Город и столп

Глава 10

Весной Салливан получил аванс от одного издателя за книгу об Африке.

— Это означает шесть месяцев разъездов, все расходы оплачены, — сказал он Джиму. — Если я не приму это предложение, то тебе придется содержать меня.

— Но если ничего другого не остается… — Джим почувствовал себя виноватым, потому что почувствовал прилив радости при мысли о том, что вновь будет жить один.

— Забавно это. Стоит только начать путешествовать, потом никак не остановиться. Это как алкоголизм, но я действительно хочу поехать.

— Я тоже хочу, но мне нужно работать.

— И найти себе кого-нибудь другого, — это было сказано без обиняков.

— Нельзя сказать, чтоб я кого-нибудь искал, — резко сказал Джим.

— Я знаю, — в голосе искреннее раскаяние. — Извини, просто есть что-то противоестественное в том, что мужчина живет с мужчиной. Или с женщиной, один черт. Если у них нет детей, это бессмысленно. Я думаю, мы слишком эгоистичны. И не похожи. Может, это и хорошо. Я не могу согласиться с этим романтически возвышенным взглядом на любовь, который проповедует Мария. Мы довольно сильно влияем друг на друга одним фактом своего существования. Когда звезды встречаются — или это кометы — какие-то осколки перелетают с одной орбиты на другую. Столкновение лоб в лоб происходит крайне редко, чаще всего два эти тела, просто продолжают свой путь. А если и теряют что, то лишь крохотную частицу.

Так они и расстались под эту звездную метафору.

На следующий день словно вмешались небеса и пришло письмо от миссис Уиллард с массой новостей.

«Ты помнишь Боба Форда? — писала она. — Вы с ним так дружили в школе. Он сейчас служит в торговом флоте, и на прошлой неделе приезжал на несколько дней в отпуск. Он спрашивал о тебе, и его жена тоже спрашивала. Не помню, писала ли я тебе, что в прошлом году он женился на Салли Мергондаль и что у них родился ребенок. Знаешь, эта вакансия в школе все еще свободна, так что если ты захочешь вернуться…»

Вот оно! Боб вернулся, но он женат. Джиму ни разу не приходило в голову, что Боб мог как-то изменится, стать другим Бобом, не похожим на того у реки. Хотя, конечно, он должен был измениться. Он женился на Салли. Джима вдруг охватила паника. Неужели он столько лет ждал воссоединения с человеком, который интересуется только женщинами? Нет! Он отбросил эту мысль. Боб явно был бисексуалом, хотя бы только потому, что никто не может показать себя таким идеальным любовником в одном единственном случае, а потом полностью измениться. Джим утешил себя, поскольку он хотел верить, что ничего не изменилось. В его мыслях тоже ничего не изменилось. Тем временем он начал строить планы своего возвращения в Вирджинию. Он поедет туда, как только закончится лето. И его жизнь начнется заново, с той самой точки, на которой она остановилась в тот зеленый летний вечер семь лет назад.

Летом в городе объявился Шоу. Приехал на чью-то премьеру, и Джим случайно встретил его в ресторане, где плохо кормили и плохо обслуживали, но куда приходили всякие знаменитости, чтобы посмотреть не только друг на друга, но и на себя в зеркалах, которыми были обшиты стены зала.

Джим с испугом отметил, что волосы на висках Шоу поседели. Он с необычной резвостью переходил в средний возраст.

— Ты, Джимми, очень красив, — сказал Шоу. — По-настоящему красив. Из всех моих выпускников ты, несомненно, самый красивый.

— Это все равно что выиграть кубок Дэвиса! Спасибо! — Джим улыбнулся.

— С кем ты теперь живешь?

— Ни с кем.

— Был у меня один тип из Детройта. Настоящий сукин сын. Прыгун в воду. Ты можешь себе представить олимпийская программа. Сложен как бог, но глуп. Боже мой, никого еще не встречал глупее. Пить пиво и сидеть за полночь в голубых барах — других желаний у него не было. Пришлось его вышвырнуть. А потом, у него была жена и двое детей. Так что я, кажется, поступил правильно. Как думаешь?

— Никому не хочется разбивать семью.

— А ты чем был занят?

— Работал.

— А Салливан?

— Он уехал в Африку.

— Надеюсь, там его съедят, — Шоу пребывал в дурном настроении. — Такой претенциозный ублюдок! Его новой книге досталось от критиков. Не то чтоб это что-то значило. Когда критики разносят мои картины, я хорошо зарабатываю, а когда расхваливают, у нас убытки. В конечном счете шоу-бизнес, есть шоу-бизнес.

Джим отметил, что все присутствующие узнали Шоу, но на сей раз такое внимание было ему неприятно. Особенно когда он заметил несколько человек, которых видел на вечеринке у Ролсона. Каждого с женщиной, потому что это была вражеская территория.

