Голос Незримого. Том 1

Убраны рощи листами зелеными.

Звончато кличут кукушки.

Сёла и церкви над темными склонами

В далях стоят, как игрушки.

Грозы над ними идут хороводами

В ярких кокошниках радуг.

Дух удобренных полей с огородами

Крепок, обилен и сладок.

Рыжее стадо линяет на пастбище,

Гукают птахи по веткам.

Утром старухи плетутся на кладбище

С красными яйцами предкам.

Нянчатся дома с грудными ребятами

Их златокосые снохи,

А сыновья над полями горбатыми

Водят скрипучие сохи.

Вечером девушки блещут сережками,

Ярые песни играя,

И распевают слепцы под окошками

Стих о лазоревом рае.

Долго стоит золоченая засуха.

Светят в озорах пожары.

В чащах лекарки с пучками за пазухой

Ищут кореньев на чары.

Изредка, черные с белою кромкою,

Зорятся тучи сухие,

С пылью, золой и соломою ломкою

Носятся вихри лихие.

В белых рубахах, с очами безумными,

Охая, жнут молодицы,

Жадно целуют их парни за гумнами

В темные, знойные лица.

В будни толпа работящая, рьяная

Лентой поля опояшет.

В праздник она, ошалелая, пьяная,

Алая, желтая – пляшет.

Зарево пышет за старыми вязами,

К бабьим бежит ожерельям…

Красно сгорают сараи с лабазами

С золотом, с треском, с весельем!

И/ дут дожди серебрёные, рясные.

Быть урожаям богатым!

Пашни рудые, златые и красные

Скатерти стелют по скатам.

Нет соловьев уже, тут еще – чижики,

Машут крылами ветрянки.

Пахнут разымчиво яркие рыжики,

Боровики и поганки.

В алых повойниках бабы веселые

Всё запасаются слетьем:

Рубят кочны голубые, тяжелые,

Прячут орехи по клетям.

Девки румяные треплют на солнышке

Льна золотистые мочки,

Сладко грызут на засидках подсолнушки

В долгие, черные ночки.

А на задах мужиками матерыми

Режутся жирные свиньи.

Огненный хмель заплелся над просторами

Вязью сусальной над синью.

Выложен снег колеями недавними.

Пасолнца в небе играют.

Избы с коньками, крыльцами и ставнями,

Как леденцы, отливают.

Зайцы и белки становятся серыми,

И отгорают крестьянки,

Чаще к молельням летят с староверами

Резвые, пестрые санки.

Дó света вставшие девки прилежные

Ткут до полночной метели;

Тихи ресницы их, длинные, нежные,

Черны и часты, как ели.

В сумерки тешат их бабки столетние

Жуткой узорчатой сказкой.

Девичье сердце простое приметнее

Бьется за грубой запаской.

А по сугробам гуляют с обозами

Их женихи удалые.

Словно гвоздем, золотыми морозами

Сбиты пути снеговые.

Полнеба становится розовым,

Полнеба еще – голубым,

И тянется к рощам березовым

От сел закудрявленный дым.

Вся зелень вдруг сделалась клейкою

От скатных серебряных рос,

И манится стадо жалейкою

На луг, что дремою порос.

Гремя и блистая подойником,

Хозяйки идут на крыльцо

Под качким простым рукомойником

Румяное вымыть лицо.

Хозяева ж, русые волосы

Своей расчесав пятерней,

Спешат на заветные полосы

С телегой, сохой, бороной.

А вслед петухи красноперые

С заборов кричат во весь дух,

И выше всех солнышко скорое —

Златой и горластый петух!

Кругом поднебесье лазорево.

Ушли облака за плетень…

И ствол вековой осокоревый

Не стелет по улице тень.

Мальцы загорелые щурятся,

За пущенным змеем следя,

И коршуны кружат над курицей,

Лениво крылами водя.

Уж падают ягоды спелые,

Трещит на припеке арбуз.

Купаются девки сомлелые,

С грудей не снимая уж бус.

И тут же с веселыми шутками

Коней своих парни поят

И взорами жгучими, жуткими

На белые спины глядят.

А солнце в узде своей мается —

Горячий караковый конь!

И вдруг на дыбы подымается,

Кидая ноздрями огонь.

Закраек небес стал малиновым,

Закраек болотин – седым,

И гонится мостом калиновым

Скотина к дворам отпертым.

Проснулись в лесах за туманами

Глазастые совы, сычи.

Запахло цветами медвяными,

Засели кричать дергачи.

И жены торопятся с ведрами

Певучий нагнуть журавель,

Качая могучими бедрами

И грезя про сон и постель.

Мужья уж поют у околицы —

От кос их сверканье и лязг,

И бороды рыжие колются

При встрече в час дремы и ласк.

А бык по задворкам слоняется,

Коров вызывая на рык,

И солнце, бодая, склоняется —

Рудой и неистовый бык!

Уж небо – почти потемнелое,

Почти уж не видно земли,

И звезды цветные и белые

Над крышами вдруг расцвели.

Собаки все кажутся черными,

Ныряет летучая мышь,

Жемчужными сыплется зернами

Распев соловьиный в камыш.

И матери истово молятся

И спят, заложивши засов,

Лишь те, что моложе, неволятся,

Над люлькой склоняся без снов.

Отцы же над копнами свежими

Забылись, гуляя в ночном,

Лишь те, что постарше, с мережами

Не дремлют в затоне речном.

А месяц плывет и не ловится,

Хоть блещет в воде, у ракит,

И к утру под землю становится —

Огромный, серебряный кит!

Как завздорят гудошники-вьюги,

На распутьях в сопели играя,

Расписные вязовые дуги

Вскинут парни, коней запрягая.

В алых шалях, в серебряных кольцах

Молодухи кружат на катанье,

Слышен визг их в глухих колокольцах

Над мужицкой раскатистой бранью.

В кабаке, сбив посуду со стойки,

Пляшет староста с пьяною бабой.

Их шаги – косолапы, нестойки,

А лицо – маслянисто и рябо.

А по избам, к окну от оконца,

Ходят гости, едят и дерутся,

И блины, золотые, как солнце,

У стряпух краснощеких пекутся.

