Год 121 от первого явления Огнерожденного Митры первосвятителю Иллирию.
Лагерь императорской армии под стенами Ура
Тяжелый взгляд уперся в грязное пятно на подволоке и бездумно замер на его бесформенных обводах. В голубых, чуть навыкате глазах отразилась безысходная тоска и отчаяние. «Вот до чего я докатился, — Василий преисполнился жалостью к самому себе. — Я, император половины мира, вынужден влачить столь жалкое существование!»
В этот момент он не актерствовал, а искренне жалел себя. Живущий сиюминутными порывами, Василий не выносил затяжного напряжения — оно выводило его из себя. Если задача не решалась быстро, если дело требовало времени, а еще хуже — приложения усилий, то он не просто терял к нему интерес — оно вгоняло его в настоящий ступор.
Прошло всего несколько дней с того момента, как они с сестрой оставили императорский лагерь и перебрались сюда, в расположение диких легионов. Первая эмоциональная речь, звон золотых монет и восторженный солдатский рев — все это осталось в прошлом, сменившись рутинными переговорами с варварскими вождями, торгующимися из-за каждой мелочи. Было невыносимо видеть, как унижалась сестра, разговаривая с ними как с равными, а это сволочье, это дикое быдло настолько обнаглело, что уже не падало ниц, обращаясь к нему, императору, а всего лишь кланялось, бросая наглые, любопытные взгляды. Варвары тянули из них золото, находя тысячи дурацких отговорок, когда речь заходила о штурме мятежной части лагеря. Это бесконечное переливание из пустого в порожнее и полная бесперспективность их нынешнего положения повергли Василия в глубокую апатию. Все, о чем он мог думать сейчас, выражалось одной фразой: «Ненавижу их всех! Жалких мерзких людишек, думающих лишь о своей мошне и неспособных понять моего высокого предназначения!»
— Василий!
Голос сестры заставил его оторваться от созерцания пятна и обратить внимание на сидящего напротив Сцинариона.
— Ты слышишь, о чем говорит Варсаний? — В тоне августы мелькнуло злое раздражение. Последние дни дались ей нелегко. Убедить даже своих легатов поддержать Василия было непросто, а дикари так вообще не желали разговаривать с женщиной. От брата помощи было не дождаться — он только все портил своей хандрой и капризами. Всю тяжесть переговоров ей приходилось тащить на себе, и тут, как бы Зоя ни относилась к Варсанию, она должна была признать — без его помощи все ее замыслы рухнули бы в первый же день.
Сейчас глава имперской канцелярии излагал свой план по выходу из положения, и хотя Зоя сразу поняла, в какое дерьмо втягивает их Варсаний, ей приходилось слушать, поскольку альтернативу она действительно не видела. Голова была абсолютно пуста, не считая понимания, что с противоположной стороной необходимо договариваться, пока на руках есть еще хоть какие-то козыри.
Одергивая брата, Зоя совершенно не надеялась услышать от него что-нибудь путное — просто она была раздражена и на кого-то это все надо было выплеснуть.
— Так что, так и будешь молчать и пялиться на потолок, как идиот⁈ — сестра повысила голос, и Василий, обиженно поджав губы, прогундел:
— Я не расслышал, о чем ты говорил, Варсаний.
Скрыв за маской понимания усмешку, Великий логофет чуть склонил голову.
— Конечно, мой император! На первый взгляд, суть моего предложения покажется вам неприемлемой, я сам не сразу смог согласиться с собой, но… — Сцинарион выразительно развел руками. — Другого выхода я не вижу.
По лицу Василия пробежала волна нетерпения.
— Не тяни, Варсаний! О чем ты?
Бросив короткий взгляд на августу, логофет начал повторять то, что уже изложил минуту назад:
— Совершенно очевидно, на данном этапе договориться с противоположной стороной практически невозможно, но и решить конфликт силовым путем мы тоже не можем. Выбить два железных легиона, окопавшихся в лагере, нереально — по крайней мере, с нашими силами.
Угрюмо молчавший Василий неожиданно раздраженно взорвался:
— Нереально! Нереально! Я устал слышать это! Меня окружают одни трусы! Четыре легиона против двух, а вам все мало! У нас есть золото, возьмите! Заплатите вождям варварской конницы и бросьте ее тоже в бой!
Зоя посмотрела на брата с жалостью, а Сцинарион, терпеливо переждав вспышку гнева, мягко продолжил:
— Варвары ненадежны. Золото они, конечно, возьмут, но на убой не пойдут. Пространство ограничено, нам негде использовать численное превосходство, а на том узком пятачке между рекой и скалами железные легионы перемелют и десятикратно превосходящие силы.
Василий затих, а в голосе Варсания послышалась убеждающая сила:
— Мой император, поймите, наши преимущества тают с каждым днем. На дикарей нельзя положиться. Сегодня они за вас, а что будет завтра, когда они вытянут из казны все золото? Потом, уже три дня, как вся армия в постоянной боевой готовности. Для имперских легионеров это не проблема, а вот варвары могут не выдержать напряжения, и как только они расслабятся, наши противники ударят. Боюсь, тогда нам уже не устоять.
Не совладав с собой, Зоя зло прервала логофета:
— Хватит уже нас пугать! Давай, излагай свой поганый план.
Подняв взгляд, Варсаний позволил себе улыбку.
— У Иоанна и Навруса тоже полно неразрешимых проблем, и я думаю, они готовы к переговорам — нужны только такие условия, при которых обе стороны сохранили бы лицо, не потеряв завоеванных позиций. Я долго ломал голову над тем, как этого достигнуть, и пришел только к одному неутешительному выводу. — Тут он тяжело вздохнул, показывая, как нелегко произнести ему эти слова, и продолжил: — На данном этапе есть только один выход из создавшегося положения — отказаться от титула императора. Как вам, мой господин, так и Иоанну.
