Голова путешественника

Глава. Открытие Найджела Стрейнджуэйза

«Это все Плаш-Мидоу с его колдовским очарованием», – думал Найджел, поднимаясь по лестнице к кабинету Роберта Ситона и с каждым шагом ощущая все меньше желания прерывать творческие размышления поэта только ради того, чтобы сообщить, что его сын с некоторых пор разыскивается полицией. Тем не менее он храбро постучал в дверь и вошел. Роберт Ситон сидел за своим письменным столом, склонившись над маленьким черным блокнотиком в такой напряженной и сосредоточенной позе, что Найджел нисколько не удивился бы, если бы на его глазах из листа белой бумаги вдруг начал расти сказочный цветок или выполз какой-нибудь паук из рубинов и изумрудов. Поэт сидел пару минут, словно загипнотизированный белизной бумаги, потом написал несколько слов, остановился, заменил одно, потом другое, снова вернулся к первому, посмотрел на предыдущую страницу и что-то вычеркнул – и только после этого со вздохом выпрямился.

– Извините за вторжение, – сказал Найджел, – но у нас кое-что произошло.

Роберт Ситон наконец посмотрел на посетителя; казалось, ему трудно зафиксировать на нем взгляд. Найджелу почудилось, что взор поэта улетает в бесконечную даль, охватывает целую вселенную, чтобы разглядеть на фоне этой необъятной панорамы какой-то миниатюрный предмет. В голове самым нелепым образом зазвучали слова дурацкой песенки из старого джаза: «Даже ковбой не увидит во мгле муху на дальней скале».

– Мой дорогой друг, входите, располагайтесь, – тепло обратился к нему Роберт. – Простите, я был не слишком внимателен… Вы что-то говорили? Что-то случилось?

Найджел рассказал. Поэт сидел и слушал, нахмурив брови, и удивленно поднял их, когда Найджел рассказал о выстреле в автопортрет Реннела.

– О Боже, – произнес наконец Роберт. – Не нужно было ему этого делать. Он произнес это тоном человека, принимающего слишком дорогой подарок. Несколько секунд он помолчал, раздумывая над услышанным. – Жене вы сказали?

– Она ушла в деревню. Я скажу ей, когда она вернется домой. Если только вы сами…

– Прошу вас, возьмите это на себя. Вы очень добры… Да, ну и дела! И Мара тоже? Послушайте, вы не думаете, что они наконец поженятся? – Поэт весело потер руки, потом шлепнул ладонью по столу.

– Меня бы это не удивило. Если только денек-другой в каталажке их не расхолодит.

– Да ну, что вы! Это же обычное мальчишество… Но скажите, Стрейнджуэйз, этот ваш суперинтендант не может что-нибудь не то подумать по этому поводу? Надеюсь, ему ничего не взбредет в голову?

Найджелу уже была знакома принятая в Плаш-Мидоу манера говорить о Блаунте как об огромной собаке, которую Найджел не совсем еще приручил.

– Даже у Блаунта может лопнуть терпение, – сказал он. – И он просто не имеет права закрывать глаза на то, что Лайонел запугивал свидетеля во время дачи важнейших для следствия показаний.

– Да, наверное, не имеет… Но ваш суперинтендант ведь умный человек. Он должен понимать, что ни один убийца не стал бы вести себя подобным образом, – резонно заметил Роберт Ситон.

Блаунт мог бы вам рассказать, основываясь на своем богатейшем опыте, что абсолютно невозможно предугадать поведение убийцы.

– Предугадать. Восхитительно. До чего же приятно, когда в доме есть человек, свободно обращающийся с английским языком и знающий столько слов. Понимаете, Стрейнджуэйз, я каждый день читаю Оксфордский словарь. Это единственная книга, необходимая поэту.

– По-прежнему хорошо идет? – спросил Найджел, кивнув на открытый блокнотик.

– Недурно, благодарю вас.

