Год охотника

Их отсутствие все поняли, даже посочувствовали, что не могут приехать. (Дорога нынче в копеечку обойдётся: племянницу похоронишь, а потом - с голодухи впору вслед за ней! Да ведь и хозяйство не бросишь, у кого оно есть...)

Зато народ возмутило, что сын не появился на похоронах. Разве это любовь к матери? Какая чёрствость! Не дал полюбоваться на его горе! Не удовлетворил любопытство: всех же, естественно, интересовало, на кого из родителей сын больше похож, чем занимается...

Подошли Франц, Бурханкин и дама в чёрном.

Появления новых гостей поначалу никто не заметил. Обратили на них внимание лишь после того, как молчаливый хозяин посадил возле себя невестку, указал места охотнику и егерю. Они послушно сели напротив. Повариха тут же передала им закуску. Франц улыбнулся Евдокии Михайловне, но только глазами.

По обыкновению, витийствовал Циклоп, пристроившийся слева от Виктора Зуевича. Франц скривился: диетическим кисломолочным духом несло и от Циклопа, и от его громких рекомендаций: "держаться", "не падать духом", "мы - всегда рядом"...

Методично выпивали двое бесхозных мужчин, за которыми никто не приглядывал и не ухаживал.

Горевала Тимофеевна: как заведённая, подносила ко рту щепоть с кутьёй, роняла то рисинки, то изюм, а потом собирала их пальцами на тарелке...

Придавив сутулые плечи медсестры рукой, что-то нашёптывала ей Хорошенькая.

На всё это поминальное веселье издалека грустно взирало лежащее на боку пугало.

Михеич, подняв рюмку, ждал всеобщей тишины.

- Шурку... Александру, то есть, я знал вот ещё такой... - объяснил он Францу, измерив себя от земли до поясницы. - Девчонка такая была... Растопырив пальцы, поглядел на памятливую мозолистую ладонь, сжал в кулак, грохнул по столу. - Разве вы о ней знаете?!

- Что ты врёшь, дурень! - подняла голову Селена. - Она вообще не из этих краёв!

- А ты-то, ты-то разве можешь о ней знать?! Сама-то откуда? возмутился механизатор. - Я её лучше знал!..

Франц даже слух не напрягал, так они раскричались.

Фермер выделил Игоря Максимильяновича среди лиц за столом, посмотрел на него, как тогда - в больнице.

Оба поднялись почти одновременно, пошли через заднюю калитку на луг...

Там-то Франц и убедился, что Степнов действительно похож на бурундука: с людьми молчалив и необщителен, в делах скор и основателен.

*** Подарок

Разговор был лаконичным.

Виктор Зуевич начал буднично:

- Я уезжаю.

- Я уже понял, - коротко ответил Франц.

- Я насовсем уезжаю.

Игорь Максимильянович не выказал ни удивления, ни сочувствия Степнову: он также предпочитал вместо слов - действие.

- Что-нибудь нужно? Помочь дом продать?..

- Переоформить.

- Назовите полное имя сына... или невестки... Или кому?..

Виктор Зуевич молчал, последний раз взвешивая своё решение.

- На кого дом-то оформлять? - терпеливо переспросил Франц.

- Невестка велела - на вас. Но не сразу, а когда вы найдёте, кто... До тех пор - просто живите тут, сколько потребуется. Дом тёплый. Вода есть, титан... Усадьба... Нам здесь было...

Фермер, не окончив, протянул Игорю Максимильяновичу связку ключей:

- Вот. Нужные вещи мы забрали. Остальным пользуйтесь... Приедем на девятины. Собственно, это уже скоро. Сегодня - пятые сутки... Сорок дней в городе отметим, тогда уж и сын освободится.

- Он... где?.. - насторожился Франц, почему-то сразу подумав о тюрьме.

- Он в командировке, пока не знает. Это - всё...

Действительно, всё: как только Франц машинально взял связку ключей, не посчитав возможным возражать сейчас, - Степнов развернулся и ушёл.

- Человек предполагает, а Бог располагает, - вспомнилось Францу вслух.

Похоже, Бурханкин всё время вертелся неподалёку.

- Фима, чего Витёк тебя звал? - егерь изнывал от еле сдерживаемого любопытства.

- Не было ни гроша, да вдруг алтын! - объяснил Франц.

- Фима, там уезжают. Пойдём, может, тебя захватят, чтобы тебе, это... не тащиться...

Франц раскрутил на указательном пальце кольцо с ключами.

- Я тут останусь.

Бурханкин только что не запрыгал от воодушевления.

- А я знал, а я знал!..

Чтобы удивить Франца, надо было в принципе приложить немало усилий. Но чтобы дважды удивить его за десять минут!..

- Вилли!.. Ты знал?.. И молчал?!..

Бурханкин похвастал:

- Сначала его мне сватали, но я всё равно с таким большим имуществом, это... один не управлюсь. Ленка к нашему привыкла. Да и не любит она хозяйство.

- Значит, я тебе обязан наследием фермера?..

Тот радостно кивнул:

- Только не наследием, Фима, а наследством. Здесь же, это... конкретно всё. Вот, к примеру, как шла корова, остановилась, это... задрать хвост - и вот тебе - на-след-ство!..

Франц не знал, радоваться ему или злиться.

"К чему мне оно? Что с ним делать?.. Сроду клочка земли не имел. недоумевал он. - Предки - да! - на Волге, кроме рыбалки и работы, всегда огородами кормились... Нет, мне не справиться. Земля любит уход... Чего ж Вилли отказался? Он-то привычный."

- Какой ты добрый! - поблагодарил Франц. - Хотя всё правильно: чтобы отдать что-нибудь ненужное, надо сначала заиметь это ненужное...

- Просто у меня свой резон, - обиделся Бурханкин. - Скоро в сторожку насовсем переберусь. А захотел с тобой поговорить - вот мы теперь и соседи - только Орлика оседлать!..

- Ну, во-первых, надеюсь, у нас с тобой, Вилли, есть более интересный повод для встреч: охота. Потом, тебе вот в райцентр мотаться лень, а про меня не подумал! Мне из квартиры до автобусной станции - три метра, а отсюда - три километра.

- Тебе двигаться надо! - со знанием дела посоветовал Егор Сергеевич. Ленка говорит: "При его диагнозе поможет только здоровый образ жизни и хороший уход!"

Бог троицу любит! Дважды изумлённый Франц плюхнулся бы от удивления в траву, если б не боялся испачкать брюки. Он присел на корточки - чтобы не испугать и поближе к лицу егеря.

Снизу вверх полюбопытствовал:

- Как давно она знает мой диагноз?..

Бурханкин отвел взгляд. Марионеточно вздёрнул локоть, почесался о плечо ухом.

- Я не... Может... Они же подружки... Может, от Тимофеевны... Она и про Шуркино сердце, оказывается, знала ещё до всего.

- Ишь, какая всезнайка! Чего ж ты от неё, умной, в сторожку улизнуть норовишь? Там ведь и пивко далеко, и ухаживать за тобой некому!

Егор Сергеевич отмахнулся всё тем же локтем:

- А!.. За мной всё равно никто не ухаживает... Только кричит. Сто лет я ей не нужен. Хоть бы, это... хоть бы раз давление померила! Она не меня, а имя в мужья брала. Ты же, ну это... ты тогда, в "Охотном" слышал про её теорию... Даже в ЗАГС пошла из-за этого... Всё что-то подсчитывала.

- Грустно! - от всего сердца посочувствовал Франц. - Не Сел?н оказался, значит, не силён...

Бурханкина прорвало:

- Могла же мне хоть вот таку-усенького, - он показал на пальцах, хоть малюхонького ребёночка родить! Я бы его делу лесному обучил, слово бы передал... Вон, уже поседею скоро... Так и помру...

Увидев, как подозрительно заблестели глаза егеря, Франц поднялся с корточек, опустил руку ему на плечи.

- Не огорчайся из-за этого. Посмотри на меня: белеют волосы, зато чернеют зубы. Пойдём, Вилли!.. Мы с тобой вроде бы за хозяев здесь теперь. Надо гостей проводить...

*** Наследники

Когда Бурханкин и Франц вернулись к поминальному столу, они обнаружили, что гости в отсутствие Виктора Зуевича чувствуют себя, оказывается, вполне вольготно.

Двое мужиков дремали прямо на земле, подставляя солнцу белые грудные клетки под расстегнутыми траурными рубахами.

Повариха Евдокия Михайловна в сторонке мыла освободившуюся посуду.

Ляля, Селена и Тимофеевна по-прежнему сидели за столом, но уже сняли чёрные платки.

Все четыре женщины тихонько напевали: "Не житья мне здесь без милой, с кем пойду теперь к венцу..."

Сказал фермер, что покидает эти места навсегда, или гости сами решили, - только кое-кто примерялся к наследству.

Хорошенький, например, уже восстанавливал пугало в должности охранника грядки с огорченно поникшей не политой морковной ботвой. Отошёл, посмотрел со стороны, снял с механизатора Михеича шляпу и водрузил на кастрюльную башку. Ляля - супруга капитана, учительница начальных классов - жадным оценивающим глазом косилась на дом.

Селена вдруг оборвала песню и заговорщицки сказала подружкам:

- Вот видите, была бы она умной, ничего бы не случилось, жила бы припеваючи со своей парой! Он бы присматривал за ней. А этому я тоже бы...

Селена заметила Франца, чарующе улыбнулась, подвинулась и освободила для него место, которого поубавилось: деревянный "козёл" уже успели убрать. Игорь Максимильянович сел, но прежде поставил Бурханкину рядом с собой пластмассовое кресло.

- Ляль, как ты думаешь, - обратилась к Хорошенькой Селена, - может, мне уложить её пока в зале на софе?

Речь, во всей видимости, шла о Тимофеевне. Та роняла голову с рук, явно подбираясь к стадии опьянения "в наркозе". Сейчас она что-то настойчиво бубнила о церкви.

Ляля Хорошенькая величественно кивнула и скомандовала мадам Бурханкиной, заботливо взвалившей на себя Тимофеевну:

- Лучше не в зале. В каморке кровать мяхше. И свежо.

Щедрая душа!

Реплика её супруга прозвучала, как приговор:

- Пьяная баба - это нйчто! (Женщины, голубушки, за что?!..)

- А что, - согласился механизатор, продолжая с капитаном милиции прерванный разговор, - вон там, рядом с будкой собачьей, - самое ему место. Тебе ж "газик" нужнее всех, вот пусть во дворе и стоит.

Бурханкин и Франц переглянулись.

- Зачем это? Участок портить не дам!.. - возмутилась Ляля. - Есть служебный гараж!

- Что, что... - затрепыхался егерь, - какой такой участок?

- Да вот, фермер-то наш насовсем уехал, - дружелюбно, будто юродивому, пояснил Хорошенький. - Договорюсь в сельсовете, запишем на Лялю, чего ж дому пустовать. Теперь городские - до природы жадные, - он посмотрел опьяневшим взглядом сквозь Франца, - глядишь, и продать удастся...

- Зачем продавать? - запротестовала Ляля. - Жить будем. Комнат много. Тебе, Аркадий Петрович, телефон протянем!.. Помощника по хозяйству наймём. Беженца. В нашей старой избе - парни останутся. Торговлю наладим. Сурен поможет!

Бурханкин вознегодовал. Правда, аккуратно - с блюстителем сельского порядка всё-таки дело имел.

- Но... но... Значит, пустовать?... А, это... раньше... - И поник: на дорожке от дома показалась Селена, кокетничая с Циклопом. Тарас Григорьевич галантно гарцевал рядом на кавалеристских ногах, восхищаясь усадьбой.

Хорошенькая удивилась:

- Что тебе непонятно? Раньше тут жить было нельзя. Невозможно. Ты же наш. Тебе ли не знать!

- А теперь можно, на готовенькое!.. - огрызнулся Бурханкин. - Свою бы избу довели до ума...

Ляля сморгнула и отвернулась к его жене:

- Ты не устала? Чтой-то мне твой цвет лица не нравится... - Не дожидаясь ответа, быстро спросила, чуть понизив голос: - Уложила?

В ответ получила такой же быстрый кивок.

- Спит?

- Плачет...

Игорь Максимильянович напряг слух, стараясь понять, что они дальше говорят, и - не смог. Пришлось обратиться за помощью к Бурханкину.

- О чём твоя антагонистка не спит-плачет?

- Что Шурку не отпели... Проводили не по-божески. Она давно подбивает наших поставить церковь.

- Бог у каждого свой! - отрезала Селена. - Для кого - бутылка, - тут она презрительно покосилась в сторону непутёвого мужа, - для кого хозяйство, - она кивнула Ляле и обвела глазами цветущую территорию, - а для кого - высшие цели...

- Например, поиск преступника! - подтвердил Хорошенький.

- Церковь - пустая затея! - вмешался Циклоп. - У людей даже на черствый батон не всегда хватает. Кто ж на строительство будет тратиться?! Добро бы - собственный дом, как этот! - Он одобрительно огляделся.

- Велики траты! - фыркнул Бурханкин. - В моём лесном хозяйстве материала - навалом. Я бы два места на выбор указал!.. Поохотиться охотников вдоволь, а полезное сделать - все охотники по кустам...

- А! - безразлично махнул рукой Циклоп. - Церковь - всё равно, что клуб. В чём разница, не понимаю!.. Что здесь народ собирается, что там!.. Лишь время тратят...

Опять выступил Бурханкин:

- А кто постарше, говорят: была у нас прежде церковь! И жили тогда!.. Батюшку, Царствие небесное, посадили, вот тогда всё и началось!

Бедняжка Ляля так вертела головой от одного спорщика к другому, даже растрепала каштановый "бублик"! Осмыслив в меру своих педагогических возможностей тему диспута, также решила высказаться:

- У нас и клуб был. Красивый. Добротный. Сгорел. Жалко.

- Нас жальче! - не уступил Бурханкин. - А сгорел, потому что заместо храма...

Циклоп потянулся, хрустнув суставами:

- Зачем голову морочить? Сказано же: живите и ра-адуйтесь! - Он лихо ущипнул Хорошенькую за пухлую щёчку. - Жизнь даётся человеку один раз!

- Ляль, кофейку бы... - возмущённо попросил у жены капитан.

- Сделаю, Аркадий Петрович! - Прозвучало это, как "есть!". - Кто будет кофе, кто чай? - Так могла сказать только радушная Хозяйка! - И Надю проведаю, - тихо пообещала она Селене, отправляясь осваивать желанные хоромы.

Михеич поднял стопку:

- Помянем... Пусть земля Шурке - пухом...

К столу тут же подсели двое дремавших мужчин и хором потребовали:

- Наливай, Михеич!

Циклоп закрыл свою рюмку ладонью: нельзя, мол, - зато придвинулся к мадам Бурханкиной. Она мило оскалилась. Украдкой перевернула на стройной шее газовую косынку углом вперёд: чтобы лучше скрывала бороздки лет.

Механизатор вновь завёл траурную речь насчёт того, что знал Александру ещё ребёнком.

На сей раз возмутился Бурханкин, украдкой от Селены опрокинув в рот рюмку:

- Где ты у нас тут вообще детей видел? Живём, как гнилушки в болоте. Если кого и родим, - так и те с порчей. Ни одного здорового росточка.

