в трубку журналом в руке.

— Надо же, мы не виделись с прошлого сентября! — воскликнул он, ласково щуря зеленые рысьи глаза.

— Не с сентября, а с июля, мой друг, — отвечал Бланко, обнимая Риита. — Хорошо хоть музыкой тебя соблазнил.

И они вошли в церковь. Весь концерт отсидели молча, старательно внимая божественным фугам. Незаметно обменялись программками. В той, которую получил Бланко, была сложенная вдвое страничка с набранным на компьютере текстом. После концерта зашли в кафе, заказали по рюмке коньяку, бутылку «Вярской», сыр, жареную рыбу, кофе. Яаак без умолку говорил, сообщая последние городские новости, околоправительственные сплетни и пересуды, передавал подробности финансовых скандалов, факты коррупционных разоблачений. Все это перемежалось более менее сносными анекдотами откровенно старыми и бородатыми, но перелицованными на современный лад. Со стороны это выглядело, как встреча старых друзей, один из которых долго отсутствовал, а другой старается ввести его в курс событий. Однако, из этого казалось бы такого сумбурного словесного потока Бланко умело вылавливал крупицы нужной ему и ловко завуалированной информации: министр Кыйвсаар принимал двух курьеров — мужчину (видимо, немца) и женщину (зарубежную эстонку), с которой даже ужинал и от которой получил баснословно дорогой подарок; груз на трех легковых машинах и двух трейлерах идет транзитом (нет, он не ошибся — именно три легковушки и два больших трейлера); Ёне Стромберг недавно был здесь, пытался выяснить, откуда произошла утечка информации об операции «Джони Уокер», за ним, Яааком Риитом, несколько дней шел плотный хвост парней Томаса Крэгера и слава Богу это не профессионалы сыска, а уголовники, настырные, старательные, неутомимые, но всего лишь бандиты.

«У нас ты бы так никогда не сказал, — усмехнулся про себя Хосе. — В Колумбии, Аргентине, Бразилии bandito — человек высшей общественной квалификации. Куда там до них жалким полицейским ищейкам и армейским M.P.!»

Расстались они довольно поздно. Город спал. Пустынные улицы легко просматривались и Хосе вскоре расслабился. Он шел фланерской походкой, сдвинув шляпу на затылок, расстегнув плащ, вглядываясь в названия улиц и магазинов на незнакомом языке. «Таллин — приятный милый городок, размышлял он. — Даже по цвету строений прохладный, северный, совсем не то, что наши южане. Но я чувствую себя здесь уютно, покойно. И в этой старинной крепости, и в этих узеньких улочках есть свой неизъяснимый шарм. Здесь на меня не давит груз веков, который я неизменно ощущаю, скажем, в древних и чопорных английских городах. Даже старый Томас, при всей его респектабельности, мне кажется шаловливым мальчишкой, бодро и неунывающе перескакивающим через бурные столетия. А ведь ещё пару недель назад я само название этого города смутно помнил лишь по школьной географии». Из темного подъезда причудливого особняка — смесь готики с неоклассицизмом — выплыла женщина в большеполой шляпе с перьями и плаще-накидке. Дождалась, пока Бланко поравняется с ней, проговорила что-то отрывисто и хрипло, показывая незажженную сигарету. Хосе достал зажигалку. В её свете лицо женщины выглядело помятым, слой белил, румян и помады подчеркивал изъяны и морщины, нанесенные возрастом. Она тут же продолжила, улыбаясь и обнажив при этом черную пропасть рта, свой монолог, но Хосе поспешил прочь. «У нас за предложение услуг в таком возрасте женщину штрафуют,» — неприязненно подумал он. Недалеко от входа в гостиницу он увидел довольно прилично одетого субъекта. Широко расставив ноги и держась одной рукой за водосточную трубу, другой он безуспешно пытался отыскать ширинку. И при этом, и сердясь, и смеясь, то и дело восклицал негромко: «Kurat! Kuradi raisk! Mine perse…»[13]

Поднявшись к себе в номер, он прочитал записку, которую ему передал в церкви Яаак Риит. В ней сообщались номера и марки трех автомобилей и двух трейлеров. Со ссылкой на источник в Стокгольме подчеркивалось, что следы московских связей с Драконом ведут к Рэму Зондецкому и выше. Следовал также вывод — по состоянию на 18.00 26 сентября реальных препятствий для доставки груза в Стокгольм не существует ни в Эстонии, ни в Швеции.

Хосе сжег записку и спустил пепел в туалет. Приняв душ и облачившись в пижаму, долго готовил свой любимый коктейль «Кобальтовую снежинку» — два сорта джина, ром, текилу и водку. Эстонская водка ему не нравилась, но не выливать же её в писсуар, в самом деле! В каждом городе, куда он приезжал впервые, Хосе обязательно приобретал на пробу по бутылке крепких напитков местного производства. С эстонской водкой он теперь знаком.