– Долго вам еще?

Поэт бросил на него странный, полувопросительный, полуснисходительный взгляд.

– Это очень важно, не правда ли? Я вошел в определенный ритм и не вижу причин, чтобы этот ритм нарушался. – Он очаровательно улыбнулся. – Хотя для того, чтобы ритм так и не родился, причины всегда найдутся… Да. Сказать по правде, никогда в жизни мне не писалось так легко. Поразительно. – Он недоверчиво покосился на блокнотик. – Но, кажется, получается неплохо… Вы спрашиваете, как долго мне еще писать? А сколько у меня осталось времени?

У Найджела перехватило дыхание, когда он услышал эти слова. Он удивленно уставился на Роберта Ситона, который проницательно смотрел на него.

– Я имею в виду, что рано или поздно полиция что-то предпримет по поводу смерти бедного Освальда, ведь правда?

Найджел конвульсивно сглотнул слюну и пролепетал, что в этом отношении уже многое делается.

– Да, да, конечно. Но даже если окажется, что никто из нас в этом деле не замешан, то есть что его убил кто-то посторонний, то, боюсь, все равно разразится страшный скандал по поводу его первого исчезновения, – знаете, когда считалось, что он утопился. Не представляю себе, какое решение будет принято касательно его собственности; есть, наверное, какие-то юридические нормы… Но когда поднимется весь этот шум, я уже долго, очень долго не смогу писать. Бедная Джанет будет сильно переживать, если нам придется уехать отсюда.

Найджел счел за лучшее переменить тему.

– Вы не почитаете мне немного? – попросил он.

– Отчего же нет? – Роберт открыл ящик стола. – Вот мой чистовик. Гм… Ну, например, вот этот отрывок. Да, я думаю, он вам понравится.

Когда поэт закончил читать, Найджел какое-то время сидел молча. На лице его высыхали слезы.

– Честное слово, это так… это так хорошо! – сказал он наконец. – Эти стихи дорогого стоят!

Стихи были прекрасные. Это будет гениальная поэма, написанная языком небесных ангелов и мужчин – настоящих мужчин.

Найджел вернулся в свою комнату, где с четверть часа просидел, ничего не делая и ничего не видя вокруг – в ушах у него еще звенели звучные строфы ангельской поэзии Роберта Ситона. «Вот черт!» – пробормотал он наконец и, вздохнув, вытащил расписание, которое начал составлять накануне вечером, когда был в гостях у Пола Уиллингхэма. Вписав туда еще два пункта, Найджел перечитал то, что у него в итоге получилось.

1) 10.58 – Поезд из Бристоля прибывает в Чиллингхэм – Начальник станции.

2) 11.15 – Освальда видит пьянчуга на дороге в миле от Чиллингхэма – Пьянчуга.

3) Незадолго до полуночи – Освальда видит Джек Уитфорд в Фоксхолвуде – Дж. Уитфорд.

4) Вскоре после полуночи – Начинается гроза. Джанет идет в комнату Финни и убеждается, что он спит – Мара и др. Джанет.

5) 12.10 – Освальд является в старый амбар – Реннел и Мара.

6) 12.20 – Освальд идет через двор к Плаш-Мидоу – Реннел.

7) 12.30 – Гроза начинается – Мара и садовник.

(?)12.30 – Джанет и Роберт проходят через двор – Мара/Джанет и Роберт.

Но: примерно 12.45 – Будущий папаша видит, как Роберт идет по дороге – Будущий папаша.

8) 12.55 – Роберт и Джанет снова проходят через двор – Ванесса.

9) Около 1.00 – Вторая гроза – Садовник.

(?) 1.00 – Полчаса, как вернулся Роберт; Джанет обнаруживает, что пропал Финни; они с Робертом ищут его – Джанет и Роберт.

10) 1.05-1.20 – Гроза становится еще сильнее, Роберт и Джанет возвращаются в дом – Садовник; Роберт и Джанет.