- От тебя, Лешака, конечно может гнилушка родиться! - выпалила его лучшая половина. - А нормальные пары - нормальных и р(дят.

- Женатых-то осталось... - Он молча встал, понурившись, побрёл по участку.

Франц не стал догонять: ему в данный момент было важнее послушать.

Механизатор оправдывался, что, мол, дитём Шурку, конечно, не знал, но "фотки" видел. "Семёрку", мол, ихнюю чинил и - видел... Игорь Максимильянович пересел к нему ближе - поспрашивать. Больше никто не проявил интереса к жизни Александры Степновой. Им дали спокойно поговорить.

Остальные быстро подъедали остатки салатов, маринованные грибочки, тушёную оленину с картошкой.

Из Дома фермера вышла Хорошенькая.

- А кто мне поможет принести чашки? - игриво, тоном пионервожатой попросила самозванная хозяйка. - Я там уже всё приготовила!

Циклоп предупредительно вскочил.

- Сядьте, Лялечка, отдохните, я принесу!

- Нет уж, Тарас Григорич! Лучше я! - загородил ему телом дорогу капитан. - Неровён час, споткнёшься... Посуда-то не наша.

- Да и дом с землёй - тоже, вроде бы пока не ваши, - тихо-тихо процедил Франц.

- Вот именно, пока! - хохотнул блюститель закона. "Что, немчура, съел? Сиди себе в двухкомнатной клетушке из двадцати шести метров с горячей водой и помалкивай!"

Знал бы он, где наш охотник жил в его годы!.. Из какой промозглой дыры ему удалось вытащить дочь!... Ценой каких самоотверженных усилий!.. Райцентровская квартира Франца - просто полигон против того густонаселённого барака. Перегороженный шкафом надвое "пенал" давал возможность им с Лизхен - единственной свечечкой путеводной - отдохнуть от человеческого роя, но не давал возможности даже новогоднюю ёлку поставить. Обходились веткой в настенной вазе... Это уже потом, когда она подросла и Франц получил повышение по службе...

Игоря Максимильяновича взбесила наглая самоуверенность Хорошенького.

Но что же оставалось думать бедному капитану милиции?

"В этой жизни всё приходится отвоёвывать с боем, - считал он. - Разве я не заслужил?.. Сельсовет, правда, дал разрешение и материалы на расширение. Но сколько ни привлекай население помочь - всё впустую. Помашут пятнадцать суток топором, повозят рубанком по доскам - и домой. Да и сыновья... Гоняют в своих "косухах" на служебном мотоцикле, наперегонки с лешаковским Орликом: коня пасут, называется! Только кур распугивают, а пристройка так и стоит недоделанная. Зато теперь всё будет по справедливости!"

Аркадий Петрович гордо удалился в "почти свою" резиденцию. Франц вдруг тут же вспомнил, где видел музыкальный будильник и эту надутую физиономию...

Он из принципа решил: "Оформлю! Через себя - сохраню фермеру дом и усадьбу. Может, Виктор Зуевич ещё сто раз передумает! Сгоряча нельзя такие подарки делать. Сохранить обязательно... И выполнить просьбу вдовца."

Что-то он хотел уточнить у Степнова...

Но не успел сосредоточиться: из-за угла дома вынырнул Бурханкин и отчаянно замахал.

- Фима, скорее... - Бурханкин показывал рукой на дом.

Франц поторопился: егерь был ужасно встревожен, даже при посторонних назвал его Фимой!..

- Тимофеевне плохо!

Со словами: "Кому сейчас легко?.." - Франц отодвинул Бурханкина, ворвался в дом, распахнул спальню и увидел на проклятой кровати сведённое судорогой тело медсестры...

Избавлю вас от натуралистических подробностей! (Они уместны при описании погоды или фасона нового платья.) Скажу только, что Игорь Максимильянович подоспел вовремя...

*** Пирожки с начинкой

Вечером, возле палаты интенсивной терапии, где только что промыли желудок Тимофеевны, доктор Рубин терпеливо объяснял Францу:

- Явная случайность. Поела чего-то. Продукты ведь почти полдня стояли в открытую. - Он вытер испарину, крупными прозрачными каплями выступившую на массивном лбе. - Тут на такой жаре кто хочешь испортится!

Франц смолчал, но ушёл, не убеждённый. Дома выпустил Фомку погулять и решил пообщаться с компьютером. Намучавшись с форматированием и сохранением текста, от имени Степнова составил доверенность на ведение хозяйства и пользование домом.

Когда под дверью раздался звонкий лай, почти всё было сделано.

- Фомка, иду-иду! Оголодал, дружочек?.. - Франц, открыл собаке. - Я тебе вкусненького припас... О-о, да ты, я вижу, тоже обо мне подумал!

Аккуратно, чтобы не порвать ручки, он вынул из собачьих зубов пакет, отнёс его в кухню на стол.

Фомка бросился к миске, будто неделю не был кормлен. Нос утонул в пластмассовом детском горшке, кончики ушей подметали пол, стройные сильные лапы чуть согнулись и дрожали от напряжения.

- Это любезная Евдокия Михайловна о моём Фомушке "позаботилася". Знай, дружочек, кого благодарить!

(Франц с удовольствием вспоминал мягкий говорок поварихи. Даже в песне на поминках прозвучало: "...с могилой обвеньчаться молодцу".)

- А что ты мне принёс?.. - Игорь Максимильянович вдруг понял, что голоден. На поминках он и поесть-то толком не успел.

Пока Фомка трапезничал, он открыл пакет, где оказался завязанный узлом целлофановый мешок. Сквозь него просвечивался масляный пергамент.

Франц вынул угощенье, перевернул пакет вниз ручками. Начав с дна, стал распрямлять целлофановые швы (терпеть не мог мятые сумки). Тут на пол выскользнул прямоугольник меню из "Охотного".

На чистой оборотной стороне было выведено фиолетовым карандашом: "Приятного аппетита!".

- Фомушка, если бы ты так не спешил, вместе б сейчас поели! - он достал из серванта фаянсовую тарелку с выпуклыми рыбками и крабами.

Как только раскупорил целлофан и развернул пергамент, пёс тут же забеспокоился.

- Ага, дружочек, завидуешь! - злорадничал хозяин, живописно выкладывая произведения кулинарного искусства: кусочки мяса в тесте, украшенные крупными смородинами. - Ладно уж, так и быть, понюхай!

Тот отвернулся.

- Да ты что, обиделся? Или ошейник раздражает?.. На, смотри, как вкусно!

Охотник разломил пирожок и стал тыкать в коричневый нос.

Но Фомка уже не просто отвернулся. Он зарычал, он ушёл в угол, у него шерсть на загривке встала дыбом.

Франц возмутился.

- Ах, ты, волчья сыть, травяной мешок! Ешь сейчас же! Что тебе не нравится?

Спросил - и вдруг задумался, вдруг вспомнил: так же скалился Фомка, когда они нашли издохшего сторожевого пса...

- Я понял, дружочек, - извинился Игорь Максимильянович, покосившись на аппетитное блюдо. - Что, опять к доктору обращаться?.. - Он взял "меню" из ресторана, начал рассматривать. - Нет, прежде наведаемся в этот заповедник...

В "Охотном" гостям были рады. Диким вепрем, смертельным подручным богини охоты, оскалилась на стене кабанья морда - новоприобретение ресторана.

- Поужинать, Игорь Максимильянович? - осведомился метрдотель.

Франц огляделся.

В углу, на любимом месте Франца, ужинала обширная пара Хорошеньких. Супруги увлечённо пополняли энергию, затраченную на медсестру Тимофеевну. Между ними с трудом втиснулись Тарас Григорьевич и Селена.

Все четверо одновременно склоняли головы над столом. Челюсти и губы шевелились в такт.

- И давно они тут?.. - поинтересовался Франц.

Метрдотель всей душой стремился угодить.

- Да, ваш столик занят, уж извините. Если хотите, можем вас вон там посадить. Зато у окна - сквознячок!

- Я, пожалуй, займу соседний кабинет.

Он ещё не успел развернуть крахмальный конус салфетки, как повизгивающий голос Ляли, казалось, проник не только в уши, но и в ноздри...

- Нет, за что ему?! За длинный нос?!.. Суёт его везде...

- Мало ему что ли квартиры?! - грозно поддержал жену Хорошенький. - А откуда сведенья?

- Лешак мой принёс, - возбуждённо тряхнула чёлкой Селена.

Тарас Григорьевич её успокоил:

- Ничего, надо ещё проверить, так ли это. Мало ли, что он ляпнет!..

- А если правда? - окончательно расстроилась Ляля. - Степнов овдовел. Что делать? Кто ж виноват?.. Но зачем этому?.. За что?..

- Не волнуйтесь, у меня в столице есть свои люди... - похвастал Тарас Григорьевич, - не позволим ему тут шахер-махеры устраивать!

Франц завис над перегородкой.

- Не утруждайтесь. И сведенья абсолютно точные, и документы уже подготовлены: осталось лишь подписи проставить. - Он взмахнул карточкой меню с фиолетовым пожеланием аппетита и пошёл к служебному помещению искать метрдотеля.

Он был сыт по горло!..

Квартет заговорщиков неприязненно смотрел ему вслед.

- Не успеет! - прищурил единственный глаз Тарас Григорьевич. - Будет надо - подключим кого надо!.. Идёмте, Леночка! - Он красноречивым взглядом жадно прогладил оборки и рюши на высокой груди мадам Бурханкиной... - Я вас провожу...

Глава шестая

Свадебный марш

Едва рассвело - Франц уже был на ногах.

- Фомушка, потерпи ещё немного, - обещал он своему любимцу, - скоро переберёмся из этой пылюги на летнюю квартиру. Придётся поскучать, ничего страшного: еду-питьё я тебе оставил, клозет - тоже в абсолютном твоём распоряжении. Надеюсь, за пол дня я управлюсь... Ну, если очень уж затоскуешь - сгрызи что-нибудь ненужное. Только не мои туфли!

Собираясь в город, Игорь Максимильянович ещё раз подробно вспоминал поминки... И пришёл к выводу, что всё-таки Марк Анатольевич не прав.

Опять всё произошло, якобы, самым естественным образом. Но ведь не успела медсестра поесть ни грибов, ни мяса! А если и ела, почему всем не поплохело?.. Фомка, вон - не отказался!

- Я сам виноват, дурак, побрезговал взять содержимое её желудка на анализ, - размышлял он вслух. - Зато Рубин обнаружил медкарту фермерши: в шкафу прежнего главврача Посередника!.. Оказывается, всё время, пока Шуру искали, она преспокойненько лечилась в больнице! А последние два дня - они с мужем находились там одновременно, только на разных этажах... Вот так вот!

Пёс склонил голову набок, будто копировал хозяина, когда тот хотел лучше расслышать. А Франц всё рассуждал:

- Лучше сообрази, слухач, каков молодец твой учитель Вилли! Первый обнаружил, первый сообщил... Губернский криминальный вестник!.. Ну, что ж, спасибо ему за пирожки. Отменное угощенье: опять бы Рубин констатировал пищевое отравление... И никаких следов!.. Но смысл?!.. Сам ведь ко мне с этим пришёл... Для отвода глаз, что ли?..

Он застегнул сумку, задумался с горькой усмешкой в глазах.

- Эх, Вилли!.. Обойдусь сегодня без машины его дружков. Пусть все думают, что я дома. Сожри мы с тобой с голодухи эти соблазнительные шарики - вот уже вроде и не одна Тимофеевна пострадала... Ведь ты, партизан, ни за что не подтвердишь, что пакет с ними всучил тебе егерь?...

Фомка гавкнул разочек.

- Да?!.. И что?.. Говорить не можешь - хоть бы печатать научился!

На всякий случай хозяин ещё раз проверил, хорошо ли запер обувь. Он понял, что Фомка прекрасно справится с поручением: "Можешь повыть... Чем громче, тем лучше. Посмотрим, кто прибежит!" - Франц запирал за собой дверь под тихое поскуливание.

Чем дальше он удалялся по лестнице от квартиры, - тем громче звучали возражения пса.

*** Провидение

Домой из города Франц вернулся лишь к вечеру.

На коврике, на корточках, положив голову на скрещенные руки, неподвижно сидел Егор Сергеевич Бурханкин. Парусиновая кепка валялась рядом. Из-за двери тихо подвывал Фомка.

Франц наклонился, пощупал у егеря на шее жилку. Подумал: "В норме..."

Тихо вставил ключ в замок, отпер квартиру. Освобождённый из плена пёс первым делом "умыл" Бурханкина, который оказался ближе.

Егерь подобрал кепку, вытер ею Фомкину слюну с наждачных щёк, поморгал выгоревшими ресницами и закричал:

- Фима! Как я рад, что ты дома! Волнуемся, не случилось ли и с тобой чего!.. Чего ты осерчал? Я тебя со вчера ищу! - Франц даже на месте замер от подобного нахальства... - Ой, идём скорее в больницу! Моей совсем худо...

Пф-ф!.. Шарик-игрушка вдруг обмяк, съёжился. Остался несчастный человек. Круглые плечи Бурханкина мелко-мелко затряслись, веснушки на щеках и носу заходили ходуном, глаза-дробинки от непролитых слёз сверкали агатами...

Злости у Франца не осталось. Он обнял егеря.

Бурханкин с придыханьем зашептал охотнику в рубашку:

- Пришлось делать операцию, но надежды, говорят... Если б сразу после ушиба обратилась, а то... почти сутки... разрыв желчного...

Франц сильнее стиснул плечи, поникшие от горя и страха за любимую жену-мегеру.

Повёл своего Вилли на кухню, налил Егору Сергеевичу воды и под аккомпанемент громких жадных глотков вперемежку со всхлипами спросил про медсестру Тимофеевну.

- Оклемалась... - сквозь рыдания пробулькал Бурханкин. - Идём, моя хотела знать, что с тобой! Вчера сразу после поминок для тебя специально спекла, эти... как их... нет, не вспомню... Ты попробовал?.. Я Фомке сказал, чтоб тебе нёс...

По странному стечению обстоятельств, Селена отходила на той самой койке, где незадолго до этого лежала Александра Степнова.

На жёлтом лице не было ни кровинки. Вместе со свистящими болезненными стонами и позывами к рвоте, изо рта вырывались отдельные слова:

- ...Жалки... мелки!.. Копошатся... пьют без просыпа... Осознание и высшая цель... Жила себе... Посчастливилось... поняла!.. И Лешак... не случайно... в своё логово. - Селена вдруг приподнялась, заговорила лихорадочно: - Величие порученной мне задачи в том и заключалось, чтобы всё здесь привести в соответствие. Не довела до конца, успела лишь первую часть... порушила несочетаемое! Одиночки быстрее поймут, насколько я права! - Она опять без сил рухнула на постель: - А Шурка... Сама виновата. Счастье было ей послано, когда мы снова встретились... - Тут затухающий взгляд её остановился на Франце...

Охотник бесстрастно спросил:

- Зачем вы это сделали?..

Селена опять забормотала всё бессвязней: - Законнику поделом... Он вообще ни с кем не сочетаемый... Можно поискать среди Ирин... Приблизительно, конечно, а всё же... - Взгляд её снова стал осмысленным, она заметила мужа: - Будильник верни Ляле, я без спросу взяла... Ёжик, не могу... больно...

