Гильдия Злодеев. Том 1

Глава 8

Стою у дверей минут пять. Или десять. Иногда забываю дышать...

Ничего не слышу...

Может, я просто паранойю? Нет, серьезно. В таких обстоятельствах грех не вздрагивать от каждого шороха. Вот увидишь, Ден, пройдет месяц и подружишься с голосами в голове.

— Ква-а-а!

Вздрагиваю. Медленно оборачиваюсь.

На грубом подоконнике сидит жаба — та самая, которую я благородно спас из коварных лап местных детей-аборигенов.

— Ты... прикалываешься? — шепчу я.

Подхожу ближе. Зеленое и толстое создание пялится на меня мутными глазами, раздувается. Выглядываю из окна. Высоко. Нет мыслимых сил, которые позволили бы ей сюда забраться.

Смотрю на жабу с небольшой опаской:

— Тебе чего надо, подруга? Целоваться не буду и питомцы мне не нужны. Как ты сюда попала вообще? И почему я разговариваю с жабами?..

Вздыхаю. Слишком много странного в этом мире. С виду только кажется, что это обычное средневековье. Там да сям что-то всплывает. То магия, то зомби, то говорящие черепа и летающие земноводные.

Первая мысль — выкинуть жабу обратно в окно. Но живодер во мне отказывается просыпаться. Вторая мысль — культурно вынести ее на улицу, но что-то мне не хочется выходить из номера с крепкой дубовой дверью и массивным засовом. Особенно когда за ней чудится чье-то присутствие. Тут я в какой-то, но безопасности.

Беру жабу в руки. В ней килограмм, не меньше. Холодная, но на удивление гладкая, а не как склизкий комок с болот.

— Ну что уставилась? Не жить же мне с тобой.

Эх, ладно. Как раз хотел провести парочку экспериментов.

Подхожу к двери, минут пять напрягаю слух. Ничего. Может, все-таки показалось?

Аккуратно отвожу засов, открываю дверь.

Никого. Только крыса пялится из угла своими красными глазками.

У порога лежат деревянные тарелки с едой и два кувшина с водой и каким-то пойлом. Быстро заношу, закрываюсь.

Сажусь на кровать. Выкалупливаю пальцами из похлебки маленький кусок мяса, нагло сую жабе в пасть. Поначалу она возмущается, но вот уже жадно проглатывает угощение. Смотрит на миску в ожидании продолжения банкета.

Говорят, животные чувствуют отравленную пищу и жрать ее не будут. Я, конечно, не уверен, что на жаб и людей яды действуют одинаково, но как бы и выбора у меня особо нет. Не с голоду же дохнуть. Я уже и так на пределе своих жиробасных сил.

Заталкиваю в жабу еще пару кусков. Минут десять жду, не начнет ли она плавиться или хотя бы уныло поквакивать, «умоляя» о быстрой и безболезненной смерти. Но жаба только вырывается из рук в попытках нырнуть в тарелку с МОЕЙ похлебкой. А ведь тут и так мяса кот наплакал.

— Эй, харе, это моя еда. Ладно, на еще...

Смотри-ка, прям набрасывается.

Пофиг...

Жрать!!!

Не проходит и минуты, как я сметаю всю еду. Как же прекрасна пища средневековья, если не задумываться о вопросах санитарии. Похлёбка густая, наваристая. Сыр благоухает своей натуральностью и сливочным вкусом. А хлеб? Хрустящий, ароматный, таящий во рту. И никакой химии, убивающей вкусных стафилококков и кишечную палочку! А вот к вину я не притрагиваюсь. Для него не самое подходящее время. Запиваю водой.

Довольно откидываюсь на кровати. Поглаживаю живот. Та-а-ак, не дело — еще чувствую голод. А ведь еды было на взрослого мужика. В своем настоящем теле я бы обожрался.

— Ква-а-агх!

Поднимаю голову. Смотрю на сидящую на коленях жабу. Она в ответ косится на меня как-то... мстительно.

— Скажи спасибо, что вообще накормил. Жаба неблагодарная.

Кстати, о земноводных, хладнокровных и других рептилиях! Кису бы покормить... Тридцать часов ничего не ела.

Встаю, иду к двери, ненадолго замираю, прислушиваясь. Тишина.

Приоткрываю. Никого.

Ок-е-е-е-ей.

— Хозяин! Еще еды!

— Слушаюсь, господин! — раздается снизу.

Оставляю на пороге две медные монеты. Эх, деньги тают на глазах.