— Ты сейчас снимаешься?

— Нет, теперь трудно получить стоящую роль. Я выжидаю. На киностудии думают, что, когда война закончится, они вернут всех старых звезд, а нас, кто приносил им деньги, пошлют к черту. Они еще хватятся, — гей был теперь никому не нужен. Джим спрашивал себя, кончился ли Шоу как актер? Кино — суровый мир, все говорят. — Они еще меня попросят, но будет поздно.

— Почему?

Шоу оглянулся, потом прошептал:

— Я бросаю кино, отхожу от дел.

— И будешь ничего не делать?

— Не совсем, буду работать в театре. В сентябре начинаю репетиции.

— Замечательно!

— Только тяжело. Я никогда не выходил на сцену, но должен это сделать.

— А как твоя мать?

— Все там же в Балтиморе. Смешно, конечно, но иногда мне кажется, что она спугивает мою удачу. Хвастается перед своими знакомым, какой у нее сын. Представь только — мать-конкурентка.

— Я думаю, люди — прежде всего люди.

— Теперь она с нетерпением ждёт моей свадьбы.

— Ты женишься?

Шоу кивнул.

— Это киностудия придумала. Им пришла в голову мысль женить меня. Они считают, что многие начинают догадываться. Может, они и правы.

— И кто она?

— Калла Петра, венгерская актриса. Её содержит глава студии. Как-то за один вечер в Вегасе продула сто тысяч долларов. Настоящая шлюха. Но от меня она не дождётся ни цента, пусть он ей сам даёт. Мы подписали добрачный договор, чтобы без всяких там. От меня никаких денег. Пусть директор ей деньги даёт. К тому же она лесбиянка, так что реклама ей нужна не меньше, чем мне.

— Похоже, всё очень мило.

— Похоже, всё просто ужасно, — застонал Шоу.

Они часто встречались тем летом. В день премьеры пьесы Шоу объявил, что навсегда уходит из кино. Через неделю пьеса закрылась, и он вернулся в Голливуд. Его свадьба с Каллой Петрой была самой блистательной свадьбой сезона.

После отъезда Шоу из Нью-Йорка в Голливуд Джим снова стал посещать бары. Особенно ему нравился один, на Восьмой авеню, где собирались мужчины и женщины. Некоторые мужчины приходили туда, чтобы найти себе пару; другие никого не искали, что придавало остроту переговорам. Особо привлекали Джима невинные, которые на следующее утро говорили: «Боже! Ну и наклюкался я вчера», — и делали вид, будто не помнят, что с ними случилось.

Однажды жарким летним вечером Джим сидел в баре и потягивал пиво, наблюдая за посетителями. Он уже почти остановил свой выбор на молодом морском пехотинце с голубыми глазами и ослепительно белыми зубами, когда услышал голос у себя за спиной:

— Ты, случаем, не Уиллард?

Джим оглянулся и увидел толстого лысого молодого моряка.

— Верно. А ты? — он никак не мог вспомнить.

— Коллинз. Аляска. Вспомнил?

— Вспомнил! Присаживайся. Давай выпьем по этому случаю.

Коллинз протиснулся к стойке рядом с Джимом.

— Я теперь служу на военном флоте. Был, понимаешь, старшиной, но меня разжаловали.

— Что случилось?

— Разозлился я и послал командира кой-куда, со мной такое бывает. А ты служил?

— Да, в армии. Уволился год назад.

— А что сейчас делаешь?

Джим рассказал.

— Денежки, значит, заколачиваешь?

— Верно. Долго ты ещё здесь?

— Нет, скоро уходим, это моё последнее увольнение. А ты, видать, неплохо устроился: живёшь в Нью-Йорке, дело своё завёл. Хотел бы я оказаться на твоём месте.

— Что собираешься делать, когда уволишься?

— Я? Я ж моряк, что ещё. Я больше ничего не знаю и ничего не умею. Я как-то попробовал работать на заводе, но не могу я долго сидеть на одном месте. Ну, я и удрал: бросил жену и вернулся в море.

— Ты женат?

— Разведён. Я знал её ещё в школе, она всегда хотела выйти за меня замуж, ну а я ни в какую. Да вот однажды напился и заделал ей ребёнка. Тут уж она говорит, что я, мол, теперь просто должен жениться. Ну я и женился. У нас парнишка, живёт с ней в Юджине, штат Орегон.

— Да, неприятно, — Джим попытался сказать это участливо.

— Наверное, есть парни, которые не созданы для семейной жизни, и я один из них. У меня есть девчонка в Сиэтле, днём и ночью думает, как выскочить за меня. Но я ей сказал: один раз меня обвели вокруг пальца, и больше я на эту удочку не поймаюсь. А ты-то как, женат?

— Нет, — ответил Джим. — Ещё нет.

