Гнев Гефеста

РОСТОМ НЕ ВЫШЕЛ — ЭКА НЕВИДАЛЬ

Москва. 12 октября 1988 г.

Осень в Москве выдалась ненастная, с промозглыми ветрами, дождями, туманами, а в конце октября и вовсе занепогодило — пошли дожди со снегом. Андрей не находил себе места ни на занятиях, ни в общежитии: лекции его раздражали, а математика, физика и химия, где требовалось вести расчеты, сидеть за задачками, как семиклашке, сводили с ума. Он проклинал себя и тот час, когда ему пришла в голову идея сменить небо на провонявшие потом и красками аудитории, ругал Виту, что одобрила его решение, Веденина — за то, что подписал рапорт, не отговорил.

Как же так случилось, что он упал с высоты почетного испытательского пьедестала на ученический стол, к которому с детства питал презрение, из заслуженного мастера спорта, рекордсмена по прыжкам с парашютом превратился в слушателя инженерной академии, перспектива которого еще более грустная — болты, гайки, керосин, глицерин, масло, тряпки? Стоило ли корпеть десять лет в школе, еще пять в институте; разве тогда он не понял, что инженерия — не его стихия? Понял. Потому и пошел в парашютисты, в испытатели. И разве не был доволен? И разве ранее страх не закрадывался в грудь, не становился поперек дороги? Но он умел пересилить себя, перешагнуть через любые преграды, как вот сейчас идет навстречу холодному ветру, дождю и снегу — пусть попробует остановить его!

Так чего же он испугался?..

Нелегко было признаться себе, что стал трусить, что перед испытанием новой системы не мог уснуть, пока не принимал значительной дозы… Не лекарств, не снотворного — от них замедляется реакция, — а спиртного…

Первый, кто догадался об истинной причине приема «успокоительного», была Вита. Он посмеялся над ней:

— Ты хорошая журналистка, но психолог — никудышный.

— Возможно, — не стала она спорить. — И все-таки подумай над моими словами.

Он подумал. Вита была права.

Когда же это началось? После того прыжка, когда его опутало стропами и он чудом дотянулся до спасительного ножа? Возможно. Так решил он тогда, так и написал в своем дневнике-исповеди, который доверил Вите. А теперь вдруг осознал — нет, тот прыжок был ни при чем, после него Андрея снова влекло в небо, и он по-прежнему любил экспериментальные прыжки.

Боязнь пришла позже, когда изменила Ольга и он стал обиду и ревность усердно заливать вином. Тогда он дал себе зарок презирать женщин, не верить им и забыть слово «любовь» — придумали его люди, чтобы скрывать свою животную страсть. Но встретилась Вита… Ни Ольга, ни Антонина не вызывали у него такого сильного чувства. Он забыл свой зарок, забыл обо всех обидах и унижениях, претерпевших от них, думал только о Вите, и ее красивое лицо, умные глаза снились ему во сне. Он хорошо понимал — не пара ей: она и ростом выше, и красоты необыкновенной, а поделать с собой ничего не мог. Когда она попросила у него интервью, он шутя потребовал место встречи кафе, ни на что не надеясь. А Вита согласилась!

Правда, в тот же вечер она дала ему понять, что в ухаживаниях не нуждается, что он заинтересовал ее чисто профессионально, как журналистку, и расстались они довольно холодно. Но когда интервью было опубликовано — она прислала ему журнал и выразила надежду на новую встречу, — Андрей обрадовался как признанию в любви и с нетерпением ждал очередных состязаний в небе.

Они встретились через три месяца, и как ему показалось — Вита изменила отношение — разговаривала душевнее, расспрашивала не только о спорте и работе, а и о личной жизни. Как бы между прочим обронила: «А знаете, я вспоминала вас».

И у него чуть не слетело с губ: «А я ждал этой встречи как большого праздника». Но сказал другое:

— Чем же я заслужил такую честь?

Она уловила обиду в голосе, поняла причину и улыбнулась обезоруживающе:

— Мне нравятся сильные, смелые люди. Разве вы не поняли из интервью? Кстати, как вы оценили мои литературные способности? Только честно.

Интервью ему понравилось, но не слишком ли она самоуверенна? И ему захотелось хоть немного отомстить за прошлую холодность.

Он пожал плечами.

— Сильные и смелые люди заслуживают более чуткого отношения, и об их жизни на двух страничках не расскажешь.

— Простите. Впредь постараюсь быть более чуткой. Что касается двух страничек, то я и не ставила перед собой задачу показать жизнь испытателей. Меня интересовал всего один прыжок.

— Жаль, — Андрей сделал грустную мину. — Обычный рядовой прыжок с серийным парашютом — девять девяток надежности. А знаете, сколько у испытательного?

— Понятия не имею.

— То-то, — разжигал ее любопытство Андрей. — А слыхали об испытателях Арефьеве, Даниловиче, Андрееве?