Закрываюсь, возвращаюсь к черепу с норовящейся сожрать мой палец жабой в руках. Итак, я могу в Анклаве хранить вещи. Череп говорил, что за неодушевленные предметы берется единоразовая цена по весу. Считается ли жаба одушевленной? Если за каждый час ее пребывания в Анклаве с меня будет списываться час жизни, то нафиг оно надо.

Ладно, вот и узнаем. Я уже и так решил, что пожертвую десяток месяцев жизни на всякие эксперименты. Жалко, конечно, но это необходимо, чтобы в будущем не просчитаться на каком-нибудь пустяке. Вот будет прикол, если на меня налипнет пара десятков муравьев, а потом удивляйся, почему это я проснулся седым стариком.

Подношу жабу к черепу, касаюсь лапкой.

С легким хлопком она пропадает из моих рук. Интересно-о-о-о... Вот если так подумать, то череп же сейчас лежит на кровати. Почему она не переходит в анклав? А тряпка, в которую он завернут? М-м-м, есть только одна причина. Я должен хотеть, чтобы что-то перенеслось.

Ну-ка проверим эту теорию. Осторожно касаюсь черепа, совсем не желая никуда телепортироваться.

Сработало... Палец уткнулся в кость, но я все еще на месте.

Это что же получается? Если черепушка знает, чего я хочу, а значит она и мысли читает? Вот это дело мне совсем не нравится. Мои мысли — самое дорогое, что у меня есть после коллекции в Москве, а потом и жизни.

Ладно, пока хватит экспериментов. За неимением лучших нычек, возвращаю череп под кровать.

Встаю, разминаю шею... Попробуем «расшатать» это жирное тело и понять, на что оно годится.

Приседаю один раз, второй, на третий призадумываюсь.

Мда-а-а-а... По ощущениям, у меня на ногах утяжелители, а на плечах килограмм семьдесят веса.

В идеале мне нужно бегать. Так, стоп. Бегать как раз нельзя, если я не хочу убить суставы и связки. Скорее, нужны силовые упражнения плюс правильное питание. Больше клетчатки, меньше жирного мяса, мучного и сладкого. Полноценно завтракать и не обжираться на ночь, как беженец с Конго у шведского стола. Если соблюдать эти простые правила и тренироваться до изнеможения, то через пару месяцев я запросто скину килограмм двадцать. Но это если не пользоваться парадоксом времени в анклаве, а заниматься собой тут — в реальном мире.

Верчусь из стороны в сторону, с безнадегой нащупывая жировые складки на животе и бедрах.

Сейчас я на вид килограмм сто пятьдесят. Ну, скину двадцатку, разница не изменится. При моем примерном росте метр девяносто, весить мне можно максимум девяносто кило. Лучше подсушиться до восьмидесяти. Но пока буду добиваться этих результатов, меня десять раз успеют убить.

А еще проблема быстрого похудения — это растянутая кожа. Жир-то сжечь можно, но вот с пластами кожи ничего не сделаешь. Буду ходить с висяками и обматывать их вокруг талии, пока сами не втянутся.

А может и правда тренироваться в Анклаве, ускорив время в пять раз? Других вариантов не вижу. За пять месяцев там, тут пройдет всего месяц. Прибавить к этому двойной ускоренный метаболизм из-за старения... Хм... Получается, что за месяц я добьюсь результата почти годовой тренировки. Удобно, блин!

О, кстати! А может открыть бизнес по созреванию каких-нибудь продуктов? Дорогих вин в бочках или сыровяленого прошутто... Ага, молодец, Ден. Отличный план, надежный, как швейцарские часы. Променять хавчик на свою жизнь. Гениально. Ты настоящий бизнесмен.

Осматриваю комнату. Стучу по стенам, шарюсь за тумбой — нахожу высохшую дохлую мышь. Тоже мне лучшие апартаменты. Половицы скрипят...

— Господин, ваша трапеза...

— Оставь за дверью. Спасибо.

Слышу, как шаги старика удаляются. Забираю еду, закрываюсь, отправляю ее в анклав... жабе. А то проголодается, моя хорошая. Возвращаюсь к скрипучему полу, отодвигаю доску и перепрятываю череп в более укромное место. Пока буду проводить разведку в деревне, сойдет. Туда же отправляю все награбленное добро, оставляю только неприметное серебряное кольцо.

Что ж, а теперь...

