Горизонты техники для детей, 1971 №7

Придворный математик

— Я должен признаться. Адам, что не ожидал увидеть тебя здесь в монашеском одеянии. — Коханьский печально посмотрел на друга, но не отозвался.

— Ведь в Торуньском коллегиуме иезуитов ты был лучшим математиком, и все считали, что в будущем ты непременно займёшься этой отраслью науки.

Молодой монах немного оживился.

— Я мечтаю посвятить математике всю свою жизнь. Только кто мне поможет в этом? Родители умерли, моего опекуна тоже уже нет в живых. Перед смертью он посоветовал мне записаться в монастырь. Два года я был послушником, потом дал монашеский обет и меня приняли в число студентов Вильнюсской академии. Расскажи лучше о себе, Клеменс. Чем занимаешься, как попал в Вильнюс? Я полагаю, что ты, как родовитый шляхтич, служишь в королевских войсках.

— Я прибыл сюда в числе посланцев к вильнюсскому князю — воеводе в связи с угрозой войны…

— О какой войне ты говоришь?

— Адам, неужели ты не слышал, что нам угрожают шведы?

— Шведы? — искренне удивился Коханьский. — Ведь у нас с ними подписан мирный договор. — Заметив изумление и осуждение в глазах друга, Коханьский начал оправдываться.

— Не сердись на меня, Клеменс, ты занимаешься политикой, а меня больше всего интересует математика. К тому же сейчас в Академии новый профессор математики.

— Просто трудно поверить, Адам, насколько ты несведущ в важных политических вопросах. Так вот послушай. Шведский король…

А в это время в зале заседаний Вильнюсской академии собрался учёный совет под председательством ректора ксёндза Кояловича.

— Правдивы ли полученные сведения?

— Достоверность их не подлежит сомнению, — ответил нахмуренный ректор. — Мне пишут об этом из Познани и Варшавы. Наш король Ян Казимир ещё надеется договориться с Карлом Густавом и даже выслал послов в Стокгольм, но шведы, поди, только ради приличия разговаривают с ними, а сами готовятся к войне.

— Шведы, мне думается, направятся на Поморье, мы останемся в стороне, война минет нас, — уверенно заявил профессор теологии.

— Нельзя рассчитывать на это и независимо от того, придут или не придут сюда шведы, мы должны предохранить от разорения имущество монастыря, а главное позаботиться об Академии. Лучших студентов нужно послать за границу, ведь здесь не будет покоя и условий для науки.

— Например, Коханьский — настоящая жемчужина среди моих слушателей!

Ректор доброжелательно посмотрел на профессора математики.

— Вот именно. Если помните, в прошлом году я с похвалой отзывался о Коханьском в «Трёхлетнем каталоге» нашей Академии.

— Я предлагаю послать Коханьского для продолжения образования в Вюрцбург, где преподает знаменитый математик ксёндз Шотт.

— Если все согласны с предложением, я записываю. Коханьский Адам Адаманди — Вюрцбург. Надобно приготовить ему рекомендательные письма.

* * *

Ксёндз Коханьский нечаянно задел книжкой за карманные часы, лежащие на столе. Часы упали на пол.

— Вот тебе на! Теперь они станут, — с раздражением пробормотал ксёндз.

Он поднял часы и машинально приставил их к уху. Часы продолжали тикать, правда, немного по-другому.

Коханьский осторожно приподнял крышку и сразу заметил, что случилось: у балансира часов было два усика, один из них сломался во время падения, второй — вместе с осью по-прежнему совершал регулярные, только более быстрые движения. Ксёндз задумался: — Ведь ещё Галилей пользовался маятником для измерения времени, да и я сам изучал его колебания, — перебирал он в уме. — Если астрономы измеряют время числом колебаний маятника, то почему бы не построить такой механизм, в котором при каждом качании маятника стрелка часов будет перемещаться на одно деление циферблата? Как должен выглядеть этакий механизм? Очевидно, понадобится набор нескольких зубчатых колёс.

Коханьский схватил перо, лист бумаги и тут же принялся рисовать эскиз часового механизма с маятником…

Вдруг приоткрылась дверь кельи, и на пороге появился тучный круглолицый монах. Увидев его, Коханьский как бы смутился и поспешно произнёс.

— Я совсем позабыл, что приор монастыря назначил мне на эту пору службу в костёле.

Коханьский вышел из кельи, отложив только что начатый рисунок. Уже не первый раз целиком увлеченный математическими вопросами или механическими конструкциями он забывал о своих духовных обязанностях.

