Папа, мама и Сашка были уже на пороге, когда у папы зачирикал телефон. Папа вытащил его из кармана:
- Алло? Да, привет.
Он прикрыл трубку рукой и обернулся к двери:
- Это меня. Вы идите, я догоню… Да-да, - снова заговорил он в трубку. – Блюз? Я? Ого… Ну, не знаю. Ну, наверное, смог бы. Ты мне рыбу пришли, я подумаю… Быстро надо? Ну, хорошо, сбрось рыбу эсэмэской, я тогда быстро подумаю… Договорились, вечером созвонимся. Давай!
Он побежал догонять своих, и зайцы ожили.
- Какую еще рыбу? – спросил Сиреневый.
- Мало ли, какую, - отозвался Салатный. – Щуку, например. Или карася. Или даже акулу.
- Зачем папе акула? – не унимался Сиреневый.
- Ну… Может, он окулистом хочет стать. А вот мне интересно, что такое «сисимеска», и что такое «блюз».
- Я знаю, что такое «блюз», - раздался из угла басок ослика.
- Ну? – обернулся к нему Салатный.
- Блюз, это такая грустная песня, - пояснил тот. – Говорят, «блюз, это когда хорошему человеку плохо».
- Про что песня? – спросил Сиреневый и тут же догадался: - Про акулу какую-нибудь?
- Ну-у, - задумался ослик. – Можно, наверное, и про акулу. Если она хорошая, но ей плохо. Главное, чтобы вот такой ритм был, - и он постучал ногой по полу, подпевая: - Пум, пум-пум. Пурум, пум-пум…
- А когда хорошему зайцу плохо, это тоже блюз? - полюбопытствовал Салатный.
- Папа не про зайцев говорил, а про рыбу, - напомнил Сиреневый.
- Он говорил совсем про другую рыбу, - усмехнулся Ослик. – Это я вам, как поэт, говорю. Он имел в виду такие стихи, которые написаны про что попало, но похожи на нужные.
- Как это? – не понял Сиреневый.
- Ну, например, у тебя музыка для песенки сочинилась, а слова не придумываются. Тогда ты просишь вот его, - кивнул ослик на Салатного, - написать для тебя слова, а чтобы ему удобнее было, и чтобы все подошло, даешь ему рыбу.
- Вот еще, - нахмурился Сиреневый. – Не буду я у него просить. Я сам сочиню, и еще лучше.
- Да уж, пусть сам сочиняет, - добавил Салатный. – И рыба мне его не нужна. Зайцы рыбу не едят, тем более игрушечные.
- Я же говорю, рыба, это не рыба, - нахмурился Ослик, - а такой специальный ненастоящий стишок. Ну, например… - он задумался. – Например… Ну, вот, например:
Если что-то, если где-то, - затянул он заунывно, -
Пурэм, пум-пурэ,
Быстро скушаешь котлету,
Опять поутру.
Зайцы прыснули.
- Вот это стишок! – воскликнул Сиреневый.
- Ну, ты - поэт! - вторил ему Салатный.
- Ничего вы не понимаете! – рассердился ослик. – Это же рыба! Ры-ба! По ней можно сочинить настоящий стишок. Э-э… Ну, вот:
Если что-то, если где-то
Пурэм, взорвалусь,
Быстро скушаешь котлету
Опять, словно лось.
Зайцы просто зашлись от хохота.
- Да! – пищал сквозь смех Сиреневый. – Вот этот стишок настоящий так настоящий! Самый что ни на есть!
- «Словно лось», - давясь, вторил ему Салатный. – «Словно лось»… Котлету…
- Глупые вы зайцы и ничего не понимаете в поэзии, - насупился ослик. – Раз так, я вам больше ничего рассказывать не буду.
Когда зайцы прохохотались, Сиреневый сказал:
- Я буду блюз сочинять.
- Тебе что, плохо? – удивился Салатный.
Ослик не удержался и пробормотал, как бы разговаривая с самим собой:
- Блюз не сочинять, а слушать нужно, когда плохо. Чтобы хорошо стало.
