Гнев небес

«Изученная космическая сфера, словно апельсин, была разделена на двенадцать равных долек-секторов. Согласно принятому Эдикту, каждый сектор отводился для одной из основных земных культур. После этого произошло Великое Переселение, начавшееся около 2100 г. н. э…

(Фрагмент утрачен.)

Освоенный Космос состоит из двенадцати равных секторов, что уподобляет его циферблату часов — Небесному Циферблату. В целях упрощения ориентации земная система координат была спроецирована на космическую сферу в пределах расстояния трех световых лет. Пространство Освоенного Космоса ограничено этим диаметром, исключая Зону…

(Фрагмент утрачен.)

Название Ямато принято для сектора, отведенного японской культуре. Он расположен между 36-м (нулевым) и 33-м галактическими меридианами, у самой границы Освоенного Космоса. 36-й меридиан отделяет Ямато от Нейтральной Зоны (0—30 ° галактической долготы), а 33-й меридиан — от зоны Санаду, также называемой Китаем или Срединным Государством (330—300 ° галактической долготы).

Сектор Ямато состоит из нескольких тысяч звездных систем, большинство которых необитаемы. Эти системы занимают четыре квадранта. Обитаемы лишь шестьдесят звездных систем Ямато, на них живет около миллиарда человек. Первое заселение ближайших к Земле звездных систем произошло около трехсот лет назад, в эпоху письменности.

Столица империи Ямато — город Киото. Форма правления — монархическая. Государство возглавляет император, который традиционно признается главным духовным лицом, избранником небес. Тем не менее реальной властью обладает министерство обороны Сёгун, управляемое Верховным главнокомандующим — генералиссиму…

(Фрагмент утрачен.)

…ато был полностью закрыт для других государств в течение долгих лет. Первые мероприятия, проведенные в этих целях, заключались в установлении высоких налогов на въезд и выезд, введении иммиграционных законов и запрете на земельную торговлю для иностранных граждан и законных владельцев. Позже государственная граница оказалась полностью закрытой. Ни жители Ямато, ни кто-либо из представителей других государств просто физически не могли ее пересечь. К тому же в начале периода царствования Канэй правительственные войска провели незаконную аннексию Нейтральной Зоны, которая…»

(Рукопись обрывается.)

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Место действия: где-то в Нейтральной Зоне

Капитан Айртон Родриго умер в полночь. К рассвету, когда у самого горизонта чуть прорезалась голубоватая полоска, его тело уже заморозили и поместили в герметичный пластиковый контейнер соломенного цвета, по форме напоминавший зерно.

В этом пустынном уголке Вселенной нетрудно оказалось найти место для могилы, где и решили похоронить навечно замороженное тело капитана Айртона Родриго. Никакая сила природы не сможет расколоть плексовую скорлупу — ни вулканическая лава, ни океаническое давление, ни тектонические сдвиги…

«Спи спокойно, капитан, — мысленно обращался к Родриго Эллис Стрейкер, — никто не потревожит твой прах. Не сомневаюсь: придет час, и империя Ямато за все заплатит. Клянусь, я отомщу за тебя!»

Айртон был учителем Эллиса, и теперь Стрейкеру не с кем стало посоветоваться в трудную минуту. А ситуация сложилась невероятно тяжелая, практически безвыходная. Пять сильно потрепанных кораблей американского флота с четырьмя сотнями человек на борту были отброшены на одну из пустынных планет Нейтральной Зоны.

Эллис вспомнил жену, ребенка, их уютный дом в Линкольне. «Черт бы побрал этот пси-шторм! — с досадой подумал он. — Мы бы давно уже могли спокойно сидели дома… Во всяком случае, находились бы в американском секторе, а не в этой дыре!»

Нейтральная Зона славилась неустойчивой гравитацией. Обычным делом здесь были пси-штормы — настоящие космические цунами, которые захлестывали даже соседние области. Пси-шторм изменял пространственно-временные характеристики, порой делая их вовсе непредсказуемыми, выводил из строя навигационные приборы и калечил разум астронавтов. В таких условиях рассчитать курс корабля было практически невозможно. Именно поэтому «бурный» сектор нарекли Нейтральной Зоной и смотрели сквозь пальцы на попытки Ямато ее аннексировать.

Словно отзываясь на космическую бурю, воздух этой пустынной планеты, едва пригодный для дыхания, наполнился песком, который забивался в складки одежды и сильно сковывал движения. Небо хмурилось, флагманский корабль «Томас Джефферсон» стал совсем незаметным в тени бледно-розовой мраморной скалы. Четыре других корабля, напоминающие рыб, выброшенных на берег во время шторма, находились поодаль. Сильный ветер трепал волосы безмолвно стоящих у гроба людей.

Смерть не бывает многословной. Поражал не только сам факт гибели капитана флотилии, но и то, как он погиб. Капитан был убит японским снайпером на Палаване, одной из планет Нейтральной Зоны. Ему выжгло внутренности, и он пролежал без сознания почти семь недель, прежде чем жизнь окончательно оставила его сведенное судорогой тело.

Пятьдесят дней назад они покинули Палаван, прорвавшись сквозь огонь орбитальных лазерных пушек. Американская флотилия направлялась в Нейтральную Зону, чтобы наладить торговые отношения с местными жителями, но натолкнулась на неожиданное сопротивление. Где бы ни выставляли свои товары американцы, везде разыгрывалась одна и та же сцена:

«Да, это очень хорошие вещи, очень».

«Будете брать?»

«Нет».

«Почему?»

В ответ покупатели лишь пожимали плечами и боязливо оглядывались. Наконец кто-то из местных жителей проговорился, что на Ямато так вести торговлю не принято и вообще скоро нагрянет кэмпэй.

— Их тайная полиция, — пояснил командор экспедиции Джос Хавкен.

Когда же он сообщил местным жителям, что планета не принадлежит Ямато, те посмотрели на него как на сумасшедшего.

На следующий день действительно появилась полиция. Черные сапоги. Черная униформа. Черные очки, скрывающие взгляд. Оружие. Такое жители Либерти могли видеть только в исторических фильмах, повествующих о войнах и страстях давно покинутой всеми Земли.

Полицейские ворвались на торговую площадь и без лишних слов учинили обыск, переворачивая все вверх дном. Хавкен отдал приказ вести себя достойно и быть максимально сдержанными, чтобы не дать полицейским повода для конфликта.

Но один из японцев неожиданно направил луч своего оружия на Айртона Родриго — просто потому, что капитан вел себя несколько высокомерно. Астронавты отступили к кораблям и под сильным обстрелом спешно покинули Палаван.

Чтобы избежать потерь, они попытались скрыться на одной из ближайших планет, но были обстреляны с орбиты Палавана. Тогда им пришлось отправиться в район гравитационных аномалий, где орбитальное оружие не могло достать их. Оказавшись в безопасности, астронавты вышли на связь с Либерти и легко рассчитали начальную скорость и направление трансгалактического пути, который позволял им вернуться в свой сектор, однако неожиданно разразившийся пси-шторм оборвал связь и спутал все карты. Проложить траекторию в подобных условиях было невозможно.

Никак не удавалось наладить связь с Либерти. Шторм бушевал с такой силой, что перегорели все пси-предохранители, а систему связи вместе с обслуживающими ее роботами захлестнула мощная гравитационная волна. В результате одно лишь прикосновение к приборам вызывало вспышки биоэлектрической активности мозга, приводившие к эпилептическим судорогам.

Ничего другого не оставалось, как направить корабли к единственной в этом пустынном районе планете. Она имела горный рельеф, была необитаема и к тому же безжалостно лишена всякой растительности и воды (весьма характерная примета для многих планет Нейтральной Зоны). Здесь американцы и решили похоронить умершего в полночь капитана флотилии Айртона Родриго.

Зажгли бортовые огни, и Джон Уюку — дюжий негр с горящими глазами и густой бородой — принялся читать погребальную молитву: «Рождается человек от женщины, и жизнь его полна страданий…» Низкий глубокий голос Уюку, казалось, возносил слова молитвы к самому небу этой неизвестной планеты, пробуждая в людях воспоминания. Картины недавних событий замелькали перед мысленным взором Эллиса Стрейкера.

Он видел, как тащит к кораблю смертельно раненного Айртона, тело которого оставляет на белом песке кровавую полосу. Айртон, еще не потерявший сознания, просит Эллиса избавить его от невыносимых мучений… Затем Стрейкер увидел тех астронавтов, что не успели добраться до кораблей и остались на Палаване. Лица их были прозрачны, призрачны. В голубом ореоле они проплывали перед Эллисом, и ему казалось, будто он смотрит на них со дна глубокой реки. Астронавты о чем-то тихо беседовали, но толща воды скрадывала их голоса. До него донеслось лишь: «…ожидая воскресения, когда Небеса откажутся от смерти… Аминь».

Последние слова погребальной молитвы вернули его в реальность. По знаку Хавкена гроб опустился в могилу.

— Прими его в свое лоно, Господи! — невольно вырвалось у Эллиса, и он увидел, как небо озарилось красновато-синими всполохами — астронавты корабля «Томас Джефферсон» почтили память своего капитана прощальным салютом. У Эллиса сжалось сердце. Он вспомнил, как Айртон признался ему, что это последняя его экспедиция, что он хочет оставить дальние путешествия и поселиться в своем уютном домике в пригороде Линкольна. Экспедиция действительно оказалась для него последней… Бросив прощальный взгляд на уже засыпанную могилу, Стрейкер направился к своему кораблю, отныне ставшему флагманским. На его борту должны были собраться наиболее опытные астронавты, чтобы почтить память Айртона Родриго и выработать план дальнейших действий.

Ситуация была крайне сложной. Потери экспедиции не ограничивались человеческими жертвами. В области гравитационных аномалий флотилия попала в сильный метеоритный поток, и корабль «Миллард Филмор» потерпел крушение. Обшивка других кораблей была в таком состоянии, что при длительном перелете участь «Филмора» могла постигнуть любой из них. Требовался срочный ремонт, но все ближайшие порты с ремонтными доками находились в Нейтральной Зоне, аннексированной японцами. Ямато и Либерти же находились на грани войны, так что появление американской торговой флотилии, в состав которой было включено два военных корабля, могло не только погубить всю экспедицию, но и дать повод японскому императору для вооруженного конфликта. Ко всему прочему, разыгравшийся пси-шторм вывел из строя систему связи, и астронавтам пришлось самим прокладывать курс.

Хавкен вытащил карту и поместил ее в проектор. Перед астронавтами появилось объемное изображение сферы Освоенного Космоса с расходящимися линиями, на которых были зафиксированы границы изученного пространства. Размытые туманные тени и разноцветные символы отмечали звезды и планетные системы, цифры указывали расстояния до них.

— По самым утешительным расчетам, мы находимся на планете, которую японцы называют Танимбар. В тридцати световых годах отсюда — граница Ямато, примерно на таком же расстоянии или чуть больше — Либерти, так что нам нужно преодолеть десять парсеков, чтобы оказаться в американском секторе.

— А нет ли другого пути, командор? — спросила Женева.

— Есть. Но это верная гибель. — Хавкен обвел астронавтов флегматичным взглядом. — Да, мы можем двинуться на Тиамоту, но в таком случае нам придется пересечь пояс астероидов, который отделяет Тиамоту от Либерти. Я думаю, что и для «Ричарда М.», и для «Томаса Дж». этот перелет окажется губительным. Нам необходим ремонт.

— Полагаю, есть еще один вариант, — вступил в разговор Уюку. — Нам надо добраться до Большого Маркиза; там начинается путь, ведущий мимо астероидного кольца. К тому же мы сможем зайти в какой-нибудь промежуточный порт. Правда, есть шанс повстречать наших друзей с Ямато… Но мы ведь вооружены до зубов, даже гравитационные пушки имеются. И вообще, почему мы все время должны скрываться, точно контрабандисты?

— Чтобы избежать межсекторного инцидента, — ответил Хэмптон.

— Да мы кашу заварили покруче всяких инцидентов!

— Покруче?!

— Естественно, Хэмптон, — ответил Уюку. — Мы ведь развязали войну.

— Джон, мы не воюем с Ямато, — Хавкен взволнованно повернулся к Уюку. — Мы должны поддерживать добрососедские отношения с императором и его подданными. Запомни это…

— О каком мире с Ямато может идти речь, когда японцы стреляют в нас?! — запальчиво перебил его Уюку.

Лицо Хавкена побледнело.

— Я сто раз говорил об этом. Успех нашей и будущих экспедиций зависит от того, сохранится ли мир с Ямато, поэтому мы не должны применять оружие, даже если нас будут провоцировать.

— Уже спровоцировали, — не сдавался Уюку.

Спорить с ним было бессмысленно, и Хавкен решил обратиться к самому опытному капитану — Элен ди Баррио. Ей сорок шесть лет, она человек сдержанный и немногословный.

— Что скажешь, Элен?

— Не знаю… Вероятно, есть еще какие-то варианты. Но всякий, кто попытается пересечь отметку нулевого градуса, обречен. Наши потрепанные корабли не выдержат ни еще одного обстрела, ни длительного перелета. Поэтому прямой путь не для нас.

— Фай, а ты что думаешь?

Эллис наблюдал за Женевой Фай, склонившейся над экраном и изучающей карту. Он знал, что, как и многие прославленные астронавты, ди Баррио и Женева питали суеверную неприязнь ко всяческим планам. Они не любили просчитывать все заранее, предпочитая полагаться на интуицию.

Эллис почувствовал, как невидимая волна легонько толкнула его в грудь, — возникло предчувствие, что сейчас отыщется неожиданный выход.

Женева Фай оторвалась от экрана и, словно рассматривая что-то вдалеке, задумчиво проговорила:

— Мне кажется, надо лететь прямо…

— Прямо?! — поперхнулся Уюку.

— Да. Мы на полпути к Садо.

— Это самоубийство! Садо — ближайшая к Ямато планета!

Хавкен жестом успокоил Уюку и попросил Женеву продолжать.

— Если мы прорвемся сквозь кольцо астероидов и двинемся против течения, нам предстоит совершить двадцать перелетов до Либерти, а с нашими кораблями это нереально. Но если мы отправимся на Садо, то сумеем попасть домой всего за два легких перелета.

— Легких? Мы потеряем все корабли! — убежденно сказал Уюку.

— Вероятно. — Женева даже не посмотрела в его сторону. — Если мы попытаемся совершить десять или двадцать перелетов, то первый же поток астероидов превратит корабли в звездную пыль.

— Пусть лучше наш прах рассеется по Космосу, нежели мы станем пленниками Ямато. Они распинают чужеземцев на крестах — в назидание остальным, — возразила ди Баррио и обратилась к Хавкену: — Не забывайте, сэр, что «Томас Дж». и «Ричард М.» предоставлены вам самим президентом, они официально числятся в составе американского военного флота. Появление нашей флотилии в секторе Ямато будет расценено как акт агрессии!

Эллис взглянул на озабоченные лица астронавтов. Уюку погрузился в угрюмое молчание, Хавкен склонил голову; Хэмптон, кажется, соглашался с ди Баррио. Все знали, что Ямато и Либерти находятся на грани войны. Несанкционированный выход флотилии на орбиту Садо будет воспринят как вторжение, что даст повод японскому императору начать военные действия.

Демократические свободы, лежащие в основе государственности Либерти, лишили покоя императора Ямато. Он считал их опасной болезнью, заразой, которая может проникнуть и в его империю. Мечтой, делом всей жизни императора стала борьба за избавление от демократической ереси и установление в Либерти порядков Страны Восходящего Солнца. Он искал любой предлог, чтобы послать в американский сектор японские легионы, прославившиеся своей фанатичной жестокостью.

Хавкен опять склонился над экраном.

— Черт побери, но почему именно Садо?

Женева Фай загадочно улыбнулась и провела тонким пальцем по мерцающей поверхности карты.

— Почему Садо, командор? Потому что она находится в стороне от кольца астероидов и потому что именно она лежит на нашем пути. Мы доберемся туда приблизительно через неделю и если опередим флотилию Ямато, то сможем без суеты заняться ремонтом.

— Военные корабли постоянно заходят на Садо. Это мышеловка! — воскликнул Уюку.

Хавкен, казалось, колебался.

— Эллис, а ты что скажешь? — обратился он к Стрейкеру.

Эллис вновь почувствовал толчок невидимой волны, на этот раз гораздо большей силы. Его как будто что-то приподняло и опустило. Тело расслабилось, он закрыл глаза и увидел голубоватые всполохи, густым дождем падающие на ярко-зеленое поле. Видение длилось лишь мгновение, но именно в этот момент Стрейкер осознал, что найдено единственно верное решение.

— Понимаешь, дело в том, что мы находимся вовсе не на Танимбаре. Я уверен, что пси-шторм отнес нас гораздо дальше, чем мы предполагали. Думаю, мы сейчас на Талоуде, и, если я прав, у нас нет другого выбора, как лететь в сторону Садо. Это самый короткий и надежный путь.

В отсеке повисла полная тишина. Астронавты растерянно смотрели друг на друга, лишь Фай слегка улыбнулась Эллису. Пауза была прервана самым неожиданным образом. Словно специально для подтверждения догадки Стрейкера явился взволнованный лейтенант Боуэн, все это время находившийся на вахте и наблюдавший за небом.

— Извините, что прерываю вас, сэр, но приборы зафиксировали второй спутник.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно, сэр.

— Благодарю вас, мистер Боуэн. Вы свободны.

Хавкен встал и резким движением выключил проектор. На этот раз слова его прозвучали отрывисто и жестко, как пистолетные выстрелы.

— Согласно карте, у Танимбара только один спутник, а у Талоуда — два. Игра началась. Делаем ставки, господа. Мы направляемся непосредственно в пространство Ямато. Стрейкер, распорядитесь рассчитать курс к планете Садо.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Место действия: Садо

Корабль вошел в зону визуального контакта с Садо. Младший брат Эллиса Стрейкера — Дюваль по прозвищу Стрелок — поднялся на галерею, что окружала капитанский мостик.

— Садо! — радостно крикнул он.

Все уже собрались у наблюдательного пункта, и Дюваль с трудом протиснулся, чтобы рассмотреть приближающуюся планету. На экране пока был виден небольшой бледный диск.

Корабль продвигался к цели, выходя на эллиптическую орбиту, и наблюдателям постепенно открывалась дневная сторона Садо. Красновато-коричневое побережье переходило в зеленые предгорья, за которыми виднелись горные вершины. Уменьшенное экраном ущелье напоминало акулью пасть. Изображение медленно померкло и вскоре исчезло — корабль нырнул в верхний мезоновый слой, затруднявший видимость. Но через несколько минут картина изменилась, и возглас изумления раздался на наблюдательном пункте: на экране возникли удивительно яркие цвета, ставшие еще более сочными, когда корабль вошел в плотные слои атмосферы.

Темно-синий океан окружал белую как снег песчаную пустыню. На его поверхности мерцали три розовых атолла — два пустынных и один с крошечными строениями. Пронзительный сигнал «К посадке» прервал разговоры.

Еще через минуту Дюваль Стрейкер увидел прозрачную линию побережья, от которой вдаль уходила черная лента взлетно-посадочной полосы с дюжиной кораблей Ямато — то был космопорт Ниигата. С высоты птичьего полета он напоминал всплывшую на поверхность океана огромную рыбу. Остров едва возвышался над водой, и сильные волны непрерывно бились о его скалистые берега. За посадочной полосой лежала расчищенная от леса площадка. У ее дальнего конца рабочие Ямато соорудили несколько доков, возле которых стояли космические корабли. Дюваль направился к нише с оружием, чтобы проверить его на случай непредвиденных обстоятельств. В оружейном отсеке среди лазерных установок приютился миниатюрный макет древней пушки. Дюваль прикоснулся к ее стволу и вспомнил Американо. «Господи, как далеко нас занесло, на самый край света!» — подумал он.

Затем взглянул в противоположную сторону. В двухстах ярдах от него, на соседнем корабле, под таким же прозрачным куполом находился его брат Эллис. Точно тигр он носился по капитанскому мостику, выкрикивая приказы. Корабль брата назывался «Дуайт Д.».

«Мой брат, — с гордостью подумал Дюваль, — хотя никто этому не верит». Стрелок огляделся. Пять американских кораблей составляли впечатляющую эскадру. Но на сердце у Дюваля было неспокойно.

«А если правитель Садо получил те же распоряжения, что и правитель Палавана, и нам окажут здесь столь же горячий прием?»

Он взглянул вверх. Там, в темной нише, своего часа ждала автоматическая система наведения — предмет его постоянной заботы. Дюваль сравнил свою модернизированную установку с неуклюжим лучевым оружием японцев. «В случае чего мы сумеем постоять за себя», — подумал он.

— Это и есть Ниигата? — презрительно осведомился Боуэн. — Места-то — с гулькин нос…

— Командор сказал, что здесь расположен единственный на весь этот захолустный квадрант порт с ремонтными доками, — пояснил Дюваль. — Вполне подходящее место для космических кораблей. Недалеко, за лесом расположен город Ниигата. Там на поверхность выходит золотая жила. Поверь мне, трюмы улетающих отсюда японских кораблей набиты битком. Есть и серебро — говорят, попадаются самородки величиной с куриное яйцо.

— Ты знаешь такие подробности, будто уже побывал здесь, — с недоверием проговорил Боуэн.

— Нет, просто командор много слышал об этой планете. В прошлых экспедициях японцы кое-что рассказали ему, да и наши жрецы оказались не такими уж молчунами.

Действительно, на одном из кораблей американской флотилии летели два японских жреца. Примкнули они к экспедиции по чистой случайности: после бегства с Палавана астронавты совершили вынужденную посадку на планете в зоне гравитационных аномалий. Оказалось, что по приказу японского императора местные жители покинули ее, но два жреца синто и еще какой-то человек по имени Ивакура отказались подчиниться высочайшему повелению. Опытный Хавкен, никогда не упускавший случая использовать местных жителей в качестве проводников, предложил им примкнуть к экспедиции. Те согласились и теперь находились на борту «Томаса Дж»..

Между тем флотилия готовилась к посадке. На капитанском мостике появился Хавкен — в черном, тщательно выглаженном мундире. Белоснежный воротничок оттенял загорелую шею.

Корабль начал тормозить и вскоре коснулся земли.

— Великолепная посадка, сэр, не правда ли? — обратился Боуэн к Дювалю, который рассматривал роботов-спасателей, окруживших корабли. Фиолетовые лампочки в центре их светящихся цилиндрических тел мерцали в туманной дымке.

— Такое впечатление, что эти чудовища заинтересовались нашими кораблями. Полагаю, командор, нам нельзя снимать защиту, — как бы эти циклопы не разнесли нас в щепки.

— Вы правы, сэр, — отозвался Хавкен и повернулся к Боуэну: — Лейтенант, защиту не снимать.

Двигаясь по главной дорожке, флотилия медленно приближалась к межпланетному порту Ниигата. Вскоре астронавты увидели низкое серое строение, на котором красовался традиционный японский символ — красный круг на белом фоне. А самое удивительное заключалось в том, что незваных гостей, похоже, никто не замечал и появление флотилии застало Ниигату и всю планету Садо врасплох.

Но астронавты заблуждались. Когда они подошли к порту и начали маневр разворота, в их сторону метнулись два луча лазерного прожектора, скрытого где-то у залива.

— Стрелок, стволы орудий — прочь от залива! Дай понять, что мы не хотим причинить им вреда! — закричал побледневший командор.

Дюваль быстро нажал несколько кнопок, и трехфутовый ствол начал разворачиваться в противоположную от залива сторону. При этом Стрейкер-младший подумал, что его оружие сильно отличается от любого уже изобретенного. Выстрел из него создавал гравитационную воронку, которая могла всосать более тысячи фунтов материи. Причем давление в воронке было таким, что попавший в нее объект исчезал практически бесследно. Защиты против гравитационного оружия не существовало.

Лучи предупредительного прожектора погасли, в порту вновь прекратилось всякое движение. Астронавты томились ожиданием, когда на корабле «Томас Дж». раздался оглушительный хохот Боуэна.

— Ты чего?! — вздрогнул Дюваль.

— Нет, ты только посмотри на это! — застонал от хохота Боуэн.

Дюваль взглянул в его иллюминатор… Паланкин. Да-да, именно паланкин — один из тех, на которых разъезжали японские императоры и их наместники еще в первые века нашей эры, — мерно покачиваясь, приближался к кораблю. Несли его восемь человек. Небольшая кабинка была отделана небесно-голубым бархатом и украшена золочеными кисточками. Светло-зеленый шелковый балдахин трепал ветер, поднятый работающими двигателями. Процессия направлялась к «Томасу Дж»., и вид у нее был совершенно нелепый.

Несколько секунд Хавкен смотрел на это причудливое зрелище, а затем спустился на грузовую палубу, чтобы пригласить японского посла на борт. В качестве переводчика Хавкен взял с собой Ивакуру.

— Стрелок, пойдем с нами. Мне понадобится твое знание японского. — Дюваль довольно сносно владел разговорным японским языком, и Хавкен решил взять его с собой, дабы не сомневаться в точности перевода Ивакуры.

Паланкин приблизился к кораблю и опустился на землю. Занавеска откинулась, и астронавты увидели выбирающегося из кабинки посла. Он носил белое кимоно, украшенное желтыми лентами, шелковый красный пояс туго стягивал одежды и своими кисточками почти касался земли. На его ногах красовались деревянные сандалии, из-за пояса торчали самурайские мечи. В сопровождении полуобнаженных носильщиков он подошел к кораблю и, увидев Хавкена, замер.

Ивакура сразу же обратился к хозяевам. Дюваль заметил, как японские представители смутились, когда поняли, что на Садо прибыли чужеземцы. Хавкен снял перчатку и подал руку в знак приветствия, но человек в кимоно словно оцепенел.

— Я — командор Джозеф Хавкен, а это мой флот. Мы ведем торговлю под флагом Объединенных Миров Американо. Я прошу разрешения на временную стоянку для моих пяти кораблей — нам нужен срочный ремонт. Будьте уверены, мы не причиним вам вреда и за все честно заплатим.

Когда Ивакура перевел слова Хавкена, чиновник побледнел. Взгляд его заметался между переводчиком и Хавкеном. Он энергично затряс головой и быстро-быстро заговорил. Дюваль с трудом разбирал речь японца.

— Его зовут Угаки Нобутака, он местный губернатор. Говорит, что нам нельзя здесь оставаться. Он также считает, командор, что наше появление без предварительного уведомления является незаконным и мы преднамеренно обманываем честных людей.

Лицо Хавкена ожесточилось.

— Скажи ему, что мы не пираты. Ни одна станция Ниигаты не ответила на наши сигналы. Мы нуждаемся в ремонте, и у нас нет другого пути на Либерти, кроме как через Садо. Мы должны здесь остановиться! Так ему и передай.

Последовали длительные переговоры между Ивакурой и губернатором. Последний умоляюще смотрел на Хавкена. Наконец Ивакура сказал:

— Губернатор Угаки Нобутака сожалеет, но этот вопрос не подлежит обсуждению. Мы должны немедленно покинуть Садо. Японцы не могут разрешить стоянку для ваших кораблей.

Хавкен обратился к Дювалю с вопросом, правильно ли понял его губернатор.

— Да, командор, — ответил Дюваль.

Хавкен снова повернулся к Нобутаке. Рука его незаметно легла на кобуру лучевого пистолета.

— Спроси губернатора, почему он отказывает нам. У взлетной полосы шестьдесят пустых стоянок и не больше двенадцати кораблей.

Губернатор заговорил. Ивакура начал переводить:

— Губернатор хочет сказать командору, что скоро сюда прибудут корабли Ямато. Много кораблей, больших кораблей. С тяжелым лучевым оружием на борту, с тысячью храбрых самураев на борту. Военный флот императора под командованием старого воина, адмирала Куриты. Его огромные корабли в два раза больше того красавца, в тени которого мы сейчас находимся.

Дюваль нахмурился, разобрав хвастливую речь губернатора, приблизился к Хавкену и тихо сказал:

— Не верьте ему, командор. Они ждут Золотой флот. Я слышал вчера, как об этом шептались наши жрецы.

Ивакура злобно посмотрел на Дюваля и отвел взгляд.

— Нобутака-сан, вы не обманываете меня? — Хавкен пристально глядел на губернатора. — Может быть, вы ждете другой флот — Кин кайгун?

Губернатор запнулся на полуслове, услышав японское название Золотого флота. Лицо его заметно побледнело и покрылось испариной.

«Ах, вот почему он встретил нас в паланкине, — догадался Дюваль. — Японцы по ошибке приняли нас за флагманские корабли Золотого флота. Губернатор не успел даже спрятать свиток с приветственной речью — вон он, зажат у него в руке. Теперь они испуганы вдвойне — и нашим прилетом, и тем, что мы знаем о Золотом флоте. А Ниигата, должно быть, сегодня напичкана золотом и серебром, предназначенными для перевозки в имперскую столицу!..» — Все эти мысли мгновенно промелькнули в голове Дюваля. Его размышления прервали резкие слова Хавкена:

— Отвечайте! Вы действительно ждете Золотой флот?

