Глубокий рейд. Новые

Глава 31

Он вышел уже в пыльнике, сказав кому-то в доме:

— Не ной ты… Сейчас приду. Продам солдатам масло и приду.

Потом они прошли до сарая, что стоял ближе к воде и был заперт на замок; и пока Кондыга отпирал его, Фарафонов и говорит ему:

— Женя, человек вот к тебе приехал, поговорить хочет.

— Чего? Какой человек? — не понял торговец и обернулся. И тогда лейтенант жестом предлагает Саблину: ну, давай.

И Аким вспоминает:

— Я от Натальи.

— А-а… — Кондыга немного растерялся. — Ну, я понял… — он стоит и таращится из-под капюшона на Саблина.

— Ты сарай-то открой, давай туда зайдём, — предлагает ему Фарафонов. — Там хоть мошки нет.

Они так и делают, Саблин закрывает за собой дверь помещения, в котором хозяин зажёг свет; тут был неплохой пресс для добычи масла из рыбы, несколько бочек, десяток полных канистр. А ещё всякий нужный в хозяйстве инвентарь и инструменты. И уже тут Аким и повторяет:

— Я от Натальи. Мне нужны сведения про Глаза.

— Я понял, понял… — заверяет его Кондыга. И добавляет: — Но я особо-то и не знаю про него ничего. Ну, не больше, чем другие, знаю. А так-то знаю, кто это.

И тогда Фарафонов смотрит на Саблина: это и есть ваш источник, прапорщик? Аким и сам… удивлен? Расстроен?

— Мне сказали, что вы поможете… — произносит Аким.

— Послушай, Женя, — поддерживает его Фарафонов. — Ты пойми, мы полночи ехали, только чтобы встретиться с тобой. Полночи! Может, ты прокатишься с нами до Светлого? Прокатимся, там посидим спокойно, попьём чая, потолкуем… Может, ты что припомнишь. А тут, я вижу, ты стесняешься, что ли… Или боишься здесь говорить.

И после Кондыга сразу становится бодрее и говорит им:

— Не надо в Светлое, я и здесь всё помню, я знаю человека, что всю его добычу сбывает. Людей ему на переделку подыскивает.

И тут Саблин краем глаза замечает, как на торце офицерского планшета, что держал в руках Фарафонов, загорается маленький зелёный светодиод: «Запись включена».

— Ну и кто это? — интересуется лейтенант.

— Это Лавров… тут есть один такой… торговец… — продолжает Кондыга. — Ну, вы же должны его знать… Его тут на Камне все знают.

А Фарафонов уже показывает ему фотографию в планшете:

— Этот?

— Этот, этот… — кивает Евгений.

— Да… Известная здесь выхухоль, — замечает лейтенант, начиная что-то читать в своём устройстве. — Торговец ещё тот!

— А точно он человек Глаза? — уточняет Аким.

— Точно, — уверяет Кондыга.

— Откуда знаешь? — не отстаёт от него Фарафонов.

— Ну вот, к примеру, два месяца назад… Коле Ездунову он привёз два мотора на ремонт… ну, на техобслуживание… валы там, подшипники, поршневая… Всё посмотреть, перебрать… А Коля зашивался, говорит: возьми один, три дня — три рубля. Три рубля — хорошая плата, а я как раз без дела сидел, рыбу ходил ловить. Ну, я разобрал, а там, понимаешь, поршневая вся… Цилиндры чуть подправить нужно, кольца — все на смену… А мотор-то нестандартный, заказной, кольца-то у него не то, что у наших… Кольца редкие. Ну, я разобрал, всё сделал, а кольца заказал — жду; и пошёл к Ездунову, сказал, что кольца нужно ждать, сказал, что не хочу халтурить, всякую дешёвку ставить. Ну, тот мне и говорит: нельзя ждать, голову снимут. И правда… уже вечером ко мне Лёва прибегает со своим бугаём…

— Кто такой Лёва? — спрашивает Саблин.

— Лавров, — поясняет ему Фарафонов.