- Вот, слыхал?! – обрадовался Сиреневый.
- А-а, - кивнул Салатный. – Ну, тогда я тоже буду блюз сочинять. Про рыбу.
- Что это с тобой?! – рассердился Сиреневый. – Про какую рыбу?! Тебе же сказали, что рыба это вовсе не рыба, а стишок! К тому же ненастоящий.
- Да я не про ту рыбу хочу сочинить, которая не рыба, а про настоящую грустную рыбу. Что, нельзя, что ли?
- Можно, - отрезал Сиреневый. – А я… А я… Я про кота буду сочинять. Блюз про кота.
- И я, и я, – сказал ослик.
- Что, тоже про кота? – удивился Сиреневый. – Так нечестно, это мой кот.
- Я про другого кота, - заявил ослик.
- А я тоже хочу! – выскочила из-под кровати гусеница.
- И ты про кота?! – выпучил глаза Сиреневый.
- Нет, я хочу написать про такую же, как я, простую гусеницу.
- Поехали, - кивнул Салатный.
- Только, давай, ты, все-таки, не про кота, - попросил Сиреневый ослика, - вдруг это все-таки будет мой кот.
- Ладно, - махнул ушами ослик. – Я уже и сам передумал. Я напишу про бегемота. Я его никогда не видел, мне про него интересно.
Теперь, наконец, поехали? - спросил Салатный?
Все согласно покивали и надолго замолчали. Первым нарушил тишину Сиреневый:
- Я готов. А вы?
- Мне еще одна минутка нужна, - отозвался Салатный.
- А мне две, - сказал ослик.
- А мне три! – воскликнула гусеница.
Они снова замолкли. Пауза тянулась так долго, что Сиреневый не выдержал опять:
- Ну, ты что, – набросился он на Салатного, - все еще не придумал? Тебе ведь всего минутка нужна была!
- Я-то давно уже придумал, но гусеница-то наверное еще нет.
- Я придумала! – воскликнула гусеница. – Я ослика жду.
- Я все давным-давно сочинил! – отозвался ослик обиженно.
- А чего тогда молчите? – накинулся на них Сиреневый, - я вас уже ждать устал!
- Ну все, ну все, проехали, - примирительно помахал лапками Салатный. Главное, что все всё придумали. Ты первый, ты и читай, - сказал он Сиреневому.
- Ладно, слушайте, - не стал спорить тот. – Вот.
Жил да был на свете ко-от,
Тук, тук-тук, - отбил он лапками ритм,
Он любил попить компо-от.
(Тук, тук-тук).
В организме у кота-а…
(Тук, тук-тук).
Не хватало компота-а.
(Тук, тук-тук).
Как-то раз забрался ко-от
(Тук, тук-тук).
На компотовый заво-од,
(Тук, тук-тук).
И отныне этот ко-от
(Тук, тук-тук).
Очень весело живё-от.
(Тук, тук-тук).
Всё!
- Здорово! – закричали все, - отлично! – и захлопали в ладоши.
- Ну, теперь я, - сказал Салатный. – Слушайте:
Все-все говорили, что рыба-пила,
На самом же деле она не пила,
На самом же деле она не могла
Пить воду, в которой сама же жила.
А рыба была эта – девочка-сом,
Но песенка эта совсем не о том.
Я вам рассказал бы, о чем она, но
Вы знаете сами об этом давно.
Салатный замолчал.
- Глубоко, - заметил ослик.
- А я ничего не понял, - нахмурился Сиреневый. – И ничего я об этом давно не знаю.
- И я, - признался ослик. – Потому и говорю: глубоко. Так глубоко, что даже непонятно.
- Это потому что рыбы глубоко живут, - нашелся Салатный. – Особенно сомы. – А затем поспешно сменил тему: - Давай-ка, пой, лучше, что сам сочинил.
- Ох, - сказал ослик. – Ох. Что, уже?
- Да, уже! – хором отозвались зайцы.
- Ну ладно, - сказал ослик. – Ох. Только у меня длинно. Ох.