— Что⁈ — Руки Василия непроизвольно потянулись к горлу логофета. — Да как ты смеешь даже произносить такое⁈
Выдержав бешеный взгляд непризнанного базилевса, Сцинарион внимательно посмотрел на его сестру:
— Как я уже сказал, на данном этапе, — он сделал ударение на этих словах, — на данном этапе отказ от титула позволит выиграть время, а там кто знает, как все повернется.
Зло прищурившись, Зоя уставилась в лицо логофета:
— Если Иоанн тоже откажется, тогда кто будет императором и какую роль в этом спектакле ты отводишь нам?
Она ни секунды не сомневалась, какое имя назовет Сцинарион, но ей очень хотелось посмотреть, как этот скользкий тип его произнесет. Ведь как бы он ни маскировался, за какими бы завесами ни прятался, всем и каждому станет ясно, чьи интересы он здесь представляет.
Пауза затягивалась, и, глядя на кукольное личико августы, Варсаний в который уже раз задавал себе один и тот же вопрос: «Нужно ли это делать сейчас? Пришло ли время? Назвав имя, я полностью потеряю влияние на эту пару, и они будут видеть во мне только врага. С должностью Великого логофета империи тоже придется распрощаться, но, с другой стороны, о какой империи можно говорить сейчас, когда мы все балансируем на краю гибели?»
Он очень не любил играть в открытую, его настоящая гениальность проявлялась в тайных многоходовых комбинациях, где противник мог осознать, кто же его настоящий враг, лишь в последний момент, когда уже ничего нельзя исправить. Но все это в прошлом, а сегодня не допустить столкновения и победы одной из сторон было важнее всего. Не допустить любой ценой.
«Любой ценой, — повторил он про себя, — даже если после этого меня вовсе выведут из игры».
Решившись, Варсаний ответил августе мягкой отеческой улыбкой и произнес:
— Петр! Я предлагаю избрать императором малолетнего сына Феодоры.
Открывший рот Василий не смог издать ни звука, а лишь глотал воздух от перехватившего дыхание приступа ярости.
— Ты хочешь назвать императором ублюдка уличной шлюхи? Ты спятил⁈ Да я лучше сдохну, чем позволю ему занять мой трон! Да за такие слова тебя…
Варсаний, изображая смирение, терпел льющийся на него поток брани, а обращенная к брату торжествующая улыбка Зои словно говорила: «Ну что, убедился? А ведь я предупреждала — Варсаний прихвостень Феодоры! Он наш враг! Хитрый коварный враг!»
Она улыбалась, потому что вдруг поняла — план не так уж и плох. В голове выстроилась четкая линия будущей стратегии. Назовем базилевсом Петра — и что? Всего лишь тактическое отступление. Пока большая часть армии и казна в их руках, это совершенно не важно. Армия должна увидеть нового императора и присягнуть ему, но Петр и Феодора в Царском Городе, а войска здесь, под стенами Ура. Феодора не рискнет ехать с малолетним сыном сюда — слишком опасно, а без присяги вся затея — пустая формальность. Им остается только не допустить, чтобы армия вернулась в Царский Город. Значит, надо продолжить осаду, взять Ур и двигаться дальше на Сардогад, а там, глядишь, и с Иоанном случится что-нибудь нехорошее: попадет под случайную стрелу или съест что-нибудь несвежее, и тогда вообще не о чем будет беспокоиться.
Василий все не утихал, продолжая осыпать Варсания оскорблениями, и Зоя, решив, что пора заканчивать эту комедию, попросту рявкнула на брата:
— Все, хватит! Заткнись! — Ее жесткий требовательный взгляд резанул по Василию, заставляя того умолкнуть.
Добившись тишины, она обернулась к Варсанию.
— Я считаю план вполне приемлемым. — Не глядя, лишь подняв перед лицом брата растопыренную ладонь, она остановила его попытку вновь поднять крик. — Да, мы согласны в принципе и готовы обсудить детали с Иоанном, но вопрос все же у меня есть. Как мы дадим им об этом знать? Если предложение будет исходить с нашей стороны, то не воспримут ли они его как нашу слабость? Как возможность решить все проблемы одним стремительным ударом? Ты понимаешь, о чем я? Не подтолкнем ли мы их своей мирной инициативой к решительным действиям?
Ничуть не изменившись в лице, Варсаний в глубине души все же выдохнул с облегчением. Хищная рыба заглотила предложенную наживку, теперь осталось дождаться, когда она обессилит, вымотавшись в бесплодных попытках сорваться с крючка. Борьба, без сомнений, предстоит долгая, и то, что спросила сейчас Зоя, лишний раз это доказывало. Он мысленно поаплодировал умению августы разглядеть подводные камни в бурном потоке, и ответил на впившийся ему в лицо взгляд:
— Такая опасность существует, но вот что приходит мне в голову. В Ибере я слышал такую историю. В период засухи все звери без страха приходят к обмелевшей реке. Косули пьют рядом с пантерами, зайцы по соседству с волками, и над всей мирной идиллией царит негласное правило: у водопоя нет места охоте, нет хищников и их жертв — только животные, объеденные общей бедой.
Гримаса раздраженного непонимания промелькнула на лице Зои, и Сцинарион, едва заметно улыбнувшись, пояснил:
— Воспользуемся звериным опытом для того, чтобы поселить в головах наших противников мысль о переговорах.