— Ну, выходит, ты поумней меня. Но у тебя ведь наверняка есть девчонка в Нью-Йорке, а?

— Не без этого, — уклончиво ответил Джим.

Коллинз приложился к кружке, а потом сказал:

— Так у тебя тут есть знакомые девчонки?

Джим покачал головой:

— Только одна. Понимаешь, я много работаю, и…

— Можешь не говорить, сам знаю. Слушай, а куда ты тогда делся-то?

— Уехал в Лос-Анджелес.

— Эх, вот это мой городишко, то, что надо. Девчонки только время хотят получше провести, как и мы, и никаких тебе разговоров о женитьбе и всякой такой ерунде… А ты, небось, и кинозвёзд видел?

— Некоторых.

— Например?

— Ну, Каллу Петру.

— Правда? Ух, у неё и фигурка. И что, ты говорил с ней?

— Не раз.

— Правда? А ты её не трахнул?

— Нет, я с ней играл в теннис.

— Я бы тоже с ней сыграл, — Коллинз подмигнул Джиму. — И не только в теннис.

Джим заказал себе ещё пива. Обычно он растягивал кружку на час, но теперь нервничал немного из-за Коллинза, а потому не тянул резину и, к своему удивлению, пил. Для него это было необычно.

— Тебе нравится на флоте?

Коллинз пожал плечами.

— Они в море ничего не смыслят, уж ты мне поверь. Я бы предпочёл торговый.

— Так почему не вернёшься?

— Понимаешь, я ведь был женат, жил в городе, и меня могли призвать. И чтобы меня не призвали, я записался на флот, потому что не хотел в армию. Там мне не жизнь.

Джим тем временем продолжал наблюдать за тем, что происходит в баре. Морской пехотинец ушёл, а больше никого на его вкус не было. В противоположном конце бара какой-то старик пытался договориться с морячком, который, в свою очередь, пытался договориться с солдатом, — забавное зрелище!

Тут Коллинз, который и не подозревал об этой комедии, спросил:

— Слушай, а почему ты тогда так быстро удрал с судна?

Джим ждал этого вопроса. Он ответил медленно, как можно непринуждённее:

— Хотел увидеть Калифорнию, а чтобы не волокититься со стюардом, просто взял и сбежал.

— Я так и подумал, — Коллинз допил свою кружку. — Вот только чего ты от тех девчонок удрал, я так и не понял.

Джим пожал плечами:

— Просто мне моя не понравилась, вот и все дела.

— Ух она и взбесилась, когда ты ушёл! Но ты молодец, вовремя смылся.

— Почему?

— У них у обеих был трипперок, и я тоже заразился. Ну и намучился, пока вылечил.

Они оба расхохотались, и Коллинз рассказал анекдот о парне, который двадцать раз заражался триппером, и каждый раз вылечивался, кроме первого. Наконец они простились, и Джим почувствовал облегчение: слава богу, увольнительная у Коллинза кончилась, и больше они никогда не встретятся.

Однажды холодным днём, в час, когда зимнее небо приобретает серый цвет с оранжевым оттенком, а над городом повисает промозглая позёмка, Джим отправился на Рождество домой.

Миссис Уиллард стояла на крыльце и смотрела, как её сын идёт по дорожке. У него ёкнуло сердце, когда он увидел её: седые волосы, как всегда неприбранные, бледное морщинистое лицо — пока его не было, она стала старухой.

Они обнялись, и она всем телом приникла к сыну, прижимая к себе, не говоря ни слова, только прижимая. Потом они прошли в дом — по крайней мере, там ничего не изменилось. У гостиной был, как всегда, удручающий вид, даже несмотря на ёлку, сверкавшую маленькими, чуть потрескивающими лампочками. Странное чувство испытывал Джим, будто его перенесли во времени. Он повернулся к матери, и они молча посмотрели друг на друга — два чужих человека с общими воспоминаниями.

— Ты вырос, Джим, — сказала наконец его мать, — и изменился.

— Все мы меняемся, — ответ его был далеко не блестящим.

— Ты больше похож на родню по моей ветви, ничего отцовского в тебе не осталось. А раньше было.

Джим увидел в лице матери собственные, но одряхлевшие черты, и мысль о старости и смерти пронзила его.

— Ты почти не изменилась, — солгал он.

Она засмеялась.

— Ну уж, не изменилась. Я теперь старуха, что уж тут поделаешь. Если ты в молодости не блещешь, то возраст, говорят, тебя красит, придаёт характер.

Джим заглянул ей в лицо в свете рождественской ёлки и согласился с ней. С возрастом она стала привлекательнее, у неё появилось собственное лицо, чего не было прежде.

— А жениться ты собираешься, сынок?

Странно было ему слышать опять это слово «сынок».

— Женюсь когда-нибудь.