Бурханкин запрокинул голову, выстрелил в потолок криком:

- Зачем, Фима?!. Зачем?!.. Если б ты знал, какая она была!..

Францу вдруг вспомнилось из дневника Дианы Яковлевны: "Щедрое солнце живое! Но древо - кривое. Всех соков земли хватило, но тень - паутина."

*** Будильник с музыкой

А днём, в городе, Игорь Максимильянович первым делом удостоверился, что документы Рубина попали в отдел лицензий к кому надо. Освободился в полдень и, прежде чем найти адрес, написанный ему доктором Рубиным на обрывке рецепта, на минутку застрял у стенда "Передовики района".

Он не ошибся: именно эту экспозицию видел недавно.

Рекламный трюк магазина был неожидан и остроумен: в самом центре обильно политых осадками, выцветших, оборванных снимков "Передовиков" красовался Аркадий Петрович Хорошенький. Его за верную службу сам глава района награждал! И, как водится, часами. Да не простыми, а музыкальными. Чтоб не от петуха утром спросонок вздрагивал, а от "Свадебного марша" Мендельсона!..

На раскалённой улице находиться было невозможно. Природа, видимо, не услышала утреннюю информацию синоптиков о понижении температуры. Жара держалась.

Деревья стукнуло по макушке солнечным ударом, и они отбрасывали на тротуар уродливые карликовые тени. Листья, чтобы не получить ожог, стремились развернуться к светилу ребром. В полуденном мареве тонуло ленивое чириканье птиц. Даже сигналы машин трансформировались в полуобморочные стоны.

"Пить... Воды..." - умоляло вокруг всё живое и неживое.

Одна только пыль на асфальте сохранила живость: когда её взбивали колёса и ноги, она высоко пробивала густой воздух, забивала поры, ноздри, пока не сбивала кичливый блеск с лакированных автомобильных крыльев, начищенных ботинок или разноцветного педикюра. Прибить бы её хорошим ливнем!..

Ну, что ж, на этом можно закончить.

Не ожидали?.. Вы правы: это не конец. Хотя история фермера Степнова и его жены - почти вся.

Франц с упорством Бурханкина давил на кнопку звонка, а сам размечтался о пиале с восточным узором и горячем зелёном чае Дианы Яковлевны.

Он обессилено снял пеньковый шлем, кинул на кафель кожаную папку, уселся на неё, прислонившись мятой спиной пиджака к двери с мягким огненным дерматином. Вдруг щёлкнул замок...

- Вам плохо? - раздался участливый голос. - Зайдите.

Обладатель голоса был по виду моложе Франца почти вдвое (любая интеллигентная дама, застрявшая на возрасте "тридцать девять с небольшим", - могла бы обратиться к нему: "Молодой человек!..").

Это был Александр Степанович Посередник бывший главврач больницы, и проговорили они с Францем до вечера. А о чем был разговор - потом, дальше, нескоро, в свой час...

*** Следы

На обратном пути Францу было чем заняться в автобусе. Он с наслаждением вдыхал вместо бензина необычайно тонкий, терпкий, изысканный аромат, пропитавший кожу, и листал страницы: по странной случайности, дневник Дианы Яковлевны оказался в его сумке.

"От чего пронзительно щемит сердце... Когда видишь три жёлтых листика на новорожденном клёне."

"Каплю воды - не подделать..."

"Бьёт в глаз, не в бровь - всегда наверняка - на бедность духа Жесткая рука! Но, коль тебе протянута она, цепляйся и выныривай со дна."

"То, что непостоянно: белизна сметаны для борща..."

Вернув тетрадь, Франц сидел на тихой веранде флигеля напротив бабушки-подростка по имени Диана Яковлевна. Он рассказывал о покойной фермерше.

Со всех сторон их окружали нежно-розовые глаза яблонь.

Игорь Максимильянович вдруг ощутил себя актёром на сцене. Но роль его не была продумана. Чувствовал он себя непривычно неуверенно...

Франц. Шура узнала Виктора Зуевича в то время, когда он уже три года вдовствовал. Причём, вначале познакомилась с его сыном. Тот часто забегал к её крёстной - поговорить о жизни. Своих детей Александре врачи запретили иметь, а у Вани мать погибла при невыясненных обстоятельствах, почти как...

Диана (тихо). Почти как кто?.. Егор Сергеевич говорил, что с матерью вашей Лизхен тоже...

Франц (запасмурнел). Про мою жену - это совсем другая история... Так вот, Александра - ко всему руки имела. Три года они тут прожили, а как усадьба расцвела! Вы были на поминках?..

Диана (покачала головой в ореоле жемчужных волос). Я даже отца не провожала. Давным давно он сам меня предупреждал: "Не надо, лучше помни, какой я есть! Это гораздо важнее..." - И он был прав: о нём, таком живом, напоминают мелочи.

Франц. Он у вас кто был?

Диана. О, мой отец имел великий талант: он умел ценить людей. И всегда кого-нибудь спасал. Правда, в отличие от вас, не всегда пользовался законом...

Франц (вдруг засобирался). Мне же давно пора! Ещё раз простите за тетрадь: нечаянно утащил...

Диана. Да будет вам! Там чистых-то листов оставалось... Но спасибо, что вернули. Записи я помню, а вот тетрадь - подарок отца. И вообще, неудобно писать на клочках. Я уж было новую завела... (Франц продолжал сидеть. Помолчали.) Игорь Максимильянович, вы не знаете, сельсовет сегодня работает? Хотела к ним зайти, поговорить насчёт музея Охоты. Ему здесь самое место. (Франц машинально кивнул.) Я тогда с вами!..

"Странная фрау, - размышлял по дороге Игорь Максимильянович. - Кто же она?.. Музейный работник?.."

Он задумчиво и тесно прижал к себе локтем маленькую ладонь, ещё острее почувствовал ребром костяшки согнутых пальцев. Тепло, исходившее от руки было таким... таким... Обнаружил, что определённо не знает слов, характеризующих подобное прикосновение.

"Что, старый дурак, - поражался он, - седина в бороду, а бес... Да нет, какой же это бес?" - немедленно оборвал он сам себя.

Диана Яковлевна тем временем что-то мягко говорила.

Диана. ...Учиться у детей...

Франц (удивился). Учиться у детей?

Диана (рассмеялась). Вот задачка-то!.. Почему-то считается, что родители всегда поймут, простят, утешат.

Франц (воскликнул). Конечно, всегда! (И тут же уверенно добавил.) А разве не так?..

Диана. А разве не дети нам великодушно всё прощают, пока они ещё не повзрослели?.. Где вы видели ребёнка, который мог бы дуться на маму или папу два-три дня?.. Представьте ситуацию: не прошло и получаса после их нотации. Маленький человек переживает. Но вот что-то поразило его воображение, и он, уже забыв обиду, слёзы - кидается со своим открытием к любимым близким. Так нет! Родители помнят о провинности!.. Они холодно отстраняются, строго спрашивают, как он днём вёл себя в садике.

Диана Яковлевна движениями повторила сказанное: сложила руки на груди, нахмурилась, пристроив на ясном челе парочку недовольных бороздок, бросила из-под очков суровый взгляд.

Франц был настолько потрясён охватившим его ощущением сиротства, что не уследил за собственным выражением.

Диана Яковлевна вслух считала с его лица реакцию ребёнка:

Диана. "Помилуйте! - говорят его беззащитно-изумлённые глаза. - При чём здесь поведение?! Успокойтесь, я зла не помню. Да и некогда злиться: ведь пузыри от дождя! Почему они?.."

Игорь Максимильянович некоторое время молча обдумывал сказанное.

Франц. Значит, надо учиться у детей умению прощать?

Диана. Не только этому. Вот вам пример... Вы же - охотник, должны понять. Мы любили маленькими пройти по нетронутому снегу. Помните? У вас так было?

Франц (воодушевлённо). И не раз!.. Особенно хорошо получалось на реке: там было такое ровное снежное покрывало - ни одной морщинки!

Диана. Как вы думаете, зачем?

Он опять помолчал, анализируя.

Франц (неуверенно). Может, чтобы почувствовать себя Первым...

Диана. Молодец! Конечно!.. А ещё?..

Новый экзаменационный вопрос поставил Франца в тупик.

Диана (подсказала). А потом вы издали любовались следами...

Франц (вспоминая). Точно! И иногда возвращался протоптать ещё кружок-другой для симметрии.

Диана. Всё правильно... А замечали, что внутри самого следа?

Франц (пожимая плечами). Что там можно увидеть? Каблук, подошва... (Его вдруг осенило.) Иногда удавалось так впечатать, чтоб их по отдельности было видно.

Диана. Вы специально старались? И не скучно было разглядывать?..

Франц недоумённо вздохнул. Ей пришлось терпеливо объяснять.

Диана. Вскоре все ваши труды шли насмарку: ведь выложенные рисунки торопливо перечёркивались и растаптывались такими же плоскими подмётками деловых взрослых...

Франц (пока так и не понимая, куда она клонит). Ну и что из того?..

Диана. А как быть в городе? Там вообще почти нет нехоженого снега и уж конечно шанс стать первым - равен нулю.

Франц (горячо, будто речь шла не о детских играх, а о проекте закона). Но, тем не менее, любой ровный островок или бугорок всегда отмечен чьим-нибудь ботинком: "Здесь был Я!" А чаще - несколькими. Хотя по тротуарам ходить удобнее и спокойнее.

Диана (обрадовалась). Слава Богу, вы начали думать! Причём, заметьте, следы эти не обязательно детские. Зато какие разные!..

Франц. И что же?..

Диана. Вот! (Она сделала выразительную паузу.) Теперь мы подошли к самому главному!.. Однажды посмотрел какой-то взрослый ребёнок на плоский след, расстроился и... напридумал уйму рифлёных узорчатых подошв!.. Здорово, да?.. Я обожаю все невидимые глазу секреты: все донышки, изнанки, внутренние стенки... Это же - целая жизнь!

Игорь Максимильянович, казалось, только что вылупился из скорлупы.

- Я всегда был слишком занят делами... И дочка из-за меня рано повзрослела.

Диана Яковлевна очень просто, без кокетства спросила - будто под руку взяла:

- Что значит стать взрослым? Жить с пустым сердцем?.. Нет уж, извините!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ шатун

"Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем!

А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу."

Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".

Январь стоял в самом разгаре (если так можно выразиться о зимнем месяце). Сезон ружейной охоты закончился, но Игорь Максимильянович с Фомкой "пропадали" без егеря.

Франц не очень уж и соскучился. Напротив, в отсутствие Бурханкина он должен был подготовить ряд очень важных документов: разработать проект закона (который один депутат должен был представить в областные органы власти), проработать устав совместного предприятия (которое возглавила бы жена того депутата), доработать программу, выработать концепцию...

Но вместо изготовления бумажных деликатесов "законник" Франц устроил себе настоящий праздник: Большую стирку, Большую сушку, Большую глажку вопиющую оргию чистоты. (С кем не бывает?..)

Игорь Максимильянович вполне обжил новое жилище. Матрасы от злосчастной кровати отправились на чердак. Вместо спальни был организован кабинет: сюда из квартиры Франца перебрались письменный стол с компьютером и списанное офисное кресло на пятиногом винте. В чуланчике была устроена полноценная ванная со всеми прочими удобствами.

Покончив со стиркой, Франц разложил на столе и долго перекладывал с места на место странную коллекцию из четырёх предметов... Но вовсе не головоломку решал (хотя "дело фермера" тоже начиналось с мелочей).

Он опять, как было неоднократно, вспоминал женщину-подростка. Исчезла так же неожиданно, как и появилась...

Вот уже несколько месяцев Игорь Максимильянович не знал покоя.

"Нас бэдит полет мотылька над колыханьем свечи..."

Он провёл над дневником не один час, не один вечер, не одну ночь... Многое перечитывал десятки раз.

Диана Яковлевна невольно добилась того, что его интерес к законотворчеству изрядно поугас.

Зато к Францу вернулась способность видеть сны... Юношески пылкие сны, наполненные страстью к воображаемой героине - нежной, прекрасной, недоступной, как заря.

Франц. Свет мой! Что мне для тебя сделать?..

Она. Зачем спрашиваешь? Раскрой глаза... Мало ли дел? Любое - для меня...

Франц. Что мне будет в награду?

Она. Я... В твоих мыслях, чувствах, желаниях...

Франц. Всегда ли так будет?

Она. До последнего мгновения...

"И в последнем листе - совершенство земли..."

Нет, тетрадь в кожаном переплёте была честно возвращена ещё тогда, во время "дела фермера", в огнедышащем мае...

Но в середине сентября - поразительно! - снова попала к Францу.

Глава седьмая

Родовое гнездо

Осеннее утро выдалось прозрачным - как слеза младенца.

- Фима! - прокричал в окно Бурханкин. - Идём скорее к Диане!..

Игорь Максимильянович и сам не понимал, почему так сопротивляется визиту. Кратковременное майское знакомство чиркнуло по нему спичкой. Лучинка прогорела, ощущение вспышки - осталось...

- Почему я должен этим заниматься? - возмущался Франц. - Кто я вам: плотник, кровельщик?.. У любого из местных - знаний и практики на порядок больше, чем у меня. Флигель по швам расползается - пусть она мастеровых наймёт. Только рады будут заработать. А я всего-навсего юрист. У меня своей работы - конь не валялся...

Бурханкин не отставал:

- Во-во-во, ей нужнее всего твой опыт. Дырку-то заделать, это... проще простого. Но надо же проверить вначале, что там. У тебя столько случаев было! Твой опыт...

- Мой опыт бережёт меня от грубых ошибок, - перебил Франц, - именно потому, что я убежден: браться нужно за дело, в котором разбираешься. Или, по крайней мере, не можешь испортить.

- Так она и просит: чтобы ты разобрался!

- Во-первых, не ори. Я прекрасно слышу! Во-вторых, флигель и в мае на ладан дышал, там не разбираться надо, а разобрать: аккуратно, по брёвнышку, чтоб в один прекрасный момент на её голову не свалился. Разобрать и продать, как стройматериал... А в третьих, сказал же ясно: не пойду.

- Просто, это... душа болит, - промямлил Бурханкин. - Третий день одно и то же: как вечер, начинает из угла дуть... А потом, это... Сыплется...

- Вот пусть тогда уезжает!.. Откуда она вообще тут взялась на нашу голову?!..

- Ну что ты злишься, Фима!.. Не может она оставить флигель в таком состоянии! Без неё же за ним, это... никто не присмотрит! Может, сходим, просто посмотрим - и всё! А ты просто подскажешь, к кому обратиться, а?

Франц и сам бы не сказал, почему так раздражён:

- У тебя всё "просто"! Русским языком ему говоришь, - нет, не понимает.

- Я тоже, между прочим, не на немецком, - обиделся егерь.

Франц глянул на него подозрительно.

- С какой радости ты о ней так печёшься? Кто она тебе - родственница, приёмная дочь, внучатая племянница? Что, особый интерес?.. - И тут же пожалел о сказанном.