— Да, Лавров, — продолжает Евгений. — И как начал орать! Как понёс! Орёт: если мотора не будет к сроку… тебе трындец! Если люди за ним приедут, а мотора нет, ты сам вместо мотора уедешь! И главное, и семью припомнил, говорит: и семья твоя тоже. Ну, пришлось садиться в лодку и ехать в Перегребное за кольцами, еле успел собрать мотор. А вечером, ну, уже почти ночью, я мотор приволок на пирсы, а Коля уже там со своим мотором, и этот урод тоже, а тут приходит лодка, ну, такая крутая, из быстрых, а там четыре мужичка, все такие непростые, при оружии, при рации…

— Глаз в этой лодке был? — догадывается Саблин.

— Может, и был, разве там угадаешь, все ведь в пыльниках в капюшонах; и он…

— Лавров, — предполагает Фарафонов.

— Да-да, Лавров, и он с одним из них за руку здоровался. И я, когда мы с Колей моторы уже в лодку грузили, слышал, как тот из лодки Лаврову сказал, что деньги за ремонт он у самого получит, когда на Хулимсунте будет. И Лавров даже не пикнул против.

— И что это значит? — не понимал Фарафонов. — Почему мы должны думать, что Лавров работает на Глаза?

— А потому что на лодке, на носу, был глаз нарисован. Небольшой такой, но я его видел чётко, — уверенно продолжал Кондыга.

Тут Аким взглянул на Фарафонова: и что это значит? И тот пояснил ему:

— Да эти уроды… самые наглые и тупые из них не стесняются на своих лодках свои знаки рисовать. Для форса бандитского… Или на удачу. У каждой банды свой знак, — но лейтенант и сам понимал, что знака на носу лодки недостаточно, и поэтому спросил у Кондыги: — И что, это всё? Или ещё что-то у тебя есть?

— Да все же это знают, все говорят, что он у Глаза вроде как его торговец, — продолжает Евгений. И тут же вспоминает: — А, да! Ещё вот что год назад было. У Кристины Назурбековой старшая дочь дебелая была, Уля её звали; уже лет семнадцать ей было, а она вроде как дура… Ну, такая… — он крутит рукой возле головы. — Но тихая, беззлобная. Вечно матери помогала, ходила по берегу, тростник собирала, лук, чеснок, всё, что растёт, какую-то копейку матери приносила, у той-то ещё трое детей. Так вот… этот Лавров… ну, сама же Кристина потом рассказывала… приходил к ней и предлагал за эту Улю пять рублей. Ну, ясно, для чего. Но Кристине дочку было жалко. Ну, мать же. Хоть и ненормальная дочь, а своя; в общем, она её не отдала… А через месяц она пропала. Ну, мы поискали её, поискали… Да где её найти-то? Больной человек, слабоумный, а тут болото вот оно, чего тут непонятного; в общем, не нашли, но Кристина божится, что это Лавров её дочку утащил, ну, не сам, понятное дело, у него Дима Рыбак есть, тот ещё урод, — Кондыга качает головой, — просто нелюдь, и насиловал девок наших, и воровал… Ему никто ничего сделать не мог. Староста молчок. Рта против него не раскроет. Все Лаврова боятся. А Дима это чует… Что только не творил, — он машет рукой. — Взламывал дома…. Говорят, даже убивал пьяных, ну, в смысле рыбак какой не наш, приезжий, запьёт у нас тут, так он рядом с ним бухает, потом рыбачок-то и пропадал, а Дима уже лодку его продаёт со снастями, мотором… Вот так вот. В общем, ещё тот выхухоль. И вот он подручным у Лаврова. Постоянно с ним.

— Этот? — Фарафонов снова показывает Евгению фото с планшета.

— Ага, он, он… — соглашается Кондыга.

«Хороший всё-таки у него планшет», — думает Саблин и на всякий случай спрашивает у Евгения:

— И больше вы ничего не знаете?

— Про Лаврова или про Рыбака? — уточняет Кондыга.

— Да нет, про Глаза, — отвечает Саблин.