— Чем старше я становлюсь, тем больше убеждаюсь, что люди должны вступать в брак как можно раньше. Я иногда думаю, что мы с твоим отцом не очень-то ладили, потому что поздно поженились. А тебе сейчас самое время обзавестись семьёй.

— Может быть.

— Тут есть несколько симпатичных девушек. Из них получатся прекрасные жёны. Познакомься с ними, пока ты дома. Лучше тебе жениться на здешней девушке, чем искать в Нью-Йорке. Не то чтобы я совала нос в твои дела…

Джим улыбнулся. О нью-йоркцах здесь были не очень высокого мнения.

Она спросила о его работе, и он рассказал ей. Она была довольна.

— Я очень рада, что ты хорошо зарабатываешь. В этой семье такого ещё никому не удавалось, так что самое время. Но деньги это ещё не всё, правда? Я хочу сказать, что иногда женитьба, семья, радости жизни важнее, как ты думаешь?

Рано или поздно она предложит ему остаться дома навсегда.

— Не знаю, мама, я пока ещё не думал об этом. У меня хороший бизнес в Нью-Йорке, и пока он приносит деньги, я буду при нём.

Почувствовав его сопротивление, она сменила тему:

— Твой брат уже дослужился до второго лейтенанта. Он в авиации, и их в любой день могут отправить за океан. Зачем, убей бог, не пойму, ведь война почти закончилась. Во всяком случае, в газетах так пишут.

— Он приедет на Рождество?

Она кивнула.

— У него отпуск на несколько дней. Он очень способный молодой человек.

Джиму вдруг показалось, что она разлюбила своего младшего сына. Его мать явно изменилась. Всё возможно.

— Так ты теперь берёшь постояльцев? — она написала ему об этом.

— Всего одна супружеская пара, ты их увидишь за обедом. Кэрри с мужем тоже придут.

— А как мой племянник?

— Миленький и толстенький.

Она помолчала немного.

— Никак не могу понять, что в тебе изменилось, — сказала она наконец.

Они замолчали. Джим лениво пнул ногой свой чемодан, и мать сказала:

— Неси-ка это в свою комнату.

— В какую?

— В твою, старую.

— Джон там живёт, когда приезжает в отпуск?

— Да, здесь ничего не изменилось. Я стараюсь ничего не менять, если это в моих силах. Может показаться, что я живу в прошлом, но я считаю, что прошлое по-своему было очень неплохим. Надеюсь, что будущее может быть даже лучше.

— Ты хочешь сказать, после смерти отца? — Джим говорил без экивоков.

Она спокойно кивнула:

— Да, после смерти твоего отца. Я всегда считала, что, заключив договор, ты должен его выполнять, даже если это и плохой договор. Но когда его срок истёк, нет нужды притворяться, будто лучше этого у тебя ничего в жизни не было.

— Зачем же ты вышла за него?

— Господи, сынок, ну почему люди женятся и выходят замуж? Если я и знала, почему вышла за него, то давно забыла. Может, потому, что он попросил. Я не пользовалась особым успехом. А теперь неси-ка свой чемодан наверх и будь готов к обеду.

Когда Джим спустился в столовую, все уже сидели за столом. Мать представила его своим постояльцам, потом он пожал руку своему шурину и поцеловал сестру. Кэрри располнела, казалось, что её груди и бёдра сейчас выпрыгнут из платья. Без косметики её лицо выглядело усталым, но добродушным. Было заметно, что она довольна своим мужем — симпатичным парнем, который делал всё, о чём она просила.

— Вы посмотрите только на него! Красив, как и раньше, — Кэрри с восхищением смотрела на брата. — Он у нас в семье самый пригожий.

Её смех, неестественный смех, утих, только когда муж сказал ей, что она и хотела услышать: она тоже красива.

За обедом говорили о работе Джима, о том, насколько она прибыльна, и если он вернется домой, чего они все очень хотели, сможет ли зарабатывать столько же, сколько в Нью-Йорке. И, конечно, Кэрри задала неизбежный вопрос:

— И когда ты собираешься жениться, Джим?

Он пожал плечами:

— Когда какая-нибудь девушка попросит меня об этом.

Услышав это, все рассмеялись.

— Ты всегда стеснялся девушек, Джим, — произнесла его сестра с набитым ртом. — Тебе действительно пора остепениться. Нет ничего лучше семьи, правда, дорогой?

Ее муж согласился с этим. Джиму все это притворство действовало на нервы. Он попытался изменить тему, но ему это не удалось.

— Джим женится, когда будет готов к этому, — сказала мать. — Я считаю, он правильно поступил, что не женился, пока бродяжничал.

