Гибель Урании

Вопреки законам природы

Паника в США вспыхнула в субботу, 5 декабря 19… года, ровно в девять вечера по нью-йоркскому времени.

Неожиданно прервался визг джаза многочисленных радиовещательных станций. Потускнели и погасли экраны телевизоров.

На несколько минут в эфире наступила такая необычная для этой страны тишина, что миллионы американцев затаили дыхание, ожидая чего-то необычного, неизбежного, страшного.

И вот, в эту мертвую, настороженную тишину врезалось тоскливое завывание сирен.

Из всех громкоговорителей зазвучали испуганные голоса дикторов:

— Атомная тревога!.. Настоящая боевая атомная тревога!.. Атомная тревога!

Трудно представить, что произошло в следующие минуты.

Миллионы людей, которым ежедневно в течение долгих лет твердили об ужасах атомной войны, забыли все наставления и инструкции и стремглав бросились к бомбоубежищам и вестибюлям метро. Бежали женщины и дети, бизнесмены и гангстеры, полуголые девушки из кафешантанов и уважаемые сенаторы. Бежали продавцы из магазинов, телефонистки из аппаратных, лифтеры из кабин лифтов, рабочие с заводов. Прокладывая себе путь резиновыми палками, мчались к убежищам полисмены.

А когда вдруг отключилось электричество, и крупнейший город мира погрузился во тьму, то началось такое, что не померещится и безумцу. Крики, проклятия, плач, истерический хохот и отчаянные крики слились в громкое тоскливое гудение, которое тяжело плыло над городом, зависало над площадями и станциями метро, в узких улочках между высоченных небоскребов.

Страх перед атомной бомбой нанес едва ли не больший вред, чем его нанесла бы сама бомба: люди, потеряв смысл, топтали, калечили и убивали друг друга.

И когда отчаяние обреченных достигло предела, небо над Нью-Йорком вдруг раскололось пополам. С севера на юг, как бы цепляясь за крыши небоскребов, пронеслась широкая полоса ослепительно-белого пламени. От грома взрыва вздрогнула земля, закачались дома, брызнули во все стороны осколки стекол и витрин. За этим ударом грянул еще один, а потом еще и еще… И вот, последний, постепенно удаляясь, прокатился эхом и затих где-то над Карибским морем.

А над Нью-Йорком снова наступила страшная, мертвая тишина. Не стонали раненые, не рыдали матери, не плакали дети. Люди сидели, стояли, лежали в тех позах, в которых их застала вспышка, и не решались даже пошевелиться, потому что не знали, живы ли они, или, может, уже мертвы, и вот-вот рассыплются в прах. Наступила та грань человеческих переживаний, когда не бывает ни проклятий, ни плача, а только скорбное молчание.

Никогда до сих пор человечеству всей Земле не угрожала такая смертельная опасность, как в эти минуты.

По сигналу боевой тревоги уже раскрылись стальные заслонки стартовых установок баллистических ракет на военных базах Америки, загрохотали моторы межконтинентальных бомбардировщиков, нагруженных атомными и водородными бомбами. Достаточно было нажатия кнопки — и началось бы то, чего уже ничем не остановишь.

Но тут неожиданно вспыхнул свет и раздались сигналы отбоя атомной тревоги.

Дикторы объявили, что случилась досадная ошибка: над Америкой пронеслась не атомная баллистическая ракета, а огромный метеорит. И снова в городе замелькали, засияли разноцветные, причудливые рекламы, заржал, завизжал джаз, на экранах телевизоров появились гангстеры и красавицы, привидения и атомные пистолеты.

А на следующий день во всех газетах было помещено сенсационное сообщение: «Метеорит возвращается!!! По расчетам профессора Коллинза, этот метеорит превратился в спутника Земли. Следите за нашими сообщениями!»

Йеллоустонскую Национальную астрономическую обсерваторию, как стая голодных ворон, окружили корреспонденты газет и телевизионных агентств. Они нагло лезли в каждую щелочку, не давали никому покоя и дезорганизовали всю работу серьезного научного учреждения. На них не влияли ни уговоры, ни угрозы.

Чтобы избавиться от этого нашествия, надо было удовлетворить их неуемный интерес, ответить на все, хотя бы самые нелепые вопросы. Волей-неволей пришлось устраивать пресс-конференцию.

Сомневаясь относительно уровня научных знаний газетчиков, директор обсерватории профессор Коллинз больше часа рассказывал в популярной форме о новом метеорите и его будущей судьбе. Но этого оказалось мало, и на профессора обрушился целый ливень вопросов.

— Правда ли, мистер Коллинз, что метеорит, названный вашим именем, состоит из чистого плутония?

— Как вы думаете, профессор, не попытаются русские захватить наш метеорит?

— Скажите, нельзя использовать наш метеорит как космическую военную базу?

Коллинз едва успевал отвечать на вопросы.

— Если бы метеорит состоял из плутония, он, имея такую огромную массу, взорвался бы… О намерениях русских спросите у них самих… Военной базой метеорит быть не может, потому что вскоре упадет на Землю.

— Почему упадет?

— Как и все искусственные спутники — вследствие трения о воздух. Метеорит пролетел на высоте двадцать миль над землей и уже заметно потерял скорость.

— И где он должен упасть?

— По предварительным расчетам, где-то в районе озера Байкал.

— А почему именно там?

Профессор Коллинз вытер пот с лысины и с яростью посмотрел на того, кто задал такой глупый вопрос.

— Даже федеральное бюро не сможет выдвинуть против метеорита обвинения в антиамериканизме. Его тянет в Россию вполне аполитичная, но непреодолимая сила всемирного тяготения… Законы природы незыблемы, господа газетчики!.. А по составу метеорита — никто ничего не может ответить с уверенностью. Могу только сказать, что после его пролета над Америкой в ночь на шестое декабря появилась мощное радиоактивное облако. Происхождение его неизвестно.

Пресс-конференция на этом закончилась, а утром следующего дня все газеты опубликовали интервью профессора Коллинза в произвольных интерпретациях собственных корреспондентов.

Газеты писали, что, по расчетам профессора Коллинза, 14 декабря, в двадцать три часа 48 минут, метеорит, описав полный эллипс вокруг Земли, промчался над Нью-Йорком и начал движение по новой, значительно меньшей орбите. В статьях авторитетно утверждалось, что на этот раз, вследствие уменьшения скорости космического тела, домам и людям не будет причинено никакого вреда.

Астрономы все эти дни работали, не зная отдыха. Крупнейшие обсерватории мира, одна за другой, подтверждали расчеты профессора Коллинза. Огромный по земным масштабам метеорит был бесконечно мал по сравнению с другими космическими телами, и поэтому его не могли увидеть даже в самые мощные телескопы, но теперь он стал пленником Земли.

Точные математические формулы определяли его положение в пространстве в любую минуту с точностью до километра.

Однако случилось нечто необычное, невероятное. Вопреки законам природы, метеорит врезался в земную атмосферу на сутки раньше положенного времени, и совсем не в том месте, где было рассчитано. Как и в первый раз, он оставил после себя мощное радиоактивное облако неизвестного происхождения.

Среди астрономов поднялся настоящий переполох. Законы физики такие точные, что даже незначительное опоздание в движении планеты Урана позволило французскому ученому Леверье не только теоретически доказать существование новой планеты, Нептуна, но и безошибочно указать ее место.

Внезапное уменьшение скорости и изменение плоскости вращения метеорита-спутника нельзя было объяснить ничем. Расчеты показывали, что космическое тело теперь должно упасть на американский континент, где-то в Бразилии или Аргентине.

Третий пролет метеорита окончательно сбил с толку ученых. Своевольный космический гость снова изменил траекторию: он двигался почти точно над семьдесят пятым меридианом западной долготы в направлении Антарктиды.

Четвертого появления космического тела астрономы всего мира ждали с нетерпением и страхом. Метеорит должен был двигаться по спирали, которая наклонно спускается к земле. Но ни в Европе, ни в Америке метеорита больше не увидели. Космическое тело исчезло. Правда, сейсмографы зарегистрировали колебания почвы в Сибири, но оно никак не совпадало с предусмотренным временем падения метеорита.

Метеорит Коллинза, как его назвали в Америке, двигался вопреки законам природы.

Где-то в Сибири

Над Сибирью ревела метель.

Циклон, родившийся у побережья Португалии, прокатился, принося бедствия, над Францией, Нидерландами, Скандинавией, столкнулся с воздушным фронтом ледяной Арктики, удвоил силу, пронесся над Ледовитым океаном и врезался в Азию, направляясь дальше на юго-восток, в Америку.

Сбывались опасения метеорологов: многочисленные экспериментальные взрывы атомных и водородных бомб привели к нежелательным, катастрофическим сдвигам в природе. Дожди и ураганы в Европе, снегопады в Азии, морозы в субтропической Америке — таковы были последствия мощного циклона, захватившего три континента.

Даже привыкшие ко всему сибиряки не видели до сих пор ничего похожего на эту новогоднюю метель.

Дома в городах и селах замело по трубы. Верхушки деревьев торчали из гигантских сугробов короткими кустами. Прекратилось движение поездов. Почти полностью были парализованы телеграфная и телефонная связи.

Циклон отступал медленно, неохотно, оставляя после себя густую, как дымовая завеса, полосу тумана. В этом тумане вслед за циклоном неотступно летел все дальше и дальше на восток вертолет геологоразведочной экспедиции Академии наук.

Это была новенькая, только что с завода машина, оборудованная самыми сложными приборами для магнитной, гравиметрической, радиационной разведок, а также астрономической и картографической аппаратурой. Достаточно было направить вертолет в нужном направлении над поверхностью земли, включить соответствующие устройства, чтобы на широкой полосе специальной кинопленки начали автоматически фиксироваться и план местности, и предварительные данные о ее полезных ископаемых.

На борту вертолета были двое: пилот, опытный летчик полярной авиации Федор Иванович Тертышный, и совсем молодой двадцатитрехлетний аспирант Ленинградского университета Павел Григорьевич Седых, который испытывал новую аппаратуру. За пассажира был неизменный спутник Тертышного во всех его путешествиях — лохматый пес Дунай.

В экспедиции вертолет ждали с нетерпением, вполне понятным, если учесть то, что эта летающая лаборатория могла выполнить в течение суток почти годовой объем исследований целой геологоразведочной партии. Экипаж вертолета прилагал все усилия, чтобы достичь Северска быстрее.

Однако с новой аппаратурой случилась неприятность — испортилась радиостанция. Пришлось сделать посадку для ремонта за пятьсот километров от Северска в небольшом поселке Верхняя Чащоба.

Зимний день на севере короткий, как заячий хвост: туда-сюда, и стемнело. Павел Седых со своей задачей справился быстро, однако отправляться в дальнейшее путешествие было уже поздно.

После пельменей с медвежатиной, которыми угостил путешественников гостеприимный хозяин, Тертышный сел отдыхать, а Седых от нечего делать «гонял» приемник по всем диапазонам. Музыка, иностранный язык плыли мимо погруженного в свои мысли Павла.

Но вот юноша насторожился. Из динамика послышалась негромкая передача какой-то очень далекой станции специального назначения.

— «Внимание, внимание! — повторял диктор монотонным, утомленным голосом. — По данным Института космонавтики, метеорит столкнется с Землей сегодня, 3 января, в 12 часов 35 минут по московскому времени на 107-м меридиане восточной долготы».

Павел Седых машинально взглянул на часы, висевшие на противоположной стене комнаты, и пожал плечами.

— Тьфу, нелепость!.. «Следите за небом», а сейчас уже семнадцать тридцать… Федор Иванович, где это сто седьмой меридиан?

— Как где? — удивленно переспросил пилот. — Мы сейчас на сто седьмой, он проходит через Северск. А что там такое?

— Да вот послушайте… В двенадцать часов тридцать пять минут… — юноша еще раз взглянул на часы и вдруг хлопнул себя по лбу. — Федор Иванович, это же в Москве сейчас только полпервого! Представьте себе, вылетело из головы, что здесь время отличается от московского на 5 часов!.. Словом, сейчас должен упасть метеорит.

— А, это тот? — довольно равнодушно сказал пилот. — Ну и пусть себе падает.

— А разве вы не хотите посмотреть?.. — Павел быстро накинул меховую куртку и направился к двери. — Пойдемте!

— Гм… Это, пожалуй, действительно интересно! — пилот оделся и тоже пошел следом.

Впервые в истории человечества падение метеорита, редкое космическое явление, превращалось из неконтролируемой случайности в предусмотренную закономерность. Тысячи ученых склонились над точными приборами, следя за небесным пространством.

А что если действительно метеорит упадет здесь, у Верхней Чащобы, и именно Павлу Седых повезет сообщить всему миру о знаменательном событии?! Так думал Павел, поглядывая на небо.

А Верхняя Чащоба дремала себе среди вековечной тайги и даже не подозревала о той исторической роли, которую хотел бы напророчить ей молодой аспирант кафедры геофизики Ленинградского государственного университета.

Тихо-тихо вокруг. Туман начал спадать еще с вечера, и морозило. Дым над трубами шел столбом вверх. Кое-где мелькали огни в окнах. Все было таким обычным. В затканном легкой дымкой небе холодно и безразлично мерцали звезды, даже не верилось, что где-то высоко, в небесном пространстве сейчас мчится космическое тело, которое вот-вот врежется в Землю огромным клубком громыхающего огня.

— Вряд ли! — скептически сказал пилот. Он закурил сигарету, обвел глазами небосвод. — Вот объясни мне, Павлик: говорили — «спутник, спутник…» А что это за спутник, когда он сделал только три оборота?

— Подождите, Федор Иванович… — взглянув на часы, юноша снял ушанку, чтобы не мешала, задрал голову и весь напрягся, ожидая вспышки, грохота. Пробегали секунда за секундой, а в густо усыпанном звездами небе царил покой. Павел разочарованно вздохнул и обернулся к пилоту.

— Что за спутник, спрашиваете?.. — неслось себе в межпланетном пространстве космическое тело, а Земля притянула его, заставила двигаться по эллиптической орбите. Если бы путь этого тела проходил за пределами земной атмосферы, оно вращалось бы вокруг Земли вечно. Но, к сожалению, метеорит врезался в атмосферу слишком низко. Это затормозило движение, и метеорит должен упасть так быстро.

— Понимаю, — сказал пилот. — А почему после его пролета образуется радиоактивное облако?

— А кто его знает! — ответил Павел. — Может, он состоит из какого-то радиоактивного минерала. Вообще — это очень странный метеорит. Я бы назвал его астероидом — маленькой, в несколько десятков метров диаметром планетой, которых в нашей Солнечной системе множество. Предполагают, что, кроме известных нам планет, существовала еще одна, которая почему-то рассыпалась на множество кусков и образовала пояс астероидов между орбитами Марса и Юпитера.

Может, в другой раз Павел Седых прочитал бы целую лекцию о тайнах Солнечной системы и о будущих путешествиях к астероидам, которые периодически подходят очень близко к Земле, — но сейчас у него не было настроения. Юноша еще раз — уже без надежды — взглянул на небо и направился в дом, чтобы лечь спать. Он уже взялся за ручку двери, когда…

Дверь вдруг распахнулась сама. Могучая сила подняла Павла, перенесла через весь двор, мягко положила на кровлю сарая, потом сдвинула вниз, в сугроб. Покачнулась и стала дыбом земля. А над землей, наискосок через все небо, пролегла ослепительная, багрово-фиолетовая полоса.

Юноша почему-то не услышал взрыва, хотя другие очевидцы позже утверждали, что в невероятном грохоте и реве прозвучали три удара чрезвычайной силы.

Когда Павел выбрался из сугроба, он не узнал двор. В багряных сумерках дом щерился пустыми оконными проемами. Стог сена возле сарая исчез, и только между ветвей сломанной рябины застряло несколько прядей осоки. В поселке испуганно ревел скот, кричали собаки.

Почти оглушенный взрывной волной, юноша не мог понять в первую минуту, что произошло. Но вот его взгляд вновь упал на светящуюся полосу в небе. Она быстро тускнела, набираясь кроваво-красного цвета, обдалась лохматыми пепельными облаками. Над тайгой, юго-восточнее поселка, медленно поднимался причудливо разветвленный столб розового дыма.

— Метеорит!!!

Ругаясь и отплевываясь, из сугроба вылез пилот. Но Павел даже не спросил, не случилось ли чего с товарищем, потому что мчался домой, чтобы сообщить всему миру о необычном событии. Только где же радиостанция?.. Она лежала на полу кучей искореженных деталей. Взрывная волна смела аппарат со стола и, швырнув на противоположную стену, разбила вдребезги. Не было времени сожалеть об утрате.

Кое-как успокоив хозяев, Павел помчался на почту, чтобы послать телеграмму Академии наук. Но и здесь его постигла неудача: ни телефон, ни телеграф не работали. Линию повредило взрывом.

Впоследствии оказалось, что понес ущерб главный винт вертолета. Хорошо, что были запасные лопасти, а то пришлось бы долго сидеть в Верхней Чащобе.

С помощью местного механика ремонт закончили в два ночи. Ой, как хотелось сейчас Павлу отправиться курсом на юго-восток, туда, где над тайгой, как указатель, пылала кровавая полоса. Ведь в любую минуту может налететь метель и укрыть все толстым слоем снега, может вспыхнуть пожар в тайге — и следы падения метеорита исчезнут, как это случалось уже не раз.

— Федор Иванович… Не отправиться бы мне на разведку? — Павел кивнул головой в сторону зарева. — Туда не более тридцати-сорока километров… Возьму ружье, собаку…

Как и надеялся Павел, Тертышный возразил:

— Не плети ерунду! Вылетим на рассвете и… Ну, может, и заглянем к твоему метеориту.

Тихо было вокруг. Мертво… Но вот издалека долетел негромкий звук, похожий на треск сломанной стальной пружины. Через какое-то мгновение звук повторился более громко. А затем треск пошел волнами.

И юноша представил: это разлетается на осколки метеорит. Раскаленный добела, он упал на снег или в озеро, остыл снаружи, а внутренний жар бушевал в нем, и вот оболочка трескается.

— Слышали, Федор Иванович? — Павел приставил к уху ладонь. — Метеорит разрушается. Может, там сейчас происходит такое, чего никогда никто не видел и не увидит!

Летчик не торопился с ответом. Ему тоже очень хотелось отправиться в путешествие к неведомому, но чувство ответственности заставляло еще раз взвесить все обстоятельства.

— Ну, ладно, — сказал он наконец. — Летим.

Гость из космоса

Приблизившись к месту падения метеорита, вертолет попал в густой туман.

В мутной мгле мощные бортовые прожектора вертолета светили тускло. Движения не чувствовалось. Вертолет точно завис в этом молочном киселе. Только экран панорамного локатора свидетельствовал, что он быстро летит вперед. Непрерывно изменяясь, ползла на выпуклой поверхности экрана своеобразная карта местности: радиоволны свободно пронзали туман, ощупывали землю и возвращались обратно, чтобы рассказать обо всем, с чем они столкнулись.

Кроме обычного радиолокатора, на вертолете были еще и ультразвуковой и магнитный локаторы, а также специальные анализаторы состава воздуха и индикаторы радиоактивности. Их показания свидетельствовали, что решение полететь к месту падения метеорита — вполне правильное. Приборы фиксировали на пленку очень странные, непонятные явления, которые вряд ли продолжались бы долго.

Вертолет за полчаса пересек три широкие полосы горячего воздуха с высокой степенью радиоактивности. При этом на экране автоматического спектрографа появилась яркая, не известная до сих пор зеленая линия.

— Взгляните на эту линию, Федор Иванович! — восторженно воскликнул Павел. — Наверное, метеорит принес с собой десятки, а может, и сотни килограммов неизвестного радиоактивного элемента!

Вскоре пришлось признать, что заключение Павла было преждевременным: чем ближе подходили они к месту падения метеорита, тем меньшую мощность радиоактивного излучения показывали приборы. Казалось, космическое тело выбросило весь запас радиоактивного вещества в воздух, чтобы ничего не отдать Земле.

— Не понимаю… — морщил лба Павел. — Не понимаю… может, неизвестный радиоактивный элемент очень неустойчив и быстро разлагается? Но тогда разрушился бы, рассыпался бы в порошок весь метеорит?..

Между тем магнитометр упорно показывал впереди по курсу очень большую массу магнитного вещества. Лишь над Уралом, вблизи Магнитогорска, наблюдалась такая напряженность магнитного поля. Но в районе Северска магнитной аномалии нет.

Что бы там ни было, стрелка магнитометра неуклонно ползла вниз и, наконец, на сто двадцать третьем километре от Верхней Заросли стала вертикально.

— Остановитесь, — попросил Павел. — Кажется, здесь.

Он до боли в глазах следил за меняющейся картиной на экране радиолокатора. Днем, да еще при ясной погоде, найти место падения метеорита было бы очень легко. А вот найди его ночью, в тумане, да еще и там, где землю укрывает столько маленьких озер, что весь экран будто забрызган каплями известки.

Павел искал пятно в форме более или менее правильного диска. И вот в глаза ему упал один из контуров — что-то похожее на большую распластанную рыбину. Силуэт имел четко очерченную, геометрически правильную форму.

— Ракета?.. — удивленно воскликнул Павел. — Неужели ракета?!

Теперь он произнес вслух то, о чем невольно думал в течение последних двух недель, начиная с того времени, когда ученые всего мира терялись в догадках перед тайной необычного метеорита.

Странное поведение космического тела можно было бы объяснить очень просто, если предположить, что оно — не метеорит, не кусок мертвой материи, а межпланетный корабль, управляемый разумными существами. Для спуска на Землю космонавты должны были уменьшить скорость ракеты в несколько раз — вот они и использовали силу трения о воздух во время пролетов через земную атмосферу. А так как этого оказалось мало, им пришлось тормозить свой корабль еще и атомными взрывами.

Эта гипотеза была парадоксально простой, достоверной и, видимо, пришла в голову не только неопытному аспиранту, но и не одному из маститых ученых. Однако никто не решился озвучить ее, потому что ряд обстоятельств отрицали такую возможность.

В нашей Солнечной системе условия для существования жизни есть на Земле, Венере и Марсе. На Венере, как категорически настаивают ученые, еще нет разумных существ. А марсиане — если они все-таки есть — выбрали бы для путешествия другое время, когда Марс и Земля находятся ближе по отношению друг к другу. Предположить же, что космические гости прилетели с какой-то другой солнечной системы, это было бы слишком смело. Ведь даже от ближайшей звезды свет идет к Земле несколько лет. И еще одно: космический корабль должен был бы приземлиться с запада на восток по линии экватора, в направлении вращения Земли. Так было бы безопаснее, да и горючего тратилось бы меньше. Приземление по меридиану требовало от космонавтов ничем не оправданного дополнительного расхода энергии на торможение.

Вот такие соображения мигом пробежали у Павла в голове. Здравый смысл твердил: ни о каких космонавтах не может быть и речи. А на экране радиолокатора совершенно четко вырисовывался силуэт огромной ракеты.

— Вы видите, Федор Иванович? — горячо зашептал Павел. — Спускайтесь быстрее!

Юноше почему-то казалось, что ракета может в любую секунду вновь нырнуть в космическое пространство и исчезнуть навсегда.

Летчик волновался не меньше Павла, но держал себя в руках.

— Садиться нельзя, Павлик. Туман.

— Ну, тогда я пойду на разведку.

Вертолет снизился и завис в воздухе. Павел открыл нижний люк, сбросил привязанный к скобе капроновый трап, спустился по нему на несколько метров и остановился, прислушиваясь.

Направленные вниз мощные бортовые прожекторы вертолета вырезали из густого мерцающего мрака два рельефных белых конуса. Тяжелый туман проглотил машину, приглушил шум ее моторов. Земля казалась бесконечно далекой. Она дышала пожарищем и молчала.

«А вдруг они уже приготовили оружие, и вот-вот вспыхнет убийственный луч?»

От этой мысли у Павла побежали по телу мурашки. Он до сих пор не задумывался над тем, кто такие эти «они» и для чего прилетели на Землю, но сейчас невольно вспомнились гадкие мохнатые существа, описанные Уэллсом в фантастическом романе «Война миров». Уэллсовские марсиане были хищными и жестокими, они уничтожали все на своем пути. Так не такие ли и эти гости из космоса?

Павел подумал об этом и улыбнулся: какое безумие!

Он начал спускаться решительно и быстро, и вскоре прыгнул с трапа прямо в жирное, вязкое болото.

Здесь, у земли, туман был не такой густой.

Павел прошел шагов тридцать вперед и вдруг заметил, что начинает сбиваться с прямой линии. Какая-то неизвестная сила все время тащила его влево. И эта сила увеличивалась с каждым шагом Павла.

Юноша споткнулся обо что-то твердое, и в тот же миг его куртка резко дернула вниз. Глухо звякнул металл о металл. Павел испуганно дернулся, но не сдвинулся с места.

— Что за чертовщина? — промямлил он. — Попал в капкан, что ли?

Рука наткнулась на ракетницу в кармане куртки. Тяжелый широкоствольный пистолет торчал так, будто именно в него впились стальные зубы ловушки. Павел ухватился за рукоятку обеими руками, потянул изо всех сил…

Ракетница пошла вверх, и вслед за ней из грязи вылезла большая глыба, которая, казалось, должна была весить сотни килограммов.

— Ферромагнит?! — удивленно воскликнул Павел.

Это была ночь невероятных открытий. Пожалуй, даже известным ученым-атомщикам, работающим со сверхмощными синхрофазотронами, никогда не приходилось видеть магнита с таким колоссальным напряжением силового поля. Ствол ракетницы словно прикипел к глыбе и, наконец, прорезал дыру в куртке. То же самое произошло и с железной мелочью. С мясом выдирались крючки и пуговицы, из кармана выскользнула и, словно крошечная торпеда, помчалась к магниту авторучка со стальным пером.

Но юноша ничего этого не замечал. Торопливо стерев перчаткой грязь с удивительного магнита, он осматривал его со всех сторон.

Это был геометрически правильный шестигранник высотой в метр, толщиной сантиметров шестьдесят, очень легкий для своих размеров. Одна из его сферических поверхностей была ячеистой, обожженной — такими падают на землю метеориты после длительного путешествия в атмосфере. Но почему же противоположная поверхность сияет, словно только что отшлифована?.. И почему боковые грани сохраняют характерный вид излома?.. Может, действительно это остатки какого-то космического корабля, взорвавшегося в момент приземления?

Павел обеспокоено посмотрел вокруг. Глаза уже привыкли к призрачному сумраку, и различали на площади в несколько сотен квадратных метров разломанные, обгорелые деревья, лужи, полные густой темной воды… А перед ним лежали, сложенные друг на друга, толстые шестигранники из блестящего металла.

Павел попытался оторвать маленький осколок. Да где там! Преодолеть силу магнитного взаимодействия он не мог.

Если это гости из Космоса, то они гениально просто решили очень сложную проблему защиты от космического излучения: мощное магнитное поле ракеты меняло траекторию большинства заряженных частиц, отбрасывало их прочь. Космонавтам удалось устранить едва ли не самую главную опасность путешествий в звездной Вселенной.

Но где же они, те смельчаки, что преодолели время и пространство? Может, спаслись, и блуждают сейчас в негостеприимном сером сумраке?

Словно в ответ на мысли юноши, неожиданно прозвучало:

— Ог-го-го!

Павел вздрогнул.

— Э-ге-гей, Пав-лик!

Павел вздохнул с облегчением: это же пилот, обеспокоенный его долгим отсутствием, кричит в мегафон.

— Федор Иванович, спускайтесь! — во всю глотку закричал Павел, и звук его голоса утонул в грохоте мотора вертолета. А подать сигнал из ракетницы юноша не мог, потому что она прилипла к магниту.

Не получив ответа, летчик повел машину на снижение. И если бы он приземлился севернее метров на двести, вертолет прилип бы к останкам ракеты, как муха к липучке. К счастью, все обошлось хорошо.

Теперь уже вдвоем они осмотрели место катастрофы более подробно. Если что и осталось под этим нагромождением металла, то без мощных тягачей его не поднимешь. К тому же каждая лишняя минута пребывания в зоне пусть и не смертельной, но значительной радиации, могла вызвать нежелательные последствия.

— Ну, что же, Федор Иванович, двинемся?

Пилот молча кивнул головой. Он, как никто другой, понимал трагедию катастрофы в конце путешествия, когда, казалось бы, все испытания уже остались позади.

Медленно, нехотя поднимался вертолет. Павел смотрел в окошко, лелея надежду, что, возможно, увидит какой-то сигнал. Но если бы его и подали, он все равно не пробился бы сквозь густой туман.

Вертолет слегка покачивался, и Павла постепенно стало клонить в сон.

Так, под однообразный грохот, юноша и заснул. Не разбудила его и тишина, которая вдруг возникла в кабине после часа полета. Павел Седых находился сейчас в мире фантастических снов, и ему было вполне безразлично, что вертолет уже не летит над тайгой, а грустно стоит на лысом холме, недалеко от закованной в лед реки.

Случилось то, чего опасался Тертышный: не хватило бензина — сказался двухсоткилометровый крюк. Когда уже на горизонте замерцали огни Северска, мотор закашлял, подбирая последние капли топлива. Пришлось приземлиться, отыскав с помощью ультразвукового локатора место для посадки.

Летчик выругался и вылез из кабины. До Северска совсем близко, километров семь. А что, если сбегать туда за бензином?

Приняв такое решение, летчик уже не медлил. Сначала он хотел разбудить Павла, но передумал, накрыл его курткой, включил дополнительное отопление, Дунаю приказал:

— Сиди здесь! Сторожи!

Машину оставлял вполне спокойно: лихих людей в тайге не было, а хищные звери к вертолету даже не сунутся, ибо на страже будет стоять Дунай.

Собака будто действительно поняла серьезность порученного задания. Она улеглась на снег, уткнувши нос в пушистый хвост, проводила взглядом хозяина, скатившегося на лыжах с холма в направлении далеких огней, и повернула голову к кустам, которые тянулись над рекой.

Проходили минуты, похожие друг на друга, как снежинки, которые, медленно кружась, падали с бездны неба. Шуршал мороз в хвое. Тихонько побулькивала подо льдом плененная река. Чуть светилась над тайгой кровавая полоса, которая уже вплелась в пейзаж и казалась органичной в этом царстве холода и молчания.

А перед рассветом над вертолетом, над Северском, над всем северным полушарием Земли вспыхнуло полярное сияние невиданной силы и красоты.

Красная полоса потускнела. Она напоминала теперь гигантскую рельсу, по которой катились разноцветные спирали и круги, за которые цеплялись капризные, причудливые фигуры, мерцающие тени. Но феерия длилась недолго. В момент самого яркого свечения, словно по сигналу опытного режиссера, быстро, как в театре, огромный экран неба затянул темный занавес облаков.

И ничего этого Павел Седых не видел. Он спал мертвецким сном молодого уставшего человека. А лохматый пес был равнодушен к красоте полярного сияния. И только когда на рассвете издалека долетел странный, незнакомый шум, Дунай насторожился.

Он поднял голову, тихонько зарычал. В сером мраке над закованной в лед рекой, за кустарником шевелилось что-то темное и длинное, похожее на невероятно большую змею. И вот чудовище подползло поближе. На голове у него зеленовато сияли выпученные глаза, а под ними шевелились многочисленные клешни.

Дунай зарычал сильнее. Шерсть на нем вздыбилась, собака задрожала. До сих пор ей никогда не приходилось видеть такого страшного зверя.

Пес заскулил и начал царапаться в дверь.

Павел открыл глаза, сладко зевнул и спросил удивленно:

— Федор Иванович, что случилось? Почему стоим?

В кабине никого не было.

Павел отворил дверь, чтобы впустить пса… и окаменел. На холм вползала, ломая и откидывая прочь могучие деревья, огромная уродливая тварь. Ее панцирь отливал металлическим блеском.

Вот тварь почему-то остановилась, длинными неуклюжими клешнями начала шарить в завале, разбрасывая бревна и хворост, и вдруг, словно щенка, вытащила за шкуру здоровенного рыжего медведя. Тот, наверное спросонья, не мог понять, откуда такая напасть, ревел изо всех сил, бил лапами воздух, пытаясь задеть клешню чудовища. Но тварь была осторожной. Она подняла медведя еще выше, поднесла к своему огромному левому глазу, покрутила, словно изучая, потом размахнулась и отшвырнула животное в сторону.

Дунай зарычал и рванулся вперед. Павел перехватил собаку и зажал ей пасть. Но было уже поздно.

Чудовище сломя голову бросилось к ним. Его тонкие, подвижные клешни просунулись в открытые двери кабины, вытащили Павла и подняли в воздух.

Юноша не сопротивлялся. Он понимал, что в эту страшную минуту сопротивление может стоить ему жизни.

Прямо перед ним оказалось прозрачное большое полушарие, на дне которого находилось огромное количество блестящих шестигранников. В центре полушария виднелась трубка, от которой вглубь чудовища тянулись оплетенные провода. Это было похоже на кошмар.

Павел сморгнул, посмотрел. Чудовище было металлическим! Эта клешня, что схватила его за талию, — и она тоже из дюраля!

Юноша не успел рассмотреть все подробнее. Чудовище подняло его повыше, и осторожно опустило в люк, который открылся на мгновение в его широкой блестящей «спине».

В плену у машины

Павел упал на что-то ребристое, вскрикнул возмущенно, попытался встать, но почувствовал, что не может сделать и движения: грудь, живот и шею обхватили крепкие обручи.

Было совсем темно. Негромко шумели какие-то машины. Слышался скрип, как будто по наезженной дороге в морозный день катилась тяжелая бочка.

Что-то легонько и хаотично щелкало, как будто тысячи хищников окружили человека и точат свои зубы, чтобы наброситься на него. Павел даже съежился и наугад дернул ногой. В тот же миг что-то схватило ее, мягко остановило, стянуло валенок, носки. Прикосновение был щекочущим, металлическим.

— Я протестую! — воскликнул Павел. — Я — советский гражданин!

Никто не ответил, только послышался щелчок, и вспыхнул в темноте небольшой экран с причудливой, волнистой красной линией.

— Я протестую! — повторил Павел.

— …Я — советский гражданин! — подхватил кто-то очень знакомым голосом.

— Достаточно шуток! — вскипел юноша. — Что это за издевательство?! Освободите мне руки, в конце концов!

Он повернулся, желая вырваться из объятий, но они сжали его тело так, что у юноши даже потемнело в глазах.