Из лесов же, ощеривши морды,

Подвывают завистливо волки,

И метели, на поступь не тверды,

Мчатся в кольцах, румянах и шелке.

Как сойдет на поля и усадьбы

Золотое ненастье посева,

Станут ладиться вешние свадьбы

По деревням – направо, налево.

Свахе ласковой в шубке узорной —

В чистой горнице первое место!

По косе своей русой иль черной

Там и сям причитает невеста.

Бьют отцы по рукам на пирушке

И о рядной толкуют раз десять,

Женихи ж и кудрявые дружки

У гулливых солдаток чудесят.

А в ворота стучат поезжане,

И хмельны, и щедры, и нарядны.

Их встречает, как холм на поляне,

Хлеб на блюде – душистый, громадный.

Возле ж церкви растут незабудки,

Отдыхает там прадед-покойник.

К новым гнездам уносятся утки,

На березах – зеленый повойник.

Как наденут весенние долы

Свой цветами затканный подрясник,

Дружно справят веселые села

Стариной установленный праздник.

На зеленом лесном перекрестке

Девки русые в розовом ситце

Убирают тряпицей березки,

Приготовясь плясать и кумиться.

В стороне собралися ордою

Их кудрявые рыжие братцы,

Затевая лапту с чехардою

И шутя принимаяся драться.

А в глуши, завивая веночки,

Уж гуляют влюбленные пары

И на каждой целуются кочке,

Румяны от стыда и загара.

Ввечеру же – туман полушалком

В серебристом лежит перелеске,

И проказничать любо русалкам

В росном плеске и месячном блеске!

Как наступит купальская ночка,

Заблестят светляков изумруды,

И крадутся за огненной почкой

Смельчаки из нужды и причуды.

Парни страшной соломенной кукле

Над водою костер разжигают,

Шалых девок чрез пламя и угли

Для утех за кусты умыкают.

Дома, в душной от сена подклети

Снох со свекрами путают черти,

Грезят вслух белокурые дети

И старухи вздыхают о смерти.

А поутру – приходят красотки

Без платка, с синяками под глазом,

Волокиты последние сотки

Выпивают средь улицы разом.

По реке же далече уплыли

Их венки из Ивана-да-Марьи.

Дремлют щуки в желтеющем иле,

И туман отзывается гарью.

Как приблизится время дожинок,

Вниз посыпятся листьев червонцы,

И сбираются бабы на рынок

Покупать веретена и донца.

В синих лентах и медных монистах

Выступают по улице жницы,

А толпа батраков голосистых

Тащит сноп лучезарный пшеницы.

Близ возов поседелые деды,

Выпив, хвалятся силой изжитой,

У подворий своих мироеды

Судят-рядят о ценах на жито.

А поодаль – у мамок и нянек,

Улыбаясь, сидят ребятишки.

В пухлых пальцах их – сахарный пряник

И медовые с маком коврижки.

В поле ж прыгают лакомки-зайцы,

Прозябает богатая озимь,

И несет золоченые яйца —

Дни погожие – добрая осень.

Как придут вечерни́цы святые,

Встанет месяц в сенях, славословя,

И на звезды – стада золотые —

Зорко смотрят хозяйки, готовя.

Под овчинным серебряным мехом

У крыльца колядуют подростки,

А сестрицы их с звончатым смехом

Милых ждут на глухом перекрестке.

Перестарки, нарядны и хмуры,

Не идут от седых ворожеек,

И хохлатые, пестрые куры

Зерна проса клюют у скамеек.

А родители долго и поздно

За столами сидят, вечеряя,

Подан взварец им грушевый, постный

И кутья, как сугроб, снеговая.

У дворов же рогатые лоси,

Чуя сено, во тьме колобродят.

В небе много лампадок зажглося,

Овцы снежные нá землю сходят.

В кубовой синей широкой рубашке

На бок ложится полдневное небо.

Как разноцветные равные шашки,

В поле разбросаны полосы хлеба.

Рыжая, долгая рожь пламенеет

Меж голубыми, сухими овсами,

Алая, частая греча темнеет

Между зелеными, волглыми льнами.

И наливает за колосом колос —

Разный на ощупь: и мягкий, и колкий, —

Разный по виду: как ус и как волос,

Кистью, гремушкой, кропилом, метелкой…

А на буграх, под крутыми ветрами,

А в буераках, у темного плеса,

Мельницы дремлют, раскинув крылами,

Мельницы дремлют, уставив колеса.

В тихих услонах такой же дремотой

Дремлют широкие, серые села —

Ждут золотого они умолота,

Ждут – и во сне – золотого помола.

В красной кумачной широкой рубашке

На бок ложится вечернее небо.

Как разноцветные, ровные плашки,

В поле раскинуты полосы хлеба.

Мчат облаков белобокие челны

Вольной, гулливой, рыбачьей ватагой.

В розовых отмелях бурые волны

Бродят, как в липовых ковшиках брага.

В волнах ныряют под парусом лодки,

В волнах на веслах ползут плоскодонки,

Идут беляны, стройны и неходки,

Идут буксиры, проворны и звонки.

И проплывают баржи смоляные,

Полные тягостным тысячным грузом:

Есть дровяные тут, есть нефтяные,

С хлебом и рыбой, с углем и арбузом.

А с берегов на речные просторы

Пристани смотрят, махая флажками,

Нагромоздив под навесом заторы

Кожи с кулями, рогожи с мешками.

С оползней смотрят туда же лачужки,

Ярко-червонные в свете захода,

Древние, древние смотрят старушки

Вниз за бурлящей кормой парохода.

Светятся звезд фонари голубые

С мачт на небесных невидимых барках.

В ярах песчанистых волны рябые

Бродят, как мед в позолоченных чарках.

Льются удои росы серебристой

Из голубого, большого ведерка.

Словно пирог, сыроватый, душистый,

Высится луг у речного огорка.

По лугу скачут телята и шавки,

Бродят коровы, бычки племенные:

Есть холмогорки тут, есть ярославки,

Рыжие, с рябью, с пятном и иные…

Тут же с накусанным ломтиком сайки

Ходят, дудя и играясь, подпаски,

Ходят, доя и смеясь, молодайки

С емкой бадейкой, в замызганной баске.