Хочешь не хочешь, но рано или поздно придется отсюда выбираться. Сидеть на месте означает отсрАчивать неизбежное. Кто надо уже знает, что блудный толстяк вернулся, жив и здоров. Деревня маленькая, замок рядом, какие-то родовые печати работают. И если за мной до сих пор никто не явился, значит, как и предполагалось, никому я особо не нужен, а убить меня хотели тихо и незаметно.

Значит, чтобы выжить, мне противопоказано прятаться. Наоборот, нужно светиться перед народом и радоваться, что возвращать меня в замок не спешат.

Кстати, я же вроде как волшебник. Череп-то с другими заключать контракты не хочет. Эфир там какой-то. Плетения.

Смотрю на свои руки, шевелю пальцами. Лениво взмахиваю, воображая всякую типовую магию, о которой слышал.

— Огненный шар что ли...

Ага, как же. Но не попробовать нельзя. Ладно, еще разок.

— Ну не знаю даже. Восстание мертвецов? Разряд? Исцеляющее касание? Ну хоть искра? Дуновение ветерка? Сжигание жира?..

Ничего.

Вздыхаю.

Почему я вообще решил, что заклинания нужно произносить? Чтобы оппонент знал, к чему готовиться? Гад Костя, ничего о магии не рассказывает. По-любому сейчас наблюдает и ехидничает. А ведь умение метать огненные шары мне бы ох как пригодилось.

Ладно, вперед, к, мать его, приключениям! Беру с собой мешочек с медяками, сую туда же серебряное кольцо. Может, удастся его где-нибудь сбагрить. На вид оно ничем не отличается от миллионов других таких же обыкновенных колец.

Выхожу из своего «люкса», спускаюсь по скрипучей лестнице. Народу в таверне чуть прибавилось. Мужланы ржут, жуют, выпивают, замечают меня и... замолкают. Ну, ясно. Как я и полагал, тут меня знает каждая дворовая собака. Миловидная девушка, протирающая столы, открывает ротик, закрывает и быстро ретируется на кухню по очень важным делам.

Но больше всего мне не нравятся взгляды этих людей. Я такие знаю. Они... не боятся меня, нет. Они не хотят со мной связываться.

Ну и хрен с вами, господа.

Выхожу на улицу. На немного сытый желудок мир преображается. Яркое солнце, голубое небо, запах деревни, ржание лошадей, снующие то тут, то там козы и куры. Пьяные, ругающиеся мужики и таскающие ведра с водой женщины.

Ну, здравствуй, новый мир. Теперь можно познакомиться и поближе.

***

Я обхожу всю деревню за полчаса. Натыкаюсь в основном на недовольные взгляды, но уже начинаю к ним привыкать. Повстречавшиеся мне люди делают вид, что во-о-он там, в поле, у них вдруг появились очень важные дела. Пару раз я пытался заговорить с ними, но они лишь молчали, опустив головы. Что-то вякали из разряда «Да, господин» или «Не ведаю, господин». Хотя вот кузнец сказал: «Здорово будьте, господин. Рад, что живы здоровы». Но когда я ему улыбнулся в ответ, он как-то похмурел и интенсивнее забил молотом по подкове. От этого у меня пропало желание вступать с ним в дискуссию.

Что за фигня-то происходит? Кто-нибудь расскажет, что у меня на лице написано? Или просто моя улыбка настолько обескураживает своей элегантностью?

Наконец я нахожу то, что надо. Домик по виду неприглядный, но не составляет труда понять, что это что-то вроде лавки. Местный «супермаркет».

Захожу внутрь. Бабушка разговаривает с лавочником, меняет кувшин с чем-то на пяток гвоздей. О, я и забыл, что раньше процветал бартер — то есть обмен чего-то на что-то. У некоторых крестьян вообще денег не было. Просто сажали картошку, а соседи, например, выращивали свиней. Вот и менялись этим всю жизнь. Мешок овощей на мясную ляжку.

Заметив меня, бабка спотыкается, выбегает из лавки, пробубнив под нос что-то про моё господинство.

— Доброго вам дня, господин Римус, — натянуто улыбается лысый лавочник лет пятидесяти. — Молва прошла, что вернулись вы. Чем обязан визитом в мою скромную лавку? Не помнится, когда вы в последний раз ко мне наведывались.

О! Бинго! Я — Римус! Наконец-то кто-то назвал меня по имени. И мужик этот не похож на обычного крестьянина. Может, он и нервничает чуток, но осанку держит. Ощущается в нём что-то... Какое-то непростое прошлое, где бояться толстых аристократов непринято.

— И вам того же, добрый человек, — решаюсь я импровизировать. — Да вот... прогуливаюсь немного.