Они говорили о браке, уверенные в своей правоте люди, чьи жизни катились по накатанной колее. Их опыт — просто очередной экземпляр под копирку. Когда они пытались давать свои советы Джиму, никто из них и не подозревал, что их коллективная мудрость для него бесполезна, что его жизнь катится по другой колее. Подумав об этом, он испытал горечь и раздражение на бесконечное притворство. Его собственная необходимая ложь утомляла его. Как ему хотелось сказать им, кто он на самом деле. Интересно, подумал он, а что было бы, если бы все такие, как он, вели себя естественно и честно. Жизнь всех, конечно, бы стала лучше, если бы на секс стали смотреть как на что-то естественное, а не ужасное, и мужчины могли бы, не скрываясь, любить мужчин, как это свойственно их природе. Но, размышляя о свободе за этим столом, он знал, что быть честным опасно. И самое главное, ему не хватало смелости.

— Кстати, — сказала Кэри, — ты ведь знаешь, что Боб Форд женился на Салли Мергондаль?

— Да, мама мне написала. Где он? Где они теперь?

— Она здесь, живет со своими родителями. А он в море, но, кажется, он приезжает через пару дней. Мергондали устраивают вечеринку на Рождество, он должен быть. Ты тоже приглашен. У них такая милая крошка. Волоски темно-рыжие, как у Боба.

— Джим, бог ты мой! Да тебя не узнать! Ты такой взрослый! Правда, дорогой? — миссис Мергондаль повернулась к мужу и получила его согласие. Уверенная в мнении собравшихся, она продолжала: — Взрослый мужчина! Все они уже взрослые, а кажется, еще вчера играли в теннис на школьных турнирах. А теперь посмотрите-ка, все другие парни в армии уже переженились, да и наша малютка уже стала матерью.

Тут мистер Мергондаль подмигнул Джиму:

— Не морочь ему голову, мать! Пусть-ка отправляется лучше к молоденьким девушкам. Они смерть как хотят увидеть его. Уже новый урожай подошел.

Джим извинился и вошел в переполненную старомодную гостиную. Кэри взяла его под руку:

— Я тебя познакомлю.

Многих он помнил. Одних еще по школе, другие жили неподалеку. Его помнили все, и они, вспоминая о событиях, которые он забыл, казалось, искренне радуются его возвращению. Он, словно во сне, двигался от группы к группе, к центру, где, казалось ему, должен находиться Боб. Затем он увидел Салли Мергондаль, теперь — Салли Форд, и освободился от опеки Кэри, чтобы поговорить с ней.

Салли стала высокой изящной женщиной с темными волосами, уложенными вокруг головы. Они тепло пожали друг другу руки, пристально глядя друг на друга, отыскивая следы перемен.

— Поздравляю, — сказал Джим.

— С чем? С ребенком или с Бобом?

— И с тем, и с другим, — Джим излучал благожелательность, но перед ним была соперница.

— Спасибо, Джим! Давай-ка присядем! Нам столько нужно рассказать друг другу.

Они сели на волосяной диван. Их разговор все время перебивали вновь прибывающие, желающие поздороваться с Джимом.

— Видишь, как тебя любят. Нет, тебе и правда, нужно осесть здесь, рядом.

— Ты, наверное, уже слышала, что у меня другие планы.

— Чего-то слышала. Тут ведь знаешь, всем до всего дело. Мы всюду суем свой нос, хотя ничего интересного здесь не происходит. Мы слишком хорошо знаем друг друга.

— А где Боб?

Салли нахмурилась:

— В Ньюпорт-Ньюсе со своим кораблем. Он приедет завтра. Слушай, он появится — приходи-ка ты к нам на обед. Посидим тесным кружком втроем, а?

— С удовольствием! Боб, я слышал, теперь первый помощник.

— Да, но он уходит из флота, как только война кончится.

— Но ведь он любит море.

— Он нужен папе в его страховом бизнесе, и все считают, что из Боба выйдет прекрасный агент. Папа говорит, что, когда он отойдет от дел, Боб возглавит компанию.

— Я рад за него.

Джим видел, как нежные руки, несмотря на протесты Боба, надевают петлю на шею его дружка. Только вот протестовал ли Боб? Может, он изменился? Возможно.

— Хватит с него. Побродил по свету. Мир большой, всей жизни не хватит, чтобы все увидеть. И потом, все его друзья здесь, да и работа его тут ждет неплохая. Я думаю, все у нас будет прекрасно. Слушай, пойдем, я тебе покажу малышку.

— А Боб — хороший отец?

— У него пока было слишком мало отцовского опыта. Он еще думает, что ребенок — это живая игрушка. А когда игрушка начинает кричать, он хочет свернуть ей шейку. А еще он говорит, что я ребенку уделяю больше внимания, чем ему. А я ему отвечаю, что в конечном счете ребенок — это он. И так оно и есть, вылитый Боб.

— А он это понимает?

— Ну, иногда понимает. Ты же знаешь, какой он.

