Гипнотический роман [сборник]

Часть I

Наступила весна. На сверкающем небе солнце склонялось. Его косые лучи, проглядывая сквозь зеленеющий купол дубов — великанов и огромных буков, оживляли все. Сероватые и коричневые стволы деревьев искрятся.

Мхи и папоротники блестят и переливаются розовыми и голубыми тонами, благодаря покрывающей их массе всевозможных цветов.

Воздух наполнен благоуханием фиалок. В переплетающейся листве чирикают птицы. Кусты трещат. Четвероногие, пробираясь сквозь чащу, вдыхают спустившуюся свежесть.

Над лесом стоит звон от наполняющей его жизни… Подобно широкой реке, потоки солнца проникают в лес.

Давным — давно здесь был пожар; молния ударила в дерево и зажгла его, ветер раздул пламя.

И вот на почве, удобренной золой, благодаря солнцу и воде, появилась эта роскошная растительность.

Акзор и Пильта пасутся рядом. По временам олень останавливается и поднимает свой лоб, украшенный великолепными рогами, чтобы полюбоваться на подругу.

Нежный, он трется влажной мордочкой об ее изящный загривок. Она же охотно отдается его ласке. Но вот он снова вытягивает свою шею и принимается усердно жевать душистый мох.

Вдруг Пильта вздрогнула. В ту же минуту Акзор выпрямился. В десяти шагах, среди колючего кустарника, сверкнула пара желтых глаз. Убедившись, что его заметили, ягуар Рарам появляется из — за куста и зевает, потягиваясь, щурится, бьет хвостом по своим широким бокам, снова зевает потягиваясь и делает шаг вперед.

Акзор и Пильта недоверчиво поглядывают на него, готовясь к бегству.

Давно уже никто не видал Рарама. Многие говорили, что он переселился в более жаркие страны. Однажды он поклялся, что не будет убивать никого без разрешения Клеворака.

Но — увы! — его память коротка, а нрав так же скрытен, как когти, которые он прячет в своей бархатистой лапке.

Он кровожаден, может быть, забывая законы, он и предпочитает свежую пищу? Опять Акзор и Пильта погружают свои мордочки в траву и снова пугливо поднимают их, в тот момент, когда их губы касаются душистых веток.

Рарам опустил уши по сторонам своей плоской морды. Он прислушивается, глухо рычит. От бешенства пена появилась на его губах. Акзор весело играет своими бархатными рогами о ствол ясеня.

Весь народ, населяющий лес, прислушивается так же, как Рарам, Пильта и Акзор.

Целое стадо зайцев, подпрыгивая, несется к опушке леса.

Впереди их бежит вечно пугливый кролик Люль; он зовет свою самку, и лани толкают друг друга, пробуя свои молодые рога. Огромное стадо белых быков поднимается; они двигаются медленно, останавливаясь по временам, чтобы согнать муху или сорвать кустик душистой травы.

Их рассеянные взоры наблюдают за Коннионкой, дикой свиньей, которая собирает своих разбежавшихся поросят, осыпая их жестокой бранью.

Одним словом, все живущее удаляется, чтобы очистить дорогу тем, кто скоро придет.

Солнце склонилось еще ниже, тени удлиняются, красноватый отблеск делает зеленый ковер более ярким. Кое — где он пылает… Проворная лань мчится и исчезает вдали. Быки перестают мычать.

Делая длинные прыжки, Герта со своими волчатами перебегает опушку. Сначала слышался только смутный ропот леса. Затем стал доноситься шум, похожий на отдаленный гром, точно приближалась какая-то орда. Потом послышался стук копыт, ропот голосов и треск ветвей. Теперь же ясно был слышен размеренный топот галопа и воздух наполнился криками и ржанием животных королей.

Хозяева леса остановились вдоль триумфальной аллеи. Глаза их не выражают тревоги. Даже козлята стоят спокойно и не прижимаются к своей матери. Маленькие Тютюли храбро обнюхивают Вольна — лисицу, которая делает вид, что их не замечает.

Если бы не ужасный запах, то Пильта бы спокойно стояла перед волчицей, не боясь ее влажных клыков.

Кто осмелился бы преступить законы повелителей в тот момент, когда они приближаются? Галоп слышится сильнее. От него земля дрожит.

Доверчивое любопытство отражается во взглядах…

Сомнения нет — это они! В начале лесной просеки появилась торжествующая орда центавров, народа с шестью конечностями, народа — вождя, который происходит от солнца.

При виде их носы поднимаются кверху и морды вытягиваются; с двух сторон аллеи слышатся приветствия и крики…

Впереди своего народа несется король Клеворак. Он гордо держит свою славную голову. Годы посеребрили ее не согнув. Благодаря быстрому бегу, ветер растрепал его волосы и они развеваются густыми прядями вокруг его лба. Подобная белоснежным крыльям борода его лежит по обе стороны шеи. Покрытое глубокими морщинами лицо его сделалось смуглым от палящих лучей солнца. Под расширенным носом блуждает горделивая улыбка, открывающая безукоризненные зубы. Его торс, угловатый и твердый, походит на ствол каштана. Смуглая кожа покрывает его мускулы. В широких руках с огромными пальцами он вертит целое дерево, молодой ясень.

Несмотря на солидные года, шерсть, покрывающая нижнюю часть тела, блестит. Четыре конечности, украшенные сильными копытами, носят вождя размеренным шагом. Густой хвост нервно бьет его по гладким бокам.

Его проницательные взоры оборачиваются то вправо, то влево, широкие губы полуоткрыты. Дружеским свистом он приветствует стада животных, преклоняющихся перед колоссальной силой центавров.

Позади вождя с радостным криком кинулась вся орда.

По обыкновению половина осталась с Генемом у красного грота, остальные здесь. Из их толпы выделяется лицо Харка, покрытое рубцами, его ослепительная борода и грудь такая же широкая, как у молодого трехлетнего быка. Недавно пантера Спирра, забыв запрещение, задушила козленка. Харк поймал ее в тот момент, когда она раздирала свою жертву, забравшись в чащу розового лавра.

Опьяненная кровью, Спирра бросилась на горло центавра. Она исцарапала все его лицо своими острыми когтями. Одной рукой Харк схватил ее за хвост и одним взмахом раскроил ей череп о ствол дуба.

Мяуканье Спирры не потревожит больше козлят, живущих в лесу.

Брошенное в общую яму тело ее напомнит любителям свежего мяса о законе Клеворака. Соперник Харка — это Кольпитру. Хотя он ростом и ниже рыжего Харка, зато превосходит его необыкновенной силой нижнего туловища, шириной груди и быстротой рук, таких же толстых, как его ляжки.

Когда Мум, горбатый бизон, мчится во весь опор, Кольпитру спокойно останавливает его за рога. Между Харком и Кольпитру существует страшная ревность. Много раз у них были схватки из — за любви. Харк всегда оказывался ловчей, хотя Кольпитру был, конечно, сильнее. Вокруг них, обмениваясь замечаниями, то летя, то топчась на одном месте, то наклоняясь, чтобы поднять ветку, то обернувшись вполоборота и ударяя друг друга по загривку, серый Трепгорак, Новкарь и другие вызывают друг друга на состязание в беге.

Безволосый Сакарбатуль свирепым взором осматривает кусты. Как-то Треп рассказал ему, что несколько фавнов, опьяненных от вишен, смеялись над его гладким подбородком, хвастаясь своими бородами.

Сакарбатуль поклялся выщипать все волосы у первого попавшегося козлоногого. Вся орда знает об этом задуманном мщении и предвкушает потешное сражение.

Между самцами Хайдар самый красивый. Его торс прям и строен, как ствол молодой пальмы. Четыре белых пятна украшают его блестящие ноги, и кончик его хвоста, черный, как ночь, волочится по земле, подметая засохшие листья.

Во время их причудливого бега центаврихи часто приближались к нему и охотно терлись своими боками об его бока, и их нежные взоры старались встретиться с его темными зрачками.

Бесстыдница Мимит щекочет его плечи веткой вереска, когда же он, наконец, оглядывается, она разражается неистовым хохотом и закрывается волосами. Негодующий Хайдар встряхивает своими черными локонами и шелковистой бородой, падающей блестящими кольцами, Ему нет никакого дела до Мимит, Багальды и всех остальных! Может быть, в прошлом году они и нравились ему…

Солнечный зной еще не зажег в сердцах самцов жажды любви, но в жилах Хайдара горит одно желание.

Брыкнув хорошенько, он разом отделался от Мимит.

Толкнув плечом запаленного Полтико, Багальда пробралась поближе к той, которая ежедневно привлекает взоры Хайдара. То белая Кадильда с глазами газели.

Она так хороша, эта прекрасная белокурая невинная Кадильда! Кто может остаться нечувствительным к ее грации?

Сам могущественный Клеворак, когда любуется ею, чувствует, как гордость наполняет его сердце. Никто, даже старики не помнят такого чуда, как совершенно белая центавриха, начиная со лба и кончая пальцами и кончиком хвоста.

Кожа на ее лице, на тонком торсе и руках так нежна, что можно видеть, как кровь переливается в жилах и окрашивает щеки, кончики грудей и внутренности ладоней в розовый цвет. Когда Кадильда несется по долине, ее белокурые волосы развеваются, как кусок белой пены, отнятой у волн. Вот уже два сезона при приближении зноя, во время солнцестояния, самцы собираются около нее, созерцают ее жадными глазами и вдыхают тонкий аромат ее молодого тела. Из всех тех, кто был молод и мог любить, не было ни одного, который взглядом или жестом не выразил бы ей своего безумного желания!

Еще в прошлом году некоторые предпочитали рыжее платье и сумасшедший нрав Мимит. Но в этом году мнения всех сходились — Кадильда прекраснее всех, поэтому задолго до жаркого времени каждый старался получить ее и поэтому преследовал настойчивыми взорами.

Неужели и в этом году Кадильда откажет? Ни Харк, ни Карак, ни Кольпитру не получили от нее желанных обещаний. Когда же Хайдар старался приблизиться к ней, она ускоряла шаги. Раздвигая рукой похудевшие крупы, они присоединялись к старухам. Чтобы поддержать колеблющийся шаг Сихадды, они обхватывали одной рукой ее талию, а другой упрямо закрывали лицо в знак отказа.

Громким хохотом приветствуют те, которым она отказала, неудачу Хайдара. Все поздравляют девушку, а он гневно хмурит свой лоб. Она умолкает, недовольная тем, что видит новые ищущие взгляды; но так как Папа — каль шутя раздвигает ее волосы, она сердится, поднимает руку и дает ему здоровенную пощечину. Тогда восторг центавров разражается снова, и они радостно аплодируют новой неудаче Папакаля.

На полдороге между Красным Гротом и рощей, где растет рэки, есть рощица, ее называют «Рощей жажды». Здесь-то и останавливаются на отдых центавры, чтобы почерпнуть из темного папоротника ту силу, которая находится в их костях.

Каждые два дня, когда Клеворак приводит сюда весь свой народ, он непременно останавливается в роще. Делает он это не потому, что его собственные мускулы нуждаются в отдыхе; несмотря на преклонные года, он мог бы прогалопировать половину пути и ни одна капля пота не появилась бы на его смуглом лбу, но как вождь он знает, что молодые устают и сделать такой переход без отдыха выше их сил. Особенно жалко ему старух! Бедняжки, им так тяжело! Только все минуют большие дубы, высокий редкий лесок и вечная зелень дубов начнет мешаться с темной зеленью сосен. Сихадда хромает сильнее и страдает от своей старой раны, да и высохшая грудь Хурико дышит тяжело и трудно; несмотря на то, что пот струится по их телам, пена появляется на боках и кровь у ноздрей, они все будут скакать и скорее упадут замертво, чем сознаются в том, что устали.

Клеворак вспомнил старую центавриху, свою мать, которая была еще жива в те времена, когда они жили на Востоке, за горами. Хромая была ему сродни. Оберегая ее старые кости, он распорядился об отдыхе. Центаврихи разбрелись по лужайке. Хурико растянулась во всю длину своего тела. Язык висит из ее раскрытого беззубого рта, бока ее то подымаются, то опускаются с громким хрипом. Перед ней присела Сихадда, она поддерживает себя, опираясь руками о ствол маленького дуба: ее глаза закрыты, губы сжаты, точно она хочет удержать сердце, готовое выпрыгнуть из ее груди. Она не в силах отвечать на сарказмы Харка, который выразил сожаление насчет того, что волки скоро сломают свои острые зубы об их спины. Центавры тоже рассыпались по опушке. У источника они немного отдохнули и теперь лакомились ягодами с кустарников. Маленькие сливы еще кислы, но черные вишни и земляника уже были душисты.

Харк наметил куст, плоды которого висели над головами. Он отодвигается, делает прыжок и падает обратно с пустыми руками. Вслед за ним Хайдар, измерив взглядом пространство, бросается в свою очередь. Слышится треск. И он уже держит ветку, покрытую рдеющими ягодами. Все приветствуют его. Женщины хохочут, поднимая насмех рыжего центавра. Он сжимает кулаки и ворчит.

Старухи отдохнули, они следят глазами за спорящими, печально вспоминая о тех далеких временах, когда молодые самцы сделали их матерями. Они с завистью смотрят на блестящие плоды и на ручеек, журчащий в двух шагах. Их члены разбиты усталостью.

Довольствуясь сладкими желудями, наполовину испорченными, они медленно подносят их ко рту. Эти желуди — остатки прежней осени, ими пренебрег вепрь, но их прогорклый вкус обманывает жажду.

Чей-то голос заставил их повернуть головы. Белая Кадильда стоит около них. Она наклоняется над ними, протягивая пять или шесть веток, усеянных красными ягодами.

— Возьмите, матери, — говорит она.

Те хватают ветки и с жадностью едят. В то время как кисловатый вкус ягод ласкает их высохшие десны, они потихоньку удивляются поступкам Кадильды. Гордясь своей молодостью и силой, юные центаврихи совсем не думают о том, что и они будут когда-нибудь стары, поэтому они охотно оскорбляют старших насмешками и заставляют тех завидовать их играм. В отместку за это, старухи часто хулят их и предостерегают самцов от их коварства. Таково правило. Кадильда была исключением. Так как ее поступки великодушны, то они и следят за ней благосклонными взорами в то время, как она переходит от одного дерева к другому.

Вдруг над ухом старух раздается взрыв смеха. Они приподнимаются на руках и осматривают кусты. Их нос выдает им насмешника. Легкий ветерок доносит до них запах козьего меха. Из чащи, где он притаился, выскочил фавн Пирип. Его широкое лицо с толстым плоским носом распустилось в улыбку, которая растянула его рот от одного остроконечного уха до другого. Под пушистыми бровями комично, сверкают маленькие глазки. Очень коротенькие рожки едва выглядывают из — за парика, который точно кустарник покрывает голову. В своих смуглых руках он держит целую горсть вишен. Время от времени он их кусает великолепными зубами и жадно глотает косточки. Красный сок течет по подбородку, по бороде, телу и, наконец, по покрытым шерстью ногам. Он перестал жевать, разинул рот и смотрит на что-то такое, что находится перед ним; наконец он делает два шага и смеется во все горло своим отрывистым смехом, который так походит на блеянье коз. Положив еще одну ягоду в рот и снова присев, он устремляет свои взоры вперед. Центавры стараются определить его направление. Фигура Кадильды, вся белая, выделяется среди темной зелени вереска. Пирип следит за каждым ее жестом. Его взор загорается и дрожь пробегает по его спине, и временами жадный язык лижет толстые губы.

Старухи толкают друг друга, пожимая плечами, как весь их народ. Пирип неисправим. Будучи голодным или находясь на отдыхе он всегда ленив, мечтателен и мягок. Он проводит целые часы, сидя на корточках, наблюдая за тем, как течет вода, как бегут облака по небу и как движутся насекомые во мху. Целые часы он неподвижен и дует в дудочку из тростника с обыкновенными дырочками, которые издают пронзительные звуки. Их обычное равнодушие не может сравниться с тем безумием, которое овладевает им под влиянием времени и сока ягод. Они опьяняют их и возбуждают их умы.

Осенью, когда в послеполуденное время фавны насыщаются виноградом, страсти зажигают их кровь. С сладострастной икотой они гоняются друг за другом и потом самцы и самки в бешенных объятиях валяются в чаще. Центавры презрительно отворачивают свои головы, чтобы не видеть их грязных дебошей. В это время Пирипа ничто не может обуздать. Тогда бывает отвратительно смотреть, в какие чудовищные связи он вступает, но центавры никогда не останавливаются на подобных мыслях — они недостойны животных — царей.

Когда сознание возвращается к нему, Пирип первый оплакивает свое безумие. Он стонет, вспоминая о своих заблуждениях и обвиняя считает себя опозоренным; он охотно наказал бы себя сам, если бы только умел; его изменившееся лицо вымаливает прощение за свои ошибки, и нрав снова делается добрым и мягким; он маленький добрый братец и его отрывистый смех оживляет леса.

Зная его сердечную доброту, центаврихи с сожалением смотрят на него, когда он дрожит при виде Кадильды. В порыве безумного желания, он способен забыть всякую осторожность и может броситься на ту, за которой он наблюдает.

Гнев центавров не пощадил бы его.

Из сочувствия Сихадда громко позвала его:

— Пирип, Пирип, Пирип!

При последнем возгласе, более громком, Пирип вздрогнул.

Точно пробуждаясь от глубокого сна, он замечает старух, которые лежат, опираясь на локоть, и смотрят на него. Он трет свой лоб, обтирает руки об волосатые ляжки и спрашивает:

— Привет вам, госпожи, что угодно?

— Братец, прогони скверные мысли. Чем смотреть на белую центавриху, взгляни лучше на Клеворака, — сказала ему ласково Сихадда.

С нерешительным взглядом он меряет советницу, потом его взоры ищут Клеворака. Неподвижный на своих четырех ногах с твердыми копытами, вождь стоит с высоко поднятой головой и, казалось, изучает таинственную силу ветра по бегущим облакам. В своей руке он небрежно вертит дубинку, которой свободно можно было бы убить быка.

В таком виде он кажется олицетворением силы.

Лоб Пирипа хмурится, углы его губ опускаются, улыбка исчезает с его лица, и глубокий вздох поднимает грудь. Обе старухи разражаются неистовым хохотом.

Сконфуженный тем, что его разгадали, фавн садится на корточки и скребет руками землю, в смущении шепча:

— Твои слова действуют как освежающие струи потока. Благодарю.

Стряхнув с себя листья, ветки и ядрышки, он подымается на свои раздвоенные ноги. Сначала он шатается и постоянно спотыкается, но вот два — три шага, и он исчезает подпрыгивая. Хурико кричит ему вслед:

— Иди к своей Ситте. Возле нее ты позабудешь белую центравриху.

От нее Пирип имеет восемь больших ребят. Но он уже не слышит старух.

В нескольких шагах от него в траве поднимается целый букет ирисов. Яркий солнечный луч, проникая сквозь листву, освещает бархатные лепестки.

Волшебные венчики отливают фиолетовыми огнями.

Пораженый Пирип подходит к цветку, становится рядом с ним на колени, и из его полуоткрытых губ вырывается нежный свист, прославляющий божественную красоту природы. Центаврихи издали наблюдают за ним.

Ради ничтожного цветка Кадильда забыта.

Но вот вся орда на ногах Клеворак громовым голосом приказывает собираться в путь На склоне, лишенном травы, понемногу собирались центавры. Теперь улыбающаяся растительность разом сменила величественные дубы, клены и каштаны. Непроницаемы купола зелени и яркие лучи солнца беспрепятственно согревают ее Под их чарующей лаской цветет миндаль, его светлая зелень усеяна белыми и розовыми цветами. Распускаются апельсиновые, мастиковые и фисташковые деревья, спеет толокнянка, но ее плоды еще зелены, хотя оливки покрыты уже золотистым налетом.

Несколько высоких сосен и каменных дубов возвышаются тут и там. На каменистой почве растут яркие дроки, молочайник и вереск.

На тех пространствах, где солнце греет сильнее, распускается прекрасный кактус, там же зеленеют фиги — роскошь осени. В тех же местах, где земля кажется более мягкой, расстилаются целые лужайки фиалок и дикой петрушки.

По беловатым стволам вязов ползут спутанные ветви винограда. Каждое дуновение ветерка приносит все новые и новые ароматы весны Опьяненные этими запахами центавры замедляют шаг, собирая по дороге поспевающие фрукты.

Утомленное солнце понемногу спускается все ниже и ниже, и небо принимает розоватый оттенок. Клеворак дает всем знак: нужно ускорить шаг Под их ногами почва теперь становится песчаной. Оливки, виноград, миндаль попадаются редко. Над целым ковром из желтого дрока возвышаются теперь сосны с их темной зеленью. Ветерок посвежел: если бы орда производила меньше шума, то сюда донеслось бы уже могущественное дыхание моря.

Сихадда начала задыхаться снова. Сегодня ее нога болит сильнее. Такие ее годы, не то что прежде, когда она могла перегнать четырех самцов. Кадильда ободряет ее. Скоро они уже достигнут реки, там старуха может освежить свою больную ногу. А затем до морского берега рукой подать.

Центавры идут теперь по песчаной дюне, приветствуя ее радостными криками. Подбодряя себя, они скачут галопом. Копыта глубоко уходят в песок и скользят по сосновым иглам. Даже силач Кольпитру чувствует, что его живот покрыт потом. Мускулы старух слабеют и ка — кой-то туман застилает их глаза. Ноги Хурико запутываются в корнях. Она тяжело спотыкается и падает на колени. Ворчание молодых заставляют ее разом подняться. Пот смочил ее похудевшие бока и прилепил к вискам редкие пряди ее волос. Но сам Клеворак замедляет шаг. Все напрягают последние силы.

На вершине холма среди необитаемой пустыни вождь останавливается. Один за другим центавры обтирают свои потные лбы, их волосатые груди вдыхают нежный морской ветерок. Еще раз их широко раскрытые глаза с восхищением устремляются вдаль, созерцая дивный горизонт.

У их ног дюна круто спускается вниз. Между темными стволами сосен тут и там блестит вода. Река совсем близко. Направо она делает поворот и устья ее не видно, так оно скрывается за зеленью деревьев. Но напротив, поверх этой последней завесы, центавры видят роскошную сверкающую поверхность волн. Налево воз — вышаются красные скалы: там ожидают их братья.

Странный рассказ, относящийся к доисторическим временам, говорит, что скалы эти вышли из моря и опустились на песок подобно гигантскому стаду. А может быть дымящаяся гора бросила их сюда? Вдали над морем, в атмосфере из золота, пурпура и лазури исчезает умирающее солнце, бросая молнии, ночь уже раскинула свой темный хвост и покрыла берега. Когда животные — цари оборачивались, то они видели склоны, покрытые лесом, которые они только что прошли. Несмотря на окружающую их ночь, они могли еще различить розовые очертания гор, из — за которых когда-то они появились, следуя за солнцем в поисках благодетельных небес. Но вот Клеворак испускает крик, хлопает в Ладоши своими могучими руками и устремляется к крутому склону; за ним в беспорядке следует вся его орда. По спуску они мчатся так же быстро, как камни скатываются с гор. Из самолюбия даже Хурико забывает о своих болезнях. Все катятся на задних ногах, затем снова пускаются вскачь. Сосновые ветки трещат под напором их грудей, дрок и вереск хрустят под их копытам и песок расходится. Между некоторыми стволами виден блеск воды; она совсем близко, ноздри вдыхают влажный воздух. Еще последнее усилие!.. Завеса из зелени исчезает. Небольшой берег, тенистый и пологий, окаймляет поворот реки, которая выпрямляясь впадает в море.

В несколько прыжков центавры перейдут ее, чтобы достигнуть последнего леса, который отделяет их от желанного убежища, носящего название «грот».

Только успели они достигнуть плоского песчаного берега, как из реки до них донеслись жалобные крики.

Сначала вода закипела и на поверхности волн появилось мокрое тело тритона Гургунда. Позади него вылезают фигуры его братьев. В одну минуту вся река покрыта плоскими лицами с аквамариновыми глазами и зеленоватыми волосами, клейкими телами, мягкими брюхами, которые оканчиваются сверкающими хвостами. Их широкие руки с пальцами, соединенными тонкой перепонкой, машут Клевораку, делая ему знаки остановиться. Они зовут его. Центавр колеблется. Каждое утро Гургунд увлекается какой-нибудь новой ложью и верит ей только до вечера. Язык его так же неутомим и болтлив, как волны, в которых он родился.

Но сегодня гримаса, полная скорби, опустила углы его всегда смеющегося рта: около него, испуская жалобные крики, бьется Глоглея, его сирена. Видя, что вождь еще колеблется, она протягивает к нему своего последнего сына, маленького Пощакса, который испуган и кричит во все горло. Он бьется и вертит своим хвостом, не выпуская, однако же, из перепончатых рук селедку, которую он только что сосал ртом, лишенным зубов.

Клеворак приближается к реке. Пахнущая рыбой Глоглея, которая обычно возбуждает желания Пирипа, когда тот видит ее иногда сквозь тростник, сейчас не прельщает его. Ни одно живое существо, дети которого питаются молоком, не получат отказа, если обратятся за помощью к животным — царям. Особенно фавны и тритоны имеют наибольшее право на дружбу своих братьев. Между этими тремя племенами кровное родство неразрушимо.

Клеворак погружается по колено в воду, так как Гур — гунд, такой гибкий и ловкий в воде, так же проворен на земле, как улитка В то время как часть центавров присела на песок, другая принялась мыть ноги, тритоны и сирены собрались вокруг вождя: они энергично жестикулируют и обращаются к нему с речью; визг сирен покрывал голоса самцов, которые так же звучны, как морской прибой.

Маленькие тритонята собрались вокруг ног центавра, испуская резкие крики, похожие на крик чаек. В нетерпении Клеворак фыркает и топает ногой. Вокруг него течет вода: маленькие кувыркаются в ней друг на дружке и удирают толкаясь.

На минуту воцаряется молчание, и центавр обращается к Гургунду: он просит его говорить от имени всех. Жалобным голосом тритон рассказывает о том несчастье, которое обрушилось на их племя; Небум, прекрасный Небум, родной брат Глоглеи, обгонявший форель и лосося, обладавший телом еще более гибким, чем тело угря, с хвостом таким же сверкающим как золотая рыбка, с перепонками на пальцах, лучшими чем у баклана. Прекрасный Небум, ловец барвен, умер пав жертвою ужасной судьбы. В то время как он отдыхал на валунах, два кровожадных заговорщика бросились на него. В воде он мог бы победить крокодила и обращать в бегство акулу, но застигнутый на земле Небум не мог защищаться. На глазах его подруги Пуцулы он был задушен и она сама видела, как убийцы досыта упивались его кровью и разрывали его бессильное тело.

Мычание вырывается из грудей центавров, их ноздри раздуваются, кулаки сжаты и копыта роют песок. Они бьют хвостами по своим дымящимся бокам. Но Клеворак водворяет тишину. Гнев душит его, но он сдерживается и спрашивает имя убийцы. Будь-то ягуар Рарам или толпа хищных волков, или гиена, кто бы то ни был, он заплатит жизнью за нарушение установленного закона.

Но Гургунд печально трясет своей головой с аквамариновыми глазами.

Нет, виновного нет между зверями, которые питаются мясом. Самые смелые не решились бы коснуться своими зубами брата зверя — царя.

Глаза Клеворака мечут пламя: неужели это?… Его губы отказываются произнести имя Иль — Кур. Но Гургунд понял, и его успокаивает.

Нет, убийцы были другие. Конечно, центавры еще помнят тех, которые не хотели встать под миролюбивое иго властителей. Их рост был колоссален и породы разнообразны. В старину их огромные стада блуждали по горам и лесам. Еще несколько лет тому назад можно было иногда встретить мамонта или сагона. Теперь же их следы почти никогда не бывают видны на влажной земле. Что случилось с этими древними чудовищами? Благодаря их необузданному нраву, центавры уничтожили многих; та же судьба постигла и львов, которых они выгнали из Красных Гротов.

Они сами убивали себя во время яростных схваток, а затем удалились, уступив место народу с шестью конечностями. Если время от времени какой-нибудь фавн, ищущий приключений, и встречался с ними в лесу, то ему бросалось в глаза, с каким трудом великаны передвигали свои усталые члены.

Их груди дышать тяжело, точно воздух сушит их; они лениво обнюхивают фрукты и пищу. Часто между сухими листьями или густыми кустарниками блестели их огромные скелеты с гигантскими костями, похожими на старые березы.

Их бывшая свирепость вернулась к ним и двое диких зверей убили Небума. Гургунд подробно описал их коричневую масть, их влажную пасть, ужасную силу членов и высокий рост, превосходящий рост центавров…

Убийство было совершено на берегу Голышей, на последнем повороте реки, как раз на том месте, где ее воды смешиваются с солеными водами моря. Может быть они еще не покинули свою жертву…

Этого было достаточно. Довольно говорить, лучше действовать. В два прыжка Клеворак очутился на берегу. Он встряхнулся и крикнул Гургунду:

— Скорей плывите, братья! Пусть те, кто желает видеть кровь Небума, облитую кровью его убийц, спустятся по реке во весь дух!

Радостные крики народа смешались с воинственным криком столетнего вождя, убеленного сединами. Крик этот предсказал смерть рыкающим львам. В одну минуту берег опустел. Стук копыт поглощался массой хвои, разбросанной по земле. Вниз по течению спешили тритоны, чтобы быть свидетелями страшного наказания. Только тритонята остались дома под наблюдением двух старых сирен. В мелкой воде, согретой лучами солнца, они гоняются друг за другом, валяются с громким хохотом, хлопая своими перепончатыми руками, и спорят из — за маленьких крабов.

Несущие смерть центавры летят. Если кто-нибудь из них останавливается на минуту, то только для того, чтобы вырвать с корнем молодое дерево; затем он сейчас же спешит догнать своих братьев, обламывая по дороге лишние сучья с сорванного дерева и придавая ему вид палицы. Хайдар вспомнил, что в чаще терновника он видел скелет мастодонта. Он отделяется от толпы, и, порывшись в костях, возвращается, потрясая бедровой костью. Многие завидуют его ужасному оружию. Бег Кольпитру делается все тяжелее, он тащит кусок скалы, которым способен раздавить носорога. Смелый Харк пренебрегает всяким оружием. С громким смехом он протягивает свои грубые руки и растягивает сильную грудь; он верит только в могущество своих мускулов.