— Губернатор Нобутака говорит, что войско Ямато должно прибыть со дня на день. Самураи будут весьма недовольны, когда увидят здесь американскую флотилию. Планета Садо принадлежит Небесному императору Ямато, — перевел ответ Ивакура.

Услышав это, Хавкен мгновенно выхватил из кобуры лучевой пистолет и направил его в лицо губернатора.

— Так, значит, самураи будут недовольны и, наверное, немного удивлены, да?

Нобутака осторожно кивнул.

— Он сожалеет, командор, но не может гарантировать вам безопасность, — перевел Дюваль.

— Безопасность нашей экспедиции — это моя забота, — отрезал Хавкен.

— Губернатор хочет сказать своему гостю, — вновь начал переводить Ивакура, — что тот либо очень смелый человек, либо бака — безумец.

— Скажи ему: все, чего я требую, — это пять стоянок. Мы задержимся ненадолго. Через несколько дней ремонт закончится, и мы покинем Садо. За действия ваших подчиненных на станции и взлетной площадке вы, губернатор, несете личную ответственность! — заключил Хавкен.

Губернатору ничего не оставалось, как уступить, и пять американских кораблей, неуклюже развернувшись, медленно поползли к ремонтным докам. Японцы все еще не могли прийти в себя; появление динозавров, вероятно, поразило бы их меньше, нежели прибытие американского флота.

После того, как корабли прибыли на стоянку, Хавкен составил официальное заявление, адресованное императору Ямато и его наместнику на Садо. Сухим дипломатическим языком в нем излагались причины вынужденной посадки и выражалась благодарность за гостеприимство. Наконец процессия Нобутаки в сопровождении «почетного караула» американских солдат покинула порт. Хавкен приказал им следить за малейшим движением губернатора, дабы предотвратить инцидент.

Только после этого астронавты принялись подготавливать корабли к ремонту. Дюваль наблюдал, как его люди разбирают лучевые установки и отдирают истрепанную обшивку. Стрейкер-младший обследовал станцию — удлиненное здание со множеством коридоров, подсобных помещений и мастерских. В одном из ангаров он обнаружил миниатюрную гробницу Синто, искусно сложенную из обломков погибших кораблей. Вплотную к восточной стене станции примыкал храм дзэн, окруженный ухоженным садиком с заботливо подстриженными низенькими кустами. Между ними петляли песчаные дорожки, складываясь в некий иероглиф, который Дюваль не сумел расшифровать. «Ну что ж, может быть, через несколько дней мы прочтем эти письмена, а пока лучше позаботиться о защите».

Он распорядился выставить караул у каждого угла здания и разместил рядом гравитационное оружие, чтобы обеспечить прикрытие кораблей, если появится военный флот Ямато.

Поскольку командор больше не отдавал никаких распоряжений, многие астронавты, освободившись после работы, направились в город, где каждый искал развлечения на свой вкус. Одни уже успели посетить японские ресторанчики, где по традиции подают горькую рисовую водку сакэ, и теперь шатались по городу, неистово горланя национальный гимн.

Других заинтересовало изобилие торговых лавочек, где они за бесценок скупали японские украшения и одежду. Ну а самые мужественные рыскали по увеселительным заведениям — там их ждали очаровательные гейши, которые больше прочих обрадовались вторжению американской флотилии.

Дюваль все это время провел на станции, проверяя механизмы двигателей и следя за тем, как рабочие снимают прохудившуюся корабельную обшивку. Вечер не принес прохлады, и жара по-прежнему донимала Стрейкера-младшего. Изредка он позволял себе передохнуть и с любопытством смотрел в сторону городка, но отлучаться не смел. Терпению его пришел конец, когда на станцию явился пьяный Том Флеминг — астронавт с «Ричарда М.». Он притащил с собой миниатюрную гейшу, посадив ее прямиком себе на плечи.

— Эй, Дюваль! Ты давно не трахался? — прицепился Флеминг к обалдевшему от жары Стрейкеру.

— Пошел вон, потаскун чертов! — огрызнулся тот.

— Брось, старина. Лучше посмотри, какую деточку я снял. Могу поделиться — всего пять долларов в час. Хотя по дружбе уступлю и за три. Бери, а я пока смотаюсь в город за бутылкой. Вместе и выпьем.

Дюваль растерялся от такого предложения и не мог вымолвить в ответ ни слова. Он посмотрел на девушку; та улыбнулась и приветливо кивнула. Неожиданно для себя он полез в карман, достал первую попавшуюся купюру — это была десятидолларовая бумажка, — скомкал ее и сунул в карман Флемингу.

— Держи, Том, и проваливай отсюда, чтоб я тебя больше не видел.

Флеминг опустил гейшу на землю и, пошатываясь, вновь направился в город, а Дюваль тупо уставился на девушку. Теперь ее можно было рассмотреть получше. Было ей не больше двадцати лет, и она ничем не отличалась от обыкновенной японочки. Быть может, лишь сильно подведенные глаза и глубокие вырезы на кимоно, открывавшие молодое, крепкое тело, намекали на ее профессию.

— Как тебя зовут? — спросил Дюваль. Он с трудом выдавил из себя эти слова, но ведь нужно было что-нибудь сказать.

— Дэсо, — ответила девушка.

«Дэсо, Дэсо… Где-то я слышал это слово… Интересно, что оно значит», — задумался Дюваль, а потом сказал:

— Дэсо, хочешь вернуться домой?

— Да. А тебе не будет без меня скучно?

— Нет, что ты. У меня куча дел. Нам нужно поторапливаться, чтобы спокойно вернуться на Либерти. Иди, я не держу тебя.

— Спасибо, господин.

Девушка повернулась и пошла вдоль длинного здания станции. Дойдя до его восточной стены, она неожиданно повернулась и прокричала Стрейкеру:

— Да поможет вам Небо вернуться домой!

Дюваль посмотрел ей вслед, но девушка уже скрылась за кустарником. Он перевел взгляд на небо и увидел, что с моря надвигаются тяжелые тучи, походившие на космических китов.

Он вспомнил, как совсем недавно их корабли попали в стаю этих животных. Таинственно фосфоресцирующие, выведенные с помощью генной инженерии существа — длиной до трехсот метров — путешествуют по всему космосу, пожирая обломки астероидов. Несмотря на устрашающий вид, киты редко ведут себя агрессивно.

Дюваль вновь взглянул в небо. Тяжелые тучи заволокли весь небосклон.

Сильный ветер с океана принес прохладу и дождь. Стрейкер поднялся по трапу и вошел в кают-компанию. Все уже были в сборе. Он поздоровался и приветливо улыбнулся брату. После гибели Айртона Родриго у Эллиса прибавилось работы, и братья виделись реже. Дюваля это немного тревожило, потому что экспедиция была для него первой, а Эллис ранее опекал его. Если б не поддержка брата, неизвестно, как бы Дюваль перенес тяготы многомесячного путешествия — ведь он не был профессиональным астронавтом.

Его взяли в экспедицию по рекомендации Эллиса, и должность стрелка была введена специально для него. Дюваль, один из самых талантливых военных инженеров на Либерти, давно мечтал попасть в трансгалактическую экспедицию, а тут как раз предоставился случай. После обострения отношений с Ямато американские корабли нуждались в надежной защите, и гравитационное оружие, разработанное Дювалем несколько лет назад, могло им весьма пригодиться. Эллис обратился с поручительством к Хавкену, и тот согласился: Стрейкера-младшего назначили стрелком и взяли на борт «Дуайта Д.». И Хавкен ни разу не пожалел об этом.

Дюваль посмотрел на командора. Он был одет в военную форму, на поясе поблескивал серебряный кортик. Выражение лица Хавкена было жестким и непроницаемым. Дюваль уже успел заметить, что таким оно становится в самых трудных случаях. Держа в руках бокал красного вина, командор о чем-то глубоко задумался.

Был четверг, и по традиции в этот день капитаны собирались у Хавкена, дабы провести вместе несколько часов. Командор пригласил и Нобутаку, но тот отказался, сказав, что будет весь вечер молиться, прося небо, чтобы японский флот побыстрее прибыл на Садо. Однако не скорое появление вражеского флота тревожило Хавкена: экспедиции угрожала другая опасность.

Дюваль появился, когда астронавты о чем-то горячо спорили — ему показалось, что спор шел не о том, как уцелеть самим, спасти флотилию и добраться до дома.

— Каким образом мне переубедить свою команду? — воскликнула ди Баррио, злобно глядя на Хавкена. — Да и какой смысл переубеждать?

— Какой смысл? — переспросил тот тихо. — Вспомните, Элен, сколько из-за этого погибло экспедиций. Со времен Христофора Колумба такая опасность — пострашнее любого вооруженного противника. Вы же одна из самых опытных астронавтов.

— А вы рассуждаете как конторский служащий. Не похоже на вас, командор! — огрызнулась ди Баррио.

Хавкен откинулся на спинку стула и внимательно оглядел лица астронавтов. На многих он читал опасные мысли. Наступила тягостная пауза, и никто не решался нарушить тишину. Хавкен глубоко задумался. Еще подлетая к Садо, он предчувствовал новую беду и теперь пытался отвести ее от экспедиции.

«Самая разрушительная идея, которая может овладеть умом человека, это возможность разбогатеть, не прилагая никаких усилий, — думал Хавкен. — Отважусь ли я открыто предложить им выбор или буду сохранять спокойствие, пока они не узнают, о чем я думаю?.. Будь осторожен, Джос Хавкен, за год, проведенный вместе в Нейтральной Зоне, они уже научились читать твои мысли. Доверяешь ли ты им, и можно ли им довериться? Если начнется „золотая лихорадка“, то все погибло. Уже поползли слухи. Японские чиновники в Ниигате дрожат, как испуганные кролики. Корабли, ожидающие Золотой флот, напичканы золотом. По самым грубым подсчетам, его там на двести миллиардов. Раздели это на четыреста американцев — по полмиллиарда на брата. Неплохо, несколько тысяч среднегодовых зарплат на каждого участника экспедиции. Толпы убивали своих капитанов, а капитаны — своих командоров за кусок и поменьше…»

— Я догадываюсь о ваших мыслях, господа, — прервал затянувшуюся паузу командор. — Если мы захватим золото, хранящееся в порту Ниигата, каждый из нас вернется на Либерти Ротшильдом. Но не слишком ли много ротшильдов для одного государства?

Он увидел, как алчно загорелись глаза Уюку. Хавкен с досадой отвернулся и вновь задумался.

Триста восемьдесят шесть сенаторов, сто десять конгрессменов Объединенных Миров Американо. Самая могущественная группа людей на Либерти финансировала эту рискованную экспедицию. Вильям Конрой Лаббэк, личный советник президента, поддержал их. За десять последних лет президент наконец осознал, что необходимо внести изменения в Декрет Центральной Власти, принятый семьдесят пять лет назад, — декрет, позволявший Ямато безнаказанно грабить всю Нейтральную Зону. Но кроме дипломатических шагов нужен имперский капитал, чтобы положить конец японской монополии. Нужны люди, готовые рисковать собой и попытать счастья в Нейтральной Зоне. Таких людей трудно сбить с пути, который они когда-то сами для себя выбрали.

Раздумья командора прервала обычно хладнокровная Женева, — на этот раз она разволновалась и отважилась взять слово:

— Мы уже рисковали и выигрывали. Почему бы и сейчас не рискнуть? Неужели нам сидеть сложа руки, когда за дверью находится приз в пятьсот миллионов на каждого? Половина золота, которое корабли Ямато собираются отсюда вывезти, по праву принадлежит нам! Если японцы провозгласили свое право на добычу в Нейтральной Зоне, почему мы молчим, трусливо поджав хвост?! Половина принадлежит Американо, а значит, и нам. Бог дал нам свободу воли — мы вправе выбирать!

— Не забудьте, что Бог дал нам еще и совесть, — невозмутимо возразил Хавкен.

Уюку горячо поддержал Женеву:

— Я же говорю, давно пора разнести Ниигату к чертовой матери!

Командор выпрямился и гневно посмотрел в сторону Уюку. Ситуация выходила из-под его контроля.

— Если мы возьмем хоть один императорский слиток, наш же собственный суд назовет нас пиратами и ворами и будет абсолютно прав, — парировал командор выпад Уюку. — Напоминаю вам всем, что «Томас Дж». и «Ричард М.» еще числятся кораблями американского военного флота. Может быть, вы и их готовы украсть? А вам придется украсть их, если вы, как предлагает Уюку, разнесете Ниигату к чертовой матери, — заключил Хавкен.

— Командор, но японцы задолжали нам слишком много. Вспомните о судьбе Айртона, — мрачно проговорил Хэмптон.

— Да, командор! Подумайте о несчастной семье, которая осталась на Либерти. Несколько слитков могли бы значительно облегчить ее участь, — поддержала Хэмптона Женева.

— Правильно! Нам следует получить компенсацию за ущерб, причиненный нашей торговле, — добавила ди Баррио.

Хавкен пригубил красное вино. Рука его непроизвольно коснулась серебряного кортика.

— О Господи! Элен, опомнитесь! Кто вы? Честная американка или воровка? — попытался успокоить ее Хавкен.

— А нельзя быть и тем, и другим? — прошипел Уюку.

Хавкен схватился за кортик и впервые за все одиннадцать месяцев экспедиции прокричал:

— Нет, нельзя! Вы не должны воровать! Это мой приказ. Всем ясно?!

Наступила зловещая тишина. Астронавты не смели смотреть друг другу в глаза. Обстановку попытался разрядить Эллис Стрейкер.

— Если мы разграбим Ниигату, то обречем Американо на кровопролитную войну, — раздался его спокойный голос.

— Засунь свою рассудительность в одно место! — не унимался Уюку. — Мы и так вынуждены воевать.

— Однако мы не на войне, — столь же спокойно возразил Хавкен. — Стрелок, когда Золотой флот будет здесь?

— Ивакура говорил, что он опаздывает. Два дня назад должен был прибыть, — с готовностью ответил Стрейкер-младший.

Уюку вскочил, распрямил свои сильные плечи и грохнул кулаком по столу:

— Когда бы они ни прибыли, мы захватим их корабли!

— Возможность эта послана нам самим небом! — мечтательно улыбнулась Женева Фай.

Хавкен опять погрузился в размышления. «Один неверный шаг — и Американо будет втянут в войну», — говорил он себе, сдерживая гнев на Женеву.

— Ко всему прочему, мы пребываем в неизвестности, — задумчиво произнес Дюваль. — Если пси-шторм приблизил нас к Садо, то японцев он, наоборот, мог отбросить.

— В таком случае, Стрелок, у нас еще есть время отремонтировать корабли, запастись провизией и, взяв честную компенсацию за убытки из запасов Ниигату, отправиться домой, — заключил Уюку.

— Честную компенсацию? — переспросил его Эллис Стрейкер. — Я так не думаю, мистер Уюку, закон…

— Американский закон здесь неприемлем, — перебил его Уюку. — А Верховный Суд заседает на Либерти, в семидесяти световых годах отсюда.

— Достаточно близко, чтобы твоя задница прилипла к скамье подсудимых! — разозлился Эллис.

— Все вы тут задницы! — заорал Уюку. Казалось, он потерял над собой контроль и уже плохо соображал, что говорит.

— Командор пообещал губернатору, что мы честно за все заплатим и мирно покинем планету. Ты хочешь, чтобы он нарушил слово? — пытался успокоить его Хэмптон.

— Слово?! Хрен с ним, со словом!

— Ну, это уж слишком…

Все повернулись в сторону Хавкена. Командор угрожающе смотрел на Уюку.

— Сэр, запомните мои слова. Я не потерплю на своем корабле и на кораблях, мне подчиненных, никакой болтовни о сокровищах. Ни от вас, ни от кого другого.

Взгляды их встретились, и Уюку отвел взор.

— Император закрыл для вас Нейтральную Зону, но так долго продолжаться не может, — убеждал Хавкен. — Жители Нейтральной Зоны заинтересованы в торговле с нами, и это приносит нам хорошую прибыль. Итак, мы должны ждать, пока отношения между Американо и Ямато не нормализуются. Что произойдет, очевидно, в самое ближайшее время. Только после этого у нас появится возможность безопасной торговли. Не забывайте, что мы прежде всего торговцы, и наша цель — получить постоянное и надежное место на рынке Нейтральной Зоны и в секторе Ямато.

— Я согласен с командором, — поддержал его Хэмптон. — Если японцы поступают несправедливо, рано или поздно они расплатятся за это. Но мы не должны выступать в роли мстителей, а то нам же самим придется расплачиваться. Мы и так неплохо поработали в этой экспедиции. Лучше отправимся домой. И пусть курица высиживает золотые яйца, пока ее не бросили в суп.

Хавкен увидел, как Уюку, угрюмо нахохлившись, все же неохотно кивнул, и это несколько успокоило командора. После ужина, когда страсти немного улеглись, Хавкен с серьезным видом обратился к астронавтам:

— Господа, я отдаю приказ, который вы обязаны довести до сведения всех членов своих экипажей. Во исполнение статьи десять, пункт два, Американского кодекса свободных предпринимателей, приказываю: начиная с двадцати трех часов Всеобщего времени сегодняшнего дня всем членам американских экипажей запрещается приближаться к японским кораблям, стоящим в порту Ниигата, ближе чем на сто ярдов, какая бы тому ни была причина. Всем членам экипажей запрещаются любые попытки проникнуть в здание станции, кроме как по особому распоряжению Дюваля Стрейкера. Возле здания станции будет выставлен караул. Запрещается покидать свой корабль без особого распоряжения. Нарушение любого из этих трех предписаний карается полным замораживанием. Приказ подписан в четверг, 24 ноября 2421 года от Рождества Христова.

Когда братья Стрейкеры покидали корабль, Дюваль услышал подозрительную возню и писк на капитанском мостике. Затем он увидел, как несколько серых комочков скатились по трапу и понеслись прочь от корабля.

— Крысы! — воскликнул Дюваль.

— Догадываюсь, — ответил Эллис. — Бегут с корабля, как будто Крысолов уже сыграл им свою мелодию…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вернувшись на свой корабль, «Дуайт Д.», Эллис Стрейкер поручил трем вооруженным сержантам прочесать станцию и здание порта, после чего зачитал экипажу приказ Хавкена. Стрейкер выполнил все наставления командора, но его не покидало тревожное чувство. «Обязательно найдется какой-нибудь негодяй, которого поймают с поличным и заморозят из-за дрянной золотой безделушки».

Корабль «Томас Джефферсон» требовал серьезного ремонта и выйти в пространство мог не раньше, чем через неделю. Безделье утомляло людей, поэтому Стрейкер пытался найти для своего экипажа хоть какую-нибудь работу, чтобы немного отвлечь их и не оставить времени на размышления. Сделать это было очень трудно даже днем, а когда опускался душный безветренный вечер — практически невозможно.

Стояла ночь. По небу рассеялся неровный свет двух лун. Одна из них — огромная красная Тиноцуки — подняла воду в море. Начался прилив, сильные волны захлестывали берег. Эллис вышел из корабля и уселся неподалеку. Весь экипаж спал, только караульный прохаживался по капитанскому мостику, встревоженный присутствием командира корабля.

«Господи, как мне осточертела эта планета, — думал Эллис. — Я бы с радостью, прямо сейчас улетел отсюда куда глаза глядят. Экспедиция и без того затянулась на несколько месяцев дольше обычного, а тут еще полная неизвестность впереди… Интересно, сколько сейчас времени на Либерти? Спит ли Янка или еще кормит грудью Гарри? А он сосет молоко, сладко причмокивая… Боже мой! Так ведь он уже большой, он уже, наверное, научился есть самостоятельно — ведь ему почти два года. Я путешествую уже половину его жизни. Что-то делает сейчас Янка? Ей недавно исполнилось двадцать. Наверное, похорошела, обзавелась поклонниками… Вот если б можно было летать как во сне и попадать домой хотя бы по воскресеньям! Всего раз в неделю! Просто заглянуть и убедиться, что все в порядке. И мне было бы спокойней, и Янке удобней. Уж она-то знает, как трудно быть женой астронавта». Он вспомнил ее хрупкую фигурку, большие серые глаза и мягкие волосы. Как бы он сейчас хотел обнять ее…

Сквозь лохмотья туч на юго-востоке просвечивал красноватый диск луны. Ветер крепчал, нес с берега песчинки, обрывки сухих водорослей и листьев. Чувствовалось, что приближается шторм. Эллис встряхнулся, обошел еще раз капитанский мостик и отправился спать.

Он забрался в уютный кожаный гамак и застегнул спальный мешок. Не спалось. За стеной, в клетке сидели две пушистые маленькие обезьянки — они шумели и повизгивали всякий раз, когда кто-нибудь из старших офицеров проходил по коридору. Со стороны моря доносились раскаты грома. Гамак под Эллисом скрипел и покачивался.

Наконец где-то в середине ночи он провалился в глубокий тяжелый сон. Отвратительный неповоротливый зверь с огромной пастью и гладкой бледно-желтой кожей пытался схватить его и утащить куда-то, но Эллису удавалось вырваться. Затем он неожиданно перенесся на Либерти и очутился в столице, около Белого дома. На остроконечный прут ограды была насажена живая голова Джона Уюку — она приветливо ему улыбалась и подмигивала. Но когда Эллис подошел ближе, голова нагло рассмеялась и закукарекала. Эллис в ужасе пробудился…

За окном стояло раннее утро, откуда-то издалека, кажется, из города, доносился едва слышный крик петуха. «Странно, откуда тут взялся петух? Наверное, привез кто-нибудь из торговцев», — подумал Эллис. Он окончательно проснулся и взглянул на барометр. Прибор показывал, что ветер стих, давление упало. Стрейкер вышел на площадку — проверить, надежно ли закрыты двигатели. Тяжелые капли дождя освежили его, а ветер унес остатки сна.

Воздух был напоен пряными ароматами тропических деревьев. Взлетная полоса поблескивала на солнце, уже выглядывающем из-за туч. Невдалеке Эллис увидел большую желтую бабочку. Крылья ее намокли, и она никак не могла взлететь. Ему почему-то стало жаль бабочку. Он поднял ее и отнес на корабль. «Полежи здесь, обсохни, а потом мы выпустим тебя на волю, и ты полетишь домой», — сказал Эллис бабочке и вновь было направился к взлетной полосе, когда вдруг услышал с корабля крики:

— Капитан, капитан!

Подойдя ближе, Стрейкер увидел Моритона.

— В чем дело, лейтенант?

— Корабли, капитан! Корабли! Дюжинами спускаются в восьмидесяти милях отсюда!

— Сколько их? — насторожился Стрейкер.

— Не знаю, сэр. Было несколько дюжин.

«Черт, отсюда ничего не видно, — подумал Стрейкер. — Мальчишка мог и ошибиться — испугался, например, сполохов на экранах». Стрейкер встал на подъемник и нажал кнопку пуска. Лифт поднимался, но медленнее, чем обычно. «Плохая примета, — мелькнуло у него в голове. — Спокойно. Скорее всего, Моритон ошибся».

Подъемник дополз до середины галереи. Не дождавшись, пока лифт завершит подъем, Эллис в нетерпении выпрыгнул и побежал к наблюдательному пункту. От открывшегося зрелища у него пересохло в горле.

На переднем экране был прекрасно виден приземляющийся на большой скорости четырехдвигательный авианосец. За ним на расстоянии двух миль следовал второй, затем третий, четвертый… Стрейкер насчитал тринадцать больших кораблей.

Пока они находились слишком далеко, чтобы их можно было хорошо рассмотреть, но Эллис не сомневался: это Золотой флот, гвардия Ямато. «Надо же, как некстати, — подумал он. — Корабли совершенно не готовы, только-только начался ремонт. Японцы уничтожат нас в два счета».

Эллис ткнул кнопку боевой тревоги. Астронавты выбегали из кают заспанные, полуодетые.

— Инграм! Вайсер! Флеминг! Немедленно отправляйтесь на другие корабли и объявите о приближении флота Ямато! — приказал Стрейкер.

Завыли сирены, на капитанских мостиках послышались крики. Стрелки побежали к станции и зданию порта, чтобы усилить лазерную и гравитационную защиту. Хавкен отвел Эллиса в сторону и приказал отправиться на переговоры с адмиралом флота.

— Полетишь на корабле «Томас Джефферсон». Пошлешь сигнал «перемирие». Передай адмиралу, что линия обороны Садо находится под моим контролем. Прежде чем пустить его сюда, мы должны придти к соглашению. Думаю, ты сумеешь найти достаточно вежливые слова, чтобы высказать наши требования.

— Адмиралу это не понравится, — возразил Стрейкер.

— Ему еще больше не понравится, если мы продержим его флот в воздухе, а к соглашению так и не придем, — ответил Хавкен.

— А разве мы сможем договориться?

— С оружием твоего брата — вполне.

— Но если мы не пустим корабли адмирала Куриту в его собственный порт, им некуда будет лететь, — вновь возразил Стрейкер. — Они не могут долго кружить на орбите. Кроме того, Ниигата — единственная удобная база для таких кораблей. Эти неуклюжие чудовища разобьются при посадке — они не могут сесть на жесткий грунт.

— В таком случае Курита должен принять наши условия.

— Гордость самурая никогда…

— Гордость самурая никогда не допустит того, Эллис, — перебил его Хавкен, — чтобы рисковать грузом стоимостью в двести миллиардов. А теперь — в путь!

Эллис направился к кораблю. По дороге он пытался представить себе эти фантастические двести миллиардов…

Переговоры не заняли много времени, и через час Стрейкер вернулся. С ним прибыл посланец адмирала Куриты — самурай, одетый в голубую, отделанную золотом форму, с маленькой косичкой на бритой голове; из-за пояса торчали два меча. Держался он неестественно прямо, но по-английски говорил свободно.

— Я — вице-адмирал Кондо, уполномоченный адмирала Куриты и его превосходительства Нисимы Юна, являющегося даймё на планете Садо. Его превосходительство приветствует вас. Он интересуется, что привело вас сюда, и предлагает немедленно покинуть порт.

У Хавкена перехватило дыхание, когда он услышал слово «даймё». Если наместник здесь, значит, его корабли несут полное вооружение. Командор обратил внимание на то, сколь высокомерно держит себя Кондо, и подумал, что только колесо фортуны позволило торговому флоту избежать гибели и поставило японцев в трудное положение. Прилети американцы раньше, и флот был бы уничтожен, вероятно, еще на орбите Садо…

— Вы согласны на наши условия? — спросил Хавкен.

Кондо решительно шагнул вперед. Лицо его выражало презрение.

— Сожалею, командор, но все ваши требования отвергнуты. Вы должны покинуть порт в течение часа.

Хавкен отрицательно покачал головой.

— Сэр, я не могу этого сделать. Сообщите его превосходительству, что в данной ситуации приказывать могу только я. Вы должны выполнить наши условия.

Кондо мужественно снес оскорбление.

— Это ваше последнее слово, командор?

— Да.

— Я все в точности передам его превосходительству. — Кондо повернулся на пятках и вышел.

Эллис проводил его и заодно проверил защитные системы выхода. Высокомерие японца произвело на него сильное впечатление, и он разозлился на себя за это.

Уюку с ненавистью посмотрел вслед ушедшему вице-адмиралу, потом нагнулся к Хавкену и прошипел:

— Если мы хотим спастись, надо немедленно уничтожить эту свору жирных псов! Давайте захватим их, Джос, — лучшего случая не представится!

Хавкен впился взглядом в Уюку.

— Они возвратятся, и на этот раз на наших условиях.

Уюку вскипел:

— Вы позволите им сесть?! Да они шутя прорвутся сквозь нашу защиту!

— Если японцы в соответствии с нашими требованиями предоставят двенадцать самураев первого ранга в качестве заложников и согласятся, что порт будет находиться под нашим контролем, тогда, пожалуйста, я впущу их.

— Командор, вы не должны доверять им! Самураи — вероломные люди. Им плевать на человеческую жизнь. Вспороть кому-нибудь живот для них все равно, что в сортир сходить. У них даже слова такого нет — «заложник». Не доверяйте им, командор!

— Будем надеяться, что вы не правы, — ответил Хавкен.

В этот же день Эллис еще раз отправился за Кондо. Вместе с вице-адмиралом появился и ответ даймё. На этот раз в послании, подслащенном лестью, говорилось, что японцы согласны на все условия Хавкена. Прибыли двенадцать заложников, и в пятницу, с наступлением ночи в небе Садо появился идущий на посадку Золотой флот.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

С мостика адмиральского корабля «Тиёда» Хосю-но Нисима Юн с удовлетворением наблюдал за подготовкой. Был он высокого роста и обладал мрачной привлекательностью. Седая с голубым отливом борода, пучок умащенных волос на выбритой макушке — знак принадлежности к самурайской касте. Нисима Юн носил синее кимоно, брюки хакама и жакет хаори, на рукавах и спине которого был вышит трилистник — символ его рода. Его Императорское Величество, Сын Небес, назначил Нисиму даймё на планете Садо. Это был первый визит наместника.

Планета Садо встретила своего нового даймё неприветливо. Поднялся сильный ветер, и небо, на котором всего лишь час назад не было ни облачка, потемнело.