— Не уверен. Столько лет прошло.

— Да, немало воды утекло. Он стал другим. Нет, внешне он почти такой же, но вот смеется он гораздо чаще, чем раньше. Мальчишкой он был куда как серьезнее. И, конечно же, он тогда был просто помешан на девушках. Он до сих пор получает письма от девиц со всего мира. Он иногда дает мне их почитать. Такие трогательные. Но я его не ревную, сама не знаю почему. Наверное, потому, что он вернулся ко мне, хотя мог и не возвращаться.

Салли говорила, а Джим не переставал спрашивать себя, привлекали ли Боба когда-нибудь мужчины. Судя по тому, что рассказывала Салли, да и по его собственным ощущениям, это казалось маловероятным. А значит, тот случай был для него единственным. А это в свою очередь означало, что Боб занимался с ним сексом лишь из любви к нему, Джиму, а не потому, что испытывал вожделение к мужчинам. И тот факт, что он теперь предпочитает женщин, вполне может сделать их отношения еще более необыкновенными и тесными.

Джим не обманывал себя, нет. Его возвращение не положит конец браку Боба и Салли. Их мальчишеская мечта о том, чтобы вместе отправиться в море, умерла. Слишком многое произошло за это время. И все же причин, по которым их связь не могла бы продолжиться, не было. В особенности если он вернется в Вирджинию и устроится на работу в школу. А близость между ними сделает остальное. Он подумал о хижине старого раба на берегу реки. Интересно, там ли она еще?

Салли продолжала говорить:

— Не хочу быть старомодной. И я не думаю, что старомодна. Я считаю, что у мужчины должно быть много связей с женщинами, прежде чем он выберет себе одну. Я сказала об этом маме, и она чуть было не лопнула от возмущения. Она говорит, что никогда не сможет понять молодое поколение.

— Когда, ты думаешь, Боб уйдет из флота?

— Когда закончится война с Германией. Так они говорят. У папы есть друг в Вашингтоне, он обещал помочь, если возникнут какие-то трудности. Джим, принеси, пожалуйста, пунша, а то у меня в горле пересохло.

Джим пересек переполненную гостиную, улыбаясь тем, кто окликал его. Он был удивлен, что его помнят. Если бы они только знали…

У чаши с пуншем он лицом к лицу столкнулся со своим братом. Джон, высокий и смуглый, в своей форме выглядел аккуратным и подтянутым. Как и в прошлые времена, он не вызывал особого восторга у Джима. Он был на удивление самоуверен, и все говорили, что он выйдет в люди. Да и сам Джон в это верил. Карьеру он собирался делать в политике.

— Как дела Джим? Давненько не виделись, — голос у Джона был грудной, низкий. Джим отметил, что его брат немало выпил.

Они поздоровались, сказали, что полагается говорить в таких случаях. Джон указал на Салли:

— Она очень миленькая, правда?

— Да, она мне нравится. Жаль, что Боба нет.

— Ты, наверное, хочешь его увидеть?

Интересно, знает ли Джон о нем? Братишка у него проницательный и наверняка помнит, сколько времени Джим проводил с Бобом, когда они были мальчишками. Но достаточно ли этого для подозрений? Или рыбак рыбака видит издалека? Джим улыбнулся про себя этой мысли. Говорят, такое часто встречается среди братьев. Он внимательно посмотрел на Джона.

— Что случилось? — спросил тот.

— Нет, ничего, просто задумался. Извини, я должен отнести Салли пунш.

— Смотри, как бы Боб не приревновал, — сказал Джон насмешливо своим грудным голосом.

— Почему ты так долго? — Салли была в настроении. — Я боялась, что ты меня бросил.

— Нет, я разговаривал со своим братом.

— Наверное, это так здорово — снова быть дома, — сказала Салли Форд.

С приближением дня обеда Джим все больше нервничал. Он отбрил мать, когда она посоветовала ему надеть пальто, а потом обругал брата. Авторучка Джона в ящике бюро протекла и оставила чернильное пятно на последней белой рубашке Джима. Поскандалив с братом, Джим вышел из дома. С бьющимся сердцем Джим постучал в дверь Мергондалей. Дверь открыл Боб.

Джим, как во сне, пожал ему руку. Он почти не мог говорить.

— Как ты, черт тебя возьми?! — начал Боб. — Давай заходи! Выпьем!

Он провел Джима в гостиную.

— Старики ушли куда-то обедать, а Салли наверху занимается с ребенком. Бог ты мой! Я так рад тебя видеть! Ты ничуть не изменился. Ну, рассказывай!

Когда Джим наконец заговорил, голос у него звучал хрипловато:

— Я в порядке, в полном порядке. Да и у тебя вид — дай бог всякому.