Замечаю, как меняется в лице лавочник. Видимо, он не ожидал от меня таких слов. Что поделать... Я понятия не имею, как правильно разговаривать с местными. Но и молчать не вариант. Поэтому буду нейтрально-культурным аристократом и подражать окружающим.

Осматриваю полки. Хм, многое вполне узнаваемо. Всякие приблуды по хозяйству, деревянная и глиняная посуда, одежда, мешки, котомки, кожаные наплечные сумки, привычные продукты питания: морковь, картофель, свекла, лук, чеснок. Поразительно! Я точно не в своем мире? Неужели бывают настолько общие черты в совершенно разных уголках вселенной.

— Почем картофель?

— Э-э-э-э... — теряется лавочник и смотрит на меня, как на умалишённого.

Требовательно вздергиваю бровь.

— Медяк за дюжину средних и пожухлых. Два медяка за дюжину крупных нового урожая, господин Римус.

— А свекла?

— Три медяка за штуку, господин.

Хм... Как интересно.

— Лук? Морковь? О, а это почем?..

Жадно допрашиваю охреневающего лавочника. Потихоньку, помаленьку, но я разберусь в простой экономике этого мира и некоторых других его особенностях. Разные сельхозкультуры требуют разных человеческих усилий и условий по выращиванию — отсюда и соотношение цен. Иногда для того, чтобы понять экономические возможности страны достаточно знать стоимость пшеницы и среднее благосостояние населения. Это как индекс БигМага, только индекс пшеницы.

— Ясно, — улыбаюсь я.

В мире, куда я попал все очень и очень неплохо. Разнообразие продуктов, хорошие и доступные цены. Наличие некоторых товаров немного удивляет. Дешевые персики говорит о том, что они завезены с территории другого климата. Без технологичной инфраструктуры и развитой логистике это невозможно. Разве что у них тут нет дальнобойщиков на драконах.

А еще тут есть стекло. Не то, чтобы это прям показатель. У нас оно еще египтянами было придумано тысячи лет назад, а в двенадцатом веке стало массово распространяться по миру. Но чтобы в захолустной деревеньке за пару медяков можно было купить приличный граненый стакан? Далеко не сразу такие качественные работы были доступны простому люду. Интересно...

Все действительно очень развито и цивилизованно. Хотя только по этой лавке уже можно понять насколько это другой мир. Но развернуться я тут смогу. Не придется изучать всё сначала.

Что важно — я точно должен знать пару хитростей капитализма, до которых тут не додумались... И смогу удивить местных бизнесменов и торгашей. Если доживу до этого, конечно.

А теперь самое интересное. То, на что я поставлю ставку.

За спиной лавочника стоит большой решетчатый стеллаж. Закрыт на массивный, слегка светящийся голубым, амбарный замок. И вот там-то и расположились вещички, которые заставляют мои руки почесываться...

То, что никогда не существовало и не будет существовать на планете Земля...

А только в... чужом мире.

Лавочник замечает мой жадный взгляд:

— А-а, это... Что вас интересует? Фиал дождя? Да я вот только на днях выложил его на прилавок. В засуху вся деревня на него скидывается. Скидку выпрашивают, будто я их выращиваю, тьфу ты... И ведь не объяснишь, господин, что я за три месяца встаю на фиал в очередь к городскому алхимику, отправляю человека с охраной, выкупаю за свои нажитые. А сверху-то почти ничего не прошу. А они отдай дешевле, жалко тебе что ли, скупердяй. Ух, смерды. Без меня бы ни одной засухи не пережили...

Фиал. Дождя. Просто... банка. Бутылочка. Ёмкость. С какой-то светящейся бурдой внутри. Какие законы физики и логики позволяет ЭТОМУ призвать дождь и справиться с засухой?

— И почем? — сглатываю я.

Хочу! Не знаю зачем, но хочу! Фиал дождя! Хочу себе полку с фиалами! Фиал Дождя! Тумана! Грозы! Торнадо! Буду любоваться на них ночами и сладко спать! А еще купить такой в городе и обменять у аборигенов в пустыне за двадцать килограммов золота. Хотя вряд ли я первый такой умник, но мало ли... Мир другой, может, и менталитет разный.

А еще, что будет, если эту фигню выпить? Бросить в колодец? Утопить в жерле вулкана? Как сто миллилитров жидкости вызовет дождь в помещении, пещере, анклаве? Как вообще этим пользоваться?

— Честно скажу, господин. Срок годности у него к концу подходит, поэтому почти задаром отдам. Тридцать золотых.

