Не знаю, как вышло, но в среду я пришла за двадцать минут до начала уроков. И день получился совсем бесконечным. Я всё смотрела на время в телефоне, а оно не двигалось.
Когда уроки закончились, я подождала, пока Ника соберёт учебники, и мы побежали к актовому залу.
Двери были закрыты.
– А точно сегодня? – Ника полезла в телефон проверить.
– Он сказал: в среду, после уроков. Может, после шестого? У нас же сегодня пять…
– Ой, правда… А как его, кстати, зовут?
Я достала тетрадку и долистала до страницы с завитками, которые рисовала на музыке.
– Влад. Ус, – хихикнула я и показала Нике запись на полях.
– Владислав Усманович? Владлен Уссамович?
Мы покатывались со смеху и не заметили, когда к актовому залу подошли трое. Парни – на класс старше нас.
Двоих я точно видела раньше. Один – сутулый, с едва уловимой усмешкой на худом лице, второй – полный и очень громкий. Я даже знала его имя – Сергей Горелов. Если уроки у нас шли в соседних кабинетах, его было слышно через стену. А на перемене он заполнял собой всё пространство – раскатисто смеялся над собственными шутками или бурно что-то рассказывал, собирая вокруг себя зрителей. Может, поэтому больше никого из их класса я толком не знала. И третьего парня, кажется, видела впервые.
Мы с Никой притихли. Парни тоже сперва молчали. Мы смотрели друг на друга, как бы оценивая, пытаясь угадать, что задумал Владус.
– Вы тоже к этому… как его? Устюговичу? – пробасил Горелов.
Я не удержалась и захихикала.
– Ага! – бойко вступила в разговор Ника. – К Владусу!
– А, ребята, вы уже здесь. Отлично, отлично, – долетел до нас звучный голос из глубины коридора.
Владус собственной персоной в несколько шагов оказался у двери и зазвенел ключами.
– Прошу! – длинной рукой он показал нам «входить».
Ника вошла в актовый зал, я юркнула следом.
Неужели мы будем петь вместе? Разве кого-то ещё будет слышно, если Горелов откроет рот?
– Мальчики, идёмте в подсобку, сразу достанем всё необходимое.
Необходимое? Стойки с микрофонами стояли на сцене. Правда, только три. А нас, как оказалось, пятеро… Они принесут ещё два микрофона?
Первым из подсобки вынырнул сутулый с чёрным футляром на плече. Выяснилось, его зовут Денис.
– Дэн, давай шустрее. А то на пятки наступлю! – Горелов шёл следом и тащил в руках что-то громоздкое, похожее на круглую бочку.
Затем вышел Владус с двумя бочками поменьше. Последним шёл парень без имени с синтезатором под мышкой.
– Музыкальные инструменты! Парни будут играть. Мы будем настоящей группой! – Я слегка толкнула Нику плечом и улыбнулась. Хотя хотелось подпрыгнуть и закричать на всю школу: мы будем петь!
Пока мальчишки под руководством Владуса настраивали гитару, барабаны и синтезатор, я смотрела на того третьего. И почему я раньше его не замечала? Хотя ничего удивительного. Маленького роста. Прямо как я. Светлые волосы. Совершенно обыкновенное лицо. Даже и рассказать нечего. Но когда он начал петь…
Оказалось, его тоже взяли солистом. Владус выдал распечатки с текстами. Один листок нам с Никой, один ему.
Я жадно вслушивалась, когда мальчишки переговаривались между собой, чтобы услышать имя, но его ни разу не назвали.
– Итак, попробуем. Пока без инструментов. – Владус включил фонограмму и после проигрыша махнул рукой. – Эмиль, вступай!
Эмиль… Я смотрела на удлинённые светлые волосы, на тонкий прямой нос и высокие скулы. Глаза у него были серо-голубые в обрамлении по-девчачьи густых ресниц. Особенно выделялись на маленьком лице полные губы. Совсем не мальчишеские, но я не могла отвести глаз. Я смотрела, как он шевелит ими, и только через некоторое время в сознание ворвался голос. Высокий и пронзительный, он проникал в самое сердце.
Я всматривалась всё больше. Утончённое, какое-то благородное и грустное лицо. Или такой была песня? Эмиль пел, опустив глаза и чуть наклонив голову. И мне вдруг показалось, что он поёт для меня. Как будто в актовом зале больше никого не было.
Я слушала и удивлялась недавним мыслям. Как я могла считать его обыкновенным?!
– Неплохо, – остановил музыку Владус, – теперь девочки.
Мы с Никой подошли к микрофонам. Ладони вспотели, как тогда на прослушивании. В горле пересохло, и я судорожно начала глотать.
Музыка заиграла. Но её заглушала мысль, навязчиво стучавшая в голове: только бы не сфальшивить!