Гибель Византии

ГЛАВА VIII

На стыке двух континентов, где пересеклись древнейшие морские и караванные пути, более двадцати веков назад образовался Византий, небольшой поселок-укрепление.

Окруженный недружественными племенами, ведущими между собой непрекращающиеся войны, Византий с первых же дней своего существования включился в свирепую борьбу за выживание. Поначалу жители города отмежевались от врагов деревянным частоколом, который вскоре был заменен на каменные стены и они, эти стены, расширяясь из века в век, увеличивали жизненное пространство горожан, сдерживали напор агрессивных соседей.

Византий креп и наливался силой. Богатство и плодородие окрестных земель, трудолюбие и мастерство греческих поселенцев превращали колонию в цветущий сад. Целые флотилии рыбацких суден ежедневно выплывали на промысел, в лесах не переводилась мелкая и крупная дичь, из подземных копий извлекались высоко ценимые золото и медь. И все же главным преимуществом города было и оставалось его местоположение.

Византий рос и богател. Обилие товаров оживляло торговлю, которая, постепенно тесня основные ремесла становилась основой развития города. Но богатство и выгодное расположение Византия вызывало острую зависть и на протяжении нескольких столетий, город не раз оказывался яблоком раздора между государствами, чья военная мощь многократно превышала его собственную. Неудержимыми потоками текли через его земли армии персов, македонцев и греческих полисов. Два колосса античного мира, Спарта и Афины, изматывали друг друга в войнах за право обладания Византием. От бесконечных осад и сражений страдали торговля и ремесла, разорялись окрестные села. Наводняемый потоками беженцев, город хирел и приходил в упадок. И лишь когда соседи полностью истощали себя в бесплодных войнах, Византий получал желанную передышку. Судьба неизменно благоволила к нему: в короткий срок жители города успевали восстановить разрушенное в войне и даже подготовиться к новой.

Отголоски жестокой борьбы за власть, растянувшейся почти на целое столетие, между могущественной Карфагенской державой и молодым, быстро крепнущим Римом, долетали до самых дальних уголков Средиземноморья. Мало кто тогда мог предположить, что там, в кровопролитных сражениях Пунических войн, решался важный для Истории вопрос: по какому из двух путей пойдет развитие мировой цивилизации. Будут ли торжествовать культура и боги потомков финикиян или верх возьмут традиции эллинизма. Римлянам удалось одолеть своего соперника и на обломках Карфагенского государства заложились основы Римской империи. Один за другим клонились народы Средиземноморья перед поступью непобедимых легионов и правителям Византия пришлось приложить немало усилий, чтобы остаться в стороне от войн, потрясающих основы и меняющих границы старого мира. Метод византийских дипломатов был стар как сам мир: надо лишь вовремя перейти на сторону сильнейшего, угадав в водовороте событий будущего победителя. Это им удавалось не раз и слава о византийцах, как об осторожных и прозорливых политиках, осталась жить в веках, обрастая с течением времени новыми примерами хитроумного лавирования.

Новая звезда засияла над Византием, когда римский император Константин, возведший христианство в ранг государственной религии, перенес на берега Босфора столицу своей империи. Он стремился превратить этот город в центр всего цивилизованного мира и это почти удалось ему. Полоса высоких двухъярусных крепостных стен очертила пространство грандиозной застройки. Спешно возводились дворцы, храмы, термы, акведуки и вскоре новая столица, переименованная в Константинополь, затмила собой бывшую славу Рима.

Тем временем империя под натиском варварских племен постепенно приходила в упадок. Феодосий, последний правитель единого государства, перед смертью разделил свои владения между двумя своими сыновьями. Рим остался столицей западной части, в Константинополь же переехал со своим двором Аркадий, правитель Восточной империи.

Недолго просуществовала Западная Римская империя: 24 августа 410 года она пала под ударами вестготских дружин. Еще три десятилетия спустя на земли Рима хлынули полчища гуннов. Дотла разоренное государство более не в силах было защитить себя и в 476 году предводитель германских наемников сверг последнего императора Ромула, по злой иронии судьбы носящего имя основателя «вечного» города.

Константинополь был удачливее своего соперника: Восточная империя быстро вошла в ранг самого могущественного из государств и спустя короткий срок завоевала территории, сравнимые по величине с распавшейся Римской державой. Военные экспедиции приносили удачу, империя процветала, ее столица ширилась и богатела. В грекоязычное население, считающее себя наследниками римян и потому называющее свое государство Империей ромеев, вливались новые народности, порой весьма отличные друг от друга наречием, обычаями и верованиями. Постепенно сформировалась уникальная общность людей и те из них, кто жил на территории Империи, был покорен власти василевса — правителя государства, и исповедовал христианство, мог по праву называть себя ромеем.