Энтузиазм как-то резко затухает...

— И ты мне его продашь?

— Конечно, господин! Почему нет.

Хмыкаю:

— Ты же для деревенских за ним три месяца в очереди стоял.

Лавочник хитро улыбается:

— Я человек дела, господин. Есть покупатель — продаю. Есть товар — покупаю. Вопросы... кхм... не задаю и сам на них не люблю отвечать. Вижу по глазам у вас тоже проснулся деловой апп... — кашляет. — О-о, простите, господин. Дурак я, заболтался.

О, мне он уже нравится. Хотя и вижу непонятности в его... «деловом подходе». Срок годности фиала дождя истекает, но он говорит, что выложил его на прилавок только недавно. Странно...

— Что еще там у тебя есть? — смотрю лавочнику за спину.

— Да в основном по хозяйству всё. Вот тут окучивающие камни — два серебрянка за мелкие, пять за крупные. Есть камни тепличные, согревающие, освещающие. От семи медяков до золотого. Вот этот греть будет яички вместо несушки. Этот посадки от кротов избавит. Этот от паразитов.

— А это?..

Киваю на простенький браслет.

— А это для охотников, господин. На волков там, кабанов. Так сказать, не даст шкуру погрызть. От матёрого медведя не спасет, но шанс спастись будет. Перезарядки, конечно, требует. Да и дорогой для местных... Зря только покупал... Может, купите, господин? Наши обалдуи на медведя скорее голыми руками пойдут, чем раскошелятся... А вот вам может ох как пригодиться...

Лавочник меняется в лице, сообразив, что ляпнул лишнего.

— Пригодится, говоришь? — хмыкаю. — Вряд ли ты имел в виду, что я на медведя пойду, а?

— Что вы, господин...

Поднимаю руку, дружелюбно улыбаюсь:

— Расслабься, лавочник. Я тебя ни в чем не виню и уважаю, как честного дельца. Давай с тобой поговорим не как господин с простым человеком. А как мужик с мужиком.

Лавочник моргает, вертит головой во все стороны, смотрит на меня, как на привидение, снова моргает.

— Г... господин, я... как-то... хм... простите, но вы прямо изменились. Вот... пропали вдруг и тут явились. Может, случилось что с вами? Помощь какая нужна?

Так, нужно быть осторожнее. Хотя как еще расспрашивать людей о том, что интересно? Притвориться жирным идиотом? Нет уж...

— Я никуда не пропадал, друг мой. Просто слухами земля полнится. Ну так что, расскажешь, что народ говорит и почему это мне твой браслет может понадобиться?

Тишина.

— Боюсь я, господин. Ляпнул сдуру. Простите уж, старика.

Накидываю на лицо самое серьезное выражение:

— Не ври. Не боишься ты ничего. Я тоже по твоим глазам вижу, какой ты человек. Придуриваться ты, конечно, можешь, но напугать тебя непросто. Такому я готов пообещать, что все сказанное мне я унесу в могилу.

Видимо, что-то в моих словах лицемерного лавочника интригует. Он слегка приподнимает уголки губ, но из образа пугливого смерда выходить не спешит:

— Ладно, господин Римус. Поговаривают тут злые языки... что выжить вас хотят со свету. В вашем же Доме завелись... недоброжелатели. Во. Недовольные, так сказать, кхм... чем-то. Больше знать не ведаю. Ведать не знаю. Вы простите, вроде как, и не наследник Дома. Никому... кхм... не мешаете... Но вы как пропали, так вся деревня только и балакает, что добрались до вас...

Никому не мешаю, но балакают, что до меня добрались недоброжелатели. Значит все-таки кому-то мешаю. Нестыковочка, лавочник. Кажется мне, что ты чего-то недоговариваешь.

В общем, придется мне самому узнавать, кто против меня точит зубы. И начать надо с трактирщика. Судя по бандитской записке, он меня споил и им передал.

Продолжаю доброжелательно улыбаться лавочнику:

— Нового ты мне ничего не рассказал, друг. Так что не переживай. Ну, так почем браслет?

Лавочник быстро переключается на делового человека:

— Четыре золотых всего, господин. Дешевле отдаю, чем сам покупал. За три брал!

Сужаю глаза. Чтоб меня врун-торгаш да на понт взял. Меня?!

— Значит, за две золотых купил. Понятно, — называю первую пришедшую на ум цифру.

— Да чур меня! Чтобы я своему господину врал!

Смотри-ка. Не ведётся.

— Я такой видел в городе, — вру до последнего. — За две продают.

— Э-э-э...