— Ой! — вскрикнул Павел.

Объятия ослабли, щупальца начали сдирать с юношу одежду.

Убедившись, что сопротивление оказывать бесполезно, Павел Седых перестал сопротивляться, зато дал волю языку.

Он всячески ругал тех, кто его захватил в плен; указывал, ссылаясь на историю цивилизации, что раздевание пленников противоречит элементарнейшим основам гуманности, угрожал нападающим всеми возможными карами.

Невидимый собеседник сначала молчал, будто взвешивая прав обвинений, а затем спокойно повторил, разбивая слова на слоги:

— Я про-тес-ту-ю… Я — со-вет-ский гра-жда-нин…

«Погоди, погоди! — мрачно думал Павел. — Ты у меня запоешь по-другому!»

Мгла постепенно рассеивалась. Какой-то необычный свет наполнял сооружение. Голубоватым сиянием светилось все вокруг, предметы проступали легкими облачками из мерцающих микроскопических звездочек. Пожалуй, стены этого помещения были покрыты радиоактивной краской, способной светиться тысячи лет, не требуя внешней энергии.

Павел лежал один-одинешенек в углу помещения на своеобразном гамаке из упругих металлических щупалец. Юноша заметил еще такие же щупальца, только свернутые в клубок, а за ними — какие-то приборы на стенах.

— Я п-р-о-т-е-с-т-у-ю!..

Голос немного изменился. Теперь он звучал сухо, металлически.

И, странное дело, в соответствии со звуками красная подвижная линия на экране перед глазами Павла распадалась на небольшие отрезки, которые быстренько перебегали в верхний угол и замирали там. Против каждого такого зигзагообразного красного значка сразу же возникал синий — почти одинаковый по сложности, но геометрически четкий.

Металл и пластмасса вокруг. Танцует на экране красная линия. Тускло светятся предметы. Легонько вибрируют щупальца, которые держат Павла; они кажутся живыми, потому что теплые на ощупь и реагируют на его движения. И в этой призрачной полутьме кто-то невидимый кромсает слова, раздирает их на составные части с холодной методичностью машины:

— Я… в… э… в… ю… пр… т… с…

Юноше стало жутко. Хотя он был не из робких, таинственность окружения, неопределенность собственного положения вызывали в нем инстинктивный страх.

Экранчик вдруг погас, и теперь уже незнакомый певучий голос произнес:

— Пурт!.. Пурт!

— Не понимаю! — сердито отозвался Павел.

— Пурт! — повторил голос. Он что-то утверждал, объяснял, как бы просил произнести это звукосочетание.

— Ну, пурт. А дальше что?

Сразу же вспыхнул экранчик. Ярко-розовый свет ударил Павлу в глаза, и одновременно мягко раздался голос:

— Айт… Айт…

— К черту! — выругался парень и отвернулся от экранчика.

Голос подхватил его слова:

— Айт — к черту… Айт — к черту…

Красные змейки на зеленом экране перебегали, группировались в вертикальные ряды и становились рядом с синими, словно шел перевод с одного языка на другой.

Павел уголком глаза следил за экраном. Он начинал понимать, что от него требуют, но решил не обращать на это внимания.

Да только здесь бойкота не признавали: один из щупальцев обхватил ему голову и властно повернул к экранчика. Тот сразу же погас.

— Пурт!

— Темнота! — раздраженно ответил Павел. — Да что я вам — ребенок?!

Его апелляция осталась без ответа.

— Айт-пурт… Айт-пурт… — звучал голос, и экранчик то вспыхивал ярко, то гас.

Павел молчал, но недолго: щупальца начали сжимать голову все сильнее и сильнее… И когда уже не стало возможности терпеть, юноша крикнул:

— Хватит! Больно!

— Хватит, больно… Хватит, больно… — подхватил голос. — Плайте! Плайте!

Щупальца на мгновение ослабли, а затем сжали Павла с новой силой.

— Плайте!

— Да больно же! — вскрикнул парень, но объятия не ослабевали, и он добавил поспешно: — Плайте! Плайте!

Это повлияло.

— Плайте — больно! — удовлетворенно сказал голос, и пленник получил возможность свободно вздохнуть.

Теперь юноша уже не сопротивлялся. А «экзамены» продолжались: на экране вспыхивали разноцветные лучи, надо было назвать каждый цвет и выслушать соответствие на незнакомом языке.

В кабине раздавались звуки различной высоты и громкости; становилось то холодно, то жарко. На всякое такое изменение Павел должен был отвечать немедленно, задержка влекла наказание. Это был очень эффективный метод обучения: не прошло и часа, как Павел прекрасно усвоил сотню незнакомых слов. Но это дало ему о себе знать. Он был обессилен, подавлен, страдал от голода и жажды.

— Довольно — не выдержал он наконец. — Я хочу пить! Пить!

— Пить! — сказал голос.

— Воды! — Павел пошевелил сухими губами и проглотил слюну. — Воды!

Несколько секунд длилась пауза. Неизвестный или не понимал, или не хотел понимать. Однако щелчки участились, а щупальца зашевелились. Одно из них начало ощупывать Павлу руку и вдруг присосалось к его локтевой вене.

«Конец» — с ужасом подумал юноша. Рука не болела. Она только затекла, онемела, но чувствовалось — или, может, Павлу только казалось, — что из вены тонкой струйкой в полое щупальце вытекает кровь.

Опять пролетели неуместные воспоминания о фантастических марсианах Герберта Уэллса, которые питались человеческой кровью.

— Плайте! — крикнул он в отчаянии. — Больно!

Удивительное дело — щупальце немедленно освободило руку, метнулось в угол.

— Айт! — скомандовал Павел. Вспыхнул экранчик.

При ярком розовом свете Павел увидел, что на сгибе локтя виднеется темная точка — именно такую оставляет после себя пиявка, — но крови нет. Рука постепенно становилась чувствительной, вниз от плеча медленно катилась теплая волна.

— Ничего не понимаю! — пробормотал Павел. — С какой целью нужно было высасывать из меня кровь?

А непонятное — и к тому же неприятное — продолжалось. Щупальца исследовали каждый квадратный сантиметр Павлова тела, залезали в нос, в уши, одно пролезло в рот, а оттуда — в желудок. Не помогало ни отчаянное барахтанье, ни магическое слово «Плайте» — тварь делала свое дело.

Так продолжалось несколько минут.

И за это время юноша чуть не лишился рассудка — не от боли, а от непереносимости положения подопытного животного, с которым делают, что хотят. И вдруг объятия ослабли.

— Воды — оуе… — раздался голос. — Воды — оуе…

Одно из щупалец приблизилось к Павловым губам и обронило на них капельку воды. Павел жадно облизал губы.

— Оуе — вода!

Из щупальца потекла жидкость. Сладковатая и солоноватая, горьковатая и кисловатая, густая, душистая, она не напоминала ничего знакомого Павлу, но прекрасно утоляла жажду.

Павел сделал глотков двадцать и откинулся.

— Довольно!

Жидкость перестала литься. Почти одновременно с этим погас экранчик, а когда вспыхнул снова — на нем появилось изображение человека.

Павел ахнул: это его собственный силуэт, да еще и в каком виде!

Среди розовых мышц силуэта темновато светился белый скелет. Яркой голубизной сияли нервы и мозг. Желтыми сосудами текла кровь: черная — венозная, и красная — артериальная.

Изображение было живым. Периодически засасывали воздух и выдыхали его легкие, сокращалось сердце, напрягались и расслаблялись мышцы.

Павел видел себя как бы в разрезе.

К руке силуэта приблизилось извивающееся щупальце и присосалось. Несколько капель крови побежали вверх.

Неожиданно картина изменилась: как в микроскоп, Павел увидел и эритроциты и лейкоциты, и плазму — все то, из чего состоит кровь.

«Так вот оно что! — понял юноша. — Значит, у меня была взята кровь для анализа».

Следующие картины своеобразного фильма убедили его, что неприятные процедуры, которых ему пришлось пережить, были только этапами исследования человека.

— Оуе… — еще раз прозвучал голос.

И на экранчике в силуэт влилось то золотистое, блестяще. Жидкость просачивалась в сосуды, мышцы, кости.

— Оуе — вода…

— Нет, нет! Оуе — не вода! — воскликнул Павел, заинтересован всем увиденным. — Вода — это соединение водорода с кислородом!

Он дернул руку — щупальца выпустили ее — и написал пальцем на экране: «H₂O — вода».

— Оуе — вода — нет, нет — это соединение… — голос звучал растерянно.

— Ну, как бы вам объяснить… — Павел задумался на минуту. — Вот атом кислорода… А это — два атома водорода…

Он нарисовал пальцем на экранчике атомы, сложил их в молекулу, а когда закончил, сказал:

— Вода!

— Оу, — подхватил голос.

— Оу — вода!

— Рот! — показал Павел на силуэте.

— Пут! — ответил голос.

— Желудок!

— Кейз. Желудок — Кейз…

Потом наступила пауза.

Погас экранчик. Щупальца зашевелились. Одно из них напихало Павлу в рот мелких безвкусных шариков, впрыснули жидкости — оуе, а другие начали укачивать его, как качает мать младенца. В то же время зазвучали тихие мелодичные звуки, будто где-то далеко на хрустальную плиту падали и медленно катились металлические колокольчики.

Юноша почувствовал, что засыпает… Но это было совсем не похоже на обычный сон. Отдыхало только тело. Или от перенапряжения нервной системы, или после необычного обеда, Павла сковало оцепенение. Он не мог сделать ни одного движения, хотя его глаза оставались открытыми, а мозг работал четко. Теперь юноша мог обдумать свое положение.

Его схватила и пленила какая-то машина. Какая именно? Зачем? И форма сооружения, и стандарты ее размеров, особенно эти криволинейные щупальца, были слишком необычны. Может, машина прибыла на Землю в космической ракете?

Неприятный холодок пополз у Павла по спине. Так вот что это за космические гости! Там, у Верхней Чащобы, осталась только скорлупа от ракеты, внешняя оболочка, а гигантский вездеход, который находился внутри, отправился в путешествие по планете и пленил первого, кто попался на пути…

Но кто же руководит этим вездеходом?.. Чей голос требует и объясняет?..

В голове Павла мелькнула странная мысль о том, что, может, там, на далекой планете, откуда прилетел космический корабль, царят совсем другие, неизвестные на Земле законы существования материи. Неземные существа не обязательно должны быть похожими на людей. Кто знает, не скрываются в упругих металлических щупальцах легко уязвимые студенистые «руки» какого-то сверхразумного спрута?

При мысли об этом Павлу стало жутко. Он вспомнил отвратительных обладателей прибрежных подводных скал и глубоких океанских впадин.

«Спрут! — с отвращением повторил Павел мысленно. — Неужели эти существа прикреплены к стенкам камеры навеки?»

Взгляд его невольно упал в угол, на скрученные в клубок щупальца. Время шло, но ни один из них не пошевелился.

«Мертвый?.. Спит?..»

Трудно представить, чтобы живое существо не сделало ни одного движения в течение долгого времени. Только машина может находиться сколько угодно в абсолютном покое.

Итак, Павел попал в плен к кибернетической системе. Радиоуправляемые машины — то, что было почти фантастикой четверть века назад — в настоящее время стали давно пройденным этапом. Управление на расстоянии уже не способно было контролировать технику сверхзвуковых скоростей, там, где за необходимые для действия доли секунды человек не успевал даже схватиться за нужные рычаги. Теперь в науке и технике основное место занимают кибернетические системы, которые выполняют сложнейшие задачи вполне самостоятельно по заранее составленной программе. Машины не только играют в шахматы, переводят с одного языка на другой, но и управляют машинами, даже могут ремонтировать самих себя и конструировать еще более сложные электронные системы.

Несмотря на это, Павел все еще надеялся: вот-вот откроется люк в стене, и в кабину заглянет какое-нибудь живое существо. Пусть оно будет некрасивым, как лягушка, или, наоборот, красивым, как самое совершенное творение природы, — все равно бы это было разумное существо, и с ним можно было попытаться найти общий язык.

Но никто не появлялся. Звучали, катились по хрустальной плите металлические колокольчики. Проходило время, но быстро или медленно — определить было невозможно.

И Павел Седых заснул.

Путешествие в неизвестное

Раздался резкий неприятный звук, вспыхнул свет — и Павел проснулся. В первое мгновение он не мог понять, где оказался, но постепенно вспомнилось все.

— Оуе… — попросил юноша.

Щупальца немедленно выполнили его просьбу. Вообще они стали ласковее, покладистей — уже не сжимали тело, а легонько поддерживали его, охотно уступая, когда Павел выбирал другую позу.

— Я к вашим услугам! — сказал юноша, напившись. Он прекрасно отдохнул и был в хорошем настроении. Пережитые неприятности стали казаться ему несущественными, а будущее — интересным. Что ни говори, а только он один из всех людей Земли попал на вездеход жителей другой планеты!

Павел одобрял осторожность космонавтов: для них действительно могла быть опасной встреча с чужими формами жизни. Микробы и хищники, различные яды, вредное излучение, другой состав атмосферы — все могло бы повредить пришельцам. Чтобы не погибнуть, они должны были сидеть до поры до времени в герметичных камерах и изучать все издалека.

— Ну, друзья, прошу! — повторил Павел. Ему не терпелось ускорить процесс знакомства.

Видимо, по расписанию для пленных обучение начиналось позже. Никто не ответил на призыв.

Теперь, когда свет с экранчика освещал помещение и «спрут» ослабил объятия, можно было осмотреть все вокруг подробнее.

Маленькая, невысокая комнатка со скругленным сводом была похожа на аппаратную радиостанции. Лишь крохотная площадка была свободна от приборов. Здесь расположились «спруты» — и тот, что держал Павла, и другой — неподвижный, резервный. На стенах сияли многочисленные кнопки и индикаторы, под которыми мерцали ряды разноцветных значков. Только одна вещь в этом помещении более или менее напоминала земную — низенькое кресло с причудливо изогнутой спинкой. Пожалуй, это было рабочее место кого-то из членов экипажа, потому что именно там цветные кнопки сосредоточились густо, а из-за щита слышалось непрерывное щелканье.

Юноша попытался встать, чтобы подойти к креслу, но «спрут» не позволил. Лениво распуская и стягивая свои конечности, он как бы играл с пленным, как играет, в полудреме, сытый кот с пойманной мышью.

Павел осторожно потрогал кончик одного из щупалец. Металлический членик цилиндрической формы, испещренный упругими выступами, похожими на настоящие присоски, мог двигаться во все стороны, но так, словно его сдерживала сильная пружина. Седых повернул этот членик, дернул к себе. Что-то хрустнуло, и в его руке остался кусочек металла, от которого вглубь «спрута» тянулись тоненькие провода. Павел сам испугался того, что натворил. А щупальце дернулось, затряслось, как от боли, и вдвинулось в нишу под стеной. Послышался стук. Вспыхнул яркий огонек электрической дуги.

«Спрут» ремонтировал сам себя!..

Через несколько секунд щупальце, уже более короткое, вернулось на свое место.

Убедившись, что диверсия обошлась безнаказанно, Павел хотел выкрутить и следующий членик. Но «спрут» был уже настороже, и ответил таким электрическим разрядом, что у юноши онемела вся правая половина тела.

— Ого! — пробормотал он сердито. — Оказывается, ты кусаешься!

Если сначала Павел боялся этого чудовища, то теперь уже относился к нему со снисходительным превосходством подростка, который впервые вскочил на строптивого коня и удержался на его спине.

— Ты — машина, — юноша небрежно оттолкнул щупальце и попытался потрогать складчатое полушарие, к которому оно было прикреплено, — и должен подчиняться человеку!

Дерзость была немедленно наказана: металлические стяжки с тихим шорохом прижались друг к другу и выпихнули Павлову руку.

— Ну, хватит, хватит! — примирительно сказал юноша. — Не буду.

Неизвестно, поняли ли его, или просто пришло время для занятий, но объятия ослабли, а на экране появились цветные шарики.

Сначала Павел не мог понять, что от него требуют, но вскоре заметил, что количество шариков каждого цвета нарастала по одной — то был натуральный ряд чисел.

— Один… два… три… — считал Павел, указывая пальцем на шарики.

И знакомый голос переводил:

— Да… па… ра…

Задания постепенно усложнялись — начались экзамены по арифметике.

Казалось бы, как можно проэкзаменовать человека, не знающего чужого языка? А вот жители другой планеты сумели это сделать. Законы математики неизменны в каком угодно месте Вселенной. Как ни крути, а один плюс один всегда равно двум! Другое дело, понимает ли эти законы живое существо.

Павел понял: сумма красных и зеленых шариков на экранчике равно количеству синих. Но разве пять и семь — тринадцать?

— Ошибка! — он ткнул пальцем в крайний шарик. — Лишняя! Должно быть двенадцать. Двенадцать!

Шарик сразу же исчез.

— Ол! — послышался голос. — Двенадцать.

Отныне Павел следил: почти в каждой задаче была ошибка. Отыскать ее — значит проявить свои знания.

Сложение, вычитание, умножение и деление… как только экзаменаторы убеждались, что юноша справляется с заданием, они предлагали более сложные задачи. Постепенно на экранчике появились и линии — начался экзамен по геометрии, а затем и по стереометрии.

Так продолжалось несколько часов подряд. Мозг Павла работал с большим напряжением. Юноше хотелось показать жителям другой планеты, что люди Земли по своему уровню стоят не ниже них.

Когда дело дошло до высшей математики, Павел взял инициативу на себя. Он чертил на экранчике сложные значки, рисовал графики, писал формулы, тщательно объясняя все.

Голос старательно повторял все за юношей, и, наконец, перебил:

— Достаточно.

Экранчик погас.

Мягко, медленно опустились щупальца, свернулись в клубок и замерли.

Павел оказался на полу. Он вытирал пот со лба, растерянно улыбаясь. Кажется, экзамены сдан успешно, и следует ждать приятного вознаграждения. Может, хоть теперь космические гости, если они действительно сидят в камерах, позволят взглянуть на них?

Однако вокруг ничего не изменилось: так же спокойно цокали переключатели — своеобразный пульс сооружения не останавливался ни на мгновение.

Юноша сел в кресло.

Седых внимательным взглядом обвел цепочки красных и зеленых кнопок и почувствовал почти то же самое, что чувствует сапер посреди минного поля: надо продвигаться вперед, хоть каждый шаг может стать последним в жизни.

С огромной осторожностью юноша приблизил палец к крайней кнопке слева снизу. Нажал на нее, сдерживая дыхание…

Не вспыхнула молния, не загрохотал гром. Просто кресло легко повернулось влево, упругие щупальца обхватили Павлову голову и впрыснули ему в рот оуе.

— Хм… Неожиданно, но довольно приятно… А если нажать на ту, большую?

Только Павел потянулся к ней, как послышался резкий звук, и кнопка изменила свой цвет на синий. Но юноша не обратил внимания на предостережение. Тогда щупальце, который выскочило из щита, оттолкнуло его руку прочь.

— Извиняюсь! — засмеялся Павел. — А эту?

Кнопка в нижнем правом углу щита управляла освещением: все помещение вдруг залило розовым, приятным глазу светом. Не было видно ни одной лампочки или любой другой осветительной системы — просто все предметы засияли ярче.

— Понятно, — кивнул головой Павел. — Нижний ряд кнопок — бытовое обслуживание.

Однако следующий эксперимент научил его осторожнее обращаться с незнакомыми устройствами автоматики. Как только он нажал вторую кнопку слева снизу, как откуда-то выскочило что-то похожее на колпак, присосалось ко лбу и затылку, зажужжало, и через несколько секунд голова у Павла стала лысой, как колено. Эта кнопка, очевидно, заведовала «парикмахерской».

— Вот тебе и имеешь! — обиделся юноша. — Хотя бы предупредили, что ли!

За дальнейшее исследование он взялся только тогда, когда убедился, что аппаратуру можно выключить повторным нажатием на ту же кнопку, но все равно теперь был значительно осторожнее.

Вскоре Павел полностью освоил несложную машинерию бытового обслуживания своей камеры. Однако этого ему было мало. Тысячи вопросов сновали в его голове, хотелось во что бы то ни стало увидеть космонавтов. Но только не вспыхивал экранчик, не шевелились «спруты» и никто не откликался на зов. Казалось, пленного оставили на произвол судьбы, забыли о нем.

Уже давно Павла заинтересовал металлический прямоугольник прямо посреди щита. Может, это тоже какой-то экран? Однако кто может гарантировать, что из-за него не вырвется испепеляющий луч? Из этих соображений Павел, прежде чем нажать на соответствующую кнопку внизу, поднялся с кресла и отошел подальше в сторону.

Нет, ничего. Никакого действия.

Павел сел снова… и чуть не вскрикнул. В небольшом окошечке он увидел себя, который отдергивал палец от щита.

Все изображение было величиной с почтовую открытку, но юноша с удивлением заметил, что оно вдруг начало наползать на него, расширяться на всю камеру, приобретать объемность, становясь почти реальным.

Юноша почувствовал странное раздвоение своего «я». Он вполне отчетливо сознавал, что сидит сейчас в кресле, крепко ухватившись за поручни, и в то же время чувствовал себя другим, подопытным Павлом, которым только что был. Только все, что он делал, на экране демонстрировалось в обратном порядке.

Вот того, другого Павла Седых в этом помещении экзаменуют по математике… Вот он барахтается в объятиях «спрута», потом летит вверх к люку… А вот чудовище запихивает его в кабину и ползет обратно в заросли…

Что-то похожее на это Павел видел в детстве, когда киномеханик сельского клуба перепутал, где конец, а где начало кинофильма, да и пустил ленту в обратном направлении. На экране дым втягивался в жерла пушек, парашютисты с раскрытыми парашютами прыгали в чистое небо, убитые вставали и задом бежали на исходные позиции.

То, с чем Павел столкнулся сейчас, было несравнимо более странным: он словно попал на какую-то невероятную машину времени, что в бешеном темпе переносила зрителя в прошлое. Лишь на одно мгновение Павел мог сосредоточить свое внимание на каком-то предмете, потому что уже в следующую минуту картина бежала все дальше и дальше назад во времени и пространстве.

Юноша не видел самого вездехода, зато наблюдал, как на пути сводятся срезанные им деревья. На черной поляне посреди горящей тайги чудовище с грохотом начали осаждать те магнитные шестигранники, которые видел Павел на месте падения ракеты. А потом все затянуло пламенем, раздался бешеный рев, и перед глазами вдруг возникла Земля. Наполовину освещенная солнцем, окутанная седой дымкой, она плыла в безграничном пространстве, а около нее плыла Луна.

Трижды прокрутилась перед глазами Павла родная планета, а потом начала быстро отдаляться: превратилась сначала в голубое пятнышко с желтоватой точкой рядом, затем — на звездочку поменьше мохнатого ослепительного солнца, а потом еще уменьшилась и совсем исчезла среди других звезд.

Впервые перед Павлом во всем величии предстала бесконечность пространства и времени. Юноша чувствовал, что летит с бешеной, невероятной скоростью. Медленно изменялся рисунок созвездий, и все вокруг было полно мрака и пустоты — страшной пустоты, в которой нет ничего и никого на миллиарды миллиардов километров.

Сколько длилось это путешествие — трудно было сказать. Павел чувствовал себя настоящим участником космического рейса, и ему уже начало казаться, что прошли века с того времени, как на экране в последний раз мелькнула поверхность Земли.

Может, и действительно было так. Может, и вправду космический корабль, гениальное творение высшего разума, потратил много сот лет, чтобы преодолеть расстояние между двумя звездными мирами.

Чудесное устройство сжало расстояние, изменило масштаб измерения, сохранив ощущение его бесконечности. В конце концов, не так уж и долго плыла перед глазами юноши однообразная, грозная в своем величии звездная Вселенная.

Наконец вдали засверкала особенно яркая звезда. Она быстро приблизилась, распалась на две: небольшую голубую и большую розовую. Затем проступили очертания огромной оранжевой планеты, совсем не похожей на Землю рисунком континентов, — и ракета с грохотом опустилась в долину между высоченных заснеженных гор.

Прекратилось стремительное движение. У Павла аж закружилось голова. Все вокруг было подернуто голубой полупрозрачной дымкой. Она мерцала, вибрировала и, казалось, звучала каждой своей молекулой; откуда-то издалека донеслись волшебные звуки незнакомых музыкальных инструментов. Величественная мелодия звучала все громче, приближаясь, и одновременно прямо перед Павлом на фоне звездного неба все четче и ярче вырисовывался образ высоколобого человека с большими умными черными глазами. Это был все-таки человек, а не какое-то причудливое существо, и все же он каждой черточкой лица, каждым своим движением, каждой деталью наряда отличался от человека Земли.

Житель другой планеты протянул вперед руки и заговорил.

Павел прислушался. Ему показалось, будто он различает и понимает слова чужого языка… Да, да, где-то в подсознании звенит, нарастает торжественный голос:

— Поздравляем вас, далекие неведомые братья!.. Поздравляем вас, неизвестные разумные существа!.. Через бездну Космоса мы протягиваем вам руки!.. Слушайте и смотрите, люди Вселенной, — к вам обращается планета Пирейя звездной системы Двух Солнц!

Фигура человека потускнела, расплылась, а на ее месте возникло изображение чрезвычайно сложной радиотехнической установки. Потом снова зазвучал голос:

— Биофильм, который мы демонстрируем, влияет непосредственно на мозг высших, разумных существ, поэтому язык пирейцев будет звучать для вас как родной. Каждый зритель будет воспринимать фильм так, как будто сам участвует в изображаемых событиях. Вы сможете проникать даже в мысли и порывы героев… Но и ваши мысли и порывы во время просмотра биофильма будут зафиксированы и проанализированы специальной аппаратурой…

Изображенное радиотехническое сооружение начали покрывать защитные металлические листы, к ним присоединялись все новые и новые детали, и вот перед Павлом появилось в полном облике то самое «чудовище», которое и захватило его в плен.

— Наш космический вездеход — посланник дружбы. Простите ему, если он, возможно, вел себя с вами не совсем тактично: это только кибернетическая машина, которая еще не способна воспроизвести весь диапазон рефлексов человека… Наш посланник несет вам самый дорогой подарок, который мы могли передать, — подробное описание выдающихся научных и технических достижений человечества Пирейи… Это мирный посланник, но он оборудован самым современным оружием, и способен обороняться в случае нападения на него. Использовать же его для насилия и убийства нельзя: кибернетическая система вездехода подчинится только настоящему человеку — человеку разумному.

Изображение космического вездехода расплылось. Перед Павлом Седых вырисовалась уже знакомая ему фигура.

Сосредоточенно, пристально, словно стараясь проникнуть в глубины сознания, с расстояния в миллиарды миллиардов километров на человека Земли смотрели большие черные глаза.

— Слушайте, люди другой звездной системы!.. К вам обращается планета Пирейя!.. Если вы стоите выше нас — простите нам ошибки и неудачи: наше будущее впереди!.. Если вы не достигли такого уровня — учтите печальную историю нашей планеты, не допустите повторения случившегося у нас!

С тихими мелодичными звуками изображение начало расплываться, отдаляться. И, так же отдаляясь, стихал суровый, скорбный голос:

— Это произошло тогда, когда на Пирейе еще существовали два социальных лагеря, когда капиталистическое государство Мония достигло своего наибольшего расцвета, а самый богатый человек мира, триллионер Кейз-Ол, стал некоронованным обладателем ее.

Экранчик погас. Павел Седых вскочил, потер пальцами лоб.

— Что это было?.. Бред?.. Сон?

Такую реальность воображаемого можно почувствовать только во сне, когда человек не способен контролировать свой мозг и воспринимает на веру самое фантастическое. Но о сне не могло быть и речи: Павел четко и отчетливо видел все вокруг, помнит каждое слово из только что услышанного.

«Язык пирейцев будет звучать для вас, как родной». Как? Почему? «Биофильм воздействует непосредственно на мозг».

Юноша немного оправился, и теперь уже мог все как следует обдумать: «Что же, это вполне возможно… и очень просто! Надо только создать чрезвычайно широкополосный генератор. Ведь мозг человека излучает радиоволны, так почему бы ему их не воспринимать».

Но то, что было «очень просто» теоретически, на самом деле составляло задачу невероятной сложности.

— Ой, многого же вы достигли, друзья! — с унылым восторгом сказал юноша.

Он обвел взглядом помещение. Итак, напрасны надежды пожать руки жителям Пирейи! Их здесь нет… Вокруг — только машины, чрезвычайно совершенные, целеустремленные, но все-таки — мертвые. Пусть в каждом звенышке вот этих «спрутов» содержится кроха разума гениальных инженеров и ученых Пирейи — этот ум скажется только в целесообразности действий машины, которой, может, тысячи лет назад была задана программа отыскать в космосе населенную планету, приземлиться на ней, и прежде всего найти настоящее разумное существо.

Настоящее разумное существо! Павел Седых покачал головой: сложная задача стояла перед конструкторами Пирейи!

В конце концов, умственный уровень существа определить можно. Но этого мало: убийца и негодяй может быть образованным, сообразительным человеком, и наоборот, кто-то человечный и честный может не знать математики. А намерения и симпатии тех, кто прислал этот космический вездеход, вполне отчетливо очерчены.

Биофильм… Павел потрогал пальцами металлический экранчик проектора. А ну, парень, стань-ка на место пирейских инженеров да и подумай, действительно ли машина может определить не только развитие, но и убеждения и мировоззрение неизвестного существа?

«Что ж, видимо, может, — рассуждал юноша. — Когда видишь несправедливость, руки сами сжимаются в кулаки… А что если бы на моем месте сидел какой-то гангстер или миллионер?»

Павел чувствовал, что приближается к верной развязке: одно и то же явление разные люди оценивают по-разному, в зависимости от мировоззрения. То, что радует гуманиста, — раздражает человеконенавистника.

— Чудеса!.. — юноша скрыл свое смущение за улыбкой.

Итак, экзамены продолжаются.

Житель Земли, Павел Седых, должен доказать, что он — настоящее разумное существо, настоящий человек.

У него по спине ход неприятный холодок: нелегкое это дело — представлять все человечество. Там, на далекой Пирейе, уже, видимо, воцарился коммунизм. Для пирейцев самым обычным является тот моральный критерий, служащий самым высоким образцом на Земле… а он, Павел Седых, человек обыкновенный, имеет множество изъянов.

Юноша весь напрягся: пусть записывают его мысли и порывы! Пусть контролируют и проверяют! Да, комсомолец Павел Седых имеет много недостатков. Но все свои силы и даже жизнь готов отдать за то, чтобы в мире навсегда исчезла несправедливость, чтобы навеки воцарился коммунизм!

Он сел в кресло, набрал в легкие воздуха и нажал на кнопку под экранчиком.

На паутинке через бездну

Темнота, густо усыпанная звездами темнота вокруг. Она навалилась неожиданно, внезапно, даже закружилась голова.

Павел Седых ошарашено оглянулся. Нет, он сидит в кресле, как и сидел, но все предметы, даже собственное тело, кажутся призрачными, ненастоящими.

«Биофильм влияет на мозг… — вспомнилось юноше. — Итак, я из зрителя превращаюсь почти в действующее лицо…»

Прямо перед ним в причудливой позе висит вверх ногами человек в скафандре…

Абсолютная тишина, даже звенит в ушах. Темно… А впрочем, нет, это нельзя назвать тьмой: бархатная бездна залегла во все стороны, испещренная острыми лучиками звезд.

Мрак, мрак вокруг… Не мерцают звезды, сверкая пронзительно и холодно. Ничто нигде ни шелохнется. И царит над всем тишина — черная вековечная тишина межпланетной пустоты, где каждый звук умирает до своего рождения.

Мрак, неподвижность и тишина… Видимо, именно в них воплощена бесконечность времени и пространства. Бытие или небытие, каков их смысл тут, где стерта грань между секундой и вечностью, и они более или менее одинаково жалки перед беспредельностью? Здесь нет ни правды, ни неправды, ни истины, ни заблуждения. Здесь первоначальная материя выступает во всей своей отвратительной наготе — тупая, холодная, равнодушная ко всему.

Но что это за точечка едва мерцает посреди густого мрака? Что за странное скопление атомов в абсолютной пустоте межпланетного пространства? Какие-то слоистые оболочки… Вихри энергетических полей… Тепловое излучение… Она не имеет права на существование, эта пылинка, которая так дерзновенно восстала против главного закона природы — закона нарастания энтропии!.. Все должно рассыпаться на мельчайшие частички. Все должно раствориться в однообразии хаоса, исчезнуть во мраке и тишине. Такой закон!

Но пылинка в межпланетном пространстве не хочет покоряться закону. Она существует, и всеми силами стремится продолжить свое бытие. И только очень горькой ценой достается ей каждая секунда существования!

Это — человек в скафандре космонавта.

Человек задыхается. Его легкие жадно хватают воздух, а его — мало. Спазмы перехватывают горло. Глухо вызванивают в висках колокола. Тяжело стучит сердце. Аж пекут легкие, моля о кислороде… А животворная кислородно-гелиевая смесь лишь едва-едва струится из редуктора.

Человек в скафандре дернулся к рычажку на груди, но потом сдержал свое движение.

Можно моментально прервать эту муку — достаточно хотя бы на полоборота открутить воздушный вентиль. Поэтому человек непроизвольно и потянулся к вентилю на груди скафандра, однако резко остановил движение.

Раздраженно пробормотал:

— Нет, нет!.. Держись, друг Айт!..

Павел почему-то не удивился, что он слышит этот голос. Как нечто само собой разумеющееся, он знал, что мистер Кейз-Ол — самый богатый человек Монии. Мония — самое могущественное из капиталистических государств Пирейи. Пирейя — единственная заселенная людьми планета звездной системы Двух Солнц. А этот человек, мысли и чувства которой он воспринимает, — инженер Айт, каторжник БЦ-105, висит в межпланетном пространстве над Пирейей, обречен на страшную смерть. Рука инженера потянулась к клапану на скафандре, чтобы прервать страдания мгновенно и безболезненно…

— Нет, нет! Держись, друг Айт! Если ты погибнешь — мистер Кейз-Ол и за ухом не почешет!

Он не имеет права погибнуть! Он не имеет права на смерть!.. Только эта мысль и поддерживала человека в ожесточенной борьбе с самим собой. А борьба действительно была страшная.

— Ты еще вернешься в Монию, и мистер Кейз-Ол станцует перед тобой свой последний танец!

