Глубина

День 7

Нас в пятом отсеке всего 8 человек. И 8 тех самых огромных шахт, которые мне напоминают стволы тысячелетних тополей. Чаще, чем кого-либо ещё, мы видим друг друга – на учениях, на тревогах, на приборках. Нас, ракетчиков, называют китайцами. Почему? Потому что это самая большая боевая часть. Хотя это спорный момент, но время делает своё дело, закрепляя в умах и памяти людей события зачастую в искажённом виде. В отсеке 8 ракетчиков, если быть точным, то ещё плюс 2 человека – это электрик и трюмный из другой боевой части. Мы встречаемся каждый день с 12:30 до 15:30. Помогаем друг другу не забыть, как нам действовать в сложных и аварийных ситуациях, чтобы выжить. Каждый на этом корабле помогает друг другу выжить.

И одновременно с этим, чёрный горбатый дельфин несёт в своём чреве межконтинентальные баллистические ракеты, которые таят в себе далеко не мирный атом. Этот атом стал фактором сдерживания, чтобы человечество не порубило друг друга и планету на куски. Атом, использующийся для того, чтобы мы все не стали атомами, радиоактивной пылью.

Человечество всё своё время существования играет в войны, придумывает конфликты, чтобы пролить кровь врагов, противников, предателей. Когда человек растёт, начиная с детских лет, он дубасит подобных себе, выколачивает из других признания своей неправоты. Для чего? Ни для чего, просто по-другому мы не можем, просто природа нас создала такими – стремящимися к разрушению, к созиданию через разрушение. Всё через разрушение. Вопрос только в том, как именно интерпретируются наши действия.

Мы находимся в защите, мы являем собой невидимый щит, покрывающий невидимым покрывалом нашу страну. Мы бдим и ждём, когда противник сделает первый ход. И только после мы. Полторы сотни человек держат палец на спусковом крючке, только вот в обойме пятнадцатиметровые карандаши, таящие в себе заряды огромной мощности. Я надеюсь, что не увижу того времени, когда этот спусковой крючок выполнит своё боевое предназначение. Я надеюсь, что люди стали умнее, что массовые кровопролития остались в сороковых годах прошлого столетия. Я никому не рассказываю своих мыслей, потому что они крамольны. И лучше эти мысли спрятать далеко-далеко в чулане моего мозга, спрятать под половицы, залить бетоном, никогда их не вытаскивать наружу. Точка.

Официально на корабле можно мыться только один раз в неделю. Каково это? Это невыполнимо. У нас в отсеке есть выход. В трюме проходит магистраль обмыва трюма, по которой идёт горячая вода, когда запитываются нагреватели в жилом отсеке. Нагреватели воды запитывают тогда, когда на камбузе готовят еду. То есть после 19:00 есть возможность воспользоваться горячей водой в трюме. Это весьма неудобная процедура, потому что надо согнуться в три погибели, чтобы встать между клапанами и кингстонами, поливая себя сверху горячей водой.

Сегодня наш трюмный решил помыться. В трюме так же находятся приборы штурманской боевой части, и сегодня командир штурманской боевой части решил проверить эти приборы. Трюмного зовут Женя, а в отсеке его частенько называют Псом, потому что он постоянно, когда разговаривает, неожиданно и резко откашливается. Почему Пёс? Никакой логики, просто в моменте привязалось. И сегодня Пёс скрючился в чём мать родила в трюме, намылил себя с ног до головы и поливал горячей водой из шланга. Если спуститься в трюм, то сразу невозможно увидеть того, кто моется. Вот и штурман не увидел, он искал приборы, медленно пробираясь между шахт, по очереди заглядывая за каждую. И наступил тот момент, когда он заглянул за ту шахту, где мылся Пёс. Никто из них двоих не был готов увидеть друг друга. Пёс вскрикнул, штурман отшатнулся, каждому надо было довести до конца начатое дело.

– Где штурманские глубиномеры? – штурман старался держать себя в руках.

– Они за пятнадцатой шахтой, в корме, – Пёс стоял весь в белой пене и льющейся вниз водой из шланга.

– Спасибо, – штурман развернулся и ушёл в обратную сторону.

Каждый из них выполнил задачу. Только командир отсека узнал о том, что Пёс мылся в трюме, потому что они со штурманом хорошо знали друг друга. В подводной лодке есть место тому факту, что на некоторые инструкции и приказы закрываются глаза, иначе людям в закрытом пространстве невозможно было бы находиться долгое время друг с другом. Зато эта история повеселила многих.

В начале своей службы я тоже спускался в трюм, чтобы не ждать очередной субботы и банного дня. Но с годами нарастил отношения с сослуживцами в других отсеках, поэтому ходил в душевую. Ключи от душевой были у старшины отсека, все его звали Иванычем – это был старший мичман два метра ростом, еле помещавшийся в узких проходах подводной лодки, прослуживший больше двадцати лет, уважавший опыт и ум. И шоколадные конфеты. Поэтому в 2:30 я мог прийти к нему, поговорить о жизни, положить несколько шоколадных конфет, которых с запасом взял с собой, а потом взять ключи от душевой и помыться вне общекорабельного графика. Этот великан не был добродушным, многие не любили с ним связываться из-за скверного характера и внушительных кулаков, одним из которых он мог запросто оторвать от палубы.