Но вдовец Бурханкин лишь взглянул в ответ с укоризной. Что с него взять, говорил взгляд. На охоте - нормальный человек. И вообще, за прошедшее лето я, Бурханкин, не раз уже испробовал разноцветности его настроения, - объяснял взгляд.

- Не любишь ты жизни, Фима, вот что!.. Вон Фомка твой - собака, а и то радуется, что живёт!

Игорь Максимильянович вскипел быстро, как тефалевый чайник:

- Знаешь что, шёл бы... к своей племяннице.

- А может, вместе пойдём?.. - Егор Сергеевич опустил голову. Затоптался на одном месте, начал расковыривать дырку в засаленном ватнике. Поглядел Игорь Максимильянович сверху вниз на понурую макушку егеря и понял: придётся уступить!

По дороге к Большому Дому Бурханкин суетливо успокаивал Франца:

- Нет, ну ты погляди, красота-то кругом!.. Ну, где ты такое увидишь?! Ну скажи, скажи, разве не стоило перебраться сюда из райцентра? Хоть воздухом дышишь, даже если сидишь за своим телевизором, кнопки печатаешь, глаза портишь...

- Сто раз тебе говорить, не телевизор это, а монитор, - свысока заметил Франц (который быстро поднаторел в общении с компьютером). - А "кнопки" я не печатаю, как ты выразился, а нажимаю! И прок, между прочим, есть кое-какой. Удобства организовал - раз!, титан поставил - два!, договорился провести отопление - три. Не всё сразу: курочка - по зёрнышку...

Несмотря на показное недовольство, Франц наслаждался прогулкой. Пробитая крепкими снарядами грибов, расцвеченная рябиновым салютом, разрумяненная от листвы, - земная плоть, казалось, позабыла, что весь этот хрустящий карнавал - предвестник близкой смерти...

"Нет, - думал Игорь Максимильянович, - даже после Пушкина описывать это не бессмысленно!.." - Он был заворожён нежными тоскливыми запахами... Околдован ажурной вязью веток, пылавших всеми оттенками осеннего пожара...

И вдруг вспомнился ему служебный кабинет, картина Левитана... Осенний пейзаж выходил за раму, продолжаясь на белой стене оранжево-розоватыми облаками. Уборщица оправдывалась: мол, обрамленная в багет репродукция мешает отмывать следы дознания. А раз (они тогда из-за ангины Лизхен прервали отпуск и вернулись из Ялты парой дней раньше) на стене, как чьё-то безмолвное восклицание, алела пятерня. И это при его-то стремлению к порядку!

*** Трещина

Завидев Диану Яковлевну у крыльца флигеля, Франц открыто улыбнулся через весь двор: "Чего, дурак, упирался?..."

Она задумчивым взглядом гладила кроны деревьев над пиками ограды, словно что искала. Сквозь растворившееся в очках солнце, узнала гостей.

- Привели?.. Наконец! Здравствуйте, Игорь Максимильянович!..

Франц вздрогнул, застегнул кожаный пиджак, огладил волнистые пряди над залысинами, подтянулся, подошёл, поздоровался.

- Рад вам послужить, фрау Диана Яковлевна!

"Фрау", будто испытывая, показала правую руку:

- Игорь Максимильянович, вот посмотрите...

Франц внезапно ощутил дразнящий аромат. Снизу поддержал протянутую ему ладонь, легко её пожал, поклонился, одновременно рассматривая.

Было от чего прийти в недоумение.

"Что за глупость? - подумал он. - При чём здесь мой профессионализм-то?.."

На глубокой подробной дельте линий жизни смиренно лежали никчёмные мелочи: деревянная прищепка, перо от чернильной авторучки, грецкий орех и ладанка на шнурке серебряного плетения. Ладанок, подобных этой, ему прежде видеть не доводилось: натуральный шелк, правда, очень ветхий, и тончайшей ручной работы именная вышивка-вензель.

- Ну, вы теперь - просто Али Баба! - иронически воскликнул Франц.

Бурханкин укоризненно покачал головой: не люблю, мол, эти вот намеки мужик, баба... Лучше бы уж ты выругался! (Матерные выражения он прощал, хотя сам не употреблял.)

Франц поинтересовался с ноткой иронии в голосе:

- В какой же пещере Сим-Сима вы нашли эти сокровища?..

- Обнаружила в стыке брёвен, - спокойно объяснила Диана Яковлевна. Почувствовала: из угла дует... Решила подлатать, а там... Сплошные щели. Дом сильно износился, я представить не могла - до какой степени.

Игорь Максимильянович предположил:

- Наверное, в стародавние времена тут жил какой-нибудь Плюшкин или Коробочка, раз всё по щелям прятал...

- Да нет, вряд ли его можно так назвать... - Диана Яковлевна отняла руку, позвала за собой в дом. - Идёмте, как раз одну коробочку вам покажу. Не коробочка - целый чемодан!

Франц остался на крыльце. Сел на нижнюю скрипучую ступеньку, не желая покидать праздничный двор, усыпанный яблоками.

Франц. Да-да. Как вы всё это обнаружили, можете рассказать?

Диана. Что ж, хотите "от печки" - пожалуйста.

Вздернув на коленях узкие брюки, Диана Яковлевна присела рядом, плотнее запахнула поверх свитера стеганую безрукавку с большими накладными карманами, откуда выглянул знакомый кожаный переплёт.

Игорю Максимильяновичу, похоже, начинала нравиться сцена...

Бурханкин захотел было приземлиться тут же, с ними, на крыльце, да лишней ступеньки не нашлось. А подвинуться - Францу почему-то в голову не пришло.

Бурханкин, конечно, не обиделся, в кои-то веки смотрел на Фиму сверху вниз:

- Ну что ты, это... в самом деле?.. Я же тебе объяснил, наши дважды пытались ремонтировать, да у них чего-то не заладилось. Зазвать сюда народ не так-то просто. У них дел, это... - он перечеркнул горло ребром ладони: во!..

Смерив егеря взглядом, Франц не удержался от просьбы:

- Диана Яковлевна, вы уж сами, пожалуйста, изложите суть проблемы, будьте любезны. Я всё утро потратил, пытаясь добиться от Егор Сергеича внятного объяснения.

Бурханкин почесал нос и скоренько пошел кликать Фомку. Пёс бегал где-то вне пределов видимости...

Диана. После смерти прежнего хозяина Большой Дом пустовал.

Франц. А как вы здесь оказались?..

Диана (прервала его дирижёрским жестом). Да не в том дело!.. Я знала Ивана Павловича по рассказам. Он был актёром.

Франц. Как фамилия?..

Диана. Вы всё равно не слышали. Он недолго блистал на столичной сцене.

Франц. А потом куда делся, чем занимался?

Диана. Сидел... Точно не помню, сколько...

Франц. За случайное слово?

Диана (кивнула). Выйдя на свободу, на сцену не вернулся. Не объявился и жене с маленьким сыном, чтобы жизнь им не усложнять. Мой отец, его верный поклонник, переписал на артиста... (она указала на Большой Дом).

Франц. Ваш отец тоже тут жил?

Диана. Нет. Он с родителями - горожанин. Так здесь и не прижился. Помог деду с бабушкой новый дом возвести и уехал.

Франц. Что их погнало в эту глухомань?

Диана. Разве мало людей кочует с места на место в поисках лучшей жизни? Особенно, если "у руля" - новая власть, а тебе "не повезло" с биографией, но оставлять родину - не в правилах твоих предков...

Франц (задетый за живое). А вы не могли бы мне пояснить, что считается Родиной: место, где ты родился, и которое причиняет массу неудобств, или то, куда неодолимо тянет, которое может стать тебе родным и где ты будешь достойно и счастливо...

Диана. Игорь Максимильянович! Представления о достойной и счастливой жизни - у каждого свои. Кроме того, не обязательно ставить их в один ряд. Это же совершенно разные понятия.

Бурханкин не утерпел: прервал поиски Фомки и тут же вмешался.

- Ну да, ну да! Надо жить, где живёшь! Где родился, там и сгодился!...

- То-то, я смотрю, как ты процветаешь от зарплаты до аванса, - Франц демонстративно поморщился, - даже на мыло никак не наскребёшь. Только штрафами и пробавляешься!..

- А ты мне, это... глаза не коли! Я тебя штрафовал?..

Франц вынужден был признать, что - нет. Но успокоиться не мог.

- Да разве только в деньгах дело?.. Я постоянно должен чувствовать себя обязанным по отношению к тебе! А почему? Это же твоя работа!

- Что ты мне должен? - поразился Бурханкин. - Ничего ты мне не должен!..

- Давай не будем открывать дискуссию, - предложил Франц. - Диане Яковлевне это совсем не интересно. Вот её дед с бабушкой смогли приспособиться к здешней жизни, а отец - нет. Видимо, ему не хватало людей, общения, театров, транспорта, газет... Тебе, например, всего хватает?..

- Я, это... Там Фомка... - И Бурханкин увильнул от продолжения разговора.

Игорь Максимильянович вновь повернулся к Диане Яковлевне.

Диана. Вы почти правы. Я не знаю: может, останься здесь, отец был бы счастливей... Но на мой взгляд, он прожил достойно, хотя очень неспокойно... Выучился, приобрёл множество друзей. Вскоре - смерть родителей... потом развод, потом новая семья... Вобщем, неважно... Мы ведь говорим о его друге.

Франц. Да, давайте о прежнем владельце Большого Дома.

Диана. Иван Павлович поселился в этом Богом забытом месте один. Развёл сад, охотился, делал мебель... Переписывался с моим отцом: узнавал, как живут близкие люди. Сын Ивана Павловича погиб уже взрослым. Жена не перенесла горя... Вскоре и сам Иван Павлович скончался... (Она помолчала.) Официальных наследников нет.

Франц. Но разве вы не можете претендовать?..

Диана. Претендовать?..

По взгляду Дианы Яковлевны Франц сообразил, что глупость сморозил.

Франц. Прошу прощения, и что?...

Диана. Больше года я тут не появлялась. Так сложились обстоятельства. И вот выяснилось, что не так давно объявился покупатель. Для ремонта - в моё отсутствие воспользовался флигелем. Собственно, флигелем-то его неправильно называют. Он же старше нового дома почти вдвое - с того века стоит.

Франц. Они и выглядят, как дед и внук...

Диана. Превращая эти хоромы в охотничий гостиный двор, покупатель успел многое переделать, уж с чьего разрешения - не ведаю. Но сам почти никогда не приезжает. За лето от его имени несколько раз наведывался один местный житель, Тарас Григорьевич. (Усмехнулась своим мыслям.) Любознательный такой!..

- Егор Сергеич, ты не знаешь случайно, что он здесь делал? - обратился Франц к Бурханкину, чьё настороженное присутствие обнаруживал лишь хруст листьев.

Из-за ближайших кустов донеслось:

- Он заместо завхоза при новом хозяине.

Диана Яковлевна терпеливо переждала их диалог и продолжила.

Диана. Флигель теперь в некоторых местах больше похож на рыбацкий невод. Жить тут сложно... Но всё ещё поправимо.

"Что, у нашей фрау постоянной крыши над головой нет?..." - подумал Игорь Максимильянович.

Франц. Да зачем вам?.. Лишние хлопоты и одни затраты!..

Диана. Отец любил его. Бывал здесь редко, но чего только мне о нём не рассказывал!.. Старый дом многих приютил, многим помог - достойную жизнь прожил...

Франц (обреченно вздохнул, искоса поглядывая на хозяйку флигеля). Что ж делать, старость - не радость!

Диана. Смотря какая... Помните, я подкинула областному краеведческому музею идею: сделать во флигеле музей Охоты?.. (Франц кивнул.) Потому и жила всё лето, чтобы его тут не растащили на "запчасти", пока не примут окончательного решения. До сих пор думают.

Франц (уверенно). И думать будут, пока флигель окончательно не развалится. А на носу холода!.. Не боитесь одна, зимой, в глуши?

Диана. Ничего, мне - в самый раз.

Игорь Максимильянович опять попытался заглянуть за стёкла очков.

"Странная фрау! Хотя, чего ж тут странного: музейный работник. Благими намереньями... Предложила на свою голову, теперь жалеет, но не признаётся."

Диана. Бояться здесь некого, да и некогда: только-только всё успеть.

Игорь Максимильянович не понял, что она хочет успеть. Но не подал вида, а высказал свои соображения.

Франц. Понятно! Воды натаскать, печь затопить... обед, посуда, дрова, экспонаты... День да ночь - сутки прочь! Справитесь в одиночку? Всё ведь с лета не заготовишь...

Диана. Человек никогда не бывает один!..

Хозяйка задумчиво положила найденные мелочи в левый карман безрукавки. Из другого - по-прежнему вытарчивал кожаный переплёт. Она встала и, упруго оттягивая носки, не скрипнув ни одной дощечкой, спустилась на землю.

"Что ей проку в этой развалюхе? - пронеслось в голове Франца. - Ясно же - бывшая балерина!.. Точно - жить негде!"

Диана. Летом я была не одна, здесь находился мой большой друг. Три месяца мы провели, как в раю.

"Ого! - подумал Франц. - Лихо! И так спокойно об этом говорит. Сколько же ей?.."

Ощущение театральности исчезло.

- За это время не случилось никаких происшествий, если не считать нормальных человеческих шишек и царапин у Гошки... - Глаза Дианы Яковлевны наконец-то улыбались.

"Так это она мальчишку пасла, - Франц наконец-то понял жизненный статус дамы и успокоился: - всего-навсего няня!".

Хозяйка, взглянув в упор, строго оборвала (себя, или его гадания?):

- Не о том... Итак, флигель ожил, мы с ним слегка подремонтировали друг друга и до осени чувствовали себя прекрасно.

Ну, это как раз Игорь Максимильянович легко понял: с вещами у него тоже иной раз устанавливались неподвластные разумению взаимоотношения.

Взять, к примеру, холодильник... Наглый прибор вёл себя безобразно. Чем хозяин только его ни усмирял - неделю поёт, потом двое суток орёт, затем хрипло агонизирует и смолкает (порядок исполнения может быть и другим). Или зеркало, что осталось висеть в квартире: плохое у него настроение - такое покажет, близко не подходи! А изредка Франц себе в нём даже нравился, хоть франтом не был.

Диана Яковлевна тем временем говорила:

- И пока искала мастеров, ваш знакомый, Тарас Григорьевич, даже не намекнул о помощи, лишь жизнью моей интересовался. А я вот этот "урожай" собрала.

Франц нетерпеливо перебил:

- Скажите, что вас тогда смущает? Вы же сами объяснили: летом тут жил ребёнок. Дети - это ведь всегда маленькие плюшкины! Знаете, моя дочь прятала свои секреты в самых неожиданных местах! Один раз закатала в клубок кольцо жены. Пока самой стыдно не стало, так никто и не...

Игорь Максимильянович прикусил язык: обычно он старался избегать семейных разговоров. Даже с Бурханкиным не делился прошлым - особенно теперь, когда егерь тоже стал одинок.

Диана Яковлевна спокойно возразила:

- Во-первых, я умею отличить детские секреты от взрослых, поверьте! И Франц почему-то сразу поверил. - А во-вторых, я точно знаю, что пришла пора их, эти чьи-то старые секреты, раскрыть.

Францу показалось, она сказала гораздо меньше, чем могла бы...

