Гнев изгнанника

Глава 27

Луна

Фи

Знаете, что сложнее, чем залезть на балкон?

Сдержаться и не стать чертовой извращенкой, подглядывая за Джудом, пока он принимает душ.

В тот момент, когда мои ноги коснулись пола его спальни, до моих ушей донесся звук льющейся воды, манящий своим успокаивающим ритмом. Я сказала себе, что подожду на балконе, что проявлю уважение, порядочность, буду нормальным человеком.

Но…

Взглянуть одним глазком ведь никому не повредит, правда?

Только разочек посмотрю и уйду.

Ничего страшного, ничего плохого.

Эта мантра крутится в моей голове, пока я приближаюсь к приоткрытой двери ванной. Пар вырывается наружу, как мягкая, манящая завеса, окутывая меня и наполняя воздух его опьяняющим запахом.

Глупое, глупое любопытство.

Однажды оно меня погубит, может, даже сегодня, потому что в тот момент, когда Джуд попадает в поле моего зрения, у меня перехватывает дыхание.

Вода стекает по его телу, блестя на коже, как жидкое стекло. Каждая капля скользит по контурам его мышц, собираясь на талии, и я понимаю, что к черту последствия – я не сдвинусь с места.

Капли стекают по его закрытым глазам, его челюсть напрягается, когда горячая вода бьет по его спине. Каждая резкая линия его тела освещена мягким светом ванной, и он выглядит настолько потрясающе, что даже больно смотреть на него слишком долго.

Джуд Синклер не просто привлекателен. Он магнетичен. Сила, которая притягивает тебя – не потому, что он ищет внимания, а потому, что ты совершенно не можешь сопротивляться.

Он как луна.

Безмолвный, далекий, но который невозможно игнорировать. Ты не просто видишь его – ты чувствуешь его, как притяжение прилива. В нем есть притягательность, неоспоримое очарование, которое втягивает меня без разрешения; тихая сила, от которой трудно отвести взгляд.

Он полностью погружен в свой мир, и я заворожена каждым его движением, когда он проводит рукой по влажным волосам, с которых стекает вода, подчеркивая оттенки блеклого золота в прядях.

Джуд именно такой.

Драгоценный металл, оставленный на произвол судьбы, скрытый под слоями истории, которая даже не его. Он – желанное, выцветшее золото, и я хочу его. Я хочу открыть для себя все, что Пондероза Спрингс похоронила в нем.

Я впиваюсь зубами в нижнюю губу, наблюдая, как напрягаются его мышцы, когда он тянется за мылом, и татуировки скользят по его коже при каждом легком движении. Я слежу за молнией, которая простирается по его груди, опускаясь низко в V-образную впадину.

Когда он поворачивается к душевой лейке, прижимая ладонь к прохладному мрамору, у меня перехватывает дыхание. Я думала, что увижу еще больше татуировок, но на глаза попадается только одна – строка смелых слов, растянувшаяся от лопатки до лопатки: Noli Timere¹⁰.

Моя грудь сжимается от боли при виде страшного шрама, на котором набиты эти слова. Грубая полоса на верхней части спины, частично скрытая искусным рисунком, но бледная, вздувшаяся кожа все еще видна.

Невыносимое желание прикоснуться к ней пронзило все мое тело, пальцы задрожали, и я тихонько приоткрыла дверь. Мои босые ноги скользнули по теплому полу, и я оказалась у стеклянной двери.

Джуд видел меня всю. Каждую часть, которую я скрывала от света, и мое бесконечное любопытство хотело увидеть его.

Джуд помогает мне нести этот груз, и я даже не подозревала, что нуждаюсь в этой помощи.

Я хочу сделать то же самое и для него. Хочу, чтобы это был мир, в котором он тоже может свободно существовать, и я знаю, что есть вещи, которые он скрывает. Он счастливо сливается с тенями, довольный тем, что страдает в одиночестве, привыкший держать все в себе.

Он видит солнце, когда оно холодное и далекое.

А я хочу исследовать темную сторону луны.

Я чувствую себя вуайеристкой¹¹, как будто Джуд – живое произведение искусства, запертое в стеклянной коробке, которым я могу только любоваться издалека.

НЕ. ТРОГАТЬ.

Написано большими, жирными, неприятными буквами прямо на стекле его витрины.

Только я никогда не умела придерживаться правил.