— Ну, особо и ничего. Ну, слухи всякие… то, что болтают: Глаз тех пограбил, Глаз тех убил… А так… — отвечает хозяин сарая, пожимая плечами. — Вроде всё.

— А живёт этот Лавров где? — не успокаивается Аким.

— В Перегребном, — Фарафонов снова глядит в свой планшет.

А Кондыга ему и говорит:

— Так он и тут живёт иногда, у него свои мостки на востоке посёлка, вот как от моего дома, так и по дороге вдоль пристани, и прямо его дом на отшибе один стоит, большой у мостков. Весь в солнечных панелях. Я, кстати, сегодня Рыбака видел, он в кабаке у нас в ресторане отдыхал. Только без Лаврова.

И тут, что-то поискав в планшете, лейтенант и произносит чуть задумчиво:

— Ну что, прапорщик, посетим Диму? Как говорится, раз уж приехали, чтобы два раза не вставать; может, у него будет что интересное для нас.

— Да, надо посетить, — сразу соглашается Аким. — Может, скажет нам что про Лаврова.

— Прапорщик? — Евгений смотрит на Саблина с удивлением, ведь у него пыльник рядового. А потом он и спрашивает: — Товарищи воинские, а чего это вы затеваете?

— Ничего, ничего… — лейтенант похлопал механика по плечу. А Аким заметил, как на его планшете погас сигнал записи. И Фарафонов продолжал, всё ещё держа руку на плече механика: — Евгений, а мы с тобой теперь дружить будем. Ты давай помогай армии, собирай тут информацию, кто, что, куда, зачем… Запоминай всё, будешь ко мне заскакивать на Светлый делиться. А я тебе за то пару рублей всегда подкину…

— Ну хорошо, — как-то без особого восторга соглашается Кондыга.

— А если что — так ты иди к старосте, он меня знает, пусть мне радирует, я, если нужно, сразу приеду.

«Через полдня!», — замечает про себя Саблин. Он вообще-то думал, что Фарафонов не будет вот так безапелляционно брать человека в оборот. Но, видимо, у лейтенанта были свои приёмы. Тут, на Камне, на самом краю цивилизации, рядом с десятками баз переделанных, может, по-другому было и нельзя. И чтобы хоть как-то сгладить неприятные ощущения от ночного общения, он говорит Кондыге:

— Давайте я куплю у вас пару канистр масла.

— А… — тот всё ещё немного ошеломлён от предложения Фарафонова «дружить», — ну, две канистры… — он указывает на сложенные у стены двадцатипятилитровые пластиковые канистры. — Да вот, берите, только пустые канистры верните. С ними у нас беда…

Кондыга даже про цену ничего не сказал, и Саблин отсчитал ему меди по самым высоким расценкам.

Когда они вышли из будки, лейтенант и говорит прапорщику:

— Спасибо за масло, прапорщик, а я уже думал вас просить об этом.

— Да пожалуйста.

Саблин нёс одну из канистр к лодке и думал о том, что надо бы дать Фарафонову денег. Он понимал, что майор Иванов был прав, когда говорил, что лейтенант может помочь в этом деле. И тот реально помогал. Один его планшет чего стоил!

«Интересно, какой у него оклад. Ну, побольше, чем у меня будет. Хотя он тоже, по сути, командир взвода. Скорее всего, тут у него идут „фронтовые“. Ну а как иначе? Его часть, считай, на самом „передке“ находится. Сутки хода — и ты на Камне. Тут вокруг переделанных толпы, бандитов ещё сколько, а у него всего взвод на такую площадь. Нет, точно им тут фронтовая надбавка к окладу полагается».

Масло перелили, канистры вернули, и лейтенант отдал распоряжение:

— Комков, Сурдин, остаётесь в лодке, идёте вдоль берега на восток, внимания к себе не привлекайте, обороты самые малые, держите со мной связь. Комков старший.

— Есть, — отвечал Комков.

