Глаз сокола

2

Гилас заметил на вершинах гор снег, да и здесь, на берегу, ощущается ледяное дыхание ветра, но сидящему перед ним маленькому приземистому существу холод нипочем. Слепленное из грязного воска, оно доходит мальчику до колена. Вместо волос – гнилая солома; глазки из красных камушков смотрят свирепо.

Перед отплытием Перифас предупреждал о них Гиласа:

– Они ловят Чуму, оттягивают ее от живых. Их называют гноеедами. Смотри не дотрагивайся до них.

Гилас бочком обошел гноееда, и тут в виске опять запульсировала тупая боль. Гилас потер шрам от ожога, полученного на Талакрее. Боль отступила, но уголком глаза Гилас заметил темные точки: они сплошь облепили гноееда и ползали по нему туда-сюда. Теми же черными точками были покрыты дети-призраки. Что это – Чума? Нет, Перифас не говорил, что ее можно вот так разглядеть.

Но с чего вдруг мальчик начал видеть духов? Спросить не у кого. За весь день он не встретил ни души: ни живой, ни мертвой. Справа на берег накатывает серое Море, а слева путь вглубь острова преграждают такие же серые холмы. На склоне темная полоса обломков служит мрачным напоминанием о ярости Моря.

Перифас сказал: надо день-два идти вдоль берега на запад, а потом повернуть вглубь острова, и тогда Гилас доберется до Дома Богини, где правит мать Пирры.

– Хотя кто знает, что там сейчас? Раньше вдоль всего берега тянулись деревни и лодочные сараи. А там, где мы сейчас стоим, и вовсе город был.

– Что такое «город»? – спросил Гилас.

– Это как деревня, только большая. В городах тысячи человек живут.

– Тысячи?!

– Гилас, Кефтиу – огромный остров. Меньше чем за два дня не обогнуть. Ну хорошо, может, твои друзья и живы, только как ты их отыщешь?

Они с Перифасом разговаривали только этим утром, но уже казалось, будто тот уплыл давным-давно. Гиласа мучили и одиночество, и страх, и холод. Жаль, что у него нет одежды потеплее, а то в безрукавке из овчины руки мерзнут, а на коленях штанов дырки.

Тут Гилас что-то заметил впереди: из-за горного уступа поднимался дым. Вытащив нож, Гилас подкрался поближе и выглянул из-за большого камня. Мальчик глазам своим не поверил.

Внизу, на берегу залива теснятся самодельные хижины, а между ними снуют туда-сюда люди. Будто не замечают, какое вокруг опустошение! Некоторые что-то мешают в огромных котлах, над варевом поднимается пар. Остальные склонились над каменными чанами, вырубленными в скале. На мелководье покачиваются лодки, и кое-кто из здешних жителей выгружает из них мокрые корзины. Но еще удивительнее видеть, как женщины стоят возле козел для сушки и развешивают целые охапки сырой шерсти самых невероятных цветов: алого, желтого, синего, фиолетового. Среди окружающей серости яркие пятна будто сияют.

Вдруг в лицо Гиласу ударил порыв ветра, а вместе с ним – вонь от мочи и гниющей рыбы. Даже глаза заслезились. Тут потрясенный Гилас сообразил: да это же красильщики! Вот только кому придет в голову красить шерсть, когда на острове Чума?

Гилас ломал голову: что делать? Спуститься туда и попросить этих людей приютить его или обойти их поселение стороной? Но тут по валуну у него над головой ударил камень. Гилас сразу понял: это уловка, кто-то отвлекает его внимание. Он развернулся и отскочил в сторону, но слишком поздно. И вот на шее плотно затянули петлю, нож выбили из рук, вдобавок на пленника со всех сторон нацелили острые наконечники.

– Клянусь, я не вор! – выпалил Гилас.

Люди, захватившие его в плен, что-то кричали мальчику на кефтийском, размахивая острогами и огромными двойными топорами из потускневшей бронзы.

Всего их десять человек. На приземистых безбородых мужчинах оборванные туники из овечьих шкур. Голые руки и ноги покрыты странными фиолетовыми пятнами. Лица тоже фиолетовые, а еще от них всех одинаково воняет мочой и гнилой рыбой. Гилас в жизни таких людей не встречал.

Один из них выхватил из-за пояса мальчика топор, а потом пленника погнали вниз, к хижинам. Руками Гиласа не трогали, подталкивали копьями: видно, Чумы боялись.

