Глубина

День 2

Как же непривычно входить в новый распорядок дня, когда на вахту нужно просыпаться в 3 часа ночи, умываться, идти на вечерний чай, потом идти на развод смены, который начинается в 3:40, потом в 4:00 заступать на вахту. Потом сменяться в 8 утра, идти на завтрак, после которого можно лечь поспать до 10:30, а потом в 11:00 идти обедать. И в 12:30 начнётся рабочий день.

В первую ночь тяжеловато просыпаться в 3 часа ночи. В глазах песок насыпан, целая фура песка. Сижу на втором ярусе и соскользнуть с него не могу. В каюте темно, а точнее сумерки – лампочка над умывальником тускло пробивается через задёрнутую штору. Свет от неё старается пробить плотную ткань, но не может, не хватает сил, а ему так хочется наружу, осветить всех нас шестерых, мирно спящих на своих койках, повернувшись боком-спиной-животом-боком. Первые несколько дней так и будут начинаться – со скрипом, нежеланием, тяжестью в веках и на плечах. И глаза не хочется открывать, и ноги неохота на стальную палубу спускать. Надо. Холод проскочил по всему телу от пяток до ресниц, которые вздрогнули. В сумерках нащупал своё рабочее платье, влез в него – нога упрямо не хотела залезать в левую штанину, которая перекрутилась, заставив меня понервничать – открыл дверь каюты, навстречу кинулся меня обнимать дневной свет отсека. И гудящая приборами тишина.

Я помню, как курсантом первый раз приехал на практику на Северный флот. Нас везли от вокзала в Мурманске на камазах с кунгами. Дорога хорошо запомнилась – водители грузовиков соревновались между собой на этих узких трассах, петляющих между сопок, подбирающихся осторожно к заливу, поворачивающих над обрывами, скрывающимися в сотнях поворотов. Нам было немного страшно, потому что постоянно казалось, что мы перевернёмся, вылетим в залив или кювет, наши тела раскидает по мёрзлой заполярной земле. Но никого и ничего не раскидало, мы благополучно добрались до Гаджиево. За окном давно было темно – зима, полярная ночь, кругом всё в снегу. Мы въехали на территорию базы. Я даже не сразу понял, что это такое – огромные чёрные силуэты, практически сливающиеся с окружающей темнотой. Они были похожи на тени от домов – такие же огромные, притаившиеся. Только на третьей тени я понял, что это подводные лодки, покоящиеся у причалов. Внутри было волнительно. Утром я смогу их увидеть на свету, если они не исчезнут, как любая тень, с которой я их перепутал. Мне они казались такими огромными, что рядом с ними находиться невозможно, сразу придавит, не физически, так морально. На свету они были тоже гигантскими, похожими на китов, которые вынырнули, чтобы глотнуть воздуха и снова погрузиться. И тогда я подумал, что рано или поздно моя дальнейшая жизнь будет с ними связана однозначно.

Я сидел и пил чай в столовой. Фоном что-то включили вестовые на телевизоре. Песок немного раскидало прочь от меня, но добрая его часть застряла в глазах. Вокруг только гудение вентиляции, даже с камбуза никаких звуков не доносится. Над нами сейчас тонны ледяной воды, над этой водой светит полярное солнце, или небо затянуто серым покрывалом, или идёт дождь, или мокрый снег. И даже снег может быть. И где-то под поверхностью моря мы рассекаем толщу неприветливой солёной воды обрезиненным корпусом, внутри которого спим, едим, бегаем, играем в войнушку. Внутри которого мы ждём приказа, доедая сушку с варёной сгущёнкой под чай с лимоном. Не проникает к нам ничего – ни солнце, ни крики чаек, ни ветер, ни сигнал сотовой связи. Отделяет нас от миллиардов тонн воды только лёгкий и прочный корпус, да обшивка. Положишь руку на корпус, а там холодно, почти можно ощутить, как кусает море за руку сквозь сталь.