А с сержантом Беловым и рядовым Вороной лейтенант и Саблин пошли к дому. Так и пошли вдоль строений по берегу, на котором в этот час почти никого не было. И уже минут через десять Фарафонов и говорит, указывая на хорошо освещённый и большой дом впереди:

— Вон домик красивый. Судя по всему, его. Вон и мостушечка с лодкой, — и он сразу говорит солдату: — Ворона, а ну-ка взгляни, камера у двери есть?

Солдат чуть не бегом кинулся к дому выполнять приказ, а Фарафонов, сержант и Саблин прошлись по мостушке, поглядели на отличную лодку с мощным мотором, что была крепкой стальной цепью и большим замком прикована к мостушке.

— А неплохая у него лодочка, — замечает лейтенант, и они идут к дому.

Там рядовой Ворона им докладывает, указывая винтовкой вверх:

— Камера! Я её замазал!

— Молодец, Ворона, от лица командования выражаю вам благодарность. Теперь на правый угол, следи за проходом, сержант, за дверью встань, будь наготове. А вы, прапорщик… Вы без кирасы, отойдите в темноту, вон туда. Мало ли что…

И он нажимает на звонок у двери.

Им пришлось подождать, прежде чем за дверью раздались какие-то звуки, а потом из-за неё донёсся грубый голос:

— Падлы! Кто камеру сломал⁈

Фарафонов не стал отвечать на этот вопрос, а сразу заговорил:

— Митяй! Это Кочет! Дай ключи от лодки!

— Кто-о? — ревёт кто-то свирепый из-за двери. — Кто тут?

— Кочет! Кочет! — орёт ему в ответ лейтенант. — Я здесь с Тунгусом. Тунгус ранен, дай ключи от лодки. Нам на Хулимсунт нужно уходить. Слышишь, а?

Сержант стоял рядом с дверью, держа винтовку наготове, видно, ему не нужно было ничего объяснять, а лейтенант продолжал весьма настойчиво звонить в звонок.

— Димон, ты слышишь, приём? Лодку дай! Дай ключ от замка. Потом на Хулимсунте будешь — заберёшь её, или Лавров заберёт. Ну давай… Чего ты там затаился?

И наконец из-за двери послышалось:

— А чего тебе моя лодка? Вон их сколько на берегу, бери любую. Они даже не привязаны…

— Ты, жаба рогатая, тут не лодки, а труха вокруг, я уже всё посмотрел, у тебя тут у одного нормальная лодка с нормальным мотором; дай ключи и я уйду, — лейтенант ещё и дверь пнул для напряжения. — Если хочешь, крыса ты жадная, из окна ключи кинь, если стремаешься дверь открыть. Давай только побыстрее, Тунгус ранен, говорю же. У меня в борту и носу три дыры, мне на своей его до Хулимсунта не довезти, я свою здесь у тебя оставлю, только пулемёт сниму, и побыстрее давай, светает уже скоро, рыбари сейчас вылезать начнут.

Саблин только дивился умению Фарафонова разговаривать, тот так уверенно это делал, что Аким и сам, стоя у стены дома, вдруг начал волноваться о судьбе Тунгуса и думать, что Дима Рыбак в самом деле жаба жадная.

— А я как буду без лодки? — Дима уже начинал сомневаться, но ещё не сдался до конца.

— Ты, выхухоль! Тупой засеря! — теперь Фарафонов уже орал. И снова колотил ботинком в дверь.– Я сейчас разверну пулемёт и дам по твоему сараю хорошую очередь, посмотрю, из какого бетона твоя халупа построена, а потом взорву твою мостушку на хрен, но лодку всё равно заберу, а если Тунгус не доедет до врача, я тебе, жаба, обещаю, об этом узнает Глаз. Слышишь, выхухоль? Перед Глазом будешь отвечать!

— Хорош орать! Ты всю округу перебудишь, — доносится из дома. А потом уже Рыбак говорит заметно тише, но с раздражением и думая, что его за дверью не слышно: — Достал уже, урод. Тварь, принесло тебя. Гнида, — и снова добавляет уже в голос: — Жди, сейчас вынесу ключ.