Ветер в небе Лезвием меча режет Белых облаков одежды…

Наместник вспомнил это древнее хокку, потому что оно лучше всего подходило к настоящему моменту. Внизу, неподалеку от корабля, залезали в кабины аэромобилей последние пассажиры. Среди них были монахи-конфуцианцы, жрецы синто, секретари и весь штат новой администрации. Разумеется, были там и женщины.

Одетая в шелковое кимоно персикового цвета, завязанное вокруг пояса белой лентой оби, изящно поднималась в аэромобиль восхитительная Урава-но Хасэгава Мити — она прилетела вместе с женой наместника.

К очаровательной Мити была неравнодушна вся мужская половина экипажа. Даже много повидавшие на своем веку ветераны — сподвижники Куриты — бросали работу и во все глаза смотрели, пренебрегая незыблемой дисциплиной на флагмане, как прогуливается Мити. Сейчас она находилась вместе с другими дамами и штатскими, прибывшими на Садо в составе делегации Ямато.

«В Ниигате Мити будет в безопасности, — думал Нисима, — надо бы уделить ей немного времени… — И он сладострастно улыбнулся в предчувствии радужных перспектив. — Однако долг — прежде всего.. Я уже выбрал полдень — лучшее время для того, чтобы обелить нашу честь и восстановить верность императору. Да, я должен это сделать».

В течение двух дней грузовые корабли Ямато приземлялись в порту Ниигата. Посадочная площадка была переполнена. Уже к утру мокё — дня Юпитера, или «четверга», как американцы называли его, — все было приготовлено, и торговая флотилия попала в ловушку, словно рыба в садок. Все, что слышал наместник о варварах-американцах, оказалось правдой. Дурно воспитанные, хуже, чем хини, хуже изгоев буракуминов, — просто нелюди. К тому же невероятно глупые.

«Обманывая их, чиня им мелкие препятствия, — думал Нисима, — мы отняли у американцев уже три дня, отведенные ими для ремонта. Пусть теперь они кинутся на свои корабли, пытаясь поспеть к сроку. Впрочем, вскоре я их разочарую».

— Почему американцы так нагло ведут себя? — спросил он Куриту, на подлете к Садо. — Трудно поверить, но они абсолютно не знают цивилизованных способов ведения переговоров. Думаю, они умышленно нас оскорбили.

— Они просто ничтожества, ваше превосходительство, — ответил адмирал, презрительно сморщившись. Лицом он напоминал птицу.

Курита смело смотрел вперед, используя все преимущества пятилетнего опыта и положение единовластного хозяина Золотого флота. Именно поэтому он держал себя на равных с даймё, ставленником императора. «Знаем мы этих наместников, — думал Курита, — больше полугода никто на одном месте не задерживается».

— Есть ли у них лицензия на торговлю в Сфере Процветания великого Ямато? — спросил Нисима. В нем зародилось сомнение. Он сделал ударение на слове «процветание», и ему показалось, что этот термин не очень подходит для недавно захваченной территории. — Есть ли у них лицензии, как у китайских торговцев?

— Нет, Нисима-сан, — рассмеялся Курита. — Этот Хавкен уже много раз пытался подольститься и получить официальное благословение. Предлагал немыслимые взятки. Даже посоветовал использовать свое влияние в Белом доме, чтобы помочь добиться признания за Ямато права на владение половиной Нейтральной Зоны.

— Боги позволяют им делать все что угодно. Но это не означает, что и мы должны закрывать глаза на творимые ими беззакония, — сказал Нисима.

— Они привозят на продажу кучу второсортных товаров.

— На которые наши колонисты слетаются тучей, чтобы купить по дешевке, — добавил наместник.

— О, они берут только самое необходимое, ваше превосходительство, — возразил адмирал.

— И чтобы избежать налогов, не так ли, Курита? — уточнил Нисима.

Курита едва заметно улыбнулся:

— Ваше превосходительство, Сфера Процветания еще мало освоена. Она таит множество опасностей и пока непригодна для нормальной жизни. Никто не летит сюда без особой причины. Все колонисты появляются здесь в надежде разбогатеть. Им приходится очень много работать, а американцы скрашивают их жизнь.

— Каким же образом? — холодно спросил Нисима.

— Видите ли, ваше превосходительство, американцы — довольно-таки слабые и глупые люди. Но они мастера выдумывать всякие безделушки-однодневки — детские игрушки, развлечения, предметы роскоши. Наши колонисты должны хорошо работать, а поэтому имеют право хорошо отдохнуть и развлечься. Так что небольшое количество незаконно купленных товаров неизбежно, — заключил Курита.

Нисима вспыхнул, разозленный надменностью и высокомерием адмирала. Он поклялся себе сбить с него спесь, как только они приземлятся на посадочной площадке Ниигаты и Золотой флот официально перейдет в распоряжение наместника.

Наступил юи — десятый час. Нисима увидел, как последние женщины-пассажиры забираются в аэромобиль, приподнимая подолы кимоно. Он с раздражением подумал о беспокойстве, что причиняют ему американцы. «Я мог бы сейчас улететь в Канадзаву и наслаждаться чайной церемонией тяною в обществе моих женщин, если бы не эти отвратительные пираты. Они просто хини — никакого уважения к закону. Но здесь я — закон! Еще до захода солнца американцы будут корчиться на крестах. Курита выполнит мой приказ, и его корабли принесут мне победу!»

Подготовка к нападению была почти закончена. Вчера вечером наместник принял Ивакуру, явившегося к нему с повинной. Ивакура был осужден за убийство и бежал из каторжной тюрьмы на Кровавой Луне. Воспользовавшись прилетом американцев, он покинул планету, а теперь пришел к наместнику — с просьбой простить ему все преступления в обмен на услугу, которую он мог бы оказать. Эта идея показалась Нисиме привлекательной, и он согласился.

Три секретных посланника отнесли тайные письма губернатору Угаки Нобутаке. Тот уже набрал около тысячи солдат в гарнизоне Садо и спрятал их в разбитом корпусе связного корабля, что стоял у края взлетной полосы Ниигаты. На большой корабль грузоподъемностью девять тысяч тонн осторожно перетаскивали лазерное оружие. Дула пушек скрыли в глубине корпуса так, чтобы по сигналу Кондо тотчас дать залп по врагу. Три сотни вооруженных самураев собрались невдалеке от «Ричарда М. Никсона» и были готовы по первому же сигналу выскочить из своего корабля и атаковать американцев.

Кондо с поклоном вошел к наместнику. Американский пират сопровождал его.

— Этого человека прислал командор, — сообщил наместнику Кондо.

— В самом деле? — спросил даймё.

У незваного гостя были слишком ярко выраженные для американца восточные черты лица. Даймё несколько раз видел издали, как он работал на береговых батареях, столь ревниво охраняемых американцами. Наместник попросил Кондо выяснить, не дезертир ли он и, в таком случае, не будет ли он чем-нибудь полезен, подобно Ивакуре.

— Что привело вас сюда? — спросил Нисима пришедшего.

Американец прочистил горло.

— Мой командор считает, что по площадке разгуливает слишком много людей. Больше, чем мы оговаривали в соглашении. Он спрашивает: не будете ли вы так добры приказать им вернуться на корабли?

Нисиму охватило возмущение. Бестактность вопроса усугублялась еще и тем, что задан он был младшим по чину офицером на безбожно исковерканном японском. Однако даймё сдержал гнев.

— Это всего лишь подсобные рабочие. Они необходимы для поддержания порядка в помещениях кораблей, — спокойно объяснил он.

— В таком случае не прикажете ли вы им вернуться на борт и не расхаживать по площадке в непосредственной близости от наших кораблей? — не унимался американец.

Глаза даймё засверкали от ярости, но он вновь был вынужден скрыть свои чувства. «Придет время, и этот мальчишка заплатит за свою наглость. Не так уж долго осталось ждать», — подумал он. Тщательно подбирая слова, Нисима принялся уверять, будто эти люди не представляют опасности для американских кораблей и что вскоре они покинут площадку. Однако посланник командора не успокаивался. Настойчивость его утомляла, и тем не менее даймё сохранял спокойствие, чтобы не расстроить свои планы.

— В соглашении точно сказано… — пытался возразить американец.

— Да, да! Передайте вашему командору, что все, о чем он просит, будет выполнено, — раздраженно ответил даймё и встал, показывая, что аудиенция окончена, но американец не уходил.

— И еще я бы хотел…

— Что еще вы бы хотели выяснить? — нетерпеливо перебил его Нисима.

— Простите мой скверный японский, но командор также интересуется, почему один из ваших кораблей встал вплотную к нашему кораблю.

Кондо подался вперед, желая резко прервать разговор, но даймё неприметным жестом остановил его. Вице-адмирал сжал рукоять кривого самурайского меча и с ненавистью взглянул на американца, тогда как наместник вел себя подчеркнуто вежливо.

— Понимаете ли, площадка переполнена. Корабль, о котором вы говорите, встал рядом для разгрузки. Мы выбрали это место, потому что все остальные оказались заняты.

Американец поклонился и вышел.

— Они стали чересчур подозрительны, ваше превосходительство, — обратился Кондо к Нисиме. — Лучше убить этого американца. Разрешите мне сделать это немедленно.

— Я буду рад, если вы расправитесь с ним чуть позже. А пока, вице-адмирал, держите себя в руках. Сейчас американские пираты беседуют с Ивакурой. Все приготовления будут закончены через два часа, и я надеюсь, что в течение этого времени нам удастся проявлять выдержку, — холодно ответил Нисима.

Кондо отвернулся, дабы не выдать своих чувств. Он был уверен, что план наместника обречен, ибо американцы, кажется, разгадали его. Когда даймё вышел, Кондо выхватил меч и в ярости рассек им воздух. «Мы не можем больше ждать», — сказал он себе и бросился к самурайскому корпусу — предупредить полное крушение плана Нисимы.

ГЛАВА ПЯТАЯ

В кают-компании на «Томасе Джефферсоне» накрыли стол. На белой скатерти сверкало столовое серебро и лежали отточенные японские палочки, с которыми столь трудно управиться и столь же легко потерять достоинство. Лучшие деликатесы, синтезированные в корабельных машинах, были настоящим украшением стола.

Рядом с Эллисом Стрейкером сидели ди Баррио и Хэмптон. Напротив них — Ивакура и двое жрецов. Накануне Ивакура предложил Хавкену устроить прощальный обед, и командор согласился. Эллису этот жест показался слишком щедрым, но повод для него все-таки был: сегодня, наконец, он проверил грузы и велел сложить их штабелями на площадке, пока заканчивался капитальный ремонт. Завтра вечером флот уже сможет выйти на орбиту.

Когда Хавкен занял место во главе стола на шесть персон, его официант Чамберс, разлил по крошечным керамическим чашечкам сакэ, принесенное Ивакурой. Эллис молча чокнулся с командором, чувствуя некоторую неловкость оттого, что нужно соблюдать этикет непривычной японской церемонии — сейчас он предпочел бы заняться погрузкой. Корабли были приведены в должное состояние и, кажется, находились в безопасности.

Эллис вспомнил, с каким трудом удалось ему убедить изворотливого даймё в том, что значительное расстояние между флотами обезопасит обе стороны. «Но почему тогда наместник все время злился? Почему постоянно переглядывался с Кондо?» — тревожился Эллис.

Чашечка Ивакуры поднялась в знак приветствия.

— За наших американских хозяев и их выдающегося президента! — провозгласил Ивакура первый тост.

— За наших друзей в Нейтральной Зоне и народ Ямато! — ответил ему Хавкен и чуть пригубил сакэ.

«А может быть, я просто слишком мнителен и причин для беспокойства нет? — пытался успокоить себя Эллис. — Разве самураи и американцы не могут жить в дружбе? Почему нет? Так ли уж я ненавижу японцев? Разве не колонист Ямато купил мне роскошный особняк в Линкольне? Разве не на золото Ямато я приобрету свой собственный корабль, когда вернусь? Лучше принимать мир таким, каков он есть. Улыбаться. Вести себя приветливо с гостями командора».

— За Джоса Хавкена с Либерти, за великого командора! — прозвучал следующий тост.

— И за вас, мистер Ивакура, лучше сказать — Ивакура-сан, за честного самурая! — ответил Хавкен.

Эллис поднял чашечку, но на этот раз не смог пригубить сакэ. «Из-за самураев я стал капитаном флотилии. Это они выжгли внутренности Айртона. Именно предательство Ямато чуть не погубило целый флот! Хватит обманывать себя. Японцы уже нарушили договор. Расставили корабли по всей площадке. Уже толпятся повсюду, самураи бритоголовые. Даже не смотрят в глаза, когда с ними разговариваешь… Нет, что-то здесь не так! — с тревогой думал Эллис. — Ведь они воины, да, именно воины, и собираются напасть на нас!»

В тот момент, когда все подняли чашечки, Эллис вдруг заметил блеск стали. Правая рука Ивакуры в просторном рукаве скрывалась под столом. Легким движением предплечья он незаметно вытащил сверкающий кинжал танто — длиной не менее фута. Ни о чем не подозревая, Командор наклонился вперед. Эллис с отчаянием понял, что Ивакура готовится нанести удар. Эллис находился слишком далеко, чтобы схватить, остановить убийцу. В любой момент Ивакура может пырнуть Хавкена. Нет времени думать и рассчитывать. Инстинкт Эллиса оказался быстрее его беспомощных мыслей. Он действовал внезапно, подчиняясь некоей толкнувшей его силе. Без предупреждения Эллис ударил командора в челюсть. Тот свалился со стула, и сакэ разлилось по скатерти. В ту же секунду воздух был рассечен острым клинком танто. Эллис схватил Ивакуру за горло, и никто из сидящих за столом ничего не мог понять. Началась паника.

— У него нож! — закричал молодой официант Хавкена. Растерявшийся Хэмптон ударил Эллиса по руке, тем самым заставив выпустить убийцу.

— Он сошел с ума! — воскликнула ди Баррио. В этот момент жрецы, все время остававшиеся в тени, вскочили и бросились к двери.

Ивакура все еще держал кинжал. Блестящее лезвие мелькнуло в воздухе и распороло мундир Эллиса, но тот с невероятной ловкостью увернулся, отбросив Хэмптона. Ивакура пытался сделать еще один выпад, но рука его застыла в воздухе, схваченная, точно клещами, лапищами Эллиса. В этот момент Хавкен пришел в себя. Он бросился через стол и сжал запястье Ивакуры с такой силой, что кинжал упал на стол. Официант схватил оружие и приставил к горлу Ивакуры. Двери распахнулись, в кают-компанию вбежал Боуэн в сопровождении двух рослых сержантов. Сержанты крепко держали жрецов, вознамерившихся придти на помощь убийце.

Хавкен схватил Ивакуру за горло и с силой сжал пальцы.

— Лживый ямато! Подлая тварь! — закричал командор.

— Осии дэсу нэ! Сонно! Дзой! Слава Императору! Долой варваров! — прохрипел сквозь зубы Ивакура. Лицо его налилось кровью, на лбу выступили капли пота. Хавкен разжал руки и отпустил Ивакуру. Тот закатил глаза и потерял сознание.

— Боуэн! Заприте его, пока я не убил эту тварь! Всех их заприте! — Хавкен сбросил залитый сакэ вельветовый пиджак и выскочил из кают-компании, по дороге прихватив со стеллажа лазерный пистолет.

Эллис рассматривал дырку на мундире. Лезвие прошло сквозь куртку, распороло рубашку и лишь слегка поцарапало тело.

— Соберите людей! — приказал он Боуэну. — Подготовьте пушки и раздайте оружие!

Вслед за Хавкеном Эллис спрыгнул в проход между грузами, сложенными неподалеку от «Томаса Джефферсона», и тут же увидел пятерых самураев, набрасывающих трос на якорь «Ричарда М.». Другой конец троса был закреплен на огромном погрузчике — японцы собирались лишить корабль возможности двигаться по площадке. Самураями руководил Кондо.

— Что это значит?! — в изумлении заорал Хавкен и тут же открыл огонь.

Кондо отшатнулся, когда мощный поток излучения ударил в грудь самурая, стоявшего позади него. Самурай упал, забрызгав вице-адмирала кровью.

— Банзай! — выкрикнул Кондо и выхватил меч.

Боевой клич Ямато эхом разнесся по площадке, и сотни самураев откликнулись на него.

Завыли сирены. Появились американцы, многие при полном вооружении, в герметичных костюмах и шлемах.

За их спинами внезапно открылись люки гигантского японского корабля, и из них высыпали отряды самураев, которые жаждали в рукопашной схватке обагрить кровью свое древнее оружие. Засверкали лучи лазерных пистолетов. Японцы обстреливали проходы между грузами, разя людей из экипажа «Ричарда М.». Но, встретив сопротивление, самураи отступили, готовясь к новой атаке. Хавкен бросился назад, к «Томасу Дж». — за подкреплением.

Эллис был отрезан от своих. Попав в ловушку рядом с корпусом японского корабля, он безуспешно пробивался назад и беспорядочно стрелял в всех направлениях. Огнем из лазерных установок «Томаса Дж». удалось приостановить наступление японцев. Американцы ринулись в рукопашную, но собственная атака поставила их в трудное положение: первая группа оказалась в грузовых проходах «Томаса Дж». под перекрестным огнем из отсеков сверху; и в этот момент поднялась вторая волна самураев, окружая американские корабли.

«Где мои люди? — в отчаянии думал Эллис. — Нет времени размышлять об этом. У них своя голова на плечах, сообразят. Надо уходить прочь от „Ричарда М.“. Не дать японцам подняться на борт».

Над его головой с ужасающим шипением ударила лазерная молния и отсекла сегмент защитного покрытия корабля. Эллис выхватил тяжелый инструмент для резки металла и отдал его тому, кто был ближе остальных — китайцу по имени Као, которого американцы освободили на Палаване.

— Доберись до троса! — закричал Эллис. — Мы должны выйти из-под обстрела!

Ловкий и сильный Као полез вперед, к участку изуродованной обшивки, чтобы отсечь его и освободить корабль для маневра. Резак завибрировал, и фиолетовая струя ударила в обшивку, медленно разрезая ее. Не было времени контролировать движение и выровнять корабль на взлетной полосе, Эллис пытался заставить его хотя бы двигаться. Он послал людей на капитанский мостик, чтобы те выключили наземные двигатели и помогли судну грузоподъемностью три тысячи тонн избавиться от покореженной обшивки.

В здании порта загрохотало орудие. Взглянув в ту сторону, Эллис увидел, что люди Куриты устанавливают вокруг беззащитных американских кораблей лазерные пушки. «Почему мы не ведем ответный огонь?» — подумал Стрейкер и побежал к оружейному отсеку. Там он увидел трупы Элли де Сото, начальника оружейной части на «Томасе Дж»., и его талантливого помощника Дени Джордана, разрезанные лазерными лучами.

Эллис посмотрел вниз, на стартовую площадку, и ему открылось жуткое зрелище. То была настоящая бойня. Самураи теснили американцев по всей площадке. Взлетно-посадочные полосы были сплошь усеяны трупами. Более сотни изрубленных тел лежали у водосточных канав, и вода окрасилась кровью. «Дюваль! Где же Дюваль?! — с ужасом подумал Эллис. — Еще немного, и он не сможет попасть на корабль…»

В этот момент «Ричард М.» двинулся по площадке, удаляясь от «Томаса Дж»., чьи открытые проходы между грузами кишели отрядами Ямато. Начался обстрел из тяжелых орудий. Батареи порта извергали потоки смертоносных лучей, добираясь до корпуса «Томаса Дж»., разрезая люки грузовых отсеков, расположенных по бокам, как крылья жука. Но оба корабля — и «Томас Дж»., и «Ричард М.» — вырвались из окружения воинов Ямато и теперь продвигались под шквальным огнем.

Попав на борт флагманского корабля, Эллис подобрал оброненный кем-то меч и с криком бросился на трех вооруженных самураев. Зазвенела сталь, ударившись о нагрудник одного воина, посыпались искры, когда Эллис нанес мощный удар по шлему другого, но третий внезапно сбил Стрейкера с ног. Упав, Стрейкер сильно стукнулся о стенку корпуса.

Самурай был совсем рядом. Оскаленные белые зубы японца отражались в пластинках его нагрудника, гребешок на шлеме качался, и над Стрейкером блеснул острый самурайский меч. Эллис попытался увернуться, но не успел: лезвие глубоко вонзилось в его плечо. «Я погиб… — промелькнуло у него в голове. — Теперь я мертвец…»

Стрейкер бессознательно ухватился за рукоять меча здоровой рукой и лягнул ногой самурая. Противник отлетел в сторону, но тут же поднялся и вытащил из-за пояса кривой кинжал. В этот миг батареи дали еще один залп. Корабль резко качнулся, металлическая обшивка разошлась над головой самурая, и он вновь потерял равновесие.

Вскочив на ноги, японец бросился на внезапно появившегося младшего офицера Престона. Юный лейтенант героически оборонялся, но самурай почти сразу же зарубил его.

«Господи! — мысленно воскликнул Эллис, увидев это. — Мальчишка погиб, а я еще жив. Я должен сражаться свободной рукой!» Лезвие, вошедшее в плечо прямо над царапиной Ивакуры, застряло в теле и причиняло невыносимую боль. В глазах у него помутилось, время как будто замедлило свой бег…

На голубой куртке Эллиса расплылось розоватое пятно. Рубашка под ней, превратившаяся теперь в лохмотья, промокла от крови и окрасилась ярко-красным. Собрав все силы для последнего рывка, Стрейкер втиснулся в узкую щель между переборкой и корпусом. Волна боли и ужаса захлестнула его, когда он дернул за рукоять и вытащил клинок из раны. Эллис не мог остановить кровь, но, по крайней мере, теперь мог защищаться.

Самурай продолжил атаку: замахнулся и ударил, но на этот раз неудачно — лезвие не задело Стрейкера. Невероятным усилием Эллис отбросил противника и левой рукой вонзил меч в бычью шею японца — точно над центром нагрудника. Японец зашатался, обхватил Эллиса, и вместе они с грохотом повалились на палубу. Спиной Стрейкер почувствовал холод палубы. «Надо встать, — сказал он себе. — Я должен перевязать рану и остановить кровь». Силы оставляли Эллиса. Казалось, мутный поток обволакивает его, и он, захлебываясь, медленно уплывает куда-то.

«Я обязан выбраться… — с трудом думал Стрейкер. — Нельзя терять сознание… надо найти брата…» Тело мертвого самурая вдавливало его в палубу. Сбросить труп у Эллиса не было сил. В последнее мгновение он увидел, как черные волны сомкнулись над ним и погрузили в темноту.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Не стрелять! Там Дюваль!

— О Боже! Стрелок!

Дюваль Стрейкер добрался до «Ричарда М.» и рухнул на грузовой подъемник. Он лежал на окровавленной палубе и смотрел, как выбрасывают тела. Из его орудийного расчета он единственный остался в живых. Когда завыли сирены, из здания порта выбралось человек пятьдесят, но только Дюваль смог пробиться к кораблю.

Он увидел Хавкена в военной форме, отдававшего приказы. «Упрямый болван! — подумал взбешенный Дюваль. — Если б ты прислушался к моим донесениям, мы могли бы спокойно подготовиться к нападению. Но ты не захотел. Ты думал выйти сухим из воды. Думал, будто твоя честность и уверенность произведут впечатление на самураев. Эллис предупреждал тебя, что нужно быть бдительным. Предупреждал о предательстве. А теперь две сотни человек заплатили за твое упрямство».

— Где мой брат?

Хавкен смутился. Фиолетовый кровоподтек обезобразил его щеку.

— Где Эллис?!

— Его корабль захвачен. Может быть, и он сам — тоже.

— Мертвый? — Дюваль вдруг почувствовал всю силу этого слова.

— Как и все мы, если ты не заставишь заговорить свое оружие.

— Я видел твоего брата на борту «Томаса Дж»., он истекал кровью! Эллис напал на самураев, проникших на корабль, а потом мы потеряли его из виду! — крикнул Боуэн.

Флагманский корабль двигался замысловатыми кругами. Его антенны были сломаны, люки грузовых отсеков беспомощно волочились по площадке. Капитанский мостик опустел.

Несмотря на сильный батарейный огонь, «Ричард М.» был приведен в полную боевую готовность; якорные тросы отрезаны, наземные двигатели включены. Для рукопашной атаки самураев оба военных корабля были неприступны, но уязвимы для установленного в порту лазерного оружия. Стремясь сохранить «Ричард М.», Хавкен попытался подвести его поближе к «Томасу Дж».. Заметив это, адмирал Курита приказал своим кораблям отрезать пути к отступлению «Ричарда М.» и зайти с другой стороны, чтобы оттуда вести лазерный огонь.

Подготавливая оружие к стрельбе, Дюваль послал младших офицеров за слитками серебра, которыми необходимо было зарядить пушки. Работа не могла отвлечь его от тяжких мыслей; Стрейкер не мог не думать о брате. «Где он? Что с ним? Как ему помочь и можно ли еще помочь?.. Брат многое предвидел. Он говорил, что человек, повинующийся пси-инстинкту, не рассуждающий и полагающийся лишь на судьбу, гораздо мудрее того, кто все время анализирует и дрожит от страха… Это верно… Еще… Он предвидел, что понадобится мое оружие. И оказался прав…»

Дюваль внезапно осознал, что Эллис почти наверняка мертв. Мысль эта причинила ему такую боль, что он на несколько секунд оставил работу, не в силах сделать вздох, но тут же взял себя в руки. Необходимо было точно определить свою задачу.

Дюваль собрал оружейную команду. Подчиненные привели в боевую готовность пять экспериментальных пушек, зарядили их серебром, набрали секретный код и вставили запалы. Затем они навели орудия, вычислив азимут и угол прицеливания. Дюваль приказал связному на капитанском мостике передать сигнал: «Порт не трогать! Дать кораблю пройти мимо! Стрелять по грузовым кораблям Ямато!»

Послышались свист двигателя «Ричарда М.» и быстрые приказы; члены экипажа заняли места согласно боевому расписанию. Взревели турбины, извергая пламя, заработали двигатели, и нос корабля резко развернулся.

— Приготовиться к бою!… Огонь! — раздалась команда.

Мгновение спустя отошли пять спусковых крючков, и «Ричард М.» содрогнулся от залпа орудий; корабль наполнился острым запахом озона.

Поток ионизированного воздуха светящейся дугой вырвался из стволов. В полете образовывались темные шары величиной с бейсбольный мяч — квазичерные дыры, которые засасывали вещество, не оставляя от него ни следа.

Первый выстрел оказался не точным. Помощники Дюваля моментально перезарядили пушки, и на этот раз залп достиг цели.

«Тиёда», корабль адмирала Куриты, был подбит. Выстрел угодил в крюйт-камеру — нос корабля оторвало взрывом, который потряс всю площадку. Огромная оранжевая волна подбросила половину корабля вместе с находящимися там людьми и сожгла ее в воздухе, усеяв весь порт догорающими обломками.

Дюваль отвернулся от этого жуткого зрелища. Команда «Ричарда М.» оцепенела, завороженная силой действия нового оружия. Третий выстрел также оказался удачным — он поразил корабль вице-адмирала. Одна за другой черные дыры засасывали внутренности прочих японских кораблей. Корпус большого грузового судна с оторванными шасси неуклюже опрокинулся на бок и беспомощно лежал на площадке, исторгая дым и пламя.

— На борту этого корабля Нисима! — выкрикнул кто-то.

Дюваль был оглушен грохотом и взрывами. Запах озона, распространившийся по кораблю, вызывал тошноту и мешал сосредоточиться. Он увидел, как справа от них засверкали двигатели корабля Уюку «Юдифь Л.», который отодвинулся немного назад и готовился присоединиться к обстрелу. «Джон, по крайней мере, в безопасности», — подумал Дюваль.

«Ты получил то, что заслужил, — продолжал упрекать он Хавкена. — Самураи дорого заплатили за свое вероломство, но и наш флот обречен. „Джон Ф.“ горит, „Дуайт Д.“ захвачен, и летательные аппараты на них изуродованы. „Томас Дж“. покинут и беспомощен. Остались только „Ричард М.“ и „Юдифь Л.“… Бог осудит тебя за гибель нашего флота и смерть Эллиса!»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

На противоположной стороне площадки, ближе к зданию порта, Курита Имари с тревогой принимал донесения своих самураев. Сопротивление, оказанное американцами, застало его врасплох. Больше всего его тревожило неизвестное оружие, выстрелами которого были изуродованы японские корабли. Сейчас перед ним встала новая проблема. Связной не выполнил его приказ и не смог вызволить тех, кто остался на горящем флагмане. Он доложил, что даймё отказался покинуть гибнущий корабль. На лице связного, перепачканном грязью, застыли страх и мольба.

— Гнев его превосходительства выше всех разумных доводов. Он ничего не желает слушать. Он предпочитает подвергать свою жизнь опасности вместо того, чтобы покинуть «Тиёду».

Выругавшись, Курита отправил связного в безопасное место и под страхом смерти приказал малодушным подчиненным охранять корабль наместника, вне зависимости от исхода сражения. Затем он вышел вслед за вице-адмиралом Кондо. «Если Нисима Юн погибнет из-за своего упрямства, это мало опечалит Кондо», — думал Курита.

Они сели в бронированный автомобиль и помчались сквозь хаос сражения по площадке.