Развод на вахту в первые дни всегда проходит согласно всем инструкциям и правилам, всех опрашивают, зачитывают аварии, произошедшие в разное время на разных флотах. Подводники всегда уделяли много времени борьбе за живучесть, потому что все находятся в равных условиях перед лицом смерти. Ладно, не так мрачно, но перед лицом аварии точно. И нельзя мешкать – огонь распространяется в считанные минуты в замкнутом пространстве отсека, забортная вода рвётся через пробоину тоннами, ракетное топливо выедает всё живое. И каждый день мы будем отрабатывать возможные варианты развития аварий, чтобы быть готовыми. Тьфу-тьфу-тьфу. И по голове, она же деревянная. Потом разбор действий всего личного состава отсека, кто и что не сделал, не успел, помедлил. Время в прочном корпусе играет против нас. Всегда против нас. Каждый из нас знает, какие действия за какими следуют, что нужно принести-унести-надеть-включить-выключить. И хорошо, что знают только в теории, дело до практики не дошло.

Двадцать минут развода смены на вахту длятся невероятно долго. Песок спрятался в уголках глаз, никак его не вымести, никак не выдуть. Боевой пост находится в выгородке – это пространство, отгороженное от общего объёма отсека, закрытое дверью, наполненное оборудованием. В моей выгородке шумят вентиляторы охлаждения стоек питания для трёхстепенных гироскопов, которые покоятся на стальных постаментах, тихонько жужжа. Мало что понятно? Не переживайте, все эти механизмы нас не затронут, они тихонько будут лежать реквизитом на втором или дальнем плане. Среди этого жужжания сижу я, с песком в глазах, с непонимающим телом, ручкой, занесённой над журналом, приготовившейся стремительно броситься вниз, на бумагу, оставить свой след. В этом журнале по почерку можно будет прочитать настроение каждого дня, каждого из нас троих. Если бы кто-то умел читать почерк. Бумага неслышно скрипит под шариковой ручкой синего цвета, вентиляторы перемешивают воздух, гасят лёгкие шумы, доминируют над тишиной.

Я не даром взял с собой электронные версии книг, именно здесь будет прочитана их большая часть. Вся моя вахта заключается в том, чтобы стойки исправно жужжали, гироскопы исправно вращались, красный свет на пульте не загорался. И чтобы всё было исправно необязательно вперивать свой взгляд в работающие механизмы, достаточно лишь периодически контролировать, раза за вахту достаточно. Нужно внимательно слушать, потому что, если происходит сбой, сразу слышно изменение в жужжании. Мои уши натренированы слышать это изменение. Могу себе позволить читать в то время, когда жужжание монотонно и не вызывает подозрений.

Люди не механизмы, не роботы, они наделены неподвластными для неодушевлённых предметов эмоциями. Какими бы по характеру люди не были разные, у всех есть эмоции разных степеней проявления. Как это относится к вахте? А так, что бдительность – понятие относительное. Поэтому всегда, на всех видах суточных дежурств люди будут спать – они не роботы. Если пройтись по кораблю в ночное время, то бодрствовать будут только вахтенные отсеков, да центральный пост, остальные посты плюс-минус, в зависимости от усталости человеческих организмов-механизмов. Естественный процесс.

Ручка оставляет синие следы, словно она ранена и пытается куда-то доползти. Мне нравится от руки заполнять журнал, чувствую каждую букву, каждое слово. Они все повторяются и нет каких-то уникальных записей в этом журнале. Раненая ручка доползла до правого поля, её след замер в ровных очертаниях слов и предложения: «В работе 3,4 канал СКДО. Замечаний нет». Таких предложений будет огромное количество на все эти 96 листов формата А4. И эти слова ничего не значат вне этого журнала, вне этого прочного корпуса, они бесполезны для вас, читающих эти строки, для всех, кто не находится в этой выгородке с жужжанием вентиляторов и шёпотом гироскопов. Эти слова понятны только мне и только здесь и сейчас.