— Мамой клянусь, — улыбаюсь шире.

— Ну... э-э-э... я-то давно покупал. Наверное, подешевели с того времени. Только это в городе, а мы-то в глубинке. Перевозка, охрана, — вздыхает. — Ладно, скину малёха. Три золотых и восемь серебряников.

Понятно. В одном золотом — десять серебряников. По логике тогда серебряная монета — это десять медяков. Обычно вес монет подгоняется под удобную стоимость металла.

— Говоришь, от медведя спасет? От ножа? Меча? Топора? Стрелы?

— Ну-у-у, как бы вам сказать, господин. Смотря какой меч или стрела. И смотря в какой руке. Да и разряжается браслет от любого действа, так сказать. Споткнетесь неудачно, считайте десятая часть разрядилась. От переломов не спасет. Не говоря уж про магию...

Ага, значит это что-то типа укрепления кожного покрова. Превращусь в жесткий мешок с жиром. Похер на анатомию. Всё у них тут, блин, просто. Ну или я пока ничего не понимаю.

А теперь самое сложно. У меня нет столько денег. Значит, пора их «заработать».

— Вопросов, говоришь, не задаешь? — кладу на стол серебряное кольцо. — Тогда не спрашивай, почему такой важный, как я, предлагает тебе купить вот эту безделушку.

Лавочник деловито кивает, ловко подхватывает украшение, вертит у лица:

— В моем деле любопытные долго не жи... кхм... не работают, господин. Я ведь не всегда был лавочником, знаете ли. Были разные времена. Ну, вы, может, слышали... Так, ладно... — пробует кольцо на зуб. — Серебро чистое. Но работа грубая. Возьму по весу. Три серебряных монеты.

— А продашь потом за сколько? — ухмыляюсь я.

Вопрос, конечно, непрофессиональный, но иногда нужно показать толику деловой наглости.

— Господин, ну как бы... Эх... ну, начну с пяти монет. Продам за четыре без проблем.

— Вот и славно. Уверен, мы с тобой сработаемся. Так, подожди немного, я еще кое-что притащу...

Ухожу, через десять минут возвращаюсь запыхавшийся и раскладываю на столе почти всё свое добро. Лук, шесть стрел, еще одно кольцо, семь картинок с голыми бабами-мутантками. Ремень с волком и ожерелье решил пока приберечь. Больно уж заметные, а лавочнику я пока не доверяю.

— Ох ты ж бабку мою за висячие сиськи, — загораются глаза лавочника. — Господин, уж не в грабеж ли вы подались этой ночью? О, простите... Без вопросов... Так... Это колечко получше будет. Дам шесть серебряных. Лук обычный... Ну не смотрите так. Правда простой. Ничего особенного. Любой малой такой из веток сделает...

Скрещиваю руки на груди:

— Врешь?

— Вру. Хорошее качество. Три серебряных. И три медяка за стрелы.

— Договорились. Что по картинкам? — киваю на обнаженку.

Я прекрасно вижу, как лавочник старательно отводит от них взгляд, чтобы не показать заинтересованности. Специально оставляет их напоследок.

— Ну-у-у, — лениво мнет картинки. — Это я продать не смогу. Себе оставлю. Лишь бы баба моя не увидела...

— Я ей не скажу. Почем?

— По серебрушке за штуку, — отвечает слишком уж быстро.

Ого!

— Так, ну-ка возвращай, — тяну руку. — Продам в другом месте.

— Два серебряка, господин! Даже в городе дешевле! Но там бабка всегда со мной, не купить!

— По три.

Пауза. Лавочник аж краснеет от натуги.

— У-у-у... ладно...

Блин, слишком быстро согласился. Продешевил, значит. Ладно, хрен с ним. Вообще, удивлен, что они так дорого стоят. Думал медяк им цена. А тут по цене серебряного кольца и очень качественного лука. Вот что значит цена спроса. Художников у них, видимо, мало, а лук каждый второй абориген из палок сделает.

Чешу затылок и перебарывая жадность, думаю, стоит ли предлагать лавочнику ДРУГИЕ товары. Ладно, черт с ним. Вроде мужик нормальный. «Серьезных» людей я за километр вижу. Они своей «темной» репутацией очень дорожат. В делах незаконных это единственное бесценное качество. А кидалы и болтуны долго не живут...

Оборачиваюсь, убеждаюсь, что в лавке никого нет и никто не подглядывает в окошко. Высыпаю на прилавок горсть сушеных грибов.

— Друг, а вот это что? Правильно ли я понима-а-аю...