Жмут они крепкие, бурые дойки,

Тянут за розовым выменем вымя…

А недалече – пестреют постройки

Барских усадеб с двором, кладовыми.

Там средь ушатов, корыт и ведерок

Сливки снимаются, топится масло,

В скопы кладутся сметана и творог,

Крынки порожние сушатся с прясла.

Стынет зари варенец золотистый

Средь голубого, большого подноса.

Словно кулич, подгорелый, цветистый,

Высится луг у речного откоса.

Ранних лучей золотые корзины

Сверху спускаются в долы и горы.

Мутен и синь, как кусок крашенины,

Тянется лес по краям кругозора.

Много в лесу розоватого луба

И желтоватого, мягкого лыка,

Много бревна на дрова и на срубы,

Много орехов и ягоды дикой.

Алая, кислая есть костяника,

Черная, сладкая есть там крушина,

И голубая, хмельная пьяника,

И огневая, лихая калина.

А глубоко – в сосняке и морошке

Прячется лог, то медвежий, то сычий,

Прячутся пущи казенной сторожки

И бородатый с винтовкой лесничий.

Там, средь полян за стеною кондовой,

Прячутся также скиты и пустыньки,

Прячутся девушки, прячутся вдовы

Под куполами, лазоревей синьки.

Поздних туманов лебяжьи перины

Стелются сверху на реки, озера.

Темен и рыт, словно бархат старинный,

Тянется лес по закрайкам озора.

В алых сафьяновых мягких сапожках

Солнце гуляет вверху до заката.

Словно молодки в янтарных сережках,

Встали сады вдоль зеленого ската.

Блекнут в садах сероватые листья,

И поспевают плоды золотые:

Эти – мучнистей, а эти – сквозистей,

Те уже – битые, те же – литые.

Каждая яблонь подперта тычинкой,

Складно обрыта, подмазана ловко.

Есть тут антоновка, есть боровинка,

Есть тут сквознина, анис и титовка.

А высоко – у плетней и у тынов

Никнут хибарки, от ветхости серы,

Никнут в них, яблочный сбор опрокинув,

Бирки, корзины, решета и меры.

Около кузницы, тока, овчарни

Никнут там также фигурки людские:

В красном иль белом с коричневым – парни,

Бабы – все желтые, все – голубые!

В липовых легких лаптях серебристых

Месяц гуляет вверху до восклона.

Словно кормилицы в дутых монистах,

Встали сады вдоль беленого склона.

Пашня. Висит в небосклоне

Розовый радужный мост.

Тихие, белые кони…

Темные змеи борозд…

Вдоль векового надела,

Новых страшась отрубов,

Водит он плуг заруделый,

Кряжист, высок и суров.

Русы, как полосы гречи,

Кудри его, борода.

Долги, чудны его речи,

Песня скушна и проста.

В будни боронит, молотит,

Сеет то озимь, то ярь —

В праздник он бабу колотит,

Сам – во хмелю – государь!

Пашет. Над ним, не умея,

Черный чирикает дрозд,

Тянутся светлые змеи

Радужных Божьих борозд.

Выселки. Срубы лачужек

Новой блестят белизной.

Ворохи розовых стружек…

Запахи дымом, сосной…

Возле зеленой березки,

Козлы себе смастерив,

Тешет он длинные доски,

Молод, румян, молчалив.

Руки играют от силы,

Весел лазоревый взор,

Тонко поют его пилы,

Остро сияет топор.

Там он погладит рубанком,

Здесь постучит долотом —

И по цветистым полянкам

К дому становится дом.

Строит. Над ним меж листвою

Умный хлопочет скворец,

Крышей блестит голубою

Княжий небесный дворец.

Озеро. Днища у лодок

В черный обмазаны вар.

Синий, чудной зимородок…

Злой серебристый комар…

В омут над глубью замершей,

Под мутноватой водой,

Ставит он мрежи и верши —

Маленький, юркий, седой.

Лысина круглая блещет,

Морщится хитро чело.

Быстро гребет, но не плещет

В старых ладонях весло.

Утром он бредень свой чинит,

Сев на ветляный изгиб,

Ночью закинет – и вынет

Скользких серебряных рыб.

Ловит. За ним у прибрежий

Нежный поет соловей,

Стелются лунные мрежи

Всё голубей и длинней.

Роща. Украсила ветки

Нить заревых янтарей.

Выстрел раскатистый, редкий…

Яростный ток глухарей…

Ловко за дерево пряча

Статное тело свое,

Смуглый, лукавый, горячий —

Вскинул к плечу он ружье.

Взгляд, как у зверя, тревожный,

Рот, как у зверя, широк.

Палец один осторожно

Лег на упругий курок.

Зиму всю – порох он весил,

Чистил проржавевший ствол,

Нá весну, волен и весел,

К синим полесьям пошел.

Целит. А голос тетерьки

Клохчет вблизи всё звончей.

В листьях проделися серьги

Солнечных первых лучей.

Тракт. Серебрятся морозно

Вехи средь снежных пучин.

Поскрип певучий обозный…

Белые груды овчин…

Гладя взметенные гривы

Жгучей вожжою своей,

Пьяный, лихой и красивый,

Гонит он серых коней.

Ласков надорванный голос,

Руки ж свинца тяжелей.

Легок саней его полоз,

Гулок бубенчик у шлей.

Купит то рыжих, то чалых,

Деньги, шутя, зашибет —

И на дворах постоялых

Всё, усмехаясь, пропьет.

Правит. А голубь веселый

Манит за ним упорхнуть,

Вьется в небесные села

Длинный лазоревый путь.

Пристань. Навалены всюду

Ящики, бочки, тюки.

Толпы рабочего люду…

Вонь от сырья и пеньки…

Горбясь, походкой нетвердой,

Десять пудов он несет, —

Сильный, оборванный, гордый, —

На голубой пароход.

Грудь – в волосах и загаре,

Черные кудри – в поту.

Взгляд же нахальный и карий,

Знает свою моготу.

День под припев непристойный

Он проработал с крюком,

Ночью – свободный, спокойный,

Взял да ушел босяком.

Носит. Могучий и зоркий

Коршун ширяет над ним,

Парус малиновой зорьки

Поднят над плесом речным.

Горница. Образ старинный

Меркнет в бумажных цветах.