На борту горящего корабля Курита увидел даймё. Тот гневно указывал мечом в сторону американцев, но был не в силах предотвратить гибель японских кораблей. Курита послал пожарных, чтобы те попытались сбить огонь.

— Ваше превосходительство!..

Неожиданно даймё заметил Кондо, и лицо его налилось кровью.

— Ты отважился ступить на борт моего корабля?! Отвечай, ты, вероломный сирами!

Не ожидавший такого приема Кондо побледнел, однако преклонил колени и смиренно изложил свои оправдания:

— У меня не было выбора, ваше превосходительство. Они раскрыли наши планы. Их командор чуть не убил меня выстрелом из лазерного пистолета. Офицера, стоявшего рядом, он сразил наповал. Я вынужден был дать сигнал к наступлению.

Курита посмотрел на коленопреклоненного Кондо. «Так-так, — говорил он себе, — смирись! Ты знаешь, что дал сигнал к атаке слишком рано. Если б мы были подготовлены, американцы и их корабли погибли бы так же быстро, как и те, кого зарезали в порту. Вместо этого мы потеряли три флагманских корабля, а американцы до сих пор живы. Какое несчастье! А еще хуже то, что Нисима никогда не участвовал в настоящем сражении. Он не осознает, что произошло, и нет никакого способа объяснить ему. Но, во имя всех богов, что за оружие используют американцы?»

Нисима, широко открыв глаза, с недоверием взглянул на Кондо.

— Американский пират жив? Лжешь! Разве Ивакура не получил от меня приказ убить его? Ты дал сигнал к атаке, чтобы спасти свою жалкую шкуру!

— Это не так, ваше превосходительство. Наш план стал им известен. Нас предали. Клянусь!

Нисима не ожидал такой дерзости. Курита шагнул вперед.

— Мои люди захватили линию обороны Садо. Они собираются уничтожить американский флагман, и тот, что вооружен ужасными новыми пушками. Кстати, последний прекратил стрельбу.

Отвернувшись, даймё пристально разглядывал американские корабли.

— Что они собираются делать? Они усилили защиту и сидят тихо как мыши. Почему не отступают?

— Враг сломлен, ваше превосходительство. Все, что у него осталось, — это корабль. Без корабля ему некуда деться.

— Приготовить корабль-камикадзе!

— Но, ваше превосходительство, обстоя…

Глаза Нисимы вспыхнули как угольки.

— Ты осмеливаешься сомневаться в правильности моих приказов?

— Конечно, нет, ваше превосходительство, — сердито ответил Курита вместо Кондо, который все еще стоял на коленях. — Ты разве не слышал приказ? Немедленно подготовь корабль для атаки камикадзе.

Кондо беспомощно оглянулся, вскочил на ноги и отправился выполнять распоряжение.

На противоположной стороне площадки лазерные пушки пробивали защиту американских кораблей. Люди Куриты на «Тиёде» сдерживали распространение пожара, поэтому необходимость эвакуировать даймё пока отпала. Несмотря на освежающий ветер, воздух был тяжкий и душный от озона. Сквозь лохмотья дыма Курита увидел, что оба американских корабля каким-то невероятно искусным маневром ухитрились отъехать от площадки. Не было сомнения, что оставшийся пиратский корабль обречен. Люки его грузовых отсеков жалко волочились по земле, а корпус начал мерцать и переливаться всеми цветами радуги — верный признак того, что компьютерная система лазерной защиты выходит из строя. Увидев это, самураи издали радостный крик.

«Корабль стар и потрепан. Корпус его вот-вот развалится, — удовлетворенно думал Курита. — Скоро нервной системе корабля придет конец, и корпус его станет прозрачным. Хромовое покрытие не сможет обеспечить защиту, и лазеры выжгут внутренности корабля. Скоро от американского флота останутся только куски обожженного металла, и тогда Нисима возьмет реванш… Но, во имя всех богов, что у них за оружие? Даймё ничего не понимает в войне, а то он бы догадался, что уж точно не лазерное. Надеюсь, он захватит пленных и распнет их за то, что они гайдзины — пираты, однако сначала, я надеюсь, он выпытает у них все об этом оружии… Корабль-камикадзе… Безумие!»

Курита с трудом подавил негодование.

Руки даймё крепко сжимали эфес меча, но когда он увидел, в каком положении находится его противник, лицо его прояснилось, и он успокоился. «Я — Хосю-но Нисима Юн, почетный командир императорской армии, даймё Садо, командующий флота Ямато, преданный вассал Его Императорского Величества, императора Муцухито, — говорил он себе гордо. — Я знаю, как поступить с безбожными гайдзинами, как только они попадут ко мне в руки».

— Когда будет готов корабль-камикадзе? — спросил он Куриту.

— Ваше превосходительство, может быть, мне удастся вас переубедить, если…

— Когда он будет готов?!

— Как только Кондо-сан сможет выполнить ваш приказ, — сдержал неповиновение Курита.

— Хорошо. Никто из американцев не должен сбежать.

В течение нескольких минут Нисима безостановочно шагал по палубе. Его измазанная копотью одежда промокла от пота, потяжелела. Он был в бешенстве из-за потери лучших имперских кораблей. «Как им это удалось? Как могли эти истрепанные пиратские корабли причинить такой страшный вред? Можно ли было предполагать, что эти насекомые издают зловоние скорпионов? Как теперь объяснить ситуацию императорским камергерам?..» — гневно размышлял даймё. «Зря я рассчитывал на адмирала. Курита выказал откровенное неуважение, он назвал меня новым даймё. Да, я действительно назначен недавно, но он не имел права так меня называть, да еще в присутствии Кондо. Нечаянный промах? Не похоже. В таком случае я должен преподать урок Курите Имари. Ну, а теперь нужно взять себя в руки и успокоиться».

Нисима наблюдал, как недавно перезаряженные лазерные батареи терзают американский флагман усиленными потоками энергии. Хромовое покрытие было уже почти разрушено. Зловещая улыбка искривила вытянутое лицо наместника. Оскалившись, он повернулся к Курите.

— Американские корабли разбиты. Теперь, наверное, пираты не скоро появятся в Ниигате. Не так ли, Курита-сан?

— Возможно, — холодно ответил адмирал, не желая вступать в спор с наместником.

— Разве они не полностью разбиты? Разве не послужит им это хорошим уроком?

— Американцы — упрямый народ, ваше превосходительство. Они дерзнули появиться в Зоне Процветания, хотя это запрещено нашей Центральной Властью. Я думаю, их не смутит войско императора, и ваше присутствие их не остановит.

— Вы, кажется, им сочувствуете? Или, быть может, боитесь их?

— Нет, ваше превосходительство. Не мне критиковать действия даймё, но следовало предвидеть, что противник окажется более умным, чем мы думали.

— Кто скажет, что я действовал неправильно? — раздраженно спросил Нисима. — Если американцы были слишком глупы или легкомысленны, дабы поверить в то, что я попытаюсь их уничтожить, разве это не их ошибка?

Адмирал, задумчиво глядя на американский флагман, ничего не ответил, и это привело даймё в бешенство.

— Что общего у самураев с гайдзинами — этими шантажистами?! Ничего! — закричал Нисима.

— Не уверен в этом.

— Лучше исчезнуть в ледяной преисподней, чем произносить такие слова. Разве не сделала наша Центральная Власть Зону Процветания владениями Ямато? Этот эдикт поставил территорию, расположенную в одном перелете от границ Ямато, в японскую зависимость и под протекторат империи. Разве не по желанию богов империя защищена от этих мародеров?

Курита ничего не ответил, но взгляд его стал тяжелым.

— Теперь я — даймё, и здесь будет установлен новый порядок. У меня есть личное предписание императора превратить Садо в безопасную планету, и, клянусь, я выполню приказ! — закричал Нисима.

Семья Куриты Имари была невысокого ранга. Происходил он из древнего рода, однако плоское лицо выдавало в нем примесь плебейской крови. Даймё часто встречал таких людей, как Курита. Подобных типов нужно держать на расстоянии, иногда напоминая им об их происхождении. Можно, конечно, простить им некоторые амбиции, но лишь до тех пор, пока они не превышают пределы допустимого. Еще на пути к Садо Нисима заметил, что адмирал держит себя высокомерно. «Этот плебей не успокоился, получив Золотую Звезду — символ власти, — думал Нисима. — К тому же он достаточно глуп и не понимает, что власть эта дана ему в обмен на преданную службу и лояльность во время космического перелета Золотого флота. И вот теперь, адмирал, твоя лояльность подверглась проверке. И ты уличен в неповиновении! Я уничтожу тебя, жалкий паромщик!»

Нисима представил свой первый доклад имперским чиновникам. Он уличает глупого Кондо в том, что тот разрушил великолепный замысел Нисимы, слишком рано дав сигнал к наступлению. Кондо, вне всякого сомнения, достоин позорной смерти. Потом он рассказывает о неповиновении Куриты…

Внезапно злая улыбка сошла с лица даймё. Он увидел, что маленькому американскому кораблю удалось сзади подойти к флагману. Именно в этот момент началось нечто невообразимое.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На мостике «Ричарда М.» бледный и решительный Хавкен отдавал приказания. Казалось, лицо светится от напряжения. Дюваль внимательно вслушивался в слова командора, понимая, что они почти обречены, но сдаваться не собираются.

Несколько минут назад Джон Уюку сумел вывести «Юдифь Л.» из-под огня и прорвался на орбиту. Но Хавкен видел, что его собственный корабль не в состоянии это сделать. Во-первых, на «Ричарде М.» даже не приступали к погрузке, когда началось сражение, и на его борту не было синтезаторов пищи, без которых экипаж погибнет от голода. Во-вторых, на «Томасе Дж». оставалось несколько гравитационных орудий, и нельзя было допустить, чтобы оно попало в руки японцев.

Оставался единственный шанс: «Ричард М.» должен встать под прикрытие корпуса «Томаса Дж»., чтобы избежать смертоносного огня батарей Садо. А затем экипажи попытаются втащить на борт ценный груз, находившийся в грузовых отсеках флагмана. Это давало бы им призрачную надежду выжить.

«Ричард М.» медленно развернулся и двинулся в сторону батареи Ямато. Поначалу японцы просто не поверили в то, что корабль направляется к ним, вместо того, чтобы сбежать на орбиту, как это сделало другое американское судно. Пушки замолчали на несколько секунд — воины Ямато ждали капитуляции. Этого мгновения хватило на то, чтобы оружие Дюваля Стрейкера вывело из строя главные батареи, из которых японцы вели огонь по «Томасу Дж».. «Ричард М.» молниеносно развернулся по крутой дуге и скрылся за бортом флагмана. Корпуса двух кораблей соприкоснулись, и Хавкен приказал:

— Командиры! Собрать по двадцать человек, распределить на группы по четыре. Брать только воду и синтезаторы пищи. Будьте осторожны возле обшивки. Приступайте! — Потом он обернулся к Хэмптону: — Идите со мной! И ты тоже, Сандерс. Оторви свою задницу от стула, а то она станет мишенью для жирных японских снайперов! Доберитесь до пробоин в нижней части корпуса. Заделайте их, иначе мы не сможем даже выйти на орбиту!

Сандерс отдала честь, едва заметно улыбнулась и бросилась выполнять распоряжение командора.

В этот момент Дюваль увидел, как первая группа, подбежавшая к «Томасу Дж»., внезапно отпрянула: часть обшивки — обожженные, исковерканные полосы металла — неожиданно оторвалась от мостика «Томаса Дж». и обрушилась на людей. Один астронавт замешкался и был погребен под обломками. Двое его товарищей бросились помогать несчастному. Раскидав обломки и перевернув его, они увидели, что тот уже мертв. «Командор ведь предупреждал!» — подумал Дюваль и вдруг понял, что прокричал эту фразу вслух, но в грохоте Стрейкер едва расслышал свой собственный голос. Сердце неистово колотилось в груди, но голова была ясной, когда он обдумывал приказы Хавкена.

«Ричард М.» опустился бок о бок с бортом флагмана. Хорс Смит, изотопист, потянул на себя рычаг выключателя тока и ударом ноги заставил работать подъемник контейнеров. Астронавты начали рискованную операцию по переноске запасов. Корпус «Томаса Дж». переливался всеми цветами радуги. Нервная система компьютеров почти полностью была выведена из строя, и хромированная «шкура» корабля, лишенная энергетической защиты, стала легкой мишенью для лазерных лучей.

Отсеки корабля напоминали бойню. Были убиты сотни людей, палубы усеивали тела американцев и японцев. Трупы тех астронавтов, что попали под лазерный обстрел, превратились в кровавое месиво. Дюваль Стрейкер, преодолевая тошноту, переворачивал трупы лицом вверх в надежде найти брата.

Астронавты сновали по всему кораблю, словно обезьяны. Опасности подстерегали их на каждом шагу. Местами лазерные лучи прорезали обшивку насквозь и превратили некоторые приборы в груду металлолома, готовую в любой момент рухнуть на того, кто к ней приблизится. Главная цистерна оказалась пробита, и в трюм хлынули тысячи галлонов воды, машинного масла и охлаждающей жидкости. Время от времени на борту флагмана появлялся Хавкен в сопровождении Хэмптона — они перетаскивали информационные модули, навигационные приборы и систему дистанционного саморазрушения корабля.

Обстрел почти прекратился, и в течение получаса астронавты работали спокойно. Люди Дюваля вытащили из трюма и погрузили на подъемник двадцать контейнеров с оксидом дидейтерия в сто двадцать шесть галлонов каждый. В случае чего, экипаж сможет употреблять это вещество в пищу, даже неразбавленным.

Астронавты вынесли с «Томаса Дж». пятьдесят контейнеров генетического сырья, перфокарты для атмосферных мониторов, упаковки со сверхстойкими зернами пшеницы. Дюваль переносил синтезаторы пищи и ящики мороженой рыбы, которую ди Баррио привезла с Палавана. Они работали в трюме, стоя по колено в воде и вдыхая удушливый дым, который заполонил весь корабль.

Лазерные лучи превратили капитанский мостик в груду расщепленных стальных подпорок со сбитой обшивкой. Правый борт корабля был разворочен. Повсюду в беспорядке валялись дула лазерных пушек. Увидев картину полного разрушения, Дюваль пришел в бешенство. В этот момент в его голове мелькнула мысль получить компенсацию за неудачную экспедицию, и он молниеносно составил план действий.

— Сэр, мы расчистили весь нос корабля, — доложил Корнелиус. Его взгляд был прикован к «Ричарду М.», который находился в безопасности. Хавкен и Сандерс со своими отрядами уже ушли. Дюваль увидел, как Диаз спрыгнула на руки своих товарищей с «Дуайта Д.». Они остались одни на бывшем флагмане. С «Ричарда М.» уже раздавались приказы подниматься наверх и задраивать люки.

Дюваль схватился за ручку уцелевшей гравитационной пушки и повернул орудие на шарнирах. Его дуло было направлено на внутренности корабля. Дюваль ударил по ограничителю, и дуло уставилось на ирландца.

— Корнелиус, ты хочешь возвратиться домой богачом?

— Да, я бы не отказался…

— Тогда возьми с собой пятерых и отправляйся на корму, к трюму! Доберитесь до громкоговорителя и руководи мною оттуда. Этим жирным свиньям я не хочу оставить и медного гроша!

— Но командор распорядился взять только самое необходимое. Я не собираюсь нарушать его приказ, — запротестовал Поллак.

— А что ты привезешь детям, когда вернешься? Кусок дерьма? Не бойся, с тобой будет полдюжины охотников! — попытался уговорить его Стрейкер, но Поллак так и не решился нарушить приказ Хавкена.

Вслед за Корнелиусом во внутренности корабля отправились пять человек. Дюваль сбил ограничители с установки, и пронзительно яркий голубой свет вырвался из пробитого основания прицела. В этот момент из трюма сквозь лопнувшие трубы на палубу хлынула вода. Яркий свет, лившийся из пушки, отражался на ее мутной поверхности. Дюваль с содроганием увидел, что рядом с ним всплыло чье-то изуродованное тело с обезображенным лицом, окруженным маслянистым нимбом. Он перешагнул через труп, втиснул опасно перегруженное зарядом орудие между опорами палубы и выстрелил.

Раздался взрыв. С грохотом обвалилась стена отсека; пушка зашаталась. Дюваль услышал крик Корнелиуса:

— Целься левее! Сумасшедший, ты нас всех убьешь!

Два параллельных луча диаметром с глубокую тарелку прошили корабль, оставляя в переборках цепочку отверстий с ровно обрезанными краями.

Дюваль прицелился и вновь выстрелил. Раздался еще один взрыв и послышался крик Корнелиуса. Так повторялось несколько раз, пока он не услышал голос из громкоговорителя:

— Стрелок, ты слишком далеко взял! Еще немного — и ты, идиот, отправил бы нас всех на тот свет! Ради Бога, не стреляй больше из этой штуки!

Стрейкер очистил жерло пушки от остатков металла, подержал их, обжигаясь, секунду в ладонях, потом бросил на пол, уничтожил из лазерного пистолета, и, не теряя времени, бросился вслед за Корнелиусом и остальными.

Дюваль нырнул в трюм, и, когда его глаза привыкли к темноте, увидел металлические полосы обшивки, ровно, как скальпелем, отрезанные «особым оружием». По палубе было разбросано очищенное золото в тяжелых пятидюймовых шариках-слитках. Здесь же находились три огромные запечатанные канистры с радиоактивным золотом.

— Они прекратили стрелять. Доставай канистры, болван! — закричал Стрелок Инграму.

Тот вспыхнул от гнева и тряхнул копной слипшихся от грязи и пота волос. В это время Ривелли и кадет Мортон пробрались к пробоине в борту, возле которой плавал чей-то труп. Оттолкнув его, Ривелли выглянул в пробоину и с ужасом увидел гигантский грузовой корабль Ямато, разворачивающийся на площадке.

— О, черт! Мы погибли! — закричал Ривелли, и его нежное, почти женское лицо перекосилось от страха.

— Что ты там увидел? — с тревогой спросил Дюваль.

— Надо выбираться отсюда! Смотрите, он идет прямо на нас! Это корабль-камикадзе!

— Что такое? — закричала Джеб Мун, шеф-повар на «Дуайте Д.». Колено ее было разбито, и она прихрамывала.

— Камикадзе! — кричал Ривелли. — Я слышал, японцы мастера на такие фокусы. На каждом корабле есть система самоуничтожения. Сейчас он врежется в нас и взорвется. Мы погибли…

Всех охватила паника. Стараясь сохранять самообладание, Дюваль просунул голову в дыру в изуродованном корпусе — выяснить, что происходит на площадке. Адмирал Ямато послал один из самых мощных своих кораблей водоизмещением около двух тысяч тонн. Его блестящий белый корпус сиял в красных лучах заходящего солнца. Корабль медленно двигался в их сторону. Астронавты оцепенели, не могли двинуться с места…

Вся жизнь мгновенно пронеслась перед мысленным взором Дюваля, и в его памяти неожиданно всплыл эпизод из раннего детства. Было ему тогда три года. Он вспомнил яркие бело-красные знамена, поднятые на Орегоне, и сумасшедших палачей из Кайовера. На пляже планеты-заповедника сектанты-фанатики Ямато без всякого повода распяли на крестах двадцать американских туристов…

Усилием воли Дюваль прогнал воспоминания и преодолел страх. «Если это камикадзе, — думал он, — то очень скоро мы будем уничтожены. Но время еще есть. Быть может, нам повезет и компьютер на приближающемся корабле выйдет из строя. Корабль не взорвется, и тогда мы уцелеем». Дюваль не мог смириться с неминуемой смертью, и разум его питали самые призрачные надежды. Наконец он сбросил с себя оцепенение.

— Выносите канистры, живо! — закричал он растерявшимся астронавтам, что толпились в отсеке.

— Камикадзе отправит нас всех к праотцам! «Ричард М.» улетит, а мы сгорим здесь заживо! — огрызнулась Мун.

— Нужно бежать! — взвизгнул Мортон.

— Я не могу… — беспомощно заскулила Мун. Колено ее начало сильно кровоточить, и она едва ходила.

— А я не хочу бежать, — неожиданно заявил Корнелиус.

— Идиоты, вы тратите время! — вновь закричал Дюваль.

Его мощная фигура возвышалась у выхода. Он схватил Инграма, который попытался проскользнуть мимо, и с силой его толкнул. Тот упал в мутную воду, постоянно прибывавшую из пробоины в цистерне, но тут же вскочил и приготовился к прыжку. Невероятным усилием Дюваль остановил его.

— Выполняй приказ, сукин сын! Бери канистру, или мы все тут сгорим! — Слова прозвучали как удары хлыста. Стрейкер выдержал взгляд пяти пар горящих глаз. Он не шелохнулся, и астронавты повиновались. «Отдавай приказы, которые не придется отменять. Но если уж приказал — никогда не отступай», — вспомнил Дюваль наставления командора.

Мутная вода в отсеке неожиданно озарилась яркими отблесками. В коридоре появились языки пламени. Кадет Мортон истерично зарыдал, но это Дюваля не разжалобило. Он сгреб восемнадцатилетнего юношу в охапку, подтащил к люку и вытолкнул наружу.

— Проваливай отсюда! Эта работа для настоящих мужчин! — бросил вслед ему Стрелок.

Корнелиус и Инграм схватили канистру и поволокли ее к выходу. Канистра весила три-четыре сотни фунтов и была слишком громоздкой и тяжелой даже для двух мужчин, зато стоила целое состояние. Остальные присоединились к ним. Через минуту им удалось вытащить канистру из трюма.

За это время камикадзе преодолел около полумили — почти половину пути. На корпусе корабля сверкала эмблема Ямато, двигатели его завывали, из них вырывались мощные потоки воздуха. Судно шло на большой скорости, объезжая попадающиеся на пути обломки. Собрав последние силы, астронавты выволокли канистру на временно сооруженный подъемник, вытолкнули ее из грузового отсека в открытое брюхо «Ричарда М.», и она с грохотом упала на грузовую палубу.

Дюваль стоял на палубе «Томаса Дж».. Он был последним, кто остался на гибнущем корабле. Повсюду валялись мертвые тела, огонь охватил уже почти весь звездолет. Ужас нахлынул на Стрейкера, когда он услышал, как пилот Линекс вновь начал разогревать стартовые двигатели «Ричарда М.». Щель между корпусами медленно увеличивалась. Дюваль почувствовал приближение камикадзе, услышал леденящий кровь рокот его моторов. Последовал взрыв, судно резко качнулось, и Стрелок, сильно обо что-то ударившись головой, полетел на палубу. Удушливый черный дым клубился над ним. Воздух был пропитан запахами озона и горящей плоти. Боковым зрением он увидел чью-то руку в куртке астронавта. Дюваль медленно повернул голову и обнаружил на мизинце этой руки знакомое золотое кольцо с черным агатом…

— Прыгай, Стрелок… Прыгай…

— Эллис! — Дюваль увидел пепельно-серое лицо брата.

Стрелок подхватил Эллиса под мышки, и темная кровь хлынула из раны на плече Стрейкера-младшего. «Боже, он жив!» — промелькнула мысль. Кругом все полыхало. Приборы над головой с треском лопались от невыносимого жара. Многоцветные блики метались по обваливающимся стенам отсеков и корпусу.

— Прыгай, ради Христа… Спасайся… — прохрипел Эллис из последних сил.

С нечеловеческим напряжением Дюваль взвалил его на спину. Десять футов, двенадцать, пятнадцать… Расстояние между кораблями все увеличивалось, уже не перепрыгнуть…

Дюваль в отчаянии огляделся и вдруг увидел сквозь дым разбитый подъемник, медленно ползущий вверх — такие подъемники астронавты использовали для переноски оборудования с корабля на корабль. Он был прикреплен к люку грузового отсека «Ричарда М.» и, когда корабль начал двигаться, потянулся следом; за ним волочился трос с абордажным крюком.

Дюваль подхватил крюк и зацепил его за пояс Эллиса. Подвешенное тело нелепо болталось и двигалось, словно ожившая неуклюжая кукла. Руки висели плетьми, по ним струилась кровь, крупными каплями скатывалась с пальцев. Раскачиваясь, Эллис медленно приближался к открытому люку «Ричарда М.». Наконец люди Хавкена затащили его на борт и с немым ужасом наблюдали, как камикадзе разворачивается для последнего удара.

Внезапно двигатели «Ричарда М.» резко толкнули корабль, и он поднялся над площадкой. Те, кто был в грузовом отсеке, увидели внизу Дюваля, бегущего вслед за улетающим кораблем. Его беспомощная фигурка становилась все меньше и меньше. В этот момент камикадзе врезался в «Томаса Дж».. Раздался оглушительный взрыв, полнеба заволокло фиолетовое облако дыма, и Стрелок исчез из вида.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Место действия: Тиноцуки

Всю ночь «Ричард М.» держался темной стороны большой красной луны Садо, названной японцами зловещим именем Тиноцуки — Кровавая Луна. Корабль Уюку «Юдифь Л.» исчез, «Дуайт Д.» захвачен, «Джон Ф.» и «Томас Дж». — уничтожены. Хавкену пришлось потратить большую часть оставшегося топлива, чтобы найти удобное место для посадки.

Поверхность луны была сплошь покрыта сухими кочками, едва выдерживающими тяжесть корабля. Когда поднимался ветер, шасси «Ричарда М.» начинали медленно погружаться в пылевую трясину, грозя людям быстрой гибелью на мрачном и негостеприимном спутнике.

Единственных их утешением было то, что они ушли из-под огня батарей Ниигаты. Но и возможность погони исключать было нельзя. Ярость даймё не знала границ, он мог заставить Куриту преследовать американцев, пока они, подобно Уюке, не покинут систему Садо.

Экипаж находился в плачевном состоянии: все помещения корабля были заполнены людьми, в большинстве своем тяжелоранеными. Хирурги не отходили от операционных столов, но у них под рукой не было даже самого необходимого. Кондиционер не работал, и воздух, наполненный дыханием почти двухсот человек, был спертым.

На верхних палубах слышались проклятия и стоны раненых. В одних еще теплилась надежда выжить, другие уже твердо знали, что обречены.

— Все, чего мы добились, пропало! — неслось со всех сторон.

— Бог милостив. Быть может, мы доберемся до Либерти, — возражали редкие голоса.

К утру отчаяние переросло в мятеж. Хавкен отправил к раненым Боуэна, чтобы тот немного охладил их пыл.

— Эй вы, слюнтяи! — заорал Боуэн. — Постучитесь лучше головой о стену! Американцы вы или тюфяки? Плюньте на все! Дай Бог, доберемся до дома.

— Заткни пасть, сукин сын! Не видишь, что люди уже спят?

— Подвинь свою задницу, Инграм!

— Не наезжай!

— Давай, давай. Не мешай мне выполнять приказ командора.

Когда Боуэн доложил на брифинге о тех, кто еще жив и в состоянии двигаться, Хавкен понял, насколько подорваны силы экипажа. За его спиной сидели Хэмптон, капитан «Ричарда М.», Боуэн и Джон Бен — младшие лейтенанты, кадет Поллак, все серьезны и внимательны. Однако те люди, в которых сейчас особенно нуждался Хавкен, — Элен ди Баррио, Эллис Стрейкер, Джон Уюку — отсутствовали. Женева Фай была мертва.

Хавкен встал, сделал шаг вперед. Наступила почтительная тишина.

— Вот что я хочу вам сказать, — начал он как обычно спокойно и неторопливо. — Нас подло предали, но мы доказали, что Ямато не сможет помыкать нами, как жалкими рабами. Японцы получили достойный ответ! — Хавкен оглядел присутствующих. Астронавты были потрясены происшедшим. Некоторые что-то шептали и кивали в знак согласия. Несколько человек отважились поднять глаза.

— Не время впадать в уныние и дрожать от страха, — продолжал командор. — Нельзя сложа руки ждать смерти, если есть шанс выжить. Мы доберемся до дома, если сохраним веру.

Снизу вверх на него смотрели мрачные и возмущенные лица.

— Сохраним веру во что? — раздался чей-то хриплый голос.

Хавкен посмотрел на говорящего. Это был Инграм — упрямый, изворотливый человек, частенько распространяющий самые грязные слухи. На Палаване он был наказан за то, что уснул на посту.

— Веру друг в друга и в Бога, мистер Инграм! Только тогда мы сможем довести наш корабль до Либерти.

— Ваш корабль! — презрительно повторил Инграм. Поднялась волна ропота. — Кое-кто полагает, что вы совершили грубую ошибку, сделав первую остановку на Садо! — выкрикнул он.

— Да… Это верно, — раздались голоса.

— Кое-кто из вас? — резко осведомился Хавкен. — Кто здесь капитан? Если есть кто-нибудь поумнее вашего командора, предлагаю выйти вперед!

Никто не отважился это сделать.

— Мы не хотим умирать, командор! — сказал кто-то за спиной Инграма.

— Тогда объясните, чего вы хотите. Я бы предпочел, чтобы вы высказались сейчас, а не шушукались потом за моей спиной. Каков ваш план? — решительно спросил Хавкен.

— Мы хотим увидеть Либерти!

