Сегодня я прошла 12 миль, в основном по шоссе со множеством машин и огромными пробками. Ноги болят от веса рюкзака и соприкосновения с асфальтом. В последний храм прихожу перед самым закатом. Запалив свечу и неохотно прочитав сутру, устраиваюсь на ночлег. И тут вдруг решаю спросить, нет ли поблизости школы дзюдо.
В глубине души я надеюсь, что мне ответят «нет», ведь я в двух местах натерла ногу и покалечила большой палец. И вчерашние суши — мой сегодняшний обед — похоже, были несвежими. Все, что мне сейчас хочется — принять горячую ванну, постирать вещи и завалиться спать.
«Есть!» — обрадовано отвечает священник.
Оказывается, школа Ёминури-додзё прямо за углом. Священник быстро объясняет дорогу и даже рисует карту. Узнав, что у меня черный пояс, он предлагает подвезти меня и рассказывает, что здешний сэнсэй обучал его сына. Теперь мне уже не отвертеться. Ковыляю наверх и выкапываю форму из недр рюкзака.
Школа оказывается совсем крошечной, как гараж на 2 машины. 9 учеников выстраиваются на деревянном полу. Когда доходит до ритуала приветствия, сэнсэй подходит ко мне и приказывает встать, в самый хвост, с новичками. Наверное, он не любит иностранцев… или женщин… или и то и другое. Может, повезет, и на меня весь вечер не будут обращать внимания? В глубине души я этому даже рада.
Мы разбиваемся на пары и отрабатываем любимые приемы. Моим партнером оказывается подросток, худой, как палка. Он как раз в том возрасте, когда мальчики начинают присматриваться к девочкам, поэтому очень стесняется схватить меня за что-нибудь не то. Я улыбаюсь и пытаюсь отшутиться, но у бедняги по-прежнему такое страдание на лице, точно он мучается несварением желудка. Тогда я расслабляюсь и становлюсь легкой, как перышко. Теперь, даже если он малость промахнется, то все равно опрокинет меня на спину.
Сэнсэй наблюдает за нами, оперевшись руками о резной деревянный посох. Он совсем дряхлый, весь сгорбленный, с седыми волосами. В жиденькой бородке не больше 12 волосков. Он шаркает ногами и с трудом забирается на мат. Он не носит очки и очень сильно щурится, поэтому его глаза как будто все время закрыты.
Мой партнер робко хватает меня за ногу. Я собираюсь предложить ему другой прием, но тут вдруг чувствую, как кто-то стучит по ноге палкой. Обернувшись, вижу за спиной сэнсэя. Мой мальчик тут же убегает. Старик хватает меня за воротник и приказывает продемонстрировать мою лучшую технику.
стараюсь обращаться с ним как можно бережнее он же почти прозрачный, как хрупкая фарфоровая чашечка, не дай бог, разобью его на кусочки.
И вдруг меня точно сбивает 10-тонный грузовик, несущийся со скоростью 40 миль в час. Я сильно ударяюсь о землю и сперва не могу даже вздохнуть. Я даже не видела, какой прием он использовал.
Поднимаюсь на ноги. Сэнсэй без слов хватает меня за рукав. Пытаюсь отреагировать, на этот раз проворнее и уже не так заботясь о здоровье дедули, но, не успев сделать даже шаг, снова падаю на спину.
И снова встаю, стараясь не показывать досаду. Не понимаю, зачем он со мной так? Эти тренировки призваны внушить ученикам уверенность в своих силах, а если всегда получать отпор, рано или поздно начнешь думать, что у тебя ничего не получится.
Я пробую нанести другой удар, чтобы застигнуть его врасплох Он с легкостью блокирует мой прием. Его скорость, точность и сила движений просто невероятны.
Другие ученики уже не пытаются делать вид, что продолжают тренировку, а просто молча смотрят на нас. На лицах — сосредоточенная звериная жестокость: так волчья стая наблюдает за смертью слабой особи.
В течение получаса я пробую дюжину стратегий — от скоростного нападения до ложных и комбинированных приемов. Каждый раз, когда я ударяюсь оземь, мое негодование растет; Сэнсэй ни разу не поправил меня, не показал, что я делаю неправильно. Он вообще не сказал мне ни слова с тех пор, как я вошла в комнату, если не считать, конечно, этого противного писклявого хихиканья, которое он издает каждый раз, когда я падаю на мат. Эта схватка абсолютно бессмысленна. Он вообще не сэнсэй, а всего лишь мерзкий садист, отыгрывающийся на любом лопухе, которому не посчастливилось явиться к нему на тренировку.
Год назад я бы высказала ему все, что думаю, и гневно хлопнула бы дверью. Но теперь я совсем другой человек Хорошо это или плохо, но за это время я научилась быть гордой, «держать лицо» и хранить самообладание. Я буду стоять до последнего.
Проходит еще полчаса. Падая, я сосредотачиваюсь на том, как буду вставать. Вставая, обдумываю следующий прием. Встречая сопротивление, размышляю о том, как сделать падение наименее болезненным.
И вдруг, по чистой случайности, моя нога соскальзывает на 2 дюйма влево. Я делаю захват и пытаюсь опрокинуть и перевернуть сэнсэя, как и во все предыдущие разы. Только на этот раз он поддается, как гибкий ивовый прутик Я выкручиваю руку, и он во весь рост растягивается на полу.
В зале повисает абсолютная тишина. Я знаю, что однажды смогу прочувствовать всю полноту этого момента, ощутить торжество, гордость, удовлетворение. Каждая секунда отпечатается в моей памяти, и когда мне исполнится 92, будет о чем вспомнить в кресле-качалке. Но сейчас внутри только пустота. Я стою и жду, что будет дальше.
Сэнсэй медленно встает. У меня ноет каждая мышца, я едва держусь на ногах. Завтра я не то что рюкзак не смогу поднять, даже кулак сжать будет больно.
Сэнсэй поднимает правую руку, как будто снова хочет схватить меня за воротник, и я впервые замечаю, что пальцы у него скрюченные, с артрозными шишками. Ему, должно быть, очень больно хвататься за грубую ткань.
Но, вместо того чтобы снова опрокинуть меня на спину, он резко тычет мне пальцем в грудь.
«Упорствуй, — говорит он по-японски и, подняв руку выше, касается моего лба. — Верь».
И уходит, хихикая себе под нос, шаркая ногами и опираясь на трость.