"Ну, что, Игорёша, - раздумывал Франц, - сунешь свой нос в трещины дома?.. Ринулся же в прошлый раз, очертя голову... Сдурел тогда от жары... И где гарантии, что не попадешь в очередную переделку?.."

- Идемте, наконец, в дом. Посм?трите остальное, - настойчиво повторила приглашение Диана Яковлевна.

Будто гриб из под земли - возник Бурханкин и бодро протянул руку к скобе.

- Ну, всё выяснили?..

- Нет, только начали, - хмуро ответил Франц, поднимаясь.

По всему - его опять вовлекали в какое-то расследование.

*** Падение флигеля

Затеи Бурханкина были необходимы Игорю Максимильяновичу, как ветер мельнице Дон Кихота. Мысленно он уже троекратно отправил Бурханкина к бабушке нечистого.

Егор Сергеевич почувствовал, сник, начал вилять.

- А Фомка не появился?.. Я, это... все кусты обшарил, вкруг двора всё облазил, даже в подклеть Большого Дома заглянул! Что-то, это... нет его нигде.

- Не надо нас с Фомкой опекать! За Волчком своим следи! - грозно прошипел охотник.

Конечно, он сдвинул егеря на малюсеньком крыльце флигеля - с самыми лучшими намерениями: всего лишь хотел открыть дверь перед дамой. Но дама-то была на сегодняшний день хозяйкой: Диана Яковлевна тоже посторонилась, чтобы по всем канонам первыми в дом вошли гости.

Возникла небольшая толчея. Хлипкие перила со стороны Франца выломились наружу, столбы затанцевали, крыша над козырьком стала им аплодировать. Бурханкин скатился вниз по ступеням, Франц спрыгнул вбок. На развеселившемся крыльце осталась лишь Диана Яковлевна.

Пока Бурханкин отряхивался да озирался, Франц безуспешно пытался подняться. Приземлился он крайне неудачно: правая нога попала на обломок перил и подвернулась, Игорь Максимильянович ощутил внутри сустава сочный хруст. После этого - на ногу было невозможно ступить.

Фомка издали почуял неладное, тут же примчался и теперь тыкался розовой кляксой на носу то в глаз, то в ухо хозяина: советовал, что лучше встать с четверенек. Столь унизительная поза не устраивала Франца. Опираясь на своевременное плечо Бурханкина, он выпрямился.

- Оставайтесь там, - послышался встревоженный голос.

"Решила не смущать", - с невольной благодарностью подумал Франц, увидев пустое крыльцо. Он заглянул в кухоньку-веранду. Там повсюду - на полу, столе и подоконниках - были расстелены газеты. На газетах сушились чищенные ломтиками яблоки, навевая ароматы и тайные мысли. Дианы Яковлевны видно не было. "Откуда она только что говорила?"

Фомка забежал без приглашения, успел по-свойски обследовать углы и с тихим поскуливанием бросился вон. Франц вновь разозлился: "Начинается!"

- Не знаю, Вилли, с какой целью ты меня сюда зазвал... - устроил он очередной выговор Бурханкину. - Я теперь же собираюсь домой. Будь любезен, обеспечь мне транспорт!..

- Но, Фима, мы же ещё ничего не сделали!

- Никто меня не убедит в ошибочности моей прежней версии! Разве не видишь: тут без хорошего плотника не обойтись. И хватит спорить, - оборвал он возникшее у егеря возражение. - По-моему, мы уже добились замечательных результатов. - Для убедительности Франц приподнял правую штанину.

На голеностопном суставе - как при ускоренной съёмке, вызревал лиловый баклажан.

- Я сейчас... Я Михалыча... - сразу заторопился Егор Сергеевич.

Игорь Максимильянович поморщился:

- В райцентр потащишься? Нет, я скорее сам доползу. Не загорать же мне тут до сумерек.

- А если Орлика приведу, верхом сможешь?..

Франц кивнул. Бурханкина как грозой смыло, даже треснуло вослед где-то изнутри флигеля.

Диана Яковлевна, по счастью, успела выйти наружу, что и спасло её от удара рухнувшей прямо за спиной перекладины.

Хозяйка невозмутимо стряхнула с головы щепки и крикнула Францу:

- Не стойте здесь! Сейчас будет опасно!

Куда уж опаснее. Ветхий дом зашатался, вздохнул и начал оседать, осыпаться - как мгновенно истлевшее полено.

Через полчаса всадник Бурханкин издали увидел руины, увенчанные кривой крышей. Егерь охнул, всплеснул короткопалыми ручками, присел, всматриваясь в обломки, беспорядочно заметался с места на место, дёрнул Орлика за узду, пригнул голову коня почти к земле - может, надеялся - тот разглядит больше него.

- Что же это здесь?.. Как же это?.. Это что ж такое?.. Где же все?.. Фомушка!.. Фима!.. Диана!..

Отчаявшись докричаться сквозь обломки, повесил голову, сел прямо на землю, обнял колени, то и дело отпихивая теплую конскую морду и тихо причитая:

- Фомушка!.. Фима!.. Диана!.. Где же все?..

Пока Бурханкин стонал у развалин флигеля, "все" - то есть Диана Яковлевна и Франц - в эти минуты медленно, шаг за шагом, двигались по направлению к Дому Фермера. Фомка - в авангарде. Будь его воля, он, как обычно, убежал бы далеко вперёд, а потом поджидал хозяина. Но поклажа заставляла пса шествовать чинно: ему поручили нести коробку из под какого-то товара. Коробка, хотя и лёгкая и даже с пластмассовой ручкой, но для носки оказалась неудобная по габаритам: размером с "дипломат".

Франц тоже испытывал чувство неудобства. Он совсем "забыл" сказать Диане Яковлевне, что отправил егеря за Орликом. "Недоумевая", куда же мог деться Бурханкин, он с радостью принял её предложение проводить его до дома. Но Игорь Максимильянович явно переоценил свои силы и - тащился теперь чуть ли не верхом на хозяйке аварийного флигеля.

- Вы стали свидетелем исторического момента: погибло моё "родовое гнездо", - шутила Диана Яковлевна, удобно выбирая путь.

- Как же вы?.. - спросил вдруг Франц. - Что теперь будете делать?

Диана Яковлевна звонко рассмеялась, когда неожиданно для себя он предложил ей на выбор свою двухкомнатную квартиру или Дом фермера.

- Не хотите в райцентре, - почти обиделся Игорь Максимильянович, - мы с Вилли, то есть с Егор Сергеичем, у него в сторожке поживём, а вы...

- Что?.. Спасибо, конечно, но есть у меня кров над головой. Я вообще пока не совсем понимаю, зачем столько времени здесь находилась. Наверное, было нужно... Вот вы - истинный горожанин, да ещё с такой профессией, предполагали вы, что будете жить в собственном доме вдали от людей?

"Ну, Вилли, язык - как вентилятор!" - подумал Франц: он-то сам не упоминал, что унаследовал Дом фермера. Игоря Максимильяновича странно взволновала невозмутимость дамы.

- Вы зря отказываетесь. Вам же придётся теперь искать новую летнюю резиденцию...

Диана Яковлевна обвела его мимо кучи валежника и закрыла тему:

- Это пусть вас не волнует.

- А где будет отдыхать ваш маленький приятель?.. А затея с музеем?.. почему-то настаивал Франц. - Канет в Лету?..

- Сдаётся мне, в области только рады будут, что вопрос сам собой разрешился...

Диана Яковлевна остановилась, развела маленькими руками, будто целый мир охватила.

Франц, позабыв о лодыжке, неудачно ступил, отдёрнул от земли будто током пробитую ногу. Застыв в позе цапли, оперся на хрупкое плечо с удвоенной силой.

Чтобы развеять неловкость, через закушенную губу пошутил:

- Битый небитого везёт. Дом свалился на вас, а теперь вам же приходится... Тут - если моим нормальным шагом - минут двадцать, а мы почти час бредём!..

Диана Яковлевна даже не прогнулась под нажимом жилистой руки.

- Ничего страшного! Лучше взгляните, в городе мало где такое увидишь...

Он поразился: свалившиеся на неё вместе с избёнкой проблемы явно не мешали непостижимой фрау общаться с осенью. Но Франц невольно опять залюбовался.

Премьера бабьего лета, отрепетированная веками, покоряла без всяких усилий. Акварельные переливы от бледно-песочного - к свекольному, дрожащая тишина, лишь шепот шагов - шелестящее эхо умирающих листьев, оранжевая дымка на ветвях деревьев и тут - фанфары - радостные лучи сквозь облака!

И вдруг... ему стало неспокойно... Растревожил багряный полумрак в кронах... Ослепили яростные лучи сквозь рваные раны листвы... Набатом стукнуло в глаза и виски... Алые облака поплыли над кровоточащим лесом...

Оглушённый Франц перевёл обожжённые глаза на Диану Яковлевну, с трудом увидел её в центре пылающих кругов.

Диана (нарушила молчание). Какая тишина... И воздух дрожит! Даже страшновато...

Он постарался вернуться на грешную землю.

Франц. И всё же - куда вы теперь?..

Диана. Вот доведу вас, там посмотрим. Вон бревно. Хотите передохнуть?..

Сели.

Франц. Да ведь там, в завале, наверно, все ваши деньги остались?.. (Диана Яковлевна побренчала мелочью в кармане. Он покровительственно спросил) На дорогу-то хватит?..

Они продолжили шествие и очень скоро вышли к подножию холма, где возвышался небольшой Дом Фермера с огромной усадьбой.

Франц (по-мальчишески расхвастался). Мой гонорар!.. Надо ли говорить, как я был тогда поражён! Вам кто-нибудь из малознакомых людей хоть разочек отдавал свой дом?.. Хотя, ваш отец, вы говорили...

Диана (оценила гонорар). Хорош!

Франц (со скромной гордостью). За четыре месяца я благоустроил его максимально. У меня уж точно ничего из углов не выпадает.

Скорее всего, он всё же надеялся уговорить её погостить.

*** Незначительные мелочи

Франц ещё раз окинул взглядом свои теперешние владения, обратил внимание, что у пугала, как обычно, покосилась эмалированная голова.

Франц. У вас у самой - частный дом?

Диана. Квартира. Не в этих краях.

Франц. А чем вы вообще занимаетесь?

Диана. Живу!

Видно, Игорь Максимильянович перегнул со своим любопытством: голос Дианы Яковлевны - из топлёного молока превратился в черный кофе без сахара.

Франц опять неудачно ступил, но "Ой!" - не воскликнул. Мужественно сдержался. Достойный манёвр!

Это, естественно, не прошло незамеченным.

Диана. Сильно болит?.. Ничего, осталась пара шагов. Сейчас бы лёд приложить.

Франц (промычал). Не беспокойтесь.

Он не просто переводил дух перед последним марш-броском через двор: замедляя шаги, он безотчётно отдалял момент, когда с хрупким надёжным плечом придётся расстаться.

И вот Франц уже в кресле с уложенной на табурет больной ногой, и вот уже забрал из зубов Фомки поклажу, протёр обслюнявленную пластмассовую ручку, вытянул три хитроумных картонных язычка-запора.

Итак, Игорь Максимильянович открыл крышку.

В коробке лежали два неестественно больших цветка. Рядом - придушенный шнуром серебряного плетения тугой кисет в капельках тусклого бисера. Узел, что стянул горловину мешочка, никак не распутывался, крепко хранил секрет содержимого. На длинном конце шнура болтался непонятный предмет: литой чугунный женский профиль в капоре. Вещь явно не современная, как и кисет. Франц долго ломал голову, что бы это могло быть. Задумавшись, вздрогнул от тактично-холодного прикосновения - Диана Яковлевна приложила к лодыжке ледяную грелку.

Диана. Я поначалу не сразу вспомнила: это крышка от настольной чернильницы...

Франц. Сегодняшние мелочи, они так в завале и остались?

Хозяйка рухнувшего флигеля сунула руку в карман куртки, пошарила, вытащила зажатые в кулак - деревянную прищепку, грецкий орех, перо от чернильной авторучки и ладанку на серебряном шнурке...

Диана. Я как раз хотела положить их в коробку, когда дом начал падать.

Франц. Счастье, что успели!..

Диана. Ну, вы ведь всё равно уже их видели.

Франц. Да нет, я не об этом мусоре, я - о вас...

Диана. Любой мусор имеет свою цену. Вы просто не дали себе труд рассмотреть внимательнее.

Франц (с досадой). Где, вы говорите, взяли коробку?

Диана. Нашла у себя на чердаке. Ещё летом. Потом она куда-то делась.

Франц (начал демонстративно сравнивать кисет и его уменьшенную копию ладанку). Можно развязать?

Диана. Конечно. Зачем же мы их спасали?!

Франц так и этак пытался распутать узлы - не получалось. Картонный чемодан упал с колен, содержимое вывалилось на дощатый пол. Игорь Максимильянович ошибся: то, что он при беглом взгляде принял за давным-давно высохшие цветы, были тряпки. Но тёмные, заскорузлые, ломкие...

Эта, шелковая, похожая на хризантему, скорее всего, жабо от рубашки. Другая - гвоздика - когда-то белый кружевной воротник. Всего две, а страшненькие, в бурых пятнах... От них за версту несло давней бедой. Крыжовенные глаза Франца потемнели до изумрудного: вот что было ему интересно по-настоящему. Это не какие-то бесполезные мелочи!..

Франц. Чьё это?

Диана. Думаю, принадлежало покойному Ивану Павловичу.

Франц. Вы же сказали, что коробка пропала. Как же она оказалась...

Диана. Вчера я обнаружила её вместе с Егором Сергеевичем в Большом Доме.

Франц. Зачем это... он что, прятался там?..

Диана (удивилась и рассмеялась). Нет же, от кого ему прятаться!.. Мы пили чай, когда вдруг в Большом Доме наверху загорелся свет. А Тарас Григорьевич, я знаю, отсутствовал в связи с протезированием глаза. Вот и подумала, что объявился нынешний хозяин. Решила познакомиться: всё-таки соседи. А егеря попросила меня сопровождать. И что удивительно, в Большом Доме никого не было, но зато мы нашли коробку.

Франц (почти спел). Так-та-ак...

Своей демонстративной заинтересованностью Игорь Максимильянович пытался скрыть, что неловким движением разорвал шнур и литая женская головка упала в коробку, свободная от кисета. Он незаметно запихнул её под тряпки, а обрывок шнура спрятал в карман.

Вскоре прискакал взволнованный Бурханкин. Диана Яковлевна ушла. Егерь проводил её до автобусной станции. Тайны остались неразгаданными.

К моменту возвращения Бурханкина Франц уже знал, как будет действовать: никак. Единственное, что он сделал - порекомендовал Егору Сергеевичу отнести коробку обратно на чердак Большого Дома. Решение вызрело вместе с усилившейся болью в ноге и внезапной злостью на отъезд таинственной фрау.

Бурханкин робко поинтересовался:

- Фима, а ты разве не хочешь что-нибудь узнать?..

Вот тут Игорь Максимильянович сорвался, устроил ему нагоняй - почти в тех же, что утром, только в ещё более крепких выражениях.