11) Примерно 1.20 – Дождь заканчивается – Садовник.

12) Примерно 2.00 – Появляется Финни, «промокший до костей». Он только что видел Реннела Финни перед французским окном – Джанет.

Ответа на вопрос, во сколько все-таки Роберт Ситон вернулся с прогулки, так и не было. Найджел грустно смотрел на противоречия, которые так ярко выявило его расписание. Сначала Мара была уверена, что видела Роберта и Джанет во дворе в 12.30; они сами это подтвердили. С другой стороны, из показаний будущего папаши следовало, что Роберт возвратился с прогулки не раньше 12.45, и Мара согласилась, что могла ошибиться, плохо сосчитав удары церковного колокола. Затем опять расхождение между пунктами восьмым и девятым. Увидев из окна отца с мачехой, Ванесса взглянула на часы: было 12.55. Согласно же их показаниям, они ушли разыскивать Финни приблизительно через полчаса после того, как Роберт вернулся с прогулки; если он вернулся только в 12.45, то они должны были отправиться на поиски в 1.15 – двадцать минут разницы с показаниями Ванессы. Однако если Роберт действительно вернулся в 12.30; то достаточно принять эти «приблизительно полчаса» за двадцать пять минут, чтобы утверждение Джанет и Роберта совпало со словами Ванессы, а первоначальные показания Мары подтвердились.

Судя по всему, Роберт, скорее всего, и правда вернулся в 12.30. И все же у Найджела не было в этом полной уверенности. Конечно, поскольку все равно неизвестно, когда был убит Освальд, пятнадцать минут туда или сюда не имели принципиального значения. Но Найджел никак не мог отделаться от мысли, что будущий папаша был единственным незаинтересованным свидетелем, в то время как у Роберта, Джанет и Мары могли быть причины солгать о времени возвращения Роберта с прогулки.

Ну что ж, сказал себе Найджел, попробуем взять за основу гипотезу, что Роберт вернулся только в 12.45. Зачем в таком случае ему было лгать? И что могло заставить Джанет и Мару подтвердить его ложь?

Найджел ломал над этим голову минут десять, но абсолютно безрезультатно. Потом он взялся за другие проблемы, которые ставило перед ним расписание. В какое время Финни Блэк нашел голову в маслодельне и спрятал в ветвях каштана? Когда он слышал шаги по двору со стороны реки? В 12.30 Освальд был еще жив. Пусть даже он был убит в следующую же минуту, как только вошел в дом… Хотя нет – Гейтс и Блаунт совершенно уверены, что это произошло не в доме. Хорошо, тогда его нужно было уговорить пойти в маслодельню, перерезать ему горло, раздеть, отсечь голову и оттащить тело к реке. Вряд ли все это можно проделать меньше чем за полчаса. Значит, Финни нашел голову и сверток одежды никак не раньше, чем в 12.50. Все, что он сам сумел объяснить по этому поводу, это то, что в это время был гром и была молния, но дождя не было. Тела он в маслодельне не видел; в таком случае вполне резонно предположить, что шаги, которые он слышал, были шагами убийцы, возвращавшегося с реки после того, как он столкнул в воду тело убитого.

Первый дождь начался в 12.30 и закончился до 12.55, когда Ванесса заметила, что стекла блестят после дождя. Вторая гроза началась около часа ночи, а через пять или десять минут налетел сильный ливень. Значит, похоже, что Финни побывал в маслодельне где-то между часом и десятью минутами второго. Но в этом случае вполне возможно, что он слышал шаги разыскивавших его Роберта и Джанет.

В общем, получалось, что показания Финни совершенно бесполезны. Но, как утверждала Джанет, он возвратился домой около двух часов «промокшим до костей». Если принять версию, что убийство было совершено непредумышленно – скажем, под действием испуга, – то не мог ли все же Финни совершить его? Не потому ли он так промок, что ему пришлось вплавь тащить тело вниз по течению? Нет, это не годится: Лайонел Ситон категорически утверждал, что Финни не умеет плавать. Конечно, он мог солгать. Но зачем? Ведь все это так легко проверить.