Вместо того, чтобы открыть клапан, Айт еще больше закрутил воздушный вентиль.

Если до сих пор было просто трудно дышать, то теперь стало невыносимо тяжело. Наступала граница, за которую не вступает по доброй воле ни одно живое существо. Без еды можно продержаться месяц, без воды — декаду, а без кислорода — только несколько минут.

Ведь это не шутка: вместо пяти баллонов кислорода, которые выдавались каторжникам на сто пирейских часов, то есть в сутки, Айт получил два. Такое изощренную пытку могли придумать только прихвостни мистера Кейз-Ола, только садисты, изверги: заставить человека ограничивать самого себя в самом главном — в дыхании!

Два баллончика кислорода!.. Их хватит на сорок пирейских часов, менее чем на полсуток нормального дыхания.

А дальше — смерть. Если хочешь жить — растяни этот запас на сутки: закрути вентиль почти до края, хватай ртом еле разбавленный кислородом гелий, стони, мучайся, но не соблазняйся дышать полной грудью!

Были такие, что не выдерживали. Они пускали струю на полную силу, пьянели от чистого кислорода, а затем открывали скафандр. Быстрая, легкая смерть: космическая стужа безвоздушного пространства убивает мгновенно… Но нет, Айту умирать нельзя!

Дышать, чтобы жить! — стонали легкие. Жить, чтобы отомстить! — тяжело стучало сердце.

— Проклятый ублюдок! — прошептал Айт.

Это было неслыханно жестоко: только за невыполнение дневной нормы выработки надзиратель Орт посадил Айта в карцер с двумя баллонами на сутки. А впрочем, этого можно было ожидать: не зря же судья сказал, что даже каторги для такого преступника, как инженер Айт, слишком мало.

Карцер… Нет, обычный карцер в самой страшной из тюрем Монии был бы раем по сравнению с этим заключением в безвоздушном пространстве, в мире невесомости. Там можно свободно дышать, можно сделать хоть шаг, хоть полшага. А тут барахтайся, как жук на веревке, — не продвинешься вперед ни на дюйм. Только ракетный ранец позволяет произвольно двигаться в мире невесомости, но у скафандров каторжников, конечно, ранцев нет. Хорошо, что хоть не сняли гироскоп.

У пояса, пониже кислородных баллонов, Айт нащупал рукоять гироскопа. Конечно, не стоило бы тратить энергию, а значит, и кислород на лишнюю физическую работу. Но он уже не мог оставаться лицом к звездной бездне. Хотелось в последний раз взглянуть на родную планету.

Небольшой массивный диск начал вращаться. И вместе с ним, только в противоположную сторону, медленно начал вращаться Айт. Собственно, он не замечал движения, но звезды сдвинулись со своих мест и поплыли по небосводу.

Сверху, из-за шлема скафандра, спускался темный диск Пирейи. Родная планета, ты так близка и так далека! Если бы можно было бы покориться силе твоего притяжения и упасть просто вниз, наверное, хватило бы часа, чтобы долететь до тебя. Долететь, вспыхнуть ярким метеором в атмосфере и развеяться навсегда… Но не сделаешь этого, потому что ему выпала другая судьба — вечно вращаться вокруг тебя вместе с искусственным спутником — «Звездой Кейз-Ола».

Все ниже опускался диск планеты, а вместе с тем в поле зрения Айта постепенно появлялась и «Звезда Кейз-Ола» — огромный тороид, надгрызенный бублик диаметром в несколько человеческих ростов.

В ободе колеса сияют многочисленные окошки. Это жилые помещения инженеров и надзирателей, мастерские, склады. Но еще больше огней возле недостроенной части тороида, в секторе БЦ, где еще вчера работал Айт, — там приставляют и приваривают титановые листы обшивки.

Барахтаются каторжники, одетые в неудобные, устаревшие скафандры. Они прицеплены тросами к искусственному спутнику, и это дает возможность передвигаться. А надо же еще и работать, выполнять дневную норму. А не выполнишь — дадут два баллона кислорода вместо пяти, отбуксируют в «карцер» — межпланетное пространство за пределами «Звезды Кейз-Ола» — да и оставят на произвол судьбы…

— Подождите, мистер Кейз-Ол! — скрежещет зубами Айт. — Мы рассчитаемся за все!

Только где там — счетчик газометра показывает, что первый баллон уже пустой. Еще полсуток на таком воздушном пайке!.. Этого нельзя выдержать!

И все-таки Айт выдерживал. Стонал, порой терял сознание, но сразу же приходил в себя.

В одну из таких минут Айту показалось, что ему мерещится: мимо него якобы кто-то пролетел. Айт встрепенулся и глянул в боковое окошко шлема. Нет, не мерещится: и впрямь какой-то темный силуэт медленно двигается, периодически закрывая собой звезды. Вот блеснул огонек — будто на короткое время включили ракетницу скафандра. И вместе с этим, Айт заметил, что он сам немного пошевелился. Что это?.. Может, на него наскочил какой-то крошечный метеорит? Но удара не было.

Айт обеспокоено вертелся во все стороны. Видимо, наблюдатель Орт решил уничтожить ненавистного каторжника сегодня же.

Так и есть. Силуэт, пролетевший от «Звезды Кейз-Ола» мимо Айта, теперь возвращался обратно.

Айт включил кислород на полную силу. Странное опьянение охватило его мозг. Напряглись мышцы. Мстительная радость вспыхнула в груди: ну, лети же, лети сюда! Чтобы только схватиться за тебя, а там узнаем, кому жить, а кому умирать! Если удастся ухватиться за Орта, все пойдет по-другому.

Айт дернулся навстречу темной фигуре. Проклятие — не хватает длины рук!.. Ну, еще немножко… еще…

Человек уже был совсем близко от Айта и, подлетая, на мгновение включил внутреннее освещение скафандра.

Нет, это был не Орт, а инженер Проут, мрачный Проут, который никогда не разговаривал с каторжниками, но и не совершил ни одному из них зла. Куда и зачем он вылетел за пределы обычных трасс «Звезды Кейз-Ола»?

Проут еще раз включил внутреннее освещение. Он почему-то скривился, качнул головой в сторону.

Айт проследил взглядом и вдруг увидел: инженер тянет за собой тоненькую ниточку, серебристую паутинку, которая висит вот, рядом! Но нет, их даже две — Проут захватил Айта в петлю.

Если бы это происходило днем, если бы Пирейя не закрывала солнечного света, эти паутинки засияли бы яркими линиями на фоне бархатно-черного неба, и их заметил бы каждый. Сейчас их видит только Айт, да и то лишь потому, что на них падает отблеск огней «Звезды Кейз-Ола».

Что задумал инженер Проут, Айт не знал. Но, во всяком случае, эти ниточки-паутинки помогут ему перейти бездну.

С огромной осторожностью Айт схватился за одну из ниточек и еще осторожнее начал наматывать ее на рукав скафандра.

На конце ниточки что-то было — не массивное, ибо Айт почувствовал очень малое ускорение собственного тела, но и не очень легкое. Однако пришлось намотать немало нити, пока предмет приблизился.

Баллончик с кислородом! На глаза Айта навернулись слезы от радости и благодарности.

К баллончику была прикреплена карточка из плотной бумаги. Айт схватил ее и, до боли напрягая глаза, прочитал при свете дальних фонарей «Звезды Кейз-Ола»:

«Трос привязан к ракете-почтальону. Траектория рассчитана. Вас автоматически выбросит с парашютом над Монией. Прошу прийти по адресу: Дайлерстоун, Броклайн, 716, мастер Корк. Не медлите. Ваше промедление — моя смерть».

О, Айт не медлил, но и не торопился, чтобы не порвать свою единственную надежду на спасение — тоненькую паутинку из перлона.

Все ближе к ракете-почтальону… она была пришвартована к причальной площадке, вдали от населенной части искусственного спутника. Входной люк ее остался незапертым. Однако Айт перевел дыхание лишь тогда, когда закрыл входной люк, отвинтил все вентили, и шлюзовую камеру заполнил живительный воздух.

Включив свет в кабине, инженер сразу понял: до сих пор ему помогала чужая беда — над пультом управления сверкало новым металлом только что заваренное отверстие. Видимо, ракету пронзил случайный метеорит, прорвавшийся через заградительный огонь противометеоритных пушек. Не повреждены ли они?

Нет, вся автоматика работает безупречно, в кассетах полно снарядов.

Пусть теперь только попытаются выкурить Айта из ракеты: противометеоритные пушки расстреляют каждого, кто приблизится к ней хоть на милю. Но и ускорить бегство инженер не мог: только в точно определенное время с точно определенной скоростью должен отчалить космический корабль от «Звезды Кейз-Ола», чтобы достичь нужной точки на поверхности Пирейи. А до этого момента, как указывал индикатор на пульте управления, осталось полчаса.

Эти полчаса стоили Айту едва ли не столько же здоровья, сколько и те четыреста семнадцать суток, которые он пробыл на «Звезде Кейз-Ола».

Еще двадцать минут… Десять…

Айт сбросил скафандр каторжника и переоделся в запасной, который предназначался для пилота; вытащил из панорамного локатора ленту с географическими картами Пирейи на тот случай, если расчеты Проута окажутся ошибочными, и придется попасть не в Монию, а в какую-нибудь другую страну, и лег в длинный узкий ящик для почты, герметично отделенный от кабины. Нажал на кнопку «Готовность».

Теперь все должны были решить автоматы. Электронно-вычислительная машина будет вести ракету определенным курсом, и в нужный момент выбросит в пространство человека в скафандре с парашютом как почтовое отправление.

Это может случиться слишком рано, и тогда Айт вспыхнет метеором над родной страной. А может — и слишком поздно, и он снова попадет в руки полиции мистера Кейз-Ола. Все будет зависеть от воли машины.

Но имеет ли машина волю?.. В ее кристаллических триодах перебегали электрические заряды, распределялись тем или иным образом, покорные заранее составленной программе. Они повиновались воле, уму, знаниям инженера Проута, в данном случае, но определяли своим взаимодействием судьбу и жизнь инженера Айта, который стремился жить, чтобы отомстить и за себя, и за миллионы других обиженных.

Вот и пробежала последняя минута — сто необычайно долгих секунд. Глухо загрохотал металл: в камерах начался ядерный распад.

Грохот все крепчал. Для Айта он звучал как музыка, как светлый гимн победы.

Каторжник БЦ-105 сбежал из самой страшной каторги, с которой до сих пор еще никто не убегал.

«Родная страна, проклятая страна!»

Экранчик погас. Как из далекого-далекого путешествия, возвращался Павел к действительности. Его мысли и порывы остались там, в ракете-почтальоне, которая мчалась сейчас в стратосфере над Пирейей, спасая каторжника БЦ-105.

Затаив дыхание, Павел снова нажал на кнопку под экранчиком…

…Над ним с грохотом, со свистом промчалось что-то большое, раскаленное докрасна.

Айт чувствовал, что куда-то падает, падает невыносимо долго. Ему было жарко и душно, к горлу подступала тошнота.

И вдруг, какая-то могучая сила дернула его за пояс, начала стискивать в скафандре, будто стремясь сокрушить позвонки. Железными тисками сжало виски. Горячим туманом затянуло глаза… Это автоматически раскрылся парашют, затормозилось движение и начала возвращаться сила тяжести.

Тело сразу стало неповоротливым, непослушным. Руки и ноги, казалось, налились свинцом.

«Правильно ли рассчитал траекторию инженер Проут? — озабоченно думал Айт. — Я не сгорел, это уже хорошо. Но где пройдет приземление?»

Ракета-почтальон, из которой его автоматически выбросило несколько минут назад, видимо, уже упала на планету и превратилась в куски искореженного металла — ясно, что инженер Проут предусмотрительно выключил посадочные автоматы. Если бы она сгорела в атмосфере или нырнула в море, тогда тоже бы не осталось никакого сомнения, что каторжник БЦ-105 погиб при попытке сбежать.

Раскрытый парашют значительно снижал скорость падения. Облачный полог еще скрывал поверхность планеты, но вот и она стала видна.

Внизу в темноте замелькали огни. Они то тянулись цепочками на длинные расстояния, то группировались в туманности. Освещенные автострады, которые с этой страшной вышины казались белыми ниточками, тянулись за горизонт — туда, где в небе полыхало зарево. И только слева от Айта царила темнота. Видимо, там было море, лес или пустыня.

«Да, это Мония — подумал Айт. — Нигде нет такой плотности населения, как у нас».

Парашют сносило ветром к какому-то селению. Встреча с кем-нибудь грозила неприятными последствиями, поэтому Айт потянул за стропы, ускоряя спуск. Через несколько минут его ноги коснулись грунта.

Организм еще не приноровился к возвращению силы тяжести. Каждое движение требовало большого физического напряжения. Но мешкать не следовало. Инженер быстро отстегнул лямки парашюта, сбросил шлем скафандра и лег, осматривая все вокруг.

Было темно и тихо, только невдалеке плескались волны прибоя. Оказывается, он чуть не угодил в море.

«Ну, друг Айт, вот ты и приземлился… — грустно думал инженер. — Вот ты и в родной стране… Родная страна! — он горько качнул головой. — Проклятая страна!»

Айт ползком передвинулся на несколько шагов в сторону и, устроившись в неглубокой впадине, включил приемник скафандра.

— …Мония—В—четыре… Мония—В—четыре — послышался из наушников монотонный басовитый голос, а в паузах — певучий женский:

— Мония—Бе—ноль… Мония—Бе—ноль…

Вся территория Монии, как и других стран планеты, была разбита на секторы, в пределах которых постоянно звучали остронаправленные радиосигналы соответствующих координатных станций. Нумерация параллелей и меридианов позволяла легко ориентироваться на поверхности Пирейи.

При свете крошечной лампочки внутреннего освещения скафандра Айт отыскал на захваченной с ракеты картографической ленте ту точку, где снизился.

Да, до столицы Монии совсем близко. Даже пешком можно дойти домой менее чем за сутки. Но спешить некуда и нечего. Нет уже того «дома». Нет и инженера Айта. Есть человек без имени, бывший каторжник БЦ-105, который чудом спасся от смерти, которая может настигнуть его в любой момент.

Инженер вздохнул и медленно свернул картографическую ленту. Она уже была не нужна.

Параллель В-4!.. Ох, как запомнилась Айту эта параллель!.. Кажется, совсем недавно они с Мэй заблудились на этой параллели во время путешествия к Синему водопаду, и тогда Айт с гордостью вытащил из кармана портативный навигатор собственной конструкции. Это было его первое выдающееся изобретение — электронно-вычислительная машина чрезвычайно малых размеров. Он приберегал прибор как приятный сюрприз для любимой. Достаточно нажать кнопку — и перед глазами предстанет максимально точный план местности, потому что электронная память устройства держит в себе весь атлас Монии, а луч автоматически рисует изображение местности на экранчике по сигналам координатных станций.

Мэй хлопала в ладоши. Она моментально забыла о своем страхе и требовала забраться как можно дальше в лес, умышленно заблудиться, чтобы убедиться в безупречной работе аппарата.

И они-таки заблудились во второй раз. Не потому, что навигатор испортился, нет! Просто быстро стемнело, и ночь застала их вдали от человеческого жилья.

Сладко дышала ночь. Бурлили соки в растениях, распирая упругие бутоны цветов. Плыл в воздухе страстный аромат. Свадебным пересвистом полнились чащи. Мириады светлячков вытанцовывали в лесу, наполняя его розовым сиянием.

Взявшись за руки, Айт и Мэй молча шли ночным лесом. Да и нужны ли были слова? За них говорила вековечная природа, которая сейчас, может, в миллиардный раз, не старясь, праздновала свою юность.

Перед рассветом они остановились на поляне, покрытой мягким цветущим мхом. Мэй устала и по-детски прижалась к Айту. Она так и уснула у него на груди.

А на следующий день…

Айт резко оборвал воспоминания: он поклялся никогда не вспоминать о том, что было потом. Не вспоминать, пока не отомстит за растоптанное счастье, за оскверненные мечты. Мэй больше нет для него. Нет и прошлого. Есть только безрадостное сегодняшнее, тоскливая бесперспективность и — где-то в конце нее — яркая последняя вспышка.

Айт взглянул на часы. Семьдесят второй час. До рассвета еще далеко, но все равно следует убираться прочь от берега.

Он запихнул в расщелину прибрежных скал парашют и скафандр, вытряхнул из карманов всякие мелочи, которые могли выдать беглеца, и старательно завалил тайник камнями.

Прихвостни мистера Кейз-Ола были вполне уверены, что сбежать с искусственного спутника невозможно, а поэтому даже не озаботились переодевать каторжан в клетчатую одежду заключенных. На Айте был комбинезон стандартного пошива — обычная одежда, которая никому не будет мозолить глаз.

В уголке левого нагрудного кармана комбинезона была зашита монета стоимостью в один дайлер — «на счастье». Для монийца деньги — все. Потакая суеверным вкусам покупателей, в одежду еще на конвейере зашивали мелкие монеты. Этот дайлер сейчас был для Айта действительно счастливой находкой, ибо в Монии человек без денег — почти преступник, которого могут немедленно упрятать в тюрьму.

Еще раз оглянувшись вокруг, инженер осторожно зашагал в направлении Дайлерстоуна. Он вскарабкался на прибрежные скалы и оказался на плато, которое тянулось, насколько хватало взора.

Это была голая, каменистая пустыня. Лишь иногда Айт натыкался на единичные густые и низкие кусты, и тогда длинные липкие пряди хватали его за ноги. Они сразу же присасывались к ботинкам и тормозили ход.

«Оказывается, здесь растут гвианы… — обеспокоено подумал инженер. — Надо быть внимательным!»

Эти растения пустынь иногда пожирают животных, а некоторые из гигантских форм были опасны даже для человека: ядовитый сок парализовал нервные центры и приводил к тяжелому заболеванию.

Можно было свернуть направо, направиться к мерцающим огням селения. Наверное, там есть хорошая дорога. Но не стоит попадаться кому-либо на глаза ночью. Самый трудный путь был для Айта одновременно и самым безопасным.

Когда большая стрелка часов достигла девяносто шестой деления, Айт решил передохнуть. Несколько глотков оуе из предусмотрительно захваченной в ракете фляжки вернули ему силу, однако он не торопился, ожидая рассвета.

Каменистое плато осталось позади. Впереди простиралась Долина Двух Солнц, одно из лучших мест Пирейи, где никогда не бывает зимы, а мягкий климат способствует развитию самых изнеженных растений.

Сейчас, в этот предрассветный час, долина спала. Только на горизонте полыхали огни Дайлерстоуна — огромного города, столицы Монии.

До Дайлерстоуна было еще далеко. Айт видел только сигнальные фонари на вершинах телевизионных башен и рекламу на верхних этажах небоскребов. А бесчисленные огни, которые сияли внизу, озаряли небо.

— Дайлерстоун… — шепотом произнес Айт.

Это был город его юности, город надежд, которые блеснули и погасли.

Айт отвернулся, однако сразу же взглянул в сторону Дайлерстоуна снова: над заревом появилось небольшое колечко. Оно медленно плыло по небосводу над Пирейей.

— «Звезда Кейз-Ола»! — пораженно воскликнул Айт. — Так вот ты какая! — Он сел, потом лег на спину, провожая глазами искусственный спутник.

Еще несколько часов назад он был там, возле искусственного спутника, задыхался, сходил с ума от мыслей о собственном бессилии, о неизбежности глупой, бессмысленной смерти. Если бы была возможность, он разбил бы на атомы ту ненавистную «Звезду» — вместе с надзирателями, вместе с собой, только чтобы уничтожить навсегда самую страшную в мире каторгу. А вот сейчас, даже когда легкие еще не пришли в себя после кислородного голодания, «Звезда Кейз-Ола» вызвала не ненависть, а восхищение.

Казалось бы, надо радоваться, что вырвался оттуда. И только чувства капризны, не приобретешь власти над ними.

И действительно: разве виноват металл, что из него выковали цепи? Что бы там ни было, а обитаемый искусственный спутник Пирейи — грандиозное, величественное сооружение, о котором мечтали несколько поколений ученых всей планеты. Если бы «Звезду Кейз-Ола» не превратили в каторгу, Айт считал бы за честь поработать там не только инженером, но и чернорабочим… пусть хоть с тремя баллонами кислорода на сутки! Ведь это просто невероятно! Невероятно! В небе Пирейи, которая никогда не знала естественного спутника-луны, появилась рукотворная звезда, гораздо ярче всех других звезд!

О «Звезде Кейз-Ола» Айт почему-то вспоминает не с отвращением, а с грустью. Он, Айт, собственноручно варил первые листы того огромного тороида, который кажется отсюда маленьким перстеньком. Как жаль, что искусственный спутник носит имя самого ненавистного в мире человека.

«Звезда Кейз-Ола» поднялась почти в зенит. Навстречу ей с востока быстро бежало багровое сияние. Сотый час — нулевой час. Именно в этот момент искусственный спутник проходит над Дайлерстоуном — мистер Кейз-Ол позаботился даже о том, чтобы начало дня связывали с его именем. Только нет, сгинет триллионер, забудут о нем, а искусственный спутник будет вращаться вечно, и назовут его люди Светлой утренней зарей!

Утро набегало быстро, неслышно. Сотни раз встречал Айт восход Солнц. Он любил просыпаться на рассвете, потому что в это время работалось лучше всего.

Этой порой года, весной, первым всходило Розовое Солнце. Оно только раскрашивало небосклон нежными красками теплых цветов, прицепляло каждому предмету густую тень — прогоняло прочь мрак ночи, словно предвещая появление своего блестящего собрата.

Голубое Солнце появлялось в ослепительной пышной короне. О, на него не глянешь простым глазом — ослепнешь навеки! Недаром же древние пирейцы поклонялись Голубому Солнцу, считая его грозным богом, который не позволяет даже взглянуть на себя. И именно Голубое Солнце давало Пирейе жизни.

Блаженно жмурясь, Айт лежал на спине на полянке среди кустарника, всем телом впитывая ласкающие солнечные лучи. Как долго он был лишен их — целых четыреста семнадцать дней, чуть ли не год!.. Так бы лежать и лежать, забыв про все на свете! Да только что же — под лежачий камень вода не течет!

Айт выглянул из кустарника на автостраду. Время трогаться: на Дайлерстоун уже движется бесконечный поток велосипедов, мотоциклов, автомашин. Даже когда полиция ищет беглеца, перехватить его в таком потоке людей будет нелегко.

Айт отправился в путь, когда оба Солнц поднялись уже высоко. Он шел быстрой энергичной походкой занятого человека, который с материнским молоком всосал в себя непоколебимое убеждение, что время — деньги, а минута задержки — потерянный дайлер. Пусть каждый видит, что это идет не лайдак, а человек при деле!

А на самом деле он шел как пьяный. После четырехсот семнадцати дней пребывания в бесшумном, мрачном мире в глаза било буйство красок, в уши врывался звуковой шум, нос жадно перехватывал симфонию запахов. Никогда до сих пор Айт не думал, что так вкусно могут пахнуть бензиновые выхлопы и как радует глаз пестрота одеяний. Раньше он и предположить бы не мог, что от самого созерцания движущихся предметов может приятно кружиться голова, а ходьба дает ни с чем не сравнимое чувство наслаждения. Отвыкшие от силы тяжести мышцы уже болят, и все же просят: еще… еще…

На него действительно никто не обращал внимания. Долина Двух Солнц жила своей напряженной суетливой жизнью. Ковырялись на крошечных участках фермеры, спешили на предприятия рабочие.

Айт уже хотел остановить какую-то из автомашин, но потом передумал: случайная авария или малейшее нарушение правил движения со стороны шофера — и полиция появится неожиданно. Нет, лучше уж поехать электричкой.

Почва в Долине Двух Солнц был такой дорогой, что железные дороги или углублялись в нее, или карабкались по железобетонным опорам под облака.

Айт предпочел бы промчаться к Дайлерстоуна в аэровагоне. Но первой на автостраде встретилась глубинная станция подземки. Айт двинулся туда вместе с толпой и бросил в щель контроллера-автомата свой единственный дайлер.

«Кейз-Ол» — было выбито на автомате. Айт машинально прочитал надпись, раздраженно шмыгнул носом. Состояние счастливого опьянения как рукой сняло.

«Кейз-Ол» — фосфоресцировало на каждой плите грязного тоннеля.

«Кейз-Ол!!!», «Кейз-Ол!!!», «Кейз-Ол!!!» — кричали, захлебывались рекламные щиты на станциях, репродукторы в тоннелях, разносчики товаров в вагонах.

Нефть Кейз-Ола, сталь Кейз-Ола, уголь Кейз-Ола, уран Кейз-Ола — этого было достаточно, чтобы захватить в свои руки всю Монию. Попадая в объятия мистера Кейз-Ола при рождении, каждый мониец не вырывался из них даже после смерти, потому, начиная с пеленок и кончая урнами для праха и автоматическими магнитофонами-поминальниками — все имело марку Кейз-Ола или одной из его дочерних фирм.

— Лотерея миллионеров! Лотерея миллионеров! — орал, проходя вагоном, уставший мужчина в форме компании Кейз-Ола. — Абсолютно надежный шанс обеспечить себя на всю жизнь! Всего только один дайлер, один дайлер!.. Коммунисты, гангстеры, бродяги, пьяницы — кто выиграет, тому прощается все!.. Спешите купить билет в рай — цена один дайлер!

То была знаменитая Лотерея миллионеров мистера Кейз-Ола. Первого дня каждого месяца один из монийцев, которому выпадал счастливый выигрыш, получал миллион дайлеров. Новоиспеченному миллионеру прощалось все: убийства и преступления, даже принадлежность к членам запрещенной и преследуемой политической партии.

О, это была хитрая игра! Монийцы жили как в лихорадке: даже нищий за один дайлер может стать миллионером! Счастливца сфотографируют в самых разнообразных позах, сообщат его точный адрес, покажут по телевидению — обмана нет. Сегодня выиграл он, но в следующий раз можешь выиграть и ты. Шансы одинаковы для всех!

Это была хитрая игра, потому что она манила монийцев призраком счастливого случая, держала в состоянии непрекращающейся жажды денег.

— Те, кто скрываются от полиции, те, кто собираются совершить преступление, покупайте освобождение от бывших и будущих грехов! Только один дайлер! Один дайлер!

Айт машинально сунул руку в карман комбинезона… и густо покраснел. Нет, не потому, что денег не было. Проклятые привычки — они так укореняются!

В детстве Айт урывал от желудка дайлер, чтобы купить лотерейный билет, и, как праздника, ждал тиражного сообщения. Юноша Айт уже скептически улыбался, но билеты покупал, ибо все-таки надеялся на счастливый случай. Тратил несколько дайлеров на лотерею и инженер Айт. Действительно, хоть и очень мизерная, но возможность выигрыша все-таки была. Но бывший каторжник БЦ-105 уже не возьмет из рук мистера Кейз-Ола ничего, даже спасения от смерти!

Худой, пожилой мониец, что сидел рядом Айта, истолковал его движение по-своему:

— Вот так всегда… самый богатый человек Монии предлагает тебе ежемесячно: отдай один дайлер и возьми миллион!.. Сунешься в карман — а там не хватает какой-нибудь мелочи, чтобы купить этот выигрышный билет… — Он пошарил в кармане и вздохнул: — великий человек мистер Кейз-Ол! Щедрый!

Айта как ножом пырнули в грудь:

«Большой?! Щедрый?! Бедное, забитое существо, ты даже не подозреваешь, что после каждого тиража Кейз-Ол кладет себе в карман несколько миллионов дайлеров чистой прибыли!..»

— Могучий человек!.. — тоскливо вел свое старик. — Что мы против него? Насекомые!.. Захочет — осчастливит. Захочет — раздавит…

«Нет, не насекомые! — хотелось воскликнуть Айту. — Кейз-Ол — один на свете, но и инженер Айт существует! И ты еще узнаешь обо мне, когда, как насекомое будет раздавлен Кейз-Ола! Это сделаю я. Я!»

Видимо, в тысячный повторял Айт этот монолог, что стал уже клятвой, стимулом к борьбе. Но если до сих пор в его словах звучала холодная решимость, неумолимая непримиримость, то сейчас в них прозвучала только жалкая дерзость. И он забеспокоился: что случилось? Неужели этот мужчина пробудил недоверие к собственным силам?

«Нет, как насекомое, будет раздавлен мистер Кейз-Ол!..» — хотелось крикнуть Айту. А в ушах невольно звучали тоскливые интонации голоса старого монийца.

Каким простым казалось все там, на «Звезде Кейз-Ола»: только бы освободиться, и тогда…

А произошла обычная вещь: там, на «Звезде Кейз-Ола» все казалось чрезвычайно простым — чтобы только освободиться, а тогда… тогда…

Ну, а что же тогда?.. Тебя послали на каторгу за первую же попытку отомстить Кейз-Олу. Ты бежал. Сидишь в вагоне подземки, тревожно оглядываясь вокруг, и нет у тебя даже ста дайлеров, чтобы купить хоть самый простой пистолет… Так как же ты раздавишь этого ненавистного Кейз-Ола, если даже увидеть его невозможно?

Айт вышел из вагона электрички и, не имея ни одной монеты, пошел пешком через весь Дайлерстоун в наиопаснейший район города — Броклайн.

Сообщников — нет. Надеяться на чью-то помощь не приходится. И становится жутко. Поэтому и звучат в ушах тоскливые интонации голоса старого монийца, и в угрозах в адрес Кейз-Ола звучит только жалкая дерзость.

Тоскливо было в Айта на душе, когда он подошел к мрачному, облупленному дома на Броклайн, 716.

— «Мастер Корк», — прочитал он на ржавой табличке у въезда во двор. — «Гараж».

Нет, этот мастер, пожалуй, вряд ли выкует ключ к дворцу мистера Кейз-Ола.

Инженер Айт меняет личность

Погас, потускнел экранчик, может, чтобы дать покой зрителю, а может, перезаряжал кассеты. Павел Седых сидел ошеломленный, не способный сделать хоть одно движение.

Биофильм пирейцев так повлиял на юношу, что в его душе все еще бушевали гнев и ненависть против неизвестного мистера Кейз-Ола. Никакие книги, никакие фотографии не могли дать более яркого представления о чужой далекой планете, чем это сделал биоскоп.

Юноша очень устал. Ему казалось, что он сидит в этом кресле уже несколько суток. Хотелось есть и спать.

«Погоди… А те серые безвкусные шарики, которые сковывают тело и дают мозгу особую ясность мысли? Не помогут они сейчас?»

Серыми шариками заведовала четвертая кнопка слева на нижней стороне щита. Юноша нажал на нее — и очередные щупальца охотно накормили и напоили его.

Чувствуя приближение знакомого состояния сладкого оцепенения мышц, Павел быстренько устроился в кресле, вытянув ноги, и включил экран. На мгновение все вокруг снова затянула мгла. Потом она развеялась.

Полумрак. Тревожно мечется пламя немногочисленных факелов. Суетливо прыгают на влажных каменных стенах круглого высокого помещения зловещие тени. Люди в черном стоят вокруг. Нет, не люди, а какие-то манекены, одетые в черное — и только в прорезях остро сверкают глаза.

— Я, ничтожный червяк… — раздается громкий басовитый голос. Эхо подхватывает его, несет куда-то по низкими сводчатым коридорам, которые сходятся тут звездой, удивительно меняет и возвращает обратно приглушенным шепотом:

— …Я, ничтожный червяк…

Нет, это говорит не эхо! Это, стоя на коленях перед манекенами в черных одеяниях, повторяет слова страшной присяги бледный человек в сером комбинезоне.

— Я, безымянный, что звался когда-то инженером Айтом…

— Я, безымянный… — голос инженера прерывается, дрожит. Его истощенные нервы возбуждены до предела. Кажется, еще один миг — и вырвется из груди истерический вопль.

— Я, спасенный от смерти Братством Сынов Двух Солнц…

Гремит голос, гремит… Катится эхо. Оно глухое, словно в катакомбах средневековой канализации под Дайлерстоуном.

— Клянусь!

И в этот торжественный миг вдруг кто-то чихнул.

Сердито дернулись тени. Одна из фигур изогнулась и отошла в сторону. Айт узнал: это не выдержал толстый мастер Корк — у него насморк.

Взмахнула крыльями и полетела прочь экзальтированная возвышенность. От горла откатился комок, что не давал говорить. Феерия исчезла — осталось грязное, влажное подземелье, чадящие факелы, люди в накидках из искусственного шелка.

«Зачем весь этот маскарад?! — с неожиданным отвращением подумал Айт. — Каторжника со "Звезды Кейз-Ола" не надо подогревать для мести!»

— Клянусь бороться за справедливость!

— Клянусь!

— Клянусь уничтожать капиталистов и коммунистов!

«Однако, — подумал Айт, — кажется, я попал куда-то не туда».

— Клянусь, — твердо и громко произнес он, — жестоко отомстить триллионеру Кейз-Олу за все плохое, что он сделал людям, и не жалеть своей жизни для этого.

Черные фигуры зашевелились.

— Безымянный! Повторяй слова присяги!

— Я уже поклялся, — безразлично ответил Айт и поднялся. Среди черных фигур волной прошло смятение.

«Кто его пастырь?» — «Мастер Корк». — «Где он?» — «Корк, идите сюда!»

— Безымянный, стань на колени! Ответь, ты коммунист?

— Нет. Но коммунистов убивать не буду. Они не сделали мне ничего дурного.

— Безымянный! Братство подарило тебе жизнь, Братство и заберет ее за непослушание!

Айт скрестил руки на груди и насмешливо покачал головой:

— Кому вы угрожаете? Каторжнику со «Звезды Кейз-Ола»?.. Что вы мне можете сделать?!. Убьете?.. Так я и сам жертвую своей жизнью, чтобы отомстить самому злейшему врагу… — он обвел взглядом черную толпу. — Я думал, вы настоящие Сыны Двух Солнц. А вы…

Упала пауза. Потом послышался шепот, и снова наступила тишина.

— Безымянный, иди в тот тоннель и жди нашего приговора.

— Хорошо, — Айт покорно пошел в указанном направлении. Ему было совершенно безразлично все, и ничто не пугало.

Он согласился на предложение мастера Корка, потому что надеялся, что тайное Братство Сынов Двух Солнц, о котором столько говорили в Монии, поможет ему достичь цели. Видимо, и Братство имело какой-то план относительно него, потому что из рассказов толстяка Корка выяснилось, что побег Айта был запланирован заранее. Но неофита ждало разочарование.