Поудобнее устроившись в кресле, Хосе едва цедил придуманную им самим когда-то смесь, наслаждаясь её пикантным запахом и обжигающей крепостью. «Неужели Дракон и мерзопакостный предатель Рауль будут праздновать победу? — при этой мысли он передернулся и долго не мог прокашляться. Лицо его покраснело, на глазах проступили слезы. Со стороны могло показаться, что с человеком приключился приступ отчаяния. Но к такому выводу мог бы прийти лишь тот, кто совершенно не знал Хосе Бланко. Ему могло быть присуще любое состояние, но только не отчаяние, только не депрессия, только не готовность капитулировать. — Скорее я взорву этот паром, чем покорно буду взирать на торжество ублюдков!» Эта мысль, вполне естественно пришедшая к нему в припадке ожесточения, показалась очередным озарением свыше. Впрочем, сказать так значит совершить кардинальную ошибку. Родившись в семье католиков, Хосе в церковь не ходил, священнослужителей презирал, считая их духовными тунеядцами, в Бога не верил. Верил ли он во что-либо сверхъестественное? Верил. В силу Зла, которое благоволит к тем, кто ему служит. Опять-таки в его восприятии это не был классический Дьявол с рогами, копытами и хвостом. Нет, это был хозяин гигантского сгустка энергии, составляющие которой Сила, Беспощадность, Рационализм. И которая постоянно утверждает себя, побеждая Совесть, Целомудрие и Любовь. Он никогда всерьез не задумывался, хорошо это или плохо — нарушать Десять заповедей. Если ему что-либо было нужно, он делал это, говоря: «Мое желание — высшая целесообразность и справедливость». Единственный человек, которого он боялся и боготворил, была его мать. Если бы она жила дольше, возможно, в этом мире было бы больше одной христианской душой. Но она умерла от рака в страшных мучениях, когда Хосе было десять лет. А дяде и тетке, которые взяли его на воспитание (отец погиб ещё раньше в перестрелке в горах, занимаясь контрабандой оружия), оказалось не под силу удержать его на стезе добродетели. «Он запрограммирован на черные деяния, — жаловался священнику дядя, владелец небольшой обувной фабрички. — Третьего дня в чулане повесил соседскую кошку, вчера украл из моего бара бутылку джина. Неужели Господь не наставит его на путь истины?» «Хорошо бы и вам, Антонио, сделать это, показывая мальчику благой пример». Пьяница и прелюбодей Антонио укоризненно махал руками.

Убив первого в своей жизни человека, Хосе не испытал ни малейших угрызений совести. Ему было шестнадцать, а жертве шестьдесят два. Хосе только что приняли в отряд Отчаянных и проверкой на зрелость было задание убрать отца главаря враждебной банды. Вознаграждение было чисто символическим — тысяча песо, что-то около двадцати пяти американских долларов. Решающим для Хосе было, однако, другое — он ощутил вкус пролитой им крови, прекратить чужую жизнь оказалось легче легкого. Ему теперь казалось все по плечу. Он хотел быть вершителем судеб этих букашек, которые заносчиво считали себя венцом творения. И он им будет. После той первой расправы, он лишил жизни множество мужчин и женщин, стариков и детей. Но убийцей себя никогда не считал даже в самых глубинных глубинах своего сознания. Вершитель судеб во имя исполнения его, Хосе Бланко, желаний.

Утром ушел в Вашингтон вполне невинный факс. В нем в зашифрованной форме Хосе Бланко предложил в качестве единственного способа сорвать операцию «Джони Уокер» пустить ко дну паром «Эстония», когда он выйдет в открытое море.

Даггерти находился в Белом Доме, когда дежурный по связи сообщил, что поступил срочный факс гражданской связью из Таллина.

— Какая там подпись? — спросил Уинстон из офиса по связи с прессой, где он обычно встречался с курирующим шефом.

— Янар Лепп, — ответил дежурный.

— Сейчас буду, — бросил трубку Даггерти. «Хосе Бланко, — думал он, пересекая Потомак и поворачивая направо к Лэнгли. — Шеф только что интересовался им. Сегодня «Эстония» с грузом выходит в Стокгольм. Какое решение предложит наш загнанный в угол «Кондор»? И почему молчит Кохен?» Закрывшись в своем кабинете, он быстро расшифровал депешу Хосе. «Итак, «Кондор» предлагает радикальное решение. В завуалированной форме шеф тоже намекал на нечто подобное. Торпеда, мина, подводная лодка-робот — все это возможно. Но… все это, так сказать, воздействие извне. Без труда обнаруживается при расследовании. И далее размотать весь клубок источников и связей — дело техники для опытных специалистов. И вместо Гонконга, откуда героин отправлен, или Москвы, с благословения и с помощью чьих всесильных мудрецов он беспрепятственно движется к цели, следы приведут прямехонько в округ Колумбию». Вскоре поступила из посольства в Таллине шифровка от Кохена. В ней сообщалось о взрыве «фольксвагена» и о том, что Росс сам вышел на «Синоптика». «Ну и живучи этот русский и эта «Чита», второй раз дядюшку Сэма надувают! — одобрительно хмыкнул Даггерти. Достойных противников он уважал и никогда не недооценивал. — Понятно, на Билла Росс уповает, как на щит, за которым без осложнений доберется до парома. Что же, приводим в действие вариант «Четыре», открытие въездного люка. Сделает это «Кондор». Одним махом распрощаемся и с товаром и с непотопляемыми доселе эстонской легионершей и русским соглядатаем. А Билл и Лесли из любой ситуации вывернутся.»

Даггерти посмотрел через окно на тронутые позолотой листья деревьев. Обычно сентябрь в Вашингтоне месяц погожий и Уинстон любил его больше, чем любой другой месяц года. И по богатой зелено-желто-красной палитре, создаваемой природой в парках и на бульварах, и по устойчиво прозрачному, приятно-теплому воздуху, и по осторожно-испуганным рассветам и восторженно-щемящим закатам скучал он и слякотно-простуженной зимой, и пыльно-раскаленным летом. Долго-долго стоял он у окна и чувствовал, как где-то в глубине его сознания зарождаются сладкие и вместе величественные звуки романтической симфонии. Звуки эти ширились, захлестывали всю душу и непрошенные слезы появлялись на глазах. Где-то далеко и высоко над кронами деревьев высился силуэт чьей-то головы. Уинстон вглядывался в него сквозь слезы и постепенно силуэт становился узнаваемым, как узнаваемой становилась и музыка. Любимый дядя Лео дирижировал Филадельфийским симфоническим оркестром, созидая свое гениальное прочтение Пятой симфонии Бетховена. Ее сменяют разрывающие грудь мукой любви тончайшие, нежнейшие, совершеннейшие романсы Чайковского. И вот вместо дяди Лео Уинни видит Мигеля. Его волнующий профиль тает, тает во внезапно нахлынувшем розовом мареве и Даггерти чувствует на щеке теплый луч заходящего солнца.

