Гидра

Глава 10

– Убег! Убег! – Багермейстер Егорыч кричал, как оглашенный. – Чего варежку разинул? Пацан, говорю, убег через кусты.

Снаружи затопало, защелкали затворы. Пленники, не успевшие покинуть завод, толпились у нар, вытягивали тощие шеи.

– Кто убег?

– Юнга, кажется…

Заяц стоял у них за спиной. Вжимался в стенку, искал поддержки у спрятанного в кармане ножика. Он был атеистом, понятно, что, как все атеисты, он верил в существование богов, но не служил им. Неприятно удивился, узнав, что его, новорожденного, мама в тайне от отца покрестила. Отнесла в деревенскую церковь Азатота, и поп нарисовал на затылке младенца спираль и искупал в ихоре.

Сейчас Заяц готов был просить помощи хоть у Азатота, хоть у Аллаха.

– Не туда! – шумел Егорыч. – Дай я покажу, отпустите.

– Убьют малого, – с сожалением сказал Клим, горький пьяница, завязавший благодаря новым порядкам стройки. Не отклеивая лопаток от стены, Заяц стал продвигаться к дверному проему. Шажок, шажок… Заяц нырнул в коридор. Пришла мысль: ребята, возводившие цементный завод, получили зарплаты и премии и возвратились к семьям. А родители прораба, труп которого на глазах у Зайца шогготы вынули из супеси, чтобы разодрать, даже не похоронят сына.

Заяц влетел в душевую, снял фанерку и забился в нишу. Колени притиснулись к груди, темечко вжалось в кирпич. Он аккуратно вернул фанерку на место, закрывая себя в темноте.

Теперь – ждать.

«Чего? Сколько? Ты уверен, что марионетки не оставят дежурного? Что тебя не схватят на пороге?»

«Заткнись!»

Заяц прикусил губу. Заглушая пугающий голос, он подумал о «Ласточке»: как здорово было на ней работать, пока не разразился ад. Как-то они с Егорычем сменили неисправный грунтовой насос и забарахливший электродвигатель – уложились в ночную смену, и Егорыч сказал, что это всесоюзный рекорд и им выпишут почетные грамоты.

Заяц горько усмехнулся.

Пот тек по спине, тяжелые липкие капли. Такие капли забарабанили по крышам вагончиков в ночь, когда мир сошел с ума, Золотарев захватил власть и из дождя появились шогготы. Или все началось раньше? Тайные знаки… утонувший такелажник… кости мамонтов и доисторических носорогов, которые ковш извлекал из грунта в огромном количестве. Сны, мучившие Зайца весной. Звезды-дыры и чьи-то глаза, наблюдающие с обратной стороны неба…

Заяц пошевелил затекающей ногой. Ботинок что-то толкнул. Звякнуло. Казалось, этот тихий звук слышат в Р’Льехе. Заяц сглотнул, истекая потом, ожидая, что в любую секунду щупальца вторгнутся в его схрон. Ничего не произошло. Заяц пошарил рукой, коснулся пальцами стекла.

Чекушка, спрятанная кем-то из рабочих!

Заяц подтянул ее к себе, отвинтил крышку, понюхал, морщась. Он не любил алкоголь, разве что вино послаще. Но в нише не было вина, в нише был только насмерть перепуганный мальчик. Заяц сделал глоток. Жидкость показалась не жидкостью, а кубом, который с трудом протолкнулся в желудок. Обжег, согрел. На выдохе Заяц едва не выблевал, но удержал в себе спиртное. Стукнулся о кирпич виском, закрыл глаза. Как молитву, прочел на изнанке век: «Объемное содержание твердой фракции в пульпе не превышает десяти процентов… исходная концентрация, получаемая системой…» Он прервался, чтобы выпить еще.

Клим говорил: «Первая – колом, вторая – ясным соколом».

Теперь ясно, о чем это. Заяц икнул.