Почва мелькает под их копытами. Им осталось пройти еще одну тропу, и они достигнут того места, которое указал им Гургунд.

Повинуясь команде Клеворака, центавры готовятся к битве. Невзирая на преклонный возраст, вождь впереди вместе с Харком, Кольпитру, Папакалем, Капламом и Хайдаром, они самые сильные из всех. За ними следуют дургие и, наконец, те, у которых члены ослабли от старости, и молодые, не достигшие полного расцвета своих сил. В отдалении двигаются самки, серые Треп, Поколо и Палькаваль назначены их охранять. У самых юных вздрагивают ноздри, и дрожь пробегает по волосатым бокам.

После победы над львами, центаврам не приходилось вести больше войн, так сильно было их могущество. Когда народ овладел Красными Гротами, Кадильде было только четыре года. В то время, как старухи стискивали зубы и груди их вздрагивали от воинственного пыла, столь свойственного их племени, она боялась сражений, избегала запаха крови. Все это смутно заставляло ее желать, чтобы ночная тьма спасла убийц от ужасной мести их преследователей.

Вдруг Хайдар испускает крик и пальцем указывает на что-то валяющееся на земле. Центавры разом останавливаются, наклоняются, обнюхивают и спорят. На песке они видят два огромные оттиска чьей-то лапы с когтями. Копыто Клеворака разом исчезло в самом меньшем. Бросив один взгляд, он сейчас же узнал, к какому племени принадлежит враг. Судя по следу, они гонятся за парой медведей — великанов. Сейчас они минуют дюну и спустятся к берегу Голышей. Ветви сосен не мешают им видеть. Скоро настанет момент, когда мстители увидят своего врага.

Если бы они взяли немножко влево и спрятались бы за лесом, то им удалось бы внезапно напасть на врага, но народ с шестью конечностями презирает хитрость. Он сражается только лицом к лицу. Глаза их всматриваются в спускающийся мрак.

Протяжный свист останавливает стук копыт. Вся толпа говорит шепотом согласно приказанию Клеворака. Теперь они видели своих врагов и приготовились к встрече с ними. Впереди на некотором расстоянии на берегу моря виднеются две колоссальные фигуры. У их ног валяются ужасные, бесформенные останки. Приближение мстителей настораживает их. Но они и не думают бежать. Вытянув свои огромные лапы, они присели и покачивают своими головами с открытой пастью, из которой вырывается угрожающий рев. Может быть, не зная своего врага, они хотят его напугать. Голос Клеворака прерывает молчание. Убийцам он предвещает смерть. Таков закон центавров. Народ громовым голосом повторяет неизменный закон, благодаря которому мир царствует на земле:

— Да погибнут те, которые убивают!

В этот торжественный момент дикие звери, может быть, поняли, какая опасность грозит им, и желали бы удрать. Но слишком поздно.

— Харре!

Клеворак подал военный сигнал.

Орда кинулась в бой подобно лавине, катящейся с горы. Теперь в них жила одна душа. Ураган, вырывающий деревья с корнями, менее ужасен, чем эта толпа народа — короля.

Воющая, с торчащими кулаками, дубинами и палицами вся волна центавров обрушилась на обидчиков. Слышится треск, похожий на треск пораженного молнией дерева. Несутся сдержанные крики, делаются огромные прыжки…

Челюсти медведей конвульсивно двигаются. Их огромные лапы то выпрямляются, то падают, поражая, кого попало. Но все напрасно.

Первый удар и самый слабый катится на землю, жалобно защищаясь от топчущих его копыт. Его хрипение слышится все слабее и слабее и, наконец, замолкает Другой защищается лучше. Вцепившись изо всей силы в землю, он вынес первый натиск, затем вдруг, выпрямившись, он обрушивается всей своей тяжестью на Папакаля, слишком медлительного, чтобы высвободиться. С быстротою молнии Харк бросается ему на горло и душит своими твердыми руками, тем временем Хайдар, Клеворак, Сакарбатуль и Каплам висят уже на его членах, парализуя таким образом его движения. Изо всей силы Кольпитру колотил его по черепу своей каменной палицей, которая уже окрасилась в красный цвет Под этими ударами чудовище, шатаясь, склоняется… Оно собирает последние силы и освобождается из мощных объятий Харка… Но затем с ужасным рычанием оно валится снова. Старуха Бабидам пробралась сзади и ловким жестом всадила острый камень в его глаза. Черная кровь струилась… В одну секунду ослепленный медведь колеблется — эта минута докончила его поражение. В последний раз Кольпитру пускает ему в лоб кусок скалы. Кости трещат. Жалобно застонав, животное падает. Лягнув, Хайдар раздробил ему челюсть. Орда испускает крики торжества, сбрасывает еще трепещущую массу и топчет ее. Ее члены конвульсивно сжимаются и, наконец, раздавленное останки остаются неподвижно на песке. Между тем солнце уже исчезло на горизонте. Ночь спустилась на землю. Только над далекой страной за фиолетовым морем, благодаря страшным красным полоскам, кажется что небо пылает, бросая кровавые отблески. С реки, усеянной головами, несутся крики, празднующие победу. С возгласами, напоминающими шум волн, тритоны толкаются в воде.

Тела медведей валяются среди потоков черной крови, которую медленно впитывает в себя песок. Несмотря на ее сильный запах, сирены с любопытством хватают их тяжелые лапы, приподнимают их мягкие губы, показывают друг другу их длинные желтоватые клыки. Центавры разбрелись по берегу, чтобы прохладить свои потные тела и поговорить друг с другом. Один удар ужасных когтей распорол плечо Харку до самой спины, задняя левая ляжка Палькаваля ужасно ободрана; много дней ему придется хромать. Кольпитру внимательно наблюдает, как кровь из его раненого бока по капле стекает в реку и расплывается. Гордясь своим подвигом, он смеется. У многих еще сохранились на теле следы ужасных когтей.

Неподалеку от останков Небума и огромных трупов медведей безжизненно валяется еще тело. Это тело — несчастного веселого Папакаля. Во время атаки он потерял равновесие. Одним ударом лапы медведь раздробил ему хребет. Лежа на боку, он ужасно стонет; его руки роют песок, он стискивает зубы, чтобы удержать крик. Его окружили старухи, жалобно плача. Они приносят раковины, наполненные водой, и омывают его раны. Из самой глубокой Сихадда сосет кровь и выплевыет ее на землю, чтобы выгнать злого духа.

Глаза Папакаля приоткрылись. Кадильда опустилась около него на колени, она поднимает его мохнатую голову, кладет ее на свои белые руки и подносит к его губам раковину, полную чистой воды, которую она принесла с соседнего ручейка. Папакаль пьет большими глотками, затем, с облегчением вздохнув, он снова ложится на песок, но его лихорадочная рука все держит руку центаврихи, которая не смея оттолкнуть его, продолжает сидеть рядом. Вдруг раздается голос Клеворака:

— А что, Папакаль, ты верно принял дикое животное за центавриху, что так охотно бросился в его обьятия?

Папакаль с трудом поднимает отяжелевшие веки и старается улыбнуться. Но вместо этого страдальческая гримаса морщит его щеки. Лицо вождя вдруг делается серьезным. Он касается руками его боков и ощупывает их несколько раз. Под его толстыми пальцами члены Па — пакаля стучат и, несмотря на все его мужество, раздирающие стоны вырываются из его груди. Взгляд Клеворака вопрошает старух, которые отлично понимают его немой вопрос: вздыхая, они склоняют свои головы на похудевшие груди. Тогда вождь поднимается и издает призывный клич. Центавры молча окружают своего пораженного брата. Торжественным голосом старик произносит приговор:

— Папакаль, народ с шестью членами не боится ничего живого, но смерть могущественнее центавров. Приготовься же, Папакаль, возвратить ту силу, которую ты получил от своих предков.

Папакаль моргнул. Он понял. На берегу тритоны извлекают меланхолические звуки из особенных вогнутых раковин. Воздух неподвижен. Настала ночь. Летучие мыши носятся всюду. Клеворак вопрошает:

— Скажи, что ты желаешь?

Со страшным усилием Папакаль произносит:

— Дай мне три дня.

У всех вырывается возглас удивления.

Как, он хочет страдать три дня, вместо того, чтобы вкусить покой сейчас же. Закон существует, Папакаль требует то, на что он имеет право.

— Ты получишь эти три дня, считая от восхода солнца.

По знаку вождя Харк, Кольпитру и еще двое поднимают тело побежденного, взваливают его себе на спины и пускаются в путь. Благодаря их ноше, дорога будет длинна. Прежде, чем центавры покинули берег, сотни глаз сверкнули вокруг них. С радостным ворчанием хищники бросились на трупы. Этим праздником они обязаны народу — королю. Завтра утром кости мертвых будут старательно обчищены. Под темными ветвями сосен центавры медленно продвигаются вперед. Ночь уже опустилась и в полной темноте приходилось нести тяжелое тело Папакаля. Несмотря на все предосторожности, они не в силах избежать некоторых толчков, возникающих от касания веток деревьев. Тогда стон вырывается из губ раненого и его рука крепче сжимает руку Кадильды. Полная сострадания центавриха отвечает ему дружеским пожатием. Она уже забыла дикие выходки и насмешки самца. Мысли о будущей смерти осаждают ее ум: она с удивлением слышит веселый смех своих братьев и болтовню старух. На минуту носильщики останавливаются, чтобы передохнуть. Тогда белая девушка чувствует, что влажная рука Папакаля привлекает ее к себе. Послушная, она приближает свое ухо к его рту и слышит его прерывающиеся слова: «О Кадильда, чтобы видеть еще раз твой образ, Папакаль решился страдать эти три дня». Но это усилие было выше его сил. Пальцы центавра скользят, выпускают руку девушки и безжизненно виснут вдоль его тела. Он лишился сознания. Его стоны не будут больше раздаваться среди вечерней тишины. На Востоке взошла круглая луна. Лес осветился. Стволы бросают на землю удлиненные тени. Листья сосен светлеют. Бледная зелень оливков сверкает. Центавры ускоряют шаг. Последняя дюна пройдена. Морской ветер подгоняет разгоряченные тела. Залитые лунным светом ленивые волны покрываются белой пеной. В двух шагах блестит масса красного грота. Далеко — далеко на другой стороне дымящаяся гора покрыта красноватым отблеском.

Едва только центавры успели пересечь опушку леса, как послышались приветствия и призывные крики их братьев, которые выползли им навстречу. Гургунд уже сообщил им новость. Крепс, Перик, Кион, Хадда наперебой вопрошают победителей, рассматривают их раны, заставляют рассказывать эпизоды недавней битвы. Каждый из победителей с жаром прославляется в сердцах тех, кто не участвовал в сражении.

Тело Папакаля поместили внутри грота; в то время как старуха принялась хлопотать около него, подклады — вая под его члены подушку из мягкого мха, самцы, растянувшись на песке, ведут громкие разговоры. Запах крови пробудил в них все воинственные инстинкты их племени. Харк с негодованием рычит на Кольпитру, который приписывает своей храбрости победу. С угрожающим видом оба великана наступают друг на друга. Громовой голос Клеворака останавливает их. Не смея ослушаться приказаниям вождя, они расходятся, скрежеща от злости зубами. Усевшись на песке в нескольких шагах, они меряют друг друга взглядом. Но Клеворак хорошо умеет успокаивать их возбужденный ум, пробуждая в них гордость их расы.

— Ну — ка, Питтина, спой нам гимн нашего племени! — приказывает он.

Центавры садятся в кружок. Старая Питтина поднимается. Никто не помнит сколько раз дождливое время обмывало выцветшую шерсть на ее худой спине. Вожди знали ее всегда старой. Она же знавала всех их предков и помнила все, что произошло когда-то и что переходило в виде рассказов из уст в уста. Дрожащие члены не в силах больше носить ее за пределы гротов, поэтому молодежь каждый день приносит ей плоды и питательные коренья. Питтина поднимается, луна освещает ее волосы, они блестят серебром, и обозначает тощие ляжки, выпирающие ребра и всю ужасную худобу ее тонкого тела.

В своих руках она держит волшебную раковину: подарок тритонов; когда она дует в раковину, из нее выходит голос еще более зычный, чем голос Клеворака. Питтина надувает грудь и подносит раковину к своим губам. Через несколько мгновений раздается протяжный вой, покрывающий шум морского прибоя. В то время как центавры лижут свои раны, сердца их трепещут от восторга.

Вот понемногу звуки становятся звучнее, богаче и, наконец, стройная песня Питтины медленно поднимается к звездам среди ночной тишины. Сначала она поет о том, как солнце породило на свет сильное племя центавров, подарило им землю для того, чтобы они уничтожили на ней кровавые убийства. Прежде чем народ о шести членах покинул Восток, свою таинственную колыбель, убийства не прекращались в лесах и долинах. Уныние царствовало среди животных. Центавры напомнили им об их забытом родстве, под угрозой строгого наказания. Народ — царь запретил убийства любителям мяса. Он отдавал в их распоряжение только трупы больных и стариков. Таким образом было установлено родство между млекопитающими. Теперь они составляли одну семью, главными в которой были центавры, сыны солнца. Соединившись с фавнами, сынами земли, и с тритонами, сынами океана, они образовали тройственное племя благородных животных. Эти три племени были сестрами и правительницами. Конечно, не легко было восстановить мир сразу. Поэтому он еще часто нарушался. Иногда хищные звери возмущались и только суровое наказание поддерживало закон. Даже между народами о шести членах бывали страшные междоусобия из — за господства: тогда кровь лилась рекой, леса и луга покрывались трупами. Новый закон не запрещал войну. Он касался только мрачных и бесполезных убийств, уничтожал печаль слабых и укрощал чересчур разыгравшиеся аппетиты. Годы безжалостных убийств сменились годами мира, который иногда прерывался только честными битвами. Такое доброе дело было сделано на Земле центаврами. На минуту Питтина останавливается, чтобы перевести дух. Одобрительный ропот носится над белым берегом. Не одни центавры благодарят ее за пение. При первых звуках, издаваемых волшебной раковиной, понемногу показывается из воды народ с клейким телом и чешуйчатой спиной. Из леса, где они ночью резвятся, при фантастическом блике луны, появляются козлоногие. Они бесшумно опускаются на песок рядом со своими братьями. Все с восхищением внимают могучему голосу старухи, дивясь ее замечательной памяти и знанию слов и дел. Души их соединяются воедино, прославляя славу их расы.

Между тем старуха поднимается снова и начинает петь вторую песню.

Описав происхождение центавров, их величие и их труды, она поет теперь об их судьбе.

Очень давно, в незапамятные времена благодарные животные составляли одно племя и жили в далеких странах Востока, откуда появляется солнце, совершающее свой ежедневный путь по небу. Там текли реки, расстилались необозримые луга, где в изобилии центавры находили папоротник со съедобным корнем. Это таинственное растение во все времена года служило им пищей и поддерживало их силы. Затем вот что случилось. С гор, окружающих колыбель солнца, скатились целые массы снега и погребли все, что было живого кругом. Холодный ветер и лед уничтожили деревца, богатые плодами, луга, покрытые цветущими питательными травами, и реки, насыщенные рыбой.

Тогда гонимый холодом народ с шестью членами покинул замерзшие пустыни и, следуя за движением солнца уже под другими небесами, он снова нашел роскошную растительность, живительное тепло и питательные коренья. Через горы и долины фавны последовали за своими старшими братьями. С ними же и тритоны спустились по реке. Такова была судьба благородных животных, которые с незапамятных времен постепенно переселились. Проходя по земле из года в год, их царствование знаменовалось миром: их присутствие было залогом братства среди животных; оно всегда совпадало с теплым временем года. Когда же они уходили, мрачные убийства снова вступали в свои права.

Питтина замолкла. Вспоминая свою старинную дружбу, фавны и тритоны подвигаются ближе друг к другу. Под бледным небом, вокруг худой фигуры певицы, виднелась страшная смесь строгих торсов, жирных крупов, чешуйчатых спин и козлиной шерсти. Внимая пению Питтины, души наполняются сознанием величия прошлого и углубляются в мысли о таинственном будущем: каждый горит желанием коснуться своего брата и дыхания их смешиваются. Угадывая последние слова старухи, они теснее прижимаются друг к другу и трепет разом пробегает по их телам.

Питтина все поет.

Когда, следуя за солнцем в поисках питатьельных растений, центавры покинули холодные страны, позади их воцарился не толькол холод, но убийство и насилие. Почему же это? Разве потому, что после ухода правителей кровожадность проснулась снова. Нет, хищники приняли установленный закон и утратили всякую охоту к убийству. В лесах обитают более мрачные хозяева, чем дикие звери. Всюду, где центавры водворяли свое господство, они вынуждены были изгонять это племя «душителей». Со всех покинутых ими стран «душители» следуют за ними по пятам. Между тремя племенами есть разница. Центавры первые, благодаря их несравненной силе: они одни обладают шестью членами. Фавны отличаются тем, что их туловища покрыты козьей шерстью. Тритоны живут в водах, они имеют хвост, снабженный плавниками. Лицом все похожи между собой, имеют почти одинаковый торс и руки. Все они обладают умом, который помогает им думать и действовать заодно.

Из животных — царей «душитель» высок ростом. Но бледный цвет его лица, слабость торса и худоба его рук внушают жалость. Он настолько слаб, что его тело не покрыватся ничем.

Оно оканчивается такими же безобразными и грубыми членами, как тело макаки Фуля. Голый неспособный к быстрому бегу, не умеющий лазить, «душитель» имеет нрав еще более отвратительный, чем его наружность. Невозможно на них положиться ни в чем. Сегодня они обещают, а завтра уже нарушают данное слово. Подобно кабану Крубну, они наедаются доотвала всякими плодами и кореньями. Их страсть — это кровь Хотя они трусливы, убийство им доставляет удовольствие. Они пожирают еще трепещущее мясо, а насытившись, убивают снова. С радостью покрывают они свои члены кожей, содранной со своих жертв. Одетые таким образом, они легко переносят холод. Эгоисты и глупцы, они зарывают в землю своих мертвых, лишая хищников того, что им принадлежит по праву. Страдание вырывает крики из их грудей и нечистая вода струится из их глаз. Во все времена года они предаются любви, поэтому их раса быстро размножается. Ум их возмущается против ласки так же, как и против угроз. Злоба их невероятна, они часто бывают хитры и вероломны: поступки же их непонятны. Закон животных — царей неумолим. Он разрешает щадить диких зверей, когда они безобидны. Но между проклятыми и млекопитающими дружба невозможна.

У «душителя» только два брата: холод и смерть. Он не может жить там, где существуют центавры, он сам исключил себя из общего мира.

Со сверхъестественным усилием голос Питтины затягивает песню народа о шести членах:

— Среди тех, кто живет, центавры первенствуют, фавны и тритоны их братья. Им принадлежит солнце, земля и вода. Благодаря им царствует радость среди млекопитающих. Да будет проклят страх и смерть убийц. Убивай того, кто сам убивает! Пусть царствует мир среди всех!

Со страшным шумом все приподнимаются. Целый лес рук протягивается к бледным небесам и все в один голос повторяют священный закон:

— Убивай того, кто сам убивает! Пусть мир царствует среди всех!

Утомленная, с разбитыми членами певица опускается на песок. Вокруг нее волнуются тела. К сиренам, растянувшимся на песке, Сирикс и Пиулекс приближаются с любопытством. Клеворак, Пирип и Гургунд клянутся друг другу в вечной дружбе. Но вдруг огромная туча заволокла луну. Тени сделались темнее. Ветерок свежеет, наступает час сна. Гургунд хватает свою раковину и подносит ее к губам. Рог рычанием возвещает что час отъезда настал. Тритоны и сирены погружаются в пенистые волны: они снова появляются на поверхности, их звучные голоса произносят последний раз свой прощальный привет, затем все исчезают в ночной темноте. Последние фавны пробираются к опушке соснового леса.

Центавры медленно направляются к красным гротам. Они только сейчас почувствовали страшное утомление. Их члены двигаются тяжело, а глаза слипаются от сна. С наслаждением проникают они в свое убежище, которое защищает их от дождей и ветров, и бросаются на кучи душистых трав, которые служат им постелью. Скоро послышалось их ровное дыхание и вслед за тем храп более громкий, чем бесконечные вздохи моря.

Белая центавриха Кадильда улеглась на своем обычном месте. Она не переносит сильного запаха, идущего от распростертых здесь тел, поэтому каждую ночь ложится поближе к выходу, предпочитая переносить холод, чем спать рядом с остальными самками. Но сегодня ей не спится. Всевозможные чувства волнуют ее, в ушах еще раздаются воинственные крики. Острый запах крови наполняет ее ноздри. Под ее ногами еще трепещет живая масса. Треск костей еще стоит в ушах. Она видит свои до колен окровавленные ноги. Можно ли отмыть соленой водой всю эту кровь? Ей так хотелось бы, чтобы кто-нибудь ее успокоил и приласкал, как раньше, когда ей было только два года и она не покидала матери. Много дождей упало уже на землю с тех пор, как она лишилась Паддиахи, которая выкормила ее своей грудью. Кто приласкает теперь пугливую Кадильду? Сегодня произошло что-то такое, что польстило ее самолюбию. Слова Папакаля падали на ее душу, как роса на душистый мох.

«Чтобы видеть тебя, я готов страдать эти три дня!» — который раз Кадильда шепчет эти слова. Они имееют для нее какую-то неизъяснимую прелесть. Почему такие фразы редко произносятся центаврами? Она жаждет нежных слов, так же ласкающих слух, как мелодичные гимны… Пение Питтины прекрасно. При звуках ее голоса мертвые пробуждаются, далекие страны кажутся близкими, а прошедшее — настоящим. Слушая ее, Кадильда снова переживает далекие дни своего детства. В ее уме проносятся длинные переходы, горы и пропасти, пройденные ее племенем, пока они нашли приют у красных гротов. Все это дремало в ней.

Сегодня при звуках Питтининого голоса воспоминания просыпаются снова так же, как и страх перед проклятой расой.

Кадильда никогда не видала убийц, но она благословляла певицу за то, что та не произнесла их настоящего имени: оно — символ смерти.

Никто из центавров не осмелится громко произнести это имя — человек. И сейчас еще Кадильда дрожит. Но сон, овладевший уже ею, тушит мысли и расправляет члены.

Луна выплывает снова из — за туч и медленно катится между бледнеющими звездами. Одна за другой волны бьются о серебристый берег, напевая свою однообразную песенку, возвращаясь в объятия безбрежного моря. Вдали виднеется розоватый купол дымящейся горы.

Все живое спит крепким сном.

Часть II

Вдруг Кадильда очнулась от тревожного сна, полного ужасных видений. Проснувшись она приподнимается на руках и дико озирается. Темнота царствует в пещере, хотя у входа проникают уже желтоватые лучи. Начинается заря.

Утомленные центавры крепко спят Их длинные тела валяются на земле, а могучие груди вдыхают и выдыхают воздух. Неприятный запах, едва уловимый днём, делает атмосферу более тяжелой. Мысли Кадильды постепенно проясняются. Скоро все проснутся. Пробуждение центавров бывает всегда шумно: послышится грубый смех, похлопывание по ляжкам, с ними вместе проснется и Папакаль. Ей придется перевязывать его раны, видеть его страдания. Ее рука будет лежать в его влажной руке. Хотя он и не дорог ее сердцу, но вид этой смерти заставляет ее страдать. Ужасные мысли будут снова терзать ее мозги.

У нее явилось непреодолимое желание бежать от этого раненого, бежать от братьев и выкупаться в чистых лучах восходящего солнца. Кадильда потихоньку расправляет свое тело. То, что Клеворак приказывает — закон, и каждый обязан повиноваться ему. Но когда он молчит центавры вольны распоряжаться собой. Бесшумно центавриха поднимает свои копыта одно за другим. Осторожно ступая, она пробирается к близкому выходу. Поперек него лежит тело Каплама, он сторожит сегодня. Чтобы не коснуться его, Кадильда наклоняется и отодвигает белый кончик его хвоста. Перепрыгнув через него в три прыжка, она снаружи. Отряхнувшись, чтобы сбросить с себя песок и соломинки, которыми покрыта, она пальцами разглаживает свои спутавшиеся волосы. Затем, откидываясь назад, она потягивается, зевает, с наслаждением вдыхает живительный воздух. Позади вечно зеленых сосен и гор, торжественно возвышающихся над ней, отец — солнце еще не появлялось, хотя неясные лучи говорят о его приближении. Напротив такой же розоватый луч отражается в утреннем тумане, покоящемся на волнах.

Море, все серое, тихо лепечет, как маленький новорожденный центавр. Кое — где пробегает небольшая рябь. Огромные скалы походят на сраженных мамонтов. Птички сладко спят в ветвях. Леса молчат.

Только одна Кадильда видит торжественное пробуждение сияющего дня.

Вдруг дрожь пробегает по телу центаврихи. Может быть, ей немного холодно под этой утренней свежестью, а может быть, ее охватил ребяческий страх перед тишиной, царствующей кругом. Она встряхивается, делает прыжок, поглядывает направо и налево, склоняет голову снова вздрагивает потом, испустив крик, похожий на крик чайки, она бешено бросается бежать по берегу. Целое облако белокурых волос и белый хвост развеваются позади нее. По временам она оборачивается, кричит и снова пускается бежать. По мере того, как она скачет теплота благотворно действует на ее члены и радость наполняет снова ее серце. Но куда же она пойдет? Инстинктивно она направляется на юг, как раз в противоположную сторону от того места, где вчера происходило сражение. Вдруг новая мысль увлекает ее. Она пойдет вдоль берега, ведущего прямо к Лебединой реке, потом поднимется вверх по реке и углубится в леса. Давно уже центавры не были в той стороне, никто не потревожит одиночества белой центаврихи а она так его жаждет, ее гложет любопытство увидать эти еще невиданные ею страны. Никто не испугает ее: разве она не дочь повелителя Клеворака?

Замедленным шагом Кадильда минует каменистый лес, которым кончаются красные гроты. Она осторожно пробирается между глыбами гранита, избегая ставить копыта на вязкие водоросли. По временам она погружается по колено в лужицы соленой воды, покрытые разноцветными травами, отливающими перламутром. Рыбки, которые живут между скал, убегают при ее приближении. Вода струится между камешками. Живительный запах моря ласкает ноздри.

Кадильда быстро минует скалистый берег. Ее ноги снова касаются песка. Теперь южный берег тянется далеко, исчезая на горизонте. Лебединая река еще не видна, она кажется едва приметным серебристым пятном. Вдруг яркий луч солнца сверкнул над елями и осветил красные скалы, бросающие на берега огромные тени. Птички пробуждаются и поют. Над волнами носятся бакланы, то опускаясь в воду, то снова подымаясь на поверхность с трепещущей рыбкой в клюве. Перед цен — таврихой далеко расстилается открытое пространство, оно опьяняет ее. Она испускает пронзительный крик, хлопает в ладоши и снова несется вперед. Копыта ее едва касаются земли, она разгоняет бекасов, которые при виде ее растерянно разбегаются.

Кадильда улыбается радостному дню, она несколько раз запрокидывает свой бюст назад так ловко, что хвост ласкает ей лицо, потом она снова разражается звонким смехом и, удваивая скорость, летит, летит, преследуемая целой тучей своих волос, позолоченных солнцем. Лебединая река спокойно течет, смешивая свои спокойные воды с беспокойными волнами моря. Запыхавшаяся центавриха останавливается на откосе, покрытом песком. Позади нее красные скалы кажутся какими-то привидениями, потонувшими в утреннем тумане. Кадильда радуется своему одиночеству. Чтобы освежиться, она погружается в воду по колено, по низ живота, а потом разом опускается вся и выходит мокрая подобно тритону. Ее усталость сразу исчезает. Отец — солнце скоро высушит ее. Развеселившись, она опять пускается в путь. Теперь ее путеводитель — река. Она лениво вьется между берегами и исчезает постепенно между двумя занавесками из зелени.

Величественным шагом Кадильда идет вдоль светлой реки, она с любопытством осматривается кругом. Скоро морские ели сменяются более разнообразной и менее мрачной растительностью. Ольхи и ивы своими кудрявыми верхушками щекочут спокойные воды реки. Откосы покрыты тростниками и кувшинками. Водяные курочки тяжело подымаются ей навстречу. Разноцветные птицы гоняются за бабочками. Белые лебеди величественно плавают среди этой роскошной и спокойной природы. Кадильда забывает о так удручавших ее образах. Ее опьяняют ароматы. То идя по берегу, то преследуя какое-нибудь насекомое, она ломает лианы и кусты терновника. Вдруг на холмике, покрытом мхом, она различает потешный силуэт кролика. Он присел на задние лапки и двигает ушами то вправо, то влево. Кадильда зовет его дружеским свистом. Но Тютюль, как родился, так и умрет недоверчивым.

Он дрожит. Один прыжок и он исчезает в своей норке.

Хитрая Кадильда садится около норы таким образом, что ее не видно и запах тела не выдает ее присутствия.

Как только дрожащий носик Тютюля появляется снова, она опускает свою руку на его пушистую шею. Выпрямившись, она поднимает его за уши, близко подносит к своему лицу. Он должен знать дочь властителей и понять, как неоснователен его страх. Но напрасно Кадильда старается успокоить Тютюля ласками и словами, все напрасно. Он очень напуган. Его глаза скачут в своих орбитах. Все тело дрожит и конвульсивно бьется Он предчувствует смерть.

Наконец Кадильда сжаливается над ним. Она проводит рукой по его коричневой шерсти и ставит обратно на землю.

— Будь счастлив, братец, — говорит она.

От ужаса Тютюль не двигается.

Прежде, чем он приходит в себя, центавриха снова углубляется в чащу. Он следит глазами за ее исчезающей фигурой и очень удивлен тем, что еще живет.

Наконец Кадильда чувствует, что устает, ей хочется пить. Когда нужно, центавр может обходиться без пищи, не утрачивая своих сил. Но разноцветные ягоды, выглядывающие из травы, возбуждают жадность девушки. Время плодов только что начиналось, ни оливки, ни виноград, ни миндаль, ни апельсины с их блестящей зеленью, ни один из этих плодов, столь любимых центаврами, не растет на влажных берегах Лебединой реки.