Наконец, оторвавшись от вдохновенного пейзажа и феерических музыкальных картинок, он садится за стол и собирается написать ответный факс Хосе Бланко. «Разница во времени с Таллином семь часов», — прикидывает он. И пишет: «Борт парома «Эстония», господину Янару Леппу — вручить немедленно. Согласен. Ждем дома. Успешная сдача экзамена обязательна. Антс.»

Вызвав дежурного шифровальщика, приказал:

— Зашифруйте и пошлите номеру 154/19 в Мыйзакюла — с указанием передать адресату тотчас же.

Знает ли Уинстон Даггерти основные характеристики парома? Например, что обычно в рейсе на его борту может находиться около двух тысяч человек пассажиров и команды?

Закончив недолгий разговор с шифровальщиком, он берет в руки красочный проспект «Приглашаем на борт незабываемой «Эстонии». Внимательно листает его в последний раз и мягко опускает в корзину для мусора…

Рауль акклиматизировался в Стокгольме легко. Скрупулезно изучив всю литературу по Швеции, данную ему Кан Юаем, он при первой же встрече с Ёне Стромбергом получил подробную наводку о наиболее популярных кафе, ресторанах и злачных местах, которые посещают сотрудники центральных ведомств столицы. В первый вечер он часа полтора проскучал у стойки дорогого бара, где пожилые чопорные дамы и господа были похожи на тех, кого он как-то увидел однажды в закрытом лондонском клубе. И атмосфера была сродни той, замкнуто-английской. Рауль перекочевал оттуда в диско. Там наоборот было все просто и свободно. Но сначала к нему приклеились две толстухи — старшеклассницы, а когда он их довольно неделикатно отшил (кстати, как он это сделал бы и в своей родной Барселоне), его цепко взяла на абордаж среднего возраста смазливая блондинка, владелица «Макдональдса» и страстная коллекционерша экзотических чужестранцев.

— Испанцы у меня, разумеется, были, — откровенничала она, — но все какие-то укороченные, карликовые. Ты знаешь, мой муж, он профессиональный боксер, сейчас на соревнованиях в Мальмё, так что…

Рауль еле увернулся от назойливой коллекционерши, убежав от неё перед самой посадкой в её шикарный «роллс-ройс» и больше в тот вечер решил судьбу не испытывать. Зато второй вечер оказался на редкость удачным. В людном кафе, где собирались преимущественно художники, писатели и актеры, он встретил худенькую, невзрачную девчушку, которая оказалась сотрудницей секретариата министра экономики. Рауль и Эльза выпили по рюмочке перно, потолкались пару минут среди танцующих, когда к ним подошла стройная светлоглазая шатенка, оказавшаяся подругой Эльзы.

— Эва, — представилась она и Рауль вздрогнул. «Видимо, таких имел в виду Дракон, — подумал он, исподтишка разглядывая её лицо, грудь, ноги, когда говорил о прелестных северянках». Эва была словно создана для первородного греха. Все в ней было от природы предельно сексуально, сочилось желанием — голос, улыбка, взгляд. И при всем том она не была ни испорчена, ни развратна. Это Рауль понял, как только они пошли танцевать ламбаду. Даже самые откровенные па в её исполнении выглядели целомудренными. Будучи сексуальной, она не приглашала к сексу, она даже стеснялась избытка откровенной женственности, о которой кричала каждая её клеточка. Рауль сравнил двух подруг — дурнушка Эльза была откровенно навязчива, слегка прикрывая это ироничной бравадой; красавица Эва застенчиво прятала свою притягательность, выпячивая остроумие и широту мышления приятельницы. Во втором часу ночи Эльза предложила отправиться к ним домой (подружки снимали квартирку недалеко от ратуши) и продолжить знакомство там. Она так и сказала: «Знакомство», многозначительно улыбнулась, облизала губы. Дома она быстро сняла с себя всю одежду и белье, вплоть до крохотных трусиков-бикини и заставила Эву сделать то же.

— Здоровее всего быть голышом, — заявила она, заходя за стойку маленького бара. — Наши далекие предки были мудры и свободны, как сама природа.

Рауль вызвался сбивать коктейли, но Эльза заметила, что у них кроме «абсолюта» ничего нет, так что придется пить водку «neat» or «streight» or «on the rocks». Угомонились они лишь под утро, часов в пять. В центре широкой кровати лежал Рауль, по бокам расположились девушки.

Проснувшись в полдень, он обнаружил, что обе хозяйки ушли. На стойке бара лежали две визитные карточки. На каждой — имя, фамилия, номер телефона. Сварив кофе, он сделал несколько глотков и набрал номер Эльзы, хотя хотелось ему поговорить с Эвой.

— Эльза на совещании, — услышал он скрипучий женский голос. Что-нибудь передать?

Он почти с радостью положил трубку. Второй звонок был более удачным.

— Офис омбудсмена! Говорите, — мелодичный баритон был вежливо требователен. «Омбудсмена! — Рауль мгновенно вновь вспомнил напутствие Кан Юая. — Ошибся номером, что ли? Хотя она ничего не говорила насчет своей работы».