Не снимая одежды, я открываю дверь душа, позволяя клубам пара вырваться наружу, прежде чем закрыть ее. Не уверена, просто ли он решил игнорировать меня или я гораздо лучше умею молчать, чем думала, но он не поворачивается, пока мои пальцы не скользят по выпуклой коже его шрама.

Я чувствую это на долю секунды, прежде чем Джуд хватает меня и поворачивает так, что я прижимаюсь к стене прямо под струей воды. Она мочит мою одежду, теплая вода стекает по мне, а он наклоняется к моему лицу.

— Что ты, черт возьми, делаешь?

Его тон в сочетании с бурей в его темно-синих глазах, вызывает сильный холод, пронизывающий мое тело, когда он смотрит на меня.

— Я просто, я хотела… — я кусаю внутреннюю сторону щеки, не чувствуя своей обычной смелости. — Что с тобой случилось, Джуд?

Мышцы его челюсти напрягаются, когда он наклоняет голову:

— В какой именно раз?

Я морщу брови, руки дергаются по бокам, прежде чем я решаюсь прикоснуться к нему. Я протягиваю ладони, прижимаю их к его груди и глажу по ней.

— Во все.

— Папа любил накуриваться. Любил погружаться в прошлое, и я стал его злодеем. Каждую каплю своей боли он вымещал на мне, — его челюсть сжимается, ноздри раздуваются. — Впервые он назвал меня именем твоего отца, когда разбил бутылку Ketel One об мою спину.

Я вздрогнула, как будто он ударил меня.

Я не знала Истона Синклера.

Не лично.

Думаю, я видела его всего четыре раза в жизни – если не меньше – случайно в городе, когда гуляла с друзьями или семьей. Каждый раз он был тенью, мелькающей на краю моего зрения; фигурой, размытой расстоянием и шепотом.

Человеком, запомнившемся в шепотах Пондероза Спрингс, но при этом остававшимся для меня чужим.

Я не знала его.

Но я его ненавидела.

— Знаешь, о чем я думал, пока доктор накладывал мне швы? — рычит он, и вода капает с его губ, когда он говорит. — Кто такой Рук и что он сделал моему отцу, что тот так сильно меня ненавидел?

— Джуд, я…

— А потом я приехал сюда, — перебивает он меня, излучая волны гнева и боли. — И понял, что проблема никогда не была в Ван Доренах. Меня заставили ненавидеть эту семью, потому что Истон Синклер был несчастным, убогим человеком, а я не мог его ненавидеть. Поэтому я возненавидел тебя.

Мое сердце болит, тяжело постукивая в груди и чувствуя его вес, давящий на меня. Мне больно за мальчика, который пережил разрушение от наркомании, за того, кто носит боль своего отца как вторую кожу.

Мерцание уязвимости в его глазах раскрывает призраков прошлого, которые витают прямо под поверхностью, тени жизни, от которой он не может убежать. Я, черт возьми, не имею представления, каково это – расти с отцом, чьи демоны были сильнее любой любви, которую он мог тебе дать.

Я просто знаю, что хочу нести этот груз вместе с ним.

Независимо от того, насколько сильна его боль, я хочу нести ее вместе с ним.

Мои руки продолжают скользить по его телу, ладони обхватывают его щеки, я запрокидываю голову, чтобы посмотреть на него.

— Одиночка, — выдыхаю я. — Мне так жаль. Ты не заслужила этого. Никто подобного не заслуживает.

— Не жалей меня, заучка. Мне это не нужно.

Я сжимаю челюсть.

— Не надо. Не прячь свою боль, Джуд. Не здесь, не со мной.

Я провожу большим пальцем по его нижней губе, глядя вверх на этого красивого, сломанного мальчика.

— Ты видишь меня, да?

Он медленно кивает, не отрывая от меня темного взгляда, и это похоже на обещание.

— Всегда.

— Тогда позволь мне увидеть тебя, — шепчу я. — Со всеми шрамами. Они не имеют значения. Твоя боль не делает тебя слабым. Твой гнев не делает тебя твоим отцом. Здесь ты просто одиночка. Просто Джуд.

На мгновение его брови приподнимаются от удивления, но затем в его бурных глазах загорается огонек узнавания, и тьма сменяется мягкостью, которая освещает пространство между нами, расчищая небо от облаков.

И тогда его губы прижимаются к моим.

Волна тепла пронизывает меня, наполняя каждый сантиметр моего тела, и желание берет верх, заглушая тихий голосок, призывающий к осторожности. А что, если кто-нибудь зайдет? А что, если я буду слишком громкой?