А затем прочитал:
В огромном болоте живет бегемот,
Зеленые стебли в воде он жует,
Мечтая о том, что б однажды к нему
Вдруг муза спустилась в болотную тьму.
Впервые поэтом бы стал бегемот
(Обычно в болоте никто не поет).
А муза была б тогда первой из муз,
Кто спеть бы помог бегемотовый блюз.
Ну что ей так трудно спуститься сюда?
Тут мягкая тина, вода и еда,
О, муза, болтаю я не чепуху,
Тут лучше намного, чем там, наверху!
Но тихо колышет камыш ветерок,
Беднягу не слышит ни мышь, ни сурок,
Ни муза его, да и что ей за честь
В болотную грязь бегемотову лезть?
- Да, длинно, - подтвердил Салатный, когда ослик смолк. – Сразу видно, что ты настоящий поэт.
Ослик приосанился, но тут же, словно отгоняя наваждение, потряс головой и признался:
- На самом деле, не получился у меня блюз.
- Как это? – не поверил своим ушам Салатный. – Так все четко, так ровненько!
- И так длинно, - добавил Сиреневый.
- В том-то и дело, что блюз не обязательно должен быть длинным и ровным, - пояснил причину своего огорчения ослик. – Зато в нем должно быть… Должно быть… - замялся он, подыскивая слово.
- А он хороший был, этот бегемот? – не дала договорить ему гусеница.
- Конечно, - подтвердил ослик.
- А муза эта так к нему и не полезла? – уточнила она.
- Не полезла.
- Ну, тогда это самый настоящий блюз, - заключила гусеница.
- Думаете? - воспрял ослик.
- Ой, – забеспокоилась гусеница. – Раз вы все уже прочитали, выходит, я одна осталась?
Остальные закивали головами.
- Ну ладно, - вздохнула она покорно. – Тогда слушайте. Только у меня совсем коротенько.
- Давай, сколько есть, - подзадорил ее Сиреневый.
Стоя на четырех задних лапах, гусеница подняла туловище вверх и, отбивая остальными лапками по стенке комода ритм (пум, па-па, пум, па-па), запела:
Когда над землею снежинки летят,
Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
Когда над землей птичьи трели звенят
Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
Когда знойный лес утопает в лучах,
Гусеницы молчат.
(Пум, па-па, пум, па-па,
Пум, па-па, пум, па).
И только когда, нарушая уют,
Над миром осенние дождики льют
Гусеницы поют.
Гусеницы поют!
Гусеницы поют!!!
- Вот это да! – сказал Салатный. – Даже, наверное, получше, чем у меня.
- Правда? – обрадовалась гусеница.
- Да точно! – подтвердил Сиреневый. – Намного лучше, чем у него.
Ослик же, понурившись, сказал:
- Да. Вот это уже почти настоящий блюз.
- Почему «почти»? – удивился Салатный.
- Потому что гусеница не настоящая, а игрушечная? – догадался Сиреневый.
Но ответить ослик не успел. Щелкнул замок, открылась дверь, и папа с мамой осторожно занесли в квартиру коляску.
- Я пойду, полежу с ней, - шепотом сказала мама, вынимая спящую Сашку из коляски. – Тогда она дольше поспит.
- Конечно, иди, - шепнул папа. – А я тут пока один текстик сочиню.
Мама с Сашкой ушла за дверь, а папа уселся за стол, достал из кармана телефон и, вглядываясь в экран, забормотал:
- Значит, говорите рыба… Свежего посола… Так, та-ак…
Мохноногие кони (пум, пум-пум) ржали в кустах (пум, пум-пум),
Мохноногие кони (пум, пум-пум) ржали в кустах (пум, пум-пум),
Мама, зачем им такие мохнатые рыжие ноги, зачем?!
Лучше бы были (пум, пум-пум) в синих чулках!
Игрушки тихонько переглянулись и про себя захихикали.
- Да-а, сказал папа. – И такого бреда нужно пять куплетов? Впрочем… Насколько бредовым будет этот бред – зависит от меня.