— Можно Эву Ричардсон?

— Сию минуту.

И тут же звонкое «Да, здесь Эва», от которого он, как и вчера, вздрогнул.

— Здравствуйте, это Рауль.

Молчание. И потом:

— Я думала, вы не позвоните.

— Почему же?

— Нну… потому что.

— Хотел бы встретиться.

— Опять… втроем?

— Вовсе нет. Только с вами.

— Мне с вами даже разговаривать по телефону неловко… после… вчерашнего.

— Давайте спишем это за счет алкоголя.

— Так умеет Эльза. Всегда виноват «абсолют».

Они встретились вечером в тихом китайском ресторане. «Почти как в Гонконге, — усмехнулся Рауль, обозревая затейливую роспись стен драконами, пагодами, райскими птицами, настенные и настольные фонарики, скамеечки и столики. — Раскроется дверь и появится сам Кан Юай». Раскрылась дверь и появилась Эва. Строгий темный костюм, белая в красную полоску рубашка, в волосах бордовая гвоздика.

— Как вы смотрите на то, чтобы сегодня ничего не пить, кроме минеральной воды? — она смотрела на него строго, испытующе. — И каждый платит за себя сам.

«Скандинавская эксцентричность, — отметил он. — Или гипертрофированная степень феминистического идиотизма?» Кивнув, сказал:

— Согласен.

И заказал угодливо склонившемуся китайчонку ассорти из разных кухонь. «Прошлой ночью я был близок с этой женщиной, но я не только не помню ощущений от её тела и губ, я едва помню, что это вообще было, — подумал он, злясь на себя за то, что не мог вовремя остановиться с проклятым «абсолютом». — В этой паре Эльза — злой гений. Вопрос — добрый ли гений Эва? Пожалуй, да. Иначе чем бы могла держаться их дружба, как не противоположными духовными зарядами?»

После обеда они поехали в парк Скансен. Нити разговора держал в руках Рауль. Он рассказывал про свою родную Каталонию, королевство Арагон, гражданскую войну, незабвенного генералиссимуса, популярного короля. Эва рассеянно слушала, задумчиво смотрела на рассказчика и вдруг спросила:

— Рауль, скажите, с какой целью вы приехали в мою страну?

Он не ожидал такого вопроса и долго, сосредоточенно смотрел куда-то поверх кроны деревьев. Улыбнулся одними глазами, сказал, коснувшись указательным пальцем ямочки на её подбородке:

— Чтобы встретить такую девушку как вы.

Она отстранилась от его руки.

— Сегодня утром мы получили анонимный факс из Эстонии, что сюда следует колоссальная по нашим да и любым мировым масштабам партия героина. На борту таллинского парома. Все необходимые службы приведены в состояние готовности номер один. Так что — при всей коррумпированности и продажности и боссов, и рядовых — ни один грамм смертельной отравы не будет пропущен на наш берег.

Сердце Рауля екнуло, но он рассмеялся — деланно, натужно:

— Какое это имеет отношение ко мне?

— Ночью мы фотографировались, не помните?

Он смотрел на неё непонимающе.

— Этот факс толкнул меня на то, что без него я никогда даже не подумала бы сделать.

«Что? Что ты, стерва, сделала?» — чуя недоброе, хотел заорать он на весь парк, но чудом сдержался.

— Я пропустила ваше фото через картотеку ИНТЕРПОЛ'а.

— И? — усмешка его была ехидной, злой, ответ Эвы был для него очевиден. Оглянувшись на проходившую мимо парочку, он прощупал незаметным движением руки в наружном кармане пиджака пистолет.

— И, — продолжала девушка, глядя на его руку, — обнаружилось поразительное сходство десятого наркобарона, недавно таинственно исчезнувшего из Колумбии, с вами, Рауль.

— А вы исключаете возможность существования абсолютно идентичных двойников?

— Вот что, Рауль, — сказала Эва и только тут он заметил, что кисть её руки спрятана в висевшей через плечо сумочке. — У меня есть то же, что и у вас. Но не будем же мы устраивать ковбойский поединок в гуще благодушно веселящихся горожан.

От этих слов Рауля прошиб пот. «Что это я, в самом деле, с девочкой стреляться задумал?» — брезгливо поморщившись, он сплюнул и проговорил:

— Извините. Что вы предлагаете?

— Я не знаю, связаны ли вы каким-то образом с этой именно партией наркотиков. И знать не хочу, — торопливо заявила она, боясь, что он скажет нечто роковое. — Предлагаю, пока есть время, вот что: до завтрашнего утра любым ночным рейсом самолета, поезда, автобуса вы покинете мою страну. И больше никогда здесь не появитесь. Утром ваше фото будет в руках сотен сыщиков, полицейских, военных. В газетах, на телеэкранах.

В свете ночных фонарей её лицо было строгим, торжественным. И ослепительно прекрасным.

— Пусть будет по-вашему.