Но мох уже покрыт красными ягодами земляники, кусты смородины протягивают свои аквамариновые ягоды.

Кадильда выбирает самые спелые кисти, отправляет их в рот и снова углубляется в лес за ними на поиски. Наевшись их розовыми и белыми плодами, она начинает зевать, их кисловатый вкус опьянил ее. После сна ноги понесут ее с большей легкостью. Кадильда делает несколько шагов среди папоротников: они ей по грудь. Бросается на это мягкое ложе, вытягивается и засыпает. Вокруг нее папоротники снова смыкаются.

Очнувшись от своего укрепляющего сна, Кадильда несколько секунд не может прийти в себя. Над ее головой по веткам гоняются белки. Центавриха восхищается их ловкостью и грацией, любуясь блеском живых коричневых глаз. Вдруг они останавливаются, вытягивают шейки и как будто прислушиваются. Глаза их выражают тревогу. Точно по сигналу, они бросаются между листвой, скачут с ветки на ветку и вдруг исчезают.

Не двигаясь, Кадильда прислушивается. Какой зверь так напугал этот маленький рыжий народец?

Тонкий слух центавров позволяет ей сразу угадать, какого рода животное двигается по земле. Среди неясного шума леса она отчетливо слышит шаги. Несмотря на то, что она приникла к земле, ее ухо не в силах определить идущего. Слух Кадильды изощряется, от удивления ее глаза делаются круглыми. Или она лишилась рассудка, или незнакомец ступает двумя ногами. Но его шаги не походят на резкое постукивание копыт Пипира, ни на легкие шаги макаки Фуля, когда тот иногда спускается на землю…

Теперь неизвестный в трех шагах от нее. Папоротник, под которым она прячется, слегка шевелится. Из любопытства она приподнимается, смотрит и испускает крик ужаса. Перед ней существо, которое раньше она никогда не видела. Рост его почти такой же, как и у нее, он стоит на двух ногах. Но его слабый вид не может сравниться с ликующей силой фавнов. С плеч до самых ляжек его покрывает мех. Все остальные члены и лицо лишены шерсти. Они покрыты розоватой кожей, как тело молочной свиньи. На лбу он не имеет рогов, которыми мог бы защищаться. Сейчас все его подвижное бледное лицо выражает испуг. Два светлых глаза, похожие на морскую волну, придают ему выражение мягкости и печали. Но его худые и хрупкие руки неспособны удавить врага или бросить палицу. Ноги не защищены копытами, на них нежная кожа и благодаря терновнику они в крови. При виде центаврихи незнакомец тоже вскрикивает и бросается назад, намереваясь бежать. Но так как она остается неподвижной, то он с любопытством принимается ее рассматривать. В правой руке он сжимает жалкую дубинку, которую Кадильда могла бы раздавить между пальцами. Несмотря на то, что превосходит его ростом, Кадильда не думает бросаться на него. Но вот их изумление проходит: тронутая его слабостью, она хлопает в ладоши и смеется. Незнакомец делает то же: ударяет своими ладонями одну об другую и, полуоткрыв тонкие губы, издает рычание. Смягчая свой голос, центавриха спрашивает: как твое имя? Откуда ты родом? И следует ли он законам Клеворака? Незнакомец внимательно прислушивается. Лицо его выражает недоумение. Он качает головой и, в свою очередь, принимается говорить, но язык его криклив и непонятен. Жестами он ей показывает Восток и Запад, двигает руками, кричит еще громче и, наконец, ждет ответа. На такое безумие центавриха только пожимает плечами. Может быть, несмотря на слабость ума, незнакомец сумеет выговорить ее имя. Указывая пальцем на свою грудь, она произносит: «Кадильда». Двуногий понял: указывая на нее пальцем, он повторяет: Кадильда. Затем, поворачивая его к себе, он выговаривает: Нарам. Звучный как труба голос девушки повторяется за ним: Нарам. Затем оба тычут друг друга пальцем и бесконечно повторяют: Кадильда, Нарам.

Объяснившись таким образом, они делаются более близкими друг к другу, поэтому оба хлопают в ладоши и громко смеются. Потом Нарам как будто снова спрашивает. Звуки так быстро следуют один за другим, что от них кружится голова. Заметив, что центавриха все молчит, он поднимает голову, выпячивает нижнюю губу и подносит к ней согнутые в виде раковины руки. На этот раз Кадильда поняла. Нарам хочет пить. Ее сострадание пробуждается вновь. Ведь река в двух, трех шагах отсюда, а несчастный не чувствует ее присутствия. Такой слабый и глупый, какая судьба его ожидает! Центавриха грудью раздвигает папоротник, кусты смородины и делает знак Нараму следовать за ней. Но обернувшись, она вдруг видит, что он неподвижен, рот его открыт, и глаза готовы выскочить из орбит. Начиная с головы и кончая хвостом, он с изумлением ее осматривает. Тогда Кадильда смеется. Неужели он думает, что она, как и он, имеет две худых ноги, покрытые мягким мясом.

Перед могучей центаврихой, стоящей на мускулистых ногах с твердыми копытами, незнакомец кажется еще более хрупким и бледным.

Но вот он на что-то решается. Делая два шага вперед, он протягивает руку и кладет ее на бедро девушки. Кадильда дрожит и отодвигается. Как должно быть велико нахальство Нарама, если он без разрешения осмеливается дотрагиваться до дочери повелителя? От прикосновения к его гладкой коже страшное отвращение наполняет сердце центаврихи: точно она дотронулась до только что убитого тела. Она приказывает ему более грубым голосом:

— Не трогай меня.

Но Нарам не слышал ее. К великому ужасу центаврихи его тело теперь совсем голо, оно такого же белого цвета, как и остальные его члены. В правой руке он вертит ту самую шкуру, которая только что его покрывала. В то время, как пораженная этим чудом, она переводит глаза с тела на кожу, которую он сорвал, ища на нем следы ран, незнакомец приближается, снова жестами приглашая подойти. Изумление Кадильды так велико, что она не бежит, когда Нарам ложится на ее бока и ощупывает нижнее плечо. С непобедимым упорством ее глаза прикованы к глазам незнакомца. Их голубоватый блеск поражает ее. Она забывает оттолкнуть страшную ласку. Но вот возмущенная девушка отскакивает. Незаметно Нарам наклонился и той самой шкурой, которую только что снял, он запутывает ее передние ноги, но так странно, что Кадильда подпрыгивает, чувствуя, что все ее движения стеснены. Одним взмахом она освобождается от пут. Гнев сверкает в ее глазах. Чего хочет это создание, которое она может шутя уничтожить? Но Нарам не смущается. Он подносит два пальца к губам и издает протяжный свист, затем спокойно смеется и снова говорит с ней своим крикливым голосом, к которому ухо девушки уже постепенно начинает привыкать. Центавры не выносят долгого умственного напряжения. Скоро мысли Кадильды начали путаться в ее голове. Машинально она устремляет глаза на рыжее руно, которое незнакомец подбирает с земли. Никогда еще Кадильда не встречала подобного Нараму. Центавриха поднимает голову, озирается. Свист, похожий на свист Нарама, раздается в лесу. Его братья приближаются. Каковы их намерения? Нарам снова подносит пальцы к губам, свистит и подходит к Клотильде: в его руках висит та же шкура. Вытянув шею и расширив ноздри, Кадильда вдыхает ее странный запах…

Крах! Девушка испускает крик ужаса и отскакивает назад. Смерть! На руке Нарама смерть! Запах, распространяющийся от висящей кожи, мрачный запах крови Дхали, рыжей антилопы. Но в таком случае?.. Вдруг ужасная песнь Питтины раздается в ушах Кадильды. Она вся дрожит. Между тем свист слышится снова, совсем близко, около нее, листва трещит. На зов Нарама бегут его братья… его братья с такой же белой кожей, голубыми глазами… Его братья, эти проклятые. Одно имя их есть уже оскорбление…

С ворчанием Кадильда бросается в чащу. Под ее ударами кусты трещат Она беспорядочно несется. Кустарники раздирают ей кожу и вырывают целые пряди волос. Что ей до этого! Одна только мысль царит в ее душе! Бежать, бежать во что бы то ни стало. В ее ушах еще звучит ужасный сигнал убийц. Она удваивает усилия. Река уже недалеко. Вот перед ней открывается берег. Кадильда все летит… Запыхавшись, вся покрытая потом, она бросается на песок. Неподалеку возмышают — ся массы красных скал, освещенные лучами заходящего слолнца. На лиловатом горизонте не видно туч. Море издает приятный запах, оно напевает вполголоса, а волны монотонно шумят, ветерок нежен. От этого сердце центаврихи успокаивается. Волнение ее утихает. В ее уме рождается вопрос: что расскажет она братьям о своей встрече? Когда ужас охватил ее, ни одно сомнение не тревожило ее души.

Если она расскажет все, центавры объявят войну и ринутся к Лебединой реке, чтобы истребить «проклятых». Кадильда колеблется. Какой-то стыд удерживает ее. Она не в силах рассказать о своем приключении. Если ее спросит центавриха, она не солжет. Уже теперь она страдает от мысли, что ей придется сознаться, как она увидала Нарама, как они старались понять друг друга и как рука убийцы лежала на ней. Уже теперь ее раздражает грубый смех, который вызовут ее рассказы среди центавров, и шутки Харка, Кольпитру и других самцов. Невзирая на проклятия Питтины, при мысли об убийствах сострадание наполняет ее сердце. Конечно, старуха называла убийц. Но теперь Кадильда увидела их слабые члены. Большинство зверей превосходят их силой и ловкостью. Несмотря на всю их хитрость, они не могут причинить ни малейшего вреда животным — царям. Воспоминание о вчерашней битве еще печалит Кадиль — ду. Вдруг она затыкает уши. Ей кажется, что она уже слышит, как трещат кости Нарама под огромными копытами Кольпитру… Наконец, она решается. Она не прольет крови нечистых и не будет вмешиваться в их судьбу.

Успокоенная Кадильда поднимается, моет свои ноги, приглаживает волосы и медленно возвращается к красным скалам. Она снова переходит скалистые утесы. Сегодня часть центавров под предводительством Гекема отправилась за рэки, остальные же целый день слоняются под соснами.

Так как солнце уже скоро сядет, все спустились на берег.

Сидя на песке, центаврихи снимают со своих волос остатки листьев и колючек, с помощью воды и песка они смывают грязь, которая покрывает их ноги и животы. Старательно выискивают друг у друга блох, которые щелкают у них под ногтями. Некоторые из самцов состязаются в беге и прыжках. Другие же собрались вокруг противников и восхищаются их ловкостью. Постепенно Харк и Кольпитру повалили всех своих братьев и теперь стояли лицом к лицу, всячески стараясь сбросить друг друга на песок. Много раз Кольпитру обрушивался всей своей тяжестью на рыжего центавра и этим заставлял его сгибать свой хребет. Но каждый раз Харк ловко освобождался из его объятий. Пот тек по их грудям. Жилы на шеях надувались. И стоя лоб ко лбу, тело к телу, со скрестившимися руками, борцы упорствуют. Понемногу под влиянием этой борьбы их дикие умы возбуждаются. Они же бросаются друг на друга с гневным ворчанием. Клеворак водворяет мир. Ни Харк ни Кольпитру не смеют его ослушаться. Их взоры смягчаются, и они расходятся, направляясь к морю, чтобы выкупаться там перед отдыхом. Никто из ее братьев не вопрошает девушку. Патернель рад увидеть ее снова. Но центавр не любит предаваться малодушным ласкам. Он гладит белокурые волосы своей дочери и указывает пальцем на Папакаля, который сегодня уже много раз желал ее видеть. Раненый лежит на ложе из водорослей при входе в их красные скалы. Центавриха подходит к нему. Но под влиянием боли и лихорадки он не видит ее. Тяжкое дыхание вырывается из его груди. Кровавая слюна течет изо рта. Его тело издает ужасный запах гниющей крови. С отвращением Кадильда смотрит на старую Хурико, которая приложив свои губы к его ранам, хочет высосать находящийся в них яд. При виде этой картины, ее душа возмущается и она уходит. Когда, наконец, спускается ночь, Кадильда ложится на прежнем месте, поодаль от своего народа. Точно так же, как вчера, множество мыслей теснится в ее голове, она прогоняет сон. Перед ее глазами проносится сегодняшняя встреча со всеми мельчайшими подробностями. Вот бледное тело Нарама с его хрупкими членами; голос незнакомца еще звучит в ее ушах, и она видит тот момент, когда он произносит ее имя: «Кадильда». Губы девушки шевелятся и она повторяет: «Нарам». Ей вспоминается, как его нежные руки коснулись ее бедер и он устремил на нее свой сверкающий взор. Тогда Кадильда вздрагивает, конечно, от ужаса.

Солнце уже трижды вставало и ложилось с тех пор, как Папакаль пал от когтей медведя — великана. Таким образом кончился законный срок.

Как только четвертое солнце осветило подвижные верхушки сосен и заднюю часть красных скал, центавры отнесли раненого на песок, чтобы он мог еще последний раз подышать живительным воздухом и полюбоваться солнцем. Они стоят около него с задумчивыми лицами. Клеворак приближается и вопрошает торжественным голосом:

— Брат, реши свою судьбу.

Папакаль поднимает на вождя свой умирающий взор, пристально смотрит на него и утвердительно кивает головой. Закон центавров справедлив и неумолим. Тот, кого старость, убожество или болезнь делают неспособным передвигаться в определенное время или кто не сможет выдержать испытания в борьбе и прыга — нии, тот считается бесполезной обузой для всего племени. Сама природа указывает что его время настало. Если в течение трех дней силы не вернутся, каждый должен сам затянуть свою песню смерти и покориться своей судьбе. Одна Питтина, благодаря своей мудрости и знаниям, избегла общей участи.

Папакаль помнит закон. Центавр не знает страха. Раненый закрывает глаза, собирается с силами и дрожащим голосом затягивает песню, воспевающую его подвиги. После каждой остановки хор повторяет его последние слова, прославляя его доброту и мужества Последняя строфа прозвучала, за умирающим вся орда повторила ее.

Согласно древнему ритуалу, среди тишины радостного утра Клеворак повторяет: «Брат, скажи свою волю». Глаза центавра последний раз пробегают по неподвижному стаду братьев и останавливаются на девушке с белокурыми волосами.

— Перед смертью я хочу только одну Кадильду!

Никто не смеет ослушаться того, кто умрет. Несмотря на то, что при мысли об убийстве холод пробегает по ее спине, девушка подавляет свое волнение и бледная помещается напротив Папакаля, который, улыбаясь, любуется ею.

Справа от раненого стоит древняя Питтина. С другой стороны поместился Харк. Он держит в своих руках священную палицу, плечевую кость мастодонта. Присутствующие стоят неподвижно. Тот, кто должен сейчас умереть, приказывает:

— Питтина, спой песню.

Старуха протягивает свои худые руки над Папака — лем и ее пронзительный голос торжественно разносится по воздуху. Она благословляет солнце, которое подарило Папакалю жизнь, землю, дававшую ему плоды и воду, утолявшую его жажду. Пока Папакаль жил, он ел и пил. Его работа выполнена. И да будет так. Старуха замолкла. Орда шептом повторяет:

— И да будет так!

Сверхъестественным усилием Папакаль сжимает свои руки, выпрямляет торс. Центавр не умирает лежа. Он в последний раз оглядывает всех, улыбается направо и налево. Затем он устремляет свои глубокие глаза на девушку и приказывает:

— Поражай!

Руки Харка опускаются с быстротой молнии. Что-то теплое течет по лицу Кадильды, которая испускает крик и убегает.

С разбитым черепом и вывалившимися мозгами Папакаль лежит на песке, который пьет его кровь. Старухи наклоняются, касаясь руками его груди и губ.

Папакаль прекратил свое существование. Его жизнь вернулась снова к солнцу. Под предводительством Питтины четверо центавров поднимают труп и тащат его к опушке леса позади красных скал. Все трупы принадлежат хищникам.

Покрытая кровью Папакаля, Кадильда бросается в воду, которая искрится вокруг нее. Изо всех сил она трет свое лицо, руки, тело, чтобы отмыть пятна.

Отчего не может она отмыть свою душу от того ужаса, который наполняет ее. В то время, как волны то покрывают ее лицо, то снова удаляются, она вдруг слышит взрывы хохота. Ужас ухватывает ее от этой веселости центавров. Ястребы кружатся позади красных гротов. Теперь только они одни вспоминают о Папа кале. Дрожь пробегает по телу центаврихи. Неужели и ее ожидает такая же участь? Кадильда снова вспомнила о песне Питтины. Ее тело тоже будет когда-нибудь служить пищей для животных. Ум центаврихи возмущается проклятиями старухи и витает около Нарама, незнакомца с гладкой кожей и светлым взором.

Кадильда еще раз снова видела людей. Каждый раз, когда она не сопровождает своих братьев к полям с рэки, ей приходится бороться с тайным желанием, которое влечет ее к Лебединой реке. В течение многих дней она прогоняет воспоминание о своей встрече с маленьким Нарамом, который звал ее по имени: Кадильда. Наконец она больше не в силах бороться. В одно прекрасное утро на рассвете она исчезает. Она минует скалистый берег и поднимается вверх по реке Насторожив глаза, с раздувающимися ноздрями, стараясь, чтобы ни одна ветка не хрустнула, она углубляется в окружающий ее лес и сейчас же узнает следы людей, менее широкие, но более глубокие, чем у кабана. Она идет по ним. Теперь ей известно, где обитает племя Нарама.

На лужайке посреди каштанового леса сквозь чащу она видит странные гроты, которые нечистые сами умеют воздвигать из ветвей, мха, грязи и травы. Вокруг хижин она видит самок и самцов, занятых своими работами. Некоторые из них, к великому ужасу Кадильды, отвратительны. Они разрывают на части тела животных и пожирают их мясо. Некоторые это делают с удивительной ловкостью. Своими тонкими пальцами, они соединяют вместе кожи животных. Обтесывают дерево и камень, затем склеивают их так ловко, что они каким-то чудом держатся. От наблюдения за их быстрыми движениями у Кадильды кружится голова. Долго еще девушка чувствует непонятное отвращение к их бескровным телам, лишенным шерсти. Их запах неприятно щекочет ее ноздри. Понемногу она привыкла ко всему. Несмотря на то, что она и не думала сравнивать слабость «убийц» с божественной силой центавров, она не может отказать им в некоторых преимуществах. Их самцы не занимаются грубой борьбой, а кожа самок удивительно тонка и нежна в сравнении с ними. Кадильда, возбуждавшая восторг среди ее братьев, имеет кожу грубую и твердую. Подобно летучей мыши Кирри, которая разглаживает свою шерсть лапками, самки людей с помощью странного инструмента старательно причесывают свои волосы. Сначала их манеры казались очень грубыми; однажды она вздумала подражать им, но скоро должна была отказаться от этого, обескураженная неловкостью своих грубых пальцев. Кадильда сначала смотрела с отвращением на детенышей людей, которые своей красной и голой кожей, дрожащими членами походили на червяков или еще неоперившихся птиц. Потом она привыкла к их виду, даже какое-то незнакомое чувство всегда поднимается в ней, когда они валяются во мху под наблюдением своих матерей, которые иногда с нежностью прижимают их к своему сердцу. К вечеру самцы присоединяются к их играм. У входа в хижину мужчины, женщины и дети собирались вместе и их говор казался ей полным прелести.

В одну из теплых ночей, когда сверкали светлячки и весело пели стрекозы, при свете луны Кадильда увидела странную картину. Поодаль от всех, позади кустарника, два бледных существа — мужчина и женщина, лежали рядом. При ласкающем свете луны их соединившиеся белые тела казались темным пятном на измятой траве. Их руки переплетались, они что-то тихо шептали. Вдруг их губы соединились. Потом они заснули, причем голова женщины покоилась на плече мужчины. Их спокойные лица горели страстью. Отчего же при этом зрелище какое-то тайное смятение охватило душу Кадильды? У центавров самцы спят отдельно от самок. В следующую ночь Кадильда коснулась губами своей руки точно так же, как делали это вчера мужчина и женщина. Трепет пробежал по ее жилам. Конечно, народ с шестью членами не может не знать причину подобной ласки; у девушки нет ни малейшего желания коснуться губами волосатого лица одного из своих братьев. Подобные прикосновения недостойны центавров. Несмотря на это, Кадильда много раз мысленно возвращалась к уснувшей парочке.

Однажды ночью, вся дрожа, она проснулась от позорного сна. Ей снилось, что она лежит на земле вместе с На — рамом и его губы, горячие и свежие, касались ее губ…

Она увидела еще раз Нарама и знает, где он обитает.

Его грот один из самых больших у подножия засохшего каштана. С ним живут пожилой самец и самка, которым он повинуется. Женщина кормит грудью маленького детеныша, белого и розового.

Без сомнения, это брат Нарама.

В одно прекрасное утро Кадильда вдруг встретилась лицом к лицу с маленьким человеком. Он вскрикивает от удивления и подзывает ее, но центавриха одним прыжком очутилась в кустах и убежала так быстро, как могла.

Между ней и врагом ее народа не может существовать дружбы. Только мысль, что Нарам может еще раз коснуться ее, сводит с ума. Много раз незамеченная им Кадильда целыми часами следила за Нарамом.

Возвратившись в красные гроты, Кадильда уже не находит больше удовольствия в играх и грубом смехе своих братьев.

Она гневно отвечает на резкие выходки старух и на насмешки самцов. В те дни, когда орда не идет к полю с рэки, она отправляется к Лебединой реке. А ночью под защитой красных фотов ее мысли о голубоглазом Нараме.

Каждый день идет дождь, только к заходу солнца серый купол проясняется. Бледные тучи проникают сквозь листву, на которой сверкают капли дождя, придавая красным кленам и желтеющим березам особенную яркость.

Центавры не любят дождь, В этот период умы их делаются мрачными и при возвращении в грот не слышно их веселых криков. По привычке взоры Клеворака блуждают то вправо, то влево. Вдруг он щелкает языком, сворачивает в сторону от их обыкновенной дороги и скачет через терновник. Орда следует за ним. Он резко останавливается около тела, распростертого на песке. Это труп Кали, рыжей бесхвостой антилопы с белым животом и завивающимися рогами. Бархатные глаза ее покрыты завесой смерти. Кровь струится, члены корчатся в последней агонии. Клеворак опускается перед ней на колени, поднимает ее голову своими сильными руками и голосом, дрожащим от гнева, произносит:

— Кто осмелился нарушить мой закон?

Антилопа лижет покрытую шерстью руку своего покровителя. Затем ее шея падает и остается неподвижной.

Она умерла. Теперь тело ее принадлежит хищникам. Но долг повелевает отомстить за нее. Клеворак внимательно рассматривает ее рану. Кто бы ни был убийца, он не избежит наказания. Брови Клеворака хмурятся. Посреди раны, из которой течет кровь, что-то торчит. Вождь расширяет рану и грубыми пальцами вытаскивает ветку. На конце этого кусочка дерева, покрытого кровью, прикреплен остроконечный камень, с рыбьей костью на конце.

Молодые центавры удивлены. Что это за дерево, на котором растут камни? С криком и смехом они наклоняются, чтобы хорошенько рассмотреть это чудо, вопрошая друг друга. Точно под влиянием сильного холода, зубы Кадильды стучат; страдание наполняет ее сердце и кровь не согревает ее члены. Она уже видела однажды такие куски дерева и знает, что они произведение рук с тонкими пальцами. Какой-то странный вихрь носится в ее голове, застилает глаза и заставляет дрожать колени.

Клеворак вертит в руках сломанный дротик. Он нюхает его и внимательно рассматривает. Его смуглое лицо покрывается такими грозными складками, что молодые центавры перестают смеяться. Он подзывает Хурико.

— Старуха, узнаешь ли ты это?

Едва только он успел положить этот предмет на свою ладонь, как она с отвращением бросает его.

— Убийцы, убийцы! — шепчет она.

При этих словах все вздрагивают, поднимаются на дыбы, глаза их сверкают огнем и кулаки подняты. Хвосты бьют по бокам, копыта топчутся в нетерпении.

Сквозь стиснутые — зубы вылетает рычание. Все толкаются вокруг вождя. Почему кровь Кали не отомщена еще? Клеворак пожимает плечами, делая строгий выговор своему народу. Будет ли эффективно искать наугад? Ведь раненая Кали способна бежать несколько дней, легкий оттиск ее ног почти уже смыт дождями. Напрасно старики Хурико и Хайдар обнюхивают кусты. Потерянный труд. Вождь останавливается и размышляет. Но все умы так возбуждены, что отовсюду слышится ворчание. Неужели они будут стоять вместо того, чтобы действовать? Харк размахивает руками, точно пьяный. Заметя, что Хайдар, глядя на него, ворчит и пожимает плечами, Харк бросается на него. Они угощают друг друга кулаками и катятся на землю. Их обступают братья, одни принимают сторону рыжего великана, другие же — сторону Хайдара. Обе стороны обмениваются угрозами, но лучшие из них, повинуясь голосу Клеворака, собираются около него. Они хватают борющихся и разнимают их. Покрытые грязью и травой, самцы поднимаются. Строгие слова вождя заставляют Харка быть благоразумнее. Стыдясь своего легкомыслия, самые нетерпеливые замолкают, ожидая решения.

Вот что хочет предпринять Клеворак. Так как один день центавры отправляются кормиться на поля, а другой, возвращаясь, проводят за сбором плодов, то им некогда делать далекие прогулки.

Пирип не подчинен такой строгой дисциплине, поэтому фавны часто убегают в леса, находящиеся на таком близком расстоянии отсюда. Чтобы добраться до них, нужно идти несколько дней Быть может один из этих путешественников, с козьими ногами, и видел какие-нибудь следы «убийц» Прежде чем решиться на что-то, нужно бы их допросить.

В то время, как часть шайки, под предводительством осторожного Крепса, продвигается к красным скалам, Клеворак направляется к убежищу фавнов. С ним идет Хурико. Хитрый ум сразу улавливает вранье Пирипа. Кадильде вождь позволил следовать за ними, потому что он еще чувствует нежность к своей последней дочери и рад видеть ее около себя.

На опушке огромного леса, неподалеку от страны оливок, Пирип и его народ живут в чаще остролистника, лавр и гераней — великанов, под тенью высокого орешника. Листва здесь так густа, что ни осенние дожди, ни ветер во время бурь, не проникают в их убежище, которое находится на границе между лесом, где фавны собирают сладкие желуди, и кустарниками, которые покрываются осенью душистыми плодами: яркие апельсины, пурпурные яблоки, красноватые оливки, в особенности виноград черный или золотистый, веселит душу фавнов.

Еще издалека Клеворак и его спутники узнают присутствие Пирипа и его народа. Скоро до них доносится шум танцев и пение, покрывающее голоса птиц. Осенью при блеске последних солнечных лучей, когда роскошные плоды отягчают ветки деревьев, когда приближающиеся бури возбуждают нервы, фавны пьянеют от ягодного сока. Когда центавры достигают лужайки, находящейся рядом с чащей, в которой живет рогатый народ, они не поражаются картиной, которая предстала перед их глазами. На высохшем пне сидят Садионкс, Фифаракс и Пульк. Они держат в руках выдолбленный тростник и своими толстыми губами извлекают из него печальные крикливые звуки. Вокруг них собрались все козлоногие, начиная с пузатых фавнен — ков, еще спотыкающихся на своих молодых ногах, кончая старыми седыми фавнихами и древними стариками, спутанные бороды которых висят ниже пупа, а шерсть на ляжках волочится по земле.

Все прыгают в такт. Их головы украшены венками из листьев, а по губам, по подбородкам капает ягодный сок. Появление центавров не останавливает оргию. Пирип приветствует их жестом и снова продолжает свой танец. Смеясь, толкаясь, с пеной у рта, покрытые потом фавны и фавнихи постепенно дифилируют перед посетителями, то проходя сзади них, то снова появляясь впереди. Они неутомимы. Клеворак и не пробует говорить: он знает, что под влиянием вина и времени года он не добьется от Пирипа ни одного благоразумного слова. До тех пор, пока он не истратит последнего пыла, который кипит в его крови, ум его не способен сосредоточиться ни на чем.

С лицом, выражающим негодование, Клеворак ожидает стоя; только его передние копыта беспокойно роют землю и он отворачивает ноздри, когда резкий запах пота и кожи слишком беспокоит его нос.

Но вот лбы музыкантов делаются фиолетовыми, пот покрывает их щеки, их глаза под густыми бровями кажутся белыми… Неожиданно Садионкс бросает дудочку Фифаракс и Пульк следуют его примеру. Задыхающиеся, икая они падают на мягкую траву. Без музыки танец прекращается, их руки разжаты и танцоры один за другим без силы и голоса валятся на землю. Только порывистое дыхание вырывается из их грудей. Тогда Клеворак в сопровождении центаврих подходит к Пирипу. Фавн растянулся рядом с музыкантом Садионксом. При виде приближающихся повелителей, он приподнимается и устремляет на Клеворака свое широкое лицо, покрытое потом. Он приветствует его дружескими словами: «Сегодняшнее солнце еще прекраснее тех, которые приводили царей к их маленьким братьям».

Клеворак презирает длинные речи, он берет из руки Хурико сломанный дротик и протягивает его козлоногому.

— Сегодня центавры нашли тело Кали, пронзенное этой проклятой штукой. Вещь эта произведение рук «убийц». Центавры не знают, с какой стороны начать преследование; поэтому они и пришли спросить Пирипа. Не видал ли он во время своих скитаний каких-нибудь следов, указывающих на их присутствие.

Пирип и Садионкс внимательно разглядывают оружие, они нюхают его и ощупывают. Затем обмениваются взглядами и веки их опускаются. Так как они сидят и молчат, то центавры повторяют свой вопрос. Тогда Садионкс отвечает первый:

— Нет, мы ничего не знаем об «убийцах».

Голосом, похожим на этот, Пирип решительно повторяет:

— Это правда, вождь, мы ничего не знаем об «убийцах».

Никто никогда не может сомневаться в слове центавра. Но сердца фавнов так скоро увлекаются, что они могут лгать, не отдавая себе в этом отчета.