Он взял ручку, положил перед собой листок бумаги и, уставившись в него, замер. Игрушки смотрели на папу, и каждому – и зайцам, и ослику, и гусенице страшно хотелось, что бы он сочинил что-нибудь похожее на их творения.
Папа стал что-то записывать, зачеркивать, исправлять, бормотать… И так продолжалось все время, пока мама с Букашкой спали. А когда они вышли из комнаты, папа заявил:
- Готово! Я сочинил блюз. – Он взял гитару. – «Букашкин блюз». Слушайте!
Жил да был в нашем доме (пум, пум-пэм) баловень-кот (пум, пум-пэм),
Ты знаешь, жил в нашем доме (пум, пум-пум) баловень-кот (пум, пум-пум),
В доме все знали, что он хулиган, но никто из соседей не знал,
Как этот котик (пум, пум-пум) любит компот!
Сашка, слушая папу, стала раскачиваться, переваливаясь в такт с ноги на ногу и разулыбалась. Наверное, вспомнила котишку. А папа уже перескочил на другого героя:
Все ее называли (пум, пум-пум) «рыба пила» (пум, пум-пум),
Да, ее называли (пум, пум-пум) « рыба пила» (пум, пум-пум),
Мама, она никого не пилила, зачем же они ее так?
Даже компота (пум, пум-пум) она не пила!
А в глубоком болоте (пум, пум-пум) живет бегемот (пум, пум-пум),
В одном глубоком болоте (пум, пум-пум) поэт-бегемот (пум, пум-пум),
Всю свою жизнь ест подводные водоросли, даже не знает о том,
Что есть на свете (пум, пум-пум) вкусный компот!
- Капот, - пояснила во время проигрыша Сашка. – Гимот.
Звездной ночью, послушай, (пум, пум-пум) кто-то поет (пум, пум-пум),
Этой ночью, послушай, (пум, пум-пум) кто-то поет (пум, пум-пум),
Это печальное гусениц пенье, о том, что, увы, никогда
Им не отведать (пум, пум-пум) вкусный компот!
Мама смотрела на папу с легкой иронией, но он, не обращая на это внимания, добрался до последнего куплета:
Мама свари нам (пум, пум-пум) свежий компот (пум, пум-пум),
Нашей Букашке (пум, пум-пум) - вкусный компот (пум, пум-пум),
Рыбу, кота, бегемота и гусениц, всех-всех напоит она -
Наша Букашка (пум, пум-пум) компот им нальёт!
- Вот! – закончил он. – Ну, как?
- Нам-то с Сашкой понравилось, - сказала мама, - но ты уверен, что это то, о чем тебя просили?
- Меня просили блюз, а это что, не блюз разве?
- Блюз-то блюз, но какой-то детский.
- А у меня настроение такое. Детское.
- Могут не взять.
- Куда денутся? Им быстро надо. А не возьмут, сам буду петь.
- Кому?
- Сашке. И тебе. Согласны?
Мама улыбнулась и сказала:
- Ну… Вообще-то, ты, конечно, не певец…
Папа насупился.
- Но согласны, - поспешила она. – Вот только блюз, это ведь когда грустно. Отчего тебе грустно?
- Оттого, что Букашка очень быстро вырастет, и уже больше никогда не будет такой изумительной.
- Но ведь она все равно будет хорошей.
- Конечно, хорошей. Но какой-то другой, не такой.
- Да, - согласилась мама. - А как ты думаешь, почему все маленькие такие замечательные, а когда вырастают, почти всегда становятся обыкновенными? Кто получше, кто похуже, но - просто взрослыми людьми.
- Потому что их воспитывают просто взрослые люди.
- Как это грустно.
- Потому и блюз.
Букашка тем временем подошла к папе и дергала струны гитары.
- Саша, папа хорошо поет? – спросила ее мама.
- Да, - ответила та твердо.
- Вот видишь, - сказал папа. – Я же говорю, дети намного умнее взрослых. А главное, у них вкус лучше.