— И увидите, но только под моим командованием. Либо вы вообще никогда не вернетесь домой! Здесь две сотни людей. Без дисциплины все развалится, и мы погибнем. Поймите это. Тот, кто нарушит устав, будет отправлен на гауптвахту. Если там не найдется места, он будет висеть с внешней стороны корпуса, в скафандре. Я не потерплю неподчинения, и не выводите меня из себя, не вынуждайте идти на жесткие меры!

Командор спустился вниз по проходу, обошел всех и отправил экипаж выполнять свои обязанности группами по два-три человека.

— Порция воды — полчашки в день на человека, — сказал Хавкен Боуэну.

Они взяли на борт слишком мало воды и не намного больше компонентов для синтезирования пищи. Из четырехсот человек, приземлившихся на Садо, уцелела лишь половина. Но Хавкен знал, что приблизительно четвертая часть людей, находящихся сейчас на корабле, обречена. Но, отвечая мольбам людей, можно было рискнуть на еще один перелет.

— Джос, что ты собираешься делать? — спросил Хэмптон, когда они остались вдвоем в капитанской рубке. Хавкен посмотрел на его вспотевшее, испачканное грязью лицо. Хэмптон был очень сдержанным человеком и всегда скрывал свои чувства. Он умело управлял кораблем и мог быть жестоким. Впервые Хавкен взял его на работу десять лет назад и с тех пор ни разу не усомнился в его порядочности.

— Во-первых, мы должны найти воду, — сказал он.

Морщинистые щеки Хэмптона дрогнули.

— Учитывая наши запасы, мы сможем добраться только до гряды Гуам, не дальше. Затем нам нужно будет приземлиться и набрать воды. Однако я думаю, вода — не самая сложная из всех проблем.

— Почему? — спросил Хавкен.

— Видишь ли, Джос, — Хэмптон понизил голос, — синтезаторы пищи не смогут работать без катализатора, а у нас его очень мало. На две сотни ртов пищи хватит от силы на пять дней. Если урезать рацион в четыре раза — то на двадцать. А теперь прикинь, сколько дней нам лететь до Либерти…

Хавкен знал, что при самых благоприятных обстоятельствах они доберутся до дома не раньше, чем через семьдесят пять дней, а случись что — так и через все сто. Многие из раненых, вынужденные голодать, умрут уже через месяц, ну а оставшиеся превратятся в ходячие скелеты, обтянутые высохшей кожей, у них не будет сил даже для того, чтобы вылезти из кожаных гамаков. Хавкена ужасала перспектива обречь умирающих от голода астронавтов на столь трудный перелет, от которого зависит судьба экспедиции и их жизнь. «Но у меня нет выбора, — думал он. — Все двести человек до дома не доберутся, выживет разве что несколько каннибалов».

— Каждому положить рацион в четверть пайка. На всякий случай организуйте сухие пайки для пси-специалистов. Выделите наркотики для раненых, но в руки им ничего не давать. И обеспечьте быстрый вынос умерших, — распорядился Хавкен.

— А потом? — грустно спросил Хэмптон.

— А потом мне надо будет принять трудное решение.

Хэмптон понимающе кивнул.

Хавкен прошел на корму и закрылся в своей каюте. Оставшись один, он вытащил из ящика командорский значок и крепко сжал его в кулаке. Рухнув в гамак и прижав значок к губам, Хавкен начал истово молиться. Он пытался найти выход, увидеть хоть какой-нибудь знак, который ободрил бы его, помог решить трудную задачу. Затем командор поднялся и подошел к трансформатору, кожух которого украшали пси-девизы. Рядом стояло черное кресло. На стене висели древний медный сектор и циркуль, рядом — оплавленная рукоять самурайского меча.

…Пит Гросс озабоченно нахмурился. Черная хирургическая шапочка чуть сдвинулась набок, на красном лбу выступили капли пота. На операционном столе лежал Эллис Стрейкер. Тело было почти мертво, но дух еще боролся со смертью. В операционную зашел Хавкен.

— Как он себя чувствует? — спросил командор.

— У него необычайная сила воли, Джос. Однако, думаю, даже он не смог бы выкарабкаться, — сердито ответил Гросс, взболтав пузырек с антисептиком. Его хирургический фартук был весь запятнан кровью — свидетельство ночных трудов. Жиденькие бакенбарды и свиные глазки врача зачастую отпугивали членов экипажа, а варварские методы приводили в ужас всех астронавтов. Но Гросс клялся, что его глубокие познания в древней медицине спасали жизни, когда бессильны были помочь современные средства. Никто не мог забыть, как он отрезал конечности больным, словно плотник, отпиливающий ножку стула. «Это называли ампутацией, — объяснял хирург. — Старый метод. Выглядит, конечно, премерзко, но суть в том, чтобы тело сохранило жизнь и отрастило новую конечность». В ответ астронавты возмущались и не позволяли ему проводить на самих себе эксперименты.

— Может быть, мне придется его прооперировать, — сказал Гросс, внимательно глядя на Эллиса.

— Не прикасайся к нему, — холодно возразил Хавкен.

— По крайней мере, я должен сделать ему несколько уколов. Плохая ци — это убивает человека. Нет другого средства, кроме ампутации.

— Я сказал — оставь его в покое.

Гросс выпрямился.

— У него будет прогрессирующее заражение, и он умрет.

— Ему не нужны ваши иглы и скальпели. Кто послал вас сюда?

— Капитан Хэмптон.

— Хорошо. Займитесь своими делами внизу или вздремните, если сможете.

Когда хирург вышел, Хавкен посмотрел на пропитанный антисептиком бандаж, которым было перетянуто плечо Стрейкера. Около стола работал освежитель воздуха, чтобы облегчить больному дыхание. «Здесь мог бы лежать я, — думал Хавкен, — а он бы стоял надо мной». Командор дотронулся до синяка на скуле и пощупал место, где теперь не хватало двух зубов.

Когда Эллис ударил его, Хавкен изумленно отшатнулся. В первое мгновение он ничего не мог понять, и в его голове мелькнула мысль об измене. Теперь он клял себя за эту недостойную мысль.

Хавкен наклонился пониже. «В твоих жилах течет кровь семьи моей жены. Именно поэтому я воспитывал тебя с младых ногтей и вырастил из тебя хорошего астронавта. А теперь ты спас мне жизнь. Ты умный и смелый человек. Янка — счастливица, раз у нее такой муж, а у маленького Гарри — такой отец. Они не перенесут твоей смерти».

Хавкен прервал тяжелые размышления, когда в дверях с докладом появился Боуэн. Лейтенант заметил, как изменилось лицо командора, который не мог оторвать взгляда от лежавшего на столе Стрейкера.

— Командор, разрешите доложить? — мягко спросил Боуэн.

— Докладывай.

— Я провел звуковое зондирование. Корпус и двигатели в порядке. Воду из трюма можно откачать сегодня вечером, если на корме восстановят синтезатор растительной пищи. Я думаю, у нас хватит мощности, чтобы приподнять эту лошадку, хотя вряд ли удастся привести ее в полный порядок раньше завтрашнего дня. Астронавты ждут вашего решения.

— Хорошо, Боуэн. Я поговорю с ними. Пока что займи чем-нибудь людей и объяви о собрании на корме. Вынеси кожаные гамаки, чтобы там можно было разместить и раненых.

— Есть, сэр.

— И еще, Боуэн…

— Да, сэр?

Хавкен искоса посмотрел на своего офицера.

— Не кажется ли тебе, что на последнем собрании я был слишком груб с экипажем?

— Я… Я не могу сказать точно, — замялся Боуэн. — Думаю, нет.

— Хорошо. Проследи, чтобы никто не болтался без дела и работа была распределена по справедливости. Можешь идти.

— Есть, сэр.

Хавкен проводил лейтенанта взглядом. «Жалко, что другие не похожи на тебя, — подумал он. — Ни одного взыскания за пять лет службы. Но смогу ли я продвинуть тебя дальше по служебной лестнице? Понятия не имею. Знаю только, что твоя задача очень скоро усложнится. А насчет растительной пищи… Экипаж будет легко убедить перейти на нее, когда иссякнут остальные припасы».

Оставшись наедине со своими мыслями, командор задумался о крушении своего предприятия. «Мы потеряли все, что приобрели за год тяжелейшего труда, — думал он, медленно опускаясь в кресло. — Ничего не осталось, кроме двух канистр с тринитридом и радиоактивным золотом, да еще шкатулка с конвертируемым кредитом — вот и все. Десять или пятнадцать миллионов. Мы разорены!»

Потеря «Томаса Дж». поставила Хавкена в очень сложное финансовое положение. Заем у военного флота подразумевал, что любой ущерб, причиненный во время путешествия, будет возмещен братьями Хавкена, но если корабль погибнет, убытки понесет правительство. Разбейся «Томас Дж». где-нибудь в поясе астероидов или на заброшенной планете вроде этой Кровавой Луны — Хавкен легко бы оправдался. Но он не сумеет объяснить президенту, что потерял корабль во время атаки Ямато. От одной этой мысли у него похолодело внутри. «В таком случае брат Билли заплатит колоссальные пени. Никто из нас не выйдет сухим из воды», — осознал Хавкен.

Он вспомнил президента Либерти Алису Кэн — очень талантливую, но жесткую женщину, что правила страной более десяти лет. Ее любила и боялась администрация, ею восхищался американский народ, ее ненавидели в Ямато, но при этом везде уважали.

Внешняя политика Алисы Кэн была направлена на то, чтобы сохранить полную экономическую и политическую независимость Либерти. Именно поэтому она стала главным спонсором Хавкена. Другими ведущими инвесторами выступили Конрой Лаббэк, ближайший и самый верный советник президента, и Отис ле Гран, союзник президента в Конгрессе, а кроме них — несколько членов Совета Безопасности. Хавкен представил себе их раздражение, когда он сообщит, что обещанные им миллионы потеряны… Тогда как сам он возвратился живым и еще имеет наглость принести дурную весть.

Финансирование экспедиции происходило на очень рискованных условиях. Все потери и вся прибыль должны были распределиться в соответствии с первоначальными вкладами. Однако владельцы акций были не только бизнесменами, но и ведущими политиками на Либерти, поэтому и его экспедиция являлась не просто заурядным торговым предприятием. Никто из инвесторов, он был в этом уверен, не понесет убытков. Каждый будет стремиться получить компенсацию за счет увеличения налогов, установления грабительских цен на торговые лицензии или просто путем увеличения последующей собственной прибыли. Эти люди стоят между Хавкеном и президентом, поэтому у них есть тысяча способов уменьшить свои убытки за его счет. Хавкен незаметно подменил коммерцию политикой — это увеличивало не только возможную прибыль, но и долю риска.

«Если б это была обыкновенная неудача, — мучительно размышлял командор, — я мог бы продать свои корабли и дом на Либерти, чтобы раздать долги. Да и братья предоставили бы кредиты. Этого вполне хватило бы, чтобы удовлетворить и президента, и ее сторонников. Но здесь совершенно особый случай — нельзя спастись бегством, когда тебя уже обвили кольца удава».

Хавкен поднялся и принялся ходить кругами, лихорадочно размышляя о политических последствиях происшедшего. Перспективы представлялись ему во все более мрачном свете. Совет Безопасности президента раскололся на две основные фракции: партию мира — тех, кто считал, что Ямато видит в Американо ценного потенциального союзника в борьбе против их главного соперника, Китая, и партию войны — тех, кто считает Ямато извечным врагом, пытающимся сокрушить оплот демократии и свободной торговли.

Последняя группировка настаивала на значительном увеличении вооружений в ответ на угрозы Ямато. Именно эти люди и вложили свои деньги в экспедицию. Но среди них оказался один человек, явившийся исключением — Отис Ле Гран, богатейший финансист, чьи инвестиции держались в строгом секрете.

Сложилась опасная ситуация. Как известно, семейство Ле Гран принадлежало к клану предателей. Дедушка Отиса был льстивым подхалимом в прояпонской администрации предшественницы Алисы Кэн — Люсии Хенри (за измену та была сослана Алисой). Отец Ле Грана строил из себя демократа, когда работал казначеем в той же администрации — он погиб в собственном доме от руки наемника. Брат Ле Грана уже больше десяти лет находился в ссылке.

«Не может ли этот человек оказаться полезным в создавшейся ситуации? — напряженно думал Хавкен. — Есть ли способ заставить Ле Грана поддержать меня? Ведь он — единственный, не считая Лаббэка, кто достаточно близок к президенту и способен охладить ее пыл. Но как уговорить его, чтобы он замолвил за меня словечко? Пожалуй, есть способ! Ле Гран не захочет, чтобы остальные члены Совета Безопасности узнали, будто он вкладывал деньги в мою экспедицию и публично поддерживал перемирие с Ямато. О, Ле Гран не захочет обнаружить свое двуличие, особенно при Алисе Кэн. По сравнению с этим потеря нескольких миллионов, вложенных в экспедицию, покажется ему пустяком».

Хавкен вздрогнул при мысли о шантаже Ле Грана. «Очень скользкий человек, — раздраженно думал командор. — С ним нужно быть крайне осторожным. Пятно измены ложится на все его деяния. Он честолюбив, никому не верит, кроме самого себя. Однако президент терпит его. Ле Гран остается ее фаворитом в Конгрессе. Неужели она настолько слепа, что не видит его истинной природы? Как она может полагаться на такого человека? Он был ее другом детства, получил такое же воспитание. Она с юности доверяет ему и не хочет слышать о нем ничего дурного. Он деликатно сумел найти ключик к ее страстям. Разве Алиса не понимает, что он не удовлетворит свое честолюбие, пока не женится на ней и сам не станет президентом? Говорят, восемь лет назад он убил свою жену, чтобы пресечь сплетни, и я верю в это».

Хавкен отвлекся от мыслей о Ле Гране и задумался над более важными проблемами. После сражения в Ниигате на карту оказалась поставлена политическая судьба Либерти.

Без сомнения, один из скоростных кораблей даймё уже готовится к перелету в Хонсю с докладом для императора о происшедшем инциденте. Если император разгневается, результатом может стать вооруженный конфликт между государствами. А выиграть в войне с могущественной империей Ямато у Американо не было шанса. «Экономически мы бедный сектор, — напомнил он себе, — сектор с тремя с половиной миллиардами населения — долька апельсина в пространстве между 30-м и 60-м градусами. Кругом тоталитарные режимы — Китай, Африка, Ислам и мощный Ямато. Пятнадцать миллиардов японцев, подданных императора, который уверен, что он Сын Неба, и чтит божественное право распоряжаться Освоенным Космосом. Его до зубов вооруженные самурайские отряды способны проникнуть в любую планетарную систему. Сотни лет они не проигрывали сражений. Эти непобедимые батальоны даже сейчас наказывают европейцев, отважившихся отправиться в Нейтральную Зону за золотом. Японцы твердо убеждены, что только они имеют на это право, согласно решению их Центральной Власти.

За одну экспедицию Золотой флот вывозит с Садо больше ценностей, чем их существует на Либерти. Доход только от одной области Хонсю равен доходу всего Американо! Если император решится разрушить наш сектор, он сделает это с легкостью, как таракана раздавит, — и без малейших угрызений совести. Конфликт в Ниигате может привести к ужасающим последствиям и для меня, и для всего Американо.

С какой яростью должна теперь бороться Алиса Кэн, чтобы избежать войны! Сколь искусно будет она пытаться зашить рану и залечить рубец… Для того чтобы уберечься от войны, ей придется сражаться, как дикой кошке. За ней не так уж много сил. Она будет предлагать заключать браки, раздавать подарки в качестве компенсации, попытается привлечь на свою сторону надменных имперских послов… И будет наказывать. Чтобы спасти свое государство, она отправит меня и моих людей в огненную печь императорской ярости. В любом случае — мы погибли!»

Эти мысли тяготили Хавкена. Стук молотков на палубе постоянно напоминал ему о том, что корабль принадлежит военному флоту.

«Пусть лучше „Ричард М.“ разобьется вдребезги и тем самым положит конец всем нашим страданиям, — угрюмо размышлял Хавкен, — потому что впереди нас ждет еще более худшее». Он вспомнил Либерти. Когда подлетаешь к ней, она похожа на зеленовато-голубой мячик. Но попасть туда сейчас означает позор, наказание, морозильную камеру для изменников в Лагере Расплаты… Может быть, лучше отправиться к крюйт-камере и покончить со всем разом? Нет! Дома Кэт, дома восьмилетняя Ричи…»

Хавкен поджал губы… Единственное, что он мог сделать, это привести корабль домой, чего бы это ни стоило.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Всю ночь «Ричард М.» скрипел и резко вздрагивал. Часто приходилось включать двигатели, чтобы корабль удержался на поверхности, покрытой сухими кочками, которые то и дело предательски разъезжались под ним. Иногда казалось, что «Ричард М.» вот-вот развалится. Погони пока не наблюдалось, и можно было не спеша принять какое-то решение.

К полудню следующего дня по Всеобщему времени умерло четырнадцать тяжелораненых. Их вынесли и похоронили со всеми почестями, насколько это было возможно. Голоса офицеров, выкрикивающих приказы в громкоговорители, от жажды превратились в хриплое карканье. Необходимо было найти воду.

В отсеке, где лежал Эллис Стрейкер, находились приборы дальновидения, и Хавкен внимательно изучал их показания. Он надеялся, что удастся обнаружить грунтовые воды и наполнить резервуары, но приборы молчали. «Попытаемся взлететь и поискать свежей воды на экваторе Кровавой Луны, — решил командор. — Должна же где-то здесь быть вода».

Сюда, на Кровавую Луну, Садо ссылало преступников. Колония и тюрьма находились в более теплых широтах, на юге, в восьми тысячах миль отсюда. Чтобы добраться туда, нужно было целый день ползти на низкой орбите, чтобы не быть обнаруженными. Хавкен выключил приборы и собрался пройти на капитанский мостик, но внезапно услышал стон, и обернулся.

Эллис Стрейкер чуть вздрогнул и приоткрыл глаза, словно человек, только что очнувшийся от ночного кошмара. Командор послал Чамберса принести болеутоляющее и чашку драгоценной воды. Лицо Эллиса было по-прежнему мертвенно-бледным, сухие губы обветрились и потрескались, резко выступали скулы, обтянутые желтой кожей… Как бы там ни было, он впервые пришел в сознание. Хавкен помог ему приподняться и поддержал голову.

— Мы летим? — тихо произнес Стрейкер.

— Конечно, Эллис, мы в безопасности и направляемся домой. Ты летишь вместе с нами.

— Мы на борту «Томаса Дж.«?

Он попытался сесть, но ему удалось лишь чуть приподняться. Тяжело дыша, он вновь откинулся на подушку.

— Мы на борту «Ричарда М.». Ищем воду, все наши люди тоже здесь, — успокоил его Хавкен.

— «Дуайт Д.»… Кто его ведет? Или он разбился?

— Эллис, тебе нужно поспать, расслабься. Скоро мы приземлимся на площадке в Гаррисбурге и будем готовиться к новому путешествию.

— Как долго я был… — Эллис вновь попытался подняться, но волна боли сдавила его грудь. — Что случилось? — вдруг забеспокоился он. — Почему я не могу встать? Почему у меня на груди точно раскаленный камень?..

Он ощупал себя, осторожно прикоснулся правой ладонью к горячей шее и провел рукой по левому боку. Острая боль заставила его отдернуть руку.

— Ты не слишком сообразителен, Эллис, — усмехнулся Хавкен. — Тебя ранил самурай, ты чуть не умер.

Словно сквозь туман Стрейкер медленно посмотрел на свое плечо и увидел повязку. Приподнял ее и тяжело застонал. Под бинтом обнаружилась глубокая багровая рана — кожу вокруг нее покрывал сплошной черный кровоподтек.

— Ничего, — едва слышно проговорил он, — ничего страшного. Однажды я видел, как человек сражался, потеряв полруки… — И ворчливо добавил: — Почему рану не зашили?

— Позже. Говорят, воины гвардии Ямато часто смазывают свои мечи сильным ядом. Пит Гросс считает, что рана должна некоторое время «подышать».

— Так, значит, самурай ранил меня мечом, да?

— Тебе еще повезло. Рана только одна.

— А где Дюваль? — неожиданно спросил Эллис.

Воспоминания о битве медленно всплывали в его памяти. Он увидел надвигающегося на него самурая, дышащего тяжело, словно бык, в развевающихся шелковых одеждах, в блестящих доспехах. «Я убил его», — подумал Эллис. Он вспомнил свой корабль — весь в дыму, усеянный телами погибших астронавтов.

— Какое вероломство, — сказал Стрейкер, — они набросились на нас уже после того, как даймё дал слово чести…

— Японцы дорого заплатили за свое предательство, — заговорил Хавкен, — но и мы понесли страшные потери. «Дуайт Д.» захвачен, очень много убитых…

— Сколько?

— Две сотни.

— Половина наших людей. А мой брат?

Глаза Хавкена сузились, лицо стало серьезным.

— Остался там.

Командор рассказал Эллису о камикадзе, о том, как «Ричард М.» вынужден был спасаться бегством, и о том, как самого Эллиса подняли на борт в самую последнюю секунду.

— Значит, Дюваль мог остаться в живых?

— Вероятно, он погиб на площадке. Или же его захватили самураи. А они никогда не проявляют жалости к нашим людям.

— Но кто-нибудь видел его мертвым?

— Нет.

Эллис погрузился в тяжкие раздумья. «Я виноват, — говорил он себе. — Это моя ошибка. Я нарушил обещание, которое дал матери, что присмотрю за ним. Именно я нашел ему место в экспедиции, именно я первый ввязался в битву, именно я задержал его в последний момент на „Томасе Дж.«! Во всем виноват я…“

Эллис закрыл глаза и тяжело вздохнул. Хавкена срочно вызвали на капитанский мостик, и его сменил Чамберс. Стюард дал Эллису воды, чтобы тот смочил горло, покормил супом из ложечки, а потом заботливо уложил спать. Но Эллис не мог успокоиться. Сотни вопросов бурлили в его голове: «Уцелели какие-нибудь корабли, или „Ричард М.“ остался один? Кому еще удалось спастись? Неужели на борту две сотни человек? Что стало с Джоном Уюку, Доном Хэмптоном, Элен ди Баррио? Видел ли кто-нибудь мертвого Дюваля?..»

Когда Чамберс перевернул его на спину, Эллис попытался приподняться. Он свесил обнаженные ноги с гамака и медленно встал, ухватившись за стул, но тут же рухнул на руки стюарда. «Вы еще очень слабы, капитан. Лучше отдохните», — сказал Чамберс.

Глаза Эллиса медленно закрывались, но он все еще не мог успокоиться. Чамберс тихо разговаривал с ним, и голос его звучал гипнотически и успокаивающе:

«Мы летим домой. Возвращаемся на Либерти, к нашим родным. Скоро вы увидите свою жену и сына, а я — свою возлюбленную. Моя доля от этого предприятия позволит мне жениться. Я куплю небольшой участок земли на Айове, построю дом и поселюсь там. Моя невеста очень симпатичная, ее зовут Бекки. Она ждет меня. У нее такие розовые щечки — как налитые яблочки, а волосы мягкие-мягкие, словно пух. У нас будет шесть сыновей и шесть дочек. Они будут мне помогать, как и я помогал отцу в детстве. И все благодаря этому путешествию, командору Хавкену и стараниям вашего брата. Я видел, как втащили канистры с „Томаса Дж“. на борт „Ричарда М.“. У нас куча денег. Золота и серебра — килограммы. Часть — для президента, часть — для командора, часть и для нас, тех, кого он взял на свои корабли… А теперь спите, капитан. Сон — лучшее лекарство. И вам приснится дом».

Как только глаза Эллиса закрылись, Чамберс аккуратно укрыл его и вытер ему лицо. «Ты родился в рубашке. Смерть прошла сквозь тебя и оставила в живых. Пси-лучи не сожгли твое тело, а лишь слегка поджарили, словно бекон. Вместо тебя погиб твой брат Дюваль. О, жуткое зрелище — мне будет что рассказать своим внукам вечерком у камина. Корпус корабля расплавился, превратившись в сверкающие багровые обломки. Небо светилось, словно десять фейерверков разом. Корабль погиб вместе со Стрелком. Я сам видел, как это произошло. Своими собственными глазами».

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ввалившимися глазами Эллис с усилием смотрел на унылое собрание. В животе было пусто, очень хотелось есть. Рана затягивалась медленно. Болезнь никак не отпускала Стрейкера, и он был еще очень слаб. «Нужна вода, — думал Эллис. — Много воды. Хорошо бы сейчас нырнуть в прохладное озеро! Нет, лучше не думать об этом. Встань, пройдись, делай что-нибудь, только не валяйся в гамаке…»

Прошло пять дней. Астронавты ловили крыс и другую живность, снующую возле кабелей. Вчера исчезли обезьянки. Эллис арестовал Леона Сведберга, ответственного за прием и выдачу грузов, когда тот освежевывал одну из них. Слухи о наказании отрезвили экипаж.

Оснащенный перезаряженным трансформатором, «Ричард М.» медленно двигался вперед. Скважин нигде не было видно, а воды оставалось последняя цистерна. Эллис старался не думать о надвигающейся трагедии. Внезапно он услышал громкие голоса. Вбежал Као. Лицо его было взволнованно, он бешено размахивал руками.

— Чамберс… Чамберс их видел, — задыхаясь, проговорил Као.

— Что случилось? — насторожился Стрейкер.

— Дома, он увидел дома…

Послышались приказы Хавкена. Десятки астронавтов побежали к мостику. Хэмптон подтвердил информацию кратким кивком и повел «Ричард М.» на снижение. «У них может быть оружие или, по крайней мере, связь с Садо», — промелькнуло в голове Эллиса. Несколько минут они шли по крутой дуге, а затем скорость корабля заметно снизилась. Каждый раз, когда они пролетали над чем-то, хоть отдаленно напоминающим поселения, Хэмптон внимательно вглядывался в мониторы — не идет ли какая-нибудь передача на орбиту. Но, кажется, все было спокойно.

Хэмптон приказал выпустить шасси, и корабль коснулся поверхности луны. Эллис подошел к Хавкену.

— Мы можем угодить в ловушку, командор, но я знаю, как из нее выбраться, — сказал он медленно, официальным голосом.

Хавкен повернул к нему задумчивое, серьезное лицо.

— Да, я слушаю. Продолжайте.

— Ивакура говорил, что Кровавую Луну используют для ссылки преступников, это планета-тюрьма. Мы подобрали его на лунном шаттле класса «Д», так что он вполне мог оказаться беженцем. Однако кем бы он ни был, я думаю, что японцы посылают сюда и другие корабли. Вспомните, командор, эти корабли стояли на площадке в Ниигате, когда мы приземлились. Мне кажется, корабли сюда летают, но не очень часто. Если мы ляжем на дно, то рано или поздно сможем захватить один из них, забрать оружие, а затем…

— Вы говорите об агрессии, капитан. О пиратстве! — резко оборвал его Хавкен.

— Можете называть это как угодно, но путь, который я предлагаю… — начал оправдываться Эллис.

— Да, я называю это пиратством. — Лицо Хавкена побелело от гнева. — И слышать не хочу. «Ричард М.» — корабль американского флота. Я обязан привести его домой.

— Но, командор, после того, что произошло… Мне кажется, мы имеем право…

Хавкен впился в него взглядом.

— Вы забываетесь, капитан. Не провоцируйте меня на самые жесткие меры. Я поднял вас вверх по служебной лестнице, но могу так же быстро и понизить. «Ричард М.» должен добраться до Либерти, чего бы мне это ни стоило, пусть и ценой моей жизни!

Эллис взглянул на Хавкена и вздрогнул. «Правда, — подумал он, — ты в самом деле можешь умереть, но при этом погубишь всех нас. Тебе мало двухсот трупов, тебе нужно, чтобы погибла вся экспедиция…»

— Пожалуйста, командор, выслушайте меня спокойно, — сказал Эллис ровным голосом. — Вполне может статься, что «Миллард Филмор» не погиб. Джон Уюку сейчас на полпути к Либерти. Мы же слишком далеко от дома. Вот уже почти год, как мы находимся вне политики. Я уверен, что за это время многое изменилось. Можете ли вы быть в чем-нибудь абсолютно уверены? За это время могла начаться война. Алиса Кэн, вероятно, уже смещена, а ее место заняла Люсия Хенри…

Вместо ответа Хавкен подошел к Стрейкеру и ударил его по лицу. Он сделал это молниеносно, и Эллис был застигнут врасплох.

— Это измена, Стрейкер!

Эллис вскипел от гнева и с трудом сдержался, чтобы вновь, как это уже один раз случилось, не отправить командора в нокаут. «На этот раз я разворочу тебе челюсть, болван!» — подумал Стрейкер и опустил глаза.

— Извините меня, сэр. Мне не следовало высказывать свои мысли вслух, — холодно проговорил Эллис.

Хавкен ждал продолжения, но Стрейкер молчал.

— В таком случае я принимаю ваши извинения. Будем считать, что вы ничего не говорили.

Эллис посмотрел вслед уходящему Хавкену. «Идиот! — ругал он себя. — Нельзя было говорить ему прямо, да еще в такой неподходящий момент. Нетрудно было угадать его реакцию. Ведь он сущий маньяк… Какая глупость! Придумать такой план и разрушить его в одну минуту! Зря я ему сказал…» Эллис вытер пот со лба и взглянул на поселение, которое было видно в иллюминатор. Оно казалось пустым и покинутым.