Найджел уныло посмотрел в окно, по которому сбегали бисеринки дождя. И в тот же момент сам собой, без всяких причин, пришел ответ на его первый вопрос. Поначалу этот ответ показался ему настолько шокирующим и настолько невероятным, что Найджел с негодованием отверг его. И все же не принять это объяснение было невозможно. Чем дольше он его обдумывал, чем более придирчиво сопоставлял со всем имеющимся набором фактов, тем более убедительным становился найденный им ответ. После получаса напряженных размышлений Найджел окончательно пришел к заключению, что нашел ответ на вопрос, почему Роберт Ситон назвал именно это время своего возвращения домой в ту роковую ночь.

И все же еще чего-то не хватало – какого-то звена, которое должно было замкнуть цепь рассуждений. Найджел чувствовал, что это звено уже было однажды у него в руках, но тогда он не мог понять его значения; а теперь оно отложилось где-то в дальнем уголке его сознания и извлечь его оттуда было почти невозможно. Не далее как сегодня утром, во время допроса Реннела Торренса, Найджел не то услышал, не то увидел нечто такое, что могло связать воедино всю цепочку его умозаключений… Но, как он ни старался, это воспоминание никак не давалось ему в руки. В конце концов Найджел был вынужден с сожалением признаться себе в том, что причина этой забывчивости – инстинктивное неприятие правды, которая все это время стучалась в дверь его сознания. Подобно Иакову, борющемуся с ангелом, его мозг старался освободиться от мощных объятий всепобеждающей Истины. Но напрасно… Злодейство не имеет права на место под солнцем. Освальд Ситон был злодеем, а одно злодеяние порождает другое, безнравственность – такую же, если не худшую безнравственность, и нет выхода из этого порочного круга.

Открылась дверь, и в комнату вошла Джанет Ситон. Она встала над креслом Найджела, как ангел-обвинитель на Страшном суде.

– Что случилось с Лайонелом?

– Вы уже слышали? Вам рассказал Роберт?

– Вся деревня только и говорит об этом. Вы что, не могли ему помешать?

– Мы старались. Но… Вы не присядете?

Миссис Ситон его не слушала. Найджел поднялся, встал у камина и коротко рассказал ей о случившемся в старом амбаре.

– Я думала, все гораздо хуже. В деревне болтают, что он застрелил мистера Торренса и ранил полицейского. Нам это теперь всю жизнь будут вспоминать. Что могло заставить мальчика вести себя подобным образом?

– Полиция, естественно, сделает вывод, что он хотел остановить Реннела Торренса и не дать ему рассказать нечто компрометирующее его, Лайонела, или кого-то, кого он хотел защитить.

Подойдя к окну, Джанет Ситон спросила, не глядя на Найджела:

– И как, сказал он что-нибудь? После всего, я имею в виду. Наверняка же полиция потребовала от него продолжения.

– Да нет, ничего такого он не рассказал. Заявил, что ему нечего больше добавить, разве только то, что он слышал чьи-то шаги, когда в два часа выходил из дома подышать воздухом. По его мнению, это возвращался Финни.

Миссис Ситон вздохнула и села в кресло.

– Все это так таинственно, – заметила она светским тоном хозяйки дома. Наверное, полицейские уже пришли к каким-то выводам? Не может же быть, чтобы у них до сих пор не было версии?

Найджел промолчал, и Джанет продолжала, раздраженно махнув рукой:

– Это ужасно – то, что Мара замешана в этом. Она девочка неуравновешенная, и, боюсь, она плохо влияет на Лайонела. Откровенно говоря, мистер Стрейнджуэйз, я бы не удивилась, если бы оказалось, что все это ее затея… вся эта дикая выходка.