Вита отрицательно покачала головой.

— Надеюсь, вы расскажете о них?

Андрей театрально-громко вздохнул.

— Вы только потому и хотели встретиться, чтобы взять новое интервью?

Она рассмеялась.

— Не только. Я подумала над вашим замечанием о двух страничках, и у меня родилась новая идея. — Она помолчала. — Но если вы не хотите…

Он очень хотел. Пусть бы о нем прочитали Ольга и Антонина, пусть пожалели бы, кого лишились… И не только ради них. Разве он не заслужил, чтобы о его подвигах — испытаниях катапульт и парашютов — узнал весь мир? Чем он хуже летчиков-испытателей или космонавтов? Тем звание Героя присваивают, а испытателей парашютов и катапульт не всегда даже орденами удостаивают. А разве их труд менее ценен и менее опасен?..

— Таких спортсменов-парашютистов, как я, тысячи, — поскромничал он. — А испытателей парашютов и катапульт раз, два и обчелся, меньше, чем космонавтов. Но какие люди!

— Вот об испытателях я и хотела с вами поговорить, — огорчила она его еще больше, но тут же поняла это и поправилась: — Это потом, между делом. А сейчас — я рада встрече. — И улыбнулась так мило и многообещающе, что сердце у него замлело от счастья.

После соревнований они снова были в Москве и снова сидели в кафе на улице Горького. И разговор был более приятным и интересным. В заключение Вита даже осмелилась пригласить его к себе в маленькую комнатенку в коммунальной квартире, которую снимала у одинокой старушки. Правда, приглашение выражало всего лишь акт вежливости и ограничилось опять-таки разговором о его профессии и чаепитием, но Андрей понял очень важное — Вита одинока. И когда на прощание она протянула ему руку и сказала: «Будешь в Москве, заходи, звони», — у него вспыхнула надежда: почему бы ей и не полюбить его? Не красавец, но вполне симпатичен, крепко сложен, смел — испытывает новые парашюты и катапульты, — она сама сказала, что любит сильных и смелых. А то, что ростом не вышел — эка невидаль; умные женщины ценят мужчин не за красоту и рост… И он тут же принял решение.

— Я на недельку задержусь в Москве. Надо кое-какие дела уладить, — соврал он. — Вечером можем в театр сходить, на концерт.

Она согласилась.

Но завоевать ее сердце недельного срока оказалось недостаточно. Лишь когда он уезжал, она разрешила поцеловать себя.

Они переписывались. Письма ее были теплыми, душевными. Дважды, улетая с полигона, он делал круг, чтобы встретиться с ней. Но дальше поцелуя любовь его не продвигалась. Только в конце этого лета он уговорил ее поехать с ним на юг, и она покорилась. Но удалось ли ему покорить сердце? Физическая близость, давно он понял, это еще не любовь. А она ничего определенного не обещала даже тогда, когда дала согласие поехать с ним в Ясноград.

Почему? Только потому, что узнала о его пристрастии к выпивке, боится, что он не совладает с собой? Совладал же он все три недели, пока были на юге! Плюс две в Яснограде. А положительного ответа так и не дождался.

А может, зря он затеял с женитьбой? Чем Вита лучше Ольги и Антонины? Пусть красивее, интеллигентнее, умнее. А что у нее на душе?..

Как говорится: куда не кинь — всюду клин: не очень-то она скучает по нему: скоро месяц сравняется, как уехал из Яснограда, а она не только не собирается к нему ехать, как он рассчитывал, реже письма писать стала. А вчера и позавчера он пытался дозвониться до нее, не вышло. То ли в библиотеке, то ли еще где.

И обида так сдавила горло, что он еле проглотил комком застрявший воздух. Сегодня он преднамеренно не стал звонить, чтобы не травить душу. И за конспектом не усидел, нашел причину — поужинать в ресторане. Переоделся в цивильное и вот топает по улице Горького, злой и полупромокший, разбрызгивая жидкий снег. Он еще боролся с собой, опасаясь, что может не сдержаться, не ограничиться только ужином. Сознание удерживало: дал слово Вите, Веденину и себе, и неужели ты такой размазня, что не в состоянии взять себя в руки; ты — испытатель, тебе покорялись новейшие системы парашютов, катапульт, тебе покорялось небо, а ты раскис, обиделся, что к тебе не едут. И разве ты ранее не пришел к выводу, что женщины различаются только внешностью, характерами, а суть во всех одна — иждивенчество; мужчин они любят тех, кто щедрее, кто позволяет им делать все, что захочется… Антонина выгребала деньги до копейки, Ольга тоже любила подарки…

Будь они прокляты, эти хищницы, и лучше о них не вспоминать…

Он намеревался поужинать в первом попавшемся ресторане, теперь передумал: он заслуживает большего к себе уважения. Остановил такси и скомандовал: «В „Прагу“».