Гид по Лысой Горе

18. ЛЫБЕДЬ

Майя и Жива между тем миновали шлагбаум, расположенный у входа на гору, прошли мимо оранжевого мусоровоза и свернули к насыпной, утрамбованной щебнем, дороге, ведущей к гаражному кооперативу.

Чуть далее над крышами гаражей нависали автомобильные эстакады. Оттуда доносился неимоверный гул. И тем невероятнее было услышать совсем рядом тихое журчание воды.

- Что это? – удивилась Майя.

- Сейчас увидишь, - пообещала ей Жива.

Спустившись ниже по насыпи, Майя заметила в лощине огромный трёхстворчатый бетонный коллектор. Из него по средней створке вытекала неспешно маленькая речка, больше похожая на широкий ручей.

- Это что, Лыбедь? – округлились глаза Майи.

Жива кивнула ей.

Даже не верилось, что этот ручей мог быть знаменитой речкой, названной так в честь Лыбеди - легендарной сестры трёх братьев-основателей Киева. Но именно здесь она, запрятанная под землю и закованная в бетонные берега на всём своём протяжении, неожиданно вырывалась на волю.

Этот был единственный участок, где на протяжении полукилометра она протекала в своём естественном русле, получив от мэрии даже охранную грамоту как памятник природы «Древнее устье реки Лыбедь».

Как же всё течёт и меняется в этом мире, подумала Жива. Некогда полноводная, глубокая, с широким устьем, куда заходили из Днепра торговые ладьи, а рыбаки ловили во множестве разнообразную рыбу, река эта превратилась в наше время в сточную канаву, а живописные берега её в мусорную свалку.

Былинные берега теперь состояли исключительно из строительных и бытовых отходов, из бутылок, тряпья, консервных банок и прочего хлама, свозимого сюда, по всей видимости, годами, а зажатое между Лысой горой и насыпной дорогой русло реки напоминало грязную, зловонную канаву.

И всё же, несмотря на захламленность, эта летописная местность до сих пор представляла собой некий природный оазис посреди урбанизированного пейзажа с гаражами, железнодорожными путями и бетонными эстакадами.

Только благодаря статусу «памятника природы» здесь сохранилась ещё уединённая сельская идиллия с поющими птичками и журчащей водой.

В первый момент Майе здесь так понравилось, что она старалась не обращать внимания на старые автомобильные шины, торчащие из воды, и мусор, живописно повисший на ветвях деревьев.

Пластиковые кульки и тряпки висели чуть ли не в метре над водой. После сильных ливней вода здесь поднималась на метр и выше. Видимо, гаражи здесь не раз затапливало, поэтому левый берег Лыбеди и был укреплён насыпным грунтом, в результате чего дорога стала пролегать чуть ли не вровень с крышами гаражей.

Пройдя под высоковольтной вышкой линии электропередач, двоюродные сёстры спустились к реке. Вековые вётлы склоняли тут ветви до самой воды. Деревья достигали такой толщины, что Майя и Жива даже при желании не смогли бы вдвоём обхватить их руками.

Здесь, в низине было довольно тихо, если не принимать во внимание удалённый гул автотрассы. Правда, тишина эта была какая-то странная, жуткая. Здесь явно ощущалась близость Лысой горы, которая вздымалась напротив.

На противоположном берегу почему-то валялось много мёртвых деревьев – чёрных, покосившихся, с изломанными стволами, и во всём этом мрачном угрюмом пейзаже чувствовалась какая-то заброшенность и потерянность.

Живе показалось вдруг, что она видит маленькую девочку в белом сарафане. Та печально сидела на тёмном камушке, грустно зажав колени руками, будто Алёнушка с известной картины Васнецова, и, пригорюнившись, глядела в тёмную воду.

- Зоя! – позвала её Жива.

- Где она? – обрадовалась Майя, - где ты видишь её?

Девочка в белом сарафане вдруг исчезла, как будто её и не было.

- Показалось, - вздохнула Жива.

- Зоя! Зоя! – покричала на всякий случай Майя, но ответа не последовало, лишь две серые утки, вспугнутые криком, взлетели от воды.

Двоюродные сёстры вновь поднялись на насыпную дорогу и пошли вдоль реки, глядя на тёмную, закрывающую полнеба Лысую гору

- Она ведь жила именно здесь, на этой горе, – кивнула Жива.

- Кто? - спросила Майя.