Подозревая их во лжи, Клеворак хмурит свои брови и строго произносит:

— Пирип, Садионкс, остерегайтесь говорить то, чего нет.

Фавны ударяют по волосатой груди, призывая друг друга в свидетели. Конечно, они когда-то видели «убийц», но это было так давно, что даже блестящая память центавров не в состоянии вспомнить об этом. Да, кроме того, уверены ли они, что этот дротик сделан руками «проклятых». Говорят, есть страны, где ветки деревьев оканчиваются такими острыми ветками.

Пирип их не видел, но Садионкс или даже отец Садионкса видел.

Может быть, Кали была ранена, когда пробегала под их тенью.

Клеворак пожимает плечами и роет копытами землю. Сегодня ему не выведать ничего у Пирипа.

В другой раз может быть и проговорится. Но прежде чем удалиться, Клеворак предупреждает его недовольным голосом:

— Я думаю, Пирип, что ты солгал: твои глаза видели «убийц». Но так как ты не презираешь их и, по всей видимости, близок к ним, то передай им следующее: скажи им, чтобы они уходили подальше, так далеко, как только могут унести их ноги аиста, иначе им не избегнуть суда центавров.

Излив таким образом свой гнев, центавр удаляется в сопровождении двух своих самок. Пока он жалуется Харико на двуличного Пирипа, Кадильда чувствует, что сила возвращается к ней. Перескакивая кустарники, она вынуждена стискивать зубы, чтобы не издать радостного крика.

Да будет благословен лживый язык Пирипа! Благодаря ему, еще новая кровь не будет пролита. Она задрожала при мысли, что Клеворак мог бы спросить ее, и она принуждена была бы ответить. Но вот она краснеет, так как чувствует, что, несмотря на закон своего народа, она солгала бы так же, как и Пирип.

Как только спины центавров исчезли среди лавровых деревьев и замолк шум их шагов по сухим листьям, Пирип и Садионкс смотрят друг на друга и их широкие лица расплываются от смеха, который подымает их груди.

Среди ночной темноты слышится шум падающих тел. С сладострастными криками тени гоняются друг за другом. В этот жаркий час самцы и самки предаются любви. С рычанием, полным желаний, белая фавниха Хирри, проходя, касается Пирипа. Проскользнув, она делает непристойный жест и исчезает, оставляя после себя какой-то сильный запах. Самцы вздрагивают и бросаются вслед за нею.

Неподвижные, как воздух, насыщенный грозой, Пирип и Садионкс, присев на корточки и опустив руки, созерцают спящую женщину величественной красоты. Совершенно голая она спит на мху под тенью каштана. Голова ее покоится на руке и невинное тело спокойно лежит. Около нее спит ее ребенок, завернутый в шелковистую шкуру. Глубоким и вместе с тем наивным взором фавны рассматривают ее лицо, нежную окружность груди и плеч, стройность вытянутых ног. От ее форм белых и розовых веет такой томной и совершенной нежностью, что всякие желания утихают.

Пирип и Садионкс забывают про своих самок. В их голове не возникает грязных мыслей. Целыми часами они готовы любоваться ею. Без нее мир потеряет свою прелесть. С ее исчезновением померкнет солнце. Души фавнов погружены в экстаз.

Легкий ветерок ласкает ветви деревьев и они шумят. Золотистый листок отрывается, несется и падает прямо на щеку спящей. Она вздыхает, протягивает руки и сбрасывает надоедливого. При виде этого жеста более сильное чувство наполняет души козлоногих. Только что спящая женщина казалась им фантастической сестрой цветов, солнца, вод. Ее красота неумолима, похожая на какую-то дивную химеру. Но, благодаря этому жесту, они вдруг почувствовали, что это существо из плоти и крови, способное удовлетворить страсть. Тогда все мечты фавнов разлетаются. Алчное желание разом зажигается в их изменчивых сердцах. Уши расправляются, глаза горят и они водят языком по своим толстым губам. Дрожь пробегает по их телам, а руки конвульсивно сжимаются и разжимаются.

Более сильный порыв ветра качнул зеленый купол листвы. Вдруг с сухим треском ломаются ветки. Женщина вздрагивает, открывает глаза и видит смотрящих на нее масляными глазами фавнов. Испустив крик ужаса, она поднимается и бежит. Оба самца пускаются за нею вслед. Забыв обо всем, они отдаются единственному своему желанию… Женщина бежит мимо высоких папоротников, которые раздвигаясь выпрямляются снова. В несколько прыжков Пирип ее догоняет и опускает свою руку на ее плечо. Она бьет его по лицу, хочет оттолкнуть… Но он, смеясь, бросает ее на землю. Она падает на сломанный папоротник. Из губ ее вырывается крик ужаса. Туда, где шевелится листва, бросается, в свою очередь, и Садионкс… Раздирающие душу крики поднимаются к небу… Испуганные птицы замолкают… Окровавленная, с безумными глазами, не обращая внимания на то, что терновник рвет ее кожу, женщина выскакивает из чащи, испуская протяжные стоны. Позади нее появляются Пирип и Садионкс. Лихорадочный блеск их глаз потух. На лбу Пирипа виднеется широкая царапина. Целые куски шерсти вырваны с груди Садионкса. Но лица их выражают грубое удовольствие. Минутой позже они посмотрели друг на друга, потом разом опустили свои веки, как бы стыдясь. Потом, взглянув друг на друга уголками глаз, они разражаются неистовым хохотом. Затем, схватившись за руки, они отправляются в обратный путь. Смешное мяуканье заставляет их насторожить остроконечные уши. Испуганная женщина, убегая, забыла своего ребенка.

Разбуженный криками и шумом борьбы, он плачет и отправляет свой кулачок в рот. В нерешительности фавны останавливаются и принимаются его рассматривать. Их добрые сердца полны печали. Маленькое существо страдает от голода, и, может быть, его испуганная до сумасшествия мать, придет уже слишком поздно. Вдруг у Садионкса возникла добрая мысль. Он собирает с земли несколько упавших каштанов, почти зеленых, садится скрестив под себя ноги, и кладет плачущее дитя между своих покрытых шерстью ляжек. Затем в открытый рот ребенка он сует очищенные от кожи плоды. Завидуя этому доброму поступку, Пирип спешит собрать также несколько плодов, чтобы предложить их детенышу. Маленький защищается изо всех сил, почти задушенный, он напрасно старается освободить свое горло от плодов и испускает слабые крики. Его лицо делается пурпуровым. Но, совершенно отдавшись своему развлечению, фавны забавляются его бесполезными движениями, его криками и фиолетовым цветом лица. Каждый хочет положить побольше каштанов в рот несчастного. В этом состоит игра.

Но вдруг слабое создание замолкает. Выкатившиеся из орбит глаза не двигаются больше. Язык делается черным и не выпихивает предлагаемых плодов. Его члены, так уморительно двигавшиеся только что, вздрагивают и остаются неподвижны. Фавны торжественно запихивают еще два — три каштана между его мягкими деснами и затем удивленные останавливаются, чтобы посоветоваться.

Испуганный Садионкс поднимает маленькое тельце и подносить его то к уху, то к своим ноздрям. Растерявшийся Пирип предоставляет ему действовать. Он умер! Пораженные фавны так и остались на месте. Отчаяние наполняет их сердца и рыдания вырываются из грудей, без всякого злого умысла они уморили маленькое существо. Они жалобно стонут и охотно вырвали бы все волосы из своих бороденок. Но не в их характере убиваться о прошедшем. Их сожалением ведь не вернуть жизнь маленькому кусочку мяса; все еще немного опечаленные, они с любопытством дотрагиваются до его холодеющих рук и ног и восхищаются невероятно нежными розовыми пальчиками. Вдруг на лужайке послышались крики. В одну минуту Пирип на ногах… Это «убийцы»!.. Они несутся, размахивая палками и палицами. Впереди них бежит женщина, она указывает на фавнов и при виде своего мертвого ребенка испускает отчаянный крик. Пирип настроен не воинствененно; он зовет Садионкса и бежит в чащу. Но Садионкс, стесненный маленьким тельцем, которое он все еще держит в руках, запаздывает на одну секунду. В тот момент, когда Пирип оборачивается, чтобы позвать его снова, самый ловкий из «убийц», молодой самец со светлыми глазами, уже бросается на фавна и всаживает между его плеч палку с каменным наконечником. Полная мщения толпа, подняв палки, бросается на Садионкса.

Не теряя времени, один из «убийц» устремляется за Пирипом, которого страх приковал к земле. Остальные следуют за ним. Тогда, испуская жалобные крики, фавн бросается в чащу. Вся толпа ринулась по его следам. Каждую минуту Пирипу кажется, что между его плеч впивается острый камень. Страх окрыляет его. Он знает, что его жизнь зависит от его ловкости, и потому стремительно бежит в лес.

Приближение грозы действует угнетающе на все живущее. Тяжелый и сухой воздух не освежает легких. Под его давлением море походит на стоячее озеро. Ни один лист не шевелится. С юга медленно поднимается черная масса туч. По временам их перерезают молнии. Вдали глухо гремит гром.

Центавры неподвижно лежат на земле. Время от времени двое или трое погружаются в соленую воду и снова растягиваются на песке. Их ноздри тревожно вдыхают тяжелый воздух. Говорят очень мало. Нервно настроенные самцы охотно бы перессорились. Но ужасная жара сдерживает их воинственное настроение.

— Хирр!

Сихадда беспокойно вскрикивает, прислушивается. Кто несется через сосновый лес с такой быстротой? Выходя из своей неподвижности, центаврихи поворачивают головы. На опушке темной земли появляется силуэт Пирипа.

В толпе пробегает шепот удивления. Что случилось с фавном? Его лицо краснее плода дикой яблони или заходящего солнца. Пот прилепил шерсть к его бедрам и кровь окрашивает ноздри. Он падает на землю и задыхаясь икает.

Центавры окружают его вопрошая. Не обрушился ли смерчь на его народ? Не встретил ли он мастодонта? Может быть, сластолюбие впутало его в какое-нибудь приключение? Пирип полуоткрывает губы. Из них вырываются глухие звуки. Обеими руками он удерживает грудь, которая готова лопнуть от порывистого дыхания. После того, как он выпил полную раковину воды, черты его лица немного расправляются и он в состоянии рассказать им о своей катастрофе. Как на свое несчастье, они отправились к Лебяжьей реке и как безжалостное племя «убийц» настигло их и умертвило музыканта. Садионкс больше не будет услаждать козлоногий народ мелодичными звуками своей дудочки. Он сам избежал смерти только благодаря быстроте своего бега. Таков был рассказ Пирипа. Более близкий удар грома подчеркнул конец его. Но он не слышен за голосами центавров. В одну минуту все вскакивают на ноги. Ярость вырывает из их грудей воинственные крики. Одно желание зажигает их кровь. Раньше чем солнце выйдет, они должны отомстить убийцам Садионкса! Эту ночь хищники получат мяса больше, чем им нужно.

Так как ноги Пирипа дрожат и подкашиваются, то Харк хлопает себя по загривку, предлагая ему этим знаком взобраться туда. В одну минуту фавн уже сидит на его плечах.

Вслед за Харком бросается вся орда. Скалистый мыс быстро пройден. Центавры стремительно несутся по южному берегу прямо навстречу грозе. Налетающий по временам шквал горячего ветра поднимает тучи песка и засыпает им лица властителей. Встряхнув свои волосы и хвосты, они мчатся еще быстрее. Перед ними огненные молнии разрывают тучи, на минуту при блеске огня они закрывают глаза, но бег их все так же стремителен, они не боятся грома. Ужасная гроза менее пугает Кадильду, чем те тревожные мысли, которые стучатся в ее сердце. Несясь под непроницаемыми небесами, изброжденными багровым светом, ей кажется, что она видит пожар, который исчезнет с ее пробуждением. Слова Пирипа звучат в ее ушах ложью: смерть Садионкса это сон. Ей кажется невозможным, чтобы те самые белые тела, которыми она так любовалась сквозь листву, скоро будут валяться раздавленные копытами центавров. Между ними будет и маленький Нарам, имя которого ее губы шепчут каждый вечер перед сном. При этой мысли ее сердце замирает и она, следуя за ордой, дышит так же тяжело, как и старухи. Еще не добравшись до реки, центавры покидают берег. Они углубляются в сосновый лес. Скоро листва становится более светлой. Кадильда узнает те самые ясени, липы, ольхи, мимо которых она так часто проходила. Сегодня вечером они мрачно вытягивают свои тощие ветви. Теперь небо стало совсем черным. Солнце удалилось в далекие страны, молнии со всех сторон обжигают глаза. Пораженные происходящим, центавры на секунду останавливаются, а потом снова под ужасными раскатами грома они пускаются в путь. Гроза им помогает. Оглушенные молнией «убийцы» и не подозревают о приближении мстителей. Наказание упадет неожиданно на их головы. При ослепительном беловатом блеске под деревом виднеется что-то ужасное: труп Садионкса, лишенный кожи. Харк чувствует, как Пирип дрожит, сидя на его спине. Опьяневшие от бешенства центавры скрежещут зубами. Но Клеворак приказывает молчать. Нужно поймать «убийц». Вот уже видны их свежие следы. Наклоняясь над травой, недавно измятой, центавры продвигаются медленно, стараясь смягчить шум своих шагов. Кадильда узнает ту самую дорогу, по которой так часто ходила. Она механически следует за своими братьями, так как знает, что не может ни действовать, ни говорить. Она рабыня своего народа. Острое страдание терзает ее душу. Вдруг Клеворак останавливается и прикладывает палец к губам. Его глаза с жадностью устремлены в ночную тьму. Темные массы странных гротов поднимаются у подножия деревьев, то тут, то там двигаются слабые тени. Молния освещает низ леса. Центавры уже различают «проклятых», которые боясь, что буря унесет их хижины, стараются укрепить их с помощью лиан и камней.

Но они трудятся напрасно. Со страшным ревом, пересиливающим гром, непреодолимая сила центавров обрушивается на лужайку Мужчины, женщины и дети, — все валится под их копытами. Под ударами их могучих плеч, хрупкие хижины трещат и валятся, погребая под своими развалинами тех, кто искал в них приют Предсмертное хрипение, резкие крики ужаса, торжествующее рычание, дикие жалобы ветра и не менее ужасный голос грома, — все сливается в один невыразимый шум. Могучие крупы, мускулистые бедра, козлиные торсы и сильные руки, — все смешалось в один хаос, освещенный беловатым блеском молний Большая часть «душителей» упала при первом натиске, и, не имея силы подняться, некоторые из них схватили свои палки и безнадежно защищаются. Но, благодаря темноте, их плохо направленные удары не достигают цели.

Центавры ловят их и давят их о землю или, схватив за руку и повертев, разбивают их головы о стволы деревьев, на которых и остаются их мягкие мозги. Тяжелый запах смерти носится в воздухе. Ноги скользят по лужам крови. Некоторые из нечистых пытаются бежать, но их сейчас же хватают и убивают. Шум понемногу утихает. Белые безжизненные тела покрывают все вокруг. Боясь, чтобы кто-нибудь не спасся, центавры обшаривают разрушенные хижины, только одна из них уцелела.

Харк просовывает голову в дверь и отскакивает с болезненным криком.

Молния освещает его окровавленное лицо и хрупкую тень, которая бросается в чащу. Но орда уже ринулась за беглецом, потрясая дубинами и протягивая кулаки. Страшный удар падает с неба. Вся лужайка освещается светом.

Ядовитый запах серы наполняет ноздри. С оглушительным грохотом горящая масса падает на землю. Это упал огромный каштан, сраженный молнией.

При виде огня центавры отступают. Желтоватое пламя пожирает сучья, поднимаясь к небу… Над горящими угольями выделяется силуэт «убийцы». Падение дерева отнимает у него последнюю надежду на спасение. Центаврам стоит только протянуть руки, чтобы схватить его. Они приближаются, испуская торжествующие крики. Но вот их толпа отступает. Взобравшись на ствол дерева, «проклятый» своими хрупкими руками отрывает две горящие ветки, и поворачивается к повелителям под прикрытием своего огненного ковра. Двойной крик раздается в орде: то крик Пирипа, который узнает убийцу Садионкса и крик белой девушки, так как она узнает Нарама. Остальные стоят неподвижно в глубоком молчании. Нарам приближается, вертя огненные ветки вокруг себя. Перед слабым человеком вся масса народа о шести членах отступает, опуская взоры. Но вдруг потоки воды полились с неба, Нарам делает шаг назад. Отчаянным жестом он бросает горящие ветки в толпу центавров, которые бегут. Он перескакивает через ствол дерева и исчезает в чаще. От удивления центавры на несколько минут приростают к земле. Затем, при мысли о только что перенесённой обиде, их гордость возмущается. Они снова пускаются в погоню за дерзким. Но ночь темна, молнии понемногу исчезают, — все помогает бегству Нарама. Падающие с неба потоки уничтожают его следы. Через несколько мгновений центавры видят, что их поиски безуспешны. Клеворак сзывает всех. Тепер народ с шестью членами больше не настаивает на продолжении погони. Одинокий и голый «убийца» погибнет от голода и усталости, если даже ему удастся избегнуть зубов Герты и когтей Рарама. Если же ему и посчастливится избегнуть смерти, то, перейдя горы, он соединится со своими братьями, расскажет им о могуществе и справедливости центавров.

Сигнал к возвращению уже дан. Племя снова пускается в путь, достигает реки, добирается до берега и медленным шагом направляется под защиту скал. Дождь перестал. Им весело. Благодаря действию какого-то тайного могущества, убийца Садионкса спасся. Но зато другие поплатились за него. Народ — царь показал свою силу. Никто не получил серьезных ран.

Вдруг внезапно среди бегущих облаков появляется диск луны. Под его блестящими лучами белый берег сверкает и море искрится. Звучный голос Хурико затягивает победную песнь, остальные подхватывают ее хором. Половина ночи уже проходит, когда они достигают красных скал. Центавры нащупывают свои подстилки, толкая друг друга, обмениваются колкостями, но они слишком утомлены для того, чтобы заводить ссоры. Скоро в гроте слышится только их мерное дыхание.

На берегу, освещенном луною, осталась одна Кадильда. Сцена убийства еще носится перед ее глазами. Среди раскатов грома ей еще слышится крик агонии, и она еще видит нежные тела, падающие под ударами центавров. Ужасные образы толпятся в голове; особенно один из них неотвязно преследует ее. Это образ Нарама, пережившего гибель своего народа. Перед ним одним отступила вся орда центавров. Вспоминая о его силе, Кадильда дрожит. Вспоминая о его слабости, она тоже вздрагивает. Одинокий, раненый и затерявшийся среди ночи, избежит ли он когтей диких зверей, холода и истощения, которое испортит его нежные члены? Если же он восторжествует над всеми опасностями, Кадильда никогда не увидит его больше.

Никогда он не поднимет на нее своих светлых глаз, и она не сможет следить за ним в продолжение долгих часов, притаившись в чаще. Грудь центаврихи порывисто поднимается. Незнакомое страдание сжимает ей горло. Голова ее склоняется на грудь. Вдруг, на белое плечо девушки опускается чья-то рука. Засыпая, Клеворак вдруг увидел на берегу свою дочь. Тронутый, он приблизился к ней. От его ласки Кадильда вздрагивает и оборачивается. При виде ее лица, освещенного луной, пораженный вождь отодвигается. По щекам Кадильды струятся блестящие капли, они похожи на те, которые текут из глаз раненого оленя и человека, но они никогда еще не появлялись на глазах центавров. При виде плачущей дочери старик стоит, лишенный голоса, испуганный этим чудом, с сердцем, полным нерешительности.

Вдруг его охватывает негодование. Неужели собственная кровь станет унижать его? Подняв кулак, он делает шаг вперед. Кадильда склоняет голову, и вождь чувствует, как на его плечо скатывается теплая капля. Его рука тихо опускается на голову девушки. Огромное волнение кипит в его груди. Он колеблется… Но напрасно он ищет слова, которых не знает, и которые он хотел бы сказать. Медленным жестом он привлекает к себе белокурую головку… Так они долго стоят неподвижно среди влажной ночи.

Часть III

Уже несколько раз три племени видели, как роскошь осени сменилась скучными дождями. В обнаженных лесах холодные ветры зимы крутят засохшие листья. Все живое прячется в чаще, все еще зеленой, или в лесах, где дубы, сосны, оливки, апельсины долго сохраняют свою листву; центавры, уныло бродящие под обнаженными дубами, ольхами и каштанами, в течение долгих недель слышат только крики волков да кабанов. Но скоро воздух снова потеплеет. Ветер веселит животных и покрытые пестрыми цветами лужайки, оживляет ветви деревьев. Еще редкие лучи солнца помогают расцвету весны. Лес снова одевается в свои обновленные зеленые одежды, птички, весело щебеча, строят свои гнезда. На коврах, покрытых новой травой, фавны возобновляют свои танцы.

При приближении летнего солнцестояния, когда прелестные цветы сменяются поспевающими плодами и ягодами, повелители чувствуют, что кровь в их жилах зажигается священным огнем размножения и бока их дрожат от желаний, и сверкающие глаза самцов прикованы к округленным формам самок, вздрагивающих под их взглядами. Когда орда народа с шестью членами возвращается с полей рэки, то их парочки часто сворачивают в сторону от обычной дороги. С нервным хохотом самки бросаются в чащу Самцы не отстают от них. Они долго гоняются друг за другом то убегая, то постепенно приближаясь, пока, наконец, пойманные, запыхавшиеся самки отдаются самцам… Потом, когда спускается ночь, оба ищут убежища в гротах, приветствуемые благосклонными взглядами стариков.

Но в этом году Крепс и Хурико, следуя за своими братьями, с неудовольствием качают головами. Вспоминая о прежних временах, они печалятся о том, что старинный пыл расы значительно охладел. Когда-то в это время парочки дюжинами уходили в чащу, ища там приюта для своей любви. Каждый самец охотно приближался к самым красивым центаврихам. Они же считали стыдом удаляться до тех пор, пока движение новой жизни внутри них не предскажет им рождения нового существа следующей весной. Все старики могут это подтвердить, что в старину приходилось по три и четыре рождения в год. Таким образом размножалось племя. Хурико сама произвела на свет восьмерых маленьких центавров. Двое были от Крепса. Улыбаясь, старики бередят прежние воспоминания, хотя, очень много лет прошло с тех пор. Теперь же все переменилось. Конечно, огонь желаний еще кипит в мозгу центавров. Они охотно приближаются к самкам, избегая буйных игр. Но никто уже из них не приходит в неистовство, добиваясь расположения красавиц. Хурико вспоминает, как она, из каприза или предпочитая ласки Клеворака, отказала однажды Крепсу и помчалась через степь. С каким бешенством самец бросился по ее свежим следам! В чение нескольких часов она ускользала от него. И когда, наконец, обессилев, она почувствовала, что колени ее сгибаются, обернувшись к нему, она закатила ему здоровенную пощечину и принялась его кусать. Тогда огромные руки Крепса зажали ей рот, скрутили руки и бросили на мох. Из этих объятий произошел Каплам.

Теперь же все делается иначе: когда капризные центаврихи возбуждают желания самцов, то они не знают, как их победить. Вместо того, чтобы взять их силой, они напрасно тратят слова, умоляют, печалятся, ждут и забывают. Прежде самки отказывали только из притворства или по робости, теперь же они очень часто бывают искренни: они упорно не выходят из средины орды и относятся презрительно к жгучим словам своих братьев. Крепс и Хурико снова качают головами, между тем как их взоры обращаются на толпу центаврих, которые толпятся около Кадильды. Там их дюжина и притом самых красивых. Но напрасно Хайдар, Харк и Каплам, самые сильные из самцов, атакуют их улыбками, страстными речами и многообещающими жестами. При одном взгляде на них, старое сердце Хурико трепещет. Но молодые дурочки даже не хотят их слушать. Тогда Крепс выражает свое мнение: во всем виновата Кадильда. Так, она первая уже несколько лет отказывается от любви. Еще не слыхано, чтобы центавриха в ее годы, такой редкой красоты, оставалась так долго невинной. Каждое лето она отказывает прекрасному Хайдару. Униженный этим поражением, он пренебрегает другими и все худеет. Остальные следуют ее примеру. Но вот невероятная вещь: уже два сезона, как ни одна из центаврих не рожает А между тем, после смерти Папакаля хищники уже несколько раз пожирали тела центавров, последнее было тело Питтины, в одно зимнее утро ее нашли мертвой. Тогда Хурико заявила: «Если самки не будут производить потомство и каждый год кто-нибудь из народа будет умирать, то сила центавров падет».

Справедливость этого замечания поражает Крепса, но, взглянув на толпу центавров, он успокаивается. Старуха недовольна. Если самки будут еще упорствовать в своем безумии, то народ, наверное, будет уменьшаться. Нужно, чтобы Клеворак издал распоряжение. Кадильда его дочь. Он имеет двойное право ей приказать. Он должен заставить ее отдаться Хайдару. Другие сделают так же, как она, тогда как теперь беременна только одна Мимит. В будущем году несколько маленьких центавров явятся на свет. Но вот уже видны красные утесы. Яростный взор старухи пробегает по рядам самцов и самок. Сегодня они все тут. От отвращения Хурико надувает щеки и плюется. Клеворак приближается к ней. Годы пощадили его торс. Только волосы поседели еще более и борода еще ниже спускается на мускулистую грудь.

— Старая Хурико, почему ты сердишься? — спросил он.

Разгневанным жестом старуха указывает на центавров, рассыпавшихся по лужайке. Молодые самки уселись все вместе в отдалении, другие лениво валяются на песке. Самые горячие самцы состязаются в борьбе и прыгании. Все позабыли о своем назначении во время солнцестояния.

— Клеворак, — сказала старуха, — я печалюсь о том, что молодые разлюбили любовные ласки.

Лицо вождя хмурится, и он машинально скребет свои бока. Хурико дает волю своим жалобам: она говорит о суровой сдержанности самок, о мягкости самцов и о том, что смутно угрожает их племени. Так как вождь не отвечает ей ни слова, то она визжит, тряся своей костлявой головой:

— Берегись, Клеворак, сила твоего народа может уменьшиться и настанет время, когда последние центавры будут печально блуждать по лесу, пока их белеющие кости не покроют землю.

Повелитель приходит в ярость и пожимает плечами. Он не может ничего сделать. Предки не оставили никакого закона, который предписывал бы законы любви.

Старуха продолжает:

— Все это от Кадильды, она первая оттолкнула самцов. Клеворак должен победить ее гордость, когда она согласится, все поступят так же, как она, и опасность будет устранена.

Но так как вождь все молчит, Хурико добавляет:

— Позор падет на твою голову, Клеворак, если ослабевшие центавры падут, подавленные численностью «убийц».

Молния гнева сверкает в глазах вождя. Старуха понимает, что зашла слишком далеко, но она упорствует, чтобы подстрекнуть Клеворака: он это прекрасно понимает. Он глубоко задумывается, точно разговаривая сам с собой, и шепчет:

— Ты рассудила разумно. Я прикажу. Вечером, в то вдемя как самцы, рассыпавшись по песку, предаются обычным играм, он приближается к одинокой Кадильде и говорит ей:

— Дитя, слушай то, что я тебе скажу. Она послушно склоняет голову. Тогда вождь начал говорить. Слова с трудом вырываются из его горла. Он передает ей разговор с Хурико и хвалит их мудрость. Противно природе, чтобы центавриха упорно избегала приближения самцов. Самый красивый из них, Хайдар гоняется за ней уже три сезона. Если из каприза она не хочет его, то пусть выберет другого. Необходимо, чтобы к следующему году она родила будущего вождя.

Клеворак почувствовал, как дрожат бока его дочери, и среди ночной тишины раздается ее решительный ответ:

— Никогда!

Лицо вождя выражает гнев: смеет ли родная дочь ослушаться его повеления? Ему тяжело приказывать. Он спрашивает ее и в голосе его звучит угроза:

— Не хочешь ли ты меня ослушаться? Завтра я не поведу свой народ на поля с рэки, но на следующий день ты удалишься в сторону от дороги, и Хайдар последует за тобой.

Не глядя на отца, с кротким лицом девушка ответила:

— Твоя дочь не ослушается твоих приказаний, пока она жива. Но Клеворак не может повелевать мертвыми. Послезавтра на восходе солнца я скорее брошусь с вершины красных утесов, чем отдамся ласкам Хайдара.

Удивление смыкает уста Клеворака. Никогда подобные слова не срывались с губ центавра. Смерть — это естественный конец жизни, когда силы живого существа слабеют. Ум Клеворака смущен. Он в затмении.

Не говоря ни слова, он покидает девушку и направляется к гротам.

На следующий день на горе произошло важное событие. Бурая Мимит стонет и корчится на песке. Старухи собираются вокруг нее, и, по некоторым признакам, роды начинаются. Через несколько минут сила солнца оживет в новом существе. С завистливым рычанием самцы поздравляют Харка, хотя рыжий великан и притворяется равнодушным, но горделивая радость и беспокойство волнуют его жесткую грудь.

В старину роды не считались важным событием. Но самый младший из центавров Клон скоро будет совсем взрослым: остальные же, родившиеся после него, все умерли, прежде чем были в состоянии пастись, и за эти два года ни один не появился на свет. Поэтому-то вся орда с нетерпением ожидает торжественного момента. Иногда кто-нибудь из играющих приближается к входу в грот, где находится Мимит. Вокруг нее расположились старухи. Те, которые отправились собирать плоды, просили позвать их в критический момент.

Песок разлетается под копытами Клеворака. Он отворачивает взоры, в которых отражается буря, когда они падают на белокурую девушку. Одна Кадильда остается равнодушной. Ее не интересует появление маленького существа. Мысль рисует ей того, кто его произвел, и отвращение сжимает ей губы.

В душе она твердо решила исполнить то, что сказала вчера. Чтобы остаться одной со своими мыслями, она погружается в море и созерцает свое слабое отражение в спокойных волнах. Бесконечная грусть давит ее, она вспоминает о слезах, которые текли из ее покрасневших глаз в тот вечер, когда она в последний раз видела маленького Нарама. Вода бьется около нее.

Из глубины пещеры вдруг послышались болезненные крики. Самцы собираются у входа. Клеворак тоже на ногах. Даже Кадильда выходит из воды и приближается.

