Глубокий сон

Глава 11

Она была в коричневом твидовом костюме в мелкую клетку, блузке свободного покроя с узким галстуком и в сшитых на заказ спортивных туфлях. Чулки на ней были такие же тонкие, как и вчера, но на этот раз ее ноги уже не были так обстоятельно открыты. Черные блестящие волосы прикрывала шляпа, стоившая не менее пятидесяти долларов и выглядевшая так просто, как будто ее можно было сделать одной левой из кусочка папиросной бумаги.

– Ну, наконец-то вы встали, – произнесла она. Покрутила носом, критически глядя на поблекший красный диван, два старомодных стула, требующие стирки тюлевые занавески и небольшой столик, на котором я оставил несколько уже устаревших журналов, чтобы придать помещению профессиональный вид. – Я уже начала подозревать, что вы работаете в кровати, как Марсель Пруст.

– А кто он такой? – спросил я. Сунул сигарету в рот и внимательно взглянул на нее. Она была бледная и усталая, но производила впечатление девушки, умеющей справиться даже с усталостью.

– Французский писатель, знаток дегенератов. Не может быть, чтобы вы его не знали.

– Ну-ну, – ответил я. – Пройдемте-ка в мой будуар.

Она встала.

– Вчера мы пришлись друг другу не по вкусу. Возможно, я была невежлива.

– Мы оба были невежливы.

Я подошел к двери, ведущей в мой личный кабинет, и отворил ее перед ней. Мы прошли на вторую половину моей конторы, обстановка которой состояла из ржаво-красного ковра не первой молодости, пяти стоявших в ряд стеклянных стеллажей, три из которых были наполнены отличнейшим калифорнийским воздухом, и рекламного календаря, на котором несколько изящных девушек в розовых платьях, с блестящими каштановыми волосами и огромными черными глазами наслаждались ездой на роликовых коньках. Кроме этого, в кабинете находились три стула из древесины грецкого ореха, простой стол с письменным прибором, пресс-папье, пепельницей и телефоном на нем. За столом стояло столь же невзрачное скрипучее вращающееся кресло. – Не очень-то у вас здесь роскошно, – заметила она, занимая место по ту сторону стола, которая предназначалась для клиентов.

Я подошел к двери и вынул из почтового ящика шесть конвертов – два письма и четыре рекламных объявления. Потом положил шляпу на телефон и сел в кресло.

– У Пинкертона тоже не наблюдалось излишней роскоши, – сказал я в ответ. – Кроме того, в нашей профессии много не заработаешь, если ты порядочен. Если у вас роскошная контора, значит вы делаете деньги, или же намереваетесь делать их.

– Ах, так, значит, вы порядочны? – иронически спросила она, открыла сумочку и достала из лакированного французского портсигара сигарету, прикурила ее от карманной зажигалки, потом кинула все это назад в сумочку, оставив ее открытой.

– До невозможности, – ответил я.

– В таком случае, зачем же вы занялись такой нечистой профессией?

– А вы? Каким образом вы вышли замуж за контрабандиста спиртным?

– О, боже мой, только давайте не будем начинать препираться снова! Ведь я все утро пыталась дозвониться до вас. Звонила и сюда, и по домашнему телефону.

– Из-за Оуэна?

Лицо ее вдруг стало серьезным. Она сказала мягко:

– Бедный Оуэн. Значит, вы уже все знаете.

– Работник полиции взял меня с собой в Лидо. Он думал, что я знаю что-нибудь об этом деле. Ему известно, что Оуэн хотел жениться на вашей сестре...

Когда-то.

Она молча курила, глядя на меня полными покоя черными глазами.

– Это было бы не так уж глупо, – тихо сказала она наконец. – Он любил ее. А это редко встречается в нашей среде.

– Он был судим.

– Попал в плохую компанию, – пожав плечами, пренебрежительно заметила она. – Ведь это и значит в нашей деморализованной стране понятие «судим». – Я бы этого не сказал.

Она сняла правую перчатку и прикусила указательный палец, глядя на меня с полным самообладанием.

– Я пришла сюда не за тем, чтобы вести речь об Оуэне. Вы уже созрели для того, чтобы сказать мне, чего, собственно, хотел от вас мой отец?

– Без его разрешения не могу.

– Речь шла о Кармен?

– Я не могу сказать даже это. – Я кончил набивать трубку и поднес к ней спичку.