Боб и в самом деле выглядел неплохо. Джим был удивлен: он забыл облик Боба. Ему всегда казалось, что его представление о Бобе отвечает действительности, но, видимо, его память была эмоциональной, а не фактографической. Он забыл, какими темными были рыжие волосы Боба, забыл, что у Боба веснушки, что уголки губ чуть искривлены, а глаза синие, как воды северных морей. Только тело осталось таким, каким он его запомнил, — худощавым, стройным, широкогрудым. В форме он был хорош.

Они уселись перед камином. Боб забыл принести выпивку. Он тоже делал инвентаризацию. Интересно, все ли он помнит.

— Ты просто исчез, — прервал наконец молчание Боб.

— Кто? Я? Это ты исчез. Я тебе писал-писал, но мои письма тебя не находили.

— Ну, я не сидел на одном месте, как и ты.

— Мы оба не сидели на одном месте.

— А ты уже видел Салли, когда вернулся?

— На рождественском вечере.

— Ну, да. Забыл. Она же сама и пригласила тебя на обед.

— Она замечательная девушка, — Джим хотел, чтобы в этом с самого начала не было никаких сомнений.

— Нет вопросов. Я рад, что вы друг другу понравились. Ведь ты в школе ее толком и не знал, да?

— Не знал, но ты-то, помнится, с ней тогда уже гулял.

— Ну, а ты когда наконец женишься?

— И он туда же.

— Пока не собираюсь.

— Так ты, говорят, надумал вернуться домой насовсем?

Джим кивнул:

— Может быть. Ты ведь тоже будешь здесь жить.

— Все меня уговаривают. Похоже, я буду заниматься страховым бизнесом с отцом Салли. Все считают, что у меня получится.

— Но сам бы ты предпочел море?

Боб заерзал на стуле, закинул одну длинную ногу на другую, потом поменял их местами.

Понимаешь, я ведь уже почти десять лет в море и кое-чего добился. Нелегко мне будет перебраться на сушу. Но если Салли хочет…

— Она-то хочет, но ты нет?

— Нет, хочу, — сказал Боб вызывающе, даже с какой-то страстью. Потом сдался: — А может, и нет.

— А что плохого быть моряком? Особенно если зарабатываешь хорошие деньги? Почему Салли это не нравится?

— Ты ведь знаешь женщин. Им нужно постоянно тебя видеть. Она говорит, что когда меня нет, она не чувствует себя замужем.

— Выходит, ты здесь осядешь?

Боб с унылым видом кивнул:

— Осяду. Ничего, привыкну. Знаешь, мне даже хочется стать семейным человеком.

— Я тоже думаю, может, сюда переберусь.

— Вот было бы здорово! Как в прежние времена. Забавно, что я знаю почти всех здешних девчонок, а вот ребят, кроме тебя, почти совсем не знаю. Вот и будет у меня хоть один дружок в городе. В теннис будем играть.

— Да.

— Хотя куда мне до тебя. Ты профессионал, а я столько лет ракетку в руки не брал. Но было бы здорово снова поиграть, — в голосе Боба слышалось что-то ностальгическое, и Джим торжествовал: Боб обязательно вернется к нему. Так же легко и естественно, как пришел к нему в первый раз.

— Нам бывало хорошо вместе, — мечтательно сказал Боб, глядя в огонь.

Джим тоже посмотрел в камин. Да, так оно все и было, огонь костра и то настроение, которое он создавал — все повторится, он был уверен.

— Нам было хорошо вместе, — Джим поклялся, что первым не станет вспоминать о хижине.

— Мне иногда жаль, что мы тогда не поступили в университет, возможно море было ошибкой, хотя и приятной. Ведь ты уехал только потому, что уехал я, да?

— Это была одна из причин. Думаешь я… мы совершили ошибку? — Джим по-прежнему смотрел в огонь. — Нет, — сказал он наконец. — Мы сделали то, для чего родились. Для тебя естественно было стать моряком, для меня — теннисистом. Мы всегда были не похожи на остальных вокруг нас. Мы были немного шальные, вот и уехали. Этого здесь не любят. Правда, теперь мы возвращаемся.

Боб улыбнулся:

— Ты — единственный, кто понимает, почему я должен был уйти в море. Да, мы поступили правильно, но правильно ли мы поступаем, возвращаясь? Может ли человек вернуться и день за днем жить в том же самом доме, с теми же самыми людьми, возможно ли это?

— Не знаю, просто не знаю. Мне-то все же полегче — я могу учить теннису и здесь, а ты же не можешь стать сухопутным моряком. Сделай то, что подсказывает тебе сердце, — Джим думал не о том, о чем говорил.

Боб вздохнул.

— Никак не могу решиться.

Джим хотел ему помочь, но был не в силах:

— Подожди, может, чего случится. Всегда что-нибудь случается.

Некоторое время они молча сидели перед камином. Джим слышал приглушенный плач ребенка наверху, ребенка Боба.