– Я знаю о Маре.

– Вы…

– О ней и Освальде Ситоне.

Щеки Джанет залились пунцовой краской.

– Вы хотите сказать, что она вам рассказала?!– с негодованием воскликнула она.

– Да. Конечно, я ей немножко помог. Я догадался об этом еще раньше.

– Тогда вы должны понять, почему мне бы не хотелось, чтобы Лайонел сближался с ней.

– Избежать этого трудно, если вообще возможно, поскольку Торренсы живут с вами, – с милой улыбкой проговорил Найджел.

– Это – идея Роберта. Я никогда этого не одобряла.

– Молодая женщина не обязательно должна быть… как бы это выразиться… нежелательна по той причине, что десять лет назад стала жертвой преступного нападения.

– Все зависит от того, что подразумевать под словом «нежелательна», то, что с ней нежелательно иметь дело, или что-то другое. – Рот Джанет Ситон захлопнулся, как кошелек скупца, но в глазах блеснул огонек мрачного юмора.

– Я очень хорошо понимаю, – произнес Найджел, помолчав, – что вы сочли невозможным пребывание Освальда в вашем доме после того, что тогда произошло.

Джанет Ситон, вообще не имевшая привычки разваливаться на стуле, сейчас сидела прямая как палка. Ее пальцы с крупными костяшками вцепились в подлокотники кресла. Но если Найджел рассчитывал таким образом выбить ее из колеи, то это ему не удалось.

– Вы намекаете на то, что это я подстроила его исчезновение? – спокойно и с достоинством спросила Джанет.

– Кто-то же должен был это сделать. Один он бы не справился. Вы, конечно, понимаете, что полиция расследует теперь и этот аспект дела.

– Что там делает полиция, меня не касается. Но неужели вы серьезно думаете, что я помогла бы бежать человеку, так… так поступившему с юной девочкой, за которую я несла ответственность? Ну, знаете! Это совершенно возмутительное обвинение!

– Но ведь вы с Робертом сделали все, чтобы замять это дело. Почему же вы сразу не призвали Освальда к ответу?

– Это было неудобно. – Джанет говорила об этом, как о какой-то светской условности. Заметив усмешку на лице Найджела, она нахмурилась. – А разве вы никогда не слыхали, что люди не любят выносить сор из избы, мистер Стрейнджуэйз? И одно дело – замять семейный скандал, а совсем другое – организовать мнимое самоубийство его виновника, или вы не согласны?

– О да, тут я с вами совершенно согласен. Если речь шла только о том, чтобы замять семейный скандал… Но вы сами понимаете – полиция непременно поинтересуется, какую выгоду вы с Робертом извлекли из исчезновения Освальда.

– Я бы предпочла, чтобы вы говорили прямо и без обиняков! – воскликнула Джанет Ситон, начиная сердиться. – Вы хотите сказать, что мы с Робертом заставили Освальда инсценировать самоубийство, чтобы Роберт мог получить его состояние? Иными словами, нас обвиняют в шантаже? Не хватало только, чтобы нас обвинили в том… что на прошлой неделе мы убили Освальда здесь, в Плаш-Мидоу. Знаете, это просто невыносимо!

Найджел смотрел на нее с восхищением.

– Раз уж об этом зашла речь… – сказал он. – Когда вы с Робертом вышли взглянуть на Китти, Роберт был в макинтоше?

Джанет, кажется, впервые растерялась.

– В макинтоше?.. А что? Почему такой странный вопрос? Не вижу связи.

– Так, просто я кое о чем размышлял. Ведь тогда как раз начался дождь, правильно? И на вас был макинтош. Может быть, вы надели плащ Роберта?

– Нет, конечно же, нет. Почему я должна была надеть его плащ? – довольно резко ответила Джанет.