— О-о-о, — загорается лавочник.

Йес-с-с! Я никогда не промышлял такими делами, но сейчас вопрос выживания, так что от небольшого наркодельца моя совесть не пострадает.

На мое удивление, лавочник хмыкает, сует гриб в рот, жует. Мой внутренний наркобарон воет. Что за безобразие?! А заплатить за кайф?

— Моя баба такие на зиму сушит, господин Римус. Обычные цветные сыроежки. Оставьте себе. Посолите и с картошечкой печеной... Вкуснота.

Мой внутренний наркобарон умирает в слезах.

Скупой лавочник загребает добро, а я забираю СВОИ сыроежки. Отсчитывает мне три золотых и три серебряных монеты, округлив в меньшую сторону.

— Хм... еще три медяка.

— Ох, точно. Простите старика, господин. Память уже не та. Вот, пожалуйста.

Лыбится он мне тут.

Так, ладно... Теперь с бандитскими деньгами у меня три золотых, семь серебряных и две медных монеты. На браслет не хватает еще восемь медяков... А ведь еще на что-то жизнь надо.

Похоже, лавочник замечает мою трагедию на лице:

— Не хватает, да?

— А ты наблюдательный.

Хитрый меняла упирается руками в стол, чуть напирает на меня, понизив голос:

— А может это... у вас еще что в закромах имеется, господин? Я человек непривередливый. Всему применение найду.

Смотрим друг другу в глаза. Получается какое-то невербальное общение двух очень деловых людей.

— Может и имеется. А может и в будущем что-нибудь поимеется. Подороже и поинтереснее.

Лавочник хмурится, отстраняется:

— «Подороже и поинтереснее» означает опаснее... для дела. А вы, господин, простите старика, человек заметный, знатный... — кашляет, замолкает.

Но я понимаю, о чем речь. Производственные риски. Много неизвестных факторов. Например, почему это аристократ подался в мелкие темные делишки? Уж не «ревизором» ли он заделался после очередной попойки в таверне. Мало ли какая алкобелка разгулялась в моей голове.

Киваю:

— Репутация моя не нравится, да?

Лавочник не отвечает, просто слегка улыбается. В его глазах я замечаю что-то, похожее на заинтересованность, не связанную с деньгами. Хотя о чем это я... Если бы ко мне пришел в лавку важный человек с «делами», я бы тоже попробовал прощупать его с целью приручить для дальнейшего выгодного сотрудничества.

Снова понимающе киваю:

— Говори, как это поправить.

— Ну... господин Римус. Тут уж вы сами понимаете, просить ВАС я ни о чем не могу. Сложности у меня есть, не спорю. Вот, например, закупил я партию табачка у низушек, а тут вон оно как произошло — Клоуш наш, старый пердун, решил подмять меня, а ведь мы договаривались... Нашел он, значит, другого себе поставщика и теперь свою траву дрянную в обход меня на три деревни продает. Дешевле почти в два раза. Говорит, что выгоднее ему с другими работать...

Клоуш? Владелец таверны, чья бабка делает отличный сыр? Гад, который меня отправил и бандитам сдал. Все дороги обратно к нему ведут. С табаком тоже всё понятно. Была монополия, а тут вдруг конкуренты. Деньги теряются.

Соглашаюсь:

— Да, нехорошо договоренности нарушать.

Лавочник накидывает на лицо гримасу обиды:

— Очень нехорошо, господин. Ох, как нехорошо в нашем то деле друзей обманывать. Несправедливо то как, ох. Я бы и сам с Клоушем перетер, но люди за ним стоят... всякие. По лесам тут бродят... А за мной-то никого нет, сами понимаете. Пока никого...

А, вот оно что. «Крышуют» значит старика. И я догадываюсь кто. Говнюки, от которых я сбежал. Неспроста же они со стариком так легко на мой счет договорились. Твою ж... может все-таки стоило им глотки-то перерезать? Теперь боком встанет. Что ж. Урок усвоен.

В общем, намёк я понимаю:

— Безобразие какое. Уверен, что справедливость скоро восторжествует.

Глаза лавочника блестят, но он только откашливается:

— Кхе-кхе, ну да, конечно. Хотя что я вас, БЛАГОРОДНОГО, — акцент на последнее слово я улавливаю, — гружу своими МЕЛКИМИ проблемами. У вас же СВОИХ дел много. Значит, берете браслетик-то, да? Сколько я там запросил за него? Память старческая... Один золотой же? Ну точно, один.