Общий смысл таков:

- Мало я тебе летом разузнал? Недостаточно приключений?! Я не состою в комиссии по реабилитации, не занимаюсь поисками наследников. И уж тем более - я вам не искусствовед, не историк, и не музейный работник!

- Но, Фима, ты разве, это... не мог бы...

- Мог бы, но не буду! - подтвердил Франц решительным кивком. - Да с какой стати я должен заниматься каким-то хламом? Сам ищи тех, кто будет счастлив получить эти "сокровища".

Отводя душу, он по очереди ткнул длинным пальцем в кисет и ладанку...

Узлы теперь можно было не развязывать. Через образовавшиеся дырки - из кисета осьминожьими щупальцами выглянули кривые деревянные сучочки, упакованные в золу, а из ладанки на половик выпал сложенный до размера марки листик в сизую линейку...

- Блеск!.. - обрадовался Франц, швыряя оба мешочка в коробку. - Не хочешь вернуть клад на место - езжай в город, тащи в музей... Как я могу взять на себя ответственность? Ещё обвинят в соучастии в краже.

Бурханкин наконец-то надулся. Он щепоткой собрал всё до золинки, как золотой песок, всыпал обратно в кисет, закрыл коробку, взял её подмышку и ушёл с видом: навсегда.

Франц, нервно поглаживая присмиревшего Фомку, кричал вслед:

- Не забудь по дороге навестить своего Хорошенького дружка: поведай капитану и его уважаемой супруге, как шарил в чужом доме... И больше не таскай меня по своим Дианам!.. - Разгорячился, развозмущался, разорался...

Забыл даже, что не кинул в коробку деревянную прищепку, обрывок серебряного шнура, грецкий орех, перо от чернильной авторучки...

Где же ваша хвалёная выдержка, Игорь Максимильянович? Где ваше воспитание, ваше любопытство, ваше чутьё, в конце концов?.. И так и не подняли с пола листочек в сизую линейку!

Но, он вспомнил. Кряхтя и кривясь, встал на четвереньки, невзирая на вывих лодыжки. Когда поднимал листик, его ждала награда: Франц выудил из-под буфета замечательную тетрадь Дианы Яковлевны. Наверное, обронила, ухаживая за его ногой. А он нашёл, нашёл ведь: по запаху - уже знакомому, стойкому, манящему аромату её духов.

Ухмыльнулся довольный, пролистал, натолкнулся на одну из последних фраз: "Обмотан опытом - как мумия повязками..."

Теперь он постоянно перечитывал строчки, не предназначенные для чужих глаз... Ругал себя, на чём свет стоит, но ничего не мог поделать.

В эти моменты Франц был похож на диковинную птицу. Взбудораженные интригующим ароматом тетради, трепетали крылья ноздрей. Жилистые руки сами собой тянулись к "Запискам на рассвете". Длинные пальцы произвольно перелистывали страницы, будто гадали. Выпуклые глаза искали там ответы на вопросы, стоявшие перед ним всю его бесконечную, до самых краёв наполненную одиночеством жизнь.

А Бурханкин тогда надолго обиделся. Он решил наказать товарища по охоте: сразу же привёз Францу-инвалиду из больницы доктора Рубина, - нога ведь пострадала. И потом навещал всего раза по три в неделю. Выкладывал из рюкзачка продукты, брал Фомку на выгул: убегал от распиравшего его желания поговорить с Францем.

В общем - так намучился, что к зиме помирились.

Как раз у Франца нога прошла. Правда, ныла иногда, оповещая о непогоде.

Игорь Максимильянович даже тросточку завёл (впрочем, больше - для вида), но зато старинную, с резным набалдашником, красивую такую: Бурханкин приволок её из "того самого дома". И охотничий сезон прошёл мимо Франца.

Глава восьмая

Сказка про Волка

Студёный январь вдруг нежданно порадовал ослаблением холодов.

О нынешнем приезде гостей в Большой Дом на воскресные дни Франц уже знал. Бурханкин вчера наконец-то примчался к нему на лыжах, прервал его занятие домашним хозяйством и взахлёб описывал свои впечатления.

В пятницу завхоз Тарас Григорьевич не суетился, хотя с утра нужно было переделать чертову уйму дел: разгрузить завезённый уголь для мини-котельной, полностью протопить дом, расчистить от снега подъездную аллею. А Тарас Григорьевич берёг здоровье!

Поэтому, выдернув из уха длинный волос, он воткнул наушники плеера, вальяжно раскинулся в кресле, закинул ноги крест-накрест на низкий подоконник и уставился через тёмные очки в ясное морозное утро.

Никто не нарушал его уединения - ни беспокойный егерь, ни степенная повариха, нанятая хозяином Большого дома из ресторана "Охотный" на несколько дней.

Солнце дотянулось лучом до левой ноздри, игриво защекотало, Тарас Григорьевич чихнул, один наушник выпал.

- ...Теперь дуить, - оказывается монотонно выговаривал в это время голос поварихи, изрядно поднадоевший завхозу ещё за четверг.

- Дуся, я не виноват. Что я могу один? Это же не дом, а барак! - уныло забубнил он.

- Интересно, где вы, Тарас Григорич, видели такие бараки?! возмутилась Евдокия Михайловна. - Это же не дом - терем!

Чем строже становился её взгляд, тем Тарас Григорьевич становился веселее (может, представил вместо неё - наэлектризованную девицу из наушника?).

- Ну ладно, поглядим, что можно сделать, - смилостивился завхоз.

Евдокия Михайловна терпеливо настраивала его на работу, смягчая укоризну округлостью речи:

- Сколько, вы сказали, их приедить?

- Четверо. Или пятеро, - уклончиво ответил завхоз. - Не помню точно. Во всяком случае, Виталий Олегович распорядился, чтобы все комнаты...

- Хозяйскую спальню я подготовила. Нижние гостевые - убрала. Мне осталося печь на кухне протопить - стряпать пора. Дымоход в порядке, я проверяла... Она и залу как раз получше обогреить, а заодно в спальни тепло пойдёть. А то с вашими новомодными отоплениями, вон - пар изо рта.

Тарас Григорьевич деловито распорядился:

- Да! Дров я принесу. Займись печкой.

- Спасибо и на этом. - Евдокия Михайловна на миг задумалась: - Раньше бы их во флигеле разместили... Сани бы надо на всякий случай. На машине не проедуть... Ладно, Егора спрошу. Он всё одно обещал днём быть, поглядеть, как тут что.

- Зачем это? - ревниво обернулся завхоз, будто покушались на его должность.

- А кто мне поможет продукты привезти?..

Тарас Григорьевич сразу успокоился:

- Ну не я же опять?.. На мне и так вся котельная!

- Да-да, - согласилась Евдокия Михайловна, - главное - еда и тепло. Ну ладно, так пошла я...

Бурханкин в пять часов дня встретил гостей на автобусной станции райцентра. Привёз их туда сам хозяин Большого Дома и, когда музыкальную аппаратуру перетащили из его багажника в сани, снова сел за руль, сказав, что будет позже: у него есть ещё какие-то дела.

До Большого Дома ехали шумно, с песнями, прибаутками. Что ж, с городскими случается: в первозданную зиму попадают редко. И Орлик справился играючи, словно не поклажу тащил, а на зелёном лугу резвился. Двое музыкантов, расшалившись, спихнули третьего в отменно скрипучий снег - так сани чуть не уехали без пассажира. Бурханкин с трудом удержал коня, когда потерю втаскивали обратно.

Вобщем, молодежь веселилась вовсю.

Собственно, не такая уж и молодежь: старшему - Петру - было около сорока. Чуть меньше - Георгию. По-настоящему молод был третий - Васька.

- Щас! Немного осталось, - пообещал пассажирам егерь, будто они изнывали от тоски.

Свалившись с саней, заполонили весь двор гиканьем, визгом, уханьем.

Зря завхоз боялся: им всё очень даже понравилось. И живописные руины флигеля почти у самых ворот, и огромная площадь двора, и сам Большой Дом о семнадцати венцах и восьми окнах, и крутое крыльцо в десять ступенек, переходящее в открытую террасу.

Особенно понравилось, что некому ругать их за лужи от сапог, если не считать Бурханкина. (А блюститель чистоты из него, по его собственным словам, что из бобра лодка!) Тем более, что егерь пошёл устраивать Орлика. Младший гость запросился с ним, но Бурханкин засмущался: без капюшона тот оказался девушкой. А егерь-то в дороге, тоже его Васей называл.

Уютная повариха в фартуке, приветливо встретила музыкантов, извинилась, что в огромных сумеречных сенях коптили всего три керосинки ("энергию-то вечером отключають"), показала, где раздеться, где спальни...

Комнаты распределили по справедливости. Василисе досталась самая маленькая, и оттуда понеслось восторженное аханье: её спальня оказалась украшена руками местных умельцев.

Евдокия Михайловна с улыбкой наблюдала реакцию гостьи:

- Это от прежнего владельца осталося. Вы ещё залу не видели!..

Собравшихся на ужин музыкантов действительно поразило самодельное убранство большой столовой. Корни и ветви деревьев поднимались с полу, свисали со стен, топырились в стороны, создавая иллюзию поляны в лесной чащобе. Стулья и кресла удобно и коварно подставляли свои яблонево-орехово-берёзовые изгибы под человека. Из таких сидений не хотелось вылезать. Под такими светильниками хотелось читать или думать всё тёмное, бесконечное время зимних суток.

Евдокия Михайловна заждалась музыкантов к столу.

Надо сказать, поварихой она была отменной. Франц, например, приходил обедать в ресторан "Охотный" не из-за красоты интерьера (чванливо и подобострастно претендующего на столичный шик), а исключительно ради её стряпни. Однажды не поленился лично заглянуть на кухню, поблагодарить за пельмени: такие аппетитные, похожие на их исполнительницу, а уж ровные да красивые - будто с конвейера сошли. (Как она была польщена, получив столько комплиментов сразу!.. Конечно же, с удовольствием помогла "законнику" отпраздновать новоселье в Доме Фермера...)

Теперь Евдокия Михайловна лично доставила в Большой Дом кучу заморских продуктов, живописно расставила на столе закуски. ("Великое ли дело, кресла да скамейки!.. Вот - зрелище!") Она заставила гостей хотя бы понемногу отведать всего.

Но те ели вяло. Василиса, например, оставила еду почти нетронутой: худела. Гостеприимная повариха, поджав губы, выставила последний аргумент бутылку коньяка... Не помогло.

Девушка отставила тарелку и вскочила:

- Спасибо, Евдокия Михайловна! Очень всё вкусно! Гонза, вы уж с Петром без меня. Я - к себе, вещи разберу.

Прихватив коньяк, мужчины тоже уединились в своей комнате.

Тогда Евдокия Михайловна поставила томиться на печь чугунок гречневой каши, чтоб не простыла к завтраку, и удаляясь, уже составила план мести: "Никаких деликатесов! Ни английской ветчины, ни красной икры, ни голландского сыра. Пусть едят наши охотничьи колбаски. Надо будет им готовить самое простое: на завтрак, к примеру - тыквенная каша, к обеду грибной суп, или уха. Да, не забыть позаботиться, чтобы назавтра к ужину из ресторана доставили кабаньи антрекоты и лосятину для рагу. "Птичье молоко" домой унесу - своим. Эти обойдуться! Им к чаю можно обыкновенные пирожки с вишней и черникой. Ну, может, ещё печенье спеку, подам с орехами - всё!.."

*** Гости Большого Дома

Васька-Василиса тихонько поднялась вверх по безмолвной лестнице.

Тёмный пустынный дом манил неизведанностью... Но обследовать второй этаж не допустила повариха:

- Там хозяйский кабинет, спальня... И вообще, пока не прибрано.

- Да я не зайду в комнаты. Я просто, одним глазком...

Евдокия Михайловна стояла, как крепость.

- Там сыр?, холодн?.

- Мне можно, я в куртке, - не слушала Василиса возражений.

- Еще ногу подвернёте в темноте, - не уступала та, обиженная на аппетит девушки. - Дел у меня много - с вами тут ходить. Хозяин приедить сам и покажить! Ступайте к себе.

Васька сделала вид, что послушалась. Спустилась, постучала к музыкантам, вошла.

Разомлев от сытости, воздуха и спиртного, они валялись поверх одеял на кроватях с высокими изголовьями, допивали коньяк и лениво курили.

- Белый, Гонза, вы с ума сошли?.. - воскликнула Василиса.

Пётр, которого она назвала "Белый" - плотный, серебристый от макушки до замка бороды вокруг весёлого рта, с живым невинным взглядом юного хулигана - тут же сел.

Георгий - гладкий длинноволосый смуглый красавец, многократно выкупанный в лучах "кварца", - даже не шелохнулся. При взгляде на его искусственный загар и повадки Героя, невольно возникало: "Гонза-бронза".

- Форточку бы открыли, деятели! - возмутилась Василиса. Встав коленом на еле тёплую батарею, она впустила ледяной поток. - В деревянных домах даже алкаши на крыльце курят.

Седой перегнулся через крутой живот к гитарному футляру на столе, достал золотистую тёплую шестиструнку. Молниеносно промчался по грифу короткими тугими пальцами, едва прикасаясь.

Заметил, чуть заикаясь:

- Не б-боишься завтра б-без "фанеры", Васька?..

Певунья моментально парировала шутливый удар, взяла высокую звонкую ноту - будто летний день пробудила.

Гонза-бронза положил горящую сигарету на край стола, взял другую гитару.

Предложил:

- Ну что, Пётр, ударим по акустике?

- Только не здесь, - скомандовала Василиса. - Марш отсюда в чащу, Горынычи, вулканы!

Добыв на кухне пустую консервную банку вместо пепельницы, они удобно расположились в столовой.

Гонза повернулся к девушке.

- Заказывайте, мадам!

Василиса плюхнулась в широченное кресло, похожее на осьминога.

- П-прикажете что-нибудь со свечами? Романс? - затеребил струны Пётр: - Может, распоёшься вначале?

- Не, я так... - томно откликнулась Василиса. - Поворожу чуть-чуть...

Она уже сидела неподвижно, прикрыв глаза. Она уже что-то строила, молча вслушивалась в гитарный перебор Петра.

Её внутреннее напряжение не было заметным. Едва дрогнул, затрепетал тонкий указательный палец правой руки. Подняв с любопытством зверька опаловый ноготь, палец плавно качнулся из стороны в сторону, будто задавая Василисе медленный темп баллады.

И - полился речитатив под произвольные звуки гитары...

- Однажды царевич Иван заблудился в коварстве...

Он плакал: "Всё - ложь и обман!

Не бывать мне на царстве!"

Но вдруг прозвучало из тьмы:

"Я послушен приказу!"

То Волк зарычал ему: "Мы

вместе - словно два глаза!"

Василиса запрокинула голову, на лице гримаса: то ли смех, то ли боль, - выражение плясало и менялось, как огонь в дровах. Строчки рождались на лету.

- Из лапы он вычистил лёд

и напомнил о главном:

"Гляди, не забудь этот взлёт,

когда станешь Державным..."

Опустила лицо, снова вскинула, тряхнув тёмной гривой, секунду молчала и... внезапно оборвала свою импровизацию задиристым танцевальным:

- That's bad! Е-ее-е!..

Гонза отреагировал в ритм, четырежды ударив по струнам.