– Я сказал это только потому, что Мара считает, что на нем не было макинтоша, когда она видела вас обоих во дворе. Вы не помните, был ли Роберт в плаще, когда вернулся с прогулки?

Джанет Ситон часто замигала глазами и как-то неловко мотнула головой.

– Господи, какая я глупая! – воскликнула она взволнованно. – Я же совершенно забыла! Да, он был в плаще. Он вошел, сказал, что ему показалось, что Китти бьется в деннике, и мы тут же пошли туда. Дождь только-только начал расходиться, но был еще не очень сильным. Поэтому я набросила макинтош Роберта – бежать за своим мне не хотелось. Да, теперь я помню!

Так вот, значит, как это было. Найджел разглядывал эту статную испуганную женщину, сидевшую перед ним очень прямо, сложив на коленях крупные руки и опустив глаза. Вот так она сидела бы, подумал Найджел, если бы решилась прийти на прием к врачу-специалисту и рассказать ему о тревожных симптомах, которые долгое время стоически терпела или отчаянно пыталась игнорировать.

– Реннел сказал, что когда Освальд ушел от него, он видел, как тот пошел сюда, к дому. Это было около двадцати минут первого, вы еще не спали. Может, вы что-нибудь слышали? Очень странно, если Освальд подошел к дому, к самому дому, а потом взял и ушел, даже не попытавшись с кем-нибудь повидаться.

– Со мной ему вряд ли захотелось бы встретиться, – желчно заметила Джанет, не сводя глаз со своих рук, лежащих на коленях, как два тяжелых булыжника. – Так вот, значит… – начала она и замолчала.

– Да?

– Я действительно кое-что слышала. Полиции я об этом не рассказывала, потому что этот эпизод как-то выпал у меня из памяти, а потом, когда я вспомнила, он показался мне таким незначительным… кроме того, я вообще была уверена, что мне просто померещилось.

– Продолжайте, пожалуйста!

– Так вот, это было минут за десять до того, как муж вернулся с прогулки. Мне показалось, что я слышу, как открылась дверь со двора. Я сидела у себя в комнате. Я подошла к дверям будуара и тихонько позвала: «Это ты, Роберт?» Видите ли, он вот-вот должен был прийти. Но мне никто не ответил, и, естественно, я подумала, что ослышалась… Боже, какой ужас! Вы думаете, этот человек и в самом деле пытался войти в дом?

– Ну что ж, это вполне возможное объяснение. Он узнал ваш голос и, поскольку не хотел, чтобы вы знали о его приезде, вышел обратно во двор. Вы согласны?

– Но я не понимаю… Кого он хотел видеть? И вообще, зачем он сюда явился?

– Выбор не так уж велик, верно? – мягко произнес Найджел. – Вряд ли он приходил повидаться с Лайонелом или Ванессой.

Джанет испуганно раскрыла глаза, потом опустила веки и наконец-то откинулась в кресле, устало опустив руки на подлокотники; это была поза боксера, побитого в решающем раунде.

– Нет, нет, только не Роберт, – чуть слышно произнесла она. – Я не верю, я просто не верю! Это невозможно. Абсолютно невозможно. Роберт не может… Роберт не мог дойти до того, чтобы пригласить этого человека в дом. Этому должно быть какое-то другое объяснение.

После всех этих событий прошел день, другой, еще два, и в душе Найджела все росло и росло чувство разочарования. Расследование как будто зависло в воздухе. От Блаунта вестей не было. Как это ни невероятно, но Лайонела с Марой так и не нашли – они исчезли, словно испепеленные мгновенной вспышкой пламени. Сержант Бауэр держал Найджела в курсе событий. Машину обнаружили на следующее утро после их побега в Фоксхолвуде – они съехали с дороги на одну из лесных тропок, довольно искусно замаскировали машину ветками и мхом и так оставили.