Ему хотелось видеть настоящих мстителей, людей, которые готовы были бы гордо и смело погибнуть за свои убеждения. Толстяк Корк, который только и говорил о ценах на бензин и о произволе монополий, казался вначале неприятным исключением в Братстве. Но теперь стало ясно, что остальные под черными балахонами тоже заботятся только о своих лавочках и мастерских, ненавидят монополистов, которые их душат, и боятся коммунистов, потому что те выступают против частной собственности.

— Уничтожать коммунистов! — прошептал Айт. — Нет, на это я не пойду. Что они мне сделали?

Большинство каторжан на «Звезде Кейз-Ола» были коммунистами. У Айта остались наилучшие воспоминания об этих ребятах, которые делились всем, что имели: и баллоном кислорода, и каплей оуе.

В минуты, когда разрешалось сбросить скафандры в герметичных каютах, Айт охотно беседовал с коммунистами, соглашался со многими их доводами и, если бы они не высмеяли его планов мести Кейз-Олу и вообще индивидуальный террор, может быть, и сам со временем проникся бы их убеждениями.

Айт не разделял полностью взглядов коммунистов, но расстался с ними не как враг.

— Безымянный, иди сюда!

Айт медленно подошел. Он был вполне уверен, что его не убьют и не совершат ничего дурного.

— Стань на колени, безымянный!

Айт покорился этому приказу.

— Несмотря на твое невысокое звание, Братство Сынов Двух Солнц прощает тебе отклонение от ритуала. Встань, Сын Двух Солнц!

Блеснула яркая вспышка. Заклубился ароматный дым. Кто-то натянул на Айта черный балахон. Церемония посвящения была закончена.

— Иди, Сын Двух Солнц! Твоим пастырем будет мастер Корк.

Корк взял Айта за руку и повел куда-то запутанными ходами, время от времени светя карманным фонариком. Им приходилось пролезать под завалами, переходить шаткими мостками через потоки нечистот, карабкаться ржавыми лестницами на верхние горизонты. Наконец, сняв и спрятав в одной из камер черные балахоны, они вышли под мостом на берег неширокой зловонной речки.

— Вон туда! — шепотом сказал мастер Корк.

За мостом виднелся большой особняк. Когда Айт с Корком подошли ближе, то увидели на его парадных дверях красный круг, эмблему медицины Монии, и надпись:

«Член многих академий и Магистр оживления, Светлый Сын Неба, профессор Лайн-Еу».

Лайн — невысокий старый человек — встретил гостей как давних знакомых.

— О, мистер Фейль! — закричал он, обращаясь к Айта. — Как поживаете?.. Все еще болит рука перед непогодой?.. Да, да, я обещал вам несколько лечебных процедур, помню, помню! Так что же — пойдем в кабинет.

Айт, немного удивляясь, охотно сыграл роль бывшего пациента врача Лайна, даже ахнул, ненароком коснувшись косяка в кабинете.

— Достаточно, — с доброжелательной улыбкой сказал Лайн. — Садитесь. Ваше имя?

— Это тот, кого ждали, — вырвалось мастер Корк.

— Меня зовут Айт, — лаконично ответил инженер, не обращая внимания на предостерегающие знаки своего «пастыря».

— Айт — свет… — задумчиво повторил профессор. — Красивое имя! И вам не жалко будет сменить его на какое-то другое?

— Я готов ко всему, господин профессор! — горячо прошептал инженер.

— Это правда? — недоверчиво покачал головой старик. — Мистер Корк, вы свободны.

Когда Корк вышел, профессор сел ближе и повторил свой вопрос:

— Это правда?.. А вы знаете, что вас ждет?

— Я готов умереть, если это будет нужно.

— Ну, это не самое страшное! — профессор снял домашний колпак и забавно наморщил нос. — Есть вещь далеко страшнее смерти — старость! — он порывисто протянул к Айта сухую, дряблую руку. — Согласны ли вы иметь такие искалеченные руки немощного старика?.. Согласны ли вы потерять силу мышц, зубы, сон и аппетит?.. Согласны ли вы иметь смелый, энергичный дух в полуразрушенном теле, которое уже не способно ни к чему?

— Да, согласен! — хрипло выговорил Айт.

Он еще не знал, к чему ведет профессор. Нарисованная картина была настолько страшной, что даже мороз пробежал за спиной. Айт представил себя таким рядом с юной цветущей красавицей Мэй! Ни одна любовь не выдержала бы такого испытания.

Он рассуждал так, будто его ждала любимая, будто надеялся на счастье. Но Мэй предала его, продалась. Ее купил мистер Кейз-Ол, как покупают скотину…

— Согласен, господин профессор. Но это — шутка? Что я должен делать?

— Это не шутка… — с глубокой грустью сказал старик. — Есть только одно средство, с помощью которого можно пробраться к крепости Кейз-Ола: превратиться в одного из его прислужников. Сейчас представилась удобная возможность — заболел старый Псойс, личный лакей мистера Кейз-Ола. Он настоящий пес в человеческом обличье, вымуштрованное до высшей степени существо, призвание которого — угождать хозяину. У Псойса воспаление мозга. Вылечить его нельзя. Но…

Профессор сделал такую длинную паузу, что Айт не выдержал:

— Говорите, профессор. Я начинаю понимать вашу мысль. Вы дадите мне каких-то лекарств, что сразу состарят мой организм и сделают меня похожим на Псойса?

— Нет, это было бы слишком сложно. Я просто… пересажу ваш мозг в черепную коробку больного…

Тут впервые Айта охватил настоящий ужас.

Превратиться в такого немощного старика, постоянно чувствовать, что живешь в чужом теле, отвратительном и гадком, словно засаленная одежда с чужого плеча…

— Господин профессор, — с болью прошептал Айт. — А нет ли какого другого пути, пусть даже в тысячу раз более болезненного, более приемлемого?

Профессор грустно покачал головой.

— Мне жаль вас, Айт, потому что вы напомнили мне моего бедного сына, который тоже погиб не зная за что. Слишком большую цену заплатили наши «пастыри» за ваше спасение! Если бы на самопожертвование согласился кто-то из них — я сделал бы ему операцию с удовольствием. Но они привыкли загребать жар чужими руками и находят для этого дураков, таких, как мы с вами… Вам еще жить да жить… Хотите, я избавлю вас и от полицаев Кейз-Ола, и от экзекуторов Братства?

— Нет, — тихо, но упрямо ответил Айт. — Я не ищу спасения, я хочу мести.

— Неужели Кейз-Ол должен вам так много, что за его мерзкую жизнь вы согласны отдать свою молодость?

— Да.

— Ладно… — профессор как будто даже разгневался. — Я сделаю вам операцию. Знайте: назад дороги не будет. Молодой мужчина Айт погибнет в тот миг, когда его мозг переселится в тело старого Псойса. Вы получите возможность отомстить, как сами захотите. Но вы должны отомстить и за моего сына.

— Его убили?

— Нет, он наложил на себя руки, когда взорвалась первая созданная им атомная бомба и уничтожила более ста тысяч мирных жителей Джапайи. В своем последнем письме он писал, что выпустил на свет дракона, который испепелит планету, и умолял не допустить начала Третьей всепирейской войны.

— Понимаю… — прошептал Айт.

Старик отвернулся, украдкой вытер слезы и уже сухо, сурово сказал:

— Убить Кейз-Ола мало. Вы должны преградить путь войне, понятно? Только с этим условием я возьму грех на свою душу.

— Я согласен, — коротко ответил Айт.

Несколько следующих дней промчались для него молниеносно. Он ел, спал, глотал лекарства, сносил всякие обследования. Не было никаких мыслей, ничто его не беспокоило, ничто не радовало.

И только последний миг запомнился ему ярко: он лежит на операционном столе, задыхается от тяжелого запаха наркоза и шепчет жаждущими губами:

— Мэй… Дорогая моя… Я тебя любил…

Экзамен на Псойса сдан

Прошло уже несколько секунд с того времени, как Павел нажал на кнопку биоскопа, а мгла на экранчике не рассеивалась. Она только медленно собиралась в густые пятна, которые сверкали, как черный туман.

Приторно пахло какими-то лекарствами. Невыносимо болела голова, будто ее ритмично поливали растопленным свинцом накрест через темя.

И вот пятна стали более четкими. Четко проступила темная рамка зеркала. А в следующее мгновение вырисовалось морщинистое лицо, которое зловеще улыбалось беззубым ртом.

Сколько прошло времени?.. Декада?.. Вечность?

Это было нечто среднее между жизнью и смертью — существование без осмысления самого себя и окружающего. Волна за волной наползало горячее марево, которое поглощало, разжевывало, затем, насытившись, неторопливо выплевывало немощное тело, и тогда в мозгу вяло шевелилась расплывчатая мысль: я еще жив… я еще существую… А сразу же потом снова наваливался мрак, и все начиналось вновь.

Периоды прояснения сознания становились все длиннее. Айт уже осознавал сам себя и пытался понять, где он и что с ним произошло. Однако, даже малейшая попытка думать приносила невыносимые муки: голова болела так, будто ее поливали расплавленным свинцом. Это была такая пронзительная, острая боль, что Айт не выдерживал. Он кричал, порывался куда-то бежать, что-то делать, но тело ему не подчинялось. Потом кто-то подходил к нему, раздавались какие-то непонятные звуки, и наступал благодатный покой.

Айт спал, спал и спал. С каждым следующим пробуждением к нему возвращалась какая-то доля жизнеспособности. Легче дышалось. Постепенно возобновлялись слух и зрение. Теряли свою остроту головные боли. Уже не хрипение и стоны срывались с уст, а какое-то подобие осмысленной речи. Но ему не давали говорить, не позволяли двинуться. Укол снотворного — и сразу приятная нега расползается по всему телу, наступает блаженное забвение.

Так продолжалось долго, очень долго. И вот сегодня Айт впервые проснулся с ясным сознанием. С великим трудом, приподнялся на кровати. Осмотрелся вокруг.

Удивительная метаморфоза произошла со всем окружающим его миром. Изменились размеры знакомых вещей, и сами они стали поразительно чужими. Белое приобрело неприятный желтоватый оттенок, синее превратилось в грязно-голубое. Контуры предметов потеряли свою четкость. Звуки долетали приглушенно, как из погреба.

Айт взглянул на свои руки. Ужас! Что с ними произошло?! И это не его руки — мертвенно-синие, тоненькие, обтянутые прозрачной блестящей кожей…

И тут страшное воспоминание пронзило мозг: ЭТО произошло!

Глаза наткнулись на зеркальце на краю тумбочки. Рука потянулась, чтобы схватить его, но мышцы не повиновались. Тогда Айт подполз ближе, глянул в зеркальную поверхность. Перед ним вырисовалось морщинистое лицо, которое зловеще улыбалось беззубым ртом.

— Итак, это я, — раздался незнакомый скрипучий голос. — Я, Псойс…

Он в отчаянии схватился за голову, пошатнулся. Тумбочка качнулась, зеркальце упало вниз, разлетелось на осколки.

Старик, обхватив голову, застонал.

Он долго лежал, закрыв глаза, и, отгоняя от себя все мысли, прислушивался к спазматическому дребезжанию чужого сердца, которое отныне стало его собственным.

Неизбежное произошло. Возврата нет. Так пусть не будет ни боли, ни сожаления. Надо жить, надо существовать.

— Псойс… — повторил Айт, вставая. — Ну, пусть будет так.

Айт сполз с кровати, попробовал встать на ноги — и упал. Мало того, что мышцы у старика были истощены долгой болезнью, — они еще и сопротивлялись чужому мозгу. Только нет — будете повиноваться, будете!.. Вот так… Вот так… Сначала — на четырех… Потом — держась за стену… За стул…

Айт чувствовал жгучую ненависть к этому непослушному, по-настоящему чужому телу. Суставы сгибались неохотно, словно в них понабивался песок. Не удавалось выпрямить сгорбленную спину. Бессмысленно болтались неуклюжие руки. Все коробило, все раздражало, но именно это и подстегивало волю, мобилизовывало сознание.

Через час он уже смог самостоятельно пройти через всю комнату. Но это всего лишь несколько шагов… Сейчас надо ходить и ходить, пока с ног не будешь падать!

— Пусть будет так… — он открыл дверь и пошел по коридору.

Навстречу двигалась группа людей в сверкающих белых комбинезонах. Тот, что шел впереди, вдруг ускорил движение и закричал:

— Господин Псойс! Вам же нельзя вставать с кровати! Покорнейше прошу, вернитесь в палату!

«Вот я и на ногах, профессор! — с горечью подумал Айт. — И вы теперь сможете гордиться перед коллегами титулом победителя смерти. Старый Псойс воскрес из мертвых — поэтому, смотрите на него!»

Однако Лайн-Еу был отнюдь не в восторге. Он предупредительно помог больному прийти и, едва прикрыв дверь, зашипел:

— Вы что — с ума сошли? Или думаете, старый Псойс после операции будет носиться, словно юноша?!

— Господин профессор, — тихо оправдывался Айт, — я шел очень медленно…

— Медленно? — яростно переспросил Лайн-Еу. — А дрожали и подгибались ли у вас колени?.. Или хватались ли вы за сердце и за стены, чтобы не упасть?.. Или отвисала у вас челюсть? Или клонилась книзу голова?.. Именно так передвигался бы трухлявый Псойс, если бы ему вообще неизвестно зачем вздумалось выйти в коридор!.. Это может кончиться для вас трагически. А, кроме того, не забывайте: на каждом шагу — агенты Кейз-Ола. Достаточно малейшего подозрения, и все наши планы рухнут!.. Поняли?

— Понял, профессор… — грустно вздохнул Айт. — Я хотел вас порадовать, а оказалось…

—Ваш юный мозг все еще не покорился неизбежному, и требует от тела не присущего ему напряжения. Прошу, сдерживайте себя. Я привез вас сюда совсем не для лечебных процедур. Слава Солнцам, все кончилось хорошо!.. А вы в течение ближайших двух-трех декад будете изучать жизнь камердинера мистера Кейз-Ола, и будете привыкать вести себя так, как это подобает старому человеку. Первый сеанс начнем сегодня же вечером.

Это было очень сложное дело — учиться тому, что приходит с годами, постепенно: осторожности, которой пожилой человек защищает свои ревматические ноги от сквозняка и ударов, неуверенности движений, которая появляется вследствие потери мышцами прежней эластичности и упругости; наконец, той ворчливости и постоянной неудовлетворенности, которые являются ярким свидетельством болезненных сдвигов в организме, первыми признаками старости.

Дело облегчалось только тем, что перед Айтом день за днем, начиная с юношеских лет, пробегала вся жизнь Псойса.

Мистер Кейз-Ол не публиковал своих портретов и почти никогда не появлялся перед людьми, небезосновательно опасаясь за свою жизнь. Но, претендуя на одно из первейших мест в истории Пирейи, он фиксировал каждый свой шаг «для потомков». Автоматические киноаппараты фотографировали триллионера почти непрерывно, и в его дворцах было очень мало комнат, события в которых не легли бы четкими отпечатками на звуковую, цветную, стереоскопическую огнеупорную пленку.

Вездесущее Братство Сынов Двух Солнц каким-то образом похитила для копирования несколько частей этого документального фильма. Во многих кадрах фигурировал и камердинер Псойс. Он, правда, проскальзывал молчаливой тенью на втором плане, но Айт мог наглядно увидеть, как старился верный слуга, как его склоненная в поклоне спина со временем принимала форму дуги, его лицо все больше покрывалось морщинами, а во рту все меньше оставалось зубов.

Айт изучал те льстивые интонации, те вкрадчивые движения, которые появлялись у старика при встрече с хозяином, пытался запомнить расположение апартаментов, привычки и прихоти мистера Кейз-Ола, фиксировал в сознании самые главные события, ссылки на которые могли бы пригодиться в будущем.

Никогда, даже во время экзаменов в Технологическом колледже святого Эйра, Айту не приходилось работать так напряженно, как сейчас. И недаром же он был одним из тех, чье имя записано в Золотой книге колледжа. Его память, будучи даже немного ослаблена после тяжелой операции, впитывала все и ничего не теряла.

Эпизод за эпизодом изучал Айт жизнь камердинера мистера Кейз-Ола, а затем сдавал экзамен на Псойса острому на глаз Лайну.

Трех декад оказалось мало. Этот срок пришлось удвоить. Но если бы теперь Псойс воскрес из мертвых и увидел своего двойника, то и он, пожалуй, не заметил бы фальши.

— Ну, все! — сказал как-то вечером профессор. — Я сообщил, что вы выздоровели. Завтра вас заберут.

— Завтра… — прошептал Айт. — Не хочется расставаться, профессор… Я полюбил вас, как родного отца…

Несоответствие вида этого беззубого старика с содержанием произнесенных им слов была такой разительной, что для постороннего уха это признание прозвучало бы разве что как монолог бездарного шута из дешевого фарса. Но профессор Лайн скорбно покачал головой и вздохнул.

— Я боюсь самого страшного, профессор: а что, если одряхлеет мой мозг и ненависть к Кейз-Олу погаснет?.. Возврата нет, поэтому буду вполне откровенен: с каждым днем во мне растет убеждение, что я пошел неверным путем. Так, я уничтожу Кейз-Ола. А назавтра появится его отпрыск, и все будет, как и до этого… Откуда такая безнадежность, профессор?.. Может, это уже действительно наступает старость души?

— Дорогой мой, это наступает зрелость. Зрелость мысли, а не тела. Я понимаю ваше состояние, потому что и сам некогда бунтовал, как и вы, метался в поисках верного пути. Черный балахон Братства утешал меня очень недолго. А потом… — Профессор досадливо махнул рукой и, помолчав немного, сказал уже другим тоном: — Не бойтесь старости — она наступит для вас нескоро. Вам следует опасаться противного — омоложение организма. И первые признаки этого процесса уже появились. Вы замечаете, что на вашей лысине пробиваются волосы?

— Да неужели? — Айт вскочил и бросился к зеркалу.

— Псойс, на место! — крикнул Лайн-Еу. — Вы что, молодой человек?! При таком известии вы должны презрительно кхекнуть, осторожно потрогать лысину, потом кряхтя подняться, подойти к зеркалу и, даже увидев этот пепельный пушок, скептически покачать головой. Не забывайте, что за вами будут следить объективы киноаппаратов!

— Извините, профессор! — теперь уже настоящий Псойс тащился по комнате. Имитация была столь совершенной, что Лайну даже жутко стало.

— Могу сообщить еще одну неприятную новость: сегодняшний рентген показал, что у вас скоро начнут прорезываться зубы. Очевидно, в вашем организме происходят те же процессы, что и в организме младенца.

— Эх-хе-хе, профессор… Где уже там зубы…

Казалось бы, и это было сыграно безупречно. Но профессор поморщился:

— Загасить блеск глаз, Псойс!

— А что же мне делать с молодостью, господин профессор? — отчаянно прошептал Айт.

— Ничего, дорогой, я приготовил вам лекарство… — Лайн-Еу вытащил из шкафа ящик. — Вот — жидкость для выведения волос… Это — мазь, которая даже лицо ребенка сделает морщинистым. А вот… — профессор нажал на боковую стену ящика и открыл потайное дно. — Это, видимо, вы знаете лучше, чем я.

Айт медленно наклонился к столу и заглянул в ящик. Там лежала миниатюрная радиостанция, немногим больше ладони руки.

— Спасибо, профессор! — радостно сказал Айт. — Для меня это будет самое лучшее лекарство от одиночества и тоски.

— Осторожнее пользуйтесь этими лекарствами, Айт! Даже и такой передатчик, как этот, можно запеленговать. Слушайте меня ежедневно в девяносто девять часов. Вас я буду называть «Сын». Отвечать мне не надо. Когда будет настоящая, острая необходимость, связи не будет некоторое время. Если же я буду молчать в течение десяти дней, знайте: со мной случилась беда. Не отвечайте ни на чей голос, ибо во всем мире есть только две такие радиостанции — их сконструировал мой покойный сын. Связь с вами я буду поддерживать не для Братства, а во имя своего сына.

Некоторое время сидели молча. Потом Лайн-Еу добавил:

— Айт, мы разговариваем с вами в последний раз. Хочу верить, что вы будете победителем, и мне еще придется поработать над тем, как вернуть вам украденную молодость. Но будем честны: в борьбе случается всякое… Может, вы дадите мне какое-нибудь поручение?.. Может, у вас есть отец, мать или любимая девушка, которым надо будет сказать хотя бы несколько слов?..

— Спасибо вам, профессор! — растроганно ответил Айт. — Нет у меня никого: ни отца, ни матери, ни любимой. Их забрал мистер Кейз-Ол. Были друзья… И они же и продали меня Кейз-Олу, помогли упечь на каторгу.

— Жаль, очень жаль! Ну что же, Айт, попрощаемся… Иди, «Сын», и помни: сейчас наступило такое время, когда одиночка может уничтожить и спасти миллионы людей!

Они обнялись и поцеловались, эти старики, а тогда младший с виду, но на самом деле старший втрое, быстро отвернулся и пошел из комнаты.

— Так… — сказал тот, что остался. — Ну, друг Айт, вот ты и попрощался со своей юностью, со своими надеждами… Возврата нет… Нет!

Он лег на диван, утопил взгляд в блестящий белый потолок. В памяти назойливо всплыл образ стройной золотоволосой девушки.

— Сгинь, сгинь, — прошептал Айт. — Ненавистная! Тебя Кейз-Ол купил, как скотину… Только нет, скот не знает, что ее продают. А ты продалась сама!

Он застонал, уткнулся лицом в подушку. Видение не исчезало, а становилось все ярче. Теперь Айт видел Мэй в розовом купальнике на высоком хрустальном постаменте. К девушке подходит толстогубый, дородный мужчина в золотистом наряде высшего слуги Кейз-Ола и цепляет ей на плечи пышный венок цветов… Сверкают лампы фоторепортеров. Стрекочут кинокамеры. Щелкают языком какие-то люди рядом с Айтом: «Да, это настоящая Царица красоты! Она сделает бизнес!»

…Это началось на следующий день после их путешествия к Синему водопаду. На свидание Мэй прибежала радостная, взволнованная. Она получила сообщение, что главный уполномоченный мистера Кейз-Ола рассмотрел ее фотографии и предоставляет ей возможность принять участие сразу в последнем туре конкурса красавиц.

— Какие фотографии?.. Какой конкурс? — удивился Айт.

— Разве ты не помнишь? — засмеялась Мэй. — Ведь декаду назад я твердила тебе об этом весь вечер.

Нет, он не помнил. Но теперь до него дошел страшный смысл услышанного: Мэй согласилась позировать перед всем миром полуголой, надеясь получить эфемерный титул Царицы красоты.

— Зачем это, Мэй?

Она обвила руками его шею, игриво прижалась щекой к щеке.

— А разве ты не хотел бы, чтобы тебя любила Царица красоты?

— Ты для меня и так лучшая в мире! Я люблю тебя без всяких титулов, и всегда буду любить!.. Мэй, не надо…

Она шутливо начала хлопать его ладонью по губам:

— Ты — рабовладелец-собственник! Ты эгоист!.. А я самолюбивая… И буду делать, что хочу!

— Мэй, перестань! — Айт отстранился и встал. — Я не позволю тебе, потому что ты сама не знаешь, к чему это приведет!

— Не знаю?.. — Мэй взглянула на него странно, остро. — Нет, Айт, очень, очень хорошо знаю!.. А впрочем… — она улыбнулась и снова стала озорной девчонкой. — Айт, ну, милый, я хочу мороженого, я не хочу ссориться… Ну, поцелуй меня!

Он, конечно, не выдержал. Остаток дня они провели так чудесно, что Айту разговор о конкурс красавиц стал казаться новогодней шуткой любимой. Но когда, уже прощаясь, он рассказал, что заканчивает конструирование автоматического слуги для мистера Кейз-Ола, Мэй, казалось, без всякого логического связи сказала:

— Так не забудь, Айт: последний тур конкурса послезавтра. Думаю, что сумею достать для тебя билет.

Он ничего не ответил, потупился и пошел прочь.

На следующий день на свидание Мэй не пришла, зато прислала билет на центральное место второго ряда партера Зала конкурсов. Айт со зла смял ту плотную бумажку, за которую не один из богатых стариков заплатил бы сотню дайлеров, хотел выбросить, но потом передумал: нет, надо пойти. Пойти, чтобы защитить Мэй в случае необходимости, взять ее стыд на свои плечи.

Айт смотрел, как одна за другой выходили на хрустальный пьедестал самые красивые девушки страны. Черноволосые, белокурые, высокие, низкие — они были все разные. На них были разные купальники, их даже освещали по-разному, чтобы продемонстрировать каждую в лучшем виде. Все они манерными позами, прерывистым дыханием, выразительными взглядами умоляли, убеждали, приказывали: «Нажмите на кнопку перед креслом! Признайте, что я самая красивая в мире!»

Только редко кто нажимал на эту кнопку. 40, 50, больше 60 — такие числа выскакивали на табло подсчета голосов. И суммы, которые звучали в зале, были невысокими: пять тысяч, семь тысяч, десять тысяч.

«Товар» продавался с аукциона: кто больше даст, тот и имеет право на девушку, которая только что демонстрировалась. Конечно, в благословенной Монии торговля людьми запрещалась, и официально это называлось «найм на работу». И все, а особенно претендентки на звание Царицы красоты, знали, что тут, в этом зале, продается молодость и девичья честь.

«Эта самая красивая!» — кричал Айт, каждый раз нажимая на кнопку. Каждой из девушек он желал занять первое место, за каждую из них агитировал соседей. Но те равнодушно отмахивались, потому что были постоянными зрителями конкурсов и знали, что привлекательных девушек покажут в конце.

Действительно, каждая из новых претенденток была все красивее и красивее. 100… 200… 300 — вспыхивало на световой таблице, и одновременно неслось:

— Для мистера Опе нужна личная стенографистка. Пятьдесят тысяч дайлеров. Кто больше?

— Мистер Плаун. Должность актрисы домашнего театра. Шестьдесят тысяч. Кто больше?

Проходили девушка за девушкой. Цены перескочили уже за сто тысяч… Но где же Мэй?

Когда, наконец, Мэй появилась, в зале повисла тишина, и Айт понял: это — она, Царица красоты.

Юноша едва узнал любимую. Это была какая-то чужая, незнакомая женщина, гордая и холодная, как совершенные мраморные статуи периода Расцвета Пирейи.

Мэй так свободно, так непринужденно шла длинным просцениумом, будто в этом переполненном зале никого не было. Легко вспрыгнула на пьедестал. Глянула вниз, словно измерила взглядом глубину кажущегося водоема. Неторопливо сбросила розовый хитон из полупрозрачного шелка, скомкала его и швырнула прочь. Выпрямилась и, заложив руки за голову, загляделась куда-то вдаль, словно увидела там что-то очень хорошее, вспомнила что-то чрезвычайно светлое.

Несколько секунд длилась пауза. А потом зрители как сошли с ума. Свист, стук, возгласы слились в невообразимый шум — это монийцы выражали свое восхищение красотой.

Цифры на световом табло мчались все выше и выше… Вот ярко вспыхнуло — 1900. Это число держалось некоторое время, потом изменилось на 1901. Засиял изнутри хрустальный пьедестал. Вспыхнул в нем огненный венок.

Голос аукционера прозвучал теперь заискивающе, ласково:

— Мистер Кляй, государственный советник, предлагает Царице красоты должность личной секретарши. Вознаграждение — триста тысяч дайлеров годовых. Кто больше?

— Мистер Плайв-Ау, король пищевой промышленности, просит Царицу красоты занять должность партнерши для игры в теннис. Вознаграждение — четыреста тысяч дайлеров. Кто больше?

Айт охватил голову руками. Что это? Куда он попал? У него на глазах продают его возлюбленную?.. Нет, это безумие… Безумие!.. Почему ты не убегаешь, Мэй!?. Хочешь, чтобы за тебя заплатили подороже?.. Возьми жизнь любимого — дороже не заплатит никто!

— Мистер Ауляй — пятьсот тысяч дайлеров — раз, пятьсот тысяч дайлеров — два, — считал аукционер, поглядывая на экран. Он словно ожидал чего-то. И, действительно, звякнул звонок вызова. Аукционер немедленно склонился к слуховой трубке, а когда выпрямился — сказал тихо, почти шепотом:

— Мистер Кейз-Ол хотел бы пригласить Царицу красоты ежедневно обедать с ним. Вознаграждение — миллион дайлеров годовых… соглашается Царица красоты?

— Да, — небрежно ответила Мэй и выпрямилась, чтобы на нее могли надеть венок.

Пулей вылетел Айт из Зала конкурсов.

А потом эта встреча… Последняя, печальная встреча, хоть бы ее никогда не было!

Мэй пришла сама. Она улыбалась смущенно и испуганно, протянула руки для объятий. А у него кружилась голова от ярости и отчаяния, руки смыкались в кулаки.

— Уходи! — проговорил он мрачно, еле сдерживаясь.

— Айт, милый, я тебя люблю! Ой, если бы ты знал… — она обхватила голову руками. — Айт…

— Ты по собственной воле продалась Кейз-Ола?

— Да. То есть нет. Айт, умоляю тебя…

— И я умоляю. Последний раз. Откажись!

— Нет. Не могу… Не могу! Не могу!

— Тогда — прощай!

На его губы лег поцелуй — холодный, чужой. Дробно раздались шаги, и уже издалека раздался шепот:

— Жди меня, Айт!

…Стонет, корчится на диване госпиталя немощный беззубый дед. Только нет, это не дед, а юноша, одетый в маску старика.

— Любимая! — шепчет Айт. — Проклятая!.. Если бы ты погибла, я бы не так страдал!

Нет, она не погибла. Вон на столе газета, которую случайно оставил вчера профессор Лайн-Еу. На ее первой странице — улыбающаяся Мэй.

«Она счастлива! — кричат огромные буквы. — Мистер Кейз-Ол удвоил ей жалованье и подарил дворец в Рио-Айр».

— Будь ты проклята! — стонет Айт.

Вот он, Кейз-Ол!

Ровно в 16.75 утра 49 дня 10 месяца Пятнадцатого года Атомной эры перед клиникой профессора Лайн-Еу снизился вертолет, и Айт в последний раз пожал руку своему названному отцу.

Полет длился всего несколько минут. Потом машина нырнула в глубокий колодец между высокими стенами небоскреба. Айт вспомнил из кинофильма: именно здесь всегда приземляются вертолеты мистера Кейз-Ола.

Айта-Псойса встречала целая группа людей в золотистых комбинезонах высших прислужников. Они приветствовали его с молчаливой торжественностью, проявляя знаки высочайшего уважения: склонялись, протягивая руки назад. Но Айт не обратил на них никакого внимания, потому что хорошо запомнил, что Псойс вел себя с подчиненными именно так. И в душе инженера невольно нарастало возмущение. Накануне Шестнадцатого года Атомной эры увидеть то, что было во времена рабства!.. Какое неразумие!

Только один слуга кланялся, протягивая руки вперед. По большим красным ушам и характерному изгибу спины Айт узнал Свайна, Псойсового помощника.

— Разогнись, Свайн! — проскрипел Айт. — Скажи, как завтракал сегодня светлейший?

— Без аппетита, господин Псойс! — угодливо ответил Свайн.

— Плохо, — недовольно проворчал Псойс. — Придется тебя наказать.

— Господин Псойс, сжальтесь! Я не виноват… Светлейший готовился к совещанию, и сел за стол на пять минут позже положенного времени.

— Ну, ладно, — смилостивился Псойс. — Ты можешь быть свободным. Когда начинается совещание?

— В тридцать два часа в Зале Розовых Мечтаний.

— Гм, именно во время обеда…

— Светлейший предупредил, что обедать будет там.

— Гм, — повторил Псойс, — это очень плохо. Аппетит у него пропадет еще больше. Но… И иди, чего ты стал? Или нет, доведи меня до покоев. Я еще очень устаю.

Айт торжествовал: первый экзамен сдан успешно, и прибыл он сюда, кажется, вовремя.

Совещание!.. Какое может быть совещание?.. Если судить по увиденной кинохронике, мистер Кейз-Ол все дела решает самостоятельно. Лишь дважды за последние двадцать лет он созывал большие общие собрания миллионеров Монии — когда началась Вторая всепирейская война и после ее окончания.

Псойсу не подобало расспрашивать подчиненного о делах. Но тот не выдержал сам. Остановившись на одном из поворотов коридора, он сказал шепотом:

— Господин Псойс, состоится Совещание «мудрейших». Я думаю, мы начнем войну против Союза Коммунистических Государств.

— Не плети ерунды! — рявкнул Айт.

Свайн съежился и как-то недоверчиво, встревожено глянул на старика. Айт почувствовал, что промахнулся. Может, Псойс был гораздо интереснее и отреагировал бы на такое известие иначе?.. Однако исправлять ошибку было бы еще хуже. Айт отпустил Свайна и зашел в пышные покои, которые отныне неизвестно на какое время должны стать ему добровольной тюрьмой.

Чужое… Все чужое вокруг: стоптанные тапочки под кроватью, комбинезоны в большом шкафу, «Книга священного закона» на столе. А надо узнать эти вещи так, будто они действительно знакомы и любимы.

Айт поднял и внимательно осмотрел тапочки. Войлок на подошве стерлась неравномерно. Ага, Псойс немного волочил правую ногу. Это следует запомнить. А что же он читал?

«Книга священного закона» была развернута в разделе «Предсказание Иока». Посреди страницы чем-то острым — видимо, ногтем — подчеркнуто фразу: «И продал он сына своего, как продают скот на базаре, и забыл про него, потому что царь Менхо-Теп украл у него разум»…

— Гм, — прошептал Айт. — И он продал сына… А был ли у него сын?

Мелькнула мысль, что Псойс унес с собой в могилу такие тайны, которых не раскроешь ни за что. Можно быть похожим на него, подражать его голосу, походке, но эти внешние признаки отнюдь не раскрывали сущности слуги мистера Кейз-Ола. Имел ли Псойс какую-нибудь личную жизнь?

Айт снова и снова просматривал глазами страницу «Книги закона», чтобы понять тайный смысл мыслей старого лакея.

«Погоди… А эти строки действительно подчеркнул Псойс?»

И уже в следующее мгновение сомнение превратилось в уверенность: все вещи вокруг покрылись слоем пыли — видимо, Псойс запретил заходить в свои покои, — только эта страница книги была чистейшая.