* * *

В кабинете великого князя Этрурии Фердинанда II на небольшом столике подле окна стоят часы. Подвижный, худощавый князь, одетый по последней моде, внимательно разглядывает часы. Рядом стоит скромный светловолосый, сероглазый ксёндз.

— Откровенно говоря, ты меня очень обрадовал своим подарком, — оживлённо произносит Фердинанд II. — Поистине нужно изрядное мастерство, чтобы заставить прибор измерять нечто такое непостоянное и неуловимое, как время. Я уже давно интересуюсь часами и могу похвалиться целой коллекцией их, но в ней нет подобных часов.

Ксёндз кивнул головой.

— Меня тоже очень интересуют часовые механизмы. Ещё будучи в Майнце, я думал о возможности применения маятника в часах. Я пытался смастерить маятниковые часы и описал их конструкцию, а ксёндз Шотт поместил мою работу в IX томе своего труда «Чудеса техники».

Фердинанд II весело улыбнулся, поглаживая длинные локоны каштанового парика.

— Я читал твою работу и приобрёл её в свою библиотеку. Трудно переоценить значение первой в мире книги, содержащей все необходимые сведения о часах и подробностях различных конструкций. Жаль, что твоё «Часовое дело» не издано отдельно, и лишь включено в «Чудеса техники» Шотта.

— Я был безмерно рад и горд, что ксёндз Шотт предложил мне сотрудничество. А заметил ли, милостивый князь, в моей работе описание маятниковых часов, обдуманных мною в 1659 году?

Фердинанд II доброжелательно, ласково посмотрел на ксёндза, он был слишком тактичен, чтобы напомнить Коханьскому то, о чём хорошо знали оба: изобретение маятниковых часов приписывается голландскому учёному. Коханьский, как будто угадав мысли великого князя, спокойно заявил:

— К сожалению, я не окончил постройку маятниковых часов. Меня и так часто упрекали, даже осуждали за то, что я вместо духовных обязанностей слишком много времени посвящаю научным работам. Так было в Майнце и Бамберге, глядишь, и здесь, во Флоренции, было бы так же, если бы не опека вашего высочества. А вот Гюйгенс сконструировал и построил маятниковые часы, благодаря чему стал известным в мире. Но таких часов, как эти, ещё не видел Гюйгенс, — с улыбкой заметил ксёндз.

Коханьский повернул часы, снял заднюю крышку, и тогда князь увидел странный механизм: снизу к основанию был прикреплён полукруглый металлический брусок, над ним наподобие маятника качалась довольно широкая металлическая деталь причудливой формы, а за нею находились зубчатые колёса.

— На чём основано действие этих часов?

— О, это секрет, ваше высочество, — усмехнулся Коханьский.

— Он скрыт в оных буквах, выгравированных на крышке:

RGT. ХСО. MRSE. RIP. NAE. INS. ATE.

У князя разгорелись глаза, он любил такие загадки.

— Прошу тебя, не «поясняй анаграммы, я попробую её решить сообща с придворными.

* * *

Келья Вроцлавского монастыря была очень холодная и сырая. Грустный ксёндз Коханьский, прикрытый вытертой во многих местах шубой, вспоминал солнечную Флоренцию, Прагу, Оломоуц, где он поочерёдно был профессором математики в местных коллегиумах. Везде было теплее, и везде высшее духовенство остро критиковало Коханьского за образ жизни, какой он вёл. Ксёндз иногда целыми ночами наблюдав за кометами на небе утром опаздывал на заутреню, а во время вечерних богослужений раскладывал на полу кельи листы бумаги рисовал круги — один за другим.

Круг. Сию удивительную, таинственную фигуру невозможно заменить равновеликим квадратом, как нельзя провести прямую, равную данной окружности. А если всё-таки можно? Вот окружность с центром О, проводим диаметр АВ, через точку В проводим касательную к данной окружности…

Скрип двери и в келью входит… приор монастыря отец Капистран.

— А ксёндз всё рисует! — насмешливо замечает вошедший. — Я приношу письма.

— Может быть, от Лейбница? — обрадовался учёный.

— Я пс знаю от кого эти письма. Прошу немедля прочитать вот это, бесспорно, самое важное письмо.

Коханьский взял письмо и начал его читать.

— «16 июня 1678 года, лагерь под Львовом.

Ваше преподобие, отче Капистран!» Письмо не мне адресовано, — смутился ксендз и протянул письмо приору.

— Действительно, оно адресовано мне, но касается ксёндза. Пусть ксёндз читает дальше, — буркнул приор и спрятал озябшие руки в рукава сутаны: видимо, эта келья, в самом деле, была самая холодная в монастыре.