«Только не нажрись и не усни тут».

Уснуть… проснуться дома…

Заяц вспомнил историю, рассказанную Егорычем. Как вроде бы в Перми бригада Егорыча расчищала речные протоки, загрязненные сточными водами. Настоящие клоаки. В дышащем ядовитыми испарениями болоте догнивали купеческие склады. Егорыч решил действовать радикально: замыть протоки песком. Земснаряд боролся с засоренным суглинком. И, видно, шум потревожил обитателей складов. Из протухшей воды явились твари, похожие на морских звезд с пастями в сердцевинах. Они предпочитали присасываться к затылкам речников. Поймаешь «звездочку», а она тебе дырку в черепе проковыряет, соединится с мозгом, и пиши пропало. И имени своего не вспомнишь, будешь делать, что паразит повелит, а повелит он твоих товарищей убивать.

Егорыч справился с напастью. Трижды просил его Заяц рассказывать, как экипаж земснаряда баграми бил зараженных, пронзал «звездочек», как они сожгли дьявольские склады – писк горящих заживо паразитов был невыносим! Горисполком благодарил Егорыча…

У Ярцева и конвоиров нет морских звезд на затылках, но они из той же породы. Несчастные жертвы страшных сил. Заяц их вылечит. Может, багром, а может, огнем.

Мышцы безбожно затекали. Заяц открыл глаза.

«Как долго! Сколько я здесь? Полчаса? Сорок минут? Надо было считать».

Бутылка едва не выпала из пальцев. Кто-то вошел в душевую. Заяц сжался в комок. Это марионетка! Подошвы чавкали, отлипая от грязной плитки. Заяц сунул свободную руку в карман. Судорога скрутила икры. Хотелось чихать, кашлять, выть.

Человек… нелюдь… остановился у схрона. Постоял, прогулялся в конец помещения, к котлу. Не спеша вернулся и снова встал в полуметре от Зайца.

«Уйди. Пожалуйста. Прошу тебя».

«Он чует твой страх. Твой вонючий пот».

Фанерка отдернулась резко, впуская в Заячью норку свет. Рука схватила Зайца за ворот и грубо выволокла из ниши. Мальчик обреченно хныкнул. Над ним возвышался сержант марионеток. Ствол маузера коснулся щеки, обжег холодом.

– Не убивайте… Я с «Ласточки», из команды Егорыча!

– Что ты тут делаешь?

– Я… вот! – Заяц показал чекушку. – Начальник, трубы горели… – Так коллега Клим оправдывался перед Ярцевым.

Сержант расслабился, рывком поставил нарушителя на ноги. Заяц покосился вбок. В душевой, в коридоре, кроме них, никого не было.

– Накажем тебя после концерта, – сказал сержант. – И твоего багермейстера тоже.

– Спасибо! – выпалил Заяц. – Спасибо большое! – Он выхватил нож и всадил десятисантиметровое лезвие под ухо марионетки. Зазвенела, разбившись, чекушка. Сержант выпучил глаза. Заяц отпрыгнул в сторону. Адреналин пьянил похлеще алкоголя.

Сержант покачнулся, хватаясь за торчащую из шеи рукоять. Попытался навести на Зайца ствол. Заяц ушел с дороги. Кровь обагрила форму. Сержант врезался в стену и сполз на пол, забился в луже водки. Выгнулся дугой и обмяк.

Заяц смотрел на него с колотящимся сердцем.

«Я убил человека».

«Нет, не человека. Ослеп?»

Мертвый сержант пошевелил губами. Заяц отпрянул. Губы разлепились, и меж ними проскользнуло что-то глянцевито-черное, распухшее. Сползло по подбородку и шлепнулось в ямочку под кадыком. Пиявка величиной с указательный палец. Зайца передернуло от отвращения.