– Мы в восьмидесятых ходили в автономку, не помню, какую именно по счёту, – Иваныч рассказывал мне очередную историю. – И решили сделать баню в душевой. Порог там высокий, сливы заткнули ветошью, задраили дверь. Горячей водой долго наполняли этот объём. У кого-то даже пиво оказалось, которое в холодильник перед этим положили, – его лицо отражало внутреннее состояние погружения в тёплые воспоминания. – Воды было на полметра от палубы, мы задраили дверь, втроём легли в эту баню. Мммм, как же тогда хорошо посидели! – его взгляд был там же, в далёких восьмидесятых, в той бане, с пивом и задраенной дверью, с ощущением кафельной палубы под собой. – Потом механик пришёл. У него был ключ от душевой, он как почувствовал. Разнёс нас, молодняк, на куски, но командиру не сдал, – Иваныч вернулся в настоящее, договаривая историю и жуя конфету. – Ладно, иди, только за собой палубу подсуши.

– Угу, – бросил я ему в ответ, разворачиваясь.

Я всегда приходил в 2:30, каждый вторник и четверг, а в субботу уже по расписанию. Ночная душевая почти всегда пустовала, ждала случайных и неслучайных гостей. Трудно было ночью поймать нужную температуру – то нагреватели не включены, то кипяток на голову льётся. Мне всегда нужно было немного времени и воды, минут на 5–7, чтобы быстро намылить всего себя, так же быстро смыть пену, вытереть себя и палубу, уничтожить признаки своего пребывания здесь, незаметно покинуть душевую. Механик не любил, когда в душевой, да ещё вне графика, да ещё и люксы. Кто такие люксы? На подводной лодке всего 2 типа специальности – механики и люксы. Механики – это турбинисты, трюмные, электрики, словом, те, кто причастен к процессу физического движения подводной лодки и её внутренней работе. Люксы – это штурмана, связисты, минёры, акустики, ракетчики, то есть те, кто показывает, куда нужно двигаться кораблю. Хотя к оружейным боевым частям не совсем справедливо относится такое деление, потому что у нас много механизмов, которые связаны с механической работой. В общем, специфическое разделение на специальности. Но самое главное – механик люксов не любил, потому в его понимании они были пассажирами на лайнере. Я никогда ему не попадался в эти ночные часы, что меня определённо радовало. И Иваныча это тоже радовало, потому что ему не приходилось объясняться.

После душа я шёл на вечерний чай, который начинался в 3 часа ночи, пил чай с лимоном, ел сушки со сгущёнкой. И потом шёл в курилку перед разводом. Курилка – это место, где собираются истории, сальные разговорчики, обсуждения происходящих событий или дней минувших. В ночные часы там мало народу, сегодня там было два человека – связисты Коля и Дима.

– Ты помнишь Диму Скорского? – они что-то рассказывали друг другу, а я вошёл в этот рассказ.

– Нет, – я закурил, ответив Коле.

– Он тоже служил на Бориске, – это был первый корабль, на который я пришёл служить в Гаджиево вместе с Колей, назывался «Борисоглебск», все подводные лодки нашего проекта носили названия городов. – Был командиром группы у меня, капитан-лейтенант.

– А, точно, – я вспомнил этого офицера.

– Он же уволился, когда расформировали экипаж и распихали остатки состава по другим экипажам, – Коля достал вторую сигарету, хотя может и не вторую за этот заход. – Они с женой открыли магазин детской одежды в Снежногорске, – это городок рядом с Гаджиево, в котором в основном жили те, кто работал на судоремонтном заводе «Нерпа», и я там тоже жил. – Хорошо устроился после военной службы, не напрягаясь. Так бы жил и жил.

– С ним что-то случилось? – я не совсем понимал.

– Ты не слышал? – впервые вступил в рассказ Дима.

– Соответственно нет, раз задал вопрос.

– Он разбился, – Дима уже не курил, но не торопился уходить.

– Не совсем так, – Коля щурился от дыма. – Они поссорились с женой, он пошёл в гараж пить. С кем-то они гудели до утра, потом он поехал в Снежногорск на своей машине. Когда возвращался, на подъезде к Гаджиево, в поворот не вошёл и вылетел в озеро. Он был настолько пьян, что не смог открыть дверь, все двери были заблокированы. И утонул. Жена осталась с двумя детьми.

– Вот тебе и хорошая машина, – Дима тоже щурился от дыма.

– Много военных погибает в мирное время, – это были слова, звучавшие после объявления на построении о каком-то очередном несчастном случае.

– Он же уже не был военным, – мне было его жалко, потому что смерть глупая и бестолковая случилась.

– За неделю до нашего выхода произошло, – мы с Колей одновременно докурили и затёрли окурки в чёрной металлической пепельнице.

С нами служил старший мичман, который пришёл на военную службу в Гаджиево в начале девяностых. Руслан. Он рассказывал, что в этом маленьком закрытом городе под названием Гаджиево, с населением около 12 тысяч человек, можно было встретить всю палитру человеческих пороков. На этой покрытой скалами и мхом небольшой территории творились такие вещи, от которых дыбом вставали волосы у людей из больших городов. Странно даже как-то, и слабо верится. Так всегда воспринимается неприглядная правда человеческой жизни. Чего стоит рассказ о старшине роты, который детей сажал на героин. Ну её, эту историю.