Рауль бросил на неё прощальный взгляд. «Похоже, делать мне здесь действительно нечего. Дракон напророчил, говоря об омбудсмене. Вызвал фатального джина из черной дыры-небытия… И Эва, Эва-то хороша! Вот тебе и фе-ми-нист-ка! Сам ты, Рауль Эспартеро, феминист хренов! И засветился, и такую девочку упустил. А все алкоголь. Фотографироваться ему, видите ли, в голом виде захотелось. Модель Версаче и Кардена…»

Прямо в аэропорту он зафрахтовал небольшой спортивный самолет и в шесть часов утра вылетел в Осло. Однако, расставшись с Эвой, он тотчас помчался на телеграф и отправил шифрованный факс в Аделаиду, откуда он был незамедлительно переправлен в Гонконг Кан Юаю: «Неизвестный источник в Таллине информировал шведского омбудсмена о финальном этапе операции «Джони Уокер». Груз в Стокгольмском порту будет встречать военная контрразведка. Послезавтра обо всем доложу лично. Пеле.» Эта телеграмма на какое-то время вывела из равновесия даже Дракона. Кто мог из Таллина послать предательский донос? Ведь Стромберг только что лично проверял всех наших людей. Или Ёне начинает буксовать (но это начисто исключается), или этот кто-то — не из наших, но в курсе операции. Таких там нет. Хотя… хотя как это нет? От самого Сингапура идет по маршруту этот русский. Иван Росс. «Чите» было дано разрешение поиграть с ним. По мере необходимости. Но как измерить эту меру? И кто это сделает? Канделябр смог бы. Моцарт — никогда. А вдруг Чита из кошки превратилась в мышку. Возможно? Насколько я её знаю — нет, не возможно. Но… Зря, видимо, этому русскому дали дойти до Таллина. Зондецкий обещал убрать его на последнем этапе. Не слишком ли поздно? Потом… потом, помнится, тот же Зондецкий как-то высказал предположение, что в Таллине американцы перевербовали человека Ёне. Однако пока это не было подтверждено ни из одного дополнительного источника.

Что же делать с грузом? Купить начальника шведской военной контрразведки? Где же взять на это время? Кстати, кто там сейчас военный министр? Если бы раньше знать, что он может так экстренно понадобиться. Если бы только знать… Вот кого точно не купить, так это шведского омбудсмена. Всё и все на свете имеют свою цену. Аксиома. А этот — не имеет. Абсурд какой-то, нонсенс.

Появился секретарь, поставил на стол тарелку. На ней покрытый салфеткой стакан буйволиного молока, королевское манго. Привычная трапеза не мешала раздумьям. Еще и ещё раз убеждаемся в разумности решения послать адмирала для участия в морском этапе операции. Он сам объяснял действие всех механизмов, которые держат паром на плаву. Следовательно избавиться от груза вместе с паромом не составит труда. Что мы в таком случае теряем? Тысячу двести фунтов героина. Партия немалая, но для нас потеря, в сущности, невелика. Что мы приобретаем? Дальнейшее обеспечение безопасности всей нашей работы, которой — в случае международного скандала — был бы нанесен чувствительный удар. Конфуз шведских властей в европейском и даже мировом масштабе. Все защитные механизмы приведены в действие — и какой пассаж! — все впустую. Ибо действия предприняты по наводке лжеинформатора. Наконец, время для более тщательной, продуманной, законспирированной операции по прокладке нового маршрута». И вызвав секретаря, Кан Юай продиктовал ему текст телеграммы: «Борт парома «Эстония», господину Луиджи Торини, весьма срочно. Приобретение дома откладывается в связи с невозможностью получить кредит в известном вам банке. Изыскиваем другие возможности. Дядя».

Ёне Стромберг узнал об анонимном послании, полученном в офисе омбудсмена, от почтового чиновника. Ёне постоянно коллекционировал случайных знакомых, так, на всякий случай — вдруг пригодятся. Телеграфиста Лео, старого холостяка и заядлого рыбака, он повстречал во время своих летних каникул (ежегодно он позволял себе расслабиться на две недели в июле), которые проводил тогда на острове Эланд. Проводил в одиночестве, отдыхая от всего и всех. Часами бродил по лесам или уходил в море на катере со спиннингом. Созерцал деревья, волны. Тщетно пытался очистить душу от мерзости, копившейся годами. Даже пытался молиться, глядя в курчавые облака или на далекие солнца, светившиеся в ночном небе золотистыми дрожавшими точками. Молитвы получались странными. Ёне Стромберг не умел ни каяться, ни просить. Даже у Бога он требовал — здоровья, успеха, денег, женщин. Все же возвращался домой умиротворенный, тихий, задумчивый. Правда, хватало такого состояния ненадолго, но потому и ценил его Ёне особо и дорожил каждой минутой. Перед тем, как ринуться вновь в беспощадную битву за жизнь, любил пообщаться с простым людом: официантами придорожных харчевен, служащими бензоколонок, случайными попутчиками, голосующими на дорогах. Лео он подобрал почти у самого моста, соединяющего остров с полуостровом. Пока ехали по шестикилометровому гиганту, оба молчали. Потом постепенно разговорились. Лео был скромным служащим со скромной зарплатой, скромным жилищем и скромными запросами. Судя по машине, одежде, манерам, речи Стромберг был из другого мира — шикарного, недосягаемого. Тем более Лео был приятно поражен, когда Ёне пригласил его как-то к себе на ужин. Просто так, без всякого повода, посидеть, выпить, поболтать о рыбалке (тема бесконечная, которую они начали разрабатывать пока ехали от Кальмара до Стокгольма). Через два-три года Лео в общих чертах представлял себе круг деловых интересов «свойского парня и финансового воротилу Ёне». Ибо встречаясь с ним раз в три-четыре месяца, внимательно следил за телевизионными и газетными разделами скандальных и криминальных новостей. Потому и позвонил Стромбергу и простодушно зачитал по телефону «презабавную телеграмму самому омбудсмену», добавив при этом, что «эстонцы совсем офонарели, если пускаются в подобные розыгрыши». У Стромберга от этой новости потемнело в глазах. Потом, спустя какое-то время он сам похвалит себя за свое необычное хобби — коллекционировать и поддерживать сувенирами, выпивкой, общением на первый взгляд никчемные знакомства. Сейчас же он стал лихорадочно оценивать ситуацию, исходя из одной непреложной истины — омбудсмена ни подкупить, ни обмануть нельзя. Значит, будут обнаружены и наркотики, и кобальт. Пока ему удавалось ускользать от рук правосудия. И дела были мельче, и его личная вовлеченность была всегда прикрыта спинами и головами других. Операция «Джони Уокер» в части её всестороннего обеспечения (полиция, таможня, портовые службы) в значительной степени в Таллине и целиком в Стокгольме была его, Ёне Стромберга, рук делом. Слишком много свидетелей, чье содействие и молчание оплачено, увы, лишь до тех пор, пока их самих жареный петух не клюнет в то самое место. Крах империи. Тюрьма. Выход? Единственный выход — избавиться от героина и кобальта, утопить их в море. Ёне посмотрел на часы. Через час паром выйдет в море. Да, машины уже на борту. Как же их сбросить? Хорошо, если они ближайшие к въездному люку. А если нет? Если нет, то избавиться следует от самого парома. Надо немедленно информировать Кан Юая и Рэма Зондецкого. Их люди на борту. Они смогут предотвратить катастрофу, именно провал всей операции. Потеряем волосы, сохраним головы. Удачно, что Лео сегодня работает в вечерней смене».