Появляется старая Бабидам, она прикладывает палец к губам. Скоро новорожденный увидит свет, и Клеворак примет его из рук Хурико, чтобы показать его самцам. Центавры ждут в молчании. Стоны Мимиты продолжаются без остановки, прерываемые резкими криками.

Вдруг раздирающий крик заставляет всех поднять голову.

Старый Крепс доволен: он узнал крик матери. Скоро удивленный маленький центавр будет пробовать на песке свои дрожащие члены.

Его назовут Карам. Наконец молчание делается серьезным. Крики продолжаются. Шепот пробегает по рядам. В темноте появляется фигура Хурико, матери народа. Она держит какое-то длинное тело. Громкий смех раздается среди центавров. Они ударяют в ладоши. Харк раздвигает братьев и бросается вперед. Но он вскрикивает и отодвигается.

На худых руках старухи лежит безжизненное тело. Она кладет его на песок к ногам Клеворака и дрожащим голосом произносит.

— Клеворак, скрепи свое сердце. Глаза новорожденного не увидят солнца!

Пораженные и задумчивые центавры созерцают слабые формы маленького. Клеворак поднимает его кудрявую голову своей ладонью и снова опускает ее на песок. Изнемогающий Харк стонет, закрыв лицо руками. Его горе находит отклик в сердцах его братьев, которые не знают, как его утешить.

Из грота несутся другие стоны. С искаженным лицом, ломая руки, Бабидам появляется снова. Несчастная, она должна быть вестницей другого горя!

— Укрепи свое сердце, Клеворак: глаза Мимиты не увидят больше солнца!

Позади нее, заплаканные, появляются другие центаврихи. Они несут тело Мимит и кладут его осторожно на песок, рядом с ее крошкой.

Все холодеют от ужаса. Душа Клеворака полна страдания. Одним жестом Харк отталкивает самок; он становится на колени около трупов и обнюхивает их. Затем, сжав кулаки, он поднимается, разражаясь проклятиями. Он проклинает старух, которые ухаживали за Мимитой, проклинает новорожденного, саму Мимиту и любовь. Оскорбления сыплются с его губ. Он грозит Хурико задушить ее своими собственными руками и оскорбляет даже Клеворака. Безумие разжигает его мозг. Уже самцы готовятся защищать старых от его выходок. Но вдруг гнев его принимает другую форму. Растянувшись во весь свой колоссальный рост, с поднятыми кулаками, он оскорбляет солнце. То сгибаясь, то разгибаясь, он поднимает огромные камни, и изо всех своих сил бросает их в светило, изрыгая целые потоки ругательств. Затем с пеной у рта, вырывая свою бороду, он катится на песок. Такое поведение недостойно центавра, который должен уважать порядок вещей. Но никто не пробует урезонить Харка.

Четверо самых сильных, печально поднимают тело Мимит, двое других берут маленького и несут их на опушку леса, чтобы по закону тела их служили пищей для диких зверей. Но когда Харк видит, что они положили свою ношу, то он прогоняет их и сам ложится около обоих трупов. Он держит в руках дубину и горячими от горя глазами осматривает окрестности. Под влиянием отчаяния Харк преступает повеление вечного закона, с ужасными проклятиями он объявляет, что никому не позволит коснуться руками тела Мимит и Карама. Его страдание так велико, что душа его предается безобразным страстям «убийц».

Клеворак не перечит ему. Завтра Харк образумится и покорится закону. Хищники подождут двадцать четыре часа угощения, на которое имеют право.

Какая-то темная туча пронеслась в веселых сердцах народа — царя. Их разговоры уже не блещут привычным весельем. Игры покинуты. Плоды кажутся безвкусными. Они перекидываются отрывистыми словами.

До самого захода солнца Клеворак лежит один на берегу. Его взор утопает вдали. Он напрягает весь свой ум, стараясь проследить течение своих мыслей. Вдруг чей-то голос раздается над его ухом:

— Отец и вождь, ты все еще настаиваешь на том, чтобы завтра, возвращаясь с поля, я отдалась ласкам Хайдара?

Девушка не говорит ничего больше. Но выражение ее голоса серьезно, и Клеворак понимает смысл ее слов.

Его сердце тронуто. Не отвечая, он прячет лицо между ладонями, и все его тело трясется от конвульсивных движений.

Белокурая центавриха опускается на колени, обвивает свои руки вокруг его шеи и кладет свою голову к нему на плечо. Старый центавр чувствует тяжесть прожитых лет на своей побелевшей голове и жаждет заснуть тем великим сном, каким спит Мимит и ее маленький. Так же сделают и все остальные. Тогда центавры перестанут существовать. Эта мысль, еще вчера казавшаяся чудовищной, уже не пугает его больше и не покидает его ума. Он делает над собой усилие.

— Нет, Кадильда, никогда я не буду заставлять тебя любить против твоего желания. Ты же скажи мне, почему желания самцов возбуждают в тебе такой ужас?

В голосе вождя не слышно ни малейшей грубости. Наоборот, в нем звучит непривычная нежность. Кадилб — да ближе подсаживается к нему и старается отрывистыми фразами объяснить ему то, что происходит в ней и против чего она не в силах бороться. Она ему рассказывает о том отвращении, которое возбуждает в ней грубость самцов, их сомнительный и вздорный характер, их покрытые шерстью члены, их толстая кожа и сильный запах, распространяющийся от их тел.

Прошло несколько дней. Теперь долина исчезла. Перед ними ужасная смесь грязи, тины, оторванных скал, разверзнутых пастей земли, одна из которых, выброшенная на поле, покрытое рэки, погребла его навсегда. По склонам гор, вслед за лавинами, последовал и ледник. Только четыре дня тому назад вдали виднелись их дремлющие вершины. Теперь же белые языки уже не отделены от них пропастями, они сверкают совсем близко. Их дыхание несет смерть. Ничто не может испугать народ с шестью членами. Но при виде этого разрушения у самых храбрых стучат зубы и подгибаются колени. Но вот ветер успокаивает их. Огромные облака несутся по небу, точно гигантские хищные птицы, готовые броситься на них. Тусклое солнце мрачно сверкает на неузнаваемом небе. Если завтра новая катастрофа даст волю враждебному могуществу, то, что осталось теперь от лесов, будет поглощено, и несущие смерть ледники протянутся до самых красных скал. Тогда настанет конец народу — царю. Страх победил их: в их испуганных умах он убивает всякую мысль. С беспомощными криками центавры поворачивают и обращаются в бегство. Клеворак не старается удержать их, его собственное мужество исчезло при виде панического страха его братьев. Через рассеянные повсюду глыбы, раскрытые пропасти, вырванные с корнями деревья, через утесы, кустарники и озера, через потоки несутся центавры, сталкиваясь, падая и поднимаясь снова. Зацепившись, они вырываются и несутся в диком галопе. Забыв также о мучившем их так сильно голоде, окрыленные одним только желанием выбраться как можно скорее из этого хаоса и очутиться вновь среди знакомой обстановки, они все бегут вперед; никто не останавливается, даже чтобы поднять валяющийся плод: страх придает силу голеням. Но вот, наконец, перед ними море. Но его берега они не считают надежным убежищем. Изнемогающие, со струящимися по телу потоками, покрытые грязью, с окровавленными руками, из — за колючего кустарника, с разбитыми от падения коленями, центавры толкутся у входа в грот. Здесь над скалами они найдут надежный приют. И вот, молча прижимаясь друг к дружке, убитые страхом, страданием и усталостью, они засыпают, наконец, тяжелым сном под вечный ропот моря.

В следующие дни последствия разрушения кажутся еще ужаснее. Но так как жизненный инстинкт сильнее всякого страха, то на другой же день центавры покидают красные гроты и отправляются бродить по окрестностям, чтобы утолить свой голод. В течение многих дней на севере и юге они отыскивают пригодное пастбище. Но под кустами остролистника и лавра они находят только тощую траву. Все, что попадается им на пути: нежные листья, куски коры, водяные травы, молодой тростник, стебли кувшинки, несколько арбузов — не пощажены ими. На более возвышенных местах они находят валяющиеся то тут, то там, каким-то чудом уцелевшие оливки, фиги и сладкие желуди.

Среди всеобщей скорби Клеворак чувствует, что души его народа отделяются от него: эгоистические страсти наполняют их сердца, заставляют сжиматься кулаки.

Лица их выражают ненависть. Напрасно центавры ведут всюду свои поиски: нигде не находят они достаточное количество плодов, папоротника, рэки. Они попадаются редко в виде бедных кустиков, Дождь уничтожил все, лишь в лесах, только что покинутых ими, растительность несколько богаче.

Задолго до захода солнца ледяной холод гонит властителей к красным гротам. Страшные мысли каждый день волнуют душу Клеворака.

В то время, как молодые спят, он ведет долгие беседы с Крепсом, Бабидам, Хурико и Сихаддой. И вот постепенно они приходят к одному мнению: их точит горе.

Как может мудрость стариков защищать от грозящей опасности? Они долго все обдумывают, — останавливаясь на неисполненных проектах. Но вот понемногу истина выясняется. Уразумев ее, наконец, они решились поступить так, как повелевает им долг. Среди ночи серьезный и спокойный голос Клеворака объявляет старикам о своем решении. Когда он замолкает, все разом соглашаются с ним. Их руки сжимаются в темноте, но потом, успокоившись, они тихо засыпают.

Когда на рассвете центавры пробуждаются, готовясь отправиться на поиски в лес, их внезапно останавливают звуки волшебной раковины.

Испуганные, они собираются вокруг Клеворака, окруженного Сихаддой, Крепсом, Хурико и Бабидам. Наконец, Клеворак говорит медленным голосом, повторяя одни и те же фразы по несколько раз для того, чтобы слушатели хорошенько прониклись его словами. Он рассказывает о поразившем его народ несчастьи и о том, что грозит им в будущем.

Опасность двойная. С большим трудом удастся центаврам найти себе нужное пастбище. Если у них это и получится, то смогут ли они, утомленные и ослабевшие, вынести суровую зиму? Если не найдется какого-нибудь средства выйти из этого положения, в следующую весну, когда земля покроется цветами, народ — царь исчезнет с поверхности земли.

Молодые центавры поглядывают друг на друга с ужасом. Они не смеют спорить с мудрыми старцами. Ужас смерти леденит их кровь. Они жмутся вокруг Клеворака, ожидая его приказаний.

Впереди всех Кадильда, всматривается в его лицо жадным взором, но старый вождь, избегая его, спокойно продолжает свою речь:

— В старину был вождем Крепнор, но прежде, чем холод изгнал центавров из роскошной долины, в которой родился Клеворак, дожди испортили осенью всю растительность. Тогда Крепнор приказал Палькару, отцу Клеворака, самому сильному из племени, взять кость мастодонта. Крепнор позвал стариков. Каждый из них по очереди склонил голову перед Палькаром, который поразил их смертельным ударом. Таким образом погибла половина народа, последним был убит Крепнор по его собственному приказанию, но так как рука Паль — кара дрожала, то ему пришлось ударить вождя дважды. Затем Палькар был назначен вождем. Так как их стало меньше, то центавры могли прокормиться зимой. Летом они перешли горы и поселились под другими небесами. Так когда-то была спасена их раса. Пример Крепнора и Палькара не будет забыт.

Вождь останавливается, чтобы передохнуть. Испуганные центавры молчат. Так ли поняли они его речи? Мгновение спустя Клеворак зовет:

— Харк!

Рыжий центавр подходит. В первый раз братья замечают, что он дрожит. Клеворак указывает пальцем на кость мастодонта, которая лежит на песке у его ног.

— Возьми ее, — говорит он.

Великан непроизвольно наклоняется, поднимает оружие и машинально размахивает им. Тогда взоры царя устремляются на стариков и старух, и он уже открывает рот, чтобы говорить. Но звуки не выходят из его горла. Отгоняя печальные мысли, он приказывает:

— Сначала меня, а потом их.

Сделав два шага вперед, он становится на колени и повелительным голосом говорит:

— Бей!

Грубый Харк поворачивает голову, бросает палицу, закрывает лицо своими широкими ладонями. Бесконечный стон вырывается у всех из груди.

С настойчивыми просьбами центавры умоляют Клеворака отказаться от своего намерения. Кадильда бросилась к нему на шею и с безнадежным видом сжимает его в своих объятиях. Лучше умереть вместе, чем уничтожать друг друга. Так кричит весь народ. Но разъяренный голос вождя заставляет их замолчать.

— Неужели центавры так низко пали? Если бы Палькар имел такое же нежное сердце, то его народ никогда не достиг бы берега. С угрожающим видом, Клеворак приказывает снова:

— Харк, подними оружие! Именем твоего народа я приказываю тебе. Бей!

Со спокойными лицами старики и старухи в один голос величественно повторяют: «Бей! Для того, чтобы не погиб народ о шести членах».

Может быть, преклоняясь перед волей вождя, Харк и совершил бы это убийство, но вдруг серый Треп закричал радостным голосом, ударяя себя по лбу:

— Слушайте! Слушайте!

В то время, как он испуганно молчит, он намекает им о предложении Гургунда.

За морем, вдоль берега, над которым возвышается огнедышащая гора, тянутся земли, покрытые богатой растительностью, плодовыми деревьями, огромными полями рэки. Тритон много раз плавал туда и каждый раз хвалил те берега. Почему бы центаврам не попытаться пройти ущелья? Их братья укажут им дорогу. Да, наконец, разве самые сильные не смогут вынести голод и холод зимой, даже если старики и будут живы.

Так как они уже решили, то старики возражают. Кто осмелится поверить басням Гургунда? Тогда Харк, Кольпитру и Хайдар настаивают.

Благодаря всеобщим мольбам, Клеворак не настаивает более на своем решении. Он решается в сопровождении Трепа и трех других пойти к Гургунду.

Если после разговора с тритоном путешествие окажется невозможным, Харк нанесет удары не колеблясь.

Если же народ с липкой кожей им поможет, то центавры вместе попытают счастья.

Таково было принятое ими решение.

Часть IV

На расстоянии дня езды, на севере красных гротов, виднелся остров тритонов, отделенный от моря небольшим болотом. Во всю ширину острова тянется высокий забор из гранита; на вершинах чайки построили свои гнезда, со стороны, обращенной к земле, виднеется тихая бухта. Волны тихо плещутся на мелком песке. Здесь тритоны любят отдыхать после своих безумных прогулок вплавь. Берег покрыт морскими водорослями, мертвыми медузами, обглоданными рыбьими костями, скорлупою крабов и пустыми раковинами.

Острый запах испорченной рыбы и соли наполняет воздух. Сегодня все племя с перепончатыми руками в сборе. Неловко помогая друг другу своими короткими туловищами и хвостами, они покидают спокойный водяной бассейн и размещаются под тенью окаймляющих его скал. Их желтоватые тела лениво вытянуты, на гладких лицах сверкают изумрудные глаза. Около них лежат сирены. Некоторые из них спят. Другие, опершись на локоть, наблюдают за играми своих детенышей Присев в углубление старая сирена Глуск держит маленького Плума, который отбивается от нее с посиневшим лицом. От жадности он хотел проглотить сразу целого моллюска. Щупальце животного застряло в его горле. Поэтому он задыхается. А старуха с серьезным видом вводит в его рот свои крючковатые пальцы чтобы вытащить застрявшего моллюска.

Глядя на их тяжелые и ленивые тела, никто не угадает той ловкости, с которой тритоны опьяненные морским ветром, борются с бурей.

Вот уже три дня ветер дует с запада. Вспухшее и грохочущее море хочет раздавить берега своими разгулявшимися волнами. Три дня тритоны и сирены вели бурную жизнь. Урча от удовольствия, они бросаются в волны. Тонкие и ловкие, они минуют буруны и выплывают в открытое море; их мокрые торсы виднеются над волнами, постепенно погружаясь в них. Отдалившись от берега на значительное расстояние, они лениво отдаются произволу валов, которые покачивают их на своих чудовищных спинах. Но вот, постепенно поднимаясь, аквамариновые горы делаются тоньше и сквозь прозрачную воду виднеются вытянутые тела. Тритоны разражаются громким смехом, проделывая то же со следующей волной.

Их сирены обладают ни с чем не сравнимой прелестью — разнообразной и таинственной. Когда они небрежно показываются на волнах, тела их походят на огромные белые цветы. Из уст их вырывается монотонное и приятное пение. Под лучами солнца их красота, сверкающая перламутром и серебром, зажигает неподвижную массу воды. Когда же одним взмахом своего гибкого тела они поднимаются над зеленоватой и прозрачной глубиной, тогда виднеются их странные головы, тонкие торсы и мокрые руки. Появляясь над водой на минуту, эти великолепные царицы Океана погружаются снова и опять появляются, но уже дальше. Тогда море опять загорается и поет, а их волнистые тела то сверкают, то исчезают в волнах. Иногда им приходит фантазия подняться вверх по реке, тогда на воде слышатся размеренные удары их хвостов. Потом, забившись в тростники, растущие под ивами, они хором прославляют волнующую красоту моря. Спрятавшись, они любят наблюдать за фавнами, которые осторожно крадутся за кустами, привлеченные их монотонным пением. Но вдруг их рогатые головы показываются разом. Тогда, громко крича и смеясь, сирены бросаются снова в воду, тихо струящуюся вокруг них: два взмаха хвоста, и они уже в безопасности и смеются над вожделениями Пирипа. Но когда тот удалится, они снова возвратятся к реке, чтобы отдохнуть там, прежде чем пуститься в открытое море. Случается часто, что хитрый Пирип получает удовлетворение. Не раз он находил их спящими на мягком мхе, тогда они не ускользали от его объятий. Но никто не знает об этих приключениях. Вырвавшись из рук фавна, сирены сейчас же омывают свои тела в волнах, журчание которых прогоняет неприятное воспоминание из их подвижного ума. Пирип же не хвастался своими удачами; тела, поражавшие его своим блеском, пахли болотом и расплывались под его ласками.

Сегодня усталые тритоны остаются на земле вместе со своими самками. По временам слышится ворчание, останавливающее буйных тритонов. Потом снова среди народа с перепончатыми руками водворяется тишина. Вдруг резкий голос Глуски предупреждает их:

— Взгляните!

Спящие лениво поднимают головы, но вдруг сон разом прошел и все начинают волноваться. У входа в бухту они увидели чьи-то плывущие фигуры. С первого взгляда тритоны узнают центавров. Крича и хлопая в ладоши, они тащатся по берегу. Вальвор первый расталкивает детей, погружается в воду и бросается навстречу повелителям, радостно приветствуя их. Гургунд, Пафлонгикс и Оиоторо прыгают, крича во все горло, в знак радости. Плакс выскакивает из воды, поворачивается кругом и падает, обдавая всех грязью. Сирены с любопытством устремляют свои зеленые глаза на пловцов, невольно любуясь их могучими фигурами.

Немного запыхавшись, Клеворак, Харк, Хурико, Треп и Кадильда вылезают на берег, делают несколько шагов и встряхиваются. За ними следуют тритоны; сложив свои хвосты, они садятся около. Кокетливые самки, наполовину высунувшись из воды, как будто дремлют, но это только кажется, так как молнии, сверкающие иногда из их аквамариновых глаз, указывают на то, что они внимательно слушают весь разговор. Харк и Треп рассеяны; они украдкой поглядывают на их роскошные тонкие тела, покрытые волшебной чешуей.

Чтобы не обидеть хозяев, Клеворак садится на песке. Вокруг него размещаются Борборум, Гургунд, Флан — кнор, Пафлонгикс и Оиоторо; остальные толпятся вокруг них. Не теряя времени, вождь рассказывает о цели своего посещения. Сначала он описывает катастрофу, постигшую его народ, а потом добавляет следующее:

— Если они не найдут способа от нужды, то смерть стариков уменьшит количество ртов и поможет им просуществовать зиму.

Тогда тритоны разражаются рыданиями. Народ Гургунда так же быстро волнуется, как и забывает, с величественными жестами кладут они свои перепончатые руки в руку вождя и клянутся ему в верной дружбе. Они почтут за счастье помочь своим братьям; если нужно, каждый готов приносить им половину своего улова. Когда болтливая волна их речи понемногу утихает, Клеворак продолжает дальше. Центавры не могут питаться ни моллюсками, ни рыбой. Но их братья, может быть, помогут им другим способом. Ведь они знают далекую землю, над которой возвышается Огнедышащая гора; не найдут ли там центавры необходимой для них пищи? Гургунд бьет себя в грудь и надувает кулаки. Его братья делают то же. Их гордость польщена тем, что звери — цари обратились к ним за помощью. Конечно, они знают все земли и все моря, так как поднимались по рекам до самого истока и плавали по морю далеко. Они видели реки с водой, похожей на кровь, сражались с крокодилами и обращали в бегство летучих мышей — великанов. Они знают все подробности; ничто не может ускользнуть от их проницательности. Все они говорят разом, перебивают друг друга, останавливаются и снова начинают говорить, громко смеясь. К общему гаму примешиваются крикливые голоса сирен.

Выждав минуту, когда молчание восстановилось, Клеворак начинает снова. Что думают тритоны о той далекой земле? Не видели ли там тритоны темных листьев рэки? Смогут ли центавры достигнуть вплавь того берега?

Полузакрыв свои зеленые глаза и развесив губы, Гургунд, Борборум и Пафлонгикс не отвечают Несмотря на все добрые намерения, их подвижный ум блуждает не соображая. Отчего центаврам не попробовать селедки? Если бы они захотели жить в воде, то не испытывали бы холода. Слова водяных делаются все бессвязней и нелепей…

Тогда, вздохнув, Клеворак встает. Он не добьется ничего от Гургунда, потому что его ум и язык еще беспокойнее и болтливее моря. Но Кадильда настаивает. Если последняя надежда исчезнет, то Клеворак снова прикажет Харку вооружиться палицей. Она отводит в сторону Вальвора, тихонько расспрашивает его и держит его скользкие руки в своих. С открытым ртом тритон размышляет, затем хлопает в ладоши. Ум его проясняется. Ну, да, в течение лета он не раз доплывал до тех далеких стран. Отдыхая там, он любовался богатой растительностью, расстилавшейся перед ним. И вот постепенно в определенных выражениях он описывает блестящую зелень апельсинов, бледные плоды оливков, могучий рост дубов и огромные поля рэки, растения с вырезанными и темными листьями. Прислушиваясь к его речи, и остальные вспоминают один за другим все то, что они видели. При виде осветившихся радостью лиц центавров их память проясняется также, и каждый спешит рассказать то, что видел.

Теперь возникает важный вопрос. Будут ли в силах центавры достигнуть того берега соленого моря? Несмотря на их силу, тритоны знают, что братья — посредственные пловцы. Гургунд таращит глаза. Почему центавры хотят покинуть красные утесы? Ропот удивления раздается среди водяного народа. Нетерпение разжигает кровь животных — царей. Но так как решается вопрос жизни, то Клеворак пускается в новые объяснения. Все его внимательно слушают Наконец, на этот раз они понимают. Сильная печаль морщит их щеки и они распускают губы.

Как! Тритонам придется жить далеко от своих защитников?

Все принимаются жалобно стонать.

Клеворак заявляет:

— Отчего бы народу с перепончатыми руками не переселиться вместе с нами?

Тритоны переглядываются: и вдруг из охватывает бешенная радость. И они принимаются выделывать уморительные прыжки. Ну, да, конечно, они отправятся тоже. Они укажут своим братьям дорогу и поддержат их во время усталости. После того дождя морская вода имеет дурной вкус, да и рыба попадается редко. В новой земле они без труда отыщут себе убежище в сто раз лучшее. Да и вода там здоровее и рыбы в изобилии. Могут ли центавры обогнуть залив вплавь? Ничего нет легче! На полдороги они остановятся, отдохнут на маленьком песчаном островке, который виднеется из воды.

Гургунд прекрасно знает болота, течения, ветры и четверти луны. Он выберет удобный момент.

Клеворак внимательно выслушивает его. Понимая важность своей роли, тритон глубоко задумывается, рассчитывает что-то на своих соединенных перепонками пальцах, наблюдает за тучами, смотрит на юг и на запад и, наконец, объявляет, что на третьей заре все их племя будет ждать центавров у красных гротов для того, чтобы вести своих братьев. Клеворак и Гургунд по нескольку раз повторяют одни и те же слова. Наконец-то они поняли друг друга! Центавры готовятся возвратиться вплавь. С ними вместе бросаются в воду и тритоны. Хвосты, торсы, руки и головы выплывают и снова исчезают под водой с головокружительной быстротой. Скоро повелители достигают берега, пожимают крепкие руки, встряхиваются и галопом пускаются к берегу. Несколько времени слышатся приветственные крики сынов моря. Но они уже далеко от тритонов, так как бегут очень быстро. Направляясь вперед, животные — короли, каждый мысленно, обдумывают слова Гургунда. Представляя себе свое будущее, они ужасаются опасному переходу и боятся незнакомой земли. Но, вспоминая прошедшее, они радуются тому, что победили смерть, и надежда снова рождается в их сердцах.

Завтра на рассвете тритоны явятся к красным утесам. На их зов центавры выйдут из гротов и поплывут позади них. С незапамятных времен животные — цари, отторгнутые с Востока холодным течением, постепенно следуют за солнцем. Веселые и спокойные года постепенно сменяются тревожными. Холодные дожди, похожие на поток, губят все живое, в особенности же столь необходимую для них рэки. Отыскивая драгоценные растения, центавры постепенно направлялись на запад. Теперь их влечет туда не страх перед неизбежным убийством, а инстинкт их расы. Радуясь принятому решению, с надеждой глядя в будущее, в последний день они или предаются отдыху, или гложут новые побеги и жуют кое — какие плоды, уцелевшие после наводнения. Одна Кадильда удаляется от своего народа, желая еще раз взглянуть на те места, где она провела свое детство и разлука с которыми заставляла ее сердце обливаться кровью. С восходом солнца она покидает грот; вдоль берега добирается до устья Лебяжьей реки и поднимается по ней.

После наводнения они не были больше на лужайке с каштанами. По мере того, как она приближается к ней глубокая грусть проникает в ее душу. И здесь катастрофа разрушила все. Вследствие дождя река разлилась и затопила леса. Войдя в свои берега, она оставила после себя тенистую пустыню. Под вонючим илом все погибло. Те места, где прежде возвышались рощи, теперь покрыты мрачной грязью, только кое — где возвышаются жалкие группы оголенных деревьев. Да и сама лужайка неузнаваема. Молодые стволы вырваны потопом, который унес и старый дуб со всеми имеющимися в нем сокровищами.

Она ни за что не узнала бы местности, если бы не старые пни устоявшие под напором воды. Все прошедшее умерло. В глубине души Кадильда испытывает горькую радость. После нее не останется ничего из того, что она любила. Она удаляется, не оборачиваясь, и углубляется в леса. Запах гниения отягчает воздух. Но вместо того, чтобы вернуться к морю, она отправляется прощаться со своими братьями — фавнами и с животными, которые ее так любили. Большая часть ее друзей пала жертвой ужасного дождя. Те, которые остались в живых, обезумев от страха, покинули негостеприимный лес. Несмотря на это, с некоторых пор жизнь снова воскресает в лесах. Не успела центавриха сделать несколько шагов, как слышится сильный шум в чаще.

Над кустами виднеются рога Акзора. Несколько самок следуют за ним. Мягкие мордочки трутся о руки девушки. Несколько кроликов скачут позади. Клон, обнюхивая своим рылом землю, приветствует ее рычанием. С довольным мяуканием пантера Спирра ласкается у ее ног. Наевшись доотвалу, она сегодня в хорошем настроении. Хищникам разрушение принесло пользу.

Нежные ноты звучат в голосе Кадильды, когда она, проводя рукой по ласкающимся к ней спинам, прощается со всеми. Звери не понимают, конечно, ее речи, но их темный ум все — таки постигает что-то. Все тревожно жмутся к ней и с каждой минутой количество их увеличивается. Над ее головой носятся зяблики, синицы и снегири; они садятся на кустарники и улетают при ее приближении. Без сомнения, их маленькие испуганные души нуждаются в покровительстве девушки. Но вот перед ней, наконец, лагерь Пирипа. Эскорт Кадильды останавливается и она продолжает идти одна. Теперь страх фавнов уже начинает проходить, но радость еще не вернулась в их души. Под тяжестью влажной атмосферы, они проводят дни в поисках пищи. При виде Кадильды Пирип испускает радостный крик и подбегает к ней. После встречи на лужайке с каштанами, между фавном и белой центаврихой завязалась дружба. Они вместе вспоминают об убийцах и ведут удивительные разговоры.

Когда же девушка объявляет ему о переселении своего народа, лицо Пирипа принимает землистый оттенок и руки трясутся. Когда его братья будут далеко, что случится с ним? Лишенные своих защитников, как они будут жить на земле? Много раз заставляет он ее повторять слова Гургунда и спрашивает о дне, когда повелители погрузятся в соленые воды. Кадильда радуется его речам, так как печаль Пирипа и радует, и утешает ее вместе. Так сладко сознавать, что друг страдает по вас.

Но, к великому удивлению девушки, лицо козлоногого уже не выражает ни малейшей печали. Не забыл ли он о том, что ожидает его завтра? С равнодушным видом он прощается с центаврами. С сжавшимся сердцем Кадильда удаляется. Маленькие фавны весело топчутся под ее ногами. Она осторожно поднимает их, чтобы не задеть кого-нибудь из них. Фавны и фавнихи едва отвечают на ее прощальные жесты. В ту самую минуту, когда Кадильда подходит к лавровым деревьям, она бросает взгляд назад. Ее сердце сжимается позади нее Пирип кувыркается в траве, а фавнихи кувыркаются вокруг него. Так вот какую дружбу питают к ней рогатые братья!

Между тем, животные провожают ее через опустошенный лес. Но как только перед ними сверкнуло море, не осмеливаясь приблизиться к центаврам, они покидают Кадильду. Она дарит лаской каждого и затем удаляется. Они же долго следят за ней глазами и долго еще она слышит за собой голос оленя и жалобное мяуканье Спирры.

Центавры лежат на песке и в последний раз любуются солнцем, исчезающим позади далекой и неизвестной земли.