Но этот шепот – ничто по сравнению с ошеломляющим голодом, который поднимается во мне.

Мое сердце колотится в груди, дико и неистово, когда он прижимается ко мне, и вес его тела зажигает каждый нерв на моей коже. Рациональная часть моего мозга отдаляется далеко-далеко, заглушается, когда он дразняще кусает мою нижнюю губу, посылая по моему телу волны шока.

Все, что имеет значение, – это прикосновения Джуда, то, как его руки обнимают мое лицо, его тепло, прижимающееся ко мне, как будто он втягивает меня в самую свою сущность. Я хочу собрать все осколки этого мальчика, разбитого миром, и спрятать их глубоко в своей груди, где он наконец-то сможет почувствовать себя в безопасности.

Джуд заслуживает, по крайней мере, чувствовать себя в безопасности. Быть защищенным.

— Ты перелезла через стену, — шепчет он мне в губы, грудь его приподнимается, когда язык прослеживает контур моих губ.

— Да, одиночка. Я перелезла через стену.

Руки Джуда скользят по моему телу, пальцы оставляют за собой горящие следы, когда он обхватывает мою талию и притягивает к себе, пока наши тела не сливаются воедино.

Я чувствую тепло, исходящее от него, напряжение в его мышцах, его член, плотно прижатый к моему животу. Это вынуждает меня тонуть в отчаянной потребности стереть грань между нашими мирами, стать частью его мира.

— Ты сможешь быть тихой, пока мой член будет трахать твою тугую дырочку, милая? — шепчет он, его голос густой, как дым. — Будешь хорошей девочкой и позволишь мне трахнуть тебя, когда кто-нибудь может войти?

Я киваю головой один, два, три раза, прежде чем его губы снова соприкасаются с моими. Голодный и настойчивый, он требует, чтобы я открылась для него. Моя кожа вспыхивает под струями воды, его язык скользит по моему.

Мои руки пробираются сквозь его влажные волосы, притягивая его ближе, желая больше. Желая его всего.

— Джуд.

Поцелуй.

— Моя одежда.

Поцелуй.

— Сними ее.

Мы едва можем оторваться друг от друга, чтобы снять мою одежду, небрежно бросая ее на кафельный пол душа. Как только она оказывается на полу, мне приходится буквально вскарабкаться на этого мужчину, как на дерево.

Хотелось бы мне сказать, что это шутка.

Я вытягиваюсь на цыпочки, обхватываю его шею руками, прижимаюсь к нему, но внутри меня бурлит разочарование, когда я понимаю, что не могу дотянуться до него так, как хочу.

— О, детка, — его смешок вибрирует на моих губах, звук щекочет мою кожу и вызывает дрожь по спине. — Хочешь залезть на меня? Твоя нуждающаяся маленькая киска хочет, чтобы ее растянули и заполнили, пока я буду подбрасывать тебя на своем члене, как маленькую секс-игрушку?

Тихий стон срывается с моих губ, бедра инстинктивно сжимаются в тщетной попытке унять неустанную пульсацию между ног.

— Одиночка, не заставляй меня делать тебе больно, — огрызаюсь я, моя ладонь скользит по его груди к члену, дразняще его сжимая. — Я могу нанести тебе непоправимый ущерб.

Уголки его глаз морщатся, когда он улыбается, качая головой, сгибая колени и поднимая меня.

Я резко вдыхаю, когда он прижимает меня к стене, мои ноги обвивают его узкую талию, пока он вжимает свой член в мою киску.

— Злобная маленькая штучка, — шепчет он, опуская голову в изгиб моей шеи, позволяя мне почувствовать улыбку на его губах, когда он покрывает поцелуями мою шею. — Такая требовательная. Такая чертовски сексуальная.

Я вздрагиваю, когда он прижимается бедрами к моим, его член трется о мой клитор, а он, обхватив мое тело, скользит им вверх и вниз по своему члену.

Все в Джуде заставляет меня чувствовать себя маленькой, но не в плохом смысле. Я всегда казалась себя пугающей, черствой. Слишком резкой, слишком требовательной. Но Джуд заставляет меня чувствовать себя мягкой, нежной, как будто всю жизнь меня неправильно понимали, а он просто ждал, чтобы раскрыть меня.

— Джуд, — стону я, когда головка его члена касается моего входа, и мои глаза опускаются вниз, туда, где соединяются наши нижние части тела. — Пожалуйста, скажи мне, что это просто угол такой, и ты на самом деле не разорвешь меня пополам.