Вообще-то, он просил три золотых и восемь серебряных монет. Хех... Какой гениальный ход скидкой. И ведь даже взяткой не назовешь. Я прекрасно понимаю, что один золотой — цена ниже себестоимости.

Выражаю крайнюю озабоченность:

— Ну да, ВРОДЕ такая цена была. Беру с удовольствием.

Возвращаю одну золотую монету.

— Поздравляю с покупкой, господин, — достает из стеллажа браслет, передает мне. — Перезарядка стоит один золотой и девять серебряников. Накопители у меня есть. Но я желаю вам, чтобы этого не понадобилось.

Морщусь:

— Дороговато...

— Так сам браслет без магии ничего не стоит, господин Римус. А эфирные накопители в Гнезде есть только у меня. Но вы возвращайтесь. У меня цены для некоторых непостоянные... Да и ассортимент иногда... увеличивается.

Протягивает мне мозолистую руку, и я не без удовольствия ее пожимаю. Рукопожатие крепкое. Очень. Не знаю, насколько люди в средневековье сильные, но сомневаюсь, что обычные торгаши имеют такие руки. Они скорее привыкли держать что-то металлическое и тяжелое, нежели картинки с бабами, фиалы дождей и мотыги.

— Обязательно это проверю, — обещаю я. — Как только разберусь с несправедливостью в своих землях.

Своих? Я правда так сказал? Блин, машинально вышло. Но лавочника моя фразочка нисколько не смущает:

— Поживем — увидим, господин Римус. Желаете еще что-нибудь, прежде чем уйти? Готов забрать ваши деньги в любое время. Но только за тот товар, что вы видите перед собой...

Ага, ясно-понятно.

Так, ладно. Есть еще, что мне ОЧЕНЬ нужно.

— А есть ли у тебя, лавочник, сумки?

— Сумки, господин?

— Ну... да. Такие сумки, куда можно положить, например, кочан капусты и незаметно таскать все время с собой. Очень уж я люблю капусту, но не хочу, чтобы об этом кто-то узнал...

Лавочник отпускает мне руку, сканирует глазами, и до него что-то доходит:

— А, вы про артефакторные скрытные подсумки. Да откуда же у меня такое...

Ого. Я вообще-то имел в виду обычную сумку. Просто незаметного ношения. Но меня поняли по-другому. Это звучит даже лучше, чем я рассчитывал. Скрытная. Артефакторная. Теперь мне еще нужнее.

— Вопрос жизни и смерти, друг. Вынужден просить. В долгу не останусь.

Сейчас я и правда поступаю непрофессионально. В «черных делах», если у тебя нет имени, сначала что-то дается, а потом уже берется. Услуги оказываются только, если у тебя есть репутация. У меня ее нет. Тех, кто наглеет, как это сейчас делаю я, быстро списывают.

И по лицу лавочника я вижу, что он не очень доволен. Ему кажется, что я пользуюсь свои положением аристократа, а не «делового человека».

— Хорошо, господин Римус. Я что-то такое вспоминаю... Вроде бы было у меня кое-чего в закромах... От бабки еще осталось... Не для продажи, а так, личное. Так-то это стоит золотой, но... вещица мне ТА-А-К ДОРОГА, что я попрошу с вас... кхм... все ваши деньги. Даже те, которые вон в то-о-м мешочке... — кивает на мой кошелек. — Не настаиваю, конечно. Это моя личная наценка. Уж больно любо сердцу моему мои личные вещи. Могу и за золотой, конечно, отдать. Вы же мой ГОСПОДИН...

И смотрит на меня. Пристально. Внимательно. Пронизывающе.

Молодец мужик. Красавец. Просто шикарный делец. Откуда такой взялся в захолустной деревеньке? Он прирожденный торгаш. Отказаться от такой сделки — значит показать, что не такой уж у меня вопрос «жизни и смерти» и я просто обманул его, заставив раскрыть некоторые нелегальные товары. А если я заберу подсумок за золотой, то наши с ним «дела» закончатся здесь и сейчас. Господин приказал продать за золотой, а не за назначенную завышенную цену, в которую включены издержки отсутствия у меня «черной» репутации. Значит, я просто господин, а не делец. И никогда не увижу «расширенного ассортимента».

Жадность визжит резанной свиньей, но я никак этого не выражаю. Наоборот, благодарно киваю:

— Я этого не забуду.

Возвращаю все деньги и вдобавок кидаю кожаный мешочек. Теперь я на мели. Ни одной медяшки у меня нет.

Нормально так сходит закупиться...

А лавочник... красавец!