Глубокий сон

Глава 30

Наступил новый день и снова светило солнце. Капитан Грегори из разыскного отдела смотрел в окно, внимательно разглядывая плоскую крышу здания суда, чистую и освеженную дождем. Наконец он грузно повернулся в своем вращающемся кресте, набил трубку табаком, умял его большим пальцем, желтым от никотина, и хмуро глянул на меня.

– Ну что ж, значит вы опять попали в неприятную историю.

– О, вы уже слышали об этом?

– Дорогуша, я целый день просиживаю здесь штаны и выгляжу так, будто в голове у меня пусто. Но вы удивились бы, если бы знали, как много мне приходится слышать. Вы правильно сделали, что ликвидировали наконец этого Кэнино. Но я опасаюсь, что люди из отдела убийств не повесят вам за это орден на грудь.

– Мне в последнее время приписывается немало убийств, но мое участие в них было не так уж велико, – заметил я.

Он терпеливо улыбнулся.

– Кто вам сказал, что находившаяся там женщина – жена Эдди Марза?

Я рассказал ему. Он выслушал и зевнул, прикрыв рот, наполненный золотыми зубами, ладонью величиной с поднос.

– Естественно, вы считаете, – сказал он затем, – что найти ее – это была моя обязанность?

– Разумный вывод.

– Возможно, я и знал, где она находится, – медленно начал он, – но если Эдди Марз и его жена решили вести такую игру, то самое лучшее, по-моему, было дать возможность поверить, что она удалась. А может, вам кажется, что я оставил Эдди в покое по чисто личным соображениям? – Он протянул ко мне свою мощную лапу и сделал пальцами движение, как будто считал деньги.

– Нет, – ответил я. – Честное слово, я так не думал. Даже, когда Эдди Марз дал мне понять, что знает о нашем разговоре...

Накануне нашей встречи с ним.

Он сдвинул брови так, словно это его страшно утомляло и он потерял сноровку – его старый испытанный трюк. Кожа у него на лбу густо сморщилась, а когда снова разгладилась, на ней остались тонкие белые полосы, быстро покрасневшие, так как я смотрел на него.

– Я полицейский, всего лишь обыкновенный полицейский. В меру порядочный. Порядочный настолько, насколько этого можно требовать от человека, живущего в мире, где порядочность вышла из моды. Я потому вас и вызвал сегодня утром. Хотелось бы, чтобы вы поверили мне, что как полицейский я рад, если закон побеждает. Ничто так не утешило бы мой взгляд, как откормленный и разодетый Эдди Марз, обламывающий свои ухоженные ноготочки в каменоломнях в Фольсоне, работающий рядом с мелким воришкой из трущоб, схваченным за первое же преступление и с тех пор не получившего ни одного шанса жить честно. Это то, о чем я мечтаю. Но и вы, и я уже порядочно прожили на свете и слишком стары, чтобы верить, что это может случиться. Во всяком случае не в этом городе, и не в другом, вдвоеменьшем, и ни в каком-либо другом месте великих зеленых и прекрасных Соединенных Штатов. Так уж устроен наш мир.

Я молчал. Он наклонил голову, выпустил облако дыма, посмотрел на свою трубку и продолжал:

– Но это не значит, что я верю в виновность Эдди Марза. В то, что он прихлопнул Расти Ригана или что у него был для этого повод. Просто я считаю, что он что-то знает обо всей этой истории и рано или позно проболтается. Конечно, с его стороны это было обыкновенное ребячество -прятать свою жену в Реалито, но ребячество, типичное для человека, который считает себя умнее других. Я принимал его у себя в бюро вчера вечером, после того как с ним разговаривал прокурор. Он во всем признался. Сказал, что Кэнино хороший телохранитель и поэтому он нанимал его время от времени. О его забавах не имел понятия и ничего не хотел знать. Гарри Джонса и Броуди он не знал, Гейгера хотя и знал, но ему ничего не было известно о том, чем тот занимался... Мне кажется, вы тоже все это уже слышали.

– Конечно.

– Должен признать, – продолжал Грегори, – что там, в Реалито, вы разыграли все как по нотам. И правильно делаете, что сейчас ничего не пытаетесь скрыть. Мы ведем картотеку неидентифицированных пуль. Однажды вы еще раз применили бы свой кольт и наверняка запутались бы.

– Действительно, ловко я это разыграл, – согласился я, иронически глядя на него.