Вскоре «дружище» Лео отправил два зашифрованных факса. Один получил в Москве школьный приятель Ёне Карл. И тут же переправил его Зондецкому. Второй был послан в Чайна-таун в Сан-Франциско и через три часа лежал на столе Дракона. «Неплохо, Ёне, совсем неплохо, — Кан Юай прищурился, положил рядом факсы Рауля и Стромберга. — Факт подтвержден из двух источников. Решение принято верное».

Зондецкого факс Стромберга привел в ярость. «Мамочка родная! — с замиранием сердца подумал он. — Теперь доберутся до меня. Как пить дать доберутся. С героина мы только комиссионные получаем. А кобальт-то весь мой. С Моцартом столько провозились, пока все не отладили. Сволочь какая-то предала. Теперь прощай все — власть, благополучие. А может и свобода! Не хочу! За что? За что, гады?» Обычно он подавлял страх, свирепея. И начинал тут же искать козла отпущения. Вызвав координатора по операции «Джони Уокер», он откинулся на спинку кресла, водрузив на стол крепко сжатые кулаки. Усугубило напряжение то, что генерал явился в раскованно-благодушном расположении духа.

— Чуть свет и я у ваших ног, — радостно отрапортовал он с порога.

Не предлагая ему сесть, Зондецкий толкнул кулаком факс по столу. Прочитав его, генерал тоже помрачнел.

— Начнем с того, кто этот «доброжелатель», — почти выкрикнул Зондецкий, злобно тараща глаза. Генерал молчал.

— Есть какие-нибудь идеи на сей счет? — на лице Рэма заиграли желваки. «Он пугает, а мне не страшно», — внутренне усмехнулся генерал.

— Им могут быть многие, — ответил он.

— Это не ответ, — зловеще отрезал Рэм. — Я спрашиваю вас как человека военного и отвечающего за порученное дело — кто конкретно?

— Не знаю.

— Вот так, «не знаю». У него на погонах большие звезды, а он ни хрена не знает. А? Ну так слушайте, что я вам скажу. Этот человек либо двойной агент, которого зацепили янки (помните предположение Стромберга?), либо… — Зондецкий замолчал, достал из стола пачку сигарет, закурил. «Довели батеньку обстоятельства, — удивился генерал. — Первый раз вижу, чтобы он курил».

— Либо…, - подсказал он, поскольку пауза тянулась неестественно долго.

— Либо это Иван Росс.

— Допустим.

— Допустим! — передразнил генерала Зондецкий. — Уже допустили такое, что хоть стой, хоть падай. Была команда… нейтрализовать Росса? Была! А он до сих пор жив-здоров. И функционирует. Что прикажете делать? Киллеров приглашать? Те без осечки работают.

— Был разговор о последнем этапе операции, то есть, когда он будет на пароме, — напомнил генерал.

— Вы только на него посмотрите! — Зондецкий грохнул по столу обоими кулаками. — Неужели нельзя проявить пусть самую малость инициативы и действовать согласно обстоятельствам? Да с такими генералами, как вы, не то что войны или крупного сражения, боя местного значения за какую-нибудь паршивенькую высотку 7,03 не выиграешь. А ещё уверял, что на операцию брошены лучшие агенты. Просрали ответственнейшее дело, генерал.

Координатор хотел было что-то сказать, но Зондецкий в сердцах махнул рукой:

— Идите, генерал.

Посмотрев на часы, Рэм быстро набрал на компьютере текст и послал его с нарочным к Карлу. Незашифрованным был лишь адрес: «Борт парома «Эстония», Моцарту». Карл сам отвез бумагу на Тверскую, предварительно зашифровав и адрес и приписав новый: «Финляндия, Турку, номер, госпоже Эрике Каппонен». Оттуда и получили факс на борту парома. В нем Моцарту, который был завербован ещё КГБ, было приказано во что бы то ни стало избавиться от всего груза. Под текстом стояла подпись «Кузен».

Все три телеграммы были получены на пункте связи «Эстонии» незадолго до полуночи. Перечитав каждую из них по несколько раз, старший телеграфист Як позвонил на капитанский мостик и попросил разрешения туда подняться. Капитан отдыхал и он обратился к вахтенному помощнику:

— Вот, пришли телеграммы, — Як протянул фирменные бланки с наклеенными на них лентами текста.

— Все мне? — осклабился офицер.

— Нет, две пассажирам, одна — члену команды.