«Ты стареешь, Джос Хавкен, — думал Эллис. — Наверное, пришло время занять твое место. С гравитационным оружием мы сможем торчать на этой луне сколько угодно! Мы можем подкарауливать караваны, идущие с Садо! Такая мысль, старый упрямец, конечно, не могла прийти в твою башку. Здесь огромные запасы воды, к тому же у нас куча времени, чтобы отремонтировать корабль. Если тут жили преступники, то, думаю, мы тоже сумеем прокормиться. Мы будем угрожать любому кораблю, приближающемуся к Садо. Мы парализуем всю торговлю золотом в Ямато! А когда наберемся сил, то захватим транспортный корабль японцев и с триумфом доставим его домой — с тоннами чистого золота в трюмах! Если уж нас назвали пиратами — так будем ими!» — гневно размышлял Стрейкер.

Завыли сирены. Экипаж получил приказание собраться в пустом грузовом отсеке. Площадь его была гораздо больше, чем у носового отсека для собраний. Хавкен стоял в центре, опираясь о перила. Голос его звучал уверенно и громко. Он зачитал список тридцати шести членов экипажа, которые должны были собраться по правому борту корабля.

— Ежедневно я наблюдал за вами. До меня дошли разрозненные слухи, — начал он зловеще. — Всякому, я думаю, ясно, что в полном составе мы не можем добраться до дома. Некоторые из вас хотят сдаться в плен, другие — остаться на этой луне. Выслушайте теперь мое решение. Я намереваюсь разделить экипаж корабля на две половины. Люди, которых я назвал и которые станут по правому борту корабля, попытаются вместе со мной добраться до Либерти. Нас ожидает голод, мы можем попасть в пси-шторм… Будущее неизвестно. Если кто-то из остальных захочет, то может присоединиться к нам. Вторая группа останется на Кровавой Луне и попытает счастья здесь. Быть может, им предоставится шанс договориться с заключенными или с властями Ямато. Если вы не согласны, бросайте жребий.

Тревожный шепоток прошелся по отсеку. Астронавты нерешительно переглядывались. Были названы все члены экипажа, нужные для нормальной работы корабля. Еще пятьдесят человек должны были встать рядом. В этот момент раздался голос Эллиса Стрейкера:

— Командор, я хочу остаться.

Наступила полная тишина, а затем желающие занять его место стали жалобно просить об этом командора.

Хавкен заставил всех замолчать.

— Эллис Стрейкер был назван в первом списке. Он должен остаться на борту.

— Нет, командор, — обратился тот к Хавкену. — У людей, что останутся здесь, нет лидера. С ними должен быть уважаемый ими человек, иначе начнется разброд и они сразу погибнут.

Мнения членов экипажа разделились. Чтобы предупредить конфликт, Хавкен спустился по лестнице туда, где стоял контейнер. Он отбросил крышку, нагнулся и, достав несколько слитков, высоко поднял их над головой — так, чтобы все видели. Слитки ярко блестели: это было золото.

— Я не забыл о ваших клятвах. Никто из вас не нарушил присягу по отношению ко мне. Поступки некоторых даже превзошли мои ожидания. Я тоже не собираюсь обманывать вас. Каждый, кто решит остаться, получит свою долю. Если он пожелает, деньги могут быть переданы семье, но только в том случае, если «Ричард М.» благополучно доберется домой. Более того, я обещаю вернуться через год и забрать вас отсюда; я заплачу за ожидание вдвойне.

Крышка контейнера была открытой, и свет играл на увесистых золотых слитках.

Первым не выдержал Филлер.

— У меня жена и трое детей. Вы можете передать им мою долю?

За Филлером шагнул второй, третий…

Эллис молча наблюдал за происходящим на палубе. «Поселение находится, вероятно, недалеко отсюда. Разреженный воздух, тяжелый климат, жаркие болота, заросли, где таятся множество опасностей. К тому же — никакой гарантии, что здешние жители не распнут нас. Но у меня нет другого выбора. Я должен узнать, жив ли мой брат. Именно поэтому я не могу подчиниться Хавкену».

Тридцать членов экипажа вышли вперед. Остальные пока сомневались. Хавкен записал имена добровольцев в вахтенном журнале и закрыл собрание, предоставив нерешительным время на размышление. Затем он распорядился спустить большой шаттл — в него погрузились те, кто решил остаться на Кровавой Луне. Они высадились в нескольких милях от корабля, по другую сторону болота. Оставшиеся же члены экипажа починили устройства для переработки грязной воды, а затем наполнили цистерны. У них был маленький шанс заставить работать синтезаторы пищи.

Все это время Эллис переписывал информацию, собранную компьютером в течение последних недель, в астрономический журнал. Он не обмолвился с Хавкеном ни словом до 18.00 по Всеобщему времени. Хэмптон сказал Эллису, что все, кому было предписано возвращаться домой, должны оставаться на борту, но Стрейкер отправился к командору и попросил разрешения слетать вместе с остальными к болоту, из которого они брали воду.

— Если я сумею найти что-нибудь съедобное, то это здорово поддержит нас в пути, — сказал он.

Командор внимательно посмотрел на него и тихо произнес:

— Только без глупостей, Эллис. Возьми с собой Чамберса и ответственных за воду.

На бледном небе появилась первая звезда, когда они пролетели милю или две на север, огибая болото. Это был их последний полет на Кровавой Луне, и пилот вел неуклюжий шаттл осторожно и медленно. Позади был трудный день, а небольшая бортовая качка навевала дрему.

Эллис уселся на заднее сидение и с тревогой смотрел на темнеющий на западе горизонт. Над ними висел желтоватый диск Садо. Период обращения Кровавой Луны составлял около двенадцати дней. Название «луна» было не совсем точным. На самом деле Садо и Тиноцуки являлись двойной планетой: вполне сопоставимая по массе с Садо, Тиноцуки вращалась по орбите, центр которой располагался на поверхности Садо. Но залежи железной руды Кровавой Луны находились в плену «золотой планеты» Садо, поэтому оба небесных тела все время были обращены друг к другу одной стороной. Этот планетарный «тандем» заинтересовал Эллиса, но категорически не нравился ему в отношении климата и комфорта. К тому же местные жители вряд ли будут гостеприимны.

Долгий день близился к концу, когда шаттл пересек экватор. Внизу мелькал унылый пейзаж — сплошь болота и заросли. Воздушные потоки резко усилились, на севере показались тяжелые, свинцовые тучи. Надвигалась гроза. «Плохой знак, — подумал Эллис. — Возможно, мы попали сюда в сезон бурь, о которых сообщал компьютер. И вообще, наши корабли не приспособлены для работы в таких трудных условиях. Нужна обширная площадка или ровная поверхность для приземления. И для взлета требуется хорошо оборудованный порт. К тому же при старте нас затянут атмосферные потоки, и мы надолго застрянем в стратосфере, пока не наберем необходимое ускорение — 0,9 километров в секунду за секунду, — представляя тем самым удобную мишень для вражеских кораблей на орбите. Может быть, мы строим слишком комфортабельные корабли, а для работы в Нейтральной Зоне необходимы другие, более обтекаемые, с прочными „плавниками“, которые создают сферическую защиту от лазерных лучей. Впрочем, наше новое гравитационное оружие позволяет нам…» — Эллис застонал, вспомнив о Дювале.

Они приземлились на илистом берегу, окаймляющем заболоченное устье реки. Пока астронавты наполняли цистерны, Эллис со своей командой обследовал окрестности. Они нашли авокадо и доверху набили его плодами шесть плетеных корзин. Вернувшийся Чамберс принес какие-то другие плоды, напоминающие маленькие огурцы.

— Японцы называют их «куири». Собрал сколько мог.

— Там есть еще?

— Да, капитан.

Эллис поправил повязку на плече и взглянул в небо, освещенное с двух сторон. «Здесь поздно темнеет, — подумал он, — но, кажется, пора». На небе уже высыпали зеленоватые звезды. В дымке мерцали посадочные огни «Ричарда М.». Эллис подождал, пока наполнится последняя цистерна, и поднял корзину с фруктами.

— Пора. Покажите, куда идти.

Они быстро вышли из леса и принялись перетаскивать фрукты в шаттл. Над головой выделывали замысловатые петли крупные летучие мыши, в лесу стрекотали цикады, а с болота слышалось кваканье. Неожиданно Чамберс выпрямился и обратился в Эллису:

— Я подумал, капитан, что мне, наверное, лучше остаться здесь.

Стрейкер с удивлением взглянул на него. Стюард ему нравился — тем, что сумел сохранить человеческое достоинство среди тягот корабельной жизни.

— Я слышал, Чамберс, ты собирался жениться.

— Так точно, сэр. Но у меня много долгов. Я предпочел бы получить двойную плату за то, что останусь здесь. Уверен, Бекки меня дождется.

— Если хочешь моего совета, Чамберс, сыграй в лотерею как-нибудь в другой раз, а сейчас выброси эти мысли из головы.

— Но, капитан, вы-то намеревались остаться…

— Да. Однако совсем по другой причине. Я хочу помочь брату. Быть может, он еще жив…

Чамберс промолчал. Эллис отошел в сторону и задумался. Ему открылась вся сложность его положения.

«У меня дома жена и сын, и я в долгу перед ними. Но о каком долге можно говорить, если погиб мой брат… Дюваль наверняка мертв… А вдруг он в эту минуту томится в камере пыток и тщетно ждет помощи? И все-таки я обязан подчиняться Хавкену. Хотя…» Эллис наклонился за очередным фруктом и неожиданно услышал резкий свист над головой. Оглянулся и увидел стрелу, впившуюся в дерево над самой его головой. Еще одна стрела, просвистев, вонзилась в землю у самых его ног.

— Чамберс! Бегом к шаттлу! — закричал Эллис.

Он вытащил лазерный пистолет и попытался выстрелить, но спусковой механизм заело. В сумерках трудно было разглядеть целившихся в него людей. Эллису пришло в голову, что если уж преступники используют древнее оружие, то они должны быть весьма искусны в устройстве засад.

Он побежал обратно к шаттлу, отчаянно отставая и пытаясь привести оружие в действие. Затвор наконец щелкнул, и Эллис направил дуло прямо в чащу за своей спиной. Истекла мучительная секунда, и яркий луч рассек темноту.

Стрейкер услышал пронзительный крик, и, не теряя ни минуты, не оглядываясь, бросился вслед за остальными. На опушке он догнал Чамберса, и они помчались со всех ног к шаттлу. Стрелы свистели в воздухе, падали в болото, вонзались в деревья. Выстрел из лазерного пистолета словно подхлестнул астронавтов, что поджидали их возле челнока, и они стали действовать быстро и слаженно.

Один забрался на место пилота, другой прикрывал отступление лазерным огнем. Наконец беглецы забрались на борт и закрыли люк. В этот момент из-за деревьев на поляну выбежали полуодетые длинноволосые люди. Их было около дюжины. Они кричали и размахивали руками. Шаттл быстро взлетел и скрылся за верхушками деревьев.

Эллис пересчитал астронавтов: двоих не хватало. «Слишком поздно, — подумал он. — Ничего не остается, как возвращаться на корабль». Ветер резко ударил им в борт, и челнок приземлился возле «Ричарда М.». Хэмптон поинтересовался, что произошло. Эллис объяснил.

— Сволочи! — выругался Хэмптон. — Лучше не говорить ничего тем, кто должен остаться здесь. Их жребий уже брошен.

Как только были погружены цистерны с водой, Хэмптон приказал несчастным разместиться в большом шаттле. Пока Эллиса не было на борту, Хавкен решил, что Чамберс и четверо других ответственных за воду должны остаться на Кровавой Луне.

— Оказывается, решение за меня уже принято, — грустно вздохнул Чамберс. В глазах его был страх — нападение в лесу сильно его напугало.

— Бог в помощь, — сказал Эллис.

— И вам, капитан.

Они пожали друг другу руки.

— Передай своим товарищам: у меня сильное пси-чувство, подсказывающее, что вам нужно добраться до тюремного комплекса. Это в пятидесяти милях отсюда. Там не так опасно.

Эллис стащил с пальца кольцо, которое никогда не снимал, — золотое, с большим черным агатом, на котором был вырезан орел, — посмотрел на него в последний раз и протянул Чамберсу:

— На, держи. Это тебе.

— Нет, не надо, капитан. — Чамберс смутился и хотел было отказаться, но Эллис уговорил его:

— Если найдешь Дюваля, отдай ему кольцо — в знак того, что я вернусь и за ним, и за всеми вами…

Чамберс сунул кольцо в карман рубашки и забрался в шаттл. Начался сильный дождь, и на «Ричарде М.» закрыли люки. Люди махали друг другу в иллюминаторы и что-то кричали на прощание, но слов уже не было слышно.

Вскоре шаттл приземлился. Чамберс выбрался наружу и посмотрел вслед улетающему кораблю. Оставшиеся астронавты стояли под проливным дождем, прижимаясь друг к другу, чтобы не замерзнуть. Пламя двигателей осветило полнеба, и корабль начал набирать скорость. Он прорвался сквозь тучи и вскоре пропал из вида. Чамберс вытащил кольцо и попытался надеть его, но оно было велико для любого пальца. Он вновь взглянул на небо и увидел лишь едва заметные огоньки. Дождь заливал ему лицо, однако он продолжал следить за ними — последними напоминаниями о покидающем его родном мире. Наконец и эти огни скрылись за облаками, и Чамберс окончательно понял, что он никогда больше не увидит Американо и своей Бекки.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Место действия: Садо

Зрелище пленных американцев заинтересовало и взволновало Урава-но Хасэгава Мити, дочь Урава-но Хасэгава Кэни — одного из крупнейших помещиков на Садо и богатейшего землевладельца в области Канадзава. По просьбе отца она покинула Киото, чтобы присоединиться к своей семье у постели больной матери. Такова была официальная причина, которую изложил Хасэгава Кэни в письме императорскому двору. Конечно, он ни словом не обмолвился о деликатном деле принца Коно.

Напротив Мити сидела царственная Хосю-но Нисима Фумико, внимательно глядя на доску го со сложными узорами черных и белых камешков. Фумико недавно исполнилось сорок лет. Она была набожной и честной конфуцианкой — из того поколения, что расцвело в славные дни правления Муцухито. На Садо ее привез муж — новый даймё, недавно назначенный императором. В пути Фумико сильно страдала от качки. Она возненавидела корабль, команду и даже саму планету еще до того, как впервые ступила на нее. Мити заметила, что та же ненависть вспыхивает во взгляде Фумико, когда она смотрит на своего мужа.

Две женщины, занятые игрой, уединенно сидели на веранде дома губернатора. Из сада, окружавшего дом Угаки, веяло прохладой и терпкими запахами тропических цветов. Их спокойствие нарушил новый узник. Сначала они услышали крики с улицы. Грязные бородатые американцы, столпившиеся у тюремных решеток, принялись хрипло переругиваться с охраной. Но на этот раз, как ни странно, в их криках можно было услышать веселые нотки.

Мити выглянула на улицу. Новый узник был облачен в грязные, слипшиеся лохмотья. Запястья и лодыжки пленника были закованы. Несчастного вели трое солдат; каждый из них держал конец длинного каната, привязанного к деревянному диску-хомуту — тяжелому колесу в два дюйма толщиной, надетому на шею пленного таким образом, чтобы пленник не смог дотянуться до рта. Он не мог есть самостоятельно, и это было невероятным унижением. Обычно такой «ошейник» украшал самых опасных преступников. Легко было заметить, что заключенный страдает от голода. Свалявшиеся грязные волосы клоками прикрывали худое бледное лицо, из неглубоких ран медленно сочилась кровь и густыми темными каплями падала на пыльную землю. Но даже в таком состоянии этот человек озирался с нескрываемым любопытством. И еще кое-что показалось Мити необычным. Новый узник поразил ее гордой осанкой, чувствовалось, что он не потерял собственного достоинства.

«Прошло две недели после той страшной битвы, — думала она. — Все это время он должен был скрываться на болотах или в пустующих загонах на плантациях за городом. Наверное, его схватила полиция, или он попался в ловушку, когда скитался в поисках еды».

Шум в тюрьме усилился. Услышав голоса своих товарищей, пленник попытался поднести пальцы к губам, но ему это не удалось. Тогда он пронзительно свистнул, что вызвало одобрительные крики заключенных. Процессия поравнялась с верандой, оказавшись в пятнадцати шагах от сидящих за игрой женщин.

То, что произошло дальше, сильно взволновало Мити, заставило ее густо покраснеть и опустить взгляд. Новый узник резко остановился, пристально посмотрел на нее и неожиданно для всех низко поклонился, не отрывая взгляда от глаз Мити. Солдаты завороженно наблюдали за ним и лишь несколько секунд спустя грубо повалили на землю. Впрочем, пленник тут же вскочил, проявив недюжинную силу. Ловко орудуя канатами, солдаты вновь бросили его в пыль и потащили за собой, как мешок. Но он уже успел показать всем силу своего духа.

— Их всех нужно распять, — холодно обронила Фумико. — Они не люди, даже не хини. — Она схватила белый камешек го и поставила его в стратегическую точку 3/4.

— О, Фумико-сан, как вы можете говорить такие вещи? У них тоже есть душа, несмотря ни на что, — мягко ответила ей Мити.

— Атари! Остановись!

— Этот сихо — белый пленный на краю доски, да? И вы хотите…

— Ты многим рискуешь! — резко оборвала ее Фумико и сделала ход.

Мити поняла, что потеряла группу из пяти камешков. Она опрометчиво упустила нить игры, и теперь ей трудно было сосредоточиться. Мити вдруг захотелось взглянуть в сторону тюрьмы, но нужно было сдержаться. Непринужденно обмахиваясь веером, она искусно скрыла вспыхнувший на щеках румянец.

— Они хуже дикарей. Воняют, как прокисшее молоко. Разве ты не чувствуешь, Мити-сан?

— Верно, я чувствую запах сильного мужчины в тюремной камере!

— Да ведь они пираты. Вспомни историю своего рода. Император правильно сделал, что закрыл Ямато для иностранцев. Совершенно правильно! Смешение крови — вот что могло получиться в результате. Но вечное колесо истории, благодаря богам, вновь повернулось в нашу сторону. Американцы разбиты. И единственное средство спастись от них — это распятие!

Фумико молча разглядывала молодую женщину. Теперь она понимала, почему офицеры охраны смотрели на нее со скрытой страстью. Мити была прекрасна и недостижима для них. Ее нежная кожа блестела на солнце, как свежий мед. Черные брови, которые иногда недоуменно выгибались дугой, оттеняли карие, влажно сверкающие глаза. Взгляд этих глаз мог свести с ума кого угодно.

«Я видела, как ты тайком бросала взгляды на тюрьму, — думала Фумико. — Какое наслаждение испытала в своей глупой гордости, когда этот гайдзин, этот отвратительный вонючий пират поклонился тебе! Девушка ли ты, или уже позволила кому-нибудь испортить твое будущее? Мы вместе вот уже три месяца, а ты еще ничего не рассказала о себе. Что заставило тебя покинуть Киото? Попала ли ты в немилость при дворе, как некогда твоя сестра, или, быть может, ты беременна? Не из-за того ли ты прилетела на эту грязную промышленную планету на самом краю света? Не знаю, почему ты здесь, но твоя привлекательность очень быстро потускнеет. Садо быстро уродует людей. Как я ненавижу эту планету! Будь проклят тот день, когда мой муж впутался в дворцовые интриги и в результате отправился сюда. Лучше бы он покончил с собой, совершив сэппуку».

Злое насекомое прервало грустные размышления Фумико. Прокусив толстую материю на левом плече, оно впилось в кожу и принялось сосать кровь. Фумико со злостью прихлопнула его, и на желтом кимоно осталось грязновато-красное пятно. «Почему этих мерзких тварей не оставили на Земле? — раздраженно размышляла жена даймё. — Что толку от насекомых, какая от них польза на любой планете? А здесь их особенно много. Нет, ты никогда не думаешь обо мне, Юн-сан. А иногда тебе следовало бы прислушиваться к моему мнению… Неужели ты не чувствуешь, что твое назначение на Садо закончится плачевно? Не возомнил ли ты, что император благоволит к тебе и поэтому назначил тебя наместником на самой далекой от Киото планете? Неужели ты такой же сумасшедший, как и принц Коно, и не понимаешь, что это ссылка?! Зачем ты впутался в интриги наследника? Тебе больше нечем было заняться? Садо погубит тебя!»

Фумико откинулась на спинку кресла и посмотрела на свое плечо с размазанным, ставшим бурым пятном от укуса. «Нужно сменить кимоно… Ладно, чуть позже». Она заставила себя вернуться к игре.

— Губернатор Угаки рассказал мне, — прервала затянувшееся молчание Мити, — что Ниигата — старейший город на Садо. Говорят, первые корабли появились здесь двести пятьдесят лет назад.

— А не рассказывал ли тебе губернатор, что капитану самого первого корабля пришлось вывести из строя систему управления, дабы заставить экипаж остаться на этой планете?

— Нет. Он говорил только, что зеркала, висящие в чайном доме, сняты с первого корабля.

В этот момент из внутренних покоев дома донеслись громкие голоса. Разгневанный даймё целыми днями расследовал обстоятельства битвы. Он постоянно устраивал собрания и проводил допросы. Мити напрягла слух, пытаясь услышать показания свидетелей, хотя заранее подозревала, каков будет результат.

— Ты слушаешь меня, Мити-сан?

— Да, Фумико-сан. Конечно.

Мити коснулась деревянных перил веранды. От них к потрескавшейся белой стене тянулась узкая красная тропинка, протоптанная трудолюбивыми муравьями. Беспрестанно сменяя друг друга, они несли приношения своему хозяину-муравью — сёгуну.

«Да, я слушаю тебя очень внимательно, — говорила про себя Мити, — гораздо внимательнее, чем ты полагаешь. Я слушала тебя и на веранде, и на корабле… и твое бормотание, когда ты выбалтывала во сне ваши тайны. Я прекрасно понимаю, что правит дознаниями твоего мужа, — клевета и подлость, ничего общего не имеющие с правдой».

Нисима пытался переложить вину за потерю имперских кораблей на кого-нибудь другого, например, на адмирала. Но Курита был хитрым и опасным человеком и ловко избегал словесных ловушек даймё. Тогда даймё попытался отыграться на вице-адмирале. Кондо был намного моложе, смел и предприимчив. Он рассматривал лишь саму проблему, нисколько не заботясь о последствиях. «Несчастный Кондо станет легкой добычей даймё, — думала Мити. — Козлом отпущения в этой кошмарной истории. Всю вину даймё свалит на него. Как я презираю вас, Нисима, за то, что вы с ним делаете! Я знаю, что вы за человек. Вам неведомо слово „честь“ — ни во время сражения, ни после».

Мити вспомнила, как вышла на балкон в то ужасное утро две недели назад. Сначала она подумала, что дают церемониальный салют, но когда гул орудий стал нарастать, она поняла, что на посадочной площадке идет бой. На верандах и балконах соседних домов уже толпились люди. Они с любопытством наблюдали за бегущими по улицам самураями, вслушивались в громкие крики и резкие приказы командиров.

На площадке началось движение. Мити с удивлением увидела, как гигантский грузовой корабль вдруг расцвел огненным шаром, а спустя мгновение вся округа была потрясена оглушительным взрывом. Мити сжалась от страха, на секунду сердце ее замерло.

Голос Фумико прервал ее воспоминания и вернул к игре.

— Нет сомнения, очень скоро мой муж расправится с ними, — произнесла спокойно жена наместника, переставляя один из белых камешков и глядя куда-то в сторону. — Не могу понять, почему они еще не болтаются на крестах. Может быть, на этот раз их собираются сжечь? Ну, как бы там ни было, пираты не уйдут от возмездия… Не выношу этих тварей! Меня трясет от одной только мысли о них. А какой у них отвратительный, каркающий язык, какие ругательства они вставляют после каждого слова!

Мити спрятала веер и наблюдала, как бледные пальцы Фумико с коротко обстриженными розоватыми ногтями передвигают на доске белый камешек.

— Американцы доставили твоему мужу много вреда. Но в том, что случилось, виноваты не только они. Разве не произошло обмена почетными заложниками до того, как нам разрешили приземлиться?

— Ты называешь их «почетными»? Все американцы похожи на зверей. Они не чтут традиций, их жизнь бесцельна. Они верят только в свои ощущения. Плывут по течению, беспорядочно проживая свою жизнь, без понимания, без благородства. Они презирают меня — будут презирать и тебя.

— Думаю, ваш муж был неправ, называя их пиратами.

— Разве ты не видела, что сделал пленный? До чего же неприличный жест!

— Ну что вы, он всего лишь поклонился мне.

Фумико положила еще один белый камешек на доску и незаметно придвинулась к Мити.

— Почему ты защищаешь его?.. Вот что я скажу тебе, Мити-сан: я очень хорошо знаю манеры американцев. Четырнадцать лет назад, когда я была чуть старше, чем ты сейчас, в свите нашего дорогого императора я отправилась в их презренный сектор. Император был тогда принцем, ему едва исполнилось двадцать шесть, а американской женщине, с которой он должен был встречаться, уже стукнуло тридцать семь. Она была их президентом. Люсия Хенри — обычная дрянная американка, отродье жирной безбожной свиньи, Стрэтфорда Хенри. Хотя Люсия всегда придерживалась политики проямато, я не сомневаюсь, что проклятие, наложенное на нее отцом, сказалось на всех ее поступках и определило ее судьбу. — Фумико обмахнулась веером. — Была середина лета — ситигацу, или июль, как они называют этот месяц. Мы приземлились на Либерти, в порту под названием Харрисбург, и отправились в Линкольн — столицу, где должны были проходить церемонии. Лето! Неужели ты думаешь, что там бывает лето? Клянусь страданиями всех демонов в ледяном аду Игоку, ты не можешь себе представить, как было сыро и холодно. Все время лил дождь, и наши церемониальные лошади постоянно поскальзывались и спотыкались. Все мои парики и прекрасные платья, сшитые специально для этой поездки, уже на полпути были испорчены дождем!

— По вашим словам, это очень печальное место.

— Печальное?.. Пожалуй. Но американцы заслуживают этого. Крайне примитивные люди! Они живут в убогих домишках с бетонными полами и сплошными стеклянными стенами. А какой от них запах! Не могу выразить словами, насколько он отвратителен. За пределами Ямато действительно нет жизни — вот истина!

Американцы — безнравственные люди. У них нет никакого понятия о долге. Американо давно превратился в Старый Мир, одержимый безумными идеями конца XXI века. — Фумико содрогнулась от отвращения. — Ты, должно быть, знаешь картины Священной Японии и то, что американцы сделали с ней. Повсюду гигантские коробки из стекла и стали — офисы, конторы, банки. Там и сям снуют маленькие грязные автомобили и каждую минуту давят людей. Тяжелый воздух — вонь, смрад. Бесконечная суета. Люди сами не знают, куда бегут. А лица! Тупые, вечно чем-то озабоченные, взгляд блуждает и не может ни на чем сосредоточиться. Кошмар! Американцы превратили человечество в безликую однородную массу потребителей — бесклассовую, безжизненную, бездушную. Все время болтают о своих свободах и правах, но никогда не вспомнят об обязанностях. Безразличные, безродные лжецы, лишенные гордости за своих предков, лишенные достоинства. Все они слабы, все прощают друг другу свои преступления. На этом держится Американо!

— Даже здесь, Фумико-сан, в Нейтральной Зоне?

— Особенно здесь, в Сфере Процветания великого Ямато!

Мити резко сложила веер и отвернулась, не желая больше слушать злобные речи Фумико.

«Ты говоришь так, словно наша империя является воплощением небесного рая, — думала Мити. — Но в последнее время при дворе императора в Киото стало невыносимо находиться — сущий ад! Император женился на своей молоденькой кузине, и она родила ему душевнобольного — принца Коно. — Мити содрогнулась при одном воспоминании об этом жутком хихикающем чудовище. Дурная наследственность была обычным делом в семье жены императора и к тому же усугублялась династическими близкородственными браками. Принц родился умалишенным. Со временем император все чаще и чаще уединялся в своем дворце, а безумная жестокость принца Коно потрясала императорский двор и держала придворных в страхе.

У Мити все сжалось внутри от ужаса, когда она вспомнила наследного маньяка, который, в своей сексуальной вседозволенности, истязал ее сестру и превратил ее жизнь в Киото в настоящий кошмар. «О да, я помню тебя, принц Коно! — с ненавистью думала Мити. — Жрецы синто должны были продырявить тебе голову, чтобы злой ками покинул твое тело и перестать мучить душу. Дьявольское зло заставляло тебя истязать любого, кто приближался к тебе. Ты сам устроил себе ад еще при жизни, когда ложился жарким летом в постель из льда! В своих покоях ты заживо поджаривал собак и кошек. Ты сдирал кожу с лошадей, наслаждаясь их агонией. Прежде чем изнасиловать мою сестру, ты избил ее до полусмерти. И ничего нельзя было поделать, потому что ты считался сыном Сына Небес. Сейчас ты мертв, но твоя бессмертная душа никогда не познает покоя, вечно мучаясь в бездонных ледяных ямах ада Игоку!»