Полиция пришла к выводу, что беглецы прятались в лесу до наступления темноты, а потом пошли пешком. На всех дорогах было организовано наблюдение, персонал железнодорожных станций был предупрежден – и все это меньше чем через полчаса после их побега из Плаш-Мидоу. Несмотря на нехватку людей, инспектор Гейтс немедленно начал опрашивать всех друзей Лайонела и Мары, живших по соседству с Плаш-Мидоу и Ферри-Лейси. На этот раз не забыли и про церковный склеп. Но никаких сообщений не поступало ни с главной железнодорожной линии, ни с боковых веток; Лайонел и Мара не угоняли и не нанимали автомобилей; за четыре дня не удалось обнаружить никаких следов. Инспектор Гейтс мог только предположить, что в первую же ночь они остановили на шоссе какую-то машину, скорее всего грузовик. Следствием было установлено, что молодые люди забрали с собой из Плаш-Мидоу два рюкзака, кое-какие туалетные принадлежности и еды дня на три.

На четвертый день Блаунт позвонил Гейтсу из Бристоля и предложил прекратить поиски в окрестностях Ферри-Лейси. Лайонел и Мара были объявлены в розыск в специальном разделе «Полицейской газеты». Если не считать этой публикации, которая обращала на них внимание всех английских полицейских, никаких шагов по их розыску не предпринималось, и все силы были брошены в другом направлении.

На пятый день в одном из городов соседнего графства был замечен молодой человек с отрастающей бородой и видом бродяги, но во всем остальном отвечающий описанию Лайонела Ситона. Он вскочил на оставленный у мостовой велосипед, отказался выполнить приказ констебля, который пробовал его остановить, и уехал, несмотря на поднявшийся шум и крик. По этому поводу Бауэр заметил: «Уж эти мне десантники, сущая беда с ними».

Представлялось совершенно очевидным, что Лайонел и Мара разделились. По мнению Найджела, Лайонел начал игру в кошки-мышки, смысл которой сводился исключительно к тому, чтобы – наверняка ему так казалось – морочить голову полицейским и отвлекать их от чего-то более важного. Вместе с тем Найджел полагал, что эта эскапада молодого человека – если только она и в самом деле была только эскападой – имела целью произвести впечатление на отца не в меньшей степени, чем на Мару. Роберт Ситон, несомненно, великий поэт и к тому же воплощенная доброта. Но гениям, как дубам-исполинам, свойственно отбрасывать вокруг себя настолько густую тень, что она подавляет все растущее рядом, забирая себе все жизненные соки земли. Дети человека, обладающего таким талантом, такой независимостью и внутренней свободой, редко бывают нормальными; чем мощнее становой хребет отца, тем неистовее и эксцентричнее их попытки самоутверждения. Когда отца любят, как Лайонел любил Роберта, такие попытки обычно направлены на то, чтобы произвести на него впечатление, получить одобрение и вырасти в его глазах, и свободны от мятежного вызова. Когда Лайонел Ситон «признался» в том, что это он прятал Финни Блэка, когда он выкинул этот номер со стрельбой и эффектным побегом, сопровождаемым лихими прыжками с высоты и таинственным исчезновением, он всего лишь хотел сказать этим: «Смотри, отец, я тоже мужчина, и – я могу кое-что совершить ради тебя». И наградой ему был бы, если бы он только мог его услышать, тот смущенный, любящий и восхищенный тон, которым Роберт произнес: «О Боже, не нужно было ему этого делать».

На шестой день суперинтендант Блаунт вернулся в Ферри-Лейси. Вид у него был серьезный, но торжествующий.

– Мы нашли наконец, – сказал он Найджелу. – Нашли место, где отсиживался Освальд Ситон, когда после долгого отсутствия вернулся в Англию. Нам пришлось перевернуть вверх дном весь Бристоль. И мы нашли письмо с приглашением приехать на родину. Да, я думаю, что это дело можно считать закрытым.

– Письмо?! От кого?

– От Роберта Ситона.