— Терпеть не могу читать чужую корреспонденцию. Вы знаете, как это называется?

Як молчал, глядя мимо помощника.

— Перлюстрация.

— Понимаю.

— Тогда в чем дело, damn it, sailor?[14]

— На всех пометка «срочно», sir. А срочного в них, вроде бы, ничего нет.

Як, служивший в советское время в батальоне связи при штабе армии в Ворошилове-Уссурийском, явно гордился своей способностью применять метод дедукции.

— Вам не связистом бы быть, а в сыске трудиться. С вашими навыками и наклонностями там вам самое место.

— Мое дело доложить, — обиделся Як.

— Немедленно вручите телеграммы адресатам, — приказал помощник. И добавил едва слышно: «Шляются тут всякие шалопаи, работать мешают. R(pane kuulujutu levitaja!»[15]

Прежде всего Як отправился к Янару Леппу — из чувства корпоративной солидарности. Тот лежал в кубрике. Лицо серое, глаза красные, слезятся, охает и постанывает в такт качке. «Как баба перед родами», — поморщился Як.

— Тебе весточка с материка, — объявил он, передавая телеграмму новичку, который — по его собственному признанию — вышел в первый в своей жизни рейс в Балтийском море, в этой северной луже.

— Господи, когда же эта пытка кончится? — новичок взял бланк и силился прочитать текст, держа его вверх ногами.

— Кончится?! — присвистнул Як. — Все только начинается. Скоро подойдем к стыку Финского залива и Балтики. Это наш Бермудский треугольник. Волны, что твой четырехэтажный дом — десять и больше метров.

— Не могу прочитать, — заныл новичок. — Буквы плывут. Давай ты, вслух.

— На твое счастье, я учил английский в армии, — с гордостью сообщил Як. И выразительно продекламировал текст.

— Можешь ещё разок, — он медленно сел, потом подошел к умывальнику, подставил под холодную струю голову. И на глазах у Яка (все остальные, кто был в кубрике, спали сном праведника) преобразился — протрезвел, щеки порозовели, взгляд стал осмысленным.

— Одно наложилось на другое, пьянка на качку или наоборот. Дай-ка сюда это послание, а ты пока хлебни чего душа примет — горького или сладкого, и он подвинул к Яку несколько початых бутылок. Телеграфист выбрал клюквенную «Смирновку», выпил залпом полстакана, крякнул, отер губы тыльной стороной ладони, сказал:

— Ты вроде по имени и фамилии эстонец — Янар Лепп. А языка не знаешь. Вон тебе даже Антс из Мыйзакюла по-английски телеграмму строчит.

— Что? — оторвался новичок от бланка. — Ааа… Я родился в Буэнос Айресе.

— Да, и внешность у тебя того… тамошняя. Ты извини за любопытство, о каком экзамене идет речь?

— Экзамен? На компьютерщика-оператора. В Стокгольме.

— Что ж, успеха тебе, Янар Лепп. Я хлобыстну за это ещё чуток. Aite!

И он исчез за дверью. Прочитав телеграмму ещё раз, Хосе Бланко посмотрел на спящих, подмигнул, тихо произнес со зловещей улыбкой: «По-лундра!» Снова прилег, обдумывая предстоящие действия, пощупал широкий водонепроницаемый ремень, в котором находились три пачки стодолларовых купюр и кредитные карточки. «Наконец-то наш «голубой» гринго решился на истинно мужской поступок. Это будет чувствительный удар по ненавистному Дракону. А дальше… дальше я и до Рауля доберусь. Пусть сам погибну, но его глотку перерву!»

Адмирала в его люксе не оказалось. Як объявил из радиорубки: «Господин Луиджи Торини! Вам срочная телеграмма. Пожалуйста, сообщите, где вы находитесь!» И почти тут же раздался телефонный звонок: «Я в комнате отдыха на восьмой палубе». Когда телеграфист туда добрался (качка заметно усилилась), Луиджи Торини разливал по стаканам «Johny Walker» (black label). На диванах и у стола, на котором стоял ящик виски и тарелки с закусками, расположились десять женщин и пять мужчин, продавцы магазинов, закрывшихся из-за качки.

— Это ничего, что покупатели разбежались, — успокаивал он расстроенных негоциантов. — Завтра с утра будет штиль и до Стокгольма вы сумеете распродать весь свой замечательный товар.

Ближе всех к гостеприимному Луиджи сидела кукольная блондинка, Вайке Ягомяэ из ювелирного салона, и Як сразу понял, что этот богатый пожилой господин из люкса положил на неё глаз. Як вздохнул (он и сам был не прочь приволокнуться за пухленькой красоткой, да разве против тугого кошелька попрешь!) и вручил телеграмму обладателю роскошных усов и бакенбардов. Быстро пробежав её глазами, он небрежно сунул бланк в карман брюк. Як ждал, что он расстроится, как никак банк отказывает в кредите на приобретение дома. Но, похоже, у этого Торини не один дом и кредиты его не очень волнуют.

— За удачу в делах и любви всех прелестных дам, путешествующих на божественной «Эстонии», — радостно оживился он после пятисекундной напряженной паузы, вызванной чтением телеграммы. — И вы, вы тоже пожелайте им того же, молодой человек, — и Як получил свой стакан.

Торини наклонился к Вайке, чей день рождения отмечался, сказал что-то сквозь улыбку и удалился. Почти сразу же за ним вышел и Як, но обладателя усов и бакенбардов и след простыл.