Первые дни никогда не бывают самыми яркими, потому что мы привыкаем к замкнутому пространству, людям и однообразному расписанию. Эти дни останутся в кильватерном следе, как, впрочем, и все дни остаются за кормой. Внутри нас штиль. Мы никуда не торопимся, паруса наших разумов скручены на мачтах, ждут своего часа. Или не ждут.

– Саня! – сквозь жужжание пробился голос за дверью выгородки.

– Да, – я ответил и следом открыл дверь, в проёме которой стоял вахтенный отсека, тот самый Дима.

– Постой на связи, я дойду до курилки, – я вышел навстречу этим словам.

– Иди, потом я тоже схожу, – дверь моей выгородки тяжело закрылась сзади, Дима уже показал свою спину возле переборочной двери.

На подводной лодке должна соблюдаться акустическая культура – это означает, что нельзя хлопать дверьми, нельзя ничем стучать, бить, колотить, разбивать. Поэтому все двери аккуратно прикрываются за собой, чтобы был слышен только лёгкий щелчок замка.

Впереди больше 70 суток. Никто из нас не знает, что это будут за дни, как мы будем себя в них вести. Сейчас только начало нашего похода. Я спустился на нижнюю палубу, где находится пульт, за которым несут вахту офицеры. Командир группы спал, откинул голову назад, на подголовник. Я же говорил, что люди не механизмы, и погоны не роботизируют. Все мы люди. Над пультом висит самодельный календарь в виде небольшой подводной лодки, которая двигается по прошедшим дням, нарисованным на длинном склеенном узком плотном листе, она в самом начале, на старте, она не спешит, впереди долгий путь, нужно сохранить свои силы.

Нужно сохранить свои силы.

Щёлкнула закрытая переборочная дверь, задраилась кремальера – всё это на средней палубе, над головой.

– Саня! – прозвучал голос вернувшегося Димы.

Я молча поднялся к нему.

– Спасибо, – он стоял возле связи с центральным постом.

– …ть третий! – тихо выкатился звук из динамика, будто случайно выпал, споткнулся.

– Четвёртый отсек осмотрен, замечаний нет! – Дима даже телом вытянулся, напрягся, будто вахтенный офицер был перед ним.

– Есть чет…

Эти полтора слова будто эхом прокатывались по всему кораблю с носа до кормы, вынуждая вахтенных выпрямляться, прогонять сон, настораживаться и бить в ответ одними и теми же словами: «Отсек осмотрен. Замечаний нет-нет-нет-нет-нет». И лампочки мигают и тухнут. На подводной лодке всё вокруг в каких-то аббревиатурах, сокращениях, непонятных буквах. Точнее, они понятны подводникам, а вот людям непосвящённым трудно воспринимать что-то подобное. Например, табло, где лампочки тухнут и загораются – это система осмотра отсеков, чтобы вахтенные фактически проходили и осматривали отсек. Название этой системы немного странное – КИСГО, что означает… Что означает, то означает, какая разница? И называем мы осмотры отсеков – обжать кисги – а не осмотр отсека. На проектах подводных лодок, построенных раньше, были такие самодельные картонные часы с нарисованными получасовыми отрезками времени, вахтенные должны были самостоятельно переводить стрелки при осмотре отсеков. Но человеческая лень брала вверх, поэтому просто переводили это время в самом конце вахты, что означало, что всё время вахты отсек не осматривался, только если кто-то из начальства не проверит. А на нашем проекте кисги – это, грубо говоря, кнопки на каждой палубе, в носу и корме, которые нужно нажать физически, чтобы в центральном посту увидели сигнализацию, означающую бодрствование вахтенного в отсеке.