Мити отогнала злые мысли прочь. Очень скоро она вновь увидит свою мать и брата после долгой разлуки, и они опять будут вместе. Прошло десять лет с тех пор, как они расстались, — с тех пор, как она маленькой девочкой вместе со своей старшей сестрой отправилась в Хонсю, к своей тетушке-фрейлине на воспитание при императорском дворе. «Как быстро летит время!» — подумала Мити и глубоко вдохнула свежий воздух новой планеты, означающий для нее свободу.

Своими костлявыми пальцами Фумико перекатывала белые стеклянные камешки го. Иногда она сильно сжимала их в ладонях, и тогда ее гнусавый голос звучал резче. Веки Фумико были прикрыты — перед ее мысленным взором разворачивались картины давно прошедших событий.

— …В сопровождении моего отца в Американо с официальным визитом прибыл император. Отец являлся представителем императора и должен был вручить американцам подарок по случаю открытия нашего посольства. Естественно, император хотел взять в поездку своего сына, но, по правилам дипломатического этикета, это было не принято. Принц остался дома со своей второй мачехой. Мы видели, как американский президент принимал императора на лужайке у Белого дома. Знаешь, моя дорогая, Люсия Хенри никогда не блистала красотой. Хоть она и одевалась аккуратно, но мне всегда напоминала старую клячу. Глаза точно стеклянные, нерасчесанная грива отвратительных волос цвета подгоревшего каштана. Говорят, у ее отца волосы вообще были ярко-рыжие. Представляешь? Люсия Хенри уже тогда была не первой молодости, а кожа у нее на лице, как у старухи — бледная и морщинистая.

Они встретились лицом к лицу в День Мира, но весь этикет был нарушен по вине американцев. Знаешь ли ты, что Люсия нанесла оскорбление императору, заставив его ждать в Капитолии? Она прошла сразу вслед за своими государственными флагами, опередив тем самым нашу процессию. Представляешь себе, американцы завершили церемонию раньше, чем пронесли флаги императора!

Мити покачала головой, подумав о том, какая это большая честь — отправиться с официальным визитом в свите императора Муцухито. Тогда она была еще слишком молода, к тому же в ту пору ее семья находилась в опале. Она вспомнила гнусную историю о связи принца Коно и его мачехи в отсутствие императора. Голос Фумико звучал все более назойливо:

— …После того, как было потрачено столько денег, после того, как мы раздали подарки этой толпе варваров, все наши были несказанно разочарованы и возмущены. Американцы ненавидели нас — мы читали это в их взглядах. Глупые, ухмыляющиеся рожи, словно у диких свиней. Никто не соизволил встать на колени. Вообще никаких знаков почтения! Люсия Хенри даже не смогла заставить их обнажить головы; никто из варваров не снял шапку, чтобы приветствовать процессию. А когда мы вошли в Капитолий, нас ждало еще одно разочарование: нашему Божественному императору они оказывали такие знаки внимания, точно перед ними находился простой смертный. Император приказал нам быть сдержанными и не проявлять своих чувств. А мы все ощущали, что нас унижают — на каждом шагу они оскорбляли нас или же вовсе не обращали на нас внимания. Казалось, эти варвары хотят унизить наше достоинство. Никогда еще меня так не оскорбляли. Пока жива, я не смогу ни забыть, ни простить этого!

— Представляю, как вам было трудно…

Мити сложила ладони и глянула вниз. Ее простое светлое кимоно чуть распахнулось, обнажив изящную ножку. Она перевела взгляд на Фумико. У кимоно, стянутого серым поясом, покрой был неудачным, оно плохо сидело на несколько сгорбленной фигуре. Поседевшие волосы Фумико были заколоты серебряными шпильками по моде Киото. Вся внешность этой сорокалетней женщины говорила о не очень хорошем вкусе.

— Да, они были жестоки и непочтительны к нам, — продолжала Фумико. — Но их заставили расплатиться за свои грехи. По возвращении домой император приказал закрыть Ямато для всех гайдзинов. Всем без исключения иностранцам было дано семьдесят два часа на то, чтобы покинуть наш сектор. С теми же из них, кто попытался поколебать власть императора, мы поступили так же, как и с их бесславным Иисусом Христом. Многие тогда были распяты и корчились на крестах. Да, они дорого заплатили за свои дурные манеры в годы правления Люсии Хенри. Ну а сейчас мы расправимся с ними вот как. Атари!

Щелкнул белый камешек, и Мити увидела, что еще одна ее черная группа окружена белыми камешками — она проиграла. Фумико считалась сильным игроком и победила, несмотря на потерю девяти камешков в самом начале игры. Мити часто отвлекалась, и это не могло не сказаться на результате.

Теперь она расслабилась и вновь задумалась. Она вспомнила несколько историй, что рассказывали при дворе. Мити с трудом понимала жизнь в американском секторе.

Люсия Хенри, желая вновь завоевать расположение императора и вернуть американцам Сферу Процветания, захватила лидеров-экспансионистов. Их убивали сотнями, и всем было отказано в праве на сэппуку. «Разве это не еще один пример американского варварства? — спрашивала себя Мити. — Они не разрешали сэппуку — благородное вспарывание живота, которое позволяет человеку покинуть мир смертных, сохранив при этом честь и достоинство».

Только после того, как американские поселенцы потеряли Гонолулу, Люсия Хенри перестала охотиться за экспансионистами. Но вскоре опять раздались голоса американцев, требовавших официального разрешения поселиться в Нейтральной Зоне. Император вновь отказал, и Люсия Хенри была смещена с поста президента. «Американо очень странное государство, — думала Мити. — Говорят, там демократия и большинство людей иногда может выбирать того, кто будет править всеми. А собственная партия Люсии Хенри, те люди, за чье спасение она боролась, предали ее и сослали в самую дальнюю провинцию. Друзья отвернулись от нее, партия распалась. Не имея средств, она отправилась на Неваду и зажила в непривычном для нее монашеском мире. Говорят, всеми презираемая, она уступила место у рычагов управления в Белом доме своему бывшему врагу — Алисе Кэн».

— Скажите, Фумико-сан, а как Алиса Кэн пришла к власти? — решила прервать затянувшееся молчание Мити.

— Эта взбесившаяся кошка узурпировала власть!

— Простите, что вы сказали?

— Девчонка из хини, которая вот уже десять лет занимает президентское кресло, заставила своего любовника купить для себя это место.

В этот момент в комнату вошел слуга-кореец — он принес из кухни зеленый чай в синем фарфоровом чайнике. Мити украдкой глянула на тюрьму.

— А это правда, что в Американо нет слуг?

— Да, но они используют роботов для лакейской работы.

Разлив чай, слуга незаметно удалился. Фумико неторопливо собирала камешки. Игра закончилась в ее пользу, и она была довольна.

— Как вы думаете, а что ваш муж, благородный даймё, сделает с заложниками?

Фумико нахмурилась и неодобрительно взглянула на Мити, задавшую столь щекотливый вопрос.

— Мити-сан, давайте выйдем на воздух. Я вижу, жара несколько утомила вас.

Поднявшись по деревянной лестнице, они услышали окрик часового, который поднял оружие и преградил путь какому-то посетителю. Посетителем оказался адмирал Курита; он пришел просить даймё за своего несчастного заместителя.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— Разве не мы, японцы, открыли секрет перемещения в пространстве быстрее скорости света? Разве не эффективность и колоссальный труд наших корпораций сделали возможным расселение людей на самых дальних и неприступных планетах? Клянусь предками, именно империя Ямато управляет человеческим прогрессом!

Курита слышал доносившиеся из соседней комнаты выкрики даймё. Главный слуга бесстрастно поклонился ему, и следом за ним поочередно поклонились слуги жрецов синто, лейтенантов, офицеров — личные слуги тех, кто находился сейчас в кабинете даймё.

Стены комнаты для совещаний заменяли бумажные ширмы. Пол покрывали искусно сплетенные рисовые татами, привезенные из Хонсю. За спиной даймё на деревянной стене висел герб рода Угаки и личное знамя Нисимы с тремя вышитыми листьями, черенки которых сплетались, чередуя красный и желтый цвета, подобно Инь и Ян.

Адмирал остановился в коридоре, снял тяжелый шлем и вытер пот со лба. События последних недель прибавили седины его густым черным волосам, ровно подстриженным и аккуратно уложенным. Лакированные обручи стягивали плечи.

Руки были скрыты церемониальными доспехами с кисточками и малиновыми шнурками. Курита носил лимонного цвета брюки хакама и голубой жакет, прикрытый пластинами серебряного нагрудника. Из-за белого пояса оби торчали рукояти двух самурайских мечей.

«В этих дурацких доспехах тело словно в печи горит, — думал Курита. Он чувствовал, как пот струится по спине. Адмирал рассеянно вытер лоб. В открытое окно дул с залива легкий прохладный ветер. — Как я хочу сбросить всю амуницию и побежать вниз к побережью. Всего на пять минут! Даже на две! Я отдал бы тысячу коку за то, чтобы в такую жару искупаться в заливе. А вместо этого приходится торчать в Совете и выслушивать бесконечные упражнения в риторике господина Нисимы. Да, нелегко приходится самураю, когда он попадает в подчинение к канцелярской крысе! Служить бы сейчас на Гуаме, под началом генерала Ёсиды! Сразиться бы в настоящей схватке!»

Курита отдал шлем слуге; тот почтительно принял его.

Адмирал провел трудное утро на площадке в Ниигате. Он наблюдал за тем, как жрецы синто после всех неприятностей вновь освящают храм. Вот уже две недели с площадки доносилось отвратительное зловоние: там валялись обгорелые трупы американцев, которые даймё велел оставить в назидание.

— В назидание кому? — удивлялся Курита. — Моим солдатам или, быть может, жителям города? Их рабам? Капитану Кондо? Мы здесь не для того, чтобы отравлять жизнь людям из Ниигаты. Нисима-сан, позвольте мне сжечь тела до того, как они окончательно испортят воздух и весь порт будет несправедливо отравлен.

Прошло три дня, и даймё наконец разрешил убрать трупы.

Слуга бесшумно раздвинул ширмы, и адмирал вошел в кабинет Нисимы. Наместник холодно взглянул на него, коротко кивнул и указал на свободное место. Рядом разместились губернатор и два его советника. Офицеры из штаба даймё и Кин кайгуна сидели, выпрямив спины, и внимательно слушали уверенную речь Нисимы. В случившемся инциденте наместник обвинял губернатора:

— Вы позволили американским кораблям войти в Сферу Процветания великого Ямато. Вы знаете, что это запрещено. Вы позволили им приземлиться на Садо. Это тоже запрещено. Вы даже не попытались атаковать их. Вы не выполнили свой долг. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Затаив дыхание, Угаки уставился на даймё. По лицу его струился пот. Он молчал.

— Однако, — продолжал даймё, — нами признано, что вы не сумели бы дать отпор вторгшемуся неприятелю, не причинив при этом серьезного ущерба порту. Учитывая это… — он сделал паузу и надменно посмотрел на собравшихся, — мое решение таково: вам будет позволено совершить сэппуку.

«Быть может, он и не заслужил этого, — подумал даймё, — но головы должны полететь…»

Губернатор Угаки не колебался ни секунды и не пытался что-либо сказать в свое оправдание. Готовясь покончить с собой, он встал на колени и распахнул платье катагину с твердыми плечиками. В наступившей тишине слышалось его ровное, глубокое дыхание. Слуга Нисимы, собиравшийся помочь губернатору, был наготове. Угаки поднял острый как бритва меч и со сдавленным хрипом погрузил его в свои внутренности. Затем распорол живот по диагонали снизу вверх, как того требовала традиция. Покачнулся… и слуга опустил меч катана на его обнаженную шею. Голова отделилась от туловища и повисла на полоске нерассеченной плоти у адамова яблока. Мгновение спустя тело бывшего губернатора Ниигаты Угаки Нобутаки рухнуло ничком, и на искусно сплетенный рисовый татами хлынул фонтан крови.

Подождав, пока тело перестанет конвульсивно дергаться, Нисима повернулся к Кондо.

— Вы умышленно действовали вопреки моим четким приказам, и ваши опрометчивые поступки стоили императору десяти тысяч коку золота, включая четыре сотни коку полуочищенной драгоценной руды, без которой будет полностью парализована Прогрессивная Программа Колонизации. Уничтожены или получили неустранимые повреждения семь кораблей. Четыреста моих людей убиты. Обо всем я подробно доложил императору. И хочу заявить, что вы должны приготовиться к смертной казни. Вам распорют живот, а внутренности разбросают в окрестностях Ниигаты. — Нисима глянул на Куриту. — Однако ваш адмирал напомнил мне, что вы офицер гвардии и по закону я обязан содержать вас под стражей, пока не получу указаний из Киото. Что вы можете сказать в свое оправдание?

Взгляд Кондо был тверд как скала.

— Я действовал, руководствуясь самыми благими намерениями, ваше превосходительство.

— Вы действовали как бесчестный хини. Из-за вас я потерпел поражение. Вы предатель, капитан Кондо!

— Нет! Это не так! — Кондо опустил голову, и Курита почувствовал, что он испугался.

— Значит, вам нечего больше сказать в свою защиту?

— Нечего, ваше превосходительство…

— Тогда выслушайте мое повеление. Я не возьму предателя в Канадзаву. Вы будете ждать ответа императора здесь, в Ниигате. В тюрьме. Уберите этого недостойного хини с моих глаз!

Капитан стражи заколебался и не спешил выполнять приказ. Лицо даймё потемнело от гнева.

— Я прошу разъяснения, ваше превосходительство. Должен ли я содержать капитана Кондо вместе с американцами?

— Таково мое предписание.

Самурай все еще колебался, потрясенный неслыханным бесчестьем, обрушившимся на капитана Кондо. Нисима ударил себя по колену.

— Делай, как я сказал! Немедленно! Или ты отправишься вместе с ним!

Курита молча смотрел, как побледневшего капитана Кондо взяли под стражу и вывели из комнаты. Проходя мимо адмирала, Кондо с ужасом и мольбой посмотрел на него и отвернулся. Лишь когда разошлись члены трибунала, а слуга убрал труп Угаки и вынес испорченное татами, Курита уединился с даймё на веранде и тихо проговорил:

— Послезавтра флот отправляется в Хонсю. Я должен взять капитана Кондо с собой.

— Это невозможно, — ответил Нисима.

— Я отвечаю за безопасную доставку имперского золота в Киото. Капитан Кондо, конечно, раскаивается в своем необдуманном поступке; он самый способный офицер и, к несчастью, необходим для обеспечения безопасности во время транспортировки золота императора.

— Он останется здесь.

— В интересах дела я бы мог предложить компромисс…

— Не может быть компромиссов, когда речь идет о чести самурая!

— Я настаиваю на компромиссе именно для того, чтобы защитить вашу честь, — невозмутимо сказал Курита.

— И что именно вы просите? — гневно отчеканил Нисима.

— Я даю вам слово, что в Киото капитан окажется в тюрьме и там будет ждать решения Его Императорского Величества.

— Это к делу не относится. Вопрос решен.

Курита отступил на шаг. «Не стоит давить на него, — думал адмирал. — Пусть он сам примет нужное решение… Впрочем, трудно предугадать реакцию и поступки заносчивого даймё. Он совершенно не знает реального положения дел и непредсказуем, как самурай с мечом в левой руке».

— Но в таком случае я не могу гарантировать вам, что мой собственный доклад Его Императорскому Величеству относительно потерь не будет противоречить вашему донесению, — бесстрастно промолвил Курита.

Нисима побледнел и выпрямился.

— Должен ли я понимать это так, что вы собираетесь послать свое собственное донесение императору?

— Ваше превосходительство, это зависит…

— От чего?

— От того, сумеем ли мы прийти к соглашению о судьбе капитана Кондо.

— Хорошо. Я прикажу доставить его на корабль в арестантских колодках и взять под стражу на борту «Хиэй», где он окажется в вашем распоряжении. — Нисима помолчал и устало добавил: — Потом вы можете делать с ним что угодно.

— Благодарю. Это мудрое решение, ваше превосходительство.

Преемник Угаки, в нетерпении ожидавший за ширмами, воспользовался наступившим молчанием, осторожно вошел в комнату и пал ниц.

— Говори.

— Господин, могу ли я узнать, что вы собираетесь делать с заложниками-гайдзинами?

— Я намерен отправить их в Канадзаву, где их допросят и казнят. Здесь у нас нет места для пиратов-гайдзинов.

— Конечно, они контрабандисты, торгуют незаконно… Но, господин, возможно, они и не пираты. Что, если они собирались появиться здесь еще до Императорского Эдикта, объявившего эту область закрытой?

— Этот человек хочет, чтобы сюда вернулись американские корабли, приносящие ему барыши, — обратился Нисима к Курите, криво усмехнувшись.

— О нет, господин! Я лишь хочу справедливости, — возразил новый губернатор.

Курита решил вступиться за него:

— Нет сомнения, что американцев без колебаний распнут на кресте. Но жрецы синто, ответственные за чистоту Ямато, вероятно, смотрят на сложившуюся ситуацию более узко, нежели мы. Шанс второго появления здесь американских кораблей ничтожно мал, но, наверное, губернатор может успешно торговать жизнями недостойных гайдзинов и получать прибыль. Я уверен, что подобные сделки принесут Ниигате немалый доход.

Коленопреклоненный губернатор закивал в знак согласия с Куритой.

— Ты замечательно трактуешь законы императора, — язвительно заметил Нисима. — Но я утверждаю, что эти люди — пираты! Разве не твой собственный корабль «Тиёда» отправлен ими в ад? Разве ты не видел собственными глазами, как горел «Дзуихо»? Нет, они пираты, и их следует заклеймить как пиратов!

— Возможно, они вернутся, — вдруг отчужденно проговорил новый губернатор.

Курита заметил беспокойство в его глазах. Давно минули те времена, когда битком набитый дешевыми товарами корабль американского свободного торговца мог спокойно появляться на орбите планет Нейтральной Зоны. Давно японцам не приходилось организовывать дружеские встречи, помогающие вести выгодную торговлю.

Нисима с ненавистью посмотрел на нового губернатора.

— Новый меч рубит лучше. Именно поэтому император послал меня сюда. Приказы его ясны и должны выполняться неукоснительно! — Голос его возвысился до крика. — Император предвидит последующие вторжения, если мы проявим слабость и не докажем американцам и китайцам, что у нас хватит сил защитить империю! Все порты должны быть укреплены и защищены отдельными гарнизонами! Всем иностранным кораблям должно быть запрещено торговать здесь или пользоваться нашими посадочными площадками и ремонтными станциями. Если бы предыдущий даймё Садо более точно исполнял законы Его Императорского Величества, сейчас мы бы не оказались в столь трудном положении.

— Но, господин, фортификация обойдется нам очень дорого, — ужаснулся губернатор. — В состоянии ли Его Императорское Величество оплатить работы?

— Я уверен, что вы сами можете изыскать способ расплатиться. Ваш город, кажется, самый богатый и бойкий во всей Сфере Процветания.

— Только когда в Ниигату прилетает Золотой флот, насколько вы знаете. Все остальное время это бедная и забытая всеми провинция, — грустно вымолвил губернатор.

Он был прав. С прибытием Золотого флота Ниигата превращалась в оживленное йа — бурлящую разношерстную ярмарку, где можно купить все что угодно. В эти дни к порту стекалось все население, проживающее в радиусе пятидесяти миль. Перекупщики, гейши, игроки в кости, старые самураи и торговцы сакэ, амулетами, оружием, шелком, запрещенными комиксами — вся эта многоликая, пестрая масса шумела, ссорилась, напивалась, совершала выгодные и не очень выгодные сделки. На все время пребывания Золотого флота жизнь в городе как будто выходила из обычного русла и бросала людей в кипящий водоворот. Но так продолжалось недолго. Стоило флоту покинуть Садо, как Ниигата замирала, успокаивалась, затихала, словом, превращалась в заросший пруд.

— Насколько я вижу, единственной причиной этого торжища на Садо является то, что здесь никто не желает зарабатывать себе на жизнь, — злобно проговорил даймё. — Вы все слишком заняты добычей золота и серебра, чтобы производить что-нибудь полезное для самих себя. Все привозится из Сферы Ямато. Разве не так, Курита-сан?

Адмирал рассеянно кивнул. Он наблюдал, как даймё машинально стирает с блестящего шелкового рукава пятнышко крови — оно случайно попало на него во время сэппуку. «Нисима, почему тебя послали сюда? — думал адмирал. — Неужели для того, чтобы, как ты говоришь, выполнить приказы императора и защитить Сферу Процветания от американских торговцев? Да, эти контрабандисты надругались над богами Ямато, но вряд ли они угрожают устоям империи. Неужели император послал тебя воевать с американцами? Или, быть может, была другая причина для твоего назначения? Вероятно, император просто хотел, чтобы ты держался подальше от двора. Нетрудно предположить, почему он отправил тебя в ссылку на далекую Садо. Ты — фанатик, Нисима-сан, ты непревзойденный рекордсмен по проигранным партиям и именно поэтому опасен для императора, несмотря на свою преданность».

Губернатор, по-прежнему стоя на коленях, воспользовался возникшей паузой:

— Умоляю, господин. Я занимаю слишком скромное положение, чтобы решать такие задачи. И пришел я к вам по другому поводу. Не могли бы вы дать разрешение освободить американцев за выкуп?

— Вероятно, мне следует разъяснить тебе мою позицию. До тех пор, пока я даймё, я не потерплю нарушения законов Его Императорского Величества.

— Конечно, господин. Но могу ли я узнать, что вы намереваетесь сделать с американцами в ближайшем будущем?

— Я еще не решил. Я собираюсь остаться здесь еще на несколько недель, у тебя нет причины для беспокойства.

Огорченный губернатор поднял голову.

— В эти дни город наводняют бродяги и преступники. Нам требуется много места для задержанных.

— Не тревожьте меня по пустякам. Не ждите, что я буду заниматься вашими ничтожными проблемами, — раздраженно ответил даймё.

— Конечно, господин. Но если бы у нас было чуть больше места…

— Довольно. Я проинформирую вас, когда вынесу решение.

Мысли Куриты обратились к императору. «Что бы там ни было, но Муцухито крайне мелочен и боязлив. Он не совершит ни одного опрометчивого поступка. Он трижды взвесит все за и против, отложит решение на некоторое время, потом взвесит все еще раз. Ясно. Поспешность Нисимы наверняка претила ему. В таком случае, сонное царство на Садо — самое подходящее место для такого человека, как даймё. Здесь ты можешь заниматься своими пустяковыми делами, а рядом с императором будут находиться его любимые вассалы. Например, барон Харуми — доблестный сёгун, управляющий империей через бакуфу в Киото и держащий в руках все нити власти. Пока золото беспрепятственно и непрерывно течет в столичные закрома, как это происходит последние пятьдесят лет, здесь ты можешь делать все что угодно. Ты не обманешь меня своей ханжеской гордостью, Нисима. Держу пари, что император послал тебя сюда, дабы ты следил за его рабами, контролировал плантации, играл в строительство фортов…»

Размышления адмирала были нарушены движением за ширмой. В комнату быстро вошел лейтенант, которому Нисима поручил охрану заложников. Он был одет в аккуратно подогнанную по его фигуре военную форму и выглядел весьма довольным.

— Ваше превосходительство, мы схватили еще одного американца! — отбарабанил сияющий лейтенант.

Нисима холодно взглянул на него.

— Еще одного?

— Да, ваше превосходительство. Я лично поймал его у южной окраины, когда он пытался проникнуть в город.

— Что вы с ним сделали?

— Я бросил его к остальным, ваше превосходительство.

— Правильно. Хорошая работа.

— Благодарю, ваше превосходительство.

Лейтенант поспешно выбежал, и Курита проводил его взглядом, радуясь одобрению даймё. «Зачем сажать нового пленника к остальным? На твоем месте я бы допросил его, прежде чем он сговорится с остальными о том, как следует вести себя на допросе», — подумал он, а вслух сказал:

— Интересно, сколько американцев сбежало на корабле? Не удивлюсь, если они улетели на Тиноцуки и оставили на темной ее стороне вооруженный отряд. Я бы именно так и поступил. Вероятно, около сотни этих людей блуждают там по болотам. Лично я удвоил бы охрану.

Губернатор побледнел, а Нисима откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.

— Пусть только попробуют сунуться сюда. Мы сможем дать отпор любым бродягам-американцам… Сколько их у вас в тюрьме? — обратился Нисима к губернатору.

— Тринадцать, господин.

— Кажется, подходящее число, чтобы отужинать на Тайной Вечере, не правда ли? — зло усмехнулся даймё.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Слушатели азартно вскрикивали и хлопали друг друга по плечам, словно зрители бейсбольного матча, радующиеся точному броску игрока.

— Мы взяли точный прицел. Аккурат продырявили крюйт-камеру, и корабль взорвался к чертовой матери — вместе с парой сотен самураев на борту.

— Ты отличный снайпер, Стрелок! — одобрительно воскликнул Торвин Джонс, улыбнувшись во весь рот, так, что стали видны его крупные зубы и покрасневшие десны.

— У тебя верный глаз, Дюваль!

— И легкая рука!

— Громыхнуло так, что тюряга чуть не развалилась. Пол ходил ходуном, — мы думали «Томас Дж». взорвался!

— Так вы ничего не знаете? Они вам ничего не сказали?

— Нет, они только издевались над нами.

— К тому же, Дюваль, никто из нас не знает японского.

— Садись, Стрелок! — Ди Баррио подвинулась и освободила место на голом полу. — Нас тут же заперли. Никакой связи с внешним миром. Тюремщики, сволочи, отняли коммуникаторы, деньги и вообще все, что можно было утащить.

— Даже расческу у меня сперли! — кисло улыбнулся Хорнер.

Камера, в которой содержались американские заложники, была не больше пяти квадратных метров, с подпоркой посредине. Через узкие зарешеченные оконца под самым потолком едва проникал дневной свет. Одно окно выходило на грязный тюремный двор, другое — на улицу. Во дворе стоял пыточный столб, поэтому заключенные предпочитали смотреть в другое окно. Несмотря на убогую обстановку, дверь была обтянута синтетическим покрытием и снабжена ионным замком. Половина заключенных была прикована к железным кольцам в стенах, испещренных тысячей иероглифов, остальные же были скованы друг с другом. Некоторые стояли у окон, другие сидели, подпирая спинами стены.

Джули Декстер, опытный астронавт, потерявшая глаз еще в первой экспедиции Хавкена, с отвращением сплюнула: жирная черная муха опять села ей на лицо.

— Недавно приходил какой-то японец, тощий как жердь. Худо-бедно он говорит по-английски. Побряцал ключами и похвастался, что всех нас собираются распять.

— Если бы нам тогда удалось добраться до кораблей… — грустно вздохнула ди Баррио.

— Но не удалось.

— И вот теперь мы заперты. На всю компанию три миски дробленого риса в день, — вступил в разговор Дэвей Маркс, прикованный к стене, но одна рука которого была свободна.

— Тебе, считай, повезло, раз ты не попал на борт «Ричарда М.». Нынче это корабль голодающих, — сказал Дюваль, думая о своем брате. Выжил ли он, или Пит Гросс, этот мясник, доконал его своей медициной? Доберется ли «Ричард М.» до Американо?

— По крайней мере, корабль хоть куда-то летит, — проговорил Маркс.

— И командор доведет его до дома.

— У них есть надежда…

— Два года назад я видел голодный экипаж, — мрачно возразил Дюваль. — Это были китайцы, которых едва не захватили пираты на орбите Тайваня. Один парень так исхудал, что брюхо его прилипло к позвоночнику. Бедняга весил шестьдесят фунтов. Я бы не хотел оказаться в его положении.

— Да, трудно предположить, что будет с «Ричардом М.», — согласилась ди Баррио, понизив голос. — Дюваль, а как тебе удалось уцелеть?

Стрейкер рассказал о том, что с ним произошло. Окутанный облаком дыма от работающих двигателей «Ричарда М.», он вслепую бежал через площадку, надеясь спастись от неминуемого взрыва. Где-то у него за спиной рванул корабль-камикадзе. Дюваля отбросило взрывной волной, одежда на нем загорелась. Но он сумел добраться до сточной канавы, решетку которой только что сорвало взрывом, и умудрился сбить пламя с одежды. Это и спасло его. Последнее, что запомнил Стрейкер, был покалеченный Ивакура — он застрял в сточном люке. Дюваля долго преследовало воспоминание о белом от ужаса лице Ивакуры, который из последних сил молил вытащить его из колодца, протягивая к Дювалю окровавленную руку.

— Я так и не смог его спасти, — покачал головой Стрелок.

— Черт с ним. Пусть мучается в аду… Гори они все синим пламенем! — злобно выкрикнул Мэт Кайзер, низкорослый толстяк-повар с выцветшими волосами и бегающими глазками. Он только что отошел от окна, позвякивая цепями. — Я видел, как наместник шел из своего дома к тюремному двору. Ну и рожа — хорошего от него ждать не приходится. Интересно, для чего он здесь?