На юге, на севере, на востоке целые массы черных туч висят над землей так низко, что верхушки деревьев склоняются под их тяжестью. Но ослепительное светило медленно опускается среди розовато — голубого фона. Центавры чувствуют, как дрожат их сердца. Завтра вечером их ноги вступят на другой континент. И они будут дышать воздухом легким и нежным, согретым чудесными лучами.

Может быть, и повелители меряют взорами бесконечное пространство бурного моря. Зеленоватые волны бегут тихо — тихо за серебристыми волнами. Так движутся они без конца. Завтра целый день придется бороться с волнами. При этой мысли самые мужественные делаются серьезными. Дважды не умирают Располагать же своей судьбой не может никто, поэтому страх смерти тревожит еще животных — королей.

Но вот солнце исчезает. Страшный купол чернеющих туч спускается еще ниже. Не обрушится ли он на головы центавров? Ледяной ветер дует с суши. Все мрачно. По знаку, данному Клевораком, Хурико подносит к губам волшебную раковину. Ее рев звонко раздается среди тишины. Благодаря своей замечательной памяти, старуха затягивает прощальную песню Когда же она замолкает, все разом простирают руки к небу и в один голос умоляют верховную власть — солнце — отца всего живого прийти к ним на помощь.

Заря показалась. В молчании центавры один за другим выходят из гротов, расправляют свои члены и осматриваются. Небо мрачно. Только на востоке чуть — чуть брезжет заря, точно солнце отступает при виде целой массы облаков. Небо серо. Плотный туман лежит на бурлящих волнах и закрывает вершину горы, которая дымится. Волнение сжимает сердце. Неужели, невзирая на холод и мглу, им придется плыть в неведомые страны?

Шум голосов разгоняет мрачные мысли. Неужели Гургунд со своим народом придет раньше назначенного часа? Но нет. От удивления пораженные центавры поднимают руки. Из погруженного еще во мрак леса появляются беззаботно прыгающие знакомые силуэты. Здесь вся козлоногая орда с Пирипом во главе. Он приближается к Клевораку. Старый вождь жмет его руку. Повелители очень рады перед отъездом увидеть снова любимые лица братьев. Пирип встряхивает плечами. Совсем не для того, чтобы проститься с ними, фавны поднялись с зарей. С того самого момента, как они узнали о решении центавров, их собственное было уже принято. Когда народ с шестью членами пустится в море, его маленькие братья последуют за ними. Центавры растроганы, их грубые сердца тронуты такой нежностью. Но Клеворак встревожен. Его народ хорошо плавает, но все же, несмотря на это, им будет трудно добраться до чужой земли. Смогут ли слабые фавны, имеющие только четыре члена, бороться с волнами. Пирип спокойными глазами смотрит в упор на вождя. Нет сомнения, что многие погибнут при этом переходе, но пусть лучше умрут некоторые, чем все. Итак, когда центавры уйдут, козлоногим грозит не один только холод. В местах, откуда при приближении холода и снега центавры исчезали, появлялись люди. Поэтому фавны также попытают счастья. Лучше погибнуть рядом со своими братьями, чем пасть под ударами нечистых.

С стесненным сердцем Клеворак молчит. Крикливые голоса слышатся из — под воды. Минута, и на ней появляются плоские лица, выпуклые груди, длинные руки, волнистые спины и трепещущие хвосты. Все племя тритонов в сборе. Они приветствуют своих братьев, хлопая в ладоши. Для Гургунда и его народа переход этот пустяки; они возбуждены и радуются, что скоро их братья, такие сильные, когда стоят на своих четырех ногах, в воде будут нуждаться в их помощи. Но вот Клеворак и Пирип подходят к воде и зовут Гургунда. Волны лижут его копыта. Невольно фавны делают два шага назад. Старый вождь рассказывает тритону о том, какая эфимерная мысль поселилась в рогатых головах фавнов, и просит его отговорить их от рискованного намерения. Несмотря на то, что зубы Пирипа стучат от прикосновения к воде, он объявляет свое намерение непоколебимым.

В затруднении Гургунд щелкает языком и размышляет Он живо представляет себе, как будут мертвы берега реки, когда фавны перестанут оживлять их своими прыжками и шалостями. Мысль покинуть их на негостеприимной земле огорчает его. В одну минуту он решается. Хлопая в ладоши, он объявляет, что Пирип прав. С первого взгляда сейчас же видно, что тритоны многочисленнее центавров и фавнов. Среди своей стихии они неутомимы. Они поддержат своих братьев. Клеворак не противится. Все радуются тому, что будут неразлучны. Плавая на поверхности, тритоны объясняют своим братьям, как нужно рассекать волну для того, чтобы не наглотаться соленой воды.

Между тем, день уже настал. Теплый восточный ветер гонит волны. Море спокойно, но небо все еще покрыто тучами. Гургунд очень доволен этим. Освещая волны, солнце искрилось бы на воде и затрудняло бы движения центавров. Туман рассеивается, а на лазурном горизонте им улыбается неизвестная земля.

Все решительно ждут сигнала к отплытию. Гургунд серьезен. Проникнутый величием своего назначения, он что-то бормочет размышляет, рассматривает небо, расстилающееся над ним, поворачивается на восток и на запад и следит за формой облаков, виднеющихся на юге. Он пристально смотрит на море и изучает течения обозначающиеся другим цветом воды. Когда солнце достигает на небе самой высокой точки, он должен добраться до островка, лежащего на середине пути. Но достигнут ли они до вечера желанной цели, если будут отдыхать там?

Момент настал. Гургунд хлопает в ладоши. Борбо — рум, Оиоторо, Пафлонгикс, Фланкнор делают то же, поднимая сильный шум. Центавры и фавны собираются и слушают приказания тритона. Он повторяет их несколько раз, для того, чтобы все поняли его. Сегодня Клеворак и Пирип на втором плане.

Наконец в последний раз Гургунд двумя пальцами касается своего лба, раздумывает, рассматривает горизонт и подает знак. Рев раковин наполняет воздух. Океан кипит ключом под напором тритонов. Самые сильные с Гургундом во главе составляют авангард! Они должны умалять силу волн и вести эмигрантов вперед, пользуясь благоприятными течениями. Центавры следуют за ними. Они бросаются, уговаривают друг друга; сначала вода им до колена, потом до живота, до плеч. Наконец, почва ускользает из — под их ног они плывут Когда они плывут с пемощью своих четырех ног то их торсы постепенно показываются над водой. Они погружаются в воду тогда, когда пускают в ход свои руки, фавны двигаются сзади них. По сигналу Гургунда, Пирип вместе с самыми храбрыми бросается в море. Но в торжественную минуту некоторые самцы и самки испугались. Морским братьям едва удается уговорить их. Окружив остальных, они тащат на своих спинах маленьких фавненков, которые кашляют и плюются, испуская крики ужаса.

Наконец-то тройственная раса покинула древние земли и плывет навстречу ожидающей новой судьбе!

Сделав несколько взмахов, Кадильда оборачивается чтобы взглянуть еще раз на ту землю, которую она больше никогда не увидит Странное зрелище представляется ее глазам. Все звери толпятся на берегу Стоя неподвижно на своих крепких ногах, бизоны мычат глядя на море. Протянув к воде свои мордочки, олени и козы скачут между ними. Разинув пасть, волчица Герта рычит Красные шкуры лисиц, грубая шерсть кабанов, желтые тела шакалов и грациозные силуэты ланей двигаются по берегу толкаются, суетятся, наконец, бросаются в воду но затем понемногу отступают Простые сердца всех млекопитающих каким-то чудом поняли обрушившееся на них несчастье!

С невыразимой нежностью Кадильда видит рога оленя Акзора, возвышающиеся над волнами неподалеку от плывущих фавнов. Еще вчера он клал свою мордочку на шею своей большой подруги. Не решаясь расстаться, с печалью во взоре, он безнадежно плывет вслед за ней. Целые тучи птиц крича носятся в воздухе. Кадильда чувствует, как ее сердце слабеет, члены теряют силу. Волна настигает ее и покрывает с головой; она опускается ниже, бьется, отбрасывает воду и, наконец, выпрямляется. Обернувшись снова, она видит, что берег, покрытый опечаленными животными, уже далеко и рога Акзора не виднеются больше, так как они в открытом море, поэтому каждый вкладывает всю свою энергию в те усилия, от которых зависит его жизнь. Таким образом через шепчущее море тройственная раса совершает свое героическое переселение. Со звонким смехом авангард тритонов, умеряя свой пыл, прокладывает дорогу через волнующуюся долину. Гургунд не перестает внимательно наблюдать за всем, стараясь по возможности избавить своих братьев от лишней усталости. Пафлонгикс, Оиоторо, Борборум, чтобы поддержать их, поют о чудесах моря или делают удивительные прыжки, разбивая пену. Центавры стараются улыбнуться своим проводникам. Но они опечалены тем, что судьба их предоставлена изменчивым волнам. Соленый запах моря наполняет грустью их сердца. От прикосновения к мягким телам медуз их охватывает непобедимое отвращение; они теряются от убегающей от них рыбы; когда же всевозможные моллюски обвиваются вокруг тел, они конвульсивно отбиваются от них. Члены их начинают уставать. Груди — дышат чаще. Чтобы сдержать дыхание, все стискивают зубы Желая как можно скорее увидеть новую землю и быть подальше от пугающей их волны, они плывут, подняв свои торсы над водою. Из — за усталости они помогают себе руками. Тогда очень часто волны покрывают их. Пловцы задыхаются под массой горькой воды и с печалью вспоминать улыбающуюся красоту лугов. Фавны страдают еще больше. Их менее сильные члены отяжелели от покрывающей их шерсти. Они едва держатся на воде, с трудом борясь с волнами, теряют голову, с искаженными лицами и выкатившимися из орбит глазами плывут куда попало. Но вокруг них собрался народ с перепончатыми руками.

Тритоны и сирены наперебой утешают менее усталых и поддерживают над водой тех, чьи силы почти истощены.

Проходят часы. Утомление мучительно отзывается на центаврах. Уже много раз Клеворак, Генем и даже Харк хриплым голосом спрашивают Гургунда: не виден ли уже желанный остров. Вождь тритонов успокаивает их, обещая скорый отдых. Но центавры все еще видят только движущуюся массу волн: их члены тяжелеют, кровь приливает к вискам и заволакивает глаза. Много раз старую Хурико уносила волна; с отчаянным усилием она всплывает и ее смуглая голова с прилипшими к ней прядями седых волос снова появляется над водой, но сероватая бледность уже покрывает ее лицо, а глаза кажутся стеклянными. Отчаяние овладевает Кадильдой. Наверное, Гургунд ошибся. Кто знает, может быть, он ведет их наугад по этой движущейся водной равнине?

Смогут ли центавры прожить в новой стране? И к чему ведут эти напрасные страдания? Не лучше ли с распростертыми объятиями встретить смерть, чем бороться с нею? Центавриха расправляет мускулы и отдается во власть волнам. Сразу соленая вода наполняет рот, душит ее, пробуждая этим ее энергию. Она бьется и снова вступает в борьбу. Лучше было бы умереть в лесу в один прекрасный солнечный день. Но вот раковины ревут. Гургунд испускает протяжный крик. Оиоторо, Борборум, Вальвор, все вторят ему.

Кадильда выпрямляется: неподалеку от тритонов она видит берег, покрытый водорослями и пеной от прибоя разбивающихся здесь волн, и через несколько взмахов они будут на земле. Но волны парализуют ее ловкость. По мере того, как они приближаются к берегу, валы все растут. В тот самый момент, когда пловцы думают, что достигли цели, прибой тащит их назад.

Наконец копыта девушки касаются земли, но волна отбрасывает ее еще раз, следующая же волна бросает ее снова вперед, напрягая все свои силы, она барахтается в воде. Харк и Кольпитру уже на берегу и подают ей знаки. В тот момент, когда волна отступает назад, она выскакивает; избегнув окончательно влажных объятий, она бросается на сухой песок.

Один за другим центавры вылезают на берег. Скоро земля покрывается беспомощно лежащими телами. Фавны следуют за ними по пятам. Жалкие, усталые и дрожащие, с искаженными лицами, с прилипшей по бокам шерстью, они падают на землю, сделав несколько шагов. Некоторых беспрестанно рвет соленой водой. Вытянув их из воды, тритоны стараются помочь им, растирая их одеревеневшие члены. Постепенно козлоногие приходят в себя. Только Приул и Пианкс лежат с ввалившимися лицами. Их трупы тритоны отняли у моря. Приул и Пианкс не увидят больше чужой земли. Многих постигнет та же участь!

Солнце сжалилось, наконец, над своими сынами. На своем пути оно уже достигло самой высшей точки, его лучи проникают сквозь беловатое небо и согревают кочевников, спасая их таким образом от смерти. Побежденные усталостью фавны и центавры засыпают на песке.

Но Гургунд бодрствует. Как только светило начинает склоняться, по его знаку товарищи, надув щеки, дуют в раковины.

Спящие пробуждаются и потягиваются. Час отплытия настал, нужно пройти вторую часть пути. Но когда центавры видят вдали красные утесы, сверкающие у подножия гор, а с другой стороны покинутый берег, сердца их трепещут снова. Клеворак вопрошает Гургунда:

— Почему ты хочешь так скоро покинуть этот остров? Ночь отдыха восстановит силы.

Взбешенный Гургундо хмурит брови, плюет на землю и с негодованием щелкает языком. Благодаря ночному холоду, их члены одеревянеют. Но что еще серьезнее, так это то, что такие острова часто целиком исчезают под водой. Указывая на подымающиеся с юга облака, тритон говорит:

— Ночью воды прибудет. Нужно отправляться как можно скорее. Вторую часть пройдут уже легче. Их понесет течением.

Старый центавр наклоняет свою седую голову и повторяет своему народу слова Гургунда. Некоторые так устали, что готовы провести ночь на острове, но никто не ропщет. Все стоят на ногах, готовясь к новой борьбе Фавны решаются еще неохотнее. Услышав приказание Пирипа, они жалобно стонут умоляя своих братьев покинуть их здесь.

Их силы иссякли, поэтому они предпочитают умереть на берегу, чем тонуть в горькой бездне. Центавры хватают их за руки и стараются увлечь за собой. Они позорно тащатся по земле и отказываются идти дальше. Все смущены. Животные — цари не покидают своих братьев. Гургунд решается на хитрость. Вдруг откуда-то слышится нежное пение Это сирены в мелодичной песне прославляют чужестранную землю. В прозрачной воде сверкают их стройные тела и переливаются чешуйчатые хвосты. Своими чарующими голосами они зовут фавнов, протягивают к ним руки, обещая новые наслаждения. Тогда желание пересиливает страх. Самые горячие бросаются в воду. Остальные со стоном следуют за ними. Покрытое их телами море белеет и точно живет.

Оиоторо и Вальвор дуют изо всех сил в свои раковины. Сирены поют во все горло. Наконец островок опустел. Три племени снова плывут за Гургундом навстречу неведомой судьбе. Те, которые оглядываются, уже не видят больше плоского островка. Только кружащиеся морские птицы указывают то место, где Приул и Пианкс нашли вечный покой. Но благородные животные не любят бесплодных жалоб. Их надежды летят к другой земле, и они все соединяются вместе напрягая сверхестественные усилия.

Гургунд сказал правду если бы не прилив и не течение то самые отважные отказались бы бороться Их помощь дает им надежду на лучшее и помогает побороть скорбь, которой предаются слабые. Кадильда плывет между Хурико и Сихаддой и ободряет их. Но они не отвечают ей. Когда волна поднимает их, они переносят свои пугливые взоры на берег, к которому они так медленно приближаются. Их ноздри напрасно вдыхают запах жирной земли. Когда они опускаются на дно глубокой пропасти, которая разверзается между водяными валами, глаза их прыгают и они задыхаются. Среди шума волн слышно тяжелое дыхание старух. Мужество козлоногих плывущих сзади, тоже приходит к концу. Их уже не развлекают шалости маленьких тритонов, которые ныряют под волнами. Они появляются с рыбой в руке и, смеясь, предлагают ее пловцам. Один за другим фавны предаются отчаянию и перестают бороться. Только три или четыре тритона остаются около Гургунда. Остальные бросились на крики фавнов чтобы поддержать их разбитые усталостью тела. Они то шутят с ними, то встряхивают их, то оскорбляя, то ободряя попеременно. Но их усилия напрасны Сыны леса изнемогают. Их головы склоняются на грудь, и они остаются неподвижны. Тритоны и сирены сменяют друг друга, следя за тем, чтобы те не погибли в волнах. Иногда на вершине прибоя появляется торс Гургунда, такой же блестящий, как тело морской свинки. Чтобы не сбиться с дороги, он прикрывает глаза рукой от лучей заходящего солнца.

Но вот уже силы центавров начинают истощаться их охватывает холод, члены коченеют и движения конвульсивны. В ушах слышится рев моря, запах соли наполняет ноздри и рты. Прибой все увеличивается, волны катят над головами. Держать их на поверхности становится трудно. Погружаясь в разверзающиеся перед ними морские пропасти, центавры теряют надежду увидеть снова солнце. Что-то тянет их вниз. Глухой звук вырывается из горла Клеворака. Сильный удар волны поразил его. С усилием он поднимает свое лицо.

— Приближаемся ли мы? — спрашивает он.

Сдвинув брови, Гургунд оборачивается. Страдание, которое слышится в голосе старика, трогает его и он делается серьезен. Он подбадривает его, советуя прислушаться и посмотреть с вершины следующего вала. Огромная зеленая волна догоняет центавров и поднимает всех вместе. Кадильда, Клеворак и Харк вытягиваются. Впереди они видят целый водоворот пены. Море с яростью разбивается о виднеющиеся черные скалы. Они слышат грохот катящихся валов и глухой шум прибоя. Но волна уже далеко. И они снова погружаются на дно пропасти. Увиденное увеличивает грусть. Наверное, Гургунд ошибся. Их тела разобьются о гранитную стену.

Зачем упорствовать. Смерть ревет громовым голосом. Волна разъединяет пловцов. Они чувствуют себя затерянными среди этого бесконечного моря. Конец их настал. Но вот среди грохота слышатся звуки раковины Гургунда. Радостно жестикулируя, тритон кричит громовым голосом, покрывающим грохот моря:

— Спасены! Все спасены!

Оиоторо, отправившись вперед, находит узкий проход, который виднеется между рифами: он проведет центавров к тихому берегу. Еще последнее усилие, и новая земля, теплая, богатая и благоухающая, примет их в свои объятия.

Центавры еще находят силы бороться. Со стиснутыми зубами, стеклянными глазами, все рядом, они борются со смертью, которая неумолимо гонится за ними. Мозги их отказываются работать. Прилагая сверхъестественные усилия, они все еще держат прямо свои тела. Все напрасно. Среди грохота волн кто может еще надеяться? Благодаря случайности, Клеворак, Хурико, Харк, Кольпитру, Кадильда и Сихадда плывут вместе. Но в том смутном сознании, которое охватило их ум, они не узнают друг друга. Холод смерти охватывает их. Неужели они живут еще? Плоские лица Гургунда, Оиоторо, Вальвора, Борборума кажутся им подернутыми туманом. Но вот они снова погружаются в черную бездну; поднявшись снова, они видят, наконец, солнце… Что случилось? Последний крик отчаяния вырывается из их грудей. Из пены всюду торчат темные верхушки рифов. Похожие на чудовищ две огромные скалы подстерегают пловцов, поджидая очередную волну, которая, унося их, разбила бы их хрупкие кости об неуязвимые грани. Соленая вода наполняет рты и ноздри. Глаза закрываются, члены отказываются двигаться. Центавры побеждены.

— Смелей!

Гургунд хватает Клеворака. В агонии Кадильда взбирается на плечо Борборуму. Оиоторо держит обеими руками безжизненное тело Хурико и плывет в пролив, помогая себе сильными взмахами хвоста.

— Смелей, смелей!

Вдруг целая гора обрушивается. С непреодолимой силой она тащит пловцов и крутит их, как жалкие плоды. Их стоны теряются в общем грохоте. Начинается агония. Но вдруг еще раз их испуганные глаза снова видят солнце. Кадильда чувствует, что стоит на коленях на берегу, покрытом валунами. Запах земли наполняет ее ноздри. Скалы и вихри пены пройдены; перед ней возвышается отлогий берег. Она с усилием приподнимается, делает несколько шагов и падает, разбивая о камешки свои окровавленные члены. Безмолвный Клеворак бросается рядом. За ними выплывают Харк и Кольпитру. Они еще имели силы поддерживать старую Хурико. С громкими криками тритоны тащат на берег тело Сихадды. Тогда, среди сильного волнения, она выскольнула из объятий Вальвора и ударилась головой о скалу. Старая центавриха уже не увидит новой земли. Не теряя времени, сыны моря погружаются снова в воду. Они спешат на помощь остаткам народа с шестью членами, чтобы помочь им пройти этот узкий пролив. Невзирая на страшную усталость, те, которые достигли земли, приподнимаются, с ужасом глядя на пенящийся поток, удивляются, что не раскроили себе черепа о скалы. Как-то удастся их братьям избегнуть опасности?

Минуты длятся бесконечно. Неужели остальные погибли? Нет, среди прибоя показываются тела тритонов. Своими неутомимыми руками они ведут центавров, которых увлекает морской вихрь то в одну, то в другую сторону.

При виде своих братьев Кадильда, Харк, Кольпитру и Клеворак поднимаются и идут к ним навстречу, принимая их из рук спасителей с перепончатыми руками. Обливаясь кровью, с разбитыми ногами, неузнаваемый Хайдар и за ним все остальные центавры показываются на берегу и, опустившись на каменистую почву, долго лежат. Они до того обессилили, их тела так разбиты борьбой, что они уже не могут радоваться своему спасению.

Но скоро тритоны и сирены появляются снова, отбивая у волн безжизненные тела фавнов. Только некоторые из любителей винограда могут обходиться без посторонней помощи. Большая же часть лишилась сознания. Их лица позеленели, а члены безжизненно висят. Центаврам кажется, что они держат бездыханные трупы. Увидев Пирипа, Клеворак называет его по имени. Фавн силится улыбнуться. Но рот его кривится и он падает на песок. До тех пор, пока все не вытащены на берег тритоны не перестают нырять и плывут за гранитный берег, чтобы помочь новым прибывающим.

Задолго до того времени, когда лучи солнца меркнут, тройственная раса животных — царей вся постепенно собирается на берегу. Клеворак и Пирип вызывают по имени каждого из своих братьев. Но несколько центавров не отвечают на их зов. Особенно же безмолвствуют фавны. Были случаи, некоторых из них волны вырывали из объятий тритонов. Их тела безжизненно погрузились на дно моря и никто не увидит их больше. Другие же безжизненные покоятся на новой земле, которой никогда не коснутся их лишенные силы ноги. Пирип печально смотрит на маленьких фавнов. Клеворак же понимает, что никогда больше не увидит ни Крепса, ни Сихадды, ни многих других.

Но что значит жизнь нескольких, когда дело касается всего племени! Пусть некоторые погибнут зато раса спасена! Каждая победа покупается ценою крови Животные — цари победили.

Когда Клеворак приказывает Хурико спеть победную песнь, то сердца всех трепещут от восторга, и головы горделиво поднимаются.

Но первый раз в жизни старая центавриха не отзывается на приказание вождя. Удивленная Кадильда подходит к ней. Она лежит все в том же положении, как положили ее сюда тритоны: повернувшись на бок, с вытянутыми ногами, с выступающими над облысевшими боками ребрами и худым телом. Она лежит, стиснув зубы, со стеклянными глазами и разметавшимися по камням волосами. Девушка поспешно касается ее своей рукой и испускает отчаянный крик. Хурико умерла. Она не будет больше воспевать ни мертвых, ни живых.

Сильно расстроенные благородные животные приближаются ближе друг к другу, желая согреть себя взаимным прикосновением. Центавры, фавны и тритоны — всее ложатся в перемешку и составляют один народ. Скоро дружное дыхание тройственной расы слышится на завоеванной земле, среди тишины этой первой ночи. Иногда то здесь, то там огромные облака, раскрываются и сквозь чернеющие отверстия блестит несколько звездочек.

Часть V

Уже много раз один сезон сменялся другим. Центавры утвердили свое господство на западе, точно так же, как и на востоке. Тревожное время забыто. Полные доверчивости, гордости и уверенности в своих силах, они снова наслаждаются жизнью.

Гургунд не солгал. Омываемая со всех сторон новая земля, к которой он привел своих братьев, была для них очень удобна. На востоке и на юге виднелись крутые вершины, над которыми возвышалась огнедышащая гора; боясь освещающего ее иногда огня, центавры не смеют приближаться к ее склонам, подземный огонь согревает воздух и ее склоны преграждают путь восточным ветрам. Остальная же часть острова представляет из себя не что иное, как то тенистую, то освещенную солнцем рощу, где величественная растительность леса сменяется то роскошными плодовыми деревьями, то зеленеющими лугами.

Весной запах цветущего миндаля, апельсинов и оливок так силен, что из — за него центавры не могут различить следа фавна или хорька в пятидесяти шагах. Благодаря массе цветов, листвы и разнообразным деревьям, остров представляет из себя не что иное, как благоухающий сад. Летом, когда степи и скалы раскалены, великолепные леса каштанов и дубов скрывают центавров под своей тенью.

Осенью роскошь плодов неописуема. Апельсиновые деревья склоняются под их бременем. Оливки отягчают ветки, виноградные лозы вьются с одного искривленного ствола на другой и огромные кисти висят на нем. Земля одевается в такую душистую зелень, что только по прилету певчих птиц центавры узнают, когда кончается осень и начинается весна.

Некоторое время они блуждают по острову, придя в себя только благодаря окружающему их великолепию. Они располагаются, наконец, на самой западной точке. Ночи здесь так теплы, что они не ищут пещер и спят под открытым небом. Они отдыхают в лавровой чаще, под тенью старых оливок. Поблизости от них, среди мастиковых, тамариндовых деревьев живут фавны Пережитая опасность сблизила все три племени. Тритоны тоже устроили свой лагерь у самого устья реки — около тихих берегов, покрытых водорослями и кувшинками. В летние вечера центавры приходят сюда освежиться.

Животные — цари скоро обучили зверей законам Клеворака. На этой благословенной земле хищники попадаются редко. Они без труда покорились предписанному правилу Мир царствует среди живущих над лазурными небесами.

Прелести чудесного острова не только прогнали все воспоминания о страхе но возвратили им радость и доверие Среди роскоши окружающей их жизни животные — цари чувствуют, что огонь зажигается в их жилах, здесь они лучше узнали прелести любви; чрева самок трепетали под оплодотворяющими ласками самцов. Потешные маленькие тритоны копошились на берегу. Целая дюжина вновь появившихся на свет фавнят кувыркается среди терновника. У центавров тоже пополнение, на свет появилось два маленьких центавра. Клеворак стареет, наблюдая с радостью за размножением своего народа. Почти каждый вечер три племени собираются вместе на морском берегу Все предаются играм, созерцая заходящее солнце.

Никто из них уже не спрашивает себя о том, куда уйдут они, если неизвестная судьба будет снова угрожать им холодом. Только Кадильда однажды шопотом спросила об этом отца. Положив свою руку на ее голову, старый вождь ответил ей серьезно:

— Безумец тот, кто хочет соединить в своем уме прошедший страх, страх за будущее и страдания настоящего. Сегодня мой день принадлежит тебе, дочь моя. Твоя душа сотворена для настоящего.

Поняв мудрость старика, Кадильда умолкла. Несмотря на это, мысли ее часто возвращаются к прошедшему или направляются к завтрашнему дню.

Много раз с нежностью она мысленно возвращалась к тем местам, где она когда-то жила. Те времена, когда она видела «убийц» и среди них Нарама, никогда не исчезнут из ее памяти. Кадильда до сих пор сохранила любовь к одиноким прогулкам. Поэтому она часто ускользает из шумного общества своих братьев и бродит по благоухающему острову. Так как, благодаря теплому климату, ей нечего бояться холодных ночей, то она покидает орду на два, а то и на три дня. После нескольких попыток перейти остров, она натыкается на тот мрачный берег, где центавры вступили на землю. На мелком каменистом откосе она видит белеющие кости Хурико и остальные принадлежности тел фавнов, которые погибли при переходе. Ветер понемногу рассеял их и покрыл песком.

Невзирая на это, Кадильда часто возвращается сюда. Она взбирается на прибрежные высокие скалы и созерцает хорошо знакомые ей силуэты гор, темную массу лесов и какие-то пятна, благодаря расстоянию, затянутые какой-то серой дымкой. Это красные утесы. Ужасные темные тучи висят на горизонте и ледяной ветер дует в лицо центаврихи. Не обращая внимания на это, она целые часы стоит неподвижно, вперив взоры в синеющую даль. Вместе со сладкими воспоминаниями целый рой печальных мыслей толпится в ее уме. Покинутая земля была когда-то более цветуща, чем этот счастливый остров. Что будет с центаврами, если все уничтожающий ливень застигнет их здесь? Содрогаясь от ужаса, Кадильда вспоминает о том горизонте, за которым исчезает ежедневно пылающее светило. Но слова Клеворака приходят на ум, тогда она прогоняет от себя эти ужасные образы и, встряхнувшись, согревается в бешенном галопе, забывая все заботы среди улыбающихся и благоухающих рощь.

С особенным удовольствием девушка прислушивается к рассказам своих братьев и Гургунда, так как любопытство, совершенно несвойственное ее племени, часто заводит ее мысли за пределы обитаемого ими острова. Тритоны поместились у реки, покрытой кувшинками, рядом с чащей, в которой обитают их братья с шестью членами. Искони они любили бродяжничать; им нравится до потери сил бороться с волной и осматривать чужие страны.

По вечерам на берегу они рассказывают всевозможные сказки о своих путешествиях. Все центавры, кроме Кадильды, пожимают плечами не слушая их. Тритоны болтают наудачу о том, что было и чего нет. Они кончают тем, что не отличают того, что действительно видели собственными глазами, от того, что выдумало их беспокойное воображение.

Хотя относительно покинутой земли они все держатся одного и того же мнения. На расспросы Кадильды они меланхолически трясут головами и отплевываются, пожимая плечами. Земля эта теперь царство холода и дождей. Деревья там гибнут. Реки покрываются трупами животных. И та самая раса, которая защищает свое тело от сурового климата звериными шкурами, размножается теперь там. Предсказание Пирипа было пророческим. Братья холода и смерти, «убийцы», завладели древним обиталищем животных — царей. Их фигуры, покрытые шкурами волков и бизонов, блуждают по лесам.