Может, она и есть «звездочка»? То, что превратило суровых, но не извращенно-жестоких солдафонов в палачей… Заяц осмелился, сделал шаг к трупу. Пиявка сдувалась, как шарик, высыхала, блекла. Сдыхала без носителя!

«Так тебе, сучка!»

Заяц вспомнил об остальных марионетках. Вынимать из шеи трупа окровавленный нож не достало духа. Он подобрал и сунул в карман маузер, перекрестился, сделал пальцами спираль Азатота и треугольник Ноденса и выскользнул из душевой.

Завод обезлюдел. Во дворе тоже никого не было. А в лесу?

«Вот и проверим».

И Заяц побежал.

Он бежал так, как не бегал никогда. Длинные ноги отталкивались от земли, ритмично двигались локти, молодые легкие качали кислород. В ушах пульсировало.

«Я вернусь, Егорыч. Я вернусь, парни, держитесь».

Заяц ворвался в лес. Ветки-прутики хлестали по плечам. Он перепрыгнул овраг. Старался не сворачивать, цеплялся за курс: вверх, диагонально от поселка, на северо-запад. Там по его прикидкам располагался лагерь лэповцев.

Он углублялся в тайгу. Шептались покривленные деревца, серебрились паучьи тенета. Затрудняя бег, попадались частые ямы – результат вытаивания подземных льдов. Лес не был слишком густым, и Заяц легко заметил шоггота.

Тварь шла наперерез, топча мощными лапами сиреневые цветы. Заяц закричал – не вслух, но внутри себя – и рванул влево. Он был быстр, но чудище – быстрее.

Плавное, как ящерица, оно снова очутилось в поле зрения. Расстояние между охотником и добычей сокращалось. Под ногой просела, замочив носок, моховая подушка. Другая нога заскользила по болотному киселю. Несущаяся справа тварь вырвалась вперед, Заяц сменил курс. Пропитанный водой мох снижал скорость. Отчаяние испепеляло. Слишком поздно Заяц увидел корягу. Острый сук вонзился в голень. Чуть не откусив себе язык – эту привилегию он оставит шогготу, – Заяц полетел в болото. Кочка смягчила падание, но атака чудища была сокрушительной. Оно прыгнуло на добычу. Под весом тел расползлась, расплющилась кочка. Изогнутые когти впились в спину, разрывая одежду и мясо, чиркая по ребрам. Грязь набилась Зайцу в рот. Словно бы играясь с едой, шоггот отпустил кровоточащую жертву. Плюясь, Заяц перевернулся и попытался встать. Липкие щупальца оплели его руку. Шоггот отшвырнул мальчика на несколько метров. Падая, Заяц приложился лбом о камень. Брызнула кровь. Чувство было такое, будто с кровью из черепа вытекают мозги. Заяц встал на четвереньки и упрямо пополз. Шоггот кружился рядом, Заяц видел его тень, танцующую на болотной травке и кустиках багульника.

«Лучше бы ты остался в концлагере».

«Нет, не лучше. Не лучше».

Стиснув зубы, Заяц сел, привалился истерзанной спиной к березе. Лоб пекло. Струи крови, ударяясь о дамбы бровей, щекотали, текли в глаз. Заяц прищурился. Шоггот наступал, напоминая какое-то фантастическое растение, хищный ходячий цветок со щупальцами вместо лепестков. Передних лап у него не было, только задние; хвост и гладкое тело, переходящее в скопище отростков.

– А чем ты держишь вилку? – сипло спросил Заяц.

«Лепестки» разошлись в стороны, обнажая пасть. Заяц выпустил три пули из маузера. Пистолет заклинило на четвертой, но Заяц продолжал жать на спусковой крючок. Кровь залила второй глаз, ослепила. Сознание ныряло в пучину мрака. Последним усилием Заяц поднял руку и костяшками протер глаза. Пробилось немного света. Он увидел перед собой не шоггота, а саму смерть, старуху, омерзительнее которой он не встречал.

И милосердная тьма поглотила Зайца.