Он выбил пепел из трубки и задумчиво посмотрел на нее.

– Что стало с женщиной? – спросил он, не поднимая глаз.

– Не знаю. Ее не задержали. Мы подписали три разных протокола: для Уайльда, для шерифа и для отдела убийств. Ее отпустили. Больше я ее не видел и не надеюсь увидеть.

– Говорят, это была хорошая девчонка, одна из тех, кто не хочет участвовать в грязных делах. – Капитан Грегори вздохнул и взъерошил реденькие усики. – Хочу сказать вам еще кое-что. Вы тоже похожи на хорошего парня, но играете слишком остро. Если вы действительно хотите помочь семье Стернвудов, то оставьте их в покое.

– Мне кажется, вы правы, капитан.

– Как вы себя чувствуете?

– Замечательно, – ответил я бодрым голосом. – Большую часть ночи я простоял на коврах кабинетов на допросах. А перед этим промок до нитки и был избит до потери сознания. Я в превосходной форме.

– А чего вы, черт возьми, ожидали?

– Ничего другого.

Я встал, улыбнулся ему и направился к двери. Взявшись за ручку, я услышал, как он откашлялся и сухо сказал:

– Вы считаете, что я не слишком стараюсь, да? Вам все еще кажется, что вы сможете отыскать Ригана?

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

– Нет, я не думаю, что могу отыскать Ригана. И даже не буду пытаться. Это вас устраивает?

Он медленно кивнул, потом пожал плечами.

– Честно говоря, не знаю, какого черта я все это сказал. Успехов, Марлоу. Моя дверь всегда открыта для вас.

– Благодарю, капитан.

Я вышел на улицу, сел в машину и поехал домой, в «Хобарт Армз». Там я сбросил плащ, растянулся на кровати и уставился в потолок, прислушиваясь к звукам уличного движения и наблюдая за солнечными лучами, медленно ползущими по потолку. Все мои попытки заснуть ни к чему не привели. Тогда я встал и сделал себе коктейль, хотя время для этого было неподходящее. Потом снова лег, однако заснуть не мог. В голове у меня стучало. Я сел на кровати, набил трубку и громко сказал сам себе:

– Этот старый хитрец что-то знает.

Дым казался мне горьким, как обман. Я положил трубку и снова растянулся на кровати. Мысленно продираясь сквозь нагромождения воспоминаний – я снова и снова делал одно и то же, посещал одни и те же места, встречался с одними и теми же людьми, говорил им одни и те же слова, все снова и снова, и каждый раз это было настолько реально, как будто только что произошло, как будто происходило сейчас.

Я ехал с «Серебряной головушкой», ведя машину по автостраде с большой скоростью. «Серебряная головушка», забившись в угол, молчала до самого Лос-Анджелеса, так что мы казались чужими друг другу людьми. Я позвонил из открытого всю ночь бара Берни Ольсу и сообщил ему, что убил в Реалито человека и что сейчас еду домой к прокурору Уайльду вместе с женой Эдди Марза, которая видела, как я это сделал. Тихими, вымытыми дождем улицами я доехал до большого дома Уайльда, окна которого уже светились: Ольс успел позвонить прокурору, предупредив, что я еду. Потом я сидел в кабинете напротив закутанного в цветастый халат прокурора, с сосредоточенным жестким выражением лица подносившего сигару к искривленным горькой улыбкой губам. Там был Ольс и еще какой-то худощавый человек с бесстрастным лицом, выглядевший и выражавшийся скорее как профессор, чем как полицейский. Я рассказал, что произошло, а они молча слушали, вместе с «Серебряной головушкой», сидевшей в полутени, со скрещенными на коленях руками и не глядевшей ни на кого из нас. Потом было много телефонных звонков, а потом приехало двое парней из отдела убийств, которые смотрели на меня так, будто я был опасным зверем, сбежавшим из бродячего цирка.

Потом я снова ехал рядом с одним из них и снова находился в комнате, где с лицом, стянутым предсмертной судорогой, сидел Гарри Джонс, а в воздухе плавал горьковато-сладкий запах. Там уже находился полицейский врач, молодой и здоровый, с шеей, заросшей рыжеватыми волосами. Был там также специалист по снятиюд оттисков пальцев, рыскающий вокруг, и это именно он нашел оттиск большого пальца Кэнино – единственный оттиск, оставленный одетым в коричневое мужчиной, единственный, который мог подтвердить мое изложение событий, происшедших здесь.