«Так… так… — рассуждал Айт. — Кто-то зашел сюда вчера или сегодня, нашел и подчеркнул строки, которые должны были что-то напомнить Псойсу. Что именно?»

Айт листал книгу, пока не отыскал страницы, припорошенные пылью. И там ему сразу же бросились в глаза слова: «И сказал он, когда его вели на казнь: "Боже, сделай так, чтобы мой род не погиб, — отдай моему сыну те годы, которые ты забрал у меня…"»

— Интересно… Интересно… — мямлил Айт. — Снова упоминание о сыне… А «на казнь» следует понимать как «на операцию»?

Он интуитивно чувствовал, что ухватился за кончик очень важной ниточки, но куда она приведет — еще не мог понять. Ясно было одно: тайна старого Псойса известна еще кому-то, и это следует учитывать.

Странная вещь — после вчерашнего взрыва Айт словно окаменел. Еще два месяца назад каторжник БЦ-105 с трепетом мечтал о той минуте, когда попадет, наконец, во дворец Кейз-Ола и задушит своего врага собственными руками. А сейчас он стал холоден и спокоен.

Нет, ненависть не исчезла. Сначала она бурлила фонтанами пламени, потом плескалась в груди тяжелым расплавленным металлом и превратилась, наконец, в упругое, закаленное лезвие ножа.

Айт мог бы уничтожить Кейз-Ола хоть сегодня. Вот пистолет, с которым камердинер не расстается никогда. Но разве это кара?

Айт невольно вспомнил судебный фарс, который вычеркнул его из числа живых. О, те судьи решили наказать его достойно! Они знали, что каторга страшнее мгновенной смерти на электрическом стуле!

Да, Айт организовал покушение на Кейз-Ола.

То была действительно хитроумная месть — натравить на Кейз-Ола того, кто должен был стать его охранником и защитником — механического слугу.

Видимо, Кейз-Ол уже видел, что Псойс долго не протянет, поэтому заказал себе робота-автомата, который подчинялся бы словесным приказам.

Четыре группы инженеров института автоматики сконструировали для мистера Кейз-Ола целых четыре механических слуги. После самых суровых испытаний самой совершенной была признана конструкция молодого инженера Айта. И не удивительно: другие инженеры стремились к денежному вознаграждению, а Айт — к мести.

Его Эм — «Мыслитель» официально, а на самом деле «Мститель» — был покорен, как ребенок, и ласков, как теленок. Металл — мертв. Металл не может чувствовать, болеть, сопереживать. Но Айту порой казалось, что в электронном мозгу его Эма уже зарождаются настоящие человеческие мысли, настоящие хорошие порывы.

— Эм, иди сюда, — звал Айт.

И робот, осторожно переставляя тяжеленные ножищи, подходил и легонько касался руки: пришел, мол.

— Садись, Эм!

Робот приносил стул, садился на него медленно, словно боялся раздавить. Но это была только имитация движения человека — в этой самой позе Эм оставался и тогда, когда стул забирали.

— Мне тоскливо, Эм!

Вздыхая, робот подсовывался ближе, грустно склонял свою неуклюжую металлическую голову и начинал тихо рассказывать про далекие-далекие неведомые страны, где нет несчастья и бедствий. Из динамиков робота звучал записанный когда-то давно, еще на примитивном магнитофоне, голос матери, которая рассказывала эту сказочку Айту-ребенку. Слушая работа, Айт чувствовал, что у него перехватывает дыхание, а на глаза наворачиваются слезы.

— Эм, отомсти за все!.. Отомсти!

Робот замолкал, поворачивал к нему голову, будто действительно прислушивался, запоминал все услышанное, чтобы позже отомстить на всю мощность своих электромоторов.

Нет, он был неживой, этот Эм, и ему было безразлично, какие и чьи приказы выполнять — чтобы только микрофоны восприняли соответствующий сигнал-команду. Но память он имел совершенную: на барабанах его мозга было записано столько, что конкурировать с ним мог мозг не всякого живого человека.

И вот утром того дня, когда «Мстителя» должны были забрать к дворцу мистера Кейз-Ола, на эти барабаны рядом с магнитофонными записями всех возможных команд, которые соизволит подать триллионер, лег короткий сигнал: «Действие!»

Достаточно было бы Кейз-Олу произнести перед роботом это слово — и автоматы сработали бы в одном, вполне определенном направлении: Эм бросился бы на триллионера и раздавил бы его в своих объятиях.

Видимо, так и случилось бы, если бы Айт был хитрее, а Кейз-Ол — глупее. Но триллионер не хотел рисковать жизнью при встрече с непроверенным слугой. Он приказал включить магнитофон: пусть для эксперимента машина командует машине.

И машина скомандовала. «Мститель» бросился на нее и раздавил ее стальными лапами…

А на следующее утро начался суд над Айтом. Его помощники из инженерной группы не только не пробовали спасать своего товарища, а, наоборот, топили его.

Да он и не обижался: что же, они защищали свои шкуры.

«Свидетель» Эм стоял в запертой камере — судьи опасались, чтобы он не совершил дебоша и не поубивал их… Дураки! Эм знал только одного адресата своей безудержной ненависти. Но он помнил еще одну команду, смертельную для существования его как сложного электронно-вычислительного устройства: «Погибни, Эм!»

Достаточно Айту произнести эти слова хотя бы шепотом, и взорвутся тротиловые патроны, спрятанные в мозгу робота. «Свидетель» не засвидетельствовал бы против того, кто его создал.

Но Айт не спешил. Приговор был ясен и без суда. А увидеть безупречную реакцию «Мстителя» на ненавистный голос Кейз-Ола — аж на душе полегчает.

— …И, наконец, самый последний, зато самый убедительный довод, — медленно тянул прокурор, — электронно-вычислительное устройство Эм, сконструированное подсудимым… Прошу, включите магнитофон с записью голоса уважаемого мистера Кейз-Ола.

— Ну, милый, ну! — шептал Айт. — Встань!

И Эм поднялся. Он раздавил магнитофон, как раздавил бы Айт своего врага… если бы мог это сделать.

— Обратите внимание, господа судьи, это — не случайное нарушение того, что называется режимом работы электронно-вычислительного устройства. Это…

Еще долго и нудно говорил прокурор. Затем судьи куда-то ходили. И, наконец, прозвучали слова приговора: «Пожизненная каторга».

Айт выслушал почти спокойно. Обернулся к «Мстителю».

— Встань, Эм!

Робот вскочил.

— Поклонись мне в ноги!

— Заткните ему рот! — заорал судья. — Тащите его вон!

Но пока добежали жандармы, Айт успел подать и последнюю команду:

— Погибни, Эм!

Глухо грохнул взрыв. Эм склонился и замер. Он так и остался стоять ниц перед своим создателем, как и должна вести себя машина перед человеком.

…Айт взглянул на часы и поднялся с дивана.

— Жаль мне тебя, дружище Эм!.. Жаль!.. Ну, пусть будет так.

Он внимательно проверил свой пистолет. Десять пуль — десять смертей. Берегитесь, мистер Кейз-Ол!

Еще некоторое время Айт изучал то, что должен был бы знать в совершенстве, а ровно в час тридцать девяносто девять минут взял из рук главного повара опломбированный кейс с обедом для мистера Кейз-Ола и тихо проскользнул через небольшие дверцы в огромный зал, украшенный самоцветами.

Там было полно людей. Они сидели и полулежали в креслах и на диванах, внимательно слушали невзрачного мужчину, который стоял возле стола, заваленного бумагами.

Айт бросил на присутствующих молниеносный озабоченный взгляд: где мистер Кейз-Ол? Его образ въелся в память. Но среди этого месива красных и желтых, одутловатых и костлявых лиц «хозяина» надо найти сразу.

Вон тот, что лежит в кресле, высоко задрав ноги, с затылка очень похож на Кейз-Ола… Может, направиться именно туда?.. Нет, «светлейший» не из таких! Рядом с другими он сидеть не будет!

Почти подсознательно Айт сделал еще несколько шагов и увидел нишу, в которой на удобном мягком кресле сидел богатейший человек Монии.

Мистер Кейз-Ол был одет в домашний комбинезон из легкой серой ткани и казался значительно моложе, чем был на самом деле. Его темные пронзительные глаза медленно перебегали с одного лица на другое, а лоб хмурился.

— Ты опоздал на минуту! — сказал он тихо, не поворачивая головы.

Айт молча поклонился, поставил на стол опломбированный кейс и стал за спиной триллионера.

Айт был настолько занят тем, чтобы правильно сыграть роль Псойса, что сначала даже не видел ничего вокруг. Но вот он справился с собой.

— Ладно, — послышался басовитый уверенный голос. — Война?.. Пусть будет так! Но где гарантия, что от атомных и водородных бомб не погибнем и мы, носители высокого звания мудрейших?

С неожиданной живостью Кейз-Ол встал и сказал громко:

— Такая гарантия есть!.. Мой господин советник, прошу рассказать мудрейшим про остров Праздника, об Урании, которая призвана спасти цивилизацию Пирейи!

— Урания? — еле слышно прошептал Айт.

Остров спасения

Нет, не зря не удержался Айт! То слово, которое он повторил, было для него таким же ненавистным, как и сам Кейз-Ол.

…Среди Бушующего океана, в стороне от главных морских путей и линий воздушного сообщения, лежит крошечный островок Праздника, названный так одним из древних мореходов Пирейи в честь старинного праздника Двух Солнц.

Вряд ли можно найти еще где-то на планете такой неповторимо строгий вид, как на этом клочке суши. На острове нет ни одного источника, никогда не выпадают дожди, и только изредка жаждущее камни увлажняет роса. Росли на островке колючие мхи и гвианы — полурастения-полуживотные, которые питаются насекомыми, птичками, водорослями и рыбой, которую закидывает на огромную высоту прибой Бурного океана.

Когда-то это был один из самых красивых и наиболее оживленных уголков Пирейи. Восемнадцать тысяч лет назад, перед Великой катастрофой, которая перекроила лицо планеты, остров Праздника лежал в умеренной полосе и был одной из гор огромного континента. Именно здесь жило могучее племя рапануров, которое на то время по своему развитию стояли гораздо выше всех других народов Пирейи.

Теперь о рапанурах и их государстве напоминают только колоссальные фигуры из черного камня, что хмуро смотрят на океан с многочисленных террас островка.

Долго не могли разгадать тайну тех фигур. Казалось бы, зачем рапанурам, которые не знали даже самых простых машин, обтесывать эти гигантские каменные глыбы, да еще и перетаскать в самые труднодоступные места?

Оказалось, что рапануры таким образом «воевали» с океаном, который методично и неумолимо пожирал их землю. Вследствие тектонических процессов континент начал оседать. Вода затапливала поля и леса, разрушала селения, а рапануры, покорные жрецам, вместо того, чтобы защищаться от наступления моря дамбами или переселиться на другой континент, вытесывали каменных идолов. Наконец, от континента остался один небольшой остров, и тогда рапануры…

Но про этот период жизни древнего народа нам неизвестно ничего. Исследования прервались неожиданным, обидным образом: мистер Кейз-Ол купил этот островок и запретил кому-либо туда появляться.

Сначала это была только прихоть триллионера, однако после окончания Второй всепирейской войны, когда в Союз Коммунистических Государств соединились все страны Континентального полушария, — мистер Кейз-Ол решил позаботиться о надежном пристанище для себя. Остров Праздника с этой точки зрения был именно тем, что ему было нужно.

Купленная богачом каменная скала посреди океана была лишь воротами в другую, не признанную никем подземную страну. Один из монийских геологов, Стун-Ай, случайно узнал, что через весь островок тянутся прорытые островитянами коридоры и тоннели. Некоторые из них наклонно шли до дна океана на огромные расстояния, и вели к пещерам, где, если судить по данным микроскопического анализа, когда-то были огромные запасы пищи, одежды, сырья.

Видимо, рапанурские богачи очень долго готовились к страшному «концу света», надеясь пересидеть тут лихое время. Что-то помешало им осуществить свой замысел. Может, землетрясением завалило вход в катакомбы, а может, наступление моря был слишком стремительным. Во всяком случае, геолог Стун-Ай наталкивался на скелеты в кандалах в незаконченных штольнях. То, пожалуй, были останки рабов-строителей.

Стун-Ай сделал очень большое открытие. Именно он мог бы провозгласить на всю Пирейю, что история рапануров, наконец, выяснена до конца. Но его соблазнило богатство. Вместо того, чтобы опубликовать свое сообщение, Стун-Ай продал его Кейз-Олу.

Триллионер щедро вознаградил молодого ученого. Он дал ему чековую книжку на десять миллионов дайлеров, присвоил титул научного советника и упрятал Стун-Айя в открытый им подземный мир. Геолог стал главным инженером грандиозного строительства в глубинах острова Праздники.

Штольни и галереи, пробитые рабами восемнадцать тысяч лет назад, с честью выдержали экзамен. Однако мистер Кейз-Ол приказал укрепить свою будущую столицу еще сильнее. Бесчисленные мастера специальными машинами заливали расплавленной смесью камня и металла стены расширенных и спрямленных коридоров, пробивали новые туннели, расширяли и без того огромные залы, хранилища и пещеры. Вместе с тем заполнялись все отверстия и пустоты над подземным городом. Даже если бы остров Праздника вовсе был стерт с лица планеты, городу, который залегал под ним, не был бы причинен никакой ущерб. Вход в Уранию, как назвал этот город Кейз-Ол в честь всемогущего атома урана, лежал на океанском дне, и достичь его можно было только на подводной лодке.

Пусть вокруг острова Праздника с космическим грохотом взрываются атомные и водородные бомбы, пусть высохнут океаны и испарится с планеты воздух, пусть, в конце концов, сама Пирейя вырвется из плена обоих Солнц и полетит во Вселенную — Урания, а с ней и мистер Кейз-Ол, должны будут остаться невредимыми!

Все предусмотрено, все взвешенно. Урания будет иметь десятки тысяч тонн чистейшего ядерного горючего, важнейшие химические соединения будут помещены в цистерны такого размера, что в них свободно может плавать подводная лодка; будут установлены огромные холодильники, где при нужной температуре будут храниться миллиарды оплодотворенных зародышей всех существ, которые живут на планете, биоинкубаторы, в которых эти существа будут выращиваться. Доверху будут наполнены металлами и разнообразными полезными ископаемыми огромные тоннельные отсеки. Укомплектована крупнейшая в мире библиотека и создан фонд изысканных кинофильмов. Собраны картины, посуда, инструменты. Наконец, будут оборудованы многочисленные, почти полностью автоматизированные фабрики и заводы.

Все предусмотрено, все взвешенно. Определено наибольшая и наименьшая численность населения Урании, запланировано регулирование рождаемости и уничтожение «излишних». Круговорот веществ должен воспроизводиться в Урании почти полностью. Это позволит ее населению жить совершенно изолированно от внешнего мира в течение многих тысяч лет.

Строительство проводилось в строжайшей тайне. Поставщики разнообразного оборудования и сырья, не доезжая до цели несколько сотен миль, перегружали свой груз на подводные лодки, те сбрасывали его в герметичных контейнерах у выхода одного из тоннелей — где-то очень далеко от главного входа.

Никто, кроме Стун-Айя, не знал плана подземного города. Только он один остался из тех, кто начинал строительство. Все остальные, попадая в Уранию, были обречены на уничтожение. Раз в три-четыре года весь персонал строительства полностью заменялся. Это происходило потому, что в заранее определенный мистером Кейз-Олом день Стун-Ай пускал в вентиляционную систему вполне достаточное количество нервно-паралитического газа. Смерть наступала так быстро, что ни один из заключенных не успевал написать и слова, чтобы предупредить своих преемников об ужасной опасности.

Казалось, никто никогда не мог бы узнать о существовании подземной столицы мистера Кейз-Ола. Однако уже давно ходили неясные слухи о загадочном строительство в глубинах Бушующего океана. Наконец, на весь мир прогремело слово «Урания». Первым, кто это слово услышал и бросил его в мир, был никому не известный подросток, по имени Айт.

Оно прозвучало для него под тихий шелест старинных бумаг во сне про искателей сокровищ.

— …Урания! Это такая каторга, которую бы не придумал, наверное, сам дьявол! Смотри, я совсем седой…

Айту мешает это шептание. Он прислушивается. Кажется, где-то грохнул выстрел. Может, пираты уже напали на корабль?

— …Это ничего, милый, ничего! Главное, что ты жив! Но что же это я? Ты, наверное, голодный?

— Потом, потом, дорогая! Нельзя терять ни минуты. Разбуди Айта. Я боюсь, чтобы мальчик не испугался.

Кто испугается, он, Айт?!. Подросток хватается за пистолет… и чувствует в своей руке теплую руку матери.

— Тс-с-с!..

Айт вскакивает с кровати, моргает спросонья глазами и вдруг столбенеет: перед ним самый любимый в мире человек, образец мужества, ума, силы…

— Отец! — кричит он, забыв про предостережение. — Отец, ты жив?!

Это вопрос лишний, бессмысленный, потому что он видит: да, жив. Но попробуйте-ка понять все в один миг, когда прямо над отцом висит его портрет в траурной рамке, а в ушах звучат тоскливые слова из сообщения «Электротехнической компании» мистера Кейз-Ола: «…погиб при испытании новой аппаратуры». И именно сегодня надо идти получать жалкую пенсию за погибшего отца.

— Да, живой!.. — отец прижимает Айта к груди. — Мальчик, как же ты вырос! Я, пожалуй, и не узнал бы тебя!.. Два года назад ты…

Но мать перебивает:

— Довольно, довольно, нельзя медлить.

Поднимается суматоха — семья бросает свой дом навсегда, надо забрать самое ценное.

Для Айта самым ценным кажется чемоданчик с портативным магнитофоном. Ведь он сделан собственными руками!.. Он торопливо засовывает в свободные уголки катушки с пленкой. Они такие дорогие. На одной из этих пленок записан даже голос отца!.. Но пленка так и не попадает в чемоданчик, как не попадают в мамину сумочку чековая книжка на триста дайлеров, золотое кольцо и другая мелочь, на которую можно было бы худо-бедно прожить несколько месяцев.

А потом сумасшедшая гонка ночью на автомашине. Ослепительные огни Дайлерстоуна. Нищий Броклайн. Крошечная комнатка на четырнадцатом этаже грязного отеля. Отец, который, кусая губы, нервно что-то пишет, перечеркивает и снова пишет. И мать, ее тихий голос: «Не надо, милый! Это ничего не поможет! Все они продались Кейз-Олу».

Все это произошло в одну-единственную ночь. На рассвете отец прочитал ему написанное, и у Айта волосы зашевелились на голове. Если бы об Урании рассказал кто-то другой, а не самый дорогой в мире человек, Айт не поверил бы. Какой ужас!

А отец рассказывал торопливо, словно знал, что ему осталось жить несколько часов.

— …Можно было бы написать трагический роман о том, как погибали мои товарищи, чтобы дать мне возможность убежать… Я поклялся рассказать всему миру о тайне Кейз-Ола! Айт, дорогой, — все может случиться — запомни: надо уничтожить Кейз-Ола, этого бешеного пса! Я написал про самое главное. Орган Рабочей партии «Голос рабочего» — напечатает.

— Не надо, милый… — с тоскливой обреченностью повторяла мать. — Ну, хоть не подписывай своего имени!

— Нет, нет, дорогая!

Он все же не подписался. Но рукопись в редакцию понес сам. Айт больше не видел его.

Вечерние дайлерстоунские газеты, как всегда, сообщили о целом ряде происшествий. Покончил с собой неизвестный, выпрыгнувший из окна редакции газеты «Голос рабочего». Отравилась недоброкачественными консервами пожилая женщина в отеле «Комфорт». Полиция за различные преступления арестовала за день девятнадцать монийцев. Гангстеры убили четверых. И никто из читателей вечерних газет не знал, что в этом списке первыми были отец и мать Айта, и все те, кто хоть краешком глаза заглянул в опасную рукопись. Агенты Кейз-Ола оказались очень оперативными. Айт чудом остался жив. А впрочем, какое там чудо? Мать, видимо, знала, что ее ждет. Едва отец вышел, она послала Айта с вещами снять небольшую комнату где-то в противоположной части Дайлерстоуна. Она убедительно доказывала, что надо немедленно сменить квартиру, и Айт поверил ей… а потому и не увидел ее больше никогда.

День радости стал для Айта днем печали. В тот день кончилось его детство.

О, этот подросток хорошо напакостил Кейз-Олу! В течение многих месяцев каждое утро полицаи с проклятиями сдирали наклеенные на стенах наиболее оживленных улиц написанные еще неровным детским почерком листовки одинакового содержания — об Урании и о преступлениях, которые совершил Кейз-Ол против тысяч людей. В листовках приводились имена и цифры — ведь черновики отца и рукописи остались у Айта. «Миссис Ляйт, — писалось в одной из листовок, — Вейншин-стрит, 76. Ваш муж, инженер Ляйт, не погиб. Он работает электросварщиком в четырнадцатом туннеле Урании, передает вам это сообщение и умоляет спасти его. В доказательство того, что мы действительно говорим от его имени, приводим те ласкательные слова, которые известны только вам: "Мой цветочек". Миссис Ляйт, спасайте своего мужа».

Все, кто не похоронил своих умерших родных собственноручно, теперь надеялись встретиться с ними снова. На улицах Дайлерстоуна нередко происходили столкновения между женщинами и полицаями через эти листовки. Какие-то ушлые типы сумели использовать даже человеческое горе: они фотографировали Айтовы листовки, а затем продавали отпечатки за большие деньги.

Фотокопии попадали не только в руки мелких мошенников. Одна за другой они просачивались за границу, появлялись на страницах газет и в телевизионных передачах. Союз Коммунистических Государств в официальной ноте предложил правительству Монии выяснить статус острова Праздника и высказать свои соображения относительно сообщений в прессе. Перед Домом Конгрессов Монии и перед дворцом Кейз-Ола устраивались митинги.

И никто не мог бы даже предположить, что все это дело рук тихого, скромного и бедного подростка, слушателя подготовительных курсов Технологического колледжа — Айта, что жил в ночлежке.

Вскоре Айт исчерпал все факты и понял, что больше ничего сделать не может.

Острая тоска по отцу и матери уже прошла. Ненависть к Кейз-Олу осталась. Айт стал замкнут.

Нет, он был хорошим, веселым товарищем, который делился своими незначительными секретами и охотно слушал секреты других. Но о самом главном Айт не говорил никому. Он не хотел, чтобы кто-то даже случайно, неосторожным словом предал его, помешал бы осуществить мечту его жизни.

Ой, как хотелось Айту рассказать про все это Мэй! Горькие и печальные слова сами просились на язык. И если бы еще немного, если бы Мэй тоже была откровеннее, он не выдержал бы. Как хорошо, что этого не произошло! Мэй, видимо, не предала бы его, не побежала бы в полицию. Но даже сама мысль о том, что только ей одной, подлой, продажной, он раскрыл самые сокровенные тайники своего сердца, была бы невыносимой…

— Урания!.. — прошептал старик за плечами Кейз-Ола.

На сцену выходит женщина

Айт стоял за спиной вроде бы обычного немолодого человека, одетого в серый комбинезон из мягкой шерсти, смотрел на его затылок, покрытый тщательно приглаженными редкими седыми волосами, прислушивался к хрусту сочных фруктов в еще крепких, пожалуй, зубах, и не верил сам себе: неужели это действительно тот человек, у которого на совести больше преступлений, чем у самого отмороженного из гангстеров Монии?!

Выглядевший моложе своих лет, худощавый, с быстрыми умными темными глазами. Зеркала, поставленные в нише друг против друга, воспроизводили его фигуру в бесчисленном множестве отражений. Казалось, череда Кейз-Олов бесконечна… И за спиной каждого из них стоит Айт.

Айт сморгнул. Какая-то очень важная, чрезвычайно весомая мысль возникла в его мозгу, но еще не могла обрести четкость… Ряд Кейз-Олов, ряд Айтов… Достаточно Айту выхватить из кармана пистолет — и миллионы Айтов в зеркале сделают то же самое. Еще одно движение — и упадут, начнут корчиться в агонии все Кейз-Олы…

Айт взглянул в переполненный зал. Толстые и худые, бледные и румяные, низенькие и высокие, старые и молодые — все эти мудрые, то есть богатые, казались скроенными на один манер. Что изменилось бы, если бы тут, в нише, сидел не Кейз-Ол, а хотя бы вон тот отвратительный толстяк с красными выпученными губами вампира?.. Наверняка, у него тоже есть свой Айт, который хочет отомстить за смерть своего отца и матери, за похищенную возлюбленную, за истерзанную юность…

У Айта похолодело на душе. Он невольно приходил к выводу, которого так упорно избегал во время дискуссий с каторжанами-коммунистами на «Звезде Кейз-Ола» и с самим собой в последнее время: террор одиночек ничего не изменит в Монии, нужна единодушная решительная борьба миллионов людей против всей системы.

«Кейз-Ол» означает «Двенадцатый Желудок» на монийском языке. Этот человек в сером комбинезоне не только не стесняется своего некрасивого имени, а, наоборот, гордится им. Оно досталось ему в наследство еще от того пирата, который был прозван Желудком за свою невероятную алчность и обжорство.

Весь род Кейзов, не гнушаясь ничем, только и делал, что накапливал сокровища. И Кейз-Ол превзошел всех своих предков. Благодаря финансовым махинациям он стал самым богатым человеком Монии. Вторая всепирейская война, и особенно монополия на атомное и водородное оружие, увеличили его состояние до астрономической цифры… Теперь он хочет новой войны!

— Господин советник! — резкий голос Кейз-Ола прозвучал так неожиданно, что Айт вздрогнул. — Хватит предисловий! Думаю, не стоит напоминать всем то, что и так все знают.

— Да, светлейший! — советник перелистал несколько страниц и уже раскрыл рот, чтобы произнести первую фразу, как вдруг по залу прокатился шорох.

Смертельно побледнели и крепко вцепились в спинки кресел миллион Айтов в зеркалах. Покраснели и насупились миллион Кейз-Олов. Они смотрели куда-то в сторону, на то, чего еще не было видно никому. Но в следующее мгновение и Айты, и Кейз-Олы потускнели, а на их месте появилась женщина. Старик за спиной триллионера пошатнулся и закрыл глаза: это была Мэй.

— Псойс, — протянула она нараспев, — вы забыли, что я обедаю с мистером Кейз-Олом?

Царица красоты даже не взглянула на Айта, и это спасло его. Пока он опомнился и растянул губы в улыбке, как подобало Псойсу, отвечать уже не пришлось.

— Зачем вы пришли, Мэй?! — яростно зашипел Кейз-Ол. — Я предупреждал вас!

— О светлейший! — в голосе Мэй звучали насмешливые интонации. — Бедная Царица красоты не хочет лишиться должности, которая дает ей каких-то там два миллиона дайлеров в год! В подписанном мной контракте сказано дословно: «Обедать с мистером Кейз-Олом ежедневно».

— Сегодня можете не придерживаться этого пункта.

— Но я хочу есть! — возразила Мэй тоном обиженного ребенка. — Вы совершенно спокойно могли бы созвать совещание часом позже!

Мэй говорила громко, Кейз-Ол — еле слышно. А в зале царила тишина, словно все окаменели. Только злорадно сверкали глаза «мудрейших», и смеялись они про себя: ну, триллионер, ты нарочно назначил совещание на время обеда, чтобы унизить нас всех, так что же ты ответишь своей наложнице?!

Айт понял: Кейз-Ола не любят, не уважают, только боятся, и сейчас едва сдерживают насмешливый хохот, и злорадствовал вместе со всеми.

Но вот рука Мэй вкрадчиво потянулась к руке триллионера, ласково тронула, задержалась… Прозвучал шепот, такой тихий, что Айт с трудом разбирал слова:

— Ну, милый, ну, простите. Я не учла… Неужели вы не понимаете, что я теперь уже не могу уйти!.. Или вы хотите, чтобы надо мной смеялись ваши глупые мудрецы?!

Пушистая кошечка ластилась, мурчала, нежно-нежно шевелила своей мягкой лапкой… А у Айта в ушах звучало прощальное, почти с такими самыми интонациями сказанное ею: «Айт, ну, милый, я хочу мороженого, я не хочу ссориться… ну, поцелуй меня!»

— Продолжайте, господин советник! — сухо сказал Кейз-Ол и едва заметно качнул головой Айту. Айт понял: любовница победила, триллионер признал свое поражение. Надо принести для этой мерзавки обед.

Тихо, неслышно выскользнул Айт из зала. О, Мэй, оказывается, была предусмотрительной и знала, чем кончится дело: хорошенькая горничная уже ждала под дверью с опломбированным кейсом с обедом в руках. И это разозлило Айта до крайности. Подлая! Она рассчитывает наперед каждый свой шаг! Она использует свою непобедимую красоту как отмычку ко всем дверям…

Буря бушевала в его душе, но на лице не шелохнулась ни одна морщина. Держись, друг Айт, держись! Твое время еще впереди!

Он вернулся в зал, когда немного успокоился. Самая тяжелая минута испытаний осталась позади. Теперь его уже не смутит ни взгляд, ни голос Царицы красоты.

Впервые в жизни Айт смотрел на ту, которую когда-то безумно любил, глазами постороннего человека, строгого судьи.

Невероятно красивая! Но в чем заключается прелесть этой женщины, трудно было сказать. Маленькая головка в золотой короне пышных кудрей кажется вырезанной из розового мрамора. Кружева выреза кипенно-белого легкого платья обрамляют высокую грудь, как пена морского прибоя. Неосязаемо текут линии обнаженных плеч, постепенно переходя в формы безупречных рук. Капелькой утренней росы сверкает бриллиант перстенька на миниатюрном пальчике.

Ее тело было прекрасным. И если бы кто-нибудь скопировал его в мраморе — оно бы только поражало, но не захватывало. Ему бы не хватало того, что делало Мэй настоящей Царицей красоты, вдохновения.

Айт очень хорошо знал Мэй. И поэтому сама мысль о том, что эта женщина вероломная, как кошка, хитрая, как лиса, казалась ему кощунственной. Голубые глаза были мечтательными-мечтательными — ну, просто озерца среди леса, которые пьют, пьют синеву неба и никак не могут напиться. Темные бровки ни на миг не оставались в покое: то сойдутся озабоченно — а что там говорит господин советник? — то выровняются, вздрогнут слегка — ведь мистер Кейз-Ол все еще сердится! А розовые губы то улыбаются растерянно и жалобно Кейз-Олу, то собираются в презрительную гримасу, обращенную к «наимудрейшим».

«Актриса! — с глухой яростью думает Айт. — Непревзойденная актриса!.. Какую же ты роль решила сыграть?»

Нет, это не та Мэй, которая с детским упрямством тянула Айта к Синему водопаду напрямик, «коротким путем», а потом, когда они заблудились, испугалась и притихла. Не та, что брела, как пьяная, весенним новогодним лесом и шептала: «Люблю! Люблю весну, люблю жизнь, люблю тебя!» Не та, что стояла на хрустальном пьедестале, соблазнительная и недостижимая в своем непостижимом превосходстве перед грязной толпой. И не та, что с мукой простонала: «Не могу!.. Не могу!.. Жди меня, Айт!»

Когда Мэй была сама собой? Никогда? Всегда? Айт не мог понять этого. Сейчас она казалась просто послушной любовницей мистера Кейз-Ола, которая, чтобы угодить разгневанному повелителю, готова сидеть тихонько, как мышка, и делать вид, что ее очень интересует то, о чем толкует господин советник.

«Нет, нет, довольно! — уговаривает себя Айт. — Так можно сойти с ума!»

Ему удалось, наконец, переключить свое внимание. И те цифры, которые до сих пор проходили мимо ушей, вдруг вспыхнули перед глазами, встряхнули все тело, попали в сердце.

— …Две тысячи атомных и тысяча триста водородных бомб будут сброшены на территорию Союза Коммунистических Государств в течение пяти минут. Вся территория СКГ вследствие радиоактивного заражения станет непригодной для жизни на несколько лет. Дополнительные бомбардировки бактериологическими и химическими ракетами дальнего действия закончат благородное дело истребления коммунистической нечисти…

Айт с ужасом взглянул на Мэй. Он ожидал увидеть на ее лице хотя бы намек на отвращение, ведь ее никогда не привлекали убийства и войны.

Но Мэй только сделала гримаску: какие неприятные, страшные вещи говорит господин советник, и зевнула, прикрыв ладошкой рот.

«Люблю весну… — звучало в ушах Айта. — Люблю жизнь…»

Его рука медленно опустилась в карман комбинезона, нащупала граненую ручку пистолета…

Нет, позже. Сейчас надо узнать, что же задумал Кейз-Ол.

— …Как нам известно, что и коммунисты смогут ответить на удар атомными бомбардировками Монии. Исходя из этих соображений, и была построена на острове Праздника неприступная крепость Урания…

Кейз-Ол мог начать войну в любое мгновение. У него не было солдат, но он имел армию инженеров и техников, армаду межконтинентальных ракет. Кейз-Ол не был президентом Монии, но и президент, и сенаторы конгресса, его наемники, покорно исполнят любой, какой угодно приказ триллионера.

В истории Пирейи был случай, когда один император, умирая, приказал сжечь свою столицу и убить всех детей. Кейз-Ол задумал еще более страшное: уничтожить всех на планете. А сам он не хотел умирать. Урания должна была послужить для него убежищем.

Цифры и цифры: стоимость постройки Урании, ее вместимость, данные о запасах продовольствия и сырья, сведения об энергетических ресурсах.

Мистер Кейз-Ол не боялся раскрывать эти секреты. Числа достигали таких величин, что ни один из богачей, присутствующих на совещании, никогда не имел и малой толики того, что тратилось Кейз-Олом на Уранию.

«Мудрейших» эти числа ошеломляли. Но недаром каждый из них был большой акулой. Самые умные с нетерпением ждали, к чему же ведет речь Кейз-Ол. Триллионер филантропией не отличался. Когда он продает что-то, то сдерет за это втрое.

Айт видел, как в глазах почти всех «мудрейших» все сильнее разгорается огонь ненависти и ужаса. Эти хищники знали, что Кейз-Ол с ними считаться не будет. Триллионер считался, до некоторой степени, только с владельцем Всемонийского химического концерна мистером Хейл-Уфом и королем пищевой промышленности Плайв-Ау.