Без умолку крича на своем причудливом птичьем наречии, мужчины остановились возле самого большого жилища, и в дверях показалась старуха. «Должно быть, она в этой деревне староста», – пронеслось в голове у Гиласа. Необъятно толстая, укутана в несколько слоев грязных серых лохмотьев. Пористое лицо все в фиолетовой краске, на голове несколько сальных прядей волос. Единственный серый глаз затянут пеленой. Вот он пугающе завертелся из стороны в сторону, потом остановился на Гиласе и пронзил пленника суровым взглядом.

Один из мужчин указал на татуировку на предплечье Гиласа: черный зигзаг, клеймо раба Воронов. Зимой Гилас сам вытатуировал под ним еще одну линию: хотел переделать зигзаг в лук.

Но старуху не проведешь.

– Откуда здесь взялся шпион Воронов? – хрипло спросила она по-акийски.

– Я не Ворон! – переводя дух, выговорил Гилас. – И не шпион! Я…

– Шпионов Воронов мы топим. Они у нас на корм морским улиткам идут.

– Да я их сам ненавижу! Я просто ищу свою подругу! Ее зовут Пирра, она дочь Верховной жрицы Яссассары.

Женщина фыркнула:

– Станет Пирра дружить с отребьем вроде тебя!

Приказным тоном рявкнув что-то на кефтийском, она мотнула головой, и мужчины потащили Гиласа к Морю.

– Не верите – докажу! – прокричал мальчик. – Пирра выросла в Доме Богини, она мне рассказывала, какой он громадный… Там ритуалы проводят, быки несутся на мужчин, а они через них перепрыгивают…

– Это каждому известно, – презрительно усмехнулась женщина.

Гиласа тащили среди зловонных горок из давленых морских улиток, мимо треугольных рыболовных корзин с приманкой – гнилой рыбой. Неужели Гиласа тоже на приманку пустят?

– Пирра терпеть не могла Дом Богини! – прокричал мальчик, оборачиваясь через плечо. – Называла его каменной тюрьмой! Ее мать хотела заключить торговый договор с Воронами и, чтобы его скрепить, собиралась выдать Пирру замуж, но она нарочно обожгла себе лицо, чтобы сорвать помолвку! У Пирры на щеке шрам в форме полумесяца…

– Это тоже все знают, – прокричала в ответ женщина.

– Вы не можете так со мной поступить! – надрывался Гилас. – Я на вашей земле гость, а законы богов запрещают убивать чужестранцев!

– Боги покинули Кефтиу, – прорычала женщина. – Законы здесь устанавливаю я!

А между тем Гиласа затащили на мелководье, в ледяную воду, и пинками поставили на колени. Холодные волны плескали ему в лицо. Клыки трезубца обхватили его шею, пригибая Гиласа все ближе к воде.

И тут мальчику вспомнился один разговор с Пиррой.

– Она носила тунику, окрашенную кефтийским пурпуром! – выпалил Гилас. – Пирра рассказывала, что пурпур делают из толченых морских улиток, и он стоит дороже золота!

Женщина выкрикнула приказ, и трезубец перестал давить на шею. Переводя дух, пленник торопливо вскочил.

– Об этом тоже многим известно, – сухо бросила она. – Хочешь жить – придумай что-нибудь поубедительнее.

– Она… э-э… Пирра как-то мне сказала, что на всем Кефтиу только два таких одеяния. Но второго никто не видел, потому что оно принадлежит Яссассаре. Его шили в секрете от всех, и она надевает его, только когда проводит тайные ритуалы.

Молчание. Серые волны накатывали на бедра Гиласа, будто Морю не терпелось его поглотить.

– Эту шерсть красила я, – объявила женщина. – При свете Луны. Это строгий секрет. Откуда ты о нем знаешь?

– Говорю же – Пирра рассказывала!

Еще один приказ, – и Гиласа вытащили обратно на берег. С его шеи сняли петлю, остроги убрали. Кто-то бросил ему топор и нож.

Старуха откашлялась и выплюнула на камни сгусток фиолетовой слизи. Затем повернулась и, тяжело переваливаясь, поковыляла к хижине.

– Яссассары больше нет в живых, – бросила она через плечо.

Гилас вздрогнул:

– А Пирра?..

– Заходи, поговорим.