Потом я снова был в доме Уайльда, где подписал принесенный секретаршей из другой комнаты протокол. Потом открылась дверь, вошел Эдди Марз, и внезапная улыбка осветила его лицо, когда он увидел «Серебряную головушку». «Привет золотце», – сказал он, но она ему не ответила, даже не взглянула на него. Эдди Марз, свеженький и оживленный в темном костюме. Потом все вышли, все, кроме меня и Уайльда, и Уайльд произнес холодным злым голосом: «Все, Марлоу, это последний раз. Если вы совершите еще один такой подвиг, я отправлю вас в тюрьму, несмотря на то, разобьет это кому-нибудь сердце или нет».

И вот так я повторял все сначала, лежа на кровати и наблюдал за солнечными пятнами на потолке.

Вдруг раздался телефонный звонок. Ко мне обратился Норрис, слуга Стернвудов, этим своим полным благовоспитанности голосом:

– Это мистер Марлоу? Я звонил вам в бюро, но безрезультатно, поэтому позволяю себе побеспокоить вас дома.

– Я всю ночь был в дороге, – пояснил я, – поэтому и отсутствовал в бюро.

– Да, сэр. Генерал очень хотел бы встретиться с вами сегодня утром, мистер Марлоу, разумеется, если у вас есть такая возможность.

– Я буду примерно ченрез полчаса, – ответил я. – Как он себя чувствует?

– Лежит в постели, но чувствует себя неплохо, сэр.

– Посмотрим, как он почувствует себя, после того как увидит меня, -сказал я и положил трубку.

Я встал, побрился и сменил одежду. Взял маленький револьвер Кармен с рукоятью, инкрустированной перламутром, и сунул его в карман. Солнце светило ярко и весело. Через двадцать минут я оказался в усадьбе Стернвудов. В подстриженных деревьях ошалело пели птицы, террасные газоны зеленели после дождя как ирландские флаги, и вообще вся усадьба выглядела так, словно была построена десять минут назад. Я позвонил. Впервые я оказался здесь пять дней назад, а мне казалось, что с тех пор прошел год. Открыла мне служанка, провела в холл и удалилась, сообщив, что Норрис появится здесь через пару секунд. Холл выглядел точно так же, как и раньше. У портрета, висевшего над камином, были те же жгучие черные глаза, а рыцарь на витраже все еще пытался, – ничего не предпринимая для этого всерьез, – отвязать нагую даму от дерева.

Через несколько секунд появился Норрис. И он тоже не изменился. Взгляд его голубых глаз, как обычно был полон отстраненности, розоватая кожа казалась свежей и здоровой, а двигался он так, будто был на двадцать лет моложе, чем на самом деле. Если из нас двоих кто и ощущал бег времени, то это был я.

Мы поднялись по лестнице и свернули в сторону, противоположную спальне Вивиан. С каждым шагом дом казался мне все тише и больше. Мы подошли к массивной старой двери, похожей на церковную дверь. Норрис осторожно открыл ее. Пройдя в нее, я оказался на чем-то, похожем на ковер, площадью в четверть гектара, и зашагал по нему к большому ложу, напоминавшему то, в котором умер Генрих VIII.

Генерал Стернвуд сидел на кровати, опираясь на подушки. Мертвенно бледные руки сжимали конец покрывала и благодаря его белизне казались грязновато-серыми. Огонек жизни все еще светился в черных глазах, хотя лицо уже было лицом трупа.

– Садитесь, мистер Марлоу, – сказал он слегка усталым, словно деревянным голосом.

Я пододвинул стул к кровати и сел. Все окна были закрыты, малейший лучик солнца не проникал сквозь шторы. В воздухе витал сладковатый запах старости.

Некоторое время генерал молча смотрел на меня. Наконец, подняв руку так, словно хотел проверить, может ли еще двигать ею, он произнес.

– Мистер Марлоу, я не просил вас, чтобы вы разыскивали моего зятя.

– Но ведь вы меня наняли.

– Но об этом я вас не просил. Вы взяли на себя слишком много. Я привык говорить, если хочу чего-то.

Я не ответил.

– Я заплатил вам, – холодно продолжал он. – Деньги тут, впрочем, не имеют значения. Я расцениваю это так, как если бы вы, без сомнения, не жклая того, злоупотребили моим доверием. – Произнеся эту реплику, он закрыл глаза.