Коханьский снова принялся читать письмо, на щеках от волнения выступил румянец. Наконец, он поднял удивленные глаза.

— Никак не пойму. Король Ян Собеский назначил меня учителем своего сына?

— Нет ничего непонятного. Король просит прислать ксёндза в Варшаву. Нужно паковать вещи и… ваши бумажонки и как можно скорее ехать.

* * *

— Флорек, положи книжку на место, а то если приедут в Вилянов его или её королевская милость и захотят прочитать что-либо, я, придворный библиотекарь, не найду на полке нужной книги. Ведь мне не годится сказать, что это Флориан поставил исторические книги между лексиконами.

— Я положил её сбоку, потому что… хотел оставить для себя…

— Вот оно что! Покажи, что тебя так заинтересовало. «Часовое дели»? Книга, написанная мною, я не ожидал этого, — Коханьский добродушно улыбнулся. —

Я слышал, что после окончания коллегиума ты будешь изучать право.

— Так решили за меня, — ответил мальчик. — А я мечтаю быть математиком и механиком, как ксёндз. Я и другие книги ксёндза читал. Из всех наук математика — самая интересная. Решая трудную математическую задачу, я забываю обо всём на свете.

— Но с одной математики не проживёшь, дорогой, — философски вздохнул ксёндз.

— Не так давно ксёндз диктовал мне свои письма Лейбницу, он, якобы, в настоящее время — самый большой учёный, а также дал прочитать его письма. Немецкий учёный очень высоко ценит ксёндза! Он считает, что ксёндз гениально решает задачу построения квадрата, равновеликого данному кругу. В каждом письме Лейбниц просит ксёндза сотрудничать с ним. Пожалуй, признание и одобрение, выраженные таким учёным, значат больше, чем…

— Перестань философствовать, — сурово прервал ксёндз. — Берись за книги. Отец велит тебе изучать право.

Обиженный Флорек замолчал, он принялся укладывать книги на полке, искоса поглядывая на Коханьского. Заметив снова на его лице добродушную мину, мальчик как бы невзначай проронил:

— Если бы в только знал. Я уже по-разному перестав лил буквы, но ничего не выходит.

— О каких буквах ты бормочешь?

— В одной из книг ксёндз пишет о флорентийских часах и о буквах на крышке, в которых содержится тайна часов. Эти буквы я уже выучил наизусть:

RGT. ТСО. ММЕ. RIP. NAE. INS. ATE.

— Ага, тебя интересует эта анаграмма, — засмеялся ксёндз. — Уже тридцать лет прошло с тех пор. Анаграмма содержит три слова, состоящих из 21 буквы. Составляй анаграмму, я вписывал в неё каждую третью букву зашифрованного выражения. Дойдя до конца выражения, и снова продолжал выбирать каждую третью букву, конечно, из числа оставшихся букв.

Флорек тут же сообразил, как нужно переставлять буквы.

— Если записана каждая третьи буква выражения, то 7 первых букв уже можно поставить на место.

Мальчик нарисовал 21 квадратик и в каждый третий вписал 7 первых букв:

--R--G--Т--

--Т--С--О--М

— Совершенно верно, — одобрил мальчугана Коханьский. Теперь в каждый третий пустой квадратик Флорек стал вписывать очередные буквы анаграммы:

--RM-G-ЕТ--TR-С-IO--М

Р-RM-GNET--ТRАС-IО-ЕМ

— Я разгадал загадку часов! — радостно воскликнул мальчик. — Per magnetis tractionem! Под действием магнита!

— Правильно. Я уместил в часах магнит в виде полукруглого стального бруска, под его действием качался стальной балансир часов. Просто, не правда ли?

Восхищенный Флорек смотрит на эскиз часового механизма, тут же нарисованный Коханьским.

— Как ксёндз может уговаривать меня изучать право!

* * *

Адам Коханьский (1631–1700), живший в мрачные для польской науки годы, поражал многосторонностью проявляемых интересов.

Способный математик и физик, он занимался также астрономией, химией, архитектурой, стремился создать универсальный, международный язык, мечтал издать научную энциклопедию, доказывал необходимость такой записи устной речи, какую сегодня называем стенографией. Коханьский сконструировал упругий маятник. Учёный много времени посвящал разработке системы применяемых единиц измерения.

Король Ян Собеский присвоил Коханьскому титул придворного математика и назначил его своим библиотекарем, однако, почти совсем не помог в издании ценных научных дел учёного.

Многие труды польского учёного затерялись, те из них, которые сохранились, представляют большой научный интерес, а его решение квадратуры круга до сих пор считается одним из наиболее удачных в мире.

ГАННА КОРАБ