Вслед прозвучавшим по отсекам словам из уст вахтенных, я пошёл в жилой отсек, где располагались каюты, кают-компания, столовая, камбуз, душевые и курилка в трюме. Она представляла из себя закрытое помещение, вмещавшее в себя четырёх человек – троих в ряд на скамейке и одно место в небольшом аппендиксе напротив. Ночью здесь мало людей, мало дыма, только гудящая вентиляция, забирающая воздух, прогоняющая его через фильтры, очищая от вредных примесей палладиевым порошком. Это место, где обсуждаются корабельные новости, где люди бегут из своих отсеков, торопясь поджечь сигарету, загнать в лёгкие дым. А вокруг тонны ледяной воды.

Распорядок дня в море, а особенно на боевой службе, очень сильно отличается от распорядка дня на берегу. В базе мы ходим на службу, как на работу. Ночуем дома, потом идём на построение для подъёма флага к 07:30, сам подъём флага происходит в 08:00, потом начинаются всякого рода мероприятия, учения, обучения, тревоги, хождения в штабы, тренировочные комплексы – в общем и целом много чего, всего не перечислить, а некоторое даже перечислять нельзя. Обед начинается в 13:00, весь личный состав экипажа, кроме вахты, может пойти домой на обед. Я не хожу, потому что живу в другом посёлке, а туда ездить только ради обеда – время терять. Я обедаю на борту, еда в контейнерах, заботливо уложенная туда женой. Потом у меня остаётся время на адмиральский час, потому что построение после обеда экипажа в 14:30. После обеда и до 18:00 опять занимаемся разного рода мероприятиями, потом доклад командиров подразделений у командира корабля, а после 18:00 сход экипажа с корабля домой.

Это идеальная картина, которую я никогда не видел в своей жизни военнослужащего.

На вахту я заступаю на сутки через двое. Расскажу на примере. В понедельник мне нужно заступать на вахту, я прихожу на службу утром, как обычно. Заступаю в понедельник на вахту, поэтому остаюсь на ночь на корабле, что естественно. Во вторник я только сменюсь и в 18:00 сойду со всем экипажем домой. В среду к 07:30 приду на службу, а после 18:00 сойду домой. В четверг мне снова заступать на вахту, прихожу к 07:30 на службу, остаюсь на ночь на корабле. В пятницу сойду вместе со всем экипажем домой. В субботу на половину дня мы все придём на ПХД – парко-хозяйственный день – в 13:00 уйдём по домам. В воскресенье снова заступать на вахту, но приду в выходной к 15:00 на корабль. Домой сойду с экипажем после 18:00 в понедельник. Круг замкнулся. И так далее по расписанию.

Но ещё раз скажу, что это идеальная картина, потому что никто из экипажа не уходит ровно в 18:00. У нас настолько много задач, что в обычные дни мы сходим домой после 19:00. А если у нас проверки? Которые бывают очень часто, особенно перед всякими серьёзными мероприятиями? Тогда мы можем прийти на службу часам к 07:00, уйти часов так после 21:00. Никаких компенсаций и переработок не существует, потому что в нашем контракте прописан ненормированный рабочий день.

В итоге, дома мы бываем крайне редко, мы семью видим крайне редко, семья также видит нас крайне редко. Приходим домой, когда дети спят, жена еле дождалась возвращения или тоже спит, а уходим, когда все ещё спят. Стальные стены подводной лодки – наш дом родной.

А вот в автономке всё чётко по распорядку.

В автономке всем всё известно – деление на 3 боевые смены, недельное меню на камбузе, расписание по столам, кто с кем сидит и в какой смене, расписание на неделю всех мероприятий, которые проводятся в рабочие часы, в субботу большая приборка и банный день, в воскресенье выходной. Всё чётко, никаких задержек, переработок, никакого ненормированного рабочего дня. Можно даже сказать, что мы отдыхаем от службы на берегу, уйдя на боевую службу.

За бортом одобрительно молчит глубина, подслушивая нашу жизнь подводника в стальных стенах. Глубина не следит за нами на берегу, только дожидается, когда мы к ней вернёмся. Глубина чем-то похожа на молчаливую любовницу, ожидающую прихода любовника.

Это только начало.