Во времена Великого переселения народов ромеи успешно отражали натиски варварских племен, привлекая щедрыми дарами на свою сторону одних и подавляя с их помощью тех, кто отказывался внимать голосу рассудка. Бесчисленные кочевые орды разбивались о границы Империи, и укрощенные, откатывались назад. Чтобы зализав раны, десятилетиями собираться силами для нового вторжения. Так были разгромлены непобедимые прежде гунны, разбиты и отброшены далеко на восток войска грозной Персии, повержен в прах Аварский каганат. Знаменитый «греческий огонь», наводящее ужас изобретение механика Каллиникоса, полностью уничтожил огромный флот арабских завоевателей, а войско халифа, положившее к ногам своего властелина обширные пространства Азии, Африки и Европы, недосчиталось под стенами Константинополя более ста тысяч воинов. Были усмирены непокорные болгары, принуждена к перемирию Киевская Русь; отражены и выдворены вон наводящие ужас на весь цивилизованный мир норманны. Но непрерывные войны подтачивали границы и хотя почти всегда военная удача сопутствовала ромеям, Империя постепенно ослабевала.

Золотой век Империи ромеев, длящийся впрочем шесть столетий, подходил к концу и поражение при Манцикерте от огромной армии турок-сельджуков ознаменовало начало упадка Византии. Обострились внутренние противоречия, страну сотрясали голодные бунты и мятежи, императорский двор бился в паутине собственных интриг. Неблагоприятно по своим последствиям закончилось и давнее противостояние константинопольского патриаршества и папского духовенства в Риме. Вселенская Церковь разделилась на западную римско-католическую и восточную, греко-православную Церкви и этот разрыв резко ухудшил отношения Византии со странами Западной Европы, уже бурлящей в предвестии первых крестовых походов.

И когда, спустя четыре десятилетия, головные отряды паломников-христиан впервые подступили к стенам Константинополя, византийцы отчетливо ощутили угрозу, исходящую от этих воинственных, неорганизованных, но полных непобедимого упрямства толп вооруженных людей. Недобрые предчувствия сбылись через столетие: воспользовавшись царящей в городе династической междоусобицей, после двух интенсивных штурмов, 13 апреля 1204 года, крестоносцы прорвались вглубь крепостных сооружений Константинополя. Им благоприятствовало некое стечение обстоятельств, позволившее пусть безудержно храбрым, дерущимся подобно дьяволам, но все же крайне малочисленным отрядам рыцарей овладеть хорошо укрепленным городом, о который еще не так давно разбивались целые полчища аваров, персов и арабов.

С этого трагического дня и стала угасать Империя ромеев. Жители бежали из разграбленной столицы, пожары уничтожили половину города, а все остальное было разграблено завоевателями. Империя раскололась на ряд государств, правителями которых стали вожди крестоносного ополчения. Едва завладев символами власти, они развязали борьбу друг с другом за верховное правление, а растерявшие остатки морального духа отряды «освободителей гроба Господня» рыскали вокруг в поисках поживы. Население страдало от грабежей и поборов, православное духовенство без устали призывало к борьбе. И трон наспех созданной Латинской империи вновь зашатался. Надежды византийцев связывались с усилением образовавшихся в азиатских провинциях двух крепких грекоязычных государств — Никейского и Трапезундского. Вскоре помощь оттуда действительно пришла: воспользовавшись растущей слабостью латинян и их бесконечными раздорами, император Никеи Михаил Палеолог, поддержанный флотом Генуи, без труда овладел Константинополем. Ликующее население торжественно встречало освободителей, входящих в город через Золотые ворота и вскоре Михаил был коронован на трон императора. Родовой герб нового василевса стал своеобразным символом Империи — двуглавый орел, головы которого с развёрстыми зевами настороженно вглядывались в стороны, откуда всегда приходила опасность — на Запад и на Восток.

После крушения Латинской империи территория Византии сократилась в несколько раз. Под властью Палеологов осталась лишь маленькая часть прежних владений, торговля перешла в руки напористых генуэзцев, военная же мощь безвозвратно угасла.

Два последующих века Империя неудержимо шла к собственной гибели. Ее опустошали неурожаи и эпидемии, сотрясали междоусобицы, набирали силу враги. Отдельные византийские императоры, пытающиеся приостановить развал приходящего в упадок государства, вскоре убеждались в бесплодности своих стараний.

Империя умирала, мучительно и долго, со всех сторон окруженная врагами, подобно стаям стервятников, терпеливо ожидающих своего часа. И этот час, похоже, в скором времени должен был пробить.

Солнечные лучи протиснулись сквозь щели ставен и один из них, наиболее упрямый, сияя хороводом неосязаемых пылинок, прокрался к самому изголовью кровати. Роман несколько раз отмахнулся от него, как от назойливой мухи, затем повернулся на другой бок и глубже зарылся в постель. Но сон уже безвозвратно пропал.