Как-то болтушка Глоглея приблизилась к берегу, находящемуся как раз напротив красных гротов. Сирена увидела там целую орду, собравшуюся у входа. Самки надевали еще трепещущее мясо на палки и держали их над огнем, осмеливаясь поднимать на него свои взоры. Испуская крик ужаса, Глоглея отвернулась. Самцы сейчас же вскочили и, повертев в воздухе заостренными палками, изо всей силы пустили их в нее. Но беспомощные палки бессильно падали в воду. Некоторое время Глоглея потешалась над их гневом, затем, в знак презрения, трижды перевернулась, сверкая своей чешуей, и не оглядываясь пустилась в открытое море. Много раз Глоглея рассказывала все это девушке, гордясь своим приключением.

Рассказам Оиоторо поверить труднее: он отправился в конце прошедшей осени вместе с тремя братьями и четырьмя самками и вернулся к реке с кувшинками только в начале весны. В течение своего путешествия они видели странные вещи. Он неутомимо рассказывал о неизвестных берегах, о чудесных рыбных ловлях, о всевозможных животных и необыкновенных растениях.

Самое же невероятное относится к странам, расположенным на восемь дней южнее. Он сам не смог бы найти туда дорогу снова. Судя по рассказам Оиоторо и его товарищей, там живуть «убийцы». Их орды бессчисленны. Своими собственными руками, благодаря чудесному искусству, они построили гроты из камней и обтесанных деревьев, наполнив их целой массой разнообразных предметов, столь противоречивых, что никто не мог бы угадать, из чего они сделаны и для чего годны. Утвердив свое господство над зверями, они не дали им благодетельного закона Клеворака, который водворил мир среди всех Власть их опирается на ужас и насилие, они обратили в рабство Кахара — лошадь, у которой нижняя часть туловища такая же как и у центавров; с помощью заостренной палки и нервущейся ветки лианы, которую продевают ей в рот, они поработили ее до такой степени, что во всякое время могут вскочить ей на спину. С разорванными губами и окровавленными боками животное идет туда, куда им вздумается его направить. Они пытаются даже двигаться по морю. Благодаря головокружительной ловкости своих рук, они так ловко обглодали и собрали вместе стволы деревьев, кору и ветки, что они образовали странные чудовища обладающие способностью держаться на воде и носить на себе их тела продвигаясь с помощью очень тонких кусков дерева, которыми проклятые хлопают по воде, как плавниками…

Однажды вечером, забившись в углубления в скалах тритоны наблюдали за тем, как солнце склонялось за свинцовыми тучами. Воздух был неподвижен. Все указывало на приближение бури и сердца тритонов радовались ярости волн. Вдруг неподалеку от скал они увидели одно из этих невиданных чудовищ. Оно неслышно скользило по волнам, нагруженное «убийцами»: с помощью своих плавников оно медленно двигалось по бурлящим волнам.

Проскользнув между водами, тритоны приблизились к ним. Из — за гребня показались волосы, влажные лица, сверкающие глаза и гладкие туловища сирен, и волны осветились сверкающими отблесками от их хвостов.

Крик удивления вырвался из губ проклятых. В то время как одни из них ускорили движение палочек по воде, другие простирали свои руки к девушкам, призывая их ласкающими жестами и приготовляя потихоньку заостренные палки, которыми они намеревались поразить тритонов и сирен при их приближении.

Однако дочери моря беззаботно удалялись, помогая себе едва заметными взмахами хвоста; они то появлялись на вершине валов, то почти скрывались в прозрачной воде; между тем как их мелодичное пение и грациозные движения привлекали к ним сердца людей.

Охваченные желанием, люди забыли о приближающемся шквале и позволили увлечь себя к чернеющим скалам, окаймленным пеной. Вдруг сильный порыв ветра взбудоражил волны, хрупкое чудовище издало жалобный стон. В ту же минуту появился Оиоторо со своими братьями; они ревели. Восторг мореплавателей рассеялся сразу. Они разом заметили угрожающую им опасность и пытались спастись, но было слишком поздно!

С такой же быстротой, как и центавры, буря обрушилась на хрупкий челнок, встряхнув его своими злобными руками, она со страшным треском отбросила их на остроконечный гребень. Через разломанные доски струилась вода. В одну минуту от корабля уцелели только жалкие остатки, за которые беспомощно хватались «убийцы». Тогда водяные девушки бросились на потерпевших крушение, хохоча во все горло и пугая их своими зелеными глазами. Играя, они отрывали их руки от тех кусков дерева, за которые они хватались, и, сжимая их в смертельных объятиях, взмахнув хвостами, они опускались с ними на дно морской пучины. Смеясь еще громче, они очень скоро возвращались одни. Оиоторо и его братья изо всей силы дули в раковины. Так погибли все те проклятые, которые хотели победить море с помощью опасного произведения своих рук…

После рассказа Оиоторо, ропот одобрения пронесся среди животных — царей. Беззаботно растянувшись на западном берегу, они неутомимо наблюдали за исчезновением светил над океаном.

Так продолжалось много лет. Но вот, наконец, одна весна была очень дождливой. Эпидемия свирепствовала среди фавнов. Самые молодые теряли аппетит и худели. У них болел и распухал язык, гноились глаза; многие умерли. Рождаемость снова прекратилась среди центавров. Маленький центавр рожденный в прошлом году был найден однажды мертвым. Самые сильные не избежали этой жестокой лихорадки. Пришлось прикончить Перика, так как он сделался так слаб, что не мог больше держаться на ногах. Даже тритоны были менее оживлены Они подолгу неподвижно лежали на песке, жалуясь на то что морская вода имеет дурной вкус.

Сильные ливни продолжались. Погибло много плодовых деревьев. Два самых цветущих поля покрытых рэки были поглощены разливом реки. Как часто следя за бегущими облаками центавры вспоминали о минувшей катастрофе. Восточные ветры в первый раз проникли сюда. Ночью животные — цари не в силах были согреть в чаще свои озябшие члены.

Не желая бороться с холодом, Клеворак предложил своему народу отправиться к подножию огнедышащей горы. При приближении к ней сильный шум под землей так напугал их, что они предпочли искать другое убежище. Обежав остров с севера на юг, влекомые инстинктом, они вернулись к западному берегу, туда, где кончалась обитаемая земля. Очень часто они по ветру вытягивали свои ноздри, блуждали по берегу, хлопая себя по бокам хвостами и, входя по колени в воду вдыхали в себя запах водяного пространства, точно думая найти в нем запах далекой земли. Но на бесконечном горизонте море соединялось с небом. Целые три дня и три ночи, Гургундо плыл в сторону заходящего солнца, но не видел ничего, кроме рокочущих волн.

Среди молчаливых сумерок мрачные воспоминания поднимались в душе Кадильды. Но тяжелые времена скоро прошли. Победоносное солнце рассеяло тучи и успокоило роковые ветры. Под его ласкающей теплотой растения снова покрылись роскошной зеленью и благоухающий остров опять покрылся цветами, которых сменили плоды. Среди всеобщей радости сердца центавров не сжимались больше. Они снова пустились блуждать по берегам и долинам. Неугомонные фавны пьянели от виноградного сока, поглощали сливы и можжевеловые ягоды, а тритоны снова гонялись друг за другом по водной поверхности. Даже Кадильда, почувствовав, что смерть далеко, радуется всему прекрасному на земле.

Но вот каким образом кончилась радостная жизнь тройственного племени.

После полудня солнце склонялось; на западном берегу центавры предавались играм. Они соперничали в беге, в борьбе и в прыгании. Громкие крики приветствовали победителей. Запыхавшиеся, покрытые потом и пылью, они направились к морю, чтобы вымыть там свои запачканные члены.

Клеворак задумчиво смотрел на след. Несколько дней тому назад он нечаянно попал в норку кроликов. Таким образом он повредил себе ногу и ходил с трудом, да, кроме того, и годы давят старика. Копыта его износились до самой коронки. Длинная седая шерсть покрывает его голени, его ноги сделались незаметно кривыми. Спина сгибается, ребра выступают над боками и похудевший торс клонится вперед. С трудом он поднимает свою голову, устремляя вдаль свои потухающие взоры. Его десны оголяются, и белая борода висит до колен. Вот уже два года, как он не в состоянии выдержать испытания в беге и прыгании. Поэтому, следуя древнему обычаю, он уже несколько раз просил прервать его жизнь. Но народ в один голос стал умолять его терпеливо вынести тяжесть лет.

С того времени, как центавры поселились на благодетельном острове, их нравы смягчились. Так, когда пришлось занести палицу над головой Перика, Харк почувствовал, что спазмы сжимают его горло. При одной мысли, что ему придется поразить вождя, у него начинают дрожать подколенки.

Клеворак не настаивал. Так как центавры не предпринимают теперь далеких прогулок и так как пищи у них в изобилии, его жизнь не будет им в тягость. Он поручил Харку и Кольпитру помогать ему. Но все же он повелевает ими. Каждый день он делает несколько шагов, отыскивая пищу. Затем в течение долгих часов лежит растянувшись на берегу, следя благосклонным взором за теми играми, в которых проявляется сила его народа. Особенно любит он смотреть на заход солнца.

— Но что там происходит? — спрашивает сам себя Клеворак.

Центавры перестают возиться в волнах и собираются в воде в одну кучу. Откуда-то слышатся звуки голосов. Вдруг Кадильда отделяется от своих братьев и подбегает к отцу. Песок рассыпается под ее ногами. Несмотря на то, что расцвет ее молодости прошел, она все — таки самая красивая среди своего народа. При виде ее смуглое лицо старика расплывается в улыбке.

Вся запыхавшись, она останавливается.

— Отец, послушай — ка, что говорит Гловонд? Нам грозит опасность.

Старик с трудом поднимает свои тяжелые члены и спускается к реке, опираясь на плечо девушки. Центавры почтительно расступаются перед ним. Несколько тритонов виднеются из воды. Гордясь тем, что его слушают, Гловонд принимается рассказывать снова.

Одним духом он добрался до западной оконечности острова, чтобы поведать своим братьям о том чуде, которое видел. Перед скалами, возвышающимися над берегом, куда высадились когда-то все три племени, море покрыто чудовищами, скользящими по его поверхности. Когда же намереваясь хорошенько разглядеть их породу, он приблизился к ним, то увидел на их спинах фигуры «убийц». Тогда он разглядел, что эти движущиеся массы сделаны из дерева. Некоторые из них разбились при приближении к берегу и большое количество проклятых утонуло. Но другие живы и здоровы, они покрыли весь откос. Охваченный ужасом тритон поскорее вернулся сюда.

Все взоры обращаются на Клеворака. Правду ли говорит Гловонд? Только проницательный ум старого центавра может это разгадать. Он уже задумчиво бьет себя по бокам своим хвостом. Что думает Гургунд о приключении Гловонда? Недоумевая, тритон моргает глазами и качает головой. Оиоторо шумно вмешивается в разговор, подчеркивая слова всплесками воды.

Наверное, Гловонд сказал правду. Два года тому назад он тоже видел такие же чудовища. Все говорят разом.

Указывая на трех плетущихся сюда фавнов, Кадильда испускает крик. Издалека центавры узнают седую бороду Пирипа. Футх и Пиулекс следуют за ним. Все видят печальное выражение их лиц и знают, что они принесли худые вести. Кадильда вдруг вспоминает тот день, когда Пирип прибежал задыхаясь объявить центаврам о смерти Садионкса, призывая их отомстить за него.

Прерывающимся голосом сам фавн рассказывает, как сегодня утром Футх и Пуиулекс, собирая плоды, отдалились от племени и направились в сторону огнедышащей горы, где плоды встречаются в большем изобилии; они спокойно собирали ягоды с терновника, как вдруг в воздухе раздался свист. Футх почувствовал в руке острую боль; он поднял руку и вытащил из нее вот эту остроконечную палку… Пирип передает Клевораку коротенькую палочку, очищенную от коры. Палочка эта имеет твердый наконечник, отливающий перламутром с раковин. Удивленные центавры ощупывают ее, обнюхивают и восхищаются тем, что эта легкая вещица могла пронзить Футха…

Пирип продолжает рассказ.

Едва успели фавны поднять глаза, как свист усилился; похожие на этот, кусочки дерева пронизывали траву у их ног и вдруг сквозь чащу любители винограда увидели бледные тела, которые присели, подстерегая их. Одного взгляда было для них совершенно достаточно, чтобы узнать их. Фавны бежали целый день, чтобы рассказать своим братьям об этом неизвестном чуде. Убийцы свалились с небес или вылезли из земли.

Гловонд торжествует. Он сказал правду! Нечистые переплыли море.

Что им за дело до этого! Их голые ноги недолго будут ходить по заповедной земле. Гнев наполняет сердца. Как? Проклятые осмеливаются преследовать животных — царей даже на благодательном острове?

Всюду раздаются крики и угрозы, кулаки поднимаются кверху.

— Вперед! Смерть им!

Копыта роют землю… Клеворак успокаивает свой народ. Солнце погружается в воду.

Через несколько мгновений настанет ночь. Стоит ли рисковать, пускаясь преследовать людей через погруженные во мрак леса? Лучше дождаться зари. Сражение должно происходить среди белого дня, потому что благодаря своей численности и опасному оружию, «убийцы» могут напасть на них первыми.

При этих словах громкий смех потрясает груди. Мысль о сражении возбуждает повелителей. Остаток дня они употребляют на военные приготовления. Они собирают дубинки и из ветвей готовят палицы.

Невзирая на общее нетерпение, Харк и Кольпитру садятся около вождя. Престарелый возраст и рана на ноге не позволяют Клевораку вести свой народ. Он учит обоих великанов военной команде и правилам тактики. Следуя старинному обычаю, все племя пойдет позади них. Около Клеворака останутся только те, кого удерживает преклонный возраст: Генем, Миорак и дрожащая Бабидам.

Харк предложил также оставить с ними Кадильду. Она одна умеет ухаживать за раной отца. Если же какая-нибудь внезапная мысль родится в его осторожном мозгу, то Кадильда передаст ее сражающимся.

Мрак уже спустился на западный берег. Только неясная светлая полоска еще виднеется там, где потонуло солнце. Тогда голос Клеворака раздается над тремя племенами. Он поет торжественный гимн…

Через некоторое время вождь замолкает.

Животные — цари ложатся и скоро слышится их ровное дыхание.

Только одной Кадильде долго не спится. Ее сердце трепещет при мысли, что нежные ноги людей ступают по этой земле, такое сильное волнение охватывает ее, что она стискивает руками горло, чтобы не кричать. Воспоминания о прошедшем осаждают ее ум. Мысль о завтрашнем сражении наполняет ее душу ужасом. Она жалеет, что не увидит братьев того бледного человека, который коснулся ее бедер. Она радуется тому, что не увидит, как их хрупкие тела погибнут под яростными ударами центавров. Затем ее мысли путаются и она засыпает.

Лес пробуждается. В гнездах пищат птицы. Четвероногие встряхиваются и шумят в чаще. Новорожденные лучи солнца освещают листву, на которой сверкают капли росы. Центавры топчутся на траве, охваченные утренней свежестью.

Фавн Пиулекс ходит впереди них. Он поведет их к терновым, кустам, где вчера был ранен Футх. Оттуда легко напасть на след «убийц». Фавн идет медленно. Центавры в нетерпении. Ничто не указывает на присутствие нечистых. Чтобы расслабиться, все шумно смеются над Пиулексом. Нет сомнения, что ему и Футху все это приснилось; блестящий силуэт берега они приняли за «убийц».

Вероятно, береза пронзила руку Футха одной из своих веток?

Но вдруг все умолкают. Пиулекс указывает пальцем на колючий кустарник. Вся земля кругом покрыта точно такими же стрелами, как та, которую вытащили из руки Футха. Центавры подбирают их, поворачивают между пальцами, но затем, отбросив их далеко от себя, они внимательно обшаривают окрестности.

Земля здесь только потоптана, трава помята, валяющиеся ветки указывают на то, что целая орда недавно проходила по этому месту. Вот еще одна примета, выдающая их присутствие: птички спрятались в листве и перестали петь. Четвероногие исчезли: тот, кто мог убежал. Хайдар наклоняется и вытаскивает из кустов пронзенное стрелой тело Люлля. Всю ночь кролик бился в агонии. Целое море крови обагрило землю около него. При виде страданий меньшего брата ярость наполняет сердца. Берегись, жестокая раса!

Согнувшись над землей, центавры молча рассматривают след. Пиулекс им больше не нужен. Тлетворный запах нечистых наполняет их ноздри. Увидав фавнов, «убийцы» скрылись: может быть, они предчувствовали ожидающее их наказание. Одна только мысль волнует умы: а что, если искатели приключений пустились уже в открытое море?

Идущий во главе Харк приказывает остановиться и молчать. Все останавливаются, прислушиваясь. Издали слышно чье-то приближение. Орда пробирается сквозь чащу. Треп испускает торжественный возглас. Он нашел дорогу, по которой проходили беглецы. Не осталось никакого сомнения. Все шумно следуют за ним, не стараясь захватить врасплох неприятеля.

Чаща делается реже и понижается. Дубов, покрывающих землю, гораздо меньше. Скоро центавры достигнут пустыни, которая предшествует морскому берегу Они минуют еще одну чащу из малорослых ив.

Харк первый появляется из — за кустов и испускает крик… Позади него его братья тоже останавливаются в глубоком изумлении. Перед ними на далеком расстоянии, на лужайке, усеянной пробковыми деревьями, неподвижно расположилась огромная толпа. Вид ее поражает центавров ужасом Их тело сходное с телом центавров, держится на такиж же, как и у них, четырех ногах. Одна из двух голов напоминает голову лани, другая же походит на голову животных — царей. Тонкие руки потрясают в воздухе остроконечными палками и легкими палицами.

Между этими четвероногими двигаются бледные силуэты «убийц». Одни из них сжимают в своих руках непонятные предметы, сделанные из дерева, другие же держат какие-то ветки из неизвестного блестящего вещества. Некоторые встали на колени; вытянув одну руку вперед, они сгибают ветку, другую же руку они тянут назад. Хайдар первый рассеял удивление своего народа, сказав:

— Вспомните, что сказал Оиоторо: «убийцы» сделали Кахара своим рабом.

Хайдар прав. Центавры узнают удлиненную голову и гриву лошади. Возгласы гнева вылетают из грудей. Их гордость уязвлена унижением Кахара, формы которого похожи на нижнюю часть их туловища. «Убийцы» — палачи всего живущего. Центавры носят в себе души всех животных вместе.

С громким криком Харк бросается вперед, размахивая своей дубиной. Ревущий ураган несется позади него. Пространство исчезает под их ногами.

В противоположность им убийцы остаются все так же неподвижны. Те, которые стоят на коленях, вперили свой взор в нападающих. Другие же, усевшись на лошадей, внимательно следят за движениями одного из них; он вероятно, их вождь, потому что всех превосходит ростом. Над его ртом виднеется целый куст белой шерсти, который разделяет его лицо на две половины. Он сидит на черной лошади, которая опутана какими-то блестящими путами.

На него-то и обрушится палица Харка: он заранее радуется, чувствуя уже, как топчет его своими ногами.

Центравры приближаются еще несколько шагов, и безжалостные будут наказаны. Белый вождь помахивает своей палкой и испускает крик: не просит ли он уже пощады?

Рука стоящих на коленях выпрямляется с таким усилием, что кровь приливает к их лицам, но затем обе руки вдруг опускаются: в воздухе слышится свист и шум атласных крыльев. Центавры подымают головы. С ужасным хрипением Харк вытягивается во весь рост охватывая обеими руками свое пронзенное стрелой горло, одну минуту шатается и падает, ревет, роет землю всеми шестью членами и изрыгает черную кровь…

Дюжина его братьев тоже валится на землю, испуская болезненные крики. Некоторые из них вытаскивают оружие и, с яростью кусая свои раны, поднимаются снова; спотыкаясь о тела, животные — цари колеблются и топчутся на месте.

Проклятые с поспешностью снова натягивают свои луки и выбрасывают целую стаю мрачных птиц. Опять четыре или пять центавров падают на землю, корчась в страшных конвульсиях. Остальные не станут ждать третьей атаки. Великан Кольпитру с ободранным плечом несется вперед. Перескакивая через трупы, все остальные с поднятыми палицами присоединяются к нему. Охваченные страхом лучники бегут; лошади пугаются, храпят и тоже бегут, невзирая на все усилия ездоков. С ужасающим треском вся орда с шестью членами обрушивается на смешавшуюся толпу «убийц». Лошади и люди — все отступает перед их натиском. То падая, то подымаясь, палицы разбивают их черепа и обращают их члены в порошок. Копыта давят хрупкие тела. Испуганные лошади кое — как отбиваются, увеличивая беспорядок. Но голые и хрупкие люди бросаются на землю и бесстрашно устремляются на атакующих.

Острые дротики и бронзовые мечи погружаются в груди центавров и останавливают удары их сильных рук. Кровь струится. Не чувствуя боли, центавры поражают, мнут и убивают, пока глубокая рана не заставляет их опуститься на скользкую землю. Прежде чем умереть каждый из них поразил бесчисленное количество жертв. Напрасно вождь с белыми усами подстрекает мужество своих братьев, уговаривая их возвратиться на поле сражения. Тогда он сам бросается вперед и пронзает своим мечом Каплама, который уже занес над ним свою палицу.

«Убийцы» ослабевают, отступают, прячась за кустарником и за пробковыми деревьями. С победоносными криками центавры преследуют их… Даже белый вождь колеблется и озирается назад. Коричневая Сарка бросается на него, размахивая своей дубиной. Она отомстит за Каплама, того Каплама, который сделал ее матерью… Но вот центавриха с глухим стоном падает на колени. Вооружась маленькими острыми мечами, десять человек, из самых ловких, бросаются на повелителей сзади, рассекают им поджилки и распарывают животы.

Многие центавры, шатаясь и глухо рыча, путаются ногами в своих внутренностях. Другие, обернувшись, бросаются на нападающих. Большая часть из них уже перебита. Остальные бегут. Наконец-то они торжествуют…

Но нет! Новая опасность словно валится с неба. Лучники, взобравшись на стволы пробковых деревьев, уселись на ветках и осыпают их своими стрелами. Палк, Хагдан, Колаак падают на землю, сжимая ее в своих скорченных руках. В безумном гневе их братья бросаются на шероховатые растения, охватывают их своими руками, сдирая кожу зубами, и валят их, напрягая все свои мускулы. Они падают под градом летящих на них стрел, с выколотыми глазами, окровавленными плечами, но вот под влиянием гнева они снова вытягиваются во весь свой огромный рост, чтобы нападать с новой силой. Под натиском Кольпитру один дуб обрушивается вместе с лучниками, которые спрятались на нем. В одно мгновение ока их валяющиеся тела представляют из себя бесформенную массу.

Тем временем белый вождь вернул своих людей. Бледные тела появляются отовсюду и с новым жаром они бросаются на врага.

Все палицы давным — давно уже перебиты или, влажные от крови, выскользнули из рук. Безоружные центавры душат врага своими могучими руками, лягают их и давят своими окровавленными ногами. На волосах, на плечах, на ногах у каждого из них висит по крайней мере, по восьми человек, которые ищут куда бы нанести им смертельный удар. Каждую минуту какое-нибудь огромное тело, сопровождаемое победоносным криком, падает.

Уже четыре раза, благодаря невероятным усилиям, Кольпитру освобождался от нападающих, придавив дюжину врагов огромной тяжестью своего тела… Но в пятый раз они атакуют его еще большей толпой. Не выжидая их нападения, великан обрушивается на них, разражаясь неистовым хохотом. Не обращая внимания на свои раны, Хайдар, Треп, Сакарбатуль разбивают груди, расплющивают черепа и прокалывают животы Всюду, где они проходят, нечистые падают. Но проходит минута, другая, и число их снова начинает увеличиваться. Что же делают их братья?

Уже три раза Хайдар и Кольпитру испускают тревожный крик: никто не является на их призыв. Вооружившись мечами, выпавшими из рук людей, они наносят вокруг себя удары. Скоро около них образуется пустое пространство. Треп и Сакарбатуль разят так же, как они. Еще раз проклятые отступают и в беспорядке разбегаются.

Остановившись немного передохнуть, центавры озираются… Крик ужаса вылетает из их горла. Среди окровавленного и покрытого трупами леса, откуда несется запах смерти, они остались одни. Остальные или бьются в предсмертных конвульсиях или представляют из себя безжизненные трупы. Вот почему они напрасно призывали своих братьев…

Крик, вырывающийся из их грудей, так ужасен, что останавливает на минуту крики людей, стоны умирающих кругом доносятся так тихо, что слышно, как кровь струится из раненых плеч. Предчувствуя смерть, они остаются неподвижны.

Белый вождь выступает один. Он останавливается в нескольких шагах от них и произносит непонятные слова. Но Хайдар смотрит на него пристально и дрожит В его памяти еще горят два голубые глаза, похожие на те, которые смотрят сейчас.

Тогда он вспоминает удар молнии, падение дерева и чудо с огнем…

Но нечего предаваться напрасным мечтам. Час смерти настал. Четыре центавра, сжимая оружие в руках, готовятся броситься. Белый вождь бросается в сторону. Целая туча стрел останавливает их натиск.

Три стрелы впились Хайдару в плечо, а одна торчит в ноге. Пораженные в грудь и лицо Треп и Кольпитру пали. Сакарбатуль вздрагивает и приподнимается. Кольпитру снова на ногах и его команда слышится в последний раз. Он приказывает тем, кто еще остался в живых, собрать последние силы и сообщить Клевораку об их полном поражении. Сам же он хотя бы на несколько секунд постарается остановить преследование. Хайдар и Сакарбатуль колеблются, предпочитая смерть.

Но Кольпитру повторяет свое приказание. Воля вождя священна. С прощальными криками, оставшиеся в живых бросаются в чащу и бегут во весь опор, оставляя за собой окровавленный след.

Высоко держа голову, Кольпитру стоит перед врагом как вкопанный на своих четырех ногах. Кровь струится по его телу. Новые тучи стрел летят в него. Он же продолжает стоять все так же неподвижно, несмотря на то, что весь истыкан стрелами.

Вид Кольпитру так ужасен, что никто не решается к нему приблизиться. Только один белый вождь снова делает шаг вперед. Центавр не двигается. Вдруг проклятый испускает удивлейный крик, роняет свой меч и кладет свою руку на красный от крови торс. От прикосновения его хрупких пальцев великан падает. Несчастный умер.

Весь этот день Клеворак проводит под ивами, растянувшись около реки. Генем, Миорак и Бабидам сидят около него. Кадильда приносит старикам ветки покрытые оливками, и корни рэки. Она старательно обмывает рану Клеворака на его левой передней ноге.

В этом деле никто не может сравниться с ней Принеся глубокую раковину наполненную водой она опускает в нее пригоршню мха и затем накладывает его на рану. От свежей воды боль исчезает тогда очень осторожно она обвязывает лианой бабку ноги, так что вождь может свободно ходить и благодетельный мох не соскользает с ноги.

Все смотрят на нее с восхищением их толстые пальцы не способны к такой деликатной работе — Усевшись вокруг старика, они ведут медленный разговор. Сожалея что не могут сражаться рядом с молодыми, Генем громко заявляет;

— Древний закон, предписывающий смерть всем тем, кто не способен следовать за своими братьями на войну или на пастбище, был мудр.

Клеворак качает головой. Его взор останавливается на девушке, которая сидит молча.

Миорак спрашивает:

— Скажи, Кадильда, как это могло случиться, что твои ноги не несли тебя вслед за сражающимися?

Центавриха пожимает плечами.

— Я боюсь запаха и вида крови, — говорит она.

Тогда Клеворак серьезно отвечает:

— Проливать кровь для удовольствия строго запрещено. Но когда закон предписывает это, тогда ее вид и запах радуют и укрепляют сердца. Тот, кто чувствует иначе, не обладает душой народа с шестью членами.

Кадильда скромно наклоняет голову и молчит. Слова Клеворака справедливы. Нет центавриха не обладает душой народа, поэтому она не разделяет ни его удовольствий, ни его печалей. Ее наполняют неясные чувства, которые она не умела бы описать и которые ее братья понять не в силах. Если она и сумела бы кое — что объяснить, то стыд удержал бы ее от этого.

Проходят часы. Уже много раз старики подумали вслух:

«Теперь нечестивые искупили свою вину».

В нетерпении их ноги роют землю. Умы утомлены от одной и той же мысли и от одной и той же заботы. К вечеру поверхность воды покрывается рябью и на хвостах питонов сверкает перламутр заходящего солнца. Их плоские лица показываются из — за желтоватых плеч.

— Не возвратились ли уже победители? — спрашивают они.

Но центавры трясут головами. Тогда народ с перепончатыми руками прячется в водорослях и на покрытом травою берегу, поджидая с нетерпением их возвращения.

Но вот со стороны леса зашуршали опавшие листья.

— Не идут ли победители?

Нет, на опушке появляются силуэты фавнов. Они тоже пришли узнать, отомщена ли рана Футха. Пирип идет впереди, а около него двигается тот самый Пиулекс, который ушел сегодня утром с центаврами. Старый вождь шутя спрашивает его.

— Не послан ли ты братьями с шестью членами, чтобы сообщить радостную весть о победе?

Пиулекс кашляет, плюет на землю, делая вид, что очень старательно очищает орех от коры. Центавры смеются во все горло. Трусость фавнов известна. Они боятся всего, даже «убийц». От запаха крови они падают в обморок. В ответ на насмешки старика, Пирип и его братья с обиженным видом хмурят брови и, поглядывая на игры тритонов, скребут свои ляжки. Но долго сердиться не в их характере, поэтому они сейчас же принимаются играть вместе с тритонами.

Нет, они ничего не знают о войне: не правда ли, что старшие братья не нуждаются в их помощи?