Трезвые, в чистом, мужчины…

Девушки в белых платках…

Братцев, сестриц поучая,

Встал он средь мытых скамей

В алой, как цвет Иван-чая,

Русской рубахе своей.

Голос – высокий и резкий,

Стан – и сутулист, и хил,

Очи же – дивного блеска,

Странных прозрительных сил.

Много сидел он, упорный,

В тюрьмах за веру свою,

Ныне тропою неторной

Вновь с ней подходит к жилью.

Учит. Его с небосклона

Тянут уж вдаль журавли,

Блещет оклад золоченый

Древней осенней земли.

Поля. Всколыхнулась от грома

Воздушная жаркая синь.

Густая, златая солома…

Клик диких пролетных гусынь…

Рукой загорелой хватая

Тяжелую рожь для снопа,

Она, молодая, худая,

Созревшие режет хлеба.

Черны завитые ресницы,

Черна изогнутая бровь.

На тонком мизинце – тряпица,

Запекшая алую кровь.

Всю жизнь под работой и сварой,

Как лебедь, свой стан она гнет,

Лишь изредка у самовара,

Милуяся с мужем, вздохнет.

Сжинает. А мышь полевая

Таится под смуглой пятой,

И молния блещет кривая —

Владычицы серп золотой.

Светелка. И мягок, и хлесток,

Снежок порошит за окном.

Игра бисеринок и блесток…

Клубки – золотной на цветном…

Распялив полотнище шелка

И нитку продевши в ушко,

Она серебристой иголкой

Шьет быстро, пестро и легко.

Лицо ее как у младенцев,

Улыбка же их мудреней,

И много больных заусенцев

На розовых пальцах у ней.

Весной она лавке кустарной

Продаст свой бесценный лоскут

И спрячет потом благодарно

Гроши на приданое в кут.

Стегает. А векша лесная

Следит перед нею снега,

И сыплются в окна, сияя,

С лестовок святых жемчуга.

Крыльцо. Голубое затменье

Лежит на сугробах вокруг.

Нескладное, пьяное пенье…

Упорный, неистовый стук…

Красивая, в грубой сорочке,

В тяжелых стеклянных серьгах,

И злая, как ведьмы на кочке,

Встает она с лавки в сердцах.

У ней плясовая походка

И белая, теплая грудь.

Хмельна ее мутная водка:

Ни слова сказать, ни дохнуть…

Подходит с заветной бутылкой

И требует деньги вперед.

Получит – и руганью пылкой

Проводит до самых ворот.

Торгует. Лихая собака

В сенях ее лает и рвет,

И льется из сизого мрака

Рассвета белеющий мед.

Пустырь. Над цветными грядами

Алмазная виснет роса.

Кочны голубые рядами…

Девичьи платки, голоса…

Минуя побитые стекла

В сырой парниковой земле,

Идет она с алою свеклой

В кумачном своем подоле.

У ней золотые веснушки,

Чумазый малиновый рот,

А голос могучий частушки

Часами под вечер орет.

Она нанялась от Петровок

Полоть, поливать и копать,

Чтоб после желанных обновок —

Гребней и монист накупать.

Копает. А в лаз загородки

К ней скачет шальная коза,

И в алой висит косоплетке

Зари золотая коса.

Околица. В редкие листья

Блистает заката орех.

Шубейки пушистые лисьи…

Грудной замирающий смех…

Желтея платочным узором,

Стоит в хороводе она,

Пригожая, с ласковым взором,

Во всех молодцов влюблена.

В щеках ее розовых – ямки.

Две родинки темных – у плеч.

Как сладко жует она жамки!

Как жарко умеет прилечь!

Лишь утром у милого просит

Объятий и нежных речей,

А вечером милого бросит —

И снова гуляет ничьей.

Гуляет. Лиса молодая

В деревню крадется за ней,

И месяца яблочко, тая,

Сверкает меж голых ветвей.

Обитель. Небесная чаша

Водой голубою полна.

За трапезой – рыба и каша…

За службою – чин, тишина…

У церкви, вздыхая негромко,

Вся в яблонных вялых цветах

Сидит она с белой котомкой,

Прямая, немая, в летах.

Лицо у ней в крупных рябинах,

Но тонок и правилен нос,

В очах же ее голубиных —

Озера непролитых слез.

Она родилася в бездолье,

Как выдали – бил ее муж,

Под старость ушла в богомолье

Меж стариц, слепых и кликуш.

Вздыхает. В дали освещенной

Овца монастырская спит,

И солнышка хлеб освященный

На блюде небесном лежит.

Погост. Пролетают пугливо

Златистые крылья зарниц.

Кресты и дуплистые ивы…

Унылое уханье птиц…

Не зная ночами покою,

Она из села приплелась,

Горбатая, с толстой клюкою,

С огнями зелеными глаз.

Ее голова уж трясется,

В лице – бородавок не счесть.

Она корешком запасется

И будет давать его есть.

От грыж, огневиц и трясавиц,

Для чар, приворотов и ков,

Испортит румяных красавиц,

Отравит седых стариков.

Сбирает. К ней старая кошка

Прижалася острым ребром,

И скрылась Жар-птица сторожко,

Махнув золотистым пером.

С первою почкой уходят пучешники

Частые чистить леса.

Лапти их мнут голубые подснежники,

Птицу страшат голоса.

Серые сучья и ветви лиловые

Режут и вяжут они.

Рубятся ими подседы еловые,

Ими корчуются пни.

Хмуры, косматы, платками обвязаны

От мошкары, комаров,

К людям идут они в час непоказанный:

В мшистых землянках – их кров.

Девки их злые, в любви неотвязные,

Только стройны, как одна.

В красных царапинах руки их грязные,

Плечи блестят из рядна.

День весь, как лешие, возятся в зелени,

Курят махорку, молчат.

В сумерки валятся сразу под ель они —

В смольный лазоревый чад.

Рядом с жучком, муравьем, долгоносиком

С храпом могучим заснут…

Новая поросль пробьется по просекам,

Выводки с гнезд упорхнут.

С полой водою реками бурливыми

Тянутся плотовщики.

Плесы чертят золотыми извивами,

Рыбу сгоняют в пески.

Старые сосны с стволиною розовой

Рушат они у воды.