- Лыбедь, - ответила Жива и тут же поправилась, - княжна Лыбедь. Она жила здесь в уединении, в отличие от своих братьев, живущих в центре Киева. И до самой смерти оставалась старой девой. Видимо, поэтому гору эту и назвали Девич-горой.

- Почему же она осталась старой девой?

- Считала, видно, что никто не достоин её руки и сердца. И хотя к ней сватались десятки женихов, она всем отказывала.

- Слишком гордая была? – усмехнулась Майя.

- Скорее переборчивая, - ответила Жива. - А когда постарела, то сама уже была никому не нужна. Сидела тут на горе, и с горя плакала, пока из слёз её не образовалась эта река.

- Да, поучительно.

Что-то невидимое за кустами вдруг вспорхнуло от реки, оказавшись большой белой птицей. От неожиданности девушки вздрогнули.

- Лебедь? - удивилась Майя. - Откуда здесь лебедь?

- Залетел, видно, случайно, сюда, - пожала плечами Жива, - с днепровских плавней…или с Галерного острова.

Шумно замахав крыльями, белый лебедь поднялся над вековыми вётлами, а затем скрылся за чёрной горой.

Плавное течение Лыбеди на перекате убыстрилось. Перед железнодорожным мостом, за которым начиналась автотрасса, двоюродные сёстры заметили метровую в диаметре железную трубу, выходящую непосредственно из-под толщи горы, перекинутую над рекой и зарытую в землю на другом берегу.

- Не понимаю, что может вытекать из-под горы? – озадачилась Майя.

Занятая своими мыслями, Жива неопределённо пожала плечами.

- Но скорей всего, - вдруг сказала она, - гору эту назвали Девичьей совсем по другой причине.

- По какой? – живо обернулась к ней Майя.

- Ну…возможно, потому … - помедлила с ответом Жива, - что здесь с давних пор девушки исчезают.

- Как это, исчезают?

- А вот так, бесследно, – вздохнула Жива. – Веда говорит, что это леший их умыкает. А Навка считает, что это Змиулан собирает дань.

- Какой ещё Змиулан?

- Ну, это такой змеиный царь, самый главный среди иных. Навка говорит, что выглядит он так: до пояса, вернее, до колен, - это голый мужик с неприкрытым членом…

- Эксгибиционист, что ли? – перебила ей Майя.

- Типа того. А вот ноги его затем плавно перетекают в два змеиных хвоста, на которых он и передвигается.

- Да ну тебя! – отмахнулась Майя. - Что за сказки ты опять рассказываешь?

Ей было непонятно: то ли Жива смеётся над ней, то ли говорит всерьёз.

- Сказки – не сказки, а девушки-то ведь пропадают. Вернее, девственницы. Два раза в год, на хеллоуин и в Вальпургиеву ночь он выбирает себе девственницу из числа пришедших на гору и в качестве жертвенной дани утаскивает её к себе в нору или в дупло, где полгода сожительствует с ней, пока не замучит до смерти.

Подойдя к железнодорожному мостику через Лыбедь, Майя первой взобралась на насыпь.

- А что, он… и сегодня будет себе девственницу выбирать? – с тревогой спросила она.

- И сегодня, - ответила Жива ей в спину, поднимаясь на насыпь вслед за ней.

Переступив рельсу и встав одной ногой на шпалу, Майя обернулась, не замечая, что прямо на неё со стороны Лысой горы на всех парах несётся скоростной поезд «Хюндай».

- Что, серьёзно? – переспросила она.

- Назад! – испуганно закричала вдруг Жива и, схватив её за руку, резко потянула к себе. Едва Майя отскочила назад, как мимо неё со свистом промчался поезд. Машинист не успел даже нажать на звуковой сигнал. Пара секунд мелькания вагонов – и вот уже серебристый дракон унёс свой хвост далеко вперёд!

- Пипец! – облегчённо вздохнула Жива, - ещё бы секунда, и от тебя мокрого места бы не осталось.

- Это точно, - кивнула Майя и тут же встревоженно спросила, - а ты этого Змиулана видела?

По лицу её было заметно, что рассказ о Змиулане напугал её больше, чем умчавшийся поезд.

- Нет, - покачала головой Жива, - да и мне это не грозит. Я ведь уже не девственница. – Она почему-то вздохнула. - Его видела только Навка. И, скорей всего, его видела дочка Лысогора, которая нарисована на стене. Но она уже никому ничего не расскажет.