Седой Пётр ответил виртуозным пассажем.

Вторая гитара повторила с вариацией, с перебором, и - что тут началось!.. Один заводит, другой развивает, потом меняются местами, но - не отходя от главной темы.

А Васька всё это время вопила, как сумасшедшая:

- Он открыл мне объятья

И разорвано платье...

Погибай, вдохновенье!

Как найти утешенье?

Нету мне утешенья!

Где моё вдохновенье?!..

Гонза ещё громче заорал:

- Это же - классный припев! Может выйти - потрясающий шлягер! Давай, Васька, вместо той тягомотины вжарь пару ритмичных строчек для запева и забивай припев до бесконечности!..

"А что было с волком дальше?.."

Певунья даже не сразу поняла, кто это спросил. В угаре сумасшедших аккордов, в полутьме зала музыканты не углядели, что к ним давно уже вернулся их возничий Бурханкин, топтался у входа и честно ждал продолжения сказки.

Василиса не успела ему ответить. Появился завхоз Тарас Григорьевич с ведром угля: по делу пришёл!..

"Смотритель дворца" приветствовал честную компанию. Невидимый взгляд остановился на Ваське (несмотря на минимум освещения, глаза закрывали тёмные очки).

- А, вы уже здесь! Чудненько!.. Кто со мной пойдёт зарядить на ночь отопление? Заодно и удобства покажу. У нас - почти как у городских! Ну, кто смелый? Никто не хочет уголёк покидать?.. - Девушка неуютно поёжилась: завхоз обращался уже только к ней. - Деточка, поможете старику?..

Оттопырив ногу в позе "вольно", Тарас Григорьевич ждал, будто она станет уговаривать его, что он ещё - ого-го!..

"Чего привязался?.. Тоже мне, силачку нашёл, - подумала Василиса. Будто мужиков кругом нет!.." - и буркнула под нос:

- Всё твоё утешенье - заряжай отопленье...

Она поискала глазами помощи у музыкантов. Те, казалось, не заметили.

Пётр, перебирая струны, о чем-то тихо говорил с Гонзой, который всем своим видом позировал для вечности или, на худой конец, для картины.

За Ваську вступился Бурханкин:

- Она мне уже обещала, это... Она пойдёт со мной Орлика кормить!..

Тарас Григорьевич не отступал:

- Что это за "она", когда у девушки есть имя? Как вас зовут, деточка? - сладенько поинтересовался он.

Та молниеносно вскочила, укрылась за спиной Бурханкина. Спроси кто сама бы не объяснила, отчего ей столь неприятен завхоз Тарас Григорьевич.

Василиса склонилась над оборванным шнурком высокого ботинка:

- Да зачем, здесь топить? И так тепло, а мы с Егором Сергеевичем - к Орлику.

- Вот и ладненько! Вместе сходим. Мне ведь тоже в подклеть... - сказал Тарас Григорьевич и добавил назидательно: - Сейчас тепло, а завтра тем более всё должно быть в ажуре.

Он собрался поухаживать: поставил ведро, потянулся лапищами к её куртке из разноцветных меховых лоскутков.

Василиса рванула к выходу:

- Егор Сергеевич, я вас на крыльце жду!.. - и умчалась, хватая на ходу шарф.

Пётр с Георгием только теперь ошеломлённо поглядел ей вслед...

Обрамлённый лесными кудрями, покрытый нехоженым снегом, залитый восковым светом огромной луны - лик зимнего двора был непостижимо прекрасен.

Певунья замерла на балюстраде крыльца. Не обременённая ни годами, ни знаниями, она промолчала, тихо-тихо что-то промолчала, чтобы самой себе неслышно...

Скрип двери за спиной пробудил Василису от грёз. На крыльцо вышли музыканты.

Она вздрогнула и проронила от неожиданности, вцепившись в Петра:

- Белый, я хочу быть такой...

- Да! Покой!.. Красота! - громко залюбовался, нарушил девственную тишину Гонза: - Какой воздух!.. Здоровья - на сто двадцать лет! Но я бы долго не смог: я - урбанист!

Васька ехидно прищурилась:

- А вы чего вышли? У меня здесь свидание.

- С кем это?! - плечом к плечу грозно надвинулись музыканты.

- Мало ли... Со снегом!...

За их спинами маячил Тарас Григорьевич. Певунья отошла подальше. Пётр с Гонзой перегруппировались, загородили ей дорогу.

- Дружка себе нашла... Теперь будет шляться, вместо того, чтобы работать... - озабоченно покачал головой Гонза.

- Ладно, давай соорудим ей п-приятеля, чтобы не п-пришлось их вдвоём п-потом далеко искать, - предложил вариант Пётр.

Что друзья порешили с её личной жизнью, Василиса уж и не слушала: от подножья крыльца Бурханкин делал таинственные знаки.

- Как вы там оказались? - удивилась она.

- Я через дом спустился.

- Тайный ход?.. - Девушка поспешила к нему, маневрируя между музыкантами и престарелым завхозом. - Покажите!..

- Да нет, - разрушил её романтический настрой Тарас Григорьевич. - Там удобства. Биотуалет. Я лично доставал. Никакого запаха!

*** Белоснежный Лешак

Наутро субботы выпал густой влажный снег. Бурханкин пришёл в Большой Дом не один. Его сопровождал солидный пёс Волчок - грязный и кудлатый, как дым от паровоза. Волчок величаво лёг под стол, оттуда вгляделся разок по-родственному в глаза Василисы - крутую заварку с чаинками зрачков - и больше ни на кого не обращал внимания.

Седой голубоглазый Пётр тоже всё поглядывал на певунью, будто увидел на сосне незабудку. За полгода совместного творчества Василиса не раз удивляла его. Но ещё никогда не открывалась столь неожиданно, как вчера вечером.

Гонза разглядывал блестящий медный бок самовара, и так и сяк пытаясь призвать к порядку своё отражение.

Бурханкин сумбурно и воодушевлённо рассказывал гостям, с какими трудностями сегодня добирался. Аудитории непонятно было одно: егерь жаловался или хвастал.

Василиса больше не соизмеряла масштабы тарелки талии: проголодалась на воздухе и как миленькая уплетала за обе щеки гречневую кашу с топлёным молоком!

- Евдокия Михайловна! А можно ещё?..

- Да кушайте на здоровьичко! - радостно ответила повариха из кухни. Хлебушка ещё принести?

Васька вытянула из корзинки последний кусок и, обмакнув в молоко, "уронила" под стол. Волчок оценил - не подачку, внимание.

- Представляешь, я хотел выспаться, а встал, как дурак, с Петькой. отчего-то рассмеялся Гонза, - Мы вчера обещали тебе дружка - иди, поздоровкайся, ждёт у крыльца.

- Знаешь, Георгий... - она вдруг мгновенно напала на Гонзу: Во-первых, Белый - не Петька, а Пётр! И вообще не твоя забота!... Нечего брать на себя слишком много!..

Да, было заметно, что отношения между ними не простые. По крайней мере - не только творческие.

Пётр сделал попытку развести их по углам.

- Б-брэк, Васька, брэк! Нашла ухажера самостоятельно, - он кивнул на Волчка, - так хоть оцени наши старания. Мы же авторы!

Встал и взялся за корявую спинку тяжелого кресла Василисы, помогая отодвинуть. Певунья вскочила, кивнув, улыбнулась гитаристу.

Обратилась к егерю:

- Можно, мы Волчка возьмём?

- Вы у него спросите. Он и сам вас теперь, это... одну не отпустит.

Василиса замешкалась, беседуя с Волчком, и - нос к носу столкнулась у входа с завхозом, опять вошедшим незаметно.

Тарас Григорьевич хохотнул:

- Подпевать будет, как в Бремене. Сколько их там было - я про музыкантов - четверо?

Василиса резко согласилась:

- Точно-точно. Петух - Пётр, я - Кот, остаётся занять своё место только Волчку. Ты что умеешь делать, друг дорогой?..

Бурханкин похлопал друга по лохматой спине:

- Всё. Я учил. Главное - слово понимает.

Пётр потянул Василису во двор.

- А кто буду я? - подозрительно спросил Георгий, одеваясь.

- Догадайся с трёх раз! - бросила она, выбегая.

С чего это вдруг так? Директора коллектива, музыканта - и ослом?

- Георгий, идём? - спросил Тарас Григорьевич. - Сергеич, а ты?..

Бурханкин молча долил себе в стакан из самовара и стал сосредоточенно глотать кипяток.

- Как знаешь, - бросил ему завхоз и заторопился на выход. Перебранку, наверное, захотел дослушать.

Евдокия Михайловна повесила на плечо льняное полотенце, вынесла в столовую тазик с горячей водой для посуды. Она вообще вела себя очень деликатно: на глаза не лезла, в беседы музыкантов не встревала, выделила Ваське самую маленькую тарелку (в соответствии с аппетитом певуньи) и старалась обеспечить если не комфорт, то уют. Горожане всё-таки.

"Надо будет ещё воды поставить, - намечала она, сливая грязную воду в ведро, - девонька, должно, захочет умыться".

Но нельзя же всё время тактично молчать. Женская натура требует разговора, особенно при новых впечатлениях, поэтому повариха передала полотенце Бурханкину и спросила, ополаскивая тарелки:

- Ну, Егор, как они тебе?..

- Люди, как люди, - пустился в рассуждения Бурханкин, протирая посуду, - весёлые...

Он не успел договорить, как вернулся Пётр и начал активно подзывать их к окну.

- Да чего там смотреть?.. - сказала повариха. - Видела я, обычный снеговик...

- Нет, тот б-был мой кривой уродец, - возразил Пётр, - а теперь его не узнать... П-правда, завхозу п-прежний б-больше нравился... Он сказал, что Васька всё испортила...

Бурханкин вдруг стал горячо доказывать:

- Пётр, коль ему нравится кривой - пусть! Кому не дано - тому, это... не дано.

Ну и ну! Можно ли было ждать от Егора Сергеевича столь замысловатой тирады?..

Евдокия Михайловна глянула в окно, улыбнулась.

- Ладно тебе, что ж ты его виноватишь! Тарас же не сам таким сделался. Идите лучше наружу, полюбуйтеся.

Василиса увлеклась.

Традиционного шарообразного зимнего дядьку, кое-как скатанного музыкантами, она разобрала и заново подняла из липкого снега. Поставила на ноги, вручила ему в руки палку в качестве опоры, голову украсила ветками. Переключилась на лицо.

Как попало укрепив на затылке волосы огромной зубастой прищепкой, старалась вовсю - пригоршнями черпала из сугроба послушный материал. Прилаживала, оглаживала, где добавляла, где соскребала чуткими пальцами, изредка обогрев их дыханьем... Из разноцветных рукавов куртки болтались на резинках вязаные варежки. Изредка она хватала одну из них, вытирала с кончика носа капельку влаги - таяла от снежного восторга. Всё чего-то приговаривала.

Закончив с Лешаком, принялась ваять его собаку. Поджимая лапы, Волчок танцевал в ритме медленного сиртаки. Но не убегал - позировал с тем же увлечением, с каким она работала...

Музыканты не вмешивались: берегли руки перед выступлением, да и от работы их отстранили "за профнепригодность". К тому же, смотреть было не менее занимательно, чем лепить.

- Несерьёзный народ, - строго бубнила Василиса, - не понимают, одному ему тут будет скучно! Никак нельзя одному...

Кого она при этом имела в виду - было не совсем понятно.

Завхоз не скрывал своего мнения:

- Зачем у него уши торчат? Так он больше не на Волчка похож, а на волка.

- Не мешайте, - Василиса заставила левое ухо снова встать, - что бы вы понимали!.. Волк, не волк... Зато белый! Это гибрид Волчка и Петра!

На скульптурной снежной морде и вправду вскоре проявилось человечье выражение.

- Ему б-бы ещё теперь Премудрую на спину посадить... - Пётр был явно польщён. - Он её какому-нибудь царевичу, как в твоей б-балладе...

- Размечтался! Автопортретов не делаем... - весело оборвала его Васька.

Пётр поднял тёмную бровь. Он не уставал удивляться.

- Ты что, училась этому?

- Я только музыке училась, - пробормотала она. - Во всём остальном - я наблюдательная дочка... - И запела: - Крёстная дочка, мамочкина дочка...

Тарас Григорьевич поинтересовался:

- А они как вас звали, неужто тоже - Васькой?..

Певунья, как и накануне, проигнорировала вопрос об имени.

- Всё! Заберите меня, а то испорчу!..

Пётр обернулся к Бурханкину.

- Вот вы слышали вчера... Как вы считаете, - вслух задумался он, почему-то раньше она никогда ничего подобного...

Егор Сергеевич загордился: его об искусстве спрашивают!.. Он задвигал бугорками на лице и открыл страшную тайну:

- Должно быть, слово узнала...

- А прежде - что, не знала?..

- У меня есть друг Франц... - вспомнил Бурханкин, почесав пригорок макушки через вязаную шапчонку. - Всему своё время, так он говорит!..

Клубы пара рванули из открывшейся форточки Большого Дома. Замахала по локоть голая, чем-то аппетитно вымазанная рука. Донёсся запах ванили и возглас: "Едуть!"

Вдали показалась машина. Она двигалась медленно, глубоко приникнув брюхом к колее - точно рысь на охоте.

Васька тремя движениями превратила дикий беспорядок на голове в декоративный куст, прикусила его челюстью заколки, надвинула на лоб капюшон и заявила:

- Я замёрзла. Иду гулять!

Георгий возмутился.

- "Замёрзла" и - "гулять"... Логика железная! Застудишь горло, как будешь петь?.. - И, взяв за руку, потащил к машине почти насильно: - Иди, хоть поздоровайся, деревня!..

Егерь свистнул. Увязая в сугробах, побежал договариваться с вновьприбывшими гостями-охотниками, когда он им понадобится. Волчок потрусил следом.

*** Хозяин

Машина застряла в снегу на полдороге к воротам.

Оттуда осторожно вылез подвижный, как ртуть, невысокий мужчина в длинном меховом пальто и такой же меховой кепке с опущенным околышем.

Он помахал издали, быстро поскакал к дому, прыгая лаской через сугробы.

- Приветствую честное общество!

- Виталий Олегович, что же вы... а где же все? - удивлённо спросил Бурханкин.

- О, гостеприимство! - засмеялся приезжий. - Значит, один я больше никого тут не устраиваю? Гляди, пропишу в журнале как ты "охраняешь" охотничьи угодья и потворствуешь браконьерам... Шучу! Обрадую тебя: ружья расчехлять не будем. Никто из моих не смог, а я не любитель капканов. Поэтому охота отменяется!

Подоспел Тарас Григорьевич в новенькой телогрейке. Щеголяя спецодеждой, угодливо возразил:

- Помилуйте, Виталий Олегович! Это мы у вас в гостях!.. Вы же здесь хозяин! - И заметил Бурханкину: - Видишь, Сергеич, ты зря пришёл. Я же вчера ещё сказал...

- Моё дело!.. Я когда дело делаю, сам знаю, это... зря или не зря! не слишком уважительно возразил егерь. - Ничего же не понимаешь: потеплело же, снег же липнет. Ещё застрял бы где... Вот встретишься ещё раз с шатуном... Вот будешь тогда, это... указывать... - Он повернулся к хозяину: - А я за вами ездил, думал, вы в "Охотном". Где же вы заночевали?..