Ржавой скобою и вицей березовой

Шумно сбивают в плоты.

После несутся ватагою сплоченной

Вдоль поворотов речных —

Рыжие, ражие, вечно промочены

В алых рубахах своих.

Бабы у них молодые, гулливые,

Телом крепки и толсты.

В темном загаре их лица красивые,

В ярких заплатах холсты.

Днем, платомоями да кашеварами,

Все они держатся врозь.

Вечером сходятся с ласками ярыми,

Любятся с тем, с кем пришлось.

Вслед за баржами, белянами, сплавами

Тихо на-низ уплывут…

Под городищами золотоглавыми

Стерляди вновь заживут.

Грязью осенней цыгане-барышники

К ярмаркам конным спешат.

Гнут золотые во рвах боярышники,

Малых пугают ребят.

В городе ловко снуют меж телегами,

В зубы глядят всем коням,

Сами торгуют гнедыми и пегими,

Клянчат и бьют по рукам.

Шельмы и воры они превеликие:

Им до тюрьмы два шага!

В синих кафтанах, кудрявые, дикие,

Медная в ухе серьга.

Дочери их до подарков охочие,

А на подбор хороши.

На худощавых плечах – узорочие,

В спутанных косах – гроши.

Утром шныряют они все по площади —

Людям отводят глаза.

Ночью на кровной украденной лошади

В черные мчатся леса.

Вдаль, конюхами, певцами, гадалками,

Канут, как вихорь летя…

Огненный дрогнет орешник над балками,

В люльке задремлет дитя.

Летом, под праздник, торговцы со спешкою

В села большие трусят.

Пыль поднимают скрипучей тележкою,

Шавок на улице злят.

Быстро раскинут лавчонки с палатками,

Вынут коробья, лотки —

И продают леденцы с мармеладками,

Гребни, книжонки, платки.

Все они – бойкие, все – плутоватые,

С шуткой торгуют, с божбой.

Возле обветренных шей – розоватые

Шарфы с каймой голубой.

Женщины, те – пожилые, речистые.

Ссорятся – слышно кругом!

На головах – полушалки цветистые,

С клеткой, с разводом, с глазком.

Утром, под звоны крича колокольные,

Тянут они пятаки.

Вечером, выбрав дороги окольные,

В тайные едут шинки.

Вместе с китайцами, вместе с татарами,

В пыльной дали пропадут…

Девки расстанутся с платьями старыми,

Шавки в собашник уйдут.

Зимней порой, над станками и станами

Гнутся, трудясь, кустари.

Шорхом пугают сверчков с тараканами,

Застят полоску зари.

Мирно садятся они под окошками,

Точат, малюют, лощат —

И сине-алыми чашками, плошками

Пол уставляют подряд.

Дети они и художники истые:

Грезят меж чурок и щеп! —

Серые очи и кудри златистые,

Словно невыжатый хлеб.

Сестры их – к Богу радивые, грустные,

Белы, приятны лицом.

Их кружева и прошивки – искусные:

Змейкой, решеткой, зубцом.

С раннего утра они за работою

Все, напевая, корпят.

К ночи, борясь с неотвязной дремотою,

Книжки читают, не спят.

Вот соберутся с своими издельями

В ближний богатый посад…

В избах повиснут лучи ожерельями,

В печках сверчки закричат.

С первою птахой бредут по имениям

С дальних сторон батраки.

Кочетов дразнят нестройным галдением,

Тонкие топчут ростки.

Долго толкуют они с управляющим,

Чешут в затылках своих —

И подымают под солнцем пылающим

Новь средь пустынь полевых.

Рослые, русые, с голоду рьяные,

Рвут они с корнями куст

И под сермяжины темные, драные

Прячут от ужина кус.

Жены у них зачастую – тяжелые,

А на работе сильны.

В клетчатых плахтах их бедра дебелые,

Косы в повой убраны.

С сеялкой, с веялкой, в хлеве и в коннике

Бьются они день-деньской,

А на закате под визги гармоники

Пляшут, толпясь у людской.

В глушь с паспортами своими помятыми

Сызнова сгинут потом…

Двор зарябит золотыми цыплятами,

Рига прожолкнет зерном.

С первою травкой степями зелеными

Движутся гуртовщики.

Путь отмечают кострами спаленными,

Хлещут кнутами цветки.

Белых волов меж баранами белыми

Гонят они пред собой —

Кормят и холят неделями целыми

И продают на убой.

Нравом ленивые, взором лукавые,

Все они в гурте дружны.

В грешниках – кудри седые, чернявые,

А на плечах – зипуны.

Девки их бойкие, с длинными косами,

Иволог голос звончей!

Дома – глядят за свиньями поросыми,

Серых гоняют гусей.

В полдень они, оводами облеплены,

Спят под курганом седым,

В полночь сидят у разложенной теплины,

Тихо толкуя сквозь дым.

Вовремя мясом, живьем и овчинкою

Прасолам сбудут весь скот…

Путь огласится унылой волынкою,

Сзади – подсолнух взойдет.

С жаркой погодой артелью шумливою

Ходят по мызам косцы.

Тешат работниц насмешкой шутливою,

Гладят коровам крестцы.

Если наймутся, копаются с косами,

Точат, о камень их бьют —

И над кошнинами голуборосыми

Машут рукой да поют.

Сильные станом, ухваткой удалые,

Всё они могут – гурьбой!

К спинам прилипли рубахи линялые,

Взгляды сверкают гульбой.

Бабы у них озорные, веселые:

Каждому скажут словцо.

Смуглы их шеи, у ворота голые,

Груди ж белы, как яйцо.

Траву медовую, желто-лиловую

Валят они поутру,

В копнах с бутылкою красноголовою

Лихо кутят ввечеру.

Вот зашагают – далече – за ледником

К мызам другим, на восток…

Вытрут работницы слезы передником,

Встанет лазоревый стог.

В синий день, лучистый, теплый, вешний

Приглянулися они друг дружке.

Снежно вяли вишни и черешни,

Нежно ныли славки и кукушки.

Он – веселый, темноглазый, рослый.

Кудри черные картуз не сгладит!

Коль рыбачить – ночью тащит весла,

Коль пахать – сошник с рассвета ладит.

А она – бела, золотокоса,

Икры полные не скроет юбка!

