Роллинг проснулся от утреннего холода. Палуба была мокрая. Побледнели огни на мачтах. Залив и город были ещё в тени, но дым над Везувием уже розовел.
Роллинг оглядывал сторожевые огни, очертания судов. Подошёл к вахтенному, постоял около него. Фыркнул носом. Поднялся на капитанский мостик. Сейчас же из каюты вышел Янсен, свежий, вымытый, выглаженный. Пожелал доброго утра. Роллинг фыркнул носом, - несколько более вежливо, чем вахтенному.
Затем он долго молчал, крутил пуговицу на пиджаке. Это была дурная привычка, от которой его когда-то отучала Зоя. Но теперь ему было всё равно. К тому же, наверно, на будущий сезон в Париже будет в моде - крутить пуговицы. Портные придумают даже специальные пуговицы для кручения.
Он спросил отрывисто:
- Утопленники всплывают?
- Если не привязывать груза, - спокойно ответил Янсен.
- Я спрашиваю: на море, если человек утонул, значит - утонул?
- Бывает, - неосторожное движение, или снесёт волна, или иная какая случайность - всё это относится в разряд утонувших. Власти обычно не суют носа.
Роллинг дёрнул плечом.
- Это всё, что я хотел знать об утопленниках. Я иду к себе в каюту. Если подойдёт лодка, повторяю, не сообщать, что я на борту. Принять подъехавшего и доложить мне.
Он ушёл. Янсен вернулся в каюту, где за синими задёрнутыми шторками на капитанской койке спала Зоя.