Некоторое время она смотрела, как я курю, потом вынула из открытой сумочки толстый белый конверт и кинула его на стол.

– Может, на всякий случай, вы познакомитесь с его содержимым.

Я взял конверт. Адрес, – миссис Вивиан Риган, 3765 Альта Бри Кресчент, Вест-Голливуд, – был напечатан на машинке. Письмо послано пневматической почтой, а отправлено согласно проставленной на нем пометке в восемь пятнадцать утра. Я открыл конверт и вынул из него блестящую фотографию небольшого формата. На ней красовалась Кармен, сидящая в костюме Евы с серьгами в ушах в кресле с подлокотниками, стоящем на возвышении в комнате Гейгера. Глаза ее были еще более безумны, чем я их запомнил. Обратная сторона снимка была чистой. Я вложил ее обратно в конверт и спросил:

– Сколько они хотят?

– Пять тысяч. За негатив и остальные снимки. Дело должно быть улажено сегодня вечером, в противном случае они грозятся передать фото газете, специализирующейся на публиковании скандальных историй.

– Как они вам это сообщили?

– Какая-то женщина позвонила мне через полчаса после того, как пришло письмо.

– Того бульварного листка вам нечего бояться. Любая информация подобного рода сейчас предварительно рассматривается. Что еще она говорила?

– А она должна была говорить еще что-то?

– Конечно, – ответил я.

Она посмотрела на меня слегка смешавшись.

– Да, вы правы. Та женщина добавила, что эта история связана с отвратительным уголовным делом и мне лучше действовать побыстрее, иначе я смогу поговорить со своей маленькой сестренкой только через железную решетку.

– Прекрасно, – заметил я. – И что это за уголовное дело?

– Не знаю.

– Где сейчас Кармен?

– Дома. Ночью она заболела. Кажется, все еще лежит в кровати.

– Она выходила куда-нибудь ночью?

– Нет. Правда, меня не было дома, но слуги утверждают, что Кармен провела ночь дома. Я была в Лас-Олиндес, играла в рулетку у Эдди Марза, в клубе «Под кипарисами». Проигралась до нитки.

– Ага. Значит, вы любите рулетку. Этого следовало ожидать.

Она закинула ногу на ногу и прикурила новую сигарету.

– Да, я люблю рулетку. Все Стернвуды увлекаются азартными играми, в которых можно проиграть, такими как рулетка или замужество с мужчинами, которые удирают, или конные скачки с препятствиями в возрасте пятидесяти восьми лет, когда можно вылететь из седла и остаться калекой на всю оставшуюся жизнь. У Стернвудов есть деньги, но все, что они за них приобрели – это куча несчастий.

– Что ездил Оуэн в эту ночь на вашей машине?

– Этого никто из нас не знает. Он взял ее без разрешения. Мы всегда позволяли ему брать машину, когда у него был выходной, но в эту ночь у него не было выходного. – Она скривила губы. – Вы думаете, что...

– Что он знал что-то об этом снимке? А как бы я об этом узнал? Во всяком случае этого нельзя исключить. Вы можете получить эти пять тысяч наличными?

– Если не поговорю с отцом, то исключено. Я могу их только занять. Эдди Марз, вероятно, занял бы мне. У него есть все основания быть щедрым со мной.

– Тогда попытайтесь. Возможно, вам придется действовать в спешке.

Она отклонилась на стуле и забросила руку за его спинку.

– А как вы относитесь к тому, чтобы сообщить в полицию?

– Неплохая мысль. Но вы этого не сделаете.

– Не сделаю?

– Нет. Вам прежде всего надо поберечь отца и сестру. Вы не знаете, до чего может докопаться полиция. Возможно, она выявит что-нибудь такое, что не удастся сохранить в тайне. Несмотря на то, что в случаях шантажа полиция старается быть деликатной.

– А вы можете что-нибудь сделать?

– Думаю, да. Но не могу сказать вам, что и каким образом.

– Вы начинаете мне нравиться, – неожиданно сказала она. – Вы верите в чудеса. У вас есть что-нибудь выпить в этом вашем бюро?

Я открыл ящик стола, вынул «канцелярскую» бутылку и два стаканчика и наполнил их. Мы выпили. Она подняла вверх сумочку, закрыла ее и отодвинула стул.