Коли прясть – как совка, смотрит косо,

Коли петь – воркует, как голубка.

В этот день по заливному долу

Он, отсеяв, шел и пел уныло,

А она корову с новотелу

Там же лишь усердно отдоила.

Встретясь, поклонилися несмело,

Разойдясь же, долго вслед глядели:

У нее лицо вдруг поалело,

У него вдруг очи потемнели.

А потом она забыла крынки,

Он забыл и бороны и сохи.

Не едят – глотают по крупинке,

И не спят – удерживают вздохи.

И кругом – на иве, на осине

Грезили влюбленные пичужки…

В вешний день – лучистый, теплый, синий

Приглянулися они друг дружке.

В красный день, горячий – летний – длинный

Полюбилися они друг дружке.

Спели куманика и малина,

Тонко пели комары и мушки.

Он – могучий, загорелый, потный,

Засучив порты поверх колена,

Вывозил дорогою болотной

Серебристое сухое сено.

А она – стомленная, босая,

Низко сдвинув на глаза платочек,

Собирала, в бурачок бросая,

Огненные ягоды меж кочек.

Отговариваясь усталью и спешкой,

Подвезти она вдруг попросила.

С ласковой и грозною усмешкой

Он кивнул и нá воз поднял с силой.

Там шутя, застенчиво и грубо,

Сразу обнял в пышной, душной груде.

Целовал малиновые губы,

Трогал круглые девичьи груди.

А потом они встречались часто

За дремливой, золотистой рожью,

Обнимаясь до луны глазастой

С пылким шепотом, с стыдливой дрожью.

И кругом – в игре простой и страстной

Реяли по воздуху толкушки…

В летний день – горячий, длинный, красный

Полюбилися они друг дружке.

В день прохладный, золотой, осенний

Вдруг присватались они друг к дружке.

Прели груши с яблоками в сене,

Зажирели куры и индюшки.

Он – красивый, говорливый, трезвый,

В ярко-синей, новенькой поддевке,

К ней приехал на кобылке резвой,

С ним: отец, кума и дружка ловкий.

А она – румяная, немая,

В баске ярко-розовой и узкой,

Потчевала, глаз не поднимая,

Чаем, водкой, пирогом, закуской.

Все степенно длили чаепитье,

Чинно о приданом говорили.

Наконец взялись за рукобитье —

Образом детей благословили.

Били те поклоны что есть мочи

И при всех впервые целовались —

Потупляли радостные очи,

Рукавами сладко утирались.

А потом, уж женихом с невестой,

Ждали свадьбы, млея и страдая.

В избах желтое месилось тесто

И варилась брага золотая.

И кругом – за курами нескладно

Петухи гонялись в деревушке…

В день осенний – золотой, прохладный

Вдруг присватались они друг к дружке.

В белый день, морозный – зимний – колкий

Обвенчалися они друг с дружкой.

Под снегами были сосны, елки,

Жили лисы, рыси за опушкой.

Он – кудрявый, ласковый и пьяный,

Расстегнувши ворот свой расшитый,

Поспешил с женою богоданной

Спать улечься на постели взбитой.

А она – пугливая, нагая,

Бережно сложив цветное платье,

От стыда во тьме изнемогая,

Приняла его в свои объятья.

Тут же за кумачной занавеской

Пировали свояки и сваты —

Пели песни деверья с невесткой,

Величался дядя тароватый.

Обдавая духом крепким, винным,

Он пристал к ней с жаркими речами

И над телом белым и невинным

Наклонился смелыми плечами.

А потом они заснули сладко,

В дружных ласках зародивши сына,

Розовела у икон лампадка,

Голубели звезды из-за тына.

И кругом – в земле залубенелой

В норах, логах спал зверек с зверюшкой…

В зимний день – морозный, колкий, белый

Обвенчалися они друг с дружкой.

На высокие качели

Девки рядышком насели —

И летают впятером

В поднебесье голубом.

Ширят розовые губы,

Молодые скалят зубы,

Кажут десять смуглых пят

И узывчиво вопят.

Две из них, зажмуря очи,

Изо всей девичьей мочи

Доску кверху поддают

Под певучий скрип и гуд.

Ноги голые согнуты,

Юбки алые раздуты,

И меж их – бумажных роз

Вьются ленты русых кос.

А вокруг – ни туч, ни зною,

Лишь сквозной голубизною

Веет воздух с двух сторон

Да малиновый трезвон.

Плещут сказочные птицы —

И веснушчатые лица

И шальные голоса

Взвеселили небеса.

На лужайке, в полдень жгучий

Парни сгрудилися кучей —

И стоят, как две стены,

Веселы и озлены.

Кулаками зря махают,

Вражью силу гордо хают

И с гулливой похвальбой

В шаловливый рвутся бой.

Прежде сцепятся мальчишки

И друг другу ставят шишки,

После сходятся, горя,

Два кудрявых главаря.

Удальски рукав засучен,

Ус их ухарски закручен,

Блещет козырь вырезной

Да скрипит сапог смазной.

А потом уж в рукопашной

Стенка стенку мнет бесстрашно —

И ложатся вкруг цветы,

И желты, и золоты.

Развязавши опояски,

Растерявши шапки в таске,

Бьется рать богатырей

Средь зеленых пустырей.

На пустынном перекрестке

Собрались, галдя, подростки —

И играют в городки,

Загорелы и ловки.

Метясь, щурят глаз подбитый,

Изловчась, швыряют биты

И, в чужой потрафя кон,

Вышибают рюху вон.

Два из них, держась поодаль, —

Атаманы ль, воеводы ль, —

Бьют без промаху подряд,

Деревянный сыпя град.

У обоих лик чумазый,

Вороватый, быстроглазый,

Ноги голые стройны

И разодраны штаны.

Вкруг их – гибкие березки,

Что ломают им на розги,

Посвист тонкий ястребят

Да златистый листопад.

Целый день в веселье диком

Разрушает с гиком, криком

Тесовые города

Смуглорожая орда.

У трактира, в день воскресный,

Средь толпы народа тесной

Лихо пляшут трепака

Два гулливых мужика.

Этот – черный, этот – рыжий,

Тот – повыше, тот – пониже,

Оба ходят мастерски —

Вместе пятки, врозь носки.