– Вы вызвали меня сюда для установления этого факта? – спросил я.

Он медленно открыл глаза, словно веки его были свинцовые.

– Мне кажется, вас задело это замечание.

Я тряхнул головой.

– У вас передо мной преимущество, генерал. Я не хочу отнимать его у вас. Можете говорить мне все, что пожелаете, а я наверняка не обижусь и не буду злиться. Я хотел бы предложить вам взять деньги обратно. Я знаю, что для вас это не имеет значения, но для меня, наоборот, имеет определенное значение.

– Какое?

– Для меня это значит, что я отказываюсь принять плату за поручение, которое не смог выполнить так, чтобы удовлетворить заказчика. Вот и все.

– У вас часто бывают такие поручения?

– Бывают. Как иу всех.

– Почему вы пошли к капитану Грегори?

Я откинулся на стуле и перевесил руку через его спинку, вглядываясь в лицо генерала. Я не прочел в нем ничего. У меня не было ответа на его вопрос. Удовлетворительного ответа.

– Я был уверен, что вы передали мне вексель Гейгера, чтобы испытать меня, – сказал я. – И что вы опасались, что Риган мог быть как-то замешан в шантаже. Тогда я еще ничего не знал о Ригане. Лишь после разговора с капитаном Грегори мне стало понятно, что участие такого человека как Риган, в этом деле исключено.

– Это вовсе не ответ на мой вопрос, – прервал меня генерал.

Я кивнул.

– Да, это, собственно, не ответ на ваш вопрос. Просто мне не очень хочется признаваться, что во всем этом деле я был не очень искренен по отношению к вам. Когда в первый день после встречи с вами я выходил из помещения для орхидей, за мной послала миссис Риган. Похоже, она была уверена, что вы наняли меня для поисков ее мужа. Казалось, она не в восторге от этого. В разговоре со мной у нее нечаянно вырвалось, что «они нашли машину Ригана в одном из окрестных гаражей». Этими «они» могла быть только полиция, а значит полиции было что-то известно. Если так, то дело относилось к разыскному отделу. Разумеется, я не знал, вы заявили туда об исчезновении Ригана или кто-то донес об этом или же просто сообщил о брошенном в гараже автомобиле. Но я знаю полицейских и знаю, что если им уже известно что-то, то они узнают еще что-нибудь, особенно, если у вас есть водитель, который уже был судим. Я не знал, много ли уже известно полиции, поэтому решил пойти туда. В правильности этого шага меня убедила позиция прокурора Уайльда в ту ночь, когда в его доме обсуждалось дело Гейгера. Некоторое время я был с ним с глазу на глаз. Он спросил меня тогда, поручили ли вы мне искать Ригана. Я ответил, что в разговоре со мной вы упомянули, что охотно узнали бы, где он находится и хорошо ли ему живется. Прокурор Уайльд сжал губы и состроил странную мину. Мне стало ясно, что говоря о «поисках Ригана», прокурор имел ввиду пуск в движение всего большого полицейского механизма. Поэтому, разговаривая с капитаном Грегори, я старался не сказать ничего, о чем бы он уже не знал.

– То есть вы оставили капитана Грегори в убеждении, что я поручил вам искать Ригана?

– Собственно, да, – признал я, – но лишь тогда, когда убедился, что он и так знает это дело.

Генерал прикрыл дрожащие веки.

– Вы считаете, что это этично? – спросил он, не открывая глаз.

– Да. Я считаю, что да.

Его глаза снова открылись. Их живая чернота контрастировала с мертвенной бледностью лица.

– Может быть, я не так вас понял, – медленно произнес он.

– Быть может, – сказал я. – Начальник разыскного отдела не болтун. Он не занимал бы свой пост, если бы был пустомелей. Это исключительно умный и осторожный человек, поначалу небезуспешно старающийся предстать перед вами этаким чинушей в возрасте, которому осточертела его работа. Но моя работа – это не игра в домино и не испытание на выдержку. Очень часто она сочетается с блефом. Если я что-то говорю полицейскому, любому полицейскому, то должен считаться с тем, что он может это использовать. А капитану Грегори было совершенно безразлично, что я говорил. Если вы нанимаете кого-нибудь моей профессии, то дело в данном случае обстоит несколько иначе, чем заказ на чистильщика окон, которому вы укажете восемь оконных рам и скажете: «Вымойте вот это и вы свободны», – и на этом конец. Вы не знаете, что я должен проделать, устроить, обойти и о чем-то умолчать, чтобы исполнить порученное мне задание. Я делаю это очень индивидуально. И прилагаю все силы, чтобы защитить интересы клиента, в данном случае ваши, и ежели при этом перехожу определенные границы, то тоже только ради вас. Допустим, приходит ко мне клиент, а потом оказывается, что он негодяй. Даже и тогда мне не остается ничего другого, как отказаться от задания и держать язык за зубами. А кроме того, прошу не забывать, что вы не запрещали мне посещать капитана Грегори.