Последним телеграмму получил Карл Кулласепп — Моцарт. Он располагался один в небольшой двухместной каюте второго класса. Около одиннадцати вечера он ушел в Адмиральский паб и оставил в дверях соответствующую записку. «Как будто знал, что его будут разыскивать», — подумал Як, прочитав её. Когда он добрался до указанного в записке бара, там — в отличие от всех других ресторанов — было людно. Рекой лилось пиво, многие выпивали и более крепкие напитки. Огромного роста детина, похоже, один из членов делегации из Выру, встав на стул и размахивая литровой пивной кружкой, дирижировал нестройным, но веселым смешанным шведско-финско-эстонским хором:

Чтобы удержаться на ногах, детина наклонялся то вперед, то назад, то вдруг выделывал такие коленца, что захмелевшие хористы хохотали до колик.

— Господин Кулласепп! — пытаясь быть услышанным, что есть мочи выкрикнул Як.

— В чем дело? — также громко ответил неприметный мужичок, оторвавшись от кружки и сверля телеграфиста неприязненным взглядом.

— Вам срочная депеша, сэр! — балансируя между столиками, Як чуть не упал, но мужичок неожиданно сильными руками удержал его.

— Вот это хватка! — воскликнул он, морщась от боли в плечах, за которые взял его маэстро. — Вам не Карлом Кулласеппом, вам впору Йоханнесом Коткасом зваться.

— Весом не вышел, — ответил мужичок, читая телеграмму.

— Ну вот, — пробормотал он разочарованно, — опять сестра родила девочку.

— Чудак! — загремел детина. — Девочки — это же к миру, радоваться должен. За здравие новорожденной!

Все были рады очередному поводу для тоста. Один лишь новоявленный «дядя» был явно раздосадован.

— Мы мальчика ждали, — хмуро повторял он, пробираясь к выходу.

В нескольких столиках от Моцарта сидели Сальме и Росс. Перед ужином они забежали на часик в сауну и теперь отдыхали, потягивая бочковой «Хайникен». В эту ночь Иван решил не выпускать Моцарта из вида. Никаких конкретных подозрений у него не было. «Не интуиция, а наваждение какое-то», — злясь на самого себя, раздраженно подумал он, сказал Сальме, что отлучится туда, «куда царь пешком ходил», и направился за Моцартом. «Срочная депеша, — повторил он мысленно слова телеграфиста. — Пришла на паром ночью. Более чем странно».

Коридор был пуст, лишь в дальнем его конце промелькнула фигура вахтенного матроса. Росс посмотрел на часы, была половина первого. «Четко работают ребята, — одобрительно отметил он. — Каждые полчаса обход и регистрация всей контрольной аппаратуры. Можно кремлевское и даже астрономическое время сверять».

Иван вернулся в паб и позвал Сальме.

— Что стряслось? — спросила она, когда он, поддерживая её за руку, заторопился вдоль по коридору к лифту.

— Думаю, лучше нам отлежаться в каюте, — сказал он мягко, ловя её в свои объятия. Сын Кроноса и Реи сердится все сильнее.

— А я решила, что ты отправился выяснять отношения с моим напарником.

— Вроде нам выяснять-то нечего, — эти слова Росса прозвучали неубедительно. И потому он добавил: — А вот телеграмму, её истинный смысл и — главное — её срочность я очень хотел бы разуметь.

— У тебя будет время это сделать, — успокоила она его. «Чего, чего, а времени будет навалом, вагон и маленькая тележка», — скептически хмыкнул он. Наконец, они зашли в каюту Сальме. Иван уложил её в постель, накрыл пледом, сам устроился в кресле. Посвист ветра и надсадное уханье волн сливались в оглушительный поток адской какофонии. Сальме задремала. Иван никак не мог отделаться от мысли, куда подевался Моцарт. Набрал номер телефона каюты, никто не ответил. Где, где он может быть? Не к девушке же на свидание отправился он в такую качку. Нет, тут что-то другое. Что? И это «что» находится в прямой связи со срочной телеграммой.

Не успел Росс положить трубку, как аппарат призывно замурлыкал мелодию песенки «Мой милый Августин».

— Да, — сонным голосом выдохнула Сальме в укрепленный на стенке над её головой изящный пластиковый тюльпан.

— Сальме? — раздался в трубке сквозь шумы мужской голос.

— Я, — она сделала жест рукой, призывая Росса приблизиться.

— Это адмирал Чан Дун. Ты меня слышишь? Я с автопалубы, сюда льет вода. Через двадцать-тридцать минут «Эстония» будет на дне моря. Подымайся на верхнюю палубу, отыщи плот и…

Голос смолк. Раздался мощный удар металла о металл. Погас свет. Почти сразу же он вновь включился, но был уже вдвое слабее.

— Ты видишь, корабль дал легкий крен вправо, — Иван подхватил Сальме на руки и, раскрыв ногой дверь, выскочил из каюты. Пронзительно завыл сигнал тревоги. Сальме встала, ухватившись за поручень.

— Мы должны быть на автопалубе, там наверняка требуется помощь.

— Я — да. Но ты… Ты женщина, — возразил Росс. — И ты слышала, что сказал адмирал.

— Женщина! — крикнула она и он залюбовался ею — так вдохновенно-прекрасно было её лицо, такой силой и решимостью сверкали её глаза. — Любящая. Без тебя мне жизни нет. Куда ты, туда и я.

Лифт быстро опустился до второй палубы. За переборками раздался глухой удар. Еще. И ещё — с нарастающей силой. «Машины сорвались с креплений», подумал Росс, открывая дверь на автодек. Невдалеке от входной лестницы они увидели двух мужчин по колено в воде с пистолетами, направленными друг на друга. Паром качнуло, по полу побежала волна и почти одновременно раздались два слабых хлопка. Стреляли Моцарт и Хосе Бланко.