Друг пред другом встанут важно,

Выйдут в очередь, вальяжно —

И несется дробный топ

Из-под крепких тяжких стоп.

Красны лица от старанья,

Мокры кудри их бараньи,

Стоптан кованый каблук,

Сброшен наземь архалук.

А кругом народ теснится

В кумаче, рядне и ситце,

Ветер розовый пылит

Да гармоника пилит.

Скачут рядом в вихре пляса

Два веселых китовраса,

Потрясая бородой,

Вороной да золотой.

На широкое кружало

Молодежь, смеясь, сбежала,

Чтоб носиться чередом

Над речным хрустальным льдом.

Запыхалася с разбегу,

Навалилась вся на слегу —

И ворочает кругом

Легкий короб с скользким дном.

Обмирают молодицы,

Трусят шибко раскатиться —

И звенит их нежный визг

Из алмазных снежных брызг.

А молодчики хохочут,

Сами вывалить хлопочут —

И летит за клубом клуб

Из раскрытых алых губ.

Вкруг их – белые сугробы,

Словно хлебы пышной сдобы,

След затейливый от лыж

Да серебряная тишь.

Мчат красавиц от Кащея

Женихи ветров быстрее —

И чертит их самолет

Отливной хрустальный лед.

Розовые зори,

Голубые воды

В небе разгораются,

В озере играются,

Едет свет-Егорий,

Юный, безбородый,

На луга покатые,

За скотину ратуя.

Куяком одетый,

Весь он серебрится.

Конь же – белый, шелковый,

С золотистой холкою.

Взоры его – цветы,

Кудри его – птицы

На долины падают,

Девье сердце радуют.

Скачет он в поселки,

Городки, слободки,

И бегут по улице

За булатной сулицей.

Козы, овцы, телки.

Девки и молодки,

Застыдясь, сторонятся,

В пояс низко клонятся.

И стоят у взгорий

Смуглые подпаски,

Знахари косматые,

Причты бородатые.

– Здравствуй, свет-Егорий!

Ждем мы вешней ласки.

Мчись, улыбкой алою

Мир крещеный жалуя.

Красная сморода,

Белая рассада

В пустыре ухожены,

Крепко огорожены.

Полет огороды,

Соблюдает гряды

Параскева-Пятница —

За работниц ратница.

В шелковой запаске,

В очипке жемчужном,

Стопы ж необутые,

Льнет трава к ним, путая.

Очи полны ласки

К девкам и замужним,

Плещут руки белые,

Бабье дело делая.

Вскинет, сбыв работу,

Грабли золотые —

Затевает, кликая,

Игрище великое.

И кружат без счету

Люди холостые

Вслед ей хороводами

Между огородами.

А среди пригрева

Тещи да свекрови,

Матери со сватьями

Ждут, пестрея платьями.

Лада-Параскева,

Дай почин любови!

Обрати же, милуя,

Ты лицо к нам милое.

Желтая пшеница

С рожью золотою

Колосятся, росятся —

В сноп кудрявый просятся.

Русый, круглолицый,

С пышной бородою,

Сам подобен тополю,

Ходит Власий по полю.

Белая рубашка,

А порты цветные

И парчой залатаны,

В сапожки запрятаны.

Ставит над запашкой

Вехи огневые —

Молоньи ли, зори ли, —

Чтоб жнецы не вздорили.

И под месяц новый —

Серп его сребрёный —

Люди собираются,

Хлеб убрать стараются.

Зипуны, понёвы,

Крашены, синёны,

Гнутся в яри, в озими,

Перед ним же доземи.

Бабы, затомяся,

Идут васильками,

А мужья и девери

Едут с возом в клевере.

Ой, кормилец – Власий!

Белыми руками

Полни риги старые,

Урожай нам даруя.

Алые рябины,

Серые ракиты

Ронят листья в озеро,

Мочат ветки досыра.

В травке, у тропины,

Плат держа зашитый,

Села Богородица —

Шьет, как не погодится.

В синем холодае,

В розовом убрусе,

С длинными косицами,

С долгими ресницами,

Шьет она, гадая

Да скорбя о Руси —

О полях с ложбинами,

О болях с кручинами.

И слеза из ока

Камнем бирюзовым

Непрестанно топится,

На атласе копится.

Вот взмахнет широко

Голубым покровом

С золотными коймами —

И в селе за поймами

Старый – с домовиной,

С колыбелью – малый,

Нищий странник – с ужином,

А невеста – с суженым.

Взор свой голубиный

Ты о нас печалуй,

Мати-Богородица!

Худо нам приходится.

Из России многохлебной

Вглубь Галиции волшебной

Он, упорный, зашагал,

Молодой, широкоскулый,

Рослый, сильный, как Микула,

Меж рядов – как серый вал.

Сзади – бороны и сохи,

Жены ласковые, снохи,

Впереди – быть может, смерть…

Рокот ружей, грохот пушек

Возле гор, лесных опушек.

Что же: ляг да глазом смерь!

Притаится за окопом.

Миг – и рвется грозным скопом

К месту вражеских твердынь, —

И разит штыком сверкучим,

И опять ползет по кручам

В царство яблоков и дынь.

Так иди, солдат, и ратай,

И воюй нам край богатый,

Чтоб твоей Руси родной,

Белой, Малой и Великой,

Как семье единоликой,

Быть с Червонной воодно!

От цветных степей донецких

Вглубь седых болот немецких

Он, удалый, поскакал,

На коне гнедом поджаром,

С ликом темным, юным, ярым,

Обнажив зубов оскал.

Здесь – цветов веселых звезды,

Шутки шумные разъезда,

Там, вдали – Бог знает что…

Не засада ль ямы волчьей?

Не застава ль шашек кольче?

Всё равно: ему ништо!

Рыщет влево, рыщет вправо.

Гик – и гонит буйной лавой

Перепуганных врагов, —

Блещет медною серьгою,

Колет смуглою рукою,

Снова гик – и был таков.

Так ширяй, казак, и гикай,

И неси с победной пикой

Вглубь чужих туманных стран

Дух наш орлий, взгляд соколий —

Золотую птицу воли

Из земли младых славян!

У заставы деревенской

Пред путиною смоленской

С ним прощается она,

В алой клетчатой понёве,

В голубом платке – обнове,

Милолица и юна.