— …Вот таковы были затраты на постройку Урании, господа «наимудрейшие», и такие перспективы нам открываются.

Тщедушный советник вытер вспотевший лоб, выпил глоток оуе и украдкой взглянул на Кейз-Ола. Тот молча кивнул.

— Исходя из вышеприведенного, господа «мудрейшие», мистер Кейз-Ол предлагает вам приобрести акции Спасения и право стать членами Ассамблеи недосягаемых — высшего правительственного органа Урании, подотчетного только президенту, мистеру Кейз-Олу. Каждая акция стоит сто миллионов дайлеров, и дает ее владельцу право иметь одного ребенка и один голос в Ассамблее.

Стало непереносимо тихо.

«Вот оно что! — торопливо рассуждал Айт. — Монархия!.. Монархия Атомной эры, математически точная и неумолимая! Кейз-Ол хочет уничтожить всех и спасти несколько сотен самцов и самок человеческой породы, которые могут дать со временем начало новому населению Пирейи. Ведь ему было бы скучно одному. Кому нужны горы золота, россыпи алмазов, самые утонченные произведения искусства, если никто не будет любоваться ими, не будет завидовать их владельцу?.. Кроме того, он хочет иметь настоящую иерархическую лестницу, многоступенчатую социальную постройку, увенчанную монархом, на которого все должны смотреть снизу вверх… "Мудрейшие" и будут теми ступенями, по которым будет ходить Кейз-Ол».

Мгновенно поняли это и «наимудрейшие». Молчание длилось лишь несколько секунд, а потом поднялся невообразимый шум.

Те, чье состояние не превышало ста миллионов дайлеров, были действительно на положении обреченных. Отдать капитал за одну-единственную акцию — значило стать почти неимущим, спуститься чуть ли не до уровня нищего. Те же, что имели миллиарды, кипятились еще больше. До сих пор, объединяясь во временные группировки, они могли хоть немного сопротивляться слишком экспансивным действиям Кейз-Ола. Теперь он решил поставить на колени всех.

Прошла минута, вторая, третья — шум не стихал. Забыв про все правила хорошего тона и о своем высоком звании «мудрейших», миллионеры орали, размахивали руками, вскакивали с мест и бегали по залу.

И только трое сохраняли абсолютное спокойствие: мистер Кейз-Ол, который демонстративно следил за секундной стрелкой наручного хронометра; Царица красоты, которая поглядывала на разъяренных «мудрейших» с робким любопытством ребенка, который впервые попал в зоопарк; и неподвижный Айт, на которого каждый из присутствующих обращал столько же внимания, сколько и на мебель.

— Достаточно! — Кейз-Ол встал и поднял руку с часами. — Пять минут прошло.

Шум медленно стал стихать. А когда стало совсем тихо, Кейз-Ол сделал шаг вперед.

— Я вижу, уважаемые «мудрейшие» не согласны с моим предложением. Что ж, каждый деловой человек решает свои дела самостоятельно. Я больше не задерживаю вас. Но прошу принять во внимание: войну я начну, не предупреждая никого. И с той секунды, когда она начнется, цена акции Спасения возрастет в десять раз. Все!

Никто не пошевелился. Каждый знал, что Кейз-Ол не шутит.

— Я беру восемь акций! — воскликнул розовощекий толстяк, владелец заводов военной аппаратуры.

— Мне две акции! — просил фабрикант военного обмундирования.

— Мне одну… — хрипел табачный король.

Это были постоянные агенты Кейз-Ола, поэтому остальные «мудрейшие» восприняли их заявления равнодушно.

— Прошу слова, господа, — раздался звонкий голос.

Кейз-Ол дернулся и покраснел. Ошеломленно захлопали глазами «мудрейшие»: что за наглость?! С какого времени разрешается вмешиваться в дела всяким шлюхам?!

— Господа «мудрейшие», — Мэй встала, нахмурила бровки, — мистер Кейз-Ол забыл сказать о том, что акции можно оплачивать векселями со сроком оплаты через неделю после начала войны. Это дает вполне определенные гарантии. А насчет меня лично… — она вздохнула печально. — Я не имею ста миллионов дайлеров. Но я могу продать свой дворец на Рио-Айр… и составить с вами, мистер Хейл-Уф, после окончания срока контракта с мистером Кейз-Олом, новый контракт на ту сумму, которой не хватает до стоимости акции…

— Хватит, Мэй! — у Кейз-Ола затряслись руки, однако он еще сдерживал себя. — Сядьте!

— Но, светлейший… — Мэй послушно села и съежилась. — Но я хочу жить!

Кейз-Ол засопел и отвернулся.

— Я принимаю ваше предложение, Царица красоты! — насмешливо сказал король химии. — Однако утверждает ли мистер Кейз-Ол разъяснения о гарантиях?

И Кейз-Ола, и Мэй ощупывали четыре сотни глаз. Была в этих взглядах смертельная тоска, животный ужас, жгучая ненависть, испуганная надежда. Каждый из «мудрейших» мог бы сейчас присягнуть, что Кейз-Ол, как опытный режиссер, распределил роли заранее и выпустил на сцену любовницу именно тогда, когда запланировал.

— Я повторяю свой вопрос, — настаивал король химии. — Действительно ли можно рассчитаться векселями?

— Да! — сухо ответил Кейз-Ол.

— В таком случае, прошу считать за мной сто акций.

— За мной тоже, — неспешно сказал король пищевой промышленности.

Кейз-Ол победил. Достаточно было этим двум согласиться, чтобы другим не осталось ничего другого, как пойти следом.

Но Айт уже не слушал невеселой переклички голосов. Все глубже засовывая руку в карман, он смотрел в зеркало на тех двоих, что сидели перед ним.

Приговор провозглашен. Сын профессора Лайн-Еу покончил самоубийством, когда его атомная бомба уничтожила сто тысяч человек. Ты, женщина, узнала сейчас, что собираются уничтожить все человечество, и тебя обеспокоило только то, как добыть акцию для собственного спасения…

Медленно взводится пистолет в кармане комбинезона. Извлекать его не стоит: ствол почти упирается в спину Мэй.

В зеркале видно ее всю. Она даже не подозревает, что смерть стоит за плечами. Ой, как хочется воскликнуть сейчас: «Я — Айт. Ты погибнешь от моей руки!»

Айт закрыл глаза и нажал на курок.

Прошла секунда, вторая… Выстрела не было.

Страшная опустошенность заползла Айту в душу. Судьба? Не суждено? Но как это могло произойти? Ведь он сам проверил все патроны.

…А из дальнего-дальнего звучали тоскливые голоса:

— Мне пять акций…

— Мне три…

Завершалось черное дело организации заговора против всего человечества.

Среди волков

На диване лежит старый морщинистый человек. Голова у него лысая, как колено. Человек дышит медленно, хрипло, иногда хватается за грудь желтой костлявой рукой, словно хочет сбросить прочь какое-то бремя. Но вот удушье проходит, и рука вяло падает на подушку.

Трудно дышать, трудно думать. Голову печет огнем…

Нет, это не от старости. Просто Айт слишком переволновался. Все вокруг стало тоскливым и бесперспективным. А вообще — никому не нужным, лишним.

В тот миг, когда Айт достиг своей цели, он понял, что гнался за призраком. Можно убить Кейз-Ола и Мэй, но останутся двести «мудрейших», останется полиция и войско, останется Урания. И те три тысячи триста атомных и водородных бомб, которые стоят на стартовых столах в подземных хранилищах, вылетят в свой последний смертоносный полет если не завтра, так послезавтра.

Можно убить вожака стаи, но стая останется, ее сразу же возглавит другой. Убить всех — не хватит сил. На стаю нужна облава — совместная борьба многих людей. А это и есть тот путь, которым в свое время отказался пойти Айт.

Он встал, взял с тумбочки пистолет, вытащил обойму. Десять желтых цилиндриков — десять смертей.

Айт загнал в ствол патрон, приставил пистолет к виску. Вспомнилось напутствие Лайна: «Вы должны преградить путь войне!» Какое неразумие! Одиночка может погубить миллионы. Одиночка может изобрести атомную бомбу. Но уничтожить ее самостоятельно он уже не сумеет. Так погибни, друг Айт! Ты свернул с верного пути.

Айт нажал на курок… Легонько щелкнуло, и все.

«А, это опять — судьба?!» — Айт лихорадочно заменил патрон, щелкнул еще раз…

Тот же самый результат.

«Погоди, погоди!.. — Айт схватил нож и начал ковыряться в патроне. — Пуля есть… Порох есть… А пистон?»

Острое шильце пролезло вглубь патрона, ковырнуло медную чашечку капсюля. В этот момент должна была бы взорваться гремучая ртуть, выбросить в отверстие острый язычок пламени. Но нет, тихо. И так в втором патроне, в третьем, четвертом…

Старик бросил нож на диван и вдруг захохотал:

— Какой ты глупый, друг Айт! Какой ты глупый! «Судьба!» «Суждено!» Тьфу!

Так, самоубийство произошло, хотя выстрела и не прозвучало. Айт уничтожил в себе того, кто не хотел жить. А тот, что остался, сейчас торжествовал, злорадствовал.

Айт собрал патрончики, взвесил их на руке.

«Клянусь! — говорил он в уме. — Клянусь памятью отца и матери, памятью тех, которые погибли в Урании, что сделаю все возможное, чтобы предотвратить войну!..»

Смерть была действительно близка. Тупой удар пули, последний всплеск боли вряд ли добавили бы что-то к пережитому Айтом. И теперь его уже ничто не пугало.

Одиночка? Если одиночка не может противостоять атомной войне, то он может устроить ее взрыв в Урании!

«Да, да! — Айт задумался на мгновение, затем хихикнул ехидным смешком Псойса. — Прошу, господа "мудрейшие"! Это будет чрезвычайно эффектная картина — коллективная гибель миллионеров Монии!»

Цель, которая поблекла час назад, теперь вспыхнула перед Айтом в новом, более ярком свете. Его личная ненависть к Кейз-Олу перерастала в ненависть к целому классу.

«Да… да… — рассуждал Айт. — Следовательно, надо не убивать мистера Кейз-Ола, а поддерживать до времени. И вас также, уважаемая Царица красоты!»

Он думал, что с Мэй покончено навсегда. Но новый Айт, тот, что выжил после духовного самоубийства, цеплялся за светлые воспоминания прошлого.

«Может, Мэй совсем не виновата? Может, и она оказалась здесь только для того, чтобы отомстить Кейз-Олу? И, может, это она заменила патроны в пистолете Псойса и подчеркнула строки в его "Книге священного закона"?»

Айт перестал думать, что только ему одному принадлежит право отомстить Кейз-Олу, и хотел для себя оправдать ту, которую, несмотря ни на что, любил горькой, ненавистной любовью. Однако все говорило против нее.

«Кто же тогда тот незнакомый друг или враг? — озабоченно думал Айт. — Может, Свайн?»

Это предположение было наиболее вероятным. Айт не мог забыть того многозначительного взгляда, которым окинуло его это ничтожество во время разговора о Совещании мудрейших.

— Ладно… Попробуем… — пробормотал Айт. Он запихнул патроны в карман, положил на стол пистолет и нажал кнопку с надписью «Свайн».

Прошло минут пять. В дверь легонько постучали.

— Заходи! — проскрипел Айт.

Низко кланяясь, в комнату проскользнул Свайн. Его глазки воровато сверкнули, губы заискивающе улыбались.

— Стань вон туда! — небрежно махнул рукой Айт в угол против стола.

— Позволите? — не дожидаясь согласия, Свайн метнулся к часам со статуэткой и повернул фигурку лицом к стене. — Во время вашего отсутствия был установлен еще один микрофон. Этот также включен. — Свайн нажал на кнопку у стола. — И этот… — он настежь распахнул двери шкафа. — Когда разговор серьезный, лишние уши вредят!

«Ого! — подумал Айт. — Пожалуй, Свайн значительнее штучка, чем я думал!»

А вслух сказал с насмешливой интонацией:

— Зря беспокоишься, Свайн. Скажи, ты заходил в мою комнату вчера или сегодня утром?

— Упаси боже, господин Псойс! — воскликнул Свайн, молитвенно сложив руки.

— Это ты подчеркнул строчки в «Книге священного закона»?

— Какие, господин Псойс?! — Свайн бросился к столу.

— Стой! — Айт схватил пистолет, нацелился. — Можешь прочитать свою последнюю молитву. Светлейший только поблагодарит меня за то, что я тебя уничтожу.

Свайн выпрямился. Его глаза злорадно блеснули:

— Стреляйте, господин Псойс! Стреляйте в верного слугу! Бог видит мою невиновность, он сохранит меня!

«Ага, сохранит! — Айт еле сдерживал победную улыбку. — Ты проговорился, коварный лис!»

Он уже открыл рот, чтобы заявить, что заменил патроны в пистолете, когда вдруг Свайн насмешливо захихикал и, несмотря на оружие, подошел к столу и сел напротив Айта.

— Полноте, господин Псойс. Ваш пистолет не стреляет. Я давно готовился к этому разговору и принял некоторые меры безопасности.

Айт ждал какой-нибудь выходки со стороны Свайна, поэтому вполне натурально сыграл негодование:

— Чего тебе надо, Свайн? Ты хочешь, чтобы…

— Я хочу того, о чем мы уже говорили, господин Псойс. Оттягивать дальше нельзя! Когда светлейший метнется в Уранию — все погибнет…

Что погибнет? Почему погибнет?

У Айта сейчас было столько же шансов на остроумный ответ, как и у глухого, что абсолютно не слышит вопрос. Но когда уговаривают, даже шантажируют, то самым обоснованным будет короткое отрицание.

— Нет! — сердито сказал Айт.

— Нет?! Опомнитесь! Вы обрекаете на гибель его!

«Кого?» — хотелось крикнуть Айту. Но Свайн молчал, как человек, который выбросил в игре нешуточный козырь и сейчас пристально следит за ходом противника.

— У вас не будет для этого оснований! — воскликнул Айт, чувствуя, что сейчас нужно сыграть смущение и боязнь.

— Нет, основания есть, я вам уже говорил об этом! — Свайн неспешно полез во внутренний карман комбинезона и вытащил фотокарточку. — Вот!

Айт порывисто протянул руку.

— Дайте!

— Прошу! Предупреждаю: это обычная фотокопия, которых можно сделать сколько угодно.

Теперь, видимо, Свайн сказал все. И сказанное должно было иметь незаурядную силу, потому что этот мерзавец совсем обнаглел.

— Так, Псойс, неплохую ты тогда отколол штуку! То была настоящая Царица красоты, не то что нынешние вертихвостки!

Айт не отвечал. Перед ним раскрылась одна из самых сокровенных страниц жизни того, в чьем теле он оказался.

Псойс — еще молодой и стройный — держал в объятиях женщину такой красоты, которая действительно получила бы высшую оценку в Зале конкурсов. Видимо, объектив аппарата и щелкнул этих двоих совсем для них неожиданно, ибо их позы и одежда были не для чужих глаз.

— Помнишь? — насмехался Свайн. — Представляю, что сказал бы светлейший, когда бы увидел такую картину!

Что же, фотография действительно красноречиво и недвусмысленно характеризовала взаимоотношения сфотографированных.

— Мерзавец! — глухо сказал Айт. Ему была полностью безразлична эта женщина и ее судьба, но злорадство Свайна невольно вызвало возмущение и отвращение. — Мерзавец!

— Нет, это ты мерзавец, Псойс! — зашипел Свайн. — Я мог бы погубить вас еще двадцать два года назад. Но я не сделал этого, потому что ненавижу его больше, чем тебя! Вот поэтому я и не хочу допустить, чтобы он скрылся в Урании!

«Кого — его? Кто — он? Кейз-Ол?» Айт попал в очень затруднительное положение. Общими фразами здесь не отделаешься, надо сказать нечто вполне определенное.

Неизвестно, как выкрутился бы Айт, если бы, на его счастье, не зазвонил звонок и не вспыхнула яркая лампочка над дверью.

— Вон отсюда! — яростно прошептал Айт. — Если светлейший услышал хоть одно слово — ты погибнешь!

Свайн сделал угрожающий жест и выскользнул из комнаты. Следом за ним поплелся и Айт.

Неожиданный вызов Кейз-Ола позволил Айту прервать неприятный разговор и поразмышлять над тем, что он услышал.

Вполне ясно, что у Псойса действительно был сын. Видимо, какая-то из купленных мистером Кейз-Олом Цариц красоты стала тайной любовницей красивого лакея. Но где же сын? И чего хочет Свайн?

В это время Айт подошел к кабинету мистера Кейз-Ола.

Два черных великана-охранника вытянулись по струнке и откинули в стороны алебарды. С тихим жужжанием автоматически отворились окованные золотом тяжеленные двери.

«Средневековье… — тоскливо подумал Айт. — Алебарды — и фотоэлектронная защита… Это же настоящий фарс».

Так же открылись следующие двери, потом еще одни. А когда зажужжал мотор четвертых, Айт услышал женский плач.

С такой печальной обреченностью плачет разве что несправедливо обиженный ребенок, который не умеет доказать свою правоту. Не слышится при этом ни злости, ни угроз в интонациях, а только грусть и отчаяние.

Это плакала Мэй.

Сами собой сжались кулаки, напряглись мышцы. Еще одно мгновение — и Айт бросился бы вперед, чтобы защитить любимую, уничтожить того, кто ее обидел. Но он вовремя сдержался. А первая фраза Царицы красоты повлияла на него, словно ведро холодной воды.

— Ну, скажите… Скажите откровенно: разве не помогла я вам на совещании?

Мэй вскочила с дивана, подбежала к Кейз-Олу.

— Ну, признайте же, что «мудрейшие» попались на крючок с этими векселями!.. Да, я не имела права вмешиваться в ваши финансовые комбинации, но ведь я вам помогла, правда же?

Кейз-Ол, сидя в кресле, безразлично пыхал дымом сигары и смотрел куда-то в угол. Если бы не скептическая улыбка, что змеилась на его губах, можно было бы подумать, что он совсем не слушает Царицу красоты.

— Это нечестно! — всхлипывала Мэй. — Вы видите, что я вас люблю, и…

— Честь?!. Любовь?!. — Кейз-Ол положил сигару и насмешливо покачал головой. — Не вы первая говорите мне об этом. Не верю. Как и все, вы тоже хотите продать свою честь и любовь, но набиваете себе цену. Вы прекрасно знаете, что полученные вами два миллиона дайлеров — задаток за право владеть вами, однако морочите мне голову целый год. Достаточно.

— Задаток?! — вскрикнула Мэй. — Вы хотели мою любовь купить?!. Ладно!.. — она выпрямилась, побледнела. — Я собиралась отдать ее вам за единственное ласковое, по-настоящему человеческое слово. Вы хотите другого? Что же — прошу! Я продам свою любовь только за золотой вензель с инициалами «миссис Кейз»!

— Миссис Кейз?.. — еле слышно прошептал Айт. В это мгновение он понял все. И — странное дело — не вспыхнули в груди ненависть и гнев, только заползла в сердце жалостливая брезгливость.

Что же — у каждого своя цель.

— Миссис Кейз?! — с нажимом переспросил Кейз-Ол. — Нет, моя дорогая, вы неоригинальны. Я слышал такое предложение, не знаю, сколько раз. Вы заломили слишком высокую цену. Я смогу жениться только на такой женщине, которая окажется умнее меня… и будет любить меня, а не мои деньги.

Он уничтожающе улыбнулся и замолчал, ожидая, что ответит Царица красоты. А она — молчала. И только слезы — настоящие горячие слезы текли по ее щекам, печально капали на пену белого платья.

«Актриса! — с глухой неприязнью думал Айт. — Непревзойденная актриса!»

Он ни на миг не предполагал, что Мэй действительно полюбила Кейз-Ола. Видимо, и триллионер тоже так думал, ибо следил за лицом Царицы красоты спокойно и даже с интересом, словно надеясь заметить хотя бы оттенок фальши в ее игре. Его темные глаза блестели совсем молодо, в них перебегали огоньки удовлетворения самим собой.

— Ладно… — Мэй поправила прическу и решительно пошла к двери. — Ладно. Я не скажу больше ни слова. Но сделаю такое, о чем вы потом будете сожалеть всю вашу жизнь!

Она остановилась у порога, обернулась, покачала головой:

— Я думала, вы — настоящий властитель половины мира, сверхчеловек… А вы — ничтожество, не достойное любви!

Побледнел, засопел Кейз-Ол. Может, впервые в жизни ему в лицо швырнули оскорбление, и пришлось проглотить его молча, потому что ответить — нечего.

Он, самый богатый, самый могущественный, мог купить или отнять силой все, что заблагорассудится. Жизнь этой хрупкой женщины была в его руках. Но отомстить ей не удастся. Даже умирая, она останется победителем, потому что никто не сумеет вырвать у нее любовь силой.

— Проклятая девчонка! — пробормотал Кейз-Ол.

Сигара, которую пытался раскурить триллионер, выскользнула из руки, и это еще сильнее разозлило его. Он швырнул ее прочь, порывисто поднялся, прошелся несколько раз по комнате, сел к столу и щелкнул выключателем.

Прямо перед ним, за шелковой дымкой ниши напротив стола, засиял экран. На экране проступили и приобрели яркость очертания большой, пышно обставленной спальни. А в следующее мгновение в кадре появилась Царица красоты.

У Айта застучало сердце. Мэй не знает, что на нее смотрят. Оставшись наедине сама с собой, она обязательно сбросит маску, раскроет свое истинное лицо… Ну же, ну! Ты вся — как на ладони, каждое твое движение будет свидетельствовать против тебя…

Мэй зашла в свою спальню такой же, какой вышла из кабинета Кейз-Ола — холодной, надменной, строгой. Но как только за ней закрылась дверь, она закрыла лицо руками и застонала.

— Боже, какой он глупый!.. Неужели он не замечает, что я его действительно люблю?.. Нет, не замечает… И никогда не заметит, потому что он — страшный человек, он не верит никому. Как это обидно! Как противно!

«Не может быть! — беззвучно кричал Айт. — Это все — только игра, талантливая игра!»

Но если это и была игра, то она заходила слишком далеко.

Медленно, вяло, словно в полусне, Мэй подошла к столику, взяла лист розовой бумаги и золотой карандашик. Села. Понурилась. Потом передернула плечами, словно ей стало холодно. Начала писать.

Услужливый объектив телепередатчика пополз вниз, приблизил листок бумаги. Буква за буквой на нем появлялись слова. Айт невольно читал их вслух:

— Про…щай…те…. Ду…маю, что… те…перь вы по…вери…те.

Упал золотой карандашик. Упала золотая голова на руки.

— Что она задумала?! — прошептал Айт.

Кейз-Ол молчал. Только глаза его заинтересованно заблестели. Это зрелище, вероятно, возбуждало его нервы, приятно щекотало их.

Мэй подняла голову. Теперь ее глаза были страшными. Они блуждали по комнате, словно ища кого-то незримого, и вдруг впились в крошечный ножичек, который лежал на столе. Мэй схватила его и выбежала из комнаты.

— Хм, интересно… — пробормотал Кейз-Ол. — Ну, а дальше что?

Одна, вторая, третья комната. Автоматически отворялись двери и так же автоматически включались телевизионные передатчики, сопровождая Царицу красоты.

Ванная. Мэй замкнулась изнутри, трепетно огляделась и начала раздеваться.

Айт опустил глаза. Горько зашлось его сердце. То, что прошло и уже никогда не должно было вернуться, снова встало перед его глазами, оживило радость и боль. И это было страшно.

Плескала вода из кранов. Шуршал шелк одежды. Что-то тихо звякнуло. А потом негромко вскрикнула Мэй.

Она уже лежала в ванне и испуганно смотрела на левую руку, из которой упругим ручейком брызгала и сразу же расплывалась розовым пятном в воде горячая кровь.

— Что она делает?! — закричал в исступлении Айт. — Она перерезала себе вену!

Он забыл, что всего лишь несколько часов назад сам провозгласил предательнице смертный приговор.

— Что случилось, Псойс? — раздался насмешливый голос Кейз-Ола. — Я тебя не узнаю! Операция повлияла на тебя вредно. Не беспокойся, Царица красоты, пожалуй, догадывается, что за ней следят и прибегут спасать. А мы подождем, пока она одумается сама.

Проходила минута за минутой, а Мэй не шевелилась. Ее лицо сейчас было спокойным и печальным. А вода в ванной все краснела и краснела…

Еле-еле ползет стрелка хронометра на столе кабинета мистера Кейз-Ола. Сто секунд — минута… Сто секунд — вторая.

Сколько осталось их, тех секунд? Уже сбегают краски с девичьего лица, бледнеют губы. Видимо, кружится у нее голова, потому что девушка вздрогнула, медленно закрылись веки. А уста прошептали в последний раз:

— Как глупо… — и после паузы, еле слышно: — Какой он глупый!

— Врача! Быстро! — Кейз-Ол вскочил, нажал на одну из многочисленных кнопок. — Немедленно к ней, Псойс! Скажи ей… Скажи, что я согласен взять ее в жены.

И Айт побежал. Побежал так, что Свайн, который ждал его в коридоре, ошарашено вытаращил глаза и посторонился.

Встреча с любовью

— Слушай меня, «Сын», слушай!.. Когда кончается ночь, наступает день. Несутся к тебе птицы, и первая несет тебе в правой лапе хороший подарок, чтобы захватить твой… Спеши встречать крылатых гостей, «Сын».

Несутся и несутся в эфире слабенькие электромагнитные колебания. Им трудно здесь, в пространстве над Дайлерстоуном: железо отталкивает их, бетон жадно поглощает. Но отдельные лучики взлетают все выше и выше, и на сто пятидесятом этаже самого высокого в мире небоскреба цепляются за ферритовые антенны крохотного приемника.

Их энергия очень мала. Ее не хватило бы, наверное, чтобы сдвинуть с места легкую песчинку. Однако тридцать каскадов радиостанции, сконструированной сыном профессора Лайн-Еу, могут дать такое усиление, что шуршание мушиних крылышек будет казаться грохотом реактивного двигателя. Очень малая мощность передатчика — не недостаток, а достижение конструкции: «слушатели» на пеленгаторных станциях мистера Кейз-Ола наверняка не услышат тихий шепот среди сплошных шумов, зато камердинер триллионера слышит все так, как будто профессор Лайн-Еу сидит рядом с ним.

— Слушай меня, «Сын», слушай! В мире — неспокойно… Со вчерашнего дня запрещены отпуска для офицеров и солдат. На бирже оживление. Бди, «Сынок»!

«Сын», морщинистый, скрюченный дед, стоит посреди великолепного сада перед длинным праздничным столом и молча шамкает челюстью. Его тусклые глаза смотрят равнодушно и брезгливо, неуклюжие руки висят, как у паралитика. На этом лице живут только седые лохматые брови. И каждое их движение влияет на целое стадо слуг в пестрых комбинезонах, словно знак дирижерской палочки.

Камердинер мистера Кейз-Ола руководит приготовлением к банкету.

Толстенный главный повар во главе отряда поваров и поварят священнодействует в своей временной кухне возле грузового лифта, полного раздражающими ароматами. Главный электрик с главным художником в последний раз проверяют световые эффекты, и сад на сто пятидесятом этаже небоскреба то расцветает мириадами огней, то тускнеет и проваливается в темноту. Главный поэт, ероша волосы, что-то мямлит себе под нос. Бегают в четыре ноги младшие слуги. И все боязливо посматривают на плюгавого старика в золотистом комбинезоне: господин Псойс сегодня злой, ему все не нравится.

А «господин Псойс» хмурит брови, чтобы потушить радостный блеск глаз. В эти секунды его сознание почти не реагирует на окружение.

«Я слышу, профессор! — хочется крикнуть Айту. — Слышу… Пусть прилетает крылатый гость! Он захватит отсюда такой подарок, что мистеру Кейз-Олу мало не покажется!»

Но отвечать нельзя. Не стоит включать свой радиопередатчик без особой необходимости. Достаточно того, что неделю назад Айт в ответ профессору сказал единственное слово — «да».

— Скоро зарозовеет небо, «Сын»… Поздравляю тебя с Новым, Шестнадцатым годом Атомной эры!

— Приветствую и я вас, профессор! — беззвучно прошептал Айт.

Он нажал кнопку приемника, скрытого в потайном кармане под мышкой; словно поправляя шейный платок, вытащил из-под капроновой шляпы крошечный наушник и опустил его за воротник. Передача кончилась.

Заканчивалось и сервировки стола. Словно солдаты на параде, вдоль него выстроились слуги. И, как настоящий главнокомандующий, вдоль шеренги прошелся Псойс.

Слуги, на которых падал его взгляд, бледнели и дергались к столу, чтобы поправить салфетку или передвинуть какую-то из вилок.

— Достаточно! — никого не похвалив, не выражая ничем своего удовольствия, камердинер триллионера пошел прочь, и тогда слуги облегченно вздохнули: беду пронесло, никого не наказали.

Айт направился к посадочной площадке, расположенной на плоской крыше небоскреба.

В темном коридоре путь Айту заступил Свайн. Он уже раскрыл рот, чтобы произнести еще какую-то из своих угроз, но Айт резко оттолкнул его.

— Прочь!.. Потом!

Сейчас было не до разговоров. Гостей слетится так много, что вертолеты не должны задерживаться на посадочной площадке ни на мгновение. А пропустить первую машину Айт не мог, и как камердинер мистера Кейз-Ола, и как приемный сын Лайн-Еу.

«В правой лапе — хороший подарок… — рассуждал Айт, спускаясь по эскалатору. — Что такое "правая лапа"?.. Может, правое колесо?»

Айт спешил, и поэтому пришел даже немного раньше. По графику главного распорядителя, первый вертолет должен был прибыть через три минуты.

Отдышавшись, Айт сел на скамью у края площадки. На душе у него почему-то было и радостно, и тревожно. Может, потому, что услышал голос профессора. Может, потому, что одышку уже приходится в значительной степени инсценировать. К Айту катастрофически быстро возвращалась радостная и опасная молодость.

С высоты сто пятидесятого этажа Дайлерстоун было видно как на ладони. Крупнейший город мира сегодня едва-едва проступал блеклыми пятнами огней, казался мертвым. Погасли рекламы, ни один луч прожектора не пробивался под облака. Узкими темными улицами не двигались автомобили. Не мерцали вспышки электросварочных аппаратов на окраинных заводах. Все затаилось, ожидая первого луча Голубого Солнца. Тогда с оглушительным грохотом полетят вверх ракеты, из всех репродукторов зазвучит музыка, зашипит вино в бокалах. Новый год, праздник весны! Айт всегда любил этот праздник. Может, поэтому и сегодня у него было хорошее на душе.

Девяносто девять часов пятнадцать минут. Сейчас должен сесть первый вертолет.

И действительно, в темном небе среди лохматых новогодних звезд появилось еще три красных. Они быстро приближались, снижаясь… Вспыхнул посадочный прожектор. Долетел грохот мотора.

У Айта бешено застучало сердце. Он почему-то сильно волновался. Во всяком случае, не от страха. Собственная жизнь ему казалось сейчас далеко менее ценной, чем та круглая маленькая металлическая коробочка, спрятанная в рукаве.

В той коробочке лежит четырехчасовая катушка магнитной нити с записью всего Совещания «мудрейших». Предусмотрительность Кейз-Ола обернулась против него самого. Для надежности одновременно включалось несколько звукозаписывающих аппаратов. Айт испортил один из них и заменил использованную катушку новой… Дорого, очень дорого дал бы Кейз-Ол, чтобы эта катушка не вышла за пределы его дворца.

Айт подтолкнул коробочку, и она, выскользнув из рукава, упала в подставленную ладонь. Теперь ее моментально можно положить в тайник.

Большой вертолет из прозрачного пластика быстро снизился. Навстречу ему бросились и выстроились двумя рядами слуги. Медленно приблизился и Айт.

Собственно, здесь его присутствие было только формальностью, частью сложного ритуала. Каждый слуга, как маленькая деталь автомата, выполнял свою простенькую функцию. Камердинер мистера Кейз-Ола был здесь доверенным лицом самого могущественного человека.

Айт поклонился королю химии и его упитанной жене и отступил в сторону.

Вот оно, правое колесо. До него только три шага. Но преодолеть это расстояние не может даже камердинер мистера Кейз-Ола: вся площадка залита ослепительным светом, автоматические киноаппараты непрерывно фотографируют ее.

Главный распорядитель махнул флажком. Вертолет сейчас поднимется, чтобы освободить место для следующей машины… А коробочка с магнитофонной нитью останется у Айта.

Тихо загрохотал мотор. Сдвинулись с места и мгновенно превратились в серебряный диск упругие лопасти главного винта.

— Проклятие! — прошептал Айт. Он уже пожалел, что не решился на риск, но было поздно: к машине теперь не подступишься.

Но вертолет не поднимался. Его мотор начал кашлять, чихать, а потом и вовсе заглох.

— Что случилось? — крикнул распорядитель. — Немедленно взлетайте! Машина мистера Плайв-Ау идет на посадку.

«Так вот оно что! — радостно застучало сердце у Айта. — Вы предусмотрели даже такую возможность, дорогой профессор!»

Он быстро подошел к вертолету, сердитым движением головы указал главному распорядителю на противоположную сторону площадки: принимайте, мол, там, и заглянул в кабину пилота.

— В чем дело?

Пожилой худощавый пилот, лихорадочно ковыряясь в путанице проводов на пульте управления, растерянно пожал плечами.

— Не могу понять, господин Псойс… Может, что-то случилось с генератором?

«Сообщник!.. Да, это сообщник, потому что назвал Псойса его именем».

Но Айт не хотел доверяться случайному стечению обстоятельств. Ему были нужны хоть какие-то доказательства, что этот человек — действительно связной.

— Еще одну минуточку, господин Псойс. Я должен взглянуть на переключатели… — пилот выпрыгнул из кабины и сунул голову под закрылки.

Его левая рука, словно ища опоры, отошла назад и легла на колесо. На правое колесо! Пальцы выпрямились. Под ними появился клочок бумаги.

— Нашли повреждение?

— Кажется, да… — пилот обернулся к Айту и пристально посмотрел на него.

Прожекторы уже освещали противоположный угол площадки, куда вот-вот должен был сесть вертолет короля пищевой промышленности.

Айт закашлялся, схватился одной рукой за грудь, а второй, словно невзначай, оперся на колесо. Еще одно движение — и металлическая коробочка скользнула в ладонь пилота, а в Айтовой руке оказался свернутый в несколько раз листок бумаги.

