Год провокаций

9.

Никиту вызвали на допрос на рассвете. Сначала он стоял с такими же, как сам, бедолагами в коридоре, сцепив, как приказали, руки за головой.

Охранник в пятнистой одежде, вроде леопарда, рыскал вдоль шеренги, заглядывая в картонные карточки и сверяя, выкликая арестованных, хрипло матерился, что не держат строй. Поодаль топтался другой охранник, сдерживая на поводке поджарую овчарку. Собака волнуется – у нее мокрый нос, уши прижаты.

– На выход! – Колонну по два повели во двор и стали грузить в уже знакомый автозак с открытой задней дверью. В темный железный ящик набилось человек двадцать пять, ехали – кто сидя, кто стоя. Время от времени в городе машина резко останавливалась, люди валились друг на друга, дверь отпахивалась – и милиция выкликала на выход то одного, то другого арестанта.

Наконец и Никита, минуя сломанную железную лесенку, сполз на землю и был препровожден в знакомое ОВД, на второй этаж.

Только на этот раз его ожидал другой сотрудник, в свитерке и джинсах, куртка висит на спинке стула. Лицо у милиционера невзрачное, парень говорит как бы что попало, при этом подмигивает.

Да и кабинет, кажется, другой.

– Ну, как ночевали? Старший опер Тихомиров. Я тоже плохо сплю. Да вы садитесь!.. – Он раскрыл папочку с белыми лямочками. – Итак, сегодня очная ставка. Начнем с киоска, – и, сняв трубку телефона, буркнул: – Тетки тута? Вводите.

Никита тоскливо сжался. Что говорить?

Открылась дверь, вошли две молодые женщины в китайских пуховиках и сапожках “Канада”, одна, с красными губами сердечком, помнится, кричала на Никиту, что это он грабил. А вот вторую женщину среди милиционеров Никита, кажется, не видел. Темно было. Хотя она-то могла его запомнить…

Никита по интеллигентской привычке привстал, кивнул и снова опустился на стул. Он сидел перед явившимися продавщицами сутулый от усталости и горя, небритый, в мятом, посеченном старостью кожаном пальто, смяв в руках мохнатую, как кошка, кепку.

– Вот пострадавшая сторона… гражданка Шамаева, ее сменщица Боркина.

Дамы, посмотрите внимательно. Это тот человек, которого вы видели возле киоска?

– Он! – сразу же заявила первая. – В коже, шелестел, когда убегал.

– Вы тоже так считаете? – спросил Тихомиров, подмигивая почему-то

Никите.

– Н-нет… – растерянно отозвалась вторая. – Пусть он встанет.

Никита, не ожидая просьбы со стороны оперативника, вновь поднялся.

– Нет, – уже потверже произнесла вторая. – Те были оба широкие такие… а ростом ниже. А шелестели штаны кожаные. А у этого пальто.

Оперативник обратил взгляд на первую продавщицу.

Та в смятении молчала и даже покраснела.

– Ночью… плохо ж видно, – наконец сказала она.

– Вы свободны, – подмигнул старший лейтенант, подписывая пропуска, и женщины удалились.

Тихомиров долго молчал, глядя на Никиту. Тот все стоял.

– Поехали к вам домой, смотреть перчатки, – поднялся и оперативник. – Нож тоже дома?

– Я не поеду… – простонал Никита. – Смотрите сами. Ключ, наверно, у соседей. Там записка должна быть в дверях, у кого ключ.

– Не понял! – улыбнулся оперативник и подмигнул. – Что значит “не поеду”? Браслеты надеть? Мы здесь не шутками занимаемся.

Через минут двадцать на довольно грязном вишневом “жигуленке” они подкатили к общежитию ВЦ. Лишь бы не встретился кто-нибудь из знакомых. Но, к счастью, таковых у подъезда не оказалось.

– Какой этаж?

– Верхний. Пятый, – буркнул Никита, и они затопали по лестничным пролетам вверх, мимо стен с мерзкими рисунками и надписями, выполненными цветным фломастером и распылителем красок. Тут и груди, и зубы, и раздвинутые ноги… Сегодня Никита словно впервые увидел их, и внутри всё сжалось. Какая может быть любовь среди такого дерьма?

Что же ты не стер, не замазал? Ну и что с того, что не сам рисовал эту гадость? Ты здесь живешь. Высоко глядел, мыслями умными был занят? Шварценеггер сраный.

Комната 506 заперта, записки в дверях нет. Никита стукнулся к соседям справа, к Хоботовым, – к счастью, открыла дочка с обмотанной полотенцем головой.

– Дядя Никита… – обрадовалась Настя. – А ключ у нас. И записка.

– Записку мне, – тихо приказал оперативник и развернул бумажку.

Потом бесстрастно подал Никите.

Никита прочел:

“Пожалуйста, прости. Деньги в серванте. Белье сменила, отвезла в чистку. Квитанция на столе. Вот увидишь, всё у тебя будет хорошо, ты хороший. А у меня… это вихрь, молния… помнишь, в „Мастере и Маргарите?””

Никита в сопровождении оперативника вошел в свою комнату. Здесь пахло сладкими цветочными духами бывшей жены. Здесь тесно, всё спрессовано, как на микросхеме: узкий диван, столик, на котором

“Пентиум” с монитором и клавиатурой, два стула.

Со странной улыбкой, как во сне, Никита повертелся в прихожей, сунулся в угол и подал старшему лейтенанту перчатки с красными резиновыми наконечниками, после чего сел на собранный и застланный ковриком диван, схватившись за голову.

– Спасибо, – пробормотал Тихомиров, стоя над Никитой. – Ну, что?..

Как я понимаю, у вас семейные неприятности? Зачем же нужен был весь этот спектакль?

– Не спектакль. Я… как бы маньяк.

– Сейчас буду дико хохотать. Где темные очки? Где нож с ложбинкой, ширина двенадцать миллиметров?

Никита молчал.

Они поехали обратно в центр, вновь поднялись в кабинет Тихомирова.

Оперативник что-то спрашивал у Никиты, а у Никиты слезы, как слизни, торчали в глазах. Видите ли, и белье в стирку отнесла, и даже деньги в сервант положила…

В кабинет стремительно вошел капитан милиции со сталинскими усами, которого Никита видел вчера. От него пахло сегодня бензином.

– Ну, как? Ушел в непризнанку?

– Да нет, – отвечал Тихомиров. – Все ясно, как на стекле под микроскопом. – Он, поднявшись, стал что-то нашептывать на ухо капитану, но тот оборвал его:

– Ты охерел?! У меня семь документов! Подписи мамаш! Его опознали по фоткам! И ты отказываешься от очной ставки?

– Я не отказываюсь, – Тихомиров снова что-то начал объяснять капитану. Никита расслышал только. – Будем посмешищем…

– Это еще посмотрим кто! – снова отрубил капитан и, отойдя к двери, сверкая белыми глазами, рявкнул Никите: – Доживешь до завтра? Мамаши придут… тех самых девчонок, кого ты, сучара, в березняке душил!

И Никиту отвезли под конвоем обратно в СИЗО.