Роман приоткрыл глаза, с усилием приподнял голову, но тут же, с тихим стоном, поспешил вернуть её обратно. Однако лежать, уставившись в потолок и смаковать не совсем приятные ощущения в распухшей, гудящей подобно пчелиному рою голове быстро надоело. Он сел на кровати, опустив ноги на прохладный кирпичный пол. Зевнул, с хрустом потянулся и откинув упавшую на глаза прядь волос, поднялся с постели.

— Здорово я перебрал вчера, — пробормотал он, направляясь к окну.

Створки ставен распахнулись с первого толчка. В комнату ворвался солнечный свет, а вслед за ним — прохладный утренний воздух. Постояв под бодрящим сквозняком, он приблизился к медному тазу в виде большой морской раковины и, щедро разбрызгивая воду по сторонам, энергично умылся. Обтирая полотенцем помятое после сна лицо, он с неодобрением взглянул на свой живот и похлопал по нему ладонью.

— Как бы ты меня сегодня не подвёл, дружок!

Изящный, венецианской работы туалетный столик со встроенным в овальную раму зеркалом внушал невольное отвращение от большого количества разложенных на его поверхности черепаховых гребней. Пересилив себя, Роман приблизился к нему, сел на табурет и принялся неспешно расчесывать спутавшиеся за ночь волосы. Окончив, он задумчиво повертел в пальцах баночку с белилами, решительно отставил ее в сторону, в ряд к таким же баночкам румян, теней и сурьмяной туши и рывком поднялся на ноги.

Несвязные воспоминания проносились в голове подобно метеорам. Отчаявшись уловить разбегающиеся мысли, он несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, как бы изгоняя из себя остатки винных паров, затем по диагонали пересёк комнату. И тут, сквозь пелену вечерних событий, сквозь мешанину всевозможных лиц и звуков, медленно всплыл прекрасный облик Алевтины, дочери Феофила Палеолога.

Роман энергично потёр виски ладонями. Ему вдруг стало невыносимо стыдно при мысли, что вчера он сплоховал, не сумев представить себя в выгодном свете перед молодой аристократкой. Вспоминая ее взгляд, сдержанный и в то же время заинтересованный, он не мог понять, почему он, Роман, мямлил и выдавливал из себя слова, тогда как ранее, в схожих ситуациях, они текли у него сами, неудержимым потоком. Раздосадованный собственной застенчивостью, он почти весь вечер просидел молча, крутил в руках серебряную вилку с двумя изогнутыми дугой остриями и вливал в себя все новые и новые бокалы вина.

Время шло, удалились куда-то его дядя и отец Алевтины. Опрокинутый кем-то кубок так и остался лежать, окунув край в лужицу рубиново-красного вина. Поймав скучающий взгляд девушки, Роман подсел на освободившееся место и сумел-таки завязать разговор. Несмотря на то, что своей речью управлять оказалось уже сложнее, чем вилкой, с заплетающегося языка один за другим посыпались рассказы о морских сражениях, о поединках, вспыхивающих по поводу и без повода, о неожиданных, порой загадочных встречах на шумных, искрящихся весельем карнавалах….. И о многом, многом прочем….

Хотя, сказать по правде, Роман уже и сам не мог припомнить всего того вздора, который он нес так вдохновенно каких-то несколько часов назад.

Отрезвил его негромкий голос, почти в самое ухо прошептавший:

— Протостратор задержится сегодня у императора. Мастер Феофил просит оказать ему любезность и сопроводить его дочь до поместья.

Хмель тут же вылетел из головы Романа. Твердо глядя в глаза адъютанту, он пообещал в точности выполнить просьбу Палеолога.

На прохладном ночном воздухе Роман настолько овладел собой, что почтительно усадив девушку в карету, смог сам, без посторонней помощи, вскочить в седло. Всю дорогу он молчал, искоса поглядывая на окошко кареты и пытаясь ровно держаться в седле. Это оказалось не совсем простой задачей, но молодой ромей с честью прошел испытание. Изысканно раскланявшись с Алевтиной у ворот дома Палеологов, он поспешил к себе, пустив лошадь в галоп и перебудив должно быть половину города. Спешившись возле конюшен, он кинул поводья заспанному привратнику и поднялся по лестнице в свою комнату, стараясь не оступиться на ускользающих из-под ног ступенях.

— Ну, вот, наконец-то…., - бормотал он, стягивая с себя одежду.

Но не успев закончить фразу, он повалился навзничь, на мягкую глубокую перину.

И вот теперь поутру, страдая от похмелья, он клял себя за вчерашнее и в который раз давал себе зарок не пить невоздержанно.

Неожиданно раздался стук в дверь. Роман повернул голову, но слова замерли у него на языке: он вдруг вспомнил, что стоит совершенно голый посреди комнаты. Быстро прошлепав обратно к кровати, он нырнул под одеяло и только после этого крикнул:

— Войдите!