— Господин Псойс, повреждения устранены.

— Сейчас вам дадут разрешение на старт. Но за задержку вас накажут.

Айт более ничего не сказал этому мужественному человеку, даже не взглянул в его сторону. Прости, дорогой друг! Так нужно! Может, придется еще встретиться с тобой в другое время, в другом месте. Тогда уже не Псойс, а инженер Айт искренне пожмет тебе руку, выскажет те слова огромной благодарности, которые сейчас приходится прятать глубоко внутри!

Истекла еще минута, и по знаку флажка главного распорядителя нырнул в синеву предутреннего неба вертолет короля химии, превратился в три красные звездочки, которые быстро отдалились и исчезли.

Снижались и поднимались машины. Айт низко кланялся, но мысленно был далеко отсюда, вместе с человеком, которому доверил тайну чрезвычайной важности.

Кто он, этот пилот?.. Это не член Братства, потому что не подал условного знака. На лицо — человек с высоким интеллектом.

Клочок бумаги в кармане у сердца будоражил любопытство Айта. Хотелось прочитать его немедленно.

Но Псойс не имел права покинуть свой пост. Еще один, последний вертолет, и тогда выпадет несколько свободных минут.

Уже по тому, как прореагировали слуги и прежде всего Свайн, Айт понял, что последними прилетели какие-то необычные гости.

Их было двое: пожилая женщина с крючковатым носом, одетая претенциозно, не по годам, и долговязый мужчина среднего возраста, вислогубый, неуклюжий, с мутными глазами пьяницы и старательно замаскированной остатками волос лысиной повесы.

Перед ними не склонялись в поклоне, зато на лицах лакеев блуждали гаденькие ухмылки. А Свайн аж из шкуры лез: его маленькие глазки блестели, губы шевелились…

«Кто это?.. Как вести себя с ними?» — у Айта вспотел лоб. Тот зловещий победный взгляд, который бросил на него Свайн, когда вертолет снизился, не предвещал добра.

Мужчина и женщина поравнялись с Айтом — он молча склонил голову.

— О, наш милый Псойс! Только ты помнишь бедную мадам Кэтти! — она вытащила кружевной платочек и осторожно, чтобы не осыпалась краска со щек, вытерла слезы, которых на самом деле не было. — Проводи меня, прошу, я уже все позабывала в этом дворце.

Снова сверкнули глаза Свайна. И Айт понял: да это же, наверное, и есть любовница Псойса, а тот губатый остолоп — его сын! Какой ужас! Неужели Царица красоты превратилась в эту носатую ведьму?!

Мадам Кэтти зря жаловалась на память. Она не только знала все переходы во дворце, а и мгновенно отыскала такой закуточек на лестнице, где можно было укрыться от постороннего глаза, и говорить все что угодно, не боясь быть услышанной.

Мадам Кэтти потащила Айта за рукав в нишу. А когда они остались вдвоем, всхлипнула:

— Сой, мой дорогой, почему ты такой жестокий?! Ты стал совсем равнодушен к нашему мальчику, даже не прислал ему ничего за эти три месяца…

— Пришлю… — пробормотал Айт. — Я просто еще не пришел в себя после операции.

— Но это мелочь, мой дорогой… Сой!

— Да?

— Почему ты не соглашаешься с предложением Свайна? Это очень просто, мой дорогой… и вполне безопасно!.. — мадам пошарила в сумочке, достала небольшую металлическую трубочку, сунула Айту в руку. Зашептала горячо: — В воду!.. Действие — через два часа! Абсолютно надежно и не обнаруживается никакими анализами! Наш мальчик — единственный наследник. Это можно будет легко доказать!.. Кейз его ненавидит. Он, видимо, подозревает, поэтому надо спешить!.. Сой, мой дорогой, нам скоро умирать, но наш мальчик должен жить!

— Ладно. Иди! — Айту хотелось быстрее избавиться от этой ненормальной женщины. — Сделаю.

Только теперь он понял все: мадам Кэтти тянется к лакомому кусочку, чтобы отдать его сыну. А впрочем, она — только глупая самка, орудие в руках гораздо более умных и более хитрых, чем она. Кому же Кейз-Ол стал костью поперек горла? Может, кому-то из «наимудрейших», вероятнее всего, Хейл-Уфу или Плайв-Ау.

У Айта теперь были новые союзники в борьбе против Кейз-Ола, могущественные сообщники, которые могли помочь ему отомстить врагу как угодно. Но был Айт уже не тот, что раньше. Для него теперь и Кейз-Ол, и Хейл-Уф, и остальные «мудрейшие» были равно мерзавцами, которых ждет один конец.

До начала нового года осталось восемь минут. Мистер — пунктуален: он выйдет из лифта аккурат в тот момент, когда «Звезда Кейз-Ола» станет в зените. Итак, еще есть время.

Айт огляделся вокруг и вытащил из кармана записку.

Странно, почему это Лайн-Еу пишет на розовой бумаге и почему вдруг пахнуло нежным ароматом, таким знакомым, что у Айта дыхание перехватило?

Айт развернул листок… и покачнулся. Закружились в глазах широкие мраморные лестницы. Потускнел мягкий свет люминесцентных ламп. И только запах тонкого парфюма «Весна любви» распространялся, наползал, сдавливал грудь, не давал возможности вздохнуть.

— Зачем? Зачем это?.. — прошептал Айт. — Поздно…

На листике было написано торопливым мелким почерком, который Айт знал лучше своего:

«Айт, мой дорогой, мой любимый! Только вчера я узнала, что ты на каторге. Итак, все мои предыдущие письма погибли. Сердце мое, любовь моя — держись! Я сделаю все, чтобы тебя освободить. И верь тому, что я сказала тебе в нашу последнюю встречу. Верь, что бы ты не услышал обо мне! Верь, даже когда я сама при посторонних буду говорить тебе самые ужасные вещи! Наступит время, и я расскажу тебе все».

Подписи не было. Стояла дата: «49.10.15 г. А.э.»

Поздно! Ой, поздно! Айт схватился за голову.

Именно в этот день в клинику профессора Лайн-Еу прилетел вертолет, чтобы забрать дряхлого старика, в которого превратился юноша Айт. Именно в этот день состоялось Совещание «мудрейших», и только благодаря предусмотрительности мерзавца Свайна пуля из пистолета Айта не пробила грудь любимой.

— Дурак! Ох, какой же ты дурак, Айт! Ты собственноручно подписал смертный приговор своему счастью!

Светлый, радостный день праздника Весны стал для Айта днем тоски и скорби. Медленно плелся Айт в экзотический сад мистера Кейз-Ола — туда, где гремела музыка, бушевали огни, звучали веселые голоса.

Он остановился у края верхней площадки, глянул вниз. Залитый первыми лучами Голубого Солнца Дайлерстоун простирался во все стороны, словно огромный, роскошный торт. Переполненные людьми улицы отсюда казались узкими цветными лентами.

Айт перевел взгляд на золотые перила. Достаточно наклониться через них — и засвистит ветер в ушах свою последнюю песенку.

— Нет! — Айт резко повернулся и пошел к столу.

Кейз-Ол ничего не сказал, только нахмурился. А Мэй строго посмотрела на Айта и незаметным движением показала на часы.

Шестнадцатый год Атомной эры начался пять минут назад.

— Удачи тебе, дорогая! — прошептал Айт.

«Колесико» покатилось в подземелье

Каждый человек имеет свой календарь знаменательных дат. Это — ниточка, пролегающая из прошлого в будущее через сегодняшнее, неотъемлемая часть каждого человека с его мечтами и воспоминаниями.

Сам по себе девятый день Первого месяца нового летоисчисления Пирейи означал только определенный отрезок года, сто пирейских часов. Однако для одного это будет день траура, для другого — память о радостном событии, а еще для кого — ни то ни се, серая бусинка, которая прокатится вслед за другими и исчезнет в вечности.

Девятый день месяца Весны… Еще недавно Айт боялся этого дня, как встречи с хищным, алчным ростовщиком, который вместе с долгом хотел бы забрать на проценты и душу. А сегодня — все по-другому. Сегодня и дышится легче, и на сердце светло и радостно. Айт готовится поздравлять свою любимую с днем рождения, с годовщиной замечательного путешествия к Синему водопаду.

Странные были эти приготовления! Конечно, влюбленный стремится предстать перед девушкой молодым и красивым. А этот, отключив все автоматические телепередатчики и киноаппараты, старательно уничтожает у себя все признаки молодости.

На голову, покрытую густым пепельным пушком, ложится тонкий слой желтой пасты, и волосики сморщиваются, сбиваются в грязную кучку, чтобы обнажить красную блестящую лысину. Айт заглядывает в стеклянную банку озабоченно: при таких темпах роста волос — пасты хватит ненадолго.

На кожу лица, которая отдохнула за ночь и после умывания стала холодной и упругой, помазок натягивает серо-желтую неприятную пленку. Она моментально застывает плотными, грубыми морщинами, которые способны превратить даже ребенка в старика.

Вот и закончен утренний туалет. Теперь камердинер мистера Кейз-Ола может предстать перед кем угодно. Вот только что делать с глазами и мышцами? Сверкают проклятые глаза так, будто они принадлежат совсем не старому Псойсу, а инженеру Айту. И мышцы окрепли, полнятся силой — уже просто трудно имитировать старческую сгорбленность. А полнота?.. Господин Псойс полнеет с каждым днем. Что поделаешь — у него теперь прекрасный аппетит.

Дорогой профессор, вы пожалели погубить молодость Айта окончательно. Вместо того, чтобы разрушить сильнодействующими препаратами эндокринные железы, в которых еще бурлила жизнь, вы ограничились безобидными мазями и пастами, которые столько же помогают состариваться, как ножницы парикмахера — помолодеть. Ну, что теперь должен делать бедный старик?

Но Айт упрекает профессора Лайн-Еу только для видимости. На самом же деле он безумно рад. Пусть молодеет Псойс — все можно свалить на безупречную операцию. Действительно, ведь камердинер триллионера и сам триллионер — сверстники. Почему же Кейз-Ол все еще выглядит молодым и сильным, а Псойс состарился так быстро?.. И что такое старость вообще?

Только теперь Айт понял, что старость — это болезнь, которую можно лечить. Опухоль в мозге Псойса давила на жизненно важные центры, нарушая их слаженное взаимодействие, выделяла яд, которого было мало, чтобы убить организм, но вполне достаточно, чтобы постепенно разрушить его нервную систему. А нервная система для человека — самое главное.

Если бы у Псойса вырезали опухоль хотя бы год назад, он выздоровел бы и помолодел. А теперь, когда в его тело вселили новый мозг, полный силы и энергии, процесс омоложения начал развиваться просто-таки молниеносно. Конечно, он не будет длиться постоянно. Наступит некое равновесие сил, и Псойсово тело начнет свой новый жизненный путь уже в стадии зрелости.

«Мы все умираем преждевременно, — говорил профессор Лайн-Еу. — Продолжительность жизни каждого монийца вдвое-втрое меньше нормального».

Если исходить из этого утверждения, то Псойс прожил разве что четвертую часть возможного срока. Следовательно, расстраиваться нечего. Целая жизнь еще впереди!

Одетый в золотистый комбинезон, с теплым платком на шее, Айт стоит перед зеркалами и пристально всматривается в свое изображение. Гадкий Псойс начинает становиться симпатичнее, человечнее.

Айт достает из ящика семейный альбом Псойса. Долго и старательно сравнивает свое изображение с различными фотографиями. Сходство есть, но такое, как у двух одинаковых бокалов, один из которых наполнен искрящимся вином, а второй — мутной водой. Глаза Псойса смотрят по-айтовому, губы Псойса улыбаются так, как когда-то улыбался Айт.

— Невероятно! Это галлюцинация! — шепчет старик перед зеркалом.

Он сам знает, что не ошибается, но затаил в себе буйную радость.

В новом организме до сих пор царил Псойс. Айт получил в наследство изношенные, слабые мышцы, суставы, внутренние органы и даже некоторые из привычек слуги Кейз-Ола.

И вот теперь это тело само начинает меняться. Оно уже подчиняется другому нервному центру, по-другому восстанавливает клетки организма. И именно потому, что клетки непрерывно разрушаются и сразу же восстанавливаются, каждая из них вскоре станет похожей на клетку бывшего тела Айта…

Айту даже жутко становится. Жутко и радостно. Итак, вернуться назад во времени можно! Итак, молодость возвращается! Он не старый, нет. Он только больной старостью, и теперь начинает медленно выздоравливать!

Год назад Айт лишь посмеялся бы, если бы кто-то рассказал ему о такой болезни, как старость, и о возможности излечиться от нее. Год назад, в ту ночь у Синего водопада, ему казалось, что он вообще никогда не состарится и будет вечно юн так же, как и Мэй. И вот сегодня любимая справляет свое совершеннолетие — десятилетие. Его справляют пышно, очень торжественно. Но Мэй вынуждена праздновать его тихо, одна-одинешенька среди врагов.

Дерзкая мысль зародилась у Айта: в день своего десятилетия Мэй должна получить от него письмо.

Нет, он не хотел раскрывать себя. Мэй не полюбит его таким никогда. Она любит ладного, черноокого юношу, искреннего, немного наивного, слишком мягкого, она не знает Айта мстительного. Может, когда-нибудь в будущем все три Айта сольются для нее воедино. Но сейчас пусть с ней разговаривает тот Айт, который остался в ее памяти, несправедливо обиженный ею.

Он бросился к столу. Схватил перо. Написал: «Моя дорогая…» Перечеркнул и написал снова то же самое.

Рука не подчинялась. Вместо четких, твердых букв из-под пера выползали каракули, хилые длиннохвостые червячки.

Снова и снова пытался Айт сломать в себе Псойса и, в конце концов, поборол старческое дрожание пальцев, но и только. Вряд ли Мэй поверит этому почерку. И все же он решил отважиться на риск, потому что это единственный шанс завоевать доверие Мэй, показать ей, что она может рассчитывать на поддержку совсем незнакомого, даже враждебного человека.

Было исписано, скомкано и сожжено еще несколько листов бумаги, пока на свет божий не появились сухие, лаконичные строки: «Искренне поздравляю с десятилетием. Обо мне не беспокойся».

Совсем по-другому хотелось бы написать Айту. На бумагу сами просились слова тоски и печали, любви и сострадания. Он раскрыл бы любимой всю душу, поделился бы сомнениями и надеждами. Ведь они теперь сообщники в борьбе. Сознание этого должно было уничтожить до основания те крохи недоверия, которые мешали им сблизиться. И если бы Айт остался прежним Айтом, он написал бы это письмо кровью сердца.

Но письмо вручит Псойс, цепной пес мистера Кейз-Ола.

Оставалось еще обдумать мотивацию поведения Псойса, но Айт уже был неспособен этого сделать. К черту все предварительные приготовления. Сердце само подскажет, что надо говорить и делать!

Мэй еще спит. До восхода Солнца остался час.

Айт неспешно цепляет крохотный наушник за ухо, нажимает на кнопку приемника в потайном кармане подмышкой. Проходит несколько минут — и вот среди тихого шороха и шума возникает легкое шипение. Профессор Лайн-Еу включил передатчик.

— Слушай меня, «Сын», слушай! Колесико покатилось в подземелье, в подземелье. Буря надвигается. Сенат Монии принял закон о смертной казни для…

Сухо щелкнуло. Фраза оборвалась на полуслове.

У Айта тревожно заныло сердце. Может, что-то случилось? А впрочем, нет. Это, наверное, пришел какой-то неожиданный ранний пациент: профессора беспокоят и днем, и ночью.

«Колесико покатилось в подземелье!» Итак, магнитофонная нить уже попала к руководителям Братства Сынов Двух Солнц. Уже завтра или послезавтра будет опубликован документальный запись со всеми цифрами и подробностями Совещания мудрейших! Хоть и считает себя сильнейшим мистер Кейз-Ол, но и он побоится выступить против всех так откровенно. Несколько месяцев, а может, и с год придется ему лавировать и отпираться, а это будет означать, что на такое же время будет отсрочена войну. И как хорошо, что Свайна уже нет. На него можно будет свалить все.

Случай? Нет, Айт пропел волкам по-волчьи. О, то была рискованная игра! Айту даже страшно вспоминать о ней.

Тогда, в день Нового года, после угроз Свайна и уговоров бывшей любовницы Псойса, Айт понял, что речь идет о жизни и смерти. Как бы он не поступил: отравил бы Кейз-Ола, сопротивлялся бы заговорщикам, результат был бы одинаковый — нежелательного свидетеля уничтожили бы. А если так, то пусть они сами и упадут в ту яму, которую вырыли для другого.

Согласно традиции, гости должны были задержаться у хозяина вплоть до захода Солнц. Айт не сомневался, что мадам Кэтти с ее губастым сыном и мерзавец Свайн встретятся где-нибудь, чтобы договориться о деталях своего грязного замысла. И он все же подстерег момент, когда эти трое, якобы совершенно случайно, собрались в углу оранжереи, возле фонтана.

Предусмотрительный Свайн выбрал укромное место. Никто не мог бы подойти незамеченным к заговорщикам ближе чем на тридцать шагов. Но они не знали, что имеют дело с инженером, которому приходилось решать задачи значительно сложнее, чем эта. Острый глаз Айта моментально отметил: сплошная плексигласовая крыша оранжереи имеет строго эллипсоидальную форму. Два фонтана для симметрии стоят как раз в фокусах эллипса. Каждое слово, произнесенное возле одного фонтана, отразится от потолка и будет слышно у второго. Конечно, ухо его не услышит, но магнитофон зафиксирует, надо только поставить микрофон на максимальное усиление звука.

Айт так и сделал. А потом быстренько пошел к мистеру Кейз-Олу.

Кейз-Ол что-то писал за своим рабочим столом. Когда Айт вошел, он поднял голову и вопросительно взглянул на слугу.

Айт молча вытащил из кармана фотокарточку Псойса с мадам Кэтти, металлическую трубочку с ядом, положил на стол и склонил голову. Он не видел выражения лица триллионера, но услышал тихий смешок:

— Это и все?

Айт поднял голову. Кейз-Ол сокрушительно, насмешливо смотрел на него, шарясь в кармане комбинезона. Ищет пистолет?.. Нет, он достал ключи, отпер сейф, достал и бросил на стол кучу фотографий. Псойс и мадам Кэтти в самых разнообразных позах. Айт снова потупился, будто ему и вправду было стыдно.

— Двадцать два года я ждал эту минуту, Псойс! Долго же в тебе не могла заговорить совесть! Но я тебя прощаю, простил еще тогда. Женщин можно купить сколько угодно, а верного слугу не купишь. Разве не так?

Кейз-Ол смеялся, но чувствовалось, что в нем закипает глухая ярость: он имел столько дочерей, что потерял им счет, а сына не было. К тому же все потомки Кейз-Ола были незаконнорожденными. Он до сих пор юридически считался неженатым.

Но Айт не дал Кейз-Ола распалиться.

— Яд.

— Яд?! — Кейз-Ол брезгливо повертел в руках металлическую трубочку, швырнул ее в сейф. — Кто?

— Свайн, мадам Кэтти и… сын. Сейчас в оранжерее. Заговор.

Нет, Кейз-Ол не испугался, и даже не показал вида, что его обеспокоило это сообщение. С тем же свойственным ему ироничным выражением лица он подошел к шкафу распределителя, нажал на кнопку. Вспыхнула сигнальная лампочка, раздался щелчок. Вот включился магнитофон, который перед этим настроил Айт. Перемоталась нить. И вдруг послышался голос мадам Кэтти, просачивающийся сквозь журчание фонтана, как змеиное шипение:

— …Псойс согласился, но ты следи за ним. Он мне не нравится. Когда он захочет нас предать, уничтожь его. Вот яд. В воду. Смерть — через два часа…

— Долго! — разочарованно прищелкнул Свайн. — Очень долго.

— Можешь найти другой путь, — намекнула мадам Кэтти.

— Ладно.

Айт исподтишка глянул на Кейз-Ола. Их взгляды встретились. В глазах у триллионера плясали хищные, злорадные огоньки. Он беззвучно смеялся. И Айт понял: в эту минуту триллионер рад не столько тому, что избежал смертельной опасности, сколько потому, что услышанное унижало его слугу. Он, самый богатый и самый могущественный, оказывается, завидовал мерзкому, несчастному Псойсу, потому что тот имел сына.

Но уже в следующее мгновение Кейз-Ол оборвал смех и сжал до хруста челюсти.

— Мама, напомни о завещании… — послышался вялый, безразличный, хриплый голос.

— Да, да! — мадам Кэтти выпускала слова отрывисто, будто работал испорченный воздушный насос. — Завещание. Уничтожить немедленно. У Кейза в малахитовом сейфе.

Голоса стали звучать тише. Может, заговорщики отошли от фокуса эллиптического потолка, а может, заметили кого-то постороннего. Некоторое время еще слышались отдельные слова: Хэйл-Уф… гарантии… Урания… Затем наступила тишина.

— Ладно. — Кейз-Ол выключил магнитофон, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. — Вызови Свайна.

В эту минуту Айт почти с симпатией посмотрел на того, кого сам приговорил к смертной казни. Кейз-Ол был все-таки человеком сильной воли. Настоящий волк. Хищный, страшный. И невольно сразу бросались в глаза выразительные, энергичные черты лица, решительный и упрямый взгляд. И это в тридцать пять пирейских лет, когда подавляющее большинство монийцев уже начинают шататься от ветра!

В кабинет робко зашел Свайн. Кейз-Ол, человек, который боялся покушений и берег свою жизнь как никто в мире, даже не вытащил пистолет, и протестующе махнул рукой, когда это хотел сделать Айт. Триллионер будто хвастался своим умением покорять других.

— Ну, Свайн… — медленно, заложив руки за спину, Кейз-Ол шел к дверям, возле которых застыл бледный лакей. — Кому ты продался? Хейл-Уфу?

Свайн видел, что оправдания излишни. Лютая смерть смотрела ему в глаза. И он, зная, что все равно пропадать, выхватил пистолет.

— Брось! — не повышая голоса, сказал Кейз-Ол. — Брось!

Рука Свайна дрожала. Дуло пистолета выписывало восьмерки. Но он с отчаянием обреченного на смерть все-таки нажал на крючок.

Раньше, чем раздался выстрел, Кейз-Ол прыгнул в сторону. О, пригодились те гимнастические упражнения, на которые триллионер ежедневно, по строгому расписанию, тратил три часа! Такому прыжку позавидовал бы не один юноша!

В следующее мгновение Кейз-Ол выхватил пистолет из руки Свайна, и с наслаждением выстрелил ему прямо в лицо.

Чем ближе Айт знакомился с мистером Кейз-Олом, тем понятнее ему становилось, что враг действительно силен. Убить его можно. Но он не один. Не имея потомков по мужской линии, он, однако, оставит после себя то «кейз-олово», которое характеризует монийский капитализм в его наивысшей фазе.

За мыслями время летело незаметно. Третий час утра. Мэй уже проснулась. Надо нести ей завтрак.

Айт невольно замедлился, приближаясь к заветным дверям. Как будет реагировать Мэй на неожиданный подарок? Будет выкручиваться? Будет отказываться?..

Он не забыл об опасности прослушке. Только ему разрешалось беспрепятственно заходить в кабинет Кейз-Ола и прикасаться к электронному мозгу колоссальной кибернетической машины. И заблаговременно он отключил все микрофоны и киноаппараты.

Мэй лежала в пышной ночной рубашке, подложив руки под голову, и угрюмо смотрела в потолок.

И то, что Мэй скучала, то, что она не обратила на камердинера никакого внимания, наполнило Айта теплым, искренним чувством.

Айт поставил на тумбочку опломбированный ящик с завтраком и подошел ближе.

— Мисс, позвольте вас поздравить с десятилетием!

— Спасибо, Псойс, — отозвалась она равнодушно, не поворачивая головы. — Очень приятно, что хоть ты поинтересовался, когда день моего рождения.

— Мисс, позвольте спросить…

— Спрашивай, Псойс.

— Вы знали… юношу по имени Айт?

Не шелохнулся ни один мускул на ее лице. Не дрогнул голос.

— Знала, Псойс. Даже любила его. Он был смешной… и милый.

— Так вот, Айт передал вам письмо и просил вручить именно сегодня.

— Давай, Псойс… — она лениво протянула руку, взяла записку, прочитала ее и скомкала.

— Он бежал с каторги?

— Не знаю, мисс. Я встретился с ним в больнице.

— Это очень хорошо. Итак, я теперь уже ничего ему не должна.

И все. Никакой заинтересованности судьбой Айта, ни смены выражения глаз.

Что это — игра? Или, может, и вправду Мэй написала письмо каторжнику БЦ-105, чтобы только поддержать его, отдать то, что она была ему «должна»?

Айт постоял, постоял и вышел. И снова перед ним со всей остротой встал вопрос, кто такая Мэй: человек невероятной силы воли, фанатичка, которая во имя идеи молча пойдет на самые страшные пытки, или обычная профурсетка, которую соблазнили миллионы Кейз-Ола?

Сердце верило в первое.

Друзья и враги

Поздний предрассветный час. Дайлерстоун спит тревожным, некрепким сном.

Его дыхание — мощный гул компрессоров окраинных заводов. Его пульс — глухое ритмичное буханье тяжеленных молотов в кузнечных цехах. Плывут над ним испарения — каменноугольный дым, бензиновый перегар, маргариновый чад, аромат только что испеченного хлеба, запах дождя.

Полыхают, мерцают, кричат огни бесчисленных реклам, предлагая все, что только может пожелать человек. Широко открыты двери ночных магазинов, ресторанов, кабаре.

Когда есть деньги — перед тобой расстелется весь Дайлерстоун. Никто не остановит, не спросит, где ты взял дайлеры — деньги не пахнут! Поэтому хватай, урывай от жизни все, что можешь. Вот, смотри: разноцветные световые буквы, сплетающиеся в два слова — «Лотерея миллионеров», карабкаются по невидимым двенадцати ступеням все выше и выше, вплоть до огромного вензеля на башне дворца мистера Кейз-Ола. Двенадцать ступеней — двенадцать поколений династии Кейзов. Высоко? Но и Кейз-Пират начинал с малого — с ограбления собственного дяди. Итак, кради, грабь, убивай! А если не получится, и обворованным, ограбленным, убитым будешь ты сам — пеняй на себя. Жизнь — сильному!

…На верхней площадке самого высокого в мире небоскреба стоит Айт и, насупив лохматые брови, смотрит на неистовство огней родного города.

Десять дней назад оборвался на полуслове тихий голос профессора Лайн-Еу, и с тех пор — ни звука. Некоторое время Айт тешил себя надеждой, что у профессора просто испортилась аппаратура. Теперь эта надежда исчезла. И хуже всего то, что нигде не опубликовано и строчки из стенограммы Совещания мудрейших.

Если было бы кому передать, то Айт передал бы еще одну катушку с магнитной нитью, которая зафиксировала заговор кучки богачей против человечества.

Можно, конечно, швырнуть круглую металлическую коробочку просто вниз. С высоты сто пятидесятого этажа она улетит кварталов на пять. Да только что это даст? Даже если ее поднимет честный человек, то повторится, в лучшем случае, история отца Айта. Одиночка ничего не сделает. Для борьбы против Кейз-Ола нужна мощная, разветвленная организация, которая не погибнет даже тогда, когда погибнет большинство ее членов.

Сложный, длительный процесс происходит в сознании Айта. Индивидуалист начинает искать сообщников и друзей. Боец-одиночка, он готов стать всего лишь одним из многих — солдатом армии мстителей. Один в поле — не воин. Один в подполье — значительная сила, но только в том случае, если он чувствует поддержку единомышленников.

Именно этой поддержки Айту и не хватает. И та тонкая ниточка, которая оборвалась десять дней назад, была для него гораздо большим, чем казалась. Через Лайн-Еу она тянулась до Братства — мощной тайной организации, которая способна помочь одиночке осуществить его самоотверженный замысел.

Может, Лайн-Еу погиб? Но почему тогда Братство не делает попыток восстановить связь со своим агентом? Для этого сейчас наилучшие условия: с началом подготовки к войне небоскреб Кейз-Ола ежедневно посещают десятки разных вертолетов. Можно было бы передать соответствующие инструкции, забрать эту катушку, где не только записано Совещание, но и стратегический план Айта по уничтожению «мудрейших».

Айт ищет сообщников, и не находит их. Он все еще держится за Братство Сынов Двух Солнц, хотя, где-то в подсознании, давно шевелится мысль о том, что эта террористическая организация — совсем не то, что нужно. Нет, это не борцы за светлое будущее, а просто завистливые и алчные, которые объединились в стаю, чтобы растерзать хищников более сильных, чем они.

Айт чувствует, что где-то рядом есть единомышленники, но найти тропинки к ним не может. Мэй… Все попытки объясниться с ней наталкиваются на стену холодного равнодушия, лжи. Значит, придется пойти на максимальный риск, потому что дальнейшее промедление — недопустимо.

Светлеет небо. Розовеет восток. Почти в зенит поднялась «Звезда Кейз-Ола». Это уже не надгрызенный бублик, а безупречное колесо, окаймленное яркими прожекторами. Еще несколько дней — и закончатся работы, космическая военная база встанет в строй. А с того момента война может вспыхнуть в любую минуту… Кому же рассказать об этом?!

Айт вздохнул, протянул руку к выключателю радиостанции в потайной карман под мышкой и задержался: до нулевого часа осталось пятьдесят секунд. Может, Лайн-Еу жив и выйдет на связь?

С опозданием более чем на час сквозь пустые шумы эфира послышалось знакомое шипение передатчика, а вслед за тем — тихий голос:

— «Сын», «Сын», отзовись! Я вызываю тебя уже седьмой день… Отзовись, «Сын»! Включись хоть на секунду!

Затаив дыхание, слушал Айт, и не отвечал. Это не был голос названного отца. К нему обращалась женщина, возможно, совсем юная девушка, если судить по звонкому, взволнованному голосу.

— «Сын», отзовись! «Отец» погиб… Я — «Мать». Верь мне, «Сын»! Я — «Мать». Я должна передать тебе завещание «Отца». Верь мне, «Сын»! Я вызываю тебя семь дней. Тебе угрожает опасность, «Сын»!

Голос дрожал, прерывался. Вероятно, женщина уже потеряла надежду получить ответ.

— Я вызываю тебя трижды в сутки, «Сын»: в нулевой, сороковой и шестидесятый часы. Если ты меня слышишь, ответь.

Молчит Айт. «Не отзывайся ни на чей голос», — сказал в свое время профессор Лайн-Еу. У Айта все вызывает подозрение: и то, что «Мать» появилась без всякого предупреждения, и то, что она не знает условленного времени связи. Но голос такой искренний. Невольно хочется верить, что он принадлежит не врагу, а другу, которого так не хватает.

— «Сын», Включись хоть на секунду… Колесико — погибло. Нужно еще одно, очень нужно!.. Верь мне, «Сын»!

Да, это уже был не тот Айт. Если раньше он в каждом видел возможного изменника, то теперь хотел видеть друга, союзника.

Пальцы суетливо полезли подмышку, нащупали тумблер передатчика. Ни слова в эфир — только короткое шипение генератора. Но и этого было достаточно, чтобы голос девушки вдруг зазвучал радостно:

— Слышу, «Сын», слышу! Спасибо, дорогой! Слушай меня, слушай! Если все понятно — в конце включишься еще раз, последний. «Отца» убили пастыри. Они уничтожили колесико. На их совещании было решено поддержать войну. Тебе угрожает опасность, «Сын»! Бди! Слушай меня завтра в нулевой час…

Сухо щелкнуло — отключился передатчик. Почти машинально Айт спрятал наушник и медленно пошел к лифту. Ему было горько и тоскливо, в сердце закипала глухая ярость.

Родного отца убил Кейз-Ол. Названного — Братство. Сообщники и вдохновители оказались предателями, едва запахло барышами, которые может принести война.

Появлялись новые враги и новые друзья. Незнакомая девушка подхватила ту ниточку, которую уронил Лайн-Еу. Удачи тебе!..

Ярость разрасталась, а тоска проходила. Опасность не пугала Айта, наоборот, мобилизовала, придавала ему решительность. Борьба вступила в острую фазу. Ну что же, пусть будет так.

Айт понес Кейз-Олу первый завтрак. Триллионер взглянул на него как-то странно — недоверчиво и вопросительно. Он как бы сравнивал, взвешивал и не мог прийти к определенному выводу.

Айт выдержал этот пронзительный взгляд. Как и подобало Псойсу, сильнее ссутулился, тревожно заморгал веками.

— Кто? — Кейз-Ол достал из ящика и положил на стол записку, в которой Айт сразу же узнал свое письмо к Мэй.

— Я…

— Почему?

— Он умирал и просил передать.

— Что еще поручил тебе сделать этот… — Кейз-Ол с подчеркнутым безразличием заглянул в записки, — этот, как его…

— Ничего.

— Гм… Странно. А мисс Мэй жалуется, что ты уже трижды приставал к ней с рассказом про ее бывшего любовника, Айта.

Это была правда. И самое страшное заключалось в том, что предательницей стала сама Мэй. Имея доступ ко всем звукозаписывающим устройствам, Айт после каждого разговора проверял все приборы и знал, что прослушка невозможна.

— Он взял с меня клятву рассказать мисс все.

— Гм… Не узнаю тебя, не узнаю… — Кейз-Ол покачал головой, задумчиво почесал подбородок, вытащил и положил на стол круглую металлическую коробочку. — А это?

Если бы не предупреждение незнакомой «Матери», Айт, пожалуй, не сдержался бы в эту минуту. Перед ним лежала катушка с магнитофонной записью Совещания. Братство не только отреклось от своего агента, но и предало его!

И все же у Айта хватило силы воли сыграть искреннее удивление. Относительно первого, мол, виноват — каюсь. А вот этой катушки — и в глаза не видел!

— Сволочи! — Кейз-Ол, уже не сдерживая себя, швырнул коробочку и взял Айта за воротник. — Ты, старый дурак, стал слепым, глухим… и добродетельным, как пьяный поп! Свайн был не один. Сообщники остались! Слышишь?

— Найти!

— Найду… найду… — испуганно качал головой Айт, а сам едва не хохотал: как же, дождешься!.. — Так, значит, это Свайн отколол такую штуку! Ну, подумайте же, каков мерзавец!