В ответ Клеворак утвердительно качает головой. Молчание водворяется снова. Солнце уже зашло во всем своем великолепии. Все небо розовое. Радость и жизнь наполняют воздух. Перед сном птицы поют, как сумасшедшие. Откуда-то слышится кваканье лягушек. Кролики скачут, преследуемые маленькими фавнами. Тени сгущаются. Звезды зажигаются на небе. Маленькие фавны и тритоны сначала зевают, а потом засыпают.

Неужели центавры преследуют нечистых даже в воде? Может быть, они не вернутся до восхода солнца? Шеи вытягиваются; все напрягают свой слух. Неровный шум слышится из леса; он все приближается. Кто-то приближается, но только не вся орда; вероятно, гонцы предшествуют остальным.

Размеренный голос центавров звучит по земле. Фавны радостно шепчут тритоны толкаются по берегу. Старые центавры встают и делают несколько шагов вперед. Кадильда стоит около своих братьев. Крики приветствуют две темные тени, которые появляются из леса. Поспешность, с которой они летели, лишает их силы говорить.

Козлоногие бросаются им навстречу, но сейчас же отодвигаются с содроганием. Хайдар и Сакарбатуль останавливаются перед Клевораком, который смотрит и ничего не понимает. Вид их ужасен: у Сакарбатуля выколот глаз, три раны зияют на груди, сломанный меч прошел через плечо. Хайдар весь красный, обломки стрел торчат из его ран.

Вождь спрашивает:

— Где мой народ?

Скарабатуль молчит. Тогда Клеворак повторяет свой вопрос. Указывая пальцем сначала на себя потом на своего брата, Хайдар слабым голосом говорит:

— Вот все, что осталось от народа с шестью членами.

Ужасная весть приковала языки к гортани. Но вдруг припадок гнева овладевает вождем.

— Ты лжешь! — кричит он и протягивает руки, чтобы задушить обманщика.

Со стоном Сакарбатуль падает на землю; слышно, как по камню течет его кровь.

Хайдар шатается, он повторяет:

— Вождь, вот все, что осталось от народа с шестью членами.

Затем, собрав последние силы, он рассказывает прерывающимся голосом о той ужасной битве, где была сломлена сила животных — царей. Когда же он кончает свой рассказ, наступает продолжительное молчание.

Центавр никогда не лжет. То, что рассказал Хайдар, истина.

Разбитым голосом Сакарбатуль подтверждает:

— Все произошло именно так, как мы говорим.

Но никто не может постигнуть сразу ужасную новость. Клеворак, Миорам, Генем и старая Вабидам продолжают расспрашивать…

— Это неправда, что все погибли: наверное, Яхор, Харк или Треп живы? А что случилось с великаном Кольпитру? Не может быть, чтобы его поразили хрупкие руки «убийц»? С помощью какой хитрости неверные восторжествовал и?

Уже в двадцатый раз центавры рассказывают им о чудесных стрелах, остром оружии, сделанном из неизвестного камня, и о послушных лошадях.

— Кто показал «убийцам» все эти хитрости? — спрашивает Клеворак.

Хайдар описывает того белого вождя, который повелевает проклятым народом, описывает его сверкающие голубые глаза, и, наконец, добавляет:

— Отец, помнишь ли ты в стране красных утесов то маленькое неукротимое существо, которое поразило своей рукой Харка в тот вечер, когда мы истребили «убийц»? Окруженный пламенем, он вздумал тогда угрожать нам. Сказать по правде, я думаю, что это он направил на нас месть своих братьев.

Старые центавры не помнят ничего. Они качают головами. Горестная весть произвела такое подавляющее впечатление, что все спешат разойтись по своим жилищам. Прежде чем взглянуть в лицо неизвестному будущему, они должны подкрепиться сном.

Одни центавры остаются на берегу освещенном теперь выходящей из — за леса луной. Взоры Клеворака останавливаются на тех, кто его окружает, и он их считает по пальцам:

— Генем, Миорак, Бабидам, Хайдар, Сакарбатуль, Кадильда и он: только семь, только семь осталось от всей бесчисленной толпы.

Луна мрачно освещает худые силуэты, седые волосы и тощие члены стариков, окровавленные и страшные тела раненых. Четыре старика, двое умирающих и робкая девушка: вот что осталось от породы с шестью членами. Кто из них переживет завтра? Решительные мысли теснятся в голове вождя и он говорит:

— Пришел конец народу — царю. Завтра в последний раз наше племя увидит восход солнца.

Ему не возражают, потому что никто не хочет уклониться от ожидающей его судьбы. Жизнь не влечет их больше.

Тогда голос Клеворака в последний раз воспевает судьбу центавров. Он поет о том, как выгнанные холодом, они покинули красные утесы. Ценой ужасных страданий им удалось достигнуть новой земли. Под новыми небесами они распространили среди всех мир и справедливость. Но затем все они пали в большом сражении. Смерть наложила на них свои лапы. Верно только одно: они не погибнут от подлых ударов «убийц». Хрупкие члены «убийц» не в силах нанести им серьезного вреда. Сама природа поражает центавров. Вот уже много лет, как плодовитость повелителей уменьшалась. Холод и дождь преследуют их годами и принуждают их искать приюта на счастливом острове. Достигнув самой западной конечности земли, они уже не могут следовать за солнцем. Божественный огонь исчез из их душ; они покидают те небеса, под которыми так долго жили; светило убегает от них и они уже больше не в силах следовать за ним по движущимся волнам.

Центавры скоро умрут. Погибая, они должны с радостным сердцем воспевать соединявшую их вместе жизнь и грядущую смерть, которая не в силах разъединить их. Они бесстрашно закроют глаза. Судьба их решена. Центавры в один голос повторяют слова их вождя.

Только голос Кадильды не присоединяется к поющим. Сердце ее не сочувствует им, оно снова не хочет согласиться со всеми. Конечно рассказ Хайдара раздирал ей душу и она желала бы умереть вместе со своими братьями. Тепер же душа ее возмущается от мысли погибнуть завтра. Она молода, прекрасна, жаждет жить, да, наконец, она еще и не любила. Разве никакие сделки не возможны с победителями? Может быть они позволят ей спокойно и безобидно состариться около них?

Но такие мысли недоступны для стариков. Сама Кадильда стыдится их и никогда не осмелится выразить вслух. Итак завтра она умрет. Но перед смертью, может быть, ее ожидает какая-нибудь высшая радость. Не увидит ли она еще раз Нарама? Теперь он сделался взрослым самцом с грозным голосом твердой рукой большим умом и с царственной душой. Судя по тому что Хайдар сразу узнал его взор у него все тот же. Может быть он еще раз взглянет на нее своими голубыми глазами — тогда она умрет спокойно.

Заря занялась центавры просыпаются. На безоблачном небе меркнут звезды. Розоватый морской туман загорается на востоке. Отец — солнце появляется во всей своей красоте. Приветствуя его, центавры простирают к нему свои руки. В каком порядке они умрут? Повинуясь инстинкту голос Клеворака приказывает следующее.

— Сегодня утром они по обыкновению отправятся собирать плоды и коренья, в последний раз насладятся лесной свежестью и росой. Затем, выбрав по тяжелой дубинке они вернутся к западному берегу лежащему у самого устья реки. Здесь они лягут на песок с сиренами восхищенными красотой светила, глубиной неба и блеском моря. Радуясь жизни, они будут поджидать людей.

Из — за старости одних и ран других, центавры медленным шагом направляются к соснам и, наконец, достигают оливкового леса и находящегося поблизости поля с рэки.

Аромат чудесного острова наполняет их ноздри. Золотистый блеск оливок и темная зелень развлекает их взоры. Тот кто живет спокойно радуется жизни. Сегодня или завтра начнутся убийства и ужас будет царствовать всюду, потому что отныне будут властвовать «убийцы». Но центавры не желают проникать в тайны судьбы и наслаждаются прелестью оставшихся им дней. Одна Кадильда находит плоды безвкусными и ее голос не слышен среди спокойных речей стариков.

Насытившись, животные — цари покидают оливковый лес и отправляются к источнику, который струится между двумя камнями. Вода в нем великолепна. По очереди они становятся на колени и пьют большими глотками. Вдруг чья-то песня коснулась их ушей. Они узнают голоса своих рогатых братьев и желают еще раз приветствовать их.

На лужайке, под тенью дубов, фавны, фавнихи и их детеныши занимаются делом. Одни тащат целые охапки веток, отягченных оливками, спелые апельсины и виноград, складывают все это на ложе из мха и снова поспешно удаляются за новыми припасами. Другие же прилежно дуют в продолбленный тростник. Некоторые очень внимательно повторяют хором то, чему научили их наиболее образованные самки. С осветившимся радостью лицом Пирип сам идет навстречу посетителям.

Тогда Клеворак говорит ему:

— Фавны проворны и многочисленны. Вооружившись палицами, почему не попытаются они прогнать завоевателей? Если же они чувствуют отвращение к борьбе, то почему, стараясь отдалить свой конец, фавны не обращаются в бегство?

Очень весело Пирип встряхивает головой.

— Его народ боится крови. Фавны не будут бороться с «убийцами», они не желают также бежать, потому что не смогут пережить своих братьев. Ежегодно осенью они устраивают торжественный праздник в честь роскошных плодов. Следуя заведенному обычаю, они будут сегодня есть, петь и танцевать. Может быть, «убийцы» уничтожат их тогда, когда праздник будет кончен.

При этом глаза Пирипа зажигаются радостью и он советует носильщикам плодов торопиться. Гримаса морщит беззубый рот Генема. Он презирает трусливую душу козлоногих, которые позволят уничтожить себя, не сопротивляясь. Но желание Пирипа священно. Его уста выражают волю его народа. Они в последний раз пожимают друг другу руки; отовсюду несется к ним последнее «прости». Пирип подходит к идущей позади всех Кадильде и, тихо улыбаясь, говорит.

— Кадильда, вспомни о том, что и я однажды угадал то, что ожидает нас завтра!

Кадильда удаляется, завидуя веселости фавнов.

Выбрав несколько молодых деревьев в ясеневом лесу, центавры вырвали их. Медленно продвигаясь вперед, они обрывают ненужные листья и ветки. Очистив деревья, они потрясают ими в воздухе. Перед смертью руки их нанесут не один удар. Вернувшись к устью реки, они погружаются в воду, чтобы освежить свои утомленные ноги.

Тритоны вылезают из водорослей и расспрашивают их. Какое утешение принесла ночь старым вождям? Когда же Кадильда сообщает им о принятом решении, они ломают свои перепончатые руки и громко стонут. Какое горе, что устройство их рук не позволяет им защищать своих братьев и разделить с ними печальную судьбу! Клеворак утешает их. Час смерти настал только для центавров, но обитатели вод еще увидят счастливые дни.

Гургунд трясет головой. Три расы связаны священными узами. Тритоны так же, как и фавны, не переживут своих повелителей. Да и «убийцы» завоевывают постепенно всю землю. Сыны моря не избегнут их хитрости. Когда под влиянием утомления тритоны заснут у водорослей, убийцы нападут внезапно на них и перебьют всех. Почему им отказано в счастье умереть вместе со своими братьями?

Вдруг молния сверкнула на поверхности реки. Игравший у устья реки, Фланкнор высовывает из воды свое мокрое лицо, испуская горестные крики. Всякий считает долгом явиться на его зов.

— Харрох, Харрох!

В одну минуту вся река сверкает от блестящих чешуйчатых тел. Тритоны, сирены и тритонята, все бросаются в воду. Центавры идут вдоль берега, замедляя шаг, взбираются на маленький скалистый мыс, который отделяет устье реки от открытого моря. Невероятное зрелище представляется их глазам.

Перед ними на бурлящих волнах возвышается какое-то чудовище, оно постепенно приближается, взмахивая своими бесчисленными плавниками. Центавры вспоминают об исчезнувших диких зверях.

Но со дна реки слышится чей-то голос, это голос торжествующего Оиоторо, который советует своим братьям не сомневаться в его словах. Узнали ли они сооружения, сделанные человеческими руками?

На спине чудовищ двигаются «убийцы». Они о чем-то советуются. Указывая пальцами на центавров, они, кажется, колеблются. Даже здесь слышны их пронзительные голоса. Но вот один из них наклоняется над водой. Маленький тритоненок потихоньку приближается к судну. Он не удержался, желая поближе рассмотреть это чудо…

Но в тот самый момент, когда неосторожный хватается за один из его плавников, пронзенный дротиком, он с криком падает в воду, окрасившуюся вокруг него в красноватый цвет.

Гневный крик покрывает голоса людей. Над волнами мигом появляются грозные головы тритонов. Бешено крича, сыны моря бросаются на судно, хватаются за него и трясут изо всех сил.

Пораженные мореплаватели впопыхах хватаются за все, что попадается под руки: за весла, за дротики, за топоры и бронзовые мечи и бьют ими по зеленоватым лицам и клейким грудям. Тритоны выпускают добычу, но потом, ревя от боли, с новой энергией бросаются в атаку. От их крови море окрашивается в красный цвет. Многие бьются в предсмертных конвульсиях. В тот самый момент, когда люди наклоняются над ними, готовясь нанести удар, перепончатые руки хватают их и тащат в воду, где душат в своих могучих объятиях.

В это время судно незаметно отдалилось от берега. Но прибой прибил его к земле снова.

Центавры криками ободряют своих братьев. Вдруг Сакарбатуль наклоняется, отрывает от земли огромную скалу и со страшным усилием, от которого трещат все кости, бросает ее в людей. И попадает прямо в судной Камень падает на дно.

Судно издает жалобный стон и опускается глубже в воду, но потом оно снова появляется на поверхности. Вода струится сквозь образовавшиеся щели. С радостным клокотанием тритоны возвращаются и, все разом, хватаются за разбитую камнем корму… Вода проникает в судно широкими струями. Испуганные мореплаватели толкутся на мачте и, наконец, все бросаются на нос. Точно раненое животное судно внезапно дыбится и с глухим треском погружается в воду. С отчаянными криками «убийцы» ломают руки. Но потом, побросав свое оружие, они погружаются в воду и стараются добраться до берега. Едва успевают они сделать несколько взмахов, как сыны моря бросаются на них и снова давят всех своими перепончатыми пальцами. Одно за другим белые тела исчезают в воде.

Центавры радостно приветствуют своих братьев, которые протягивают к ним свои победоносные руки. Но вот Бабидам указывает вдаль, откуда появляется еще одно новое чудовище, за ним следует второе и третье. Бесчисленные плавники равномерно хлопают по воде. Привлеченные шумом битвы, они спешат. Уже ясно можно разглядеть встревоженные лица проклятых. Они внимательно рассматривают морскую поверхность. Вдруг они увидели вырванные кусочки дерева, плывущие по воде. Они догадываются о происшедшей катастрофе и готовятся к бою.

Если бы Гургунд и его народ захотел спастись, то это удалось бы ему. Но не такова была их судьба. Они кувыркаются в воде и с ненавистью бросаются вперед.

«Убийцы» следят за ними. Целые тучи стрел встречают пловцов и покрывают море трупами. Все те, которые остались в живых, подплывают к суднам и цепляются за них. Но мореплаватели настороже. С одного их поражают ударами топора, с других же на них снова сыплются стрелы.

С жалобными воплями тритоны отплывают, вытаскивают куски дерева из своих ран и атакуют снова, хватаясь за борта руками и зубами с такой силой, что они трещат. Тем временем другие погружаются в воду и стараются повредить их дно. Море пенится под усилиями их могучих членов. Второе судно тонет в волнах, увлекая за собой всех тех, кто сидит на нем. Ни один из них не избежал кары сынов моря.

Но борьба слишком неравна. На помощь остальным неверным явились еще четыре чудовища. Топоры, мечи, дротики рубят и пронизывают обнаженные члены и беззащитные тела. Море усеяно трупами… Воинственные крики смолкают Всюду слышится только хрипение.

Наклонившись над покрасневшей водой, люди подстерегают тех, кто еще цел Центавры еще видят издали лица своих братьев. Побежденные посылают им свое последнее «прости». Затем, затянув песнь смерти, они все разом бросаются в новую атаку. Но вот звуки их песни понемногу слабеют. Теперь слышатся только голоса людей, они покрывают бесконечный шум волн..

Так погибли тритоны, сыны моря.

Центавры покидают скалистый берег Их последний час скоро настанет. Охваченные сомнением, они направляются к песчаному западному берегу. Тысячи вопросов теснятся в их умах. Неужели они беспомощно падут от стрел? Неужели им будет отказано в счастье умереть сражаясь?

А как погибли фавны?

По обыкновению, занятые делом козлоногие целое утро бегали по лесным тропинкам. Перед дубами на траве, они сложили весь собранный виноград, желтеющие апельсины, темноватые оливки и все остальные плоды, которыми осень отягчает в изобилии ветки деревьев. В ожидании назначенного часа, они увенчали свои рогатые головы виноградными ветками, обвили свои члены листвой.

В тот самый момент, когда солнце достигло половины, своего пути, когда лучи его зажгли весь лес, Пирип подал знак, ударив в ладоши. Праздник начался. В то время как маленькие фавны скачут по лугам, самцы и самки разделяются на четыре группы. Каждая из эти групп будет есть плоды, дуть в просверленный тростник. Каждый будет петь посвященные этому празднику песни и неистово плясать под дубами, заставляя падать с них засохшие листья.

По обыкновению увеселения длятся до захода солнца. Сегодня они будут продолжаться до смерти. И вот уже каждый фавн много раз воспел красоту осени и мелодичную игру на дудочках из тростника. Они бросаются через мох в чащу и опьяняют себя сладким виноградным соком. В этот час фавны предаются безумной радости. Всякая легкомысленная душа участвует в празднике.

Но вот в воздухе слышен свист и шум крыльев… Что это за птицы? Отчего Тюрлю не танцует больше? Почему Спринк роняет свою флейту, в чем причина, что Стрикс, Футх перестают сосать сок из желтых фруктов и хватаются за свои бока? Отчего целый поток крови течет из горла Пиулекса? И почему маленький Пильк вместо того, чтобы кататься в сухих листьях, лежит, уткнув свой носик в мох. Почему? Потому что свистящие птицы, падая, приносят смерть на своих крыльях!

Пускай она приходит. Фавны не боятся ее и не побегут. Опьяненные радостью и сладким соком спелых фруктов, раненые не чувствуют боли. Они до изнеможения продолжают танцевать и петь, оставляя на траве красные следы. Когда же они падают, их лица все так же спокойны и страдание не искажает их черты. Одну минуту их члены трепещут, затем дыхание жизни тихо и незаметно вылетает из них. Их стеклянные глаза и широкие рты смеются, радуясь тому, что они жили когда-то. Один за другим фавны беззаботно падают под дождем стрел. Сегодня их праздник кончается раньше захода солнца.

Следуя обычаю, Пирип испускает призывный клич. Все те, кто остался в живых, берут друг друга за руки и, образовав круг, поют во все горло. Но вот понемногу круг все уменьшается. Их было двадцать, теперь уже пятнадцать; двенадцать, десять. Остальные уже вечно спят на покрасневшей траве; оставшиеся перепрыгивают через их тела. Но вот их стало девять, семь, шесть. Наконец четыре. Они останавливаются. Стрела пронзила ногу Пирипа, три остальные едва дышат. Но вот чаща раздвигается перед ними.

Нет сомнения, это «убийцы»!

Проклятые аполовину скрыты шкурами, похищенными у животных. Они приближаются осторожно; их лица выражают ненависть, в своих руках они сжимают оружие. Впереди всех самый высокий. Он держит в руках меч. Его плечи покрыты шкурой, большие рыжие усы украшают его лицо. Его блестящие глаза устремлены на Пирипа. Тогда Пирип вспоминает слов, а Хайдара, мысленно углубляясь в прошлое. Он вспоминает белое тело женщины, жалобный плач задушенного ребенка. Он видит бросающегося на Садионкса «убийцу», глаза его походили на те, которые сейчас устремлены на него. Ему кажется, что он снова видит его выскакивающим из огня перед обезумевшею ордой центавров.

Когда-то проклятые пали под ударами животных — ца — рей. Сегодня очередь фавнов пасть от их руки. Несколько виноградных веток валяется во мху. Фавны подбирают их, протянув руки, и со смеющимися лицами идут навстречу тем, кто будет теперь повелевать лесом.

Но удивленные «убийцы» волнуются и натягивают свои луки. С угрожающим видом они делают фавнам знак, приказывая остановиться. Не обращая внимания на предупреждение, козлоногие беззаботно делают шаг вперед. Под дождем стрел и дротиков все четверо падают. Тогда белый вождь наклоняется над ними. Один из его братьев приводит ему лошадь. Он садится на ее спину, размахивая дротиком. В это время Пирип, которого считали умершим, задрожал. Дротик вождя со свистом несется по воздуху. Тело мертвого Пирипа пригвождено к земле. Таков был конец фавнов — сынов земли.

На западном берегу сидят четверо центавров. День склоняется к вечеру. Зеленоватое море зажигается под огненными лучами. В ожидании смерти, центавры ве — дуть дружеские разговоры. Не придет ли она с моря? Но судна больше не появляются с западного берега.

Не придет ли она из леса? Там только что они увидели целое стадо испуганных оленей. Но не все ли им равно? Центавры давно приготовились.

Минуты проходят. Светило завершает свой путь по небу. Вдруг Кадильда испускает жалобный крик. Хайдар спокойным голосом объявляет:

— Вот они.

Опушка леса оживает. Между красноватыми стволами сосен всюду виднеются тени проклятых. Многие сидят на лошадях. Центавры медленно поднимаются навстречу врагу. Клеворак вдыхает воздух и говорит:

— Час настал.

Протянув руки вперед, своим зычным голосом он благославляет солнце, которое дало центаврам жизнь, воду, утолявшую их жажду, и землю, питавшую их. Каждый, в свою очередь, повторяет за ним те же слова. Кадильда должна говорить последней. Но слова не вылетают из ее горла. Она закрывает лицо руками и жмется к вождю. Клеворак кладет свою раненую руку на ее плечо и говорит:

— Покоряйся судьбе.

Хайдар стоит от нее слева, он тихо шепчет ей на ухо:

— Ты еще можешь жить. Лети во весь опор к югу Жизнь так прекрасна.

Кадильда поднимает голову и смотрит украдкой на раненого центавра. Но вот он качает головой. Теперь она чувствует себя сильной. Она погибнет рядом со своими братьями. Клеворак делает распоряжение. Животные — цари не станут трусливо поджидать смерть. Они хватают свои дубинки и все семеро медленно идут вперед.

Увидя приближающихся центавров, люди, колеблясь, останавливаются. Они с удивлением рассматривают их морщинистые лица, седые бороды стариков и удивляются необыкновенной энергии Хайдаоа и Сакарбатуля, которые держатся на ногах, невзирая на свои раны. Сжимая в своих руках толстые дубинки, Хайдар шепчет Кадильде на ухо:

— Ты его видишь?

Центавриха делает утвердительный жест. С первого же взгляда она его узнала, конечно, это он. Но рост его стал выше. Члены окрепли. Рыжеватые усы разделяют его мужественное лицо. Тело его обладает все той же несравненной грацией. Не изменился также блеск его глаз. Той же самой рукой, которой он держит теперь меч, он касался когда-то ее боков. Конечно, это тот самый ребенок Нарам, которого она знала. Он спасся от холода и голода и даже от ярости центавров. Он присоединился к своим братьям и сделался их вождем. Он превосходил их своим могуществом, ростом и красотой. Все почтительно повинуются ему. Его голос ласкает ухо белой девушки. Кадильда страдает. Но вместе с тем она счастлива. Никогда Нарам не узнает о том, как он был ей дорог и как часто мечтала она о нем! Его лазурные глаза не взглянут на нее и рука не коснется ее тела, — вот отчего она страдает. Бесконечная радость наполняет душу Кадильды потому, что она еще раз видит того, о ком постоянно мечтала; чей образ заставлял биться ее сердце с того самого момента, как она увидела его возле Лебяжьей реки. Скоро центавры умрут, обращая свои взоры к солнцу. Она же умрет, мечтая о Нараме, сделавшемся теперь вождем. Опьяненная своими мечтами Кадильда выступает вперед. Нарам здесь, что ей еще нужно? Идущий около нее Хайдар удивляется тому, что до сих пор не слышен свист стрел..

Чего хотят «убийцы»? Но вот, наконец, по приказанию вождя лучники отвязывают свои луки. Они хватают длинные тоненькие лианы и бросаются бежать навстречу центаврам. Наездники нажимают на бока своих лошадей. Высокая фигура Нарама, сидящая на черном коне, возвышается над всеми остальными. Момент настал. Клеворак бросает вокруг себя последний взгляд. Затем, испустив воинственный клич, он ринулся вперед, размахивая дубиной. Собравшись с силами, остальные тоже бросаются за ним.

Тогда люди, не ожидавшие того, что старые и раненые центавры отважатся на такой поступок, растерянно останавливаются. Их лошади шарахаются… Пронзительным голосом Нарам ободряет своих воинов, он укрощает Кахара и, погнав его вперед, первый бросает длинную лиану, которая взвивается со свистом; из рук его братьев летят точно такие же лианы. Они точно змеи обвиваются вокруг тел и рук центавров и охватывают их ноги. «Убийцы» торжествуют. Но одним движением своих мускулов животные — цари перерывают слабые лианы и с поднятыми руками бросаются на нечистых. Под ударами их палок тела катятся на землю, твердые копыта давят их; руки центавров то тяжело поднимаются, то опускаются. Словно сквозь сон Кадильда видит лица с застывшей на них гримасой ужаса и слышит крики предсмертной агонии. Она чувствует, что ее ноги топчут еще трепещущие тела.

Дерзость проклятых наказана. Повелители не попадутся живыми в их гнусные руки. Под их натиском люди беспорядочно падают. Отказываясь от своего задуманного плана, проклятые с остервенением хватаются за мечи и за дротики и поражают центавров. Один за другим те падают. Старый Клеворак первый чувствует, что кинжал вонзен ему в живот. Его ноги запутываются в собственных внутренностях и скользят. Он с тихим стоном падает. Уже дважды подымавшийся Сакарбатуль лежит неподвижно. Бабидам, Генем и Клеворак отбиваются от повисшей на их боках кучки нападающих. Одна Кадильда стоит одиноко около Хайдара, который закрывает ее своим телом. Целый лес рук потрясает около нее саблями, палицами, топорами и дротиками. Уже много раз центавр колет всех, яростно крутя в воздухе своей дубиной. Наконец чей-то меч протыкает его грудь насквозь. Хайдар испускает страдальческий крик и падает на колени.

Целая дюжина «убийц» бросается на него и погружают свои кинжалы в его плечи, шею и окровавленное тело. Вздохнув, он вытягивается на песке. Пораженная ужасом, центавриха делает шаг назад, закрывает глаза, ожидая смертельного удара, но чей-то повелительный голос заставляет ее вздрогнуть. Она открывает глаза удивляясь тому, что жива. Вокруг нее люди опустили оружие и стоят не двигаясь. Из их рядов отделяется белокурый; он подъезжает к ней на своей черной лошади. Нарам… У центаврихи задрожали ноги. Радостный вихрь проносится в ее голове. Все забыто. Для нее ничего не существует больше, кроме Нарама, желающего ее спасти. Она думает об его руке, которая коснулась когда-то ее боков…

Вдруг страшный сон приходит ей на память. Но счастье сводит ее с ума. Она что-то бессвязно бормочет, улыбается вождю и протягивает к нему руки. Напуганная черная лошадь становится на дыбы, падает на грудь центаврихи. Под тяжестью она сгибается, затем снова выпрямляется. От сильного толчка лошадь катится на землю…

Где же всадник?

Какая-то незнакомая тяжесть давит хребет девушки. Неужели это не сон? Перед ней лицо Нарама. В один миг вождь очутился на ее спине. Нервные ляжки человека, сжимают ей бока. Одна рука Нарама обвилась вокруг шеи. На своем затылке девушка чувствует его дыхание… Она изнемогает от страсти, нежности и любви. Опустив ресницы, она вся отдается ему краснея и точно во сне протягивает человеку свои руки.

Неожиданно одной рукой Нарам изо всей силы хватает ее за волосы» а другой, радостно крича» продевает ей в рот бронзовый мундштук. Он покорил еще одно новое животное. Восторженные крики нечистых приветствуют его. Он торжествует.

Не рано ли! Между тем Клеворак освободился от нападающих. Он видит свою дочь, испускает ужасное рычание и бросается в ряды людей, давя их своими копытами.

При виде его Нарам хочет бежать. Но он запутался в своих собственных путах.

Над головой человека старый вождь размахивает своей палицей. Но белая центавриха внезапно подставляет свою шею под его удары. Ударить Нарама! Кто осмелится это сделать? Смертельное оружие опускается на лоб Кадильды. С разбитым черепом центавриха падает на песок. Тот, кого она любит, жив. Из — под бронзового мундштука течет по ее губам кровь; имея еще силы улыбнуться» она шепчет:

— Нарам… Нарам…

Безумными глазами Клеворак смотрит на убитую им девушку.

Но вот Нарам уже на ногах, он поднимает свой меч. Все бегут к нему на помощь. Но центавр одним прыжком бросается на белокурого человека, хватает его своей огромной рукой и, оторвав от земли, вертит им в воздухе, бросая направо и налево, прокладывает дорогу и с быстротою ветра мчится к морю, увлекая за собой бесформенную массу, из которой вылезают кости и кровь обагряет песок. Когда вождь, наконец, чувствует, что волны лижуть его окровавленные копыта, останавливается и поворачивается. Могучим жестом Клеворак отбрасывает от себя труп и бросается в воду, которая бурлит вокруг него.

Ослепительный диск солнца склоняется на горизонте. Что ему за дело до визга проклятых? Его не пугает также бесцельный свист их стрел. Напрягая свои мускулы, Клеворак плывет на запад. Последний центавр отдает свой последний вздох тому, от кого произошел. Навстречу старому вождю, светило спускается на воду и, окруженное блеском, протягивает ему свои светлые руки. Все небо пылает, огненная атмосфера окружает центавра. Неизвестные голоса звучат в его ушах. Прямо перед ним, налево и направо, начиная с горизонта и кончая зенитом, все блестит золотом и пурпуром. Светило заполняет все небо. Море овладевает старым центавром, хватает его, поднимает и увлекает за собой. Конец его путешествия близок. Клеворак простирает руки кверху, испускает крик и исчезает в солнечных лучах.