Виталий Олегович, не ответив, обрадовался:

- Шатун, говорите? Ура! Значит, всё-таки пострелять придётся. Пойдём, Егерь Сергеевич, на мишку?..

- Да мало нас - вдвоём-то идти.

- Ничего, проведём сегодня разведку боем. А ты вечерком смотаешься в райцентр, позовёшь, кого сможешь. Не завалим косолапого - хотя бы от жилья отпугнём.

Тарас Григорьевич начал нервно протирать тёмные стёкла, побледнел, стал как-то ниже ростом.

- Что, в самом деле шатун бродит? Ты, Лешак, не шути!..

- Лешак, Лешак, не шути так!.. Кто это Лешак, это вы - Лешак?! Василиса только что не подпрыгивала - так ей всё здесь нравилось, вплоть до прозвищ.

К тому же, после того, как Бурханкин припугнул завхоза, тот её уже не сильно беспокоил. Хотя случайно обнажившийся желтый взгляд был ещё более неприятен, чем шпионские очки. Василиса побежала в дом.

Виталий Олегович мельком глянул вслед, с шумом вдохнул лесной зимний воздух:

- Тут бы жить и жить! - вдруг закашлялся, тяжело сотрясаясь, согнулся пополам.

Меховая кепка свалилась, обнажила густо проросший на голове квадратный "газон" стального цвета и пунцовые - хоть прикуривай - уши. Завхоз с интересом лаборанта над конвульсиями кролика наблюдал, как тот полминуты судорожно шарит по карманам.

После плевка ингалятора в горло хозяин астматически просипел:

- Хорошо протопили?...

Тарас Григорьевич обиженно развёл руками: мол, спрашиваете! Как заказывали!

*** Знакомство Франца с Василисой

Пришло воскресенье... День, который для Игоря Максимильяновича давно ничем не отличался от будней.

Бурханкин, как уехал к музыкантам, так со вчерашнего утра пока не появлялся... Фомка слонялся по комнате, просился во двор. Когда хозяину надоедал его скулёж - бывал выпущен, носился до ворот и обратно по единственной расчищенной дорожке. Одним словом - скучал.

Франц вдруг почувствовал: что-то случилось. Быть такого не могло, чтобы Вилли оставил его без информации.

Он встал на лыжи и резво заскользил по снегу. Углубился в лес метров на триста всего - и тут впереди приветственно залаял Фомка. Ему ответил серьёзный, односложный, но радостный гавк. Франц узнал голос Волчка, прибавил в темпе.

- Ох... Фима... хорошо, что ты... надо выручать!.. - задыхаясь, ещё издали закричал Бурханкин, увязая в снегу: шёл без лыж.

Он волоком тащил за собой тулуп, на котором кто-то лежал.

Франц заметил откинутое в сторону тонкое, бледное, запорошенное снегом девичье запястье... рассыпавшиеся по меховой изнанке тёмные волосы, приукрашенные морозным серебром.

- Куда ты её тащишь?! - он приподнял края тулупа, подсунул лыжи в качестве полозьев. - Кто это?..

- Не бойся, не к тебе! - пропыхтел егерь, тяжело отдуваясь. - К себе в берлогу. Надо схоронить девочку, пока... Это Василиса и есть.

Франца напугало слово "схоронить".

- Жива?.. - получив в ответ кивок, спокойно возразил: - Ко мне ближе. Чего же не на Орлике?..

- Я его Михалне запряг, чтоб доктора из больницы привезла. Они там угорели... Да, к тебе, Фима, лучше, - убеждённо пропыхтел егерь, - не догадаются, что она у тебя.

Игорь Максимильянович снял дублёнку, накрыл ею легко одетую девушку. Потащили.

Через несколько минут занесли в дом, уложили в комнате на диван.

Бурханкин, клацая зубами, вернулся в сени, повертел в руках мокрый тулуп, бросил его на пол. Не испросив разрешения, быстро надел дублёнку Франца и снова выбежал на улицу. Волчок, подчиняясь его приказу, остался сторожить у входной двери, прикрыв мудрые глаза оттенка сырой глины...

Франц быстро решал, глядя на незнакомую Василису:

"Что же делать? Спиртом растереть?"

Пока стягивал с полуживой девушки ботинки, носки, свитер, джинсы, пока растирал вафельным, смоченным водкой полотенцем ступни, руки, плечи, Фомка предпринял свои меры: вылизал бледное лицо, как тарелку дорогого фарфора, уткнулся шоколадными ноздрями в перламутровую раковину уха, пощекотал тёплым дыханьем.

Сработало. Ледышка оттаяла: даже смущённо улыбнулась, почесала ухо.

- Где-нибудь больно? - спросил Франц.

Она пошевелила пальцами рук и ног, снова улыбнулась, потянулась к свитеру.

Франц предложил ей меховые тапки, набросил на узкие плечи свой зимний длиннополый халат.

Василиса встала. Огляделась.

- Спасибо.

- Ну вот и славно! Меня зовут Игорь Максимильянович. Теперь - в ванну. Фомушка, проводи. Фройляйн, возможно, захочет запереться, так ты останься внутри на всякий случай. Только веди себя прилично и не подглядывай! Франц погладил своего любимца: - Не беспокойтесь! Он умный. И потом вы нам сильно напоминаете мою дочь.

Василиса хотела что-то сказать, закашлялась и только кивнула. Франц понял: благодарила.

Егерь вернулся лишь через полчаса. Франц успел протереть и без того блестящий поднос, поставить на него тонкую чашку, заварить в ней зверобой и мяту, прикрыть хрупким блюдцем, сверху напялив стёганую молодуху - "бабу на чайник".

- Где тебя носило? - накинулся он на Бурханкина, заслышав шум в сенях.

- Оследие заметал, - коротко ответил тот, отряхиваясь от снега, - на всякий случай. Теперь её здесь точно искать не будут. Слушай, пока, это... пока нету её...

- Раздевайся. Пойдём в гостиную.

В комнате егерь начал беспокойно озираться:

- А где же?..

Франц мотанул головой в сторону льющейся воды.

- Отогревается. Где ты её нашёл?

- Рядом с флигелем.

Франц ничего не понял. Достал из буфета кружку, вазочку с малиновым вареньем, розетку. Подвинул Бурханкину.

- Рассказывай. Как она туда попала?.. Угорела и вышла подышать?.. Когда?.. Ночью?..

Егерь таинственно пожал круглыми плечами под собачьей шерстью свитера, налил себе чаю, отхлебнул.

- Вот не захотел ты, когда мы тебя просили, вот теперь уже ничего и не сделать...

Франц предполагал, что разговор начнётся именно с этого, потому попробовал не раздражаться. Только спросил:

- Значит, теперь ты не нуждаешься в моей помощи?..

Бурханкин сразу заюлил, как провинившийся Фомка:

- Я-то... мне-то что... вот она вот...

Он склонил голову в сторону чуланчика-ванной.

Франц, изобразив, что тоже прислушивается к плеску воды, равнодушно заявил:

- Пожалуйста, пусть поживёт у меня столько, сколько нужно. Я не буду лезть с вопросами.

Старый манёвр, испытанный Францем многократно. Должно было помочь.

Так и вышло. Егерь (сражённый покладистостью обычно несговорчивого друга) едва не утонул в глиняной кружке.

Когда он прокаркался, Франц разобрал:

- Недаром... Диана... Зря не попросит...

- Диана? При чём здесь Диана?.. - Игорь Максимильянович напряжённо позвенел ложечкой, размешивая сахар. Ведь ещё осенью почувствовал, что история, начатая с трещин флигеля, будет иметь продолжение. - Она ей кто?..

- Диана?.. - переспросил Бурханкин, сделал несколько мелких глотков, чтобы окончательно успокоиться, и очень доступно объяснил: - Она Василисе, это... как мать... а вообще, это... никто... так...

- Ну, Вилли, - возмутился Франц, подливая нового чая взамен расфырканного, - можно толком и по порядку?! И - побыстрее, пока она там. Остальные где?.. Где Циклоп, музыканты, Евдокия Михайловна?.. Хозяин приехал?

- Ага, ага, - Бурханкин зачерпнул варенье на край ложки, посмаковал, разминая во рту ягоды до зёрнышек... - Приехал и пропал... Эти угорели. Я повариху в больницу за доктором на Орлике отправил, но она велела Василису укрыть пока: все ведь на неё думают!..

Бурханкин - мастер рассказывать! Без всяких там аллегорий, конкретно: раз - и всё Францу выложил. Очевидец!

И, как всегда, повторялся:

- Хозяин... он, это... исчез... Его комната... там - всё заляпано, а журналиста-то и нет! Но она не могла. - Егерь выстрелил глазами в сторону чуланчика, где плескалась и оттаивала Василиса. - Она потому меньше других угорела, что на воздухе была. Потому на неё и думают.

Вот так. В четырёх, нет - в пяти предложениях, а всё понятно. Ну, почти всё...

Франц оживился, подставил ухо егерю:

- Излагай!.. Какой-такой журналист?

- Ну как же, Фима, он же и купил Большой дом!

- Зачем ему? За тысячи километров... при его-то публичной профессии...

Бурханкин задумался, но всего на миг, а потом громко, убеждённо зашептал.

- Ты зря ругаешься. Он, это... не простой он. По всему видать - шишка!

Игорь Максимильянович вопросительно поднял бровь и егерь поторопился с объяснением:

- О тебе, к примеру, тоже ведь мало кто что знает.

- Шишка-то еловая, кедровая, или - на лбу? - резко отшутился Франц.

- Да нет, Фима, если он сказал, лучше выполнить. У него, знаешь, даже рация есть. И Циклопу такую же выдал. А сам всё по ней звонит, звонит...

- Это не рация, Вилли, это такой телефон. Я бы тоже мог себе купить, только с кем перезваниваться? Я-то ведь как раз - так, ноль без палочки... - Франц усмехнулся: - Вот, разве что, с тобой.

Бурханкин не понял, это комплимент или очередная шутка Фимы. На всякий случай заметил:

- Ну, у тебя, должно быть, это... Друзья-то остались...

- А с чего ты взял, что он - журналист? - перебил Франц.

- Да нет же, Фима, - егерь заметно обрадовался возвращению к теме разговора. - Я бы и не знал, но он, это... всё звонил-то он кому-то в свой журнал. Всё кого-то разыскивал. Да я и не слушал, мне, это... некогда мне было. И вообще, ни к чему мне, чужие разговоры слушать!

"Ну да! - подумал Игорь Максимильянович. - А откуда бы ты черпал все свои новости?.."

- Как его зовут, твоего журналиста? - вслух поинтересовался он.

- Ну я же и говорю тебе: Виталий Олегович.

Глава девятая

Угорелая

Рассказывая Францу, Бурханкин только руками разводил:

- Ей Богу, Фима, поначалу ничего было не понятно! Лесной хозяин опять объявился. Давеча, пока все спали... Ночью по двору шарил. Я это... следы видел... у флигеля.

Франц задумчиво вспомнил:

- Яблоки доставал... Там Диана на веранде нарезанные яблоки сушила.

- Ну уж не знаю. При чем здесь яблоки?.. Я тебе о важном толкую!..

- А когда пропал журналист?

Бурханкин с досадой замотал головой:

- Нет же, Фима, ты дослушай!.. Я же этому, ну, Виталий Олеговичу сказал про шатуна! Ну, мы сразу и пошли. Он только переоделся. Часов в половине одиннадцатого...

- "Мы" это кто? - уточнил Франц.

- Я и он. Циклоп-то, это... побоялся. Он же это... через шатуна и пострадал...

- А музыканты?..

- Я ввечеру ещё спрашивал, охотились ли прежде...

- Ну?.. - поторопил Франц.

- Ну, этот... который Георгий, - замялся Бурханкин, - "Смотря за чем!" сказал. Пошутил, стало быть. А Пётр, это... Мы вообще здесь, говорит, не для этого...

- А что делали музыканты без вас?

Бурханкин пожал плечами:

- Я почём знаю? Нас же не было!..

- Вилли, я так и не понял, когда вы потеряли журналиста? - строго уточнил Франц. - С охоты вчера вместе пришли?..

- Конечно вместе! Может, Виталий Олегович и поотстал на пару кустов, когда вертолёт над лесом кружил... Да ненадолго, он не новичок. Знает, что нельзя одному... Да и я, это... всё время оглядывался, всё время его карабин видел.

- Ну вернулись, конечно же, не солоно хлебавши.

Бурханкин воскликнул:

- А я ему говорил!.. Я знал, что без толку. Лесной хозяин же не дурак!.. Он вглубь леса ушёл!.. Стало быть, это... к райцентру подался...

- А дальше-то что?.. - подстегнул его Франц.

- Темнело уже. Часов пять мы побродили. Я к Орлику заглянул, а Виталий Олегович - к себе поднялся, это... отдохнуть перед ужином. Потом поужинали все вместе, потом я в райцентр подался, предупредить мужиков о шатуне. Со мной ещё Василиса, это... просилась.

- Где ж ты ночевал?..

- В сторожке. Мы с Волчком и Орликом там и остались. Только упредили поварихино семейство, чтоб её не ждали: Михална баньку для гостей затеяла... А сегодня прибегли с утра пораньше - и сразу в дом. Там эти... ну, артисты там спали. Я сразу почуял, неладно спят... Сразу начал будить.

Франц спросил по привычке громко:

- Кто же это на Василису думает, если все угорели?..

Фомка изнутри бабахнул лапой по двери чулана-ванной: подал знак, что они выходят.

Чуть покачнувшись, Василиса остановилась возле буфета. Зачесала пряди пятернёй на глаза. Полюбовалась прозрачным отражением в стекле. Встряхнув головой, отбросила волосы назад.

- Не волнуйтесь, кто думает - жив, здоров... С котелком что-то у моих угоревших сотоварищей... - Она подошла к свободному стулу, опустилась на него с видом императрицы, как мальчишка закинула ногу на ногу, по-старушечьи запахнула ворот халата. - Вы сказали, что я напоминаю вам дочь?..

- Очень напоминаете, - подтвердил Игорь Максимильянович. - Особенно в профиль! Хотите, фотографии покажу? - предложил он горделиво.

- Угу, - с вялым энтузиазмом кивнула Василиса.

Он сразу отказался от намеренья. Принёс с кухни поднос, снял "бабу", подлил из термоса кипяток в ту - специальную заварку. Над столом поднялся плотный запах поля.

Василиса, склонилась над чашкой, с опаской вдыхая волшебный настой. На узкое лицо упали мокрые волосы.

- Я случайно от этого не усну?..

- Думаете, я вам сонное зелье предложил? Дурман-траву? - возмутился Франц. - Пуд здоровья - вот что вы пьёте!

- Извините. Просто, вчера я что-то в этом роде уже пробовала...

Едва пригубила... Но не сиделось: встала, прошлась по комнате, снова подошла к буфету. Заметила на столешнице коллекцию странных предметов, кажущихся в идеально убранной комнате - до нелепости случайными и необязательными. Ненавистные прежде мелочи из флигеля превратились для Франца в любимую головоломку.