— Стрелок, ты понимаешь их гнусавый язык? — спросила Декстер. — Может, они собираются убить нас?

— Отсюда ничего не слышно, — ответил Дюваль.

— Впервые я столкнулся с жителями Ямато, когда мне было лет двадцать пять, — пустился в воспоминания Маркс. — На Алабаме. Мы собрались к корейцам, торговать презервативами. Ну так вот, корейцы по сравнению с ямато — ангелы небесные. С ними всегда можно договориться, а эти точно воды в рот набрали. Держат кинжал за пазухой и готовы, как только ты отвернешься, всадить его тебе в спину. Я никогда им не доверял. Из-за болвана Хавкена и его дурацкой честности мы упустили верный шанс. А могли ведь преспокойно завернуть этих сволочей в их же шелковые пижамы и в два счета вышвырнуть из порта! До того, конечно, как прибыл Золотой флот!.. А теперь сиди тут и корми вшей…

— Мы же не знали их намерений, — возразил Дюваль.

— И не знаем до сих пор, Стрелок, — вмешалась в разговор ди Баррио. — В нашей ситуации это самое ужасное.

— О Господи, я чувствую, как от меня смердит… Не могу больше, — простонал Джеб Вомак. Он вылез из угла и встал рядом с Дювалем. Даже на корабле Джеб не отличался чистоплотностью, а здесь, в тюрьме, он совсем опустился. — Они морят нас голодом, — завывал он. — Мы все подохнем. У меня аж двое суток маковой росинки во рту не было. Стрелок, ты не принес с собой воды?

Дюваль с отвращением посмотрел на Вомака и отвернулся.

— Не обращай на него внимания. Он все время скулит и просит пить — наверное, из-за какой-то болезни, что он здесь подцепил.

— Насекомые так и кишат…

— Заткнись, Вомак! — огрызнулся Форест; его руки были свободны, а ноги закованы. — Выхлебываешь всю воду и скулишь, чтобы дали еще. Это невыносимо!

Они помолчали; затем Дюваль продолжил рассказ о своих скитаниях. Когда грохнул взрыв, он находился всего в пятидесяти ярдах от «Ричарда М.» и отчетливо видел, что корабль успел стартовать.

Сдаться в этот момент было равносильно верной смерти. Дюваль пробрался к побережью и две недели, вконец выбившийся из сил, жил среди отмелей как бродяга, охотясь за мелкой живностью вроде устриц и крабов — их можно было поймать во время отлива. Несмотря на безвыходное положение, Стрелок не переставал размышлять о том, как помочь своим соотечественникам…

Дюваль взглянул на грубый каменный сточный желоб в углу камеры. Сток был до черноты засижен мухами, из него несло невыразимым смрадом.

— Я догадывался, что найду вас в какой-нибудь чертовой дыре, вроде этой. Но меня схватили прежде, чем я смог что-нибудь придумать.

— Чертова дыра — это точно. Извините, мальчики, мне приспичило.

Тони Джэкоб, один из двух биологов с «Томаса Дж»., встала, расстегнула комбинезон и присела над сточной трубой, отогнав рой жужжащих мух. Мужчины машинально отвернулись.

— Ночные насекомые доконают нас, — сказала она, чтобы заполнить неловкую паузу. — Это какой-то вид комаров, выведенный с помощью генной инженерии. У них волчий аппетит — кровь обожают. Если такого комарика прихлопнуть, когда он кусает, то укус превращается в зудящий нарыв. А если позволить ему напиться крови, то вреда от него не больше, чем от обыкновенного клопа.

Вомак принялся чесаться и опять заныл. В ответ раздались грубые ругательства, а затем послышался смех.

— Снимите его с меня! Снимите! — орал Вомак.

— Сиди спокойно, слюнтяй! — гневно схватила его за локоть Декстер. Оказалось, сверху на Вомака упал большой рыжий паук величиной с ладонь. Из окна, выходящего на улицу, донеслись детский смех и топот улепетывающих проказников. — Что, паучка испугался? — Декстер взяла насекомое за брюшко и перевернула его на спину; паук задрыгал лапками. — Это еще не самая обидная их шутка… Маленькие отродья!

Она протянула паука Вомаку, и тот в ужасе отпрянул; лицо его скривилось и порозовело.

— Не надо! Пожалуйста, убери его! Я не выношу пауков! Ненавижу, говорю тебе!

— У-у-у-у! — Декстер поднесла паука к самому лицу Вомака и скорчила злодейскую рожу. — Это, малютка Джеб, всего лишь старый крошечный паук. Посмотри на него и попроси у него прощения.

Тони Джэкоб подошла поближе и пристально посмотрела на насекомое.

— Давайте бросим его вон на тех двух женщин на дороге, — невинно предложила она.

— Тихо! — закричал вдруг Дюваль. — Что это?..

Все уставились на него и прислушались. С тюремного двора доносились душераздирающие крики.

— О Господи, кого это они истязают?

Все, кто мог, столпились у окна посмотреть, что происходит во дворе. Крики усилились, потом показалась группа самураев — они тащили двух закованных в цепи китайцев-рабов.

— Стрелок, что они говорят?

— Не могу разобрать.

— Это ругательства?

— Нет.

Процессия остановилась, и офицер зачитал приказ. Насколько понял Дюваль, в нем упоминались побег и смертная казнь. Солдаты раздели рабов и подвесили их вверх ногами бок о бок, привязав лодыжки к перекладине так, что головы несчастных болтались в футе от земли. Стоявший рядом жрец синто читал молитвы и окроплял рабов водой.

«Быть не может! — содрогнулся Дюваль, когда понял, что именно собираются сделать с рабами палачи. — Никакая измена, никакое преступление не заслуживают такого. Их собираются разрубить мясницкими тесаками!» — Он отвернулся, не в силах смотреть. У окна осталась одна Декстер. Лицо ее перекосилось, когда крики усилились и ножи вонзились в плоть.

Стрейкер почувствовал, что пот ручьями струится по спине. Вдруг крики разом смолкли и повисла оглушительная тишина. Декстер покачала головой и сползла на пол. Лицо ее было мертвенно-бледным.

— Они разрубили их пополам, — сдавленно сказала она. — От задницы до адамова яблока. Точно свиные туши.

Подавленные происшедшим, пленники на несколько минут замолкли. Они вдруг по-настоящему задумались о своем положении. Несколько раз до этого они заговаривали о побеге. Но жестокая расправа, свидетелями которой они стали, кажется, сводила на нет любую их попытку.

— В городе полно людей, — прервал затянувшееся молчание Дюваль. — Вчера я притаился за одним из помостов, что идут вдоль дороги. Хотел незаметно проникнуть в город. И увидел процессию. Она проходила в нескольких футах от меня. Какая-то дурацкая церемония — наместник на лошади в сопровождении пяти охранников. А у меня был нож. Я мог бы напасть на него и вспороть ему брюхо.

— Жаль, Стрелок, что ты этого не сделал. Теперь, наверное, он сам вспорет брюхо нам, как и тем несчастным китайцам.

— Дюваль, как тебя схватили?

— Я попался очень глупо. Когда я прятался в канаве, меня случайно заметил мальчишка. Со страху он побежал к матери и все ей рассказал, ну а та подняла крик.

— А что потом?

— Потом почти весь гарнизон приставил лезвия своих мечей к моему горлу.

— Какое несчастье, Стрелок…

— Да уж, хорошего мало.

— Может быть, наша судьба тоже решена?

— Кто знает…

— Черт, как кости ноют! — выругался Маркс.

— Знаешь, Стрелок, у тебя не было ни одного шанса вызволить нас отсюда, — тихо проговорила Джэкоб. — Когда мы увидели, как они волокут тебя с надетым на шею «ошейником», мы подумали, что тебя схватили в бою. У нас тогда оставалась надежда на тех, с кем мы приземлились на эту планету…

— Ну, с таким командором, который, задрав хвост, бросился прочь, не посмотрев, что сталось с его экипажем… — фыркнула Декстер и отвернулась. — Конечно, корабль с твоим оружием мог бы открыть огонь и вызволить нас отсюда.

Дэйл Сибэк показала Стрейкеру ладонь, обернутую в лохмотья окровавленной рубашки.

— Они звери, эти ямато! Посмотри на мою руку, Стрелок. Они на мелкие кусочки разорвут всех, кто приблизится к ним — так же, как они раздробили мои пальцы.

«Легионы самураев держат в страхе весь христианский мир, — размышлял Дюваль. — Вооруженные до зубов, уверенные в своем превосходстве, безжалостные к противнику… Мы слышали жуткие истории о расправе с пленными после того, как барон Харуми вошел в Нейтральную Зону со своими полками».

Вслух же он сказал:

— Но пока мы живы…

— Можешь предложить какой-нибудь выход?

В этот момент снаружи донесся шум. В замке повернулся ионный ключ, раздались короткие выкрики на японском, и дверь камеры резко распахнулась. Оттолкнув Джонса, вошел толстый тюремщик с подстриженными черными усиками и встал в проеме двери, поигрывая красной палкой. Носил он грязную одежду с мешковатыми штанами ниже колен, заправленными в желтые гетры.

Охранник недовольно заворчал, посмотрел вокруг и быстро зачитал приказ.

— Стрелок, что он говорит?

— Ему нужен один из нас.

— Кто?

Второй тюремщик, у которого на поясе позвякивал ионный ключ, указал на ди Баррио и отодвинул ее в сторону.

— Не прикасайся ко мне, сукин сын! — огрызнулась та.

Другой взялся за цепь на запястье Дюваля, но Стрейкер оттолкнул его и приготовился защищаться до последнего. Декстер бросилась на одного из тюремщиков и как кошка вцепилась ему в лицо. В этот момент в камеру ввалились солдаты, до той поры стоявшие за дверью, и оттащили тех, кто не был прикован к стене, осыпая остальных ударами дубинок.

Они схватили Дюваля и поволокли во двор. Дверь камеры с грохотом захлопнулась. Оставшиеся заключенные, не в силах помочь Дювалю, столпились у окна, громко крича. Один из стражников хлестнул кожаной плеткой по решетке, задев Декстер по лицу.

— Сука, удушила бы! Дай мне только добраться до тебя! — завизжала та.

— Они убьют нас всех!

— Мы никогда не выберемся отсюда, — завыл Вомак.

— Заткнись, ты, грязная тряпка! — заорала на него Декстер.

— И ты тоже заткнись! — прокричала ди Баррио.

— Господи, что они с нами делают!..

Арестанты прилипли к решетке, чтобы стать свидетелями участи Дюваля Стрейкера. Сержант, держащий красную палку, приказал солдатам расковать и раздеть Дюваля. Перед американцем возник жрец синто в просторном черном платье, с длинным тохэем — символом божественности, отдаленно напоминающим лопату — в руке.

Развевающиеся на слабом ветру одежды жреца были скреплены на шее и перехвачены у пояса тонкими витыми шелковыми шнурками со множеством узелков. Широченные рукава приоткрывали желтые морщинистые ладони, а под капюшоном виднелось старческое лицо с длинной седой бородой и перебитым носом. Взгляд его темных глаз был отрешенно устремлен на землю, залитую уже потемневшей кровью.

Послышалось странное бормотание, напоминающее жужжание потревоженной пчелы, готовой вот-вот ужалить…

«Вот здесь я и умру, — подумал Дюваль. — Они вздернут меня и сдерут кожу. Господи, помоги… Я должен умереть достойно». Стрейкер почувствовал, как в груди натянулась и резко дернула за сердце невидимая нить. Он вдруг услышал его биение — размеренное и гулкое. «Странно, — думал Дюваль, — почему я никогда не прислушивался к своему сердцу? Какие сильные удары, и звук похож на колокольный». Он взглянул в бледно-голубое небо с чуть заметным зеленоватым отливом у побережья. Солнце цвета переспелой дыни медленно клонилось к морю, готовясь на ночь погрузиться в его волны. Своими лучами оно озаряло разгоряченную землю тюремного двора, превращая капли разбрызганной крови в россыпи блестяще-черного агата. «Неужели через минуту все кончится, неужели меня не станет?» — думал Дюваль. Он вновь взглянул в небо и почувствовал, как его тело становится прозрачным и легким. Ему показалось, что оно хочет оторваться от земли…

В этот момент стражники сняли с него огромную колодку и отбросили ее в сторону. Слуга-китаец принес коромысло с двумя ведрами воды, и сержант вылил одно из них на Дюваля. Затем китаец принялся тереть мочалкой его тело — голову, лицо, шею, плечи, живот, ноги. Когда грязь полностью сошла, сержант вылил на Стрейкера второе ведро, и китаец вытер пленного махровым полотенцем.

Через минуту Дюваля расковали. Он стоял на тюремном дворе совершенно обнаженный, только что вымытый и чувствовал себя заново родившимся. В довершение всего ему выдали просторную рубашку и мешковатые брюки, которые он не замедлил надеть. Затем на него вновь водрузили круглое ярмо и защелкнули кандалы на запястьях. Дюваль все еще ничего не понимал.

Жрец повернулся к главному тюремщику.

— Коко э досо!

— Куда вы собираетесь меня вести? — спросил потрясенный Дюваль.

— Мы собрались ходить даймё, — ответил жрец на ломаном английском.

— К даймё?.. — Слабая надежда на спасение затеплилась в его душе.

— Его желание — допросить тебя.

— Меня?..

Он еще не пришел в себя от потрясения, и тело его била нервная дрожь. Мысли путались, в ушах по-прежнему звучал назойливый голос жреца, похожий на жужжание.

— Но почему только меня? А как же все остальные? — глупо улыбаясь, спросил Дюваль.

Жрец уставился на него с прежней отрешенностью во взгляде.

— Камой масэн. Додзэн, окамай наку. Икимасо ка? Это не имеет значения. Пожалуйста, не беспокойтесь. Мы можем идти?

У Дюваля мурашки пробежали по коже, когда он услышал подчеркнуто вежливую официальную японскую речь с отчетливо различимыми древними интонациями диалекта высшего общества Киото. У Стрейкера такая речь была связана с жуткими воспоминаниями юности. «О, мне хорошо знакома эта нарочитая вежливость, цинично рассчитанная на то, чтобы указать человеку его место. Какой страшный язык! Он позволяет говорящему, не прибегая к прямому унижению, втоптать собеседника в грязь. Есть масса способов сказать „я“, подняв при этом собственную персону на недосягаемую высоту. Какой лживый язык! Он дает возможность скрыть подтекст, а если понадобится, то и изменить его на прямо противоположный. Глагол стоит в конце предложения, и никто не сумеет понять твоих намерений, пока ты не закончишь говорить. Отрицание тоже ставится в конце, и ты можешь легко переиначить то, что намеревался сказать, если тебя не устраивает реакция слушающего… Японцы и ведут себя так же — в любой момент готовы предать! Да, будь у них другой язык, он сразу бы обнажил их двуликую сущность! В детстве я видел людей, одетых так же, как ты, и так же, как ты, подчеркнуто вежливых. Они благословляли террористов, когда те затягивали проволочные петли на шеях американских женщин и детей… Вы не использовали оружие, но до полусмерти запугивали наших колонистов, когда фанатично пытались отбить у них охоту селиться в Нейтральной Зоне. Мои родители погибли из-за таких подлецов, как вы, любители хороших манер и изощренных пыток!»

— Но почему именно я?

— Возможно, его превосходительство распорядился, чтобы вас отделили от всех.

— Почему меня?

— Простите. Я не могу обсуждать этот вопрос.

Стражники повели Дюваля по улице, которую хорошо было видно из узенького окошка тюремной камеры. Прошли мимо веранды, где недавно сидела молодая японка, поразившая Стрелка своей красотой. Повернув налево, процессия вышла на небольшую площадь, выложенную серыми плитами и заполненную торговцами фруктами.

Торговцы сидели на грубых циновках, разложив товар прямо на земле. На другой стороне площади велись учения: около тридцати солдат с деревянными мечами атаковали отряд противника, которым командовал высокий сержант, в то время как офицер на белом коне молча наблюдал за ними.

Низко над домами висело солнце. Оно было того же размера и цвета, что и солнце его родной планеты, и мало отличалось от «Первоначального Солнца» — земного. «Все они похожи, — подумал Дюваль. В его памяти непроизвольно всплыли астрономические параметры: — Звезда типа „G0“, световой класс — 5, приблизительная визуальная величина — 27,2, абсолютная визуальная величина — 4,4. Цветовые параметры: В-У-0, 62; И-В-0, 1. Температура поверхности — 5,800 км».

Солнце, висевшее над причудливо изогнутыми кровлями, напомнило Дювалю Либерти и заставило его почувствовать, сколь далеко он сейчас находится от родной планеты.

Они подошли к белому административному зданию, покоящемуся на массивном фундаменте, с двумя тяжелыми бронзовыми дверями и выложенной серой черепицей кровлей в форме пагоды. Пройдя мимо, стражники подвели Дюваля к другому большому строению, фасад которого, с двумя невыразительными колоннами, выходил на площадь.

Стражники бесшумно открыли массивные двери и провели Стрейкера внутрь. Солнце не заглядывало в затемненный вестибюль, и там было неожиданно прохладно. Сквозь жалюзи проникал легкий ветерок с залива. Он обвевал еще не высохшую кожу Дюваля, разметал его волосы. Стрейкер пригладил их ладонью; звякнули наручниками.

На циновке посередине комнаты его заставили опуститься на колени. Через раскрытые ширмы он видел балкон резного дерева и посадочную площадку порта Ниигата. Его взгляд тут же наткнулся на «Дуайт Д.». Дюваль подумал о команде корабля, вспомнил брата и понял: что бы раньше ни случилось, он, Стрелок, уже дважды избежал смерти. Первый раз — в горящем грузовом отсеке «Томаса Дж»., второй раз — после взрыва корабля-камикадзе. «Что ж, пусть они убьют меня. Два раза уже выиграл, и к пыточному столбу отправлюсь смеясь. Я расхохочусь им в лицо!» Но тут он подумал о своих гниющих в грязи, опустившихся товарищах. Дюваль осознал вдруг, что должен вызволить этих людей — нравится ему это или нет. Он обязан сделать все, чтобы спасти их жизни.

Одетый в голубое кимоно с поднятыми плечиками, даймё сидел в центре маленького помоста, находившегося в задней части комнаты, в десяти ярдах от Дюваля. Рядом расположились самураи при полном вооружении, городские чиновники в менее вычурных нарядах и жрецы, позабавившие Дюваля своими шапочками в форме кирпича — шапочки эти, венчающие лысые головы жрецов, делали их похожими на карнавальных кукол. Среди всей этой разношерстной публики Стрелок заметил единственную присутствующую здесь женщину. У него мелькнула мысль, что где-то он ее уже видел.

«Ну и рожи — хоть сейчас в балаган. Интересно, что хочет выпытать у меня даймё? — спрашивал себя Дюваль, пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли. — Сосредоточься! Постарайся представить, что бы ты сделал на их месте, о чем бы хотел узнать. О наших кораблях? О торговле? О планах Хавкена? Что именно?.. Конечно, как я сразу не догадался — особое оружие! Немедленно выбрось из головы! Не позволяй себе думать об этом — оружия не существует… Может быть, там высаживался наш десант, как предположила Декстер… Нет! Глупость — ему неоткуда было взяться. Господи, помоги мне придумать, как спасти их жизни…»

— Аната-но онамэ ва? Вакри масу ка, американу? — спросил даймё, внимательно вглядываясь в лицо Дюваля.

Стрейкер тупо уставился на даймё, делая вид, что ни слова не понимает по-японски. Нисима что-то прошептал женщине, и та с заметным акцентом перевела:

— Как тебя зовут? Американец, ты понимаешь меня?

— Меня зовут Дюваль Стрейкер. И я заявляю протест по поводу моего тюремного заключения.

— Что он говорит, Фумико-сан? — обратился даймё к женщине.

Она в точности перевела ответ Стрейкера.

«Пожалуй, нужно сбить спесь с этого хини», — подумал даймё и обратился к Фумико:

— Скажи ему, что хозяин этой планеты — я и чтобы он последил за своими манерами. Не то я прикажу вырезать ему язык.

Фумико перевела, и Дюваль не задумываясь ответил.

— Он говорит… он говорит, что не сможет тебе ничего рассказать, если ты отрежешь ему язык.

— Дай ему понять, что он обращается к даймё планеты Садо! — рассердился Нисима.

Дюваль спокойно выслушал перевод и сказал несколько слов в ответ.

— Он понимает, что ты даймё, и называет тебя «Тот, кто принимает решения».

— Хорошо. Спроси его, куда удрали американские корабли.

Перевод Фумико превратился в торопливое стаккато. Ответ же заключенного был спокоен и нетороплив.

— Он говорит, что ничего не знает о намерениях остальных кораблей американского флота. И добавляет, что даже если б знал, то не сказал бы тебе.

— Флота?

Писец позади даймё осторожно обмакнул кисточку в чернила и аккуратно записал показания пленного.

Пристально глядя на Дюваля, Нисима думал: «Наглый щенок, за такую дерзость я утоплю тебя в море. У меня нет времени учить тебя почтительным манерам. Ты даже не успеешь испытать все муки тюрьмы, которые ждут твоих спутников. Недаром говорится, что у всех американцев повадки животных. Возможно, если б ты повисел на дыбе, как летучая мышь на стене, то вел бы себя вежливее… Ну да ладно, надоели они мне все, — решил он внезапно. — Губернатор просит заплатить за тюрьму, так что прикажу жрецу просто распять их на кресте. Но сначала нужно исполнить долг…»

— Он говорит, что американские корабли ждут на дальних орбитах Садо, дабы из засады напасть на Золотой флот. Он знает, что обычно наши корабли в течение нескольких дней остаются на орбите, прежде чем покинуть систему, поэтому американцы используют гравитацию Кровавой Луны, чтобы пересечь траекторию наших звездолетов.

Даймё хитро прищурился. «Ты отвечаешь как астронавт, — подумал он. — Ты, конечно, не глуп и не простой член экипажа. Из твоих слов я могу заключить, что ты привык мыслить научно. Вероятно, как раз ты и сможешь кое-что рассказать нам об особом оружии…»

— Кто ты, Дюваль Стрейкер? Какая у тебя должность и что ты знаешь о том странном оружии, что использовали твои соотечественники?

Ответ Дюваля был намеренно груб. Фумико перевела его, и даймё вспыхнул от гнева. Его главный слуга шагнул вперед и пригрозил узнику обнаженным мечом.

— Предупреждаю! — вскричал он. — Отвечай хозяину уважительно и честно! Иначе я прикажу отрезать веки и губы у всех заключенных!

Дюваль едва не расхохотался. «Я полностью во власти наместника, — подумал он. — Не могу увиливать и лгать…»

— Я являюсь — вернее, являлся — начальником артиллерийской части на корабле «Томас Дж»., — произнес он отчетливо. — Именно я взорвал самый большой ваш корабль. И достаточно много знаю об этом оружии.

Пульс Нисимы участился. «Начальник артиллерийской части! — возликовал он. — Теперь мы узнаем, каким образом были уничтожены корабли Куриты!» Повернувшись к помосту, Нисима взглянул на жену. Лицо ее было спокойным и невозмутимым.

— Расскажи мне об этом оружии.

— Мы разработали оружие, от которого нет и не может быть защиты. У него небольшая дальнобойность, но в радиусе его действия противнику не поможет никакое укрытие. Траектория выстрела прямая, как и у лазерного, но выстрел нельзя отразить, преломить или рассеять. Оружие это пробивает любой щит, покрытие любой толщины для него — семечки, и не возникает скачка температуры.

Когда Фумико перевела его слова, присутствующие изумленно переглянулись, однако быстрый взгляд даймё успокоил их. «Воистину это дар богов! Такая находка!» — возликовал Нисима.

— Он говорит, что после битвы отправился на побережье. Две недели назад.

— Спроси его, какой вред он причинил нам за этот промежуток времени.

Дюваль коротко ответил.

— Он заявляет, что все это время жил в заброшенной хижине.

— Конечно же, воруя еду?..

Дюваль произнес несколько слов, но Фумико покачала головой и рассмеялась, потому что ответ пленного прозвучал раньше ее перевода.

— Что он говорит?

— Он ответил, что питался отбросами с помоек.

«Догадливый! — подумал даймё. — Ты лжешь, ты опять угодил в ловушку».

— Скажи ему, чтобы он не боялся. Я не накажу его, если он крал еду.

— Ты полагаешь, что его можно простить? — спросила Фумико.

— Нет, нет. Но скажи ему именно так!

Наместник внимательно смотрел на Дюваля и заметил, что пленник понял его без перевода. «Ты действительно знаешь японский, — подумал он. — Да, я вспомнил тебя. Ты именно тот человек, которого Хавкен послал на борт моего корабля, чтобы договориться о перемещении наших звездолетов по площадке. Значит, командор должен был доверять тебе. Вероятно, ты из командного состава. Определенно, Дюваль Стрейкер, теперь я могу тебя использовать!»

Даймё обратился к заключенному напрямую, не прибегая к помощи Фумико:

— А флот, о котором ты говорил?

Дюваль заколебался, но, поняв, что даймё раскусил его, ответил по-японски, не таясь:

— Скажу лишь, что он поджидает ваш Золотой флот в системе Гуама.

— Значит, именно на Гуам направился ваш командор? На разведку? На встречу с американскими военными кораблями?

— Большое я ничего не могу сказать вам.

Нисима откинулся на спинку стула и задумчиво пососал ус. Ему надоело играть в кошки-мышки с этим наглым лжецом, к тому унижающим его перед женой и чиновниками, однако этикет требовал, чтобы допрос продолжался в присутствии местных сановников. В это утро он выслушал доклады губернатора и его помощников, и никто из них не упомянул об американском флоте. «Я вижу тебя насквозь, лгун несчастный. Однако ты можешь оказаться полезным, тогда как остальные твои соотечественники не скажут мне ничего из того, чего бы я уже не знал. Они мне больше не нужны. Что ж, устроим для горожан маленькое развлечение. Я прикажу жрецам распять американцев на побережье во время отлива, и пусть море унесет их, как в моем любимом хокку:

Волны прилива подняв, Луна принимает и топит Жертвы несчастные в море…»

— Если ты будешь послушен, я сохраню тебе жизнь, — сказал Нисима.

— Послушен?..

— Если ты будешь вести себя так, как тебе велят. Нет — я прикажу, чтобы тебя распяли вместе с остальными.

— Вы убьете беспомощных военнопленных?

— Военнопленных? Американо и Ямато не воюют друг с другом. Мы добрые соседи, не правда ли? А добрые соседи должны уважать чужую собственность. Этого ты не можешь отрицать. Но вы оказались не соседями, а бродячими псами, которые забрались в наш сад. Вы пираты, контрабандисты, и вам следует преподать урок.

— Вы первыми, без предупреждения открыли огонь по нашей флотилии, в состав которой входили два корабля американского военного флота.

— О, нет! Мы ни в коей мере не собирались оскорбить ваше правительство. Мы всего лишь намеревались избавить Садо от банды контрабандистов.

— Мы не контрабандисты.

— Вы законченные варвары. А в Ямато принято…

Нисима вдруг осекся.

«Мы не в Ямато, — сказал себе даймё, снова вспомнив, почему он оказался на Садо. — Я был послан из Ямато Его Императорским Величеством. Даже Фумико не догадывается об этом. Только мы с императором знаем истинную причину, по которой я нахожусь здесь. Муцухито уже стар, и разум его слабеет с каждым днем. Мне пришлось действовать решительно, чтобы он не потерял трон. Именно я не позволил его сыну принцу Коно стать центром всех интриг против империи. Да, именно я, своими собственными руками, убил его!

И как вознаградил меня император за верность? Он велел мне укрепить границы новых территорий в Сфере Процветания, он временно скрыл меня в ночной тени. Но наступит день, и я с триумфом вернусь в Ямато. Тогда император поймет, что я ему действительно необходим. Для этого требуется оружие. Не старое — бесполезное, лазерное, — но вроде того, что производят американцы; оружие, которое сочетает в себе силу и точность и пробивает любую защиту».

Даймё знал, что до сих пор лучшими гайдзинами, производящими оружие, были англичане. Их военные комплексы были рассеяны по планетарным системам Лондона, Манчестера и Бристоля. Европейские компании изготовляли большую часть лазерных установок для кораблей Ямато, но ни за какие деньги не выдавали секреты технологии. Кроме того, с тех пор, как Ямато превратилось в закрытое государство, торговые отношения с европейцами заметно ухудшились. «Если я сумею добыть для Ямато секрет нового американского оружия, наши корабли станут такими же непобедимыми, как и наша армия, — все больше возбуждался даймё. — Мы сможем завоевать Китай и полностью завладеть так называемой Нейтральной Зоной. Затем мы уничтожим американцев на их собственной земле и присоединим ее к империи Ямато. И все заслуги будут принадлежать мне!»

Он сложил руки на груди и задумчиво посмотрел на Дюваля Стрейкера.

Он принял окончательное решение.

Даймё повернулся к жрецу синто и сказал:

«Ты распнешь этого варвара через тринадцать дней. А завтра на побережье начнешь распинать остальных. По одному человеку в каждый отлив. Тем же способом, что и их бога, Иисуса Христа».