Переносица его носа скользит вверх по моей шее, его рот возвращается к моему для еще одного мучительного поцелуя, ровно настолько, чтобы лишить меня дыхания, прежде чем он отстраняется.

— Мой член разорвет эту капризную киску пополам, детка, но тебе это понравится. Ты будешь просить еще. Потому что ты создана для того, чтобы принимать то, что я тебе даю.

С этими словами он одним плавным движением вошел в меня, и ощущение было просто потрясающим. Мое тело растянулось вокруг него, первоначальный дискомфорт быстро превратился в глубокое, пульсирующее удовольствие, которое посылало волны тепла по всей моей киске.

Из моего рта вырывается шокированный вздох, который быстро заглушается тяжестью его ладони. Я впиваюсь ногтями в его плечи, голова откидывается назад на стену за мной, пытаясь удержаться, пока он заполняет меня полностью.

Я никогда не чувствовала себя такой чертовски наполненной. Джуд занимает каждый сантиметр пространства, которое дает ему мое тело.

— Боже, ты всегда так чертовски хорошо ощущаешься. Такая чертовски узкая, — он тихо рычит, его голос полный восхищения, когда он наблюдает, как его член входит и выходит из моего влажного входа. — Ты должна вести себя тихо, детка. Очень, очень тихо, хорошо? Мы не можем позволить кому-нибудь узнать, насколько эта красивая киска жаждет моего члена, правда, милая?

Я стону в его ладонь, выгибая тело навстречу его прикосновениям, когда его рот опускается на мой сосок. Его зубы оттягивают пирсинг, язык играет с моими чувствительными сосками.

Джуд – не просто еще один парень, который мне нравится.

Боже, если бы было только это.

Если бы это были только его острые скулы или то, как он выглядит за рулем своей машины, все было бы просто.

Я бы позволила верности своей фамилии подавить влечение, которое я испытываю к нему. Это было бы временным явлением, мимолетной искрой, которую я могла бы погасить.

Но он не просто Синклер.

Он еще и Джуд.

Одиночка.

Поэт.

Парень, который видит мир в оттенках серого и записывает эти оттенки в свой потрепанный блокнот, как будто записывает свой путь через какой-то личный ад.

Джуд доказал, что жизнь все еще может существовать во мне.

До того, как он прикоснулся ко мне, я была ничем, кроме увядающей земли. Оргазмы были мимолетными, искрой, которая гасла, не успев согреть меня, пустым облегчением, которое оставляло меня еще более опустошенной, чем раньше. Я была пустырем, потрескавшейся землей и запустением, где ничто не могло укорениться.

Но с ним все… по-другому.

Я – другая.

Когда он прикасается ко мне, это как буря, разражающаяся в моих венах. Удар молнии, который разрывает меня на части, прожигает каждый темный уголок моей души, пока не остается места для ненависти или отвращения к себе, которые пожирают меня.

Впервые после Окли кто-то прикоснулся ко мне и… и…

Что-то расцвело.

В бесплодных руинах моей груди, под ребрами, которые всегда казались мне клеткой, он посадил что-то дикое, неукротимое, что-то настолько яркое, что это почти причиняло боль.

Тайный цветок.

Колючий, запретный, но несомненно живой.

Удовольствие нарастает во мне, с каждым толчком сжимая меня все сильнее. Он задает неумолимый ритм, каждый его толчок пронзает мое тело, и я не могу не извиваться под ним, желая большего.

Эхо ударов кожи о кожу наполняет воздух, смешиваясь с ритмом душа и воды, стекающей по нашим телам, усиливая каждое движение.

Я чувствую, как мои ногти впиваются в его кожу, цепляясь за его тело, как за спасительную соломинку, пока он жестоко сжимает мои ягодицы, чтобы войти еще глубже. Он рывками опускает мое тело в такт своим сильным толчкам, прижимая руку к моему рту, чтобы я не кричала.

— Посмотри, какая ты хорошая девочка, Фи, — рычит он, прижимаясь ртом к руке, закрывающей мои губы. — Такая тихая, принимая меня. Эта мокрая киска – моя любимая. Ты моя любимая маленькая шлюшка, детка.

Я наслаждаюсь его похвалой.

Его любимая.

Я сжимаюсь вокруг него, и он отвечает стоном, звук которого вибрирует на моей груди. Это подстегивает его, заставляя проникать глубже, сильнее. Каждый толчок вынуждает меня все больше погружаться в экстаз.