Счастливое стечение обстоятельств помогло Айту избежать провала. Может, Братство не сообщило о хирургическом эксперименте профессора Лайн-Еу и не назвало своего агента по имени, а может, Кейз-Ол не поверил версии, похожей на басню, — во всяком случае, вина легла на убитого Свайна. Но Айт уже хорошо знал Кейз-Ола: неясное подозрение будет мучить его до тех пор, пока не будут распутаны все ниточки.

И действительно, Кейз-Ол ел невнимательно. Потом и вовсе отодвинул почти полную тарелку.

— А почему Свайн не попытался меня убить, когда ты был в больнице?

Айт виновато мотнул головой: откуда, мол, мне знать, светлейший?

— Так, он мог попробовать. Но не сделал этого. Почему? Им нужен был ты, потому что… Гм, завещание в малахитовом сейфе… Цифровой замок, секрет которого известен только тебе… — Кейз-Ол удивленно поднял брови, а потом прищурился. Голос его прозвучал вкрадчиво. — Думаю, ты не забыл того кода, который надо набрать на диске? Тогда принеси мне запечатанный сургучом пакет. Нашего с тобой потомка уже нет! Итак, уничтожим и завещание, да? Ведь умирать рано!

В Айта похолодело в груди. Он подошел к врезанному в стену огромному сейфу, на дверях которого белели колесики с цифрами. Их можно крутить как угодно, но из миллиона миллионов комбинаций только одно число включит все контакты одновременно, и электромоторы отодвинут задвижки из вольфрамовой стали. Искать это число вслепую — бесполезная вещь. Целой жизни человека не хватит, чтобы перебрать все возможные комбинации из шестнадцати цифр. Ссылаться на ослабление памяти после операции нельзя: если Псойс это число знал, то забыть его он мог бы только тогда, когда совсем потерял бы разум. Если знал… А может, этот вопрос — провокационный?

В течение доли секунды приходилось решать, как себя вести.

— Слушаюсь, светлейший… — Айт почувствовал, что первая часть задачи решена правильно, но это совсем не облегчало дела. И неизвестно, как бы он выкручивался дальше, если бы не раздался уже знакомый мелодичный звук, и не вспыхнуло на экране изображение Мэй на пороге ее ванны.

— Иди… — недовольно проворчал Кейз-Ол. — Потом.

Понурив голову, Айт вышел. Он злился, ревновал и злорадствовал одновременно, чувствуя себя несравненно выше Кейз-Ола. На мгновение захотелось прекратить всю эту комедию. Но он вовремя сдержался: не стоит, рано. Сейчас выпала довольно длительная передышка, потому что через пять минут у мистера начнется совещание директоров компаний. Может, за это время удастся что-то придумать. А пока надо приготовиться к худшему.

Айт дождался, пока мистер Кейз-Ол в сопровождении коммерческого советника зашел в Зал Розовых Мечтаний, и быстро направился к покоям Мэй.

Царица красоты, свежая, румяная после ванны, напевая песенку, крутилась возле зеркала. На Айта она глянула удивленно.

— О, Псойс!.. Почему так рано?

Айт замер на пороге. Он никогда еще не видел Мэй такой красивой…

— Не рано, Мэй… Позже будет поздно, — совсем неожиданно вырвались слова.

— Что?! — Мэй прищурила веки, улыбнулась презрительно. — Ты сошел с ума!

— Нет, мисс! — твердо ответил Айт. — Просто я хотел бы сказать вам несколько слов, которые могут стоить мне жизни.

— Ну, что же, садись, Псойс! Я любопытна, как все женщины, и когда ты действительно расскажешь мне что-то необычное, я прощу тебе твою наглость.

Она уселась на диване, подложив кулачок под щеку. Знакомая, любимая поза! Именно так Мэй сидела, слушая рассказ о предстоящих путешествиях в далекие звездные миры, про новые, необычные машины. Родная, если бы ты знала, кто стоит перед тобой!

— Мисс, скажите… скажите, зачем вы отдали письмо светлейшему?

— Это и все? — Мэй поднялась и махнула рукой. — Иди.

— Нет, мисс, это не все. Эту записку вы должны были сохранить навечно, потому что она — последняя. Инженер Айт умер на моих глазах.

Он произнес это и в тот же миг чуть не вскрикнул: зачем? Зачем вырвались эти глупые слова?! Мэй до сих пор жила памятью об Айте. Любовь помогала ей жить. Разрушить иллюзию было слишком жестоко, и он это сделал.

— Какой ты все-таки мерзавец, Псойс… — Мэй тряхнула головой и протянула руку к кнопке звонка. — Мне это надоело… сегодня я не хочу тебя видеть.

— Погодите, мисс, погодите! — Айт испугался, что Мэй сейчас уйдет, не выслушает до конца. — Я говорю правду. Я говорю от имени Айта. Помните путешествие к Синему водопаду?.. Новогодняя весенняя ночь… Поляна, покрытая мхом… И вы сказали: «Люблю весну, люблю жизнь, люблю тебя…»

Он говорил и видел: глаза Мэй расширяются, в них загорается настоящий страх. Она схватилась рукой за горло, словно желая удержать крик, что рвался из груди.

— Ты — не Псойс… Ты… ты… — какая-то невероятная, ужасная мысль пронзила ее мозг, заставила вздрогнуть. — Говорите… говорите все… Вы его замучили?

Воля Мэй была сломана: девушка не выдержала и предала себя.

Тоска, боль, стыд наполняли Айта. Но приходилось снова лгать, чтобы смягчить уже сказанное ранее полувранье.

— Мисс, я сказал вам неправду, потому что такова была его воля. На самом деле он не погиб… Но он тяжело ранен. Ему опалило лицо.

Она уже немного овладела собой. Сжала руками виски, поправила прическу. Сказала сухо, враждебно:

— Это — шантаж. Однако пусть с вами разговаривает сам светлейший. К счастью, зафиксировано ваш каждое движение, каждый звук.

— Зафиксировано?.. — Айт нахмурился и таким неповторимым айтовским жестом коснулся пальцами лба, что Мэй вздрогнула. Но он этого не заметил. — Зафиксировано… Мисс, я выключил все микрофоны и телепередатчики. Однако заклинаю вас, не говорите Кейз-Олу ни слова. В доказательство того, что я не враг вам, произнесу еще одну фразу: «Я не позволяю тебе этого, потому что ты сама не знаешь, к чему это приведет».

Но Мэй уже полностью вернулась к своей роли любовницы надменного Кейз-Ола, которая насмешливой иронией плохо скрывает свое презрение к ничтожному лакею.

— И я, как и подобает упорной женщине, конечно, ответила: «Нет, Айт, очень, очень хорошо знаю!» Ведь так, оракул?

— Да, мисс! — Айт отвернул манжет правого рукава комбинезона и вытащил круглую металлическую коробочку. — Это — магнитная нить с записью всего Совещания «мудрейших». Сохраните на память.

— О, это действительно интересно, Псойс! — Мэй взяла коробочку, повертела ее в руках. — И здесь записано даже мое авантюрное выступление?.. Однако зачем она мне? Заберите.

Айт молча повернулся, ссутулился и поплелся к двери, моментально превратившись в дряхлого, немощного старика.

Его сердце пело. Он был вознагражден за все страдания и муки, потому что сегодня снова обрел былую Мэй. Лишь на несколько секунд она потеряла власть над собой, однако этого было достаточно, чтобы раскрыть все.

Конечно, это был слепой случай, что именно слова Мэй натолкнули на решение, казалось бы, нерешаемой проблемы. «Зафиксировано каждое движение…» Чье? Мистера Кейз-Ола. Среди миллионов кадров кинохроники «Мистер Кейз-Ол» обязательно найдутся и такие, где он открывает свой сейф. При большом увеличении можно будет, пожалуй, разобрать и число на цифровых колесиках. Конечно, человек в состоянии перебрать все кадры, но ведь это вполне легко сделает электронно-вычислительная машина!

Нет, Айт спешил не зря. Надо найти хоть один кадрик-образец, заправить его в аппаратуру, а затем машина, автоматически перематывая катушку, сама будет вырезать все, что нужно. С заданием можно справиться не более чем за час, иначе не стоит и пробовать.

Айту невероятно повезло: уже в третьей просмотренной им катушке огнеупорной пленки он нашел то, что искал. Правда, рука Кейз-Ола закрывала почти все число, но две цифры, «7» и «1», проступали четко. Это был первый шаг к победе.

Щелкали переключатели бесчисленных реле колоссального радиотехнического сооружения, которое занимало всю боковую стену кабинета мистера Кейз-Ола.

Машина останавливалась на миг, вырезала нужный кадрик, склеивала пленку и снова начинала перематывать ее. Айт вставлял крошечный прямоугольничек в специальный проектор на столе и рассматривал его в лупу.

— Гм… Хорошо… Восьмерка.

Число медленно возникало, потому что почти на каждом кадре пальцы Кейз-Ола закрывали все цифры.

Цифра за цифрой заполнялась строка из шестнадцати знаков, которые должны были открыть Айту одну из величайших тайн мистера Кейз-Ола. Наконец, появилась и последняя цифра.

Айт написал все число — 7 157 945 832 127 464 забрал вырезанные кадрики, подал сигнал электронно-вычислительной машине отправить катушки с пленкой в хранилище и только тогда облегченно вздохнул.

Вполне ясно, что в малахитовом сейфе Кейз-Ол держит не только завещание, но и еще что-то поважнее. Упустить случай заглянуть туда — преступление.

Поглядывая на исписанный цифрами рукав нижней рубашки, Айт неспешно вращал колесико, пока не набрал нужное число. Ошибка могла стоить жизни: кто знает, не заревут ли как львы все сигнальные сирены, не грянет ли меткий выстрел. Но надо было рисковать.

Зажужжали моторы, и дверца сейфа, толщиной в человеческий рост, открылась. Теперь надо нажать на правый дверной косяк, как это делал на тех же кадрах Кейз-Ол, выключая другие охранные устройства.

Айт сделал шаг вперед. В большой длинной камере зажегся свет.

Полки, полки, полки… Кипы бумаг, шеренги коробок с магнитофонными нитками. Если опубликовать эти сокровенные записи, содрогнется все человечество. Но Айт не прикасался ни к чему. Он был уверен, что где-то здесь есть самый важный документ. И он таки нашел его.

Ниша. На верхней полке — большой засургученный конверт с надписью: «Завещание». На нижней — толстенная папка, на обложке которой четко выведено: «Операция "Молния"».

Айт схватил папку. Лихорадочно развязал стежки, листал страницы, не воспринимая, собственно, того, что видит. И вот ему в мозг ударило написанное спокойным, ровным почерком Кейз-Ола: «Начало атаки на СКД — 25.00 сов 9.2.16 г. А.э.»

Все поплыло у Айта перед глазами. Даже магнитофонная запись Совещания «мудрейших» — ничто по сравнению с этой строкой цифр, в которой определена жизнь и смерть миллионов людей.

Айт перечитал последние строки во второй раз, аккуратно завязал папку, со всеми предосторожностями запер сейф, еще раз проверил, не оставил каких-то случайных следов в кабинете, и вышел.

Через полчаса, явившись к Кейз-Олу по его вызову, Айт взял из сейфа и подал мистеру никому не нужное и абсолютно безвредное завещание.

Самый тяжелый на своем веку экзамен инженер Айт сдал успешно.

Кольцо сужается

Легонько щелкнул автоматический календарь. Число 20 в его окошечке изменилось на 21. Началась Третья декада Первого месяца Шестнадцатого года Атомной эры. До определенного мистером Кейз-Олом времени атаки на Союз Коммунистических Государств осталось ровно четыре тысячи двести двадцать пять часов.

Что можно сделать за час? Даже в масштабе всей страны — немного. Но бывают случаи, когда судьбу целого государства решают не годы и месяцы, а именно часы и минуты. Если на войне, перед решающим боем, удается заранее узнать направление, время и силы будущей атаки врага — можно считать, что бой выигран уже до его начала.

Еще совсем недавно Айт считал: достаточно физически устранить Кейз-Ола — и войны не будет. Потом стало ясно, что к войне стремятся все двести «мудрейших». Отсюда следовал страшный вывод: к человеческой крови стремится вся капиталистическая система.

Нет, эти беседы с коммунистами-каторжанами не прошли даром для Айта. Они были только первым толчком, короткой вспышкой света в темноте. Айт тогда не согласился с коммунистами, и начал искать свой собственный путь. Он двигался наощупь, спотыкался и падал… и все равно невольно приближался к той дороге, которой хотел избежать.

Ноль часов три минуты. Сидит Айт возле стола, ожидая вызов «Матери», а мыслями летел аж под облака над Монией.

Родная страна, проклятая страна, удивительная страна, полная чудес, полная противоречий! Твои честные труженики гнут спину в безвестности, а бездельники наслаждаются. Твои ученые, чтобы не умереть с голоду, создают ужасные средства уничтожения, а те, на чьей совести лежат миллионы жертв, организуют комитеты защиты бродячих котов и ставят мраморные памятники мертвым псам.

Но самым страшным, самым ужасным противоречием является то, что именно Мония — страна, которая достигла невероятного расцвета лишь благодаря тому, что никогда не воевала, — теперь с упрямством самоубийцы хочет войны.

Через четыре тысячи двести двадцать девяносто четыре часа семь минут, именно тогда, когда, как помнил Айт, на площади городов Союза Коммунистических Государств выйдут празднично одетые люди, чтобы отметить свой День Победы, с чистого неба обрушится смерть…

Одновременный взрыв трех тысяч трехсот атомных и водородных бомб!.. Ужас!.. И все это по воле одного Кейз-Ола!.. И неужели он такой всемогущий?

Ведь, если операция «Молния» осуществится, все человечество проклянет Монию. Да, Кейз-Ол будет виноват больше всех. Но равно будут виноваты и те, кто, даже не желая войны, придумывал, конструировал и строил средства уничтожения.

Правительство СКД должен узнать о грозящей им опасности заранее. Но как передать им такое сообщение? Как убедить, что это не провокация, а правда?

Щелкают и щелкают электрические часы на столе. Ноль часов тридцать минут. «Мать» все не вызывает своего старого «Сына». Айт уже начинает немного волноваться, но успокаивает себя: пожалуй, это случайная задержка. И он ждет, думая о том, как решить вопрос, от которого трещит голова…

Он попал в положение человека, который, неожиданно оказавшись посреди нефтяного озера, успел перехватить взведенную диверсантом зажигательную бомбу. Уже ползет дымок, вот-вот грянет взрыв… Что делать? Телом не закроешь: и сам погибнешь, и пожар не предотвратишь. До берега не добросишь — далеко. Кто-то другой должен поймать эту бомбу на лету, перебросить дальше, в безопасное место. И этот «кто-то» должен быть верным, храбрым и сильным.

Эх, если бы не погиб Лайн-Еу, все было бы по-другому! Его заменила неизвестная «Мать». Но кто ее поддерживает? Найдет ли она способ передать куда надо те несколько цифр, чтобы все человечество узнало, что ему грозит? Кому же передать?

Если бы Айт мог, он закричал бы сейчас на всю Монию: «Коммунисты, друзья! Я ищу вас! Вы очень, очень нужны, потому что я верю только вам!»

Нет, на призыв не откликнется никто. Коммунистическая партия жестоко преследуется, и если она существует, то лишь потому, что придерживается строжайшей конспирации. На «Звезде Кейз-Ола» Айту представлялась возможность сблизиться с коммунистами, однако он по-дурацки отшатнулся, а теперь, хоть и сожалеет, но уже поздно.

Минутная стрелка часов описала еще полкруга, и тогда в наушниках наконец-то зазвучал голос «Матери». Она говорила быстро и взволнованно:

— «Сын», прости за задержку — был обыск, еле сбежала. Гроза надвигается. Колесико нужно немедленно!.. Ты слышишь, «Сын»? — она помолчала, а затем ее голос прозвучал нерешительно, застенчиво. — «Сын», запомни на всякий случай мое имя. Меня зовут Тесси.

Несмотря на то, что все было серьезно, и Айт очень беспокоился за девушку, он не смог сдержать улыбки.

Ой, конспираторша Тесси, какая же ты еще наивная девчонка! Тебе везде мерещится романтика, а неизвестный «Сын», видимо, кажется юным и красивым. Твое счастье, что в Дайлерстоуне каждая десятая девушка — обязательно Тесси.

Может, с точки зрения настоящего конспиратора, следовало бы не отвечать этой девчонке совсем. Но тогда Айт потерял бы единственную связь с внешним миром. Да и опасность была не очень большой: даже если передатчик запеленгуют, можно все свалить на подельников Свайна.

— Слышу, «Мать»! — Айт умышленно изменил голос, и он прозвучал звонко, энергично, молодо. — Скажи, на кого ты работаешь? С кем ты?

Она, казалось, поняла неуклюжесть ее шифрования.

— Я — с теми, с кем был «Отец».

— Дочь пастырей?

— Нет, нет! Совсем нет!.. Мир… Защита… — Девушка никак не могла найти подходящих слов и, видимо, считая, что терять нечего, выпалила: — Комитет Защиты Мира!

— Ладно. Все.

Айт выключил радиостанцию и разочарованно покачал головой. Комитет Защиты Мира! Сколько их, этих всяческих комитетов, в благословенной Монии! Как только соберутся три-четыре скучающие дамочки — так сразу же и организуют комитет или общество. Им безразлично, кого и что защищать — только чтобы о них стало всем известно. «Защитники!!» Скучно и противно. А он, глупый, чуть не раскис. Конспираторша Тесси!.. Тьфу! Нет, уж пусть будет, как будет, но тайну придется передать Мэй.

Приняв такое решение, Айт повеселел.

Но день, который начался неудачно, приготовил для него, оказалось, только неприятности.

В час утра примчался перепуганный главный администратор и доложил, что ночью неизвестно куда делся один из лакеев. Обысканы все закоулки, проверена фотоэлектрическая сигнализация защиты стен и лифтов дворца, установлено, что не выходил и не садился в вертолет, — а человека нет.

Ясно было одно: лакей исчез. Может, это и впрямь был какой-то из сообщников Свайна — тогда надо поднять тревогу. А что если это тот, кто по поручению Мэй «покатил колесо» в белый свет?

— Знаю! — Айт нахмурил брови, величественно махнул рукой. — Вон. Никому ни слова, если не хочешь иметь дело с самим ясновельможным.

Этот ответ вполне удовлетворил главного администратора. Он вспомнил, как в свое время так же неожиданно исчез старый Свайн, и, успокоенный, ушел.

Айт собирался рассказать про этот случай Мэй, но не получилось отключить линию подслушки: Кейз-Ол сегодня с утра засел в кабинете, не пошел на обязательную прогулку. И это привело к страшному.

Как только Айт появился в дверях спальни Мэй, она жеманно пропела:

— Псойс, забери, пожалуйста, эту жестянку. Не знаю, как она вчера оказалась у меня в сумочке.

Айт глянул в ту сторону, куда указывала Мэй… и обомлел. Эту коробочку он узнал бы среди тысяч других. В ней лежала злополучная катушка с магнитофонной записью Совещания!

Дорогая, что ты наделала? Через чрезмерную осторожность ты губишь, сама не зная того, успех общего дела! И нельзя подать даже знака, чтобы предупредить тебя, нельзя даже взглядом выразить печального упрека, ибо, конечно, Кейз-Ол сейчас настороже и включил экран. О, его заинтересует твоя неожиданная «находка»!

Айт не ошибся. Едва он протянул руку к коробочке, как вдруг щелкнули невидимые динамики, и в комнате прозвучал резкий голос Кейз-Ола:

— Возьми! Ко мне! Немедленно!

Псойсу подобало выполнить команду полностью автоматически. Айт так и сделал. По дороге за эти две-три минуты он должен был обдумать все, приготовиться к самому неожиданному… нет ли еще какой наипотаеннейшей линии подслушки?.. Почему Мэй не сказала прямо, что катушку передал ей он?

Айт поспешно зашел в кабинет, положил на стол коробочку и, дыша словно загнанный конь, встал напротив Кейз-Ола.

— Главного следователя!

Айт нажал на соответствующую кнопку.

— Все!

Кейз-Ол злился. Видно было, что он еле сдерживает себя. Пожалуй, самые неприятные, самые страшные предположения возникали в его голове, поэтому он порой даже вздрагивал. Заговор! Заговорщики пробрались в неприступную крепость. Кто они? Может, и этот старый пес уже изменил?

Темные пронзительные глаза впились в Айта, будто хотели пронзить, просветить его мозг, ощупать каждую мысль. Такой взгляд действительно трудно выдержать, невольно хочется закрыть глаза и сделать шаг назад.

Айт сделал этот шаг не потому, что действительно испугался Кейз-Ола, а потому, что подражал Псойсу. Еще шаг, еще…

Кейз-Ол шел за ним. Потом остановился, ткнул пальцем на дверь:

— Прочь!

Бочком-бочком, по стеночке, пробирался к выходу старый дед. Вот он встал, простер руки к разгневанному повелителю… Но тот почему-то насторожился, напрягся, словно прислушиваясь к чему-то…

Невольно начал прислушиваться и Айт. Какой-то глухой хаотичный треск послышался из невидимого динамика — так, как будто кто-то сыпал картошку в ведро, или неумелый стучал по клавишам пишущей машинки.

— Стой! — Кейз-Ол метнулся к щиту электронно-вычислительной машины, повернул какой-то регулятор. — Сюда!.. Ближе!

Глухие удары стали звонкими, превратились в тарахтение.

Кейз-Ол покрутил рычажок еще сильнее, прищурил глаза и сказал почти ласково:

— Ты знаешь, что это такое, мой милый?

Айт знал. Кейз-Ол, как оказалось, был и умнее, и предусмотрительнее, чем казалось: он побрызгал что-то и где-то раствором радиоактивной соли; Айт коснулся этой вещи; на его лакейских перчатках осталось небольшое количество радиоактивного вещества. Но камера ионизации способна фиксировать и в тысячу раз более слабые излучения. Отпираться невозможно. Радиоактивные изотопы не врут.

— Это — твой смертный приговор, старый пес!

Кейз-Ол медленно поднял пистолет.

— Ты заходил в малахитовый сейф?

— Да, светлейший… — в голосе Айта прозвучало настоящее облегчение, ибо разве же не сам Кейз-Ол послал его за завещанием?

— Ты касался толстой папки на нижней полке?

— Нет, светлейший…

Теперь Айт понял то, что должен был понять с самого начала: раствором соли радиоактивного изотопа была обрызгана папка с планом «Молния». Только благодаря тому, что ионизационная камера почему-то была выключена, тревога не поднялась вчера! Но Айт понял, что он спасен: его перчатки касались и папки конверта с завещанием. Предусмотрительность Кейз-Ола — пустая.

— Взгляните, светлейший!.. Может, трещит потому, что я держался за пакет?

С брезгливой ухмылкой Кейз-Ол поднял мятый конверт, который, к счастью, Айт еще не успел выбросить, и понес к ионизационной камере. И с каждым шагом Кейз-Ола у Айта отлегало от сердца, а в мозгу нарастал победный смех: «Ох, глупец, что ты сможешь определить?! Радиоактивным стало не только завещание, но и ты сам!»

И действительно: тарахтение в динамиках все крепло. Кейз-Ол остановился, скомкал конверт и бросил его в угол.

— Ладно. Иди.

Айт еще раз победил. Если удастся выдержать еще одно, последнее, испытание — у Кейз-Ола развеются все сомнения. Но тут уже надежда только на счастливый случай. Катушка с магнитофонным записью Совещания сама по себе предать Айта не могла. Однако, в ее конце его голосом изложен план уничтожения «мудрейших». Если Главный Следователь захочет прослушать всю нить — провал неизбежен.

Провал неизбежен… Айт ходил, как в тумане. Ненависть каторжника БЦ-105, которая, казалось, уступила место холодной рассудительности, вспыхнула в нем с новой силой, помрачила сознание, требуя немедленных действий.

Играть роль пугливого, подлого Псойса Айту было уже невмоготу. Он с ужасом вспоминал те унизительные минуты, когда пришлось стоять перед Кейз-Олом безоружным и думать, что потерпел поражение накануне победы. И сколько еще медлить? Не следует ли покончить с триллионером сейчас, пока еще не поздно? Но что это даст?.. Место Кейз-Ола займет Хейл-Уф. Войны этим не отменишь.

«Конспираторша Тесси» выходила на связь ежедневно. Она умоляла, требовала отправить «колесико». А он даже не отвечал ей. Зачем им «колесико», когда мир и так неудержимо катится к гибели? Сорок… Тридцать семь… Тридцать пять дней осталось до начала войны! Всего лишь три тысячи пятьсот часов!

Айт чувствовал себя так, будто попал в огненное кольцо. Пламя все ближе и ближе… Уже нечем дышать… Еще минута — и терпение кончится…

Попробовать убежать, чтобы самому рассказать об операции «Молния»? Но кому? Все дороги перерезаны… Один-одинешенек! И та, которая должна была бы поддержать и помогать, не только не делает этого, но и вредит.

Уже несколько раз попадались такие «несчастные случаи», которые можно объяснить только чьей-то злой волей. Кислота вместо воды в стакане. Ток высокого напряжения в трубах ванны. Неожиданное и очень точно нацеленное падение тяжеленной люстры. Виновных установить не удалось. И Айт их и не искал, только удвоил осторожность.

А тут еще возвращающаяся молодость. Кончилась желтая паста — и, как трава после дождя, из розовой лысины полезли пепельные волосы. Они было мягкими, кудрявыми; и было ужасно больно, когда Айт их выдирал. К счастью, пластиковый колпак и шейный платок еще охраняли его надежно. Зато с зубами было настоящее бедствие: они выросли так, что искусственные челюсти уже едва-едва держались во рту. Щеки, которые раньше западали, теперь пополнели, разгладились, поэтому приходилось выдумывать всякие флюсы, чтобы подвязываться платочком. А самым страшным и самым радостным одновременно — было то, что Айт с каждым днем замечал в себе все больше айтовского. Для тех, кто видел его каждый день, он не менялся. Но фотоснимки свидетельствовали: Псойс переставал быть Псойсом. Старик превращался в совсем другого, не похожего ни на кого мужчину средних лет.

С какой стороны не глянь — наступал критический момент. Еще декада или две — и если не будет найдено выхода из невероятно сложного положения — все погибнет.

Айт искал — и не находил.

Бой на полюсе

Извини, дорогой читатель, мы так увлеклись далекой планетой Пирейей, что совсем забыли о родной Земле. А на ней происходили нешуточные события.

…О появлении странного чудовища на просторах Сибири первой сообщила геологоразведочная партия, работавшая на севере от Северска.

На рассвете четвертого января, километра за два от лагеря, на большой скорости промчалось что-то черное и длинное. Чудовище оставило после себя глубокий след, выдавив в снегу широченный желоб.

Следуя этой утоптанной дорогой, геологи вскоре начали наталкиваться на детали каких-то машин. Гайки и болты, причудливо изогнутые трубки, листы металла виднелись то на дне желоба, позатоптанные в снег, то на его боковых стенках. Только значительно позже смогли установить, что это — остатки вертолета Академии наук, который загадочно исчез вместе с Павлом Седых с поляны в лесу вблизи Северска.

Поздно вечером того же дня со стойбища Юрасай, что лежало к северу от Северска километров за четыреста, поступила еще одна странноватая радиограмма. Радист сообщал, что через поселок промчалось какое-то страшилище. Оно задержалось возле метеостанции, разрушило наблюдательные будки, похитило с них приборы и исчезла. Очевидцы уверяют, что это — гигантское живое существо; во всяком случае, они заметили у него два огромных глаза, которые сверкали в темноте зеленоватым сиянием, и лапы.

Как курьез, радист рассказал и то, что по следу чудовища, километров за пять от Юрасая, подобрали охотника Клевцова с Северска. Клевцов плетет чушь: уверяет, что его поймала какая-то машина, кормила и поила, показывала чудное кино, а потом выбросила прочь. Хоть и до сих пор непонятно, как Клевцов оказался так далеко от Северска, однако верить ему вряд ли стоит: говорят, он пьяница.

Но по-настоящему мир взволновала загадочная гибель советского истребителя, патрулировавшего вдоль побережья Ледовитого океана.

Пересекая сто седьмой меридиан восточной долготы, летчик заметил на экране локатора металлический предмет, который быстро продвигался на север. Согласно инструкции летчик подал сигнал немедленной остановки. Приказ не был выполнен. Тогда летчик спустился ниже и сбросил предупредительную бомбу по курсу движения чужака.

Только рассекла темноту вспышка взрыва, как истребитель крутанулся, будто его кто-то дернул за крыло, и рассыпался в воздухе. Оглушенный летчик спасся только потому, что его вовремя выбросила аварийная катапульта, а парашют раскрылся автоматически.

Летчик сумел дойти до метеостанции на острове Пронина только к вечеру следующего дня. Хоть из его бреда вероятными были только координаты места катастрофы, все же советские самолеты пристально исследовали тот район. Они ничего не обнаружили. Зато вскоре странный вездеход зафиксировали под водой гидрофонные аппараты американской военной базы «Тайджет-7» в районе Северного полюса.

На базе объявили боевую тревогу. Ультразвуковые передатчики непрерывно посылали предупреждающие сигналы; по курсу движения чужака взорвали несколько подводных фугасов.

Шум под водой затих. Однако сразу же после этого радиолокаторы зафиксировали на поверхности льда за двадцать миль от «Тайджет-7» большой подвижный металлический предмет. Он шел точно на север.

И тогда командир базы дал приказ обстрелять самоходное сооружение из дальнобойных орудий.

Пушками управляли электронно-вычислительные машины. Но снаряды разрывались в воздухе, не долетая до цели. А потом на горизонте перед «Тайджет-7» вдруг вспыхнул яркий голубой луч. Раздался тонкий свист, и в тот же миг «Тайджет-7» начал стремительно разрушаться.

На месте ледяного острова образовалась огромная полынья. В ней боролись за жизнь несколько десятков оглушенных людей.

А вчера американский посол был принят в Министерстве иностранных дел СССР, и получил информацию, которая сразу же распространилась по всему земному шару как самая большая сенсация: машина, которая причинила столько хлопот обоим государствам, — не что иное, как вездеход, с помощью которого жители другой планеты изучают Землю; агрессивные действия вездехода — самозащита космонавтов. Но никто не мог сказать, откуда прилетела эта ракета; никто, кроме пьяницы-охотника из Северска, не мог похвастаться, что он прикасался к странному вездеходу. Его изучали издалека с помощью радиолокаторов: международная консультативная комиссия из величайших ученых мира пришла к выводу, что гостям из другой звездной системы следует дать полную волю.

Девятого января, в семнадцать часов десять минут по московскому времени, вездеход остановился точно на Северном полюсе.

Обеспокоено следили за ним ученые. Сейчас должно что-то случиться — не зря же космонавты так упрямо продвигались к самой северной точке планеты и даже уничтожали тех, кто, по их мнению, препятствовал этому.

Десятого января, в четыре часа тридцать пять минут по московскому времени, многочисленные наблюдатели зафиксировали в районе Северного полюса серию очень ярких вспышек. Одновременно было замечено, что зубчик вездехода на экранах локаторов раздвоился. Один остался на месте, а второй, гораздо меньший, начал быстро отдаляться и вскоре вышел за пределы действия аппаратов. Тогда его перехватили по специальной программе мощнейшие радиотелескопы Советского Союза и Англии — для американских обсерваторий предмет оставался невидимым за линией горизонта, — и астрономы с полной определенностью установили: от Земли, в направлении созвездия Орла, с начальной скоростью шестнадцать километров в секунду, отправилась в космическое путешествие крошечная ракета. Траекторию ее полета достаточно точно определить не удалось, ибо время для наблюдения было слишком мало.

И часть межпланетного корабля, которая осталась на полюсе, излучала узкий пучок радиоволн, который медленно, раз в сутки, делал круг над северным полушарием. Это свидетельствовало, что направление луча в мировом пространстве остается неизменным, и наводило на мысль, что маленькая ракета была только управляемым по радио «почтальоном» космонавтов в родную звездную систему.

Двенадцатого января вечером вездеход сдвинулся с места и направился на юг, в направлении Канады. Только он отъехал на каких-то полста километров, как к полюсу ринулись корреспонденты и ученые.

Изучать было нечего. На тщательно выровненном ледяном площадке лежало несколько десятков шестигранников из того же самого чрезвычайно легкого металла, который был найден на месте приземления «метеорита» у Верхней Чащобы.

Ученые были разочарованы: ведь они надеялись если не увидеть космонавтов, то хоть получить от них хоть какое-то приветствие людям Земли. Конечно, никому и в голову не приходило, что в вездеходе нет ни одного живого существа. Летчик Тертышный высказал несмелое предположение, что Павел Седых, который пропал без вести под Северском, теперь путешествует с жителями другой планеты. Газетчики подхватили эту мысль, превратили ее из вероятной версии в безоговорочное утверждение, и уже не один юноша мира мечтал побывать на месте молодого российского ученого, которому выпало счастье представлять перед космическими гостями человечество.

А что же сам Павел Седых? Как и в первые часы плена, он превратился в младенца, которого не выпускает из рук слишком заботливая мать: спал, ел и снова погружался в сладкое небытие. Видимо, дело было не только в переутомлении. Вполне возможно, в еду и питье добавлялись какие-то препараты, успокаивающие нервную систему.

Юноша проснулся, когда вездеход двинулся с полюса в далекое путешествие по планете.

Сознание было чистым и ясным. Дышалось легко, свободно. Мышцы полнились энергией.

«Где это я?.. Что это со мной?..» — В первое мгновение Павел не мог вспомнить ничего. А потом вдруг перед ним яркой лентой промчались кадры биофильма. «Звезда Кейз-Ола»… инженер Айт… Царица красоты… Мерзкий урод Кейз-Ол…

На далекой Пирейе, за миллиарды километров от Земли, происходили события, очень похожие на земные. Они заставляли ненавидеть и сочувствовать, сопоставлять и противопоставлять. Забывалось, что это, в конце концов, только очень совершенный кинофильм: хотелось самому встать в борьбе бок-о-бок с инженером Айтом.

Павел уселся поудобнее в кресле, нажал на кнопку.

Знакомо щелкнул фиксатор. Вспыхнул экранчик.

Засвистел в ушах ветер.

И в тот же миг Павел Седых прямо перед собой увидел молодую, полную сил и отваги девушку.