Были дни, что шли в горелках, —

В хороводах, в посиделках —

В встречах ласковых с дружком.

Будут дни без сна, без смысла,

Веретена, коромысла,

Слезы горькие о нем…

Но она глядит, как краля,

Веселя, а не печаля

Уходящего бойца,

Льнет к плечам суконным грубым,

Льнет к румяным бритым губам

И целует без конца.

Жди же, девица, и помни,

И работай неутомней,

Чтоб, когда весной опять

Зацветет в лугах касатик

И вернется твой солдатик,

С ним победу пировать!

Голубое вино —

Небеса по весне.

Золотое руно —

Облака в вышине.

Голубое стекло —

Ручейки в глубине.

Золотое крыло —

Ветерки в тишине.

Голубое вино —

Девья кровь по весне.

Золотое руно —

Девьи косы во сне.

Голубое стекло —

Девьи очи в окне.

Золотое крыло —

Девье сердце в огне.

Стало розовым белое солнце,

Голубым стало серое небо.

Всё тончает мое веретенце,

Всё меньшают у матери хлебы.

Над избой – кружева ледяные

И воробушков ласковый лепет.

Чую шаткую поступь весны я,

Шею гну, как усталая лебедь…

Стал в веснушках мой лик золотиться,

Груди круглыми, нежными стали —

И в очах две задумчивых птицы

Перелетным крылом замахали.

Ходит полдень в золоте капели,

Ходит полночь в серебре метели.

Розовые почки на осине,

И на ней же жемчуговый иней.

Сгинул кот мой ласковый украдкой,

Но вернулась под окно касатка,

И пропали зимние печали,

Вешние же – в сердце постучали.

В полдень мы с сестрою в церкви плачем,

В полночь мы лежим во сне горячем —

Лица ясные и сжатые колени,

Под глазами ж – голубые тени.

Нынче голубь прилетал —

Кроток, весел, бел и мал,

И клевал с моей ладони

Зерна, солнышка червленей.

Я сидела у окна,

Темнокоса и юна,

За работою последней,

Слыша благовест к обедне.

Дед дремал в углу с пилой,

Бабка грезила с иглой,

Я ткала, ткала охотно

Белоснежные полотна.

Нынче юныш приходил,

Худощав, кудряв и мил,

Назывался птицеловом,

Обращался с нежным словом.

Я заснула у окна,

Свежим воздухом пьяна,

С белым голубем у сердца,

А в саду скрипела дверца.

Голубые – в поднебесье – купола

Зачинают всеми звездами блестеть,

Золотые – в тишине – колокола

Зачинают с перезвонами гудеть.

И расходятся по зелени лугов

Бирюзовая студеная вода,

Песни девичьих высоких голосов

И овечьи, и гусиные стада.

Зачинаю в хороводе я ходить,

Плат мой – белый, синий, синий – сарафан,

Зачинает меня юныш мой любить,

Ликом светел, духом буен, силой пьян.

На лице моем святая красота

Рассветает жарким розовым лучом,

А по телу молодая могота

Разливается лазоревым ручьем!

Дела творятся вешние:

Высокие скворешники

В поднéбесье поют,

И синие подснежники

В проталинах цветут,

И все коровы телятся

На солнечных дворах,

И под землей шевелятся

Родители в гробах.

Свое я дело сделаю:

Теленка неумелого

Я с пальца напою,

И с блеском зуба белого

Веснянку пропою,

И дам глаза неясные

Лазоревым глазам

И губы еле красные —

Малиновым губам!

Золоты на небе грозы,

Зелены в полях березы.

В небе мечется скворец,

В поле трудится отец.

От дождей – весна скорее,

От трудов – земля щедрее,

Под листвой – гнезду милей,

С пеньем – людям веселей.

Проливные ливни льются,

Золотое в них пшено.

Молодые листья вьются,

В них зеленое вино.

Золоты мои косицы,

Зелен взор мой сквозь ресницы,

Я бегу за бороной,

Жеребенок вслед за мной.

От лучей смуглеют локти,

От земли чернеют ногти,

За работой стан растет,

С ростом сердце друга ждет.

Волоса густые вьются,

Золотое в них пшено.

Взоры ласковые льются,

В них зеленое вино.

День всё длинней и длинней,

Яблонный сад всё белей —

Словно в раю мы живем

В чистой избе за плетнем.

Вечером нет в ней огня,

Утром – работ для меня:

Хлеб золотой испечен,

Соткан серебряный лен.

Мышки из щели ушли,

Замуж подруг повели.

Мне лишь одной всё гулять —

Девьей судьбы своей ждать.

Лик мой бледней и бледней,

Веки мои всё томней —

Словно для райского сна

Их закрывает весна.

Жду я одна у плетня:

Милого нет у меня.

Руки без дел так нежны,

Очи от снов зелены,

Тело дрожит от стыда,

Юныш мне снится всегда.

Мне лишь его подождать —

Всю и навек себя дать.

Слышен часто чудный шорох

В светлых вешних вечерах:

Окунь в розовых озерах,

А карась – плывет – в прудах.

Виден часто чудный трепет

В светлых вешних вечерах:

В голубых болотах стрепет,

А глухарь – летит – в лесах.

Ночью дичь стреляют братья,

Удят вечером зятья.

Дома – ситцевое платье

Тихо скидываю я.

Слышен часто чудный шорох

По весне в моих дверях:

Милый ходит в лаптях скорых,

С ветерком в златых кудрях.

Виден часто трепет чудный

По весне в моем окне:

Милый в горнице безлюдной

Поцелуи дарит мне.

Ночью дичь стреляют братья,

Удят вечером зятья.

Дома – нежные объятья

Раскрываю другу я.

Подходит время летнее —

И песни уж последние:

Малиновка молчит,

Кукушка не кричит.

Над тонкими нашестами

Под солнцем и под звездами

Лишь кочеты поют

И здесь, и там, и тут!

Подходит время летнее —

Уж вью цветные плетни я

И два венка из них:

Есть у меня жених.

Теперь уж я просватана,

Коса почти припрятана,

Поет лишь голос мой,

Что кочет молодой!

Но песня та последняя:

Уйду в село соседнее.