Мое тело прижимается к стене, а ее шероховатая поверхность удерживает меня, пока он поднимает меня все выше, доводя до предела. Жар нарастает, как лесной пожар, поглощая меня целиком, оставляя после себя только чистое, неразбавленное удовольствие.

— Ты близко, да, детка? Кончишь для меня? Давай, милая. Сломайся для меня. Покажи мне, какая ты хорошая девочка, и кончи.

Каждый толчок заставляет его проникать все глубже, попадая в то самое место внутри меня, которое заставляет мое зрение затуманиваться, а мысли разбегаться. Я едва могу держаться, мои пальцы впиваются в его плечи, ногти – в его кожу, удерживая меня, пока он подталкивает меня к краю.

Напряжение разрывается, и я кончаю. Крик вырывается из моих губ, приглушенный ладонью, прижатой к моему рту, а мир расплывается и рушится в чистом экстазе.

Я дрожу, волны удовольствия накрывают меня, топя в ощущениях. Мое тело дрожит вокруг него, каждый пульс излучает такой сильный жар, что кажется, будто я горю изнутри.

— Да, детка. Да, да. Вот так. Твоя киска так хорошо обхватывает меня. Так чертовски крепко, — рычит Джуд, и звук его голоса возвращает меня в реальность, удерживая на месте, даже когда я все еще парю в послевкусии оргазма.

Его рука отрывается от моего рта, и я молчу, а он обеими руками обхватывает мои ягодицы, властно их сжимая. Он трахает меня как сумасшедший, и я чувствую, как он растягивает меня, заполняет полностью. Ощущение головокружительное, удовольствие смешивается с остатками оргазма, поднимая меня все выше и выше.

— Джуд, — стону я, едва слышно, когда жар внутри меня снова начинает нарастать. — Я хочу, чтобы ты…

— Я знаю, детка. Знаю, — он наклоняется ко мне, снова захватывая мой рот, наши губы сливаются, а его бедра ударяются о мои, углубляя нас в этот вихрь удовольствия. — Я дам своей любимой развратной шлюшке именно то, чего она хочет. Я наполню ее своей спермой так, что ты будешь чувствовать меня внутри еще несколько недель.

Властность в его словах пробегает дрожью по моему телу. Я чувствую напряжение в его теле, то, как он приближается к собственной разрядке, и это только заставляет меня хотеть его еще сильнее.

— Да, пожалуйста. Пожалуйста, Джуд, наполни меня, — шепчу я ему в губы, и отчаянная потребность вырывается из меня, как молитва.

Он входит в меня еще сильнее, звук наших тел, ударяющихся друг о друга, раздается в душном воздухе, – симфония страсти, которая заглушает весь мир за пределами душа.

— Я почти кончил, детка, — рычит он, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в глаза, и интенсивность его взгляда зажигает во мне что-то дикое. — Я хочу, чтобы ты кончила еще раз, точно так же. Крепко меня сжимай. Давай, заучка. Сделай это для меня.

Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы заглушить крик, когда новая волна удовольствия накрывает мое тело, и я отдаюсь ему, а за глазами взрываются огни.

Одним последним толчком он кончает в меня, и его сперма наполняет меня горячими волнами, которые уносят меня в блаженное опьянение. Я чувствую, как он пульсирует во мне, наполняя меня полностью, и это ошеломляет, поглощает меня так, как я никогда раньше не чувствовала.

— Да, Фи. Хорошая девочка. Моя любимая хорошая девочка, — он стонет, уткнувшись лицом в мою шею, его горячее дыхание обжигает мою кожу, он обнимает меня, прижимая к себе, и мы вместе наслаждаемся волнами удовольствия.

Мы замираем в этом положении, обняв друг друга, теплая вода струится вокруг нас, как кокон, изолируя от внешнего мира. В этот момент ничего больше не имеет значения.

Есть только мы, сплетенные воедино, и прекрасный хаос наших тел.

Здесь мы можем быть кем угодно.

Просто Джудом и Фи.

Не думаю, что это была случайность, что именно я нашла его стихотворение на стене мотеля «Шепот Сосен».

Среди всех людей в Уэст Тринити Фолс и Пондероза Спрингс.

Это похоже на судьбу.

Что, возможно, кто-то позаботился о том, чтобы я нашла их задолго до того, как мы сами поняли, что происходит между нами.