В комнату боком вошла крепко сбитая, румяная служанка.

— Пусть мастер простит меня, но я не ожидала в этот час застать его в постели.

— Что стряслось спозаранку? Почему такая спешка? — недовольно откликнулся Роман.

— Спозаранку? — пожала плечами служанка. — Но уже время завтрака. Мастер Димитрий всегда спускается в трапезную к этому часу.

— Мастер Димитрий — ранняя пташка. А я бы не прочь подремать еще чуток, — Роман с хрустом вытянул руки и заломил их за голову.

Служанка пристально взглянула на него, ее глаза непонятно блеснули. Громко постукивая деревянными подошвами башмаков, она пересекла комнату.

— Меня зовут Дарией, — произнесла она, водя тряпкой по поверхности стола.

— Я убираю комнаты здесь, на втором этаже.

— Это хорошо, Дария. Я думаю, ты неплохо справляешься со своей работой.

— Да, мастер, мною все довольны, — она вновь бросила на него загадочный взгляд и начала развешивать небрежно сброшенную на стул одежду Романа. — Я убираю так, что любо-дорого смотреть.

— В самом деле? — Роман не знал, что и сказать. — Наверное, это нравится тебе….

— Да, мастер, нравится, — девушка приблизилась и принялась обеими руками разглаживать складки на одеяле. — Мне очень это нравится. Я так люблю, когда везде аккуратно и гладко. Гладко и аккуратно.

Ее ладонь прошлась по одеялу в том самом месте, где предполагался низ живота молодого человека. Даже сквозь двойной слой простеленной шерстью материи Роман ощутил, как ее рука нащупала его самое чувствительное место и достаточно крепко сжала его.

— Ой, прости, мастер, — девушка торопливо отдернула руку. — Я не хотела, это вышло совершенно случайно.

— Так ли уж случайно? — Роман приподнялся на локте, чувствуя нарастающее возбуждение.

— Да, да, я так неосторожна. Ой!

Отступая на шаг, Дария зацепила каблуком своего башмака за край одеяла и оно начало сползать на пол. Девушка разволновалась и желая поскорее выпутаться, сильно дернула ногой назад. Одеяло одним махом полностью слетело с Романа. Молодой человек совершенно инстинктивно прикрыл руками причинное место, быстро наклонился и попытался ухватить ускользающий конец одеяла.

— Ой, что я наделала! — вскричала девушка, прижав ладони к щекам.

И тут же деловито осведомилась:

— Мастеру, наверное, снились сегодня хорошие сны?

— Почему ты так думаешь? — Роману наконец удалось поймать край одеяла и быстро натянуть его на себя.

— Я не думаю, я просто кое-что заметила, — улыбаясь, она расстегивала крючки на своей рубахе.

До Романа вдруг дошло, что в этой ситуации он держится комично и совсем не по-мужски. Он повернулся на бок, приподнялся на локте и рассерженно вперил взгляд в девушку. Дария уже сняла с себя рубаху и чуть слышно что-то напевая, принялась за длинную, всю в оборочках юбку.

«Почему бы и нет?» — подумал Роман. — «Мастер Димитрий ждет меня в трапезной? И что с того? Надеюсь, мое опоздание не отобьет ему аппетита».

Когда, некоторое время спустя, Роман все-таки спустился в трапезную, там, за длинным столом еще сидел в одиночестве Кантакузин.

— Я вижу, ты вчера неплохо повеселился, — произнес стратег, критически осматривая припухшее, помятое лицо племянника.

— У василевса такие крепкие и выдержанные вина, — отвел глаза Роман.

— Ну так вот, любезный племянник, — Димитрий не отрывал от него взгляда. — Ты знаешь и сам, что я не для того уступил твоим просьбам и привез тебя в Константинополь, чтобы ты услаждал свою душу крепкими винами и веселой музыкой: всем этим ты с не меньшим успехом мог заниматься и в Генуе. Пора, пожалуй, на время позабыть удовольствия праздной жизни. С сегодняшнего дня у нас не будет более досуга для развлечений: ты будешь помогать мне вооружать и обучать людей, а между делом, постепенно наберешь себе сотню.

Лицо Романа просветлело.

— Ты хочешь дать мне сотню, дядя? Ты не шутишь?

— Твое назначение уже подписано императором. Ты будешь обучать ополченцев умению владеть копьем и мечом, изгонять страх из неопытных или малодушных. И если они почувствуют в тебе командира, значит я не зря тратил на тебя свое время.

Он хлопнул руками по столу и поднялся на ноги.

— Ты поел? Оружие при тебе? Значит, мы можем отправляться в дорогу!

Стратег повернулся и направился к выходу. Роман, торопливо поправляя перевязь с мечом, последовал за ним.