– Трудно было бы запретить вам что-нибудь, – сказал он.

– Так что же я, по-вашему, сделал не так? Ваш лакей Норрис считал, что со смертью Гейгера дело улажено. У меня совсем другое мнение. Методы Гейгера были мне отвратительны. Я не Шерлок Холмс и не Фил Вэнс. И не питаю надежды на то, что осмотрев место, уже исследованное полицией, найду там поломанную авторучку и восстановлю по ней весь ход событий. Если вы думаете, что существует какой-нибудь детектив, зарабатывающий на жизнь именно так, то вы не очень хорошо ориентируетесь в работе полиции. Полиция исследует все очень тщательно и подробно и редко случается, что она что-нибудь пропускает. Разве что смотрит на дело сквозь пальцы. Она не поступила, как следовало бы, в отношении такого человека, как Гейгер, человека, который посылает долговые расписки и просит считать их долгом чести. Гейгер, человек замешанный в подозрительные дела и с подозрительным положением, тем не менее охраняется полицией. Почему он поступил так, как поступил? Просто хотел выяснить сможет ли шантажировать вас и в дальнейшем. Он понимал, что если нет, то вы оставите без внимания его требование. Однако был некто, через кого он мог оказать на вас давление. Это Риган. Гейгеру казалось, что вы опасаетесь, не является ли Риган кем-то другим, не тем, кем вы его считаете, и что он был хорошим и вертелся вокруг вас лишь до тех пор, пока не нашел способ доить ваш банковский счет. – Я видел, что генерал хочет прервать меня, но не дал ему сделать это и продолжал:

– Дело было не в деньгах, вас это не беспокоит. Дело даже не в ваших дочерях. Рано или поздно вы все равно все завещаете им. Во всем этом было нечто совершенно иное: ваша гордость и то, что вы действительно любили Ригана.

Воцарилась тишина.

Через некоторое время генерал тихо произнес:

– Вы чертовски много говорите, Марлоу! Должен ли я считать, что вы по-прежнему пытаетесь разгадать загадку?

– Нет. Я оставил эти попытки. Меня предостерегли, что люди из полиции считают мои действия чересчур решительными. Поэтому я и подумал, что должен вернуть вам деньги. По моим критериям ваше задание мною не выполнено.

Он улыбнулся.

– Вы говорите глупости. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы отыщите Ригана. Он не обязан возвращаться ко мне. Мне не обязательно знать, где он. Человек имеет право жить, как ему нравится. У меня нет к нему претензий за то, что он не мог долго выдержать с моей дочкой, и даже за то, что он так внезапно ушел. Вероятно он поступил так, под влиянием момента. Я только хочу знать, все ли у него в порядке, где бы он ни был. Хочу иметь сведения из первых рук. Если, случайно, ему нужны деньги, хотелось бы, чтобы он их получил. Я выразился достаточно ясно?

– Да, генерал, – ответил я.

С минуту он отдыхал, тело его расслабилось, глаза с темными веками, закрылись, узкие губы казались почти бескровными. Потом открыл глаза и попытался улыбнуться мне.

– Мне кажется, – заметил он, – что я старый сентиментальный осел. Это совершенно не по-военному. Я привязался к этому парню. Он казался мне порядочным. В будущем следует осторожнее оценивать людей. Сделайте это для меня, Марлоу, найдите его!

– Попробую, генерал, – ответил я. – Но сейчас вам надо отдохнуть.

Я встал и по обширному полу направился к двери. Прежде чем отворить дверь, я увидел, как он закрыл глаза. Его руки безжизненно лежали на одеяле. Он был похож на умершего болие, чем настоящий мертвец.

Я тихо затворил дверь и через холл пошел к лестнице.