– Я добуду эти пять кусков, – сказала она. – Я хорошая клиентка Эдди Марза. Кроме того, есть еще одна причина, по которой он должен хорошо относиться ко мне. Быть может вы не знаете о ней. – Она одарила меня улыбкой того рода, когда улыбаются только губы, а глаза остаются пустыми. – Светловолосая жена Эдди и есть та дама, с которой сбежал Риган.

Я молчал. Она проницательно посмотрела на меня и добавила:

– Вас это не интересует?

– Это была бы какая-то зацепка, позволяющая быстрее отыскать его...

Если бы я его искал. Вы ведь, наверное, не думаете, что он замешан в историю с вашей сестрой?

Она пододвинула ко мне свой пустой стакан.

– Собственно, вы вытянули из меня все, что хотели знать. Теперь у вас есть уверенность в том, что я не ищу вашего мужа.

Она опорожнила стакан весьма быстро. У нее перехватило дыхание...

А может, она только хотела сделать вид, что у нее перехватило дыхание. Она медленно и глубоко втянула воздух.

– Расти не был шантажистом. А если бы даже и был, то наверняка не польстился бы на какие-то гроши. У него всегда было с собой пятнадцать тысяч наличными. Говорил, что он так привык. Эти деньги были у него когда я выходила за него замуж и были еще и тогда, когда он бросил меня. Расти никогда не занялся бы таким жалким шантажом. – Она взяла конверт и встала. – Я буду держать с вами связь, – сказал я. – Если вам понадобится оставить для меня какое-нибудь сообщение, оставьте его у телефонистки в доме, где я живу.

Мы подошли к двери. Постукивая белым конвертом по большому пальцу, она сказала:

– Вы все еще считаете, что не можете сказать мне, о чем говорили с отцом?..

– Я должен был бы сначала спросить его об этом.

Она вынула снимок из конверта и стала разглядывать его, уже стоя в дверях.

– У нее великолепное маленькое тело. Вам не кажется?

– Угм.

Она слегка наклонилась ко мне и серьезно сказала:

– Вам надо увидеть также и мое.

– А это можно как-то устроить?

Она рассмеялась резко и коротко, повернулась к двери и, еще раз обернувшись на пороге, холодно произнесла:

– Вы самый холоднокровный мужчина, какого я когда-либо встречала, Марлоу. А может, я могу называть вас Филом?

– Конечно.

– А вы зовите меня Вивиан.

– Благодарю вас, миссис Риган.

– А, чтоб вас черти побрали, Марлоу!

Она вышла, больше уже не обернувшись.

Я позволил захлопнуться двери и стоял, держась за дверную ручку и глядя на свою руку. Лицо у меня слегка пылало. Подойдя к столику, я убрал бутылку с виски, тщательно сполоснул оба стаканчика и тоже спрятал их. Затем снял шляпу с телефона, соединился с уголовным отделом и попросил к телефону Берни Ольса. Оказалось, что он как раз возвратился в свою келью. – Я оставил старого генерала в покое, – сказал он. – Лакей обещал, что или он сам, или которая-нибудь из дочерей скажут ему о том, что произошло. Этот Оуэн Тэйлор жил над гаражом. Я просмотрел его имущество. У него родители в Дубьюке в штате Айова. Я позвонил шерифу в городке, где живут его родители. Стернвуды готовы взять на себя все расходы, связанные с похоронами.

– Это самоубийство? – спросил я.

– Трудно сказать. – Он не оставил никакой записки. Машину взял самовольно. Все были вчера дома, кроме миссис Риган. Она была в Лас-Олиндес с одним игроком по имени Ларри Кобб. Я проверил это. У меня там есть один знакомый крупье.

– Вы должны как-то прикрыть эту пещеру азарта, – сказал я.

– Что я могу сделать при действующем в нашем штате синдикате? Не будьте ребенком, Марлоу. Меня беспокоит этот синяк на голове парня. Наверняка вы и здесь не можете мне помочь, Марлоу?

Я был доволен, что он именно так говорил со мной. По крайней мере я мог сказать «нет», не солгав. Мы попрощались и я покинул свое бюро. Я купил все три дневных газеты и взял такси, чтобы поехать к зданию суда и взять со стоянки свою машину. Ни в одной газете не было ни слова о Гейгере. Я снова углубился в его голубую книжечку. Увы, шифр был непонятен для меня так же, как и в прошлую ночь.