— Как твой отец? — спросил наконец Джим.

— Умер в прошлом месяце.

— Ты видел его перед смертью?

— Нет.

— А он не хотел тебя видеть?

— Он ведь, говорят, спятил, последние пять лет он был сумасшедшим. Ничего бы хорошего из этого не получилось. А потом, я не хотел его видеть. Мне было все равно, умер он или нет, — Боб говорил спокойно, без всякой горечи. — Слушай, а у тебя есть девушка? — неожиданно спросил он.

— Нет.

— Это на тебя похоже. Ты до сих пор побаиваешься женщин, но тебе все-таки нужно кого-нибудь найти, а то ведь и оглянуться не успеешь, как состаришься.

— Может, когда вернусь, тогда и найду себе кого-нибудь.

— И тогда мы оба будем семейными мужчинами. Мать моя, мы с тобой никогда не думали, что будем такими стариками, правда?

— Не думали.

— Еще несколько лет и мы — зрелые мужи, потом превратимся в дедов, а потом умрем. Ужасно, правда?

Они засмеялись, и в тот момент в комнату вошла Салли.

— Привет, Джим.

— Как там ребенок? — спросил Боб.

— Заснула, слава Богу. Боб, почему ты не предложил Джиму что-нибудь выпить?

— Забыл. Ты что будешь пить?

— Спасибо, ничего.

— Ну, тогда пойдемте обедать, — сказала Салли.

Обед был хорош. Они говорили об обитателях городка, о их семьях и о войне в Германии. В уютной обстановке семейной столовой Джим чувствовал себя абсолютно свободно. Ему и пальцем не придется пошевелить, все произойдет само собой, естественно. Скоро Боб будет с ним и, конечно же, никто иной, как Боб устроил так, что их жизни снова столкнулись.

— Я рассчитываю быть в мае в Нью-Йорке, — сказал Боб. — Давай-ка, встретимся и гульнем напоследок, а потом уж сдадимся на милость победителю.

Салли снисходительно улыбнулась. Джим сказал:

— Чудесно, я оставлю тебе свой адрес, прибудешь в Нью-Йорк, заглядывай.

Той весной Джим работал до изнеможения, чтобы не думать о Бобе, но это было трудно. Ничто не изменилось, когда наступил, а потом прошел май. Боб не давал о себе знать. Наконец Джим написал Салли, и та ответила, что Боб по-прежнему плавает, и не ужасно ли это. Хорошо, что хоть война наконец кончилась, и торговый флот не задержит теперь его надолго. Боб появился в квартире Джима спустя год. Они пожали друг другу руки так, словно расстались вчера.

— Отличная у тебя квартирка, — одобрительно сказал Боб. — Неужели променяешь ее на Вирджинию?

— Пока еще не променял, — улыбнулся Джим.

Боб сел на стул и вытянул свои длинные ноги. На нем по-прежнему была форма.

— Отличная квартирка, — еще раз пробормотал он.

— И когда ты возвращаешься? — спросил Джим.

Боб нахмурился:

— Понятия не имею. Сейчас есть возможность получить капитанский диплом. В моем возрасте это такая удача, и мне не хотелось бы отказываться.

— А Салли?

— В ней-то вся и загвоздка, не знаю, что и делать. Она хочет, чтобы я вернулся.

— А ты-то хочешь уходить?

— Не хочу.

— Ну и не уходи, это же твоя жизнь. Если тебе хорошо в море, там и оставайся. Салли не первая, кто вышла за моряка.

Боб кивнул.

— Я ей так и сказал, но она ни в какую. Да и семейка ее тоже в один голос. Иногда мне кажется, что это ее родители подзуживают, а сама-то она вполне счастлива и с ребенком. Если бы не они, то Салли перебилась бы как-нибудь.

— Ты должен сам для себя решить, — сказал Джим. Он предпочитал, чтобы Боб оставался в море. Он бы тогда подолгу не видел Боба, но ведь и Салли бы его не видела.

— Как насчет обеда?

Они отправились в итальянский ресторан и распили бутылку кьянти. Скоро его жизненный круг замкнется.

— Куда бы ты хотел пойти, — спросил Джим, когда они закончили.

— Все равно, туда, где можно напиться.

— Я тут знаю один бар.

По теплому вечернему Нью-Йорку они пошли в бар, куда приходили мужчины в поисках мужчин. Джиму было интересно увидеть реакцию Боба. Они сели за столик и заказали виски. В баре было достаточно женщин, чтобы случайный посетитель не догадался об уклоне этого заведения. Боб огляделся.

— Что-то не слишком много женщин, — сказал он наконец.

— Не слишком. Тебе нужна женщина?

Боб засмеялся.

— Эй, я ведь женатый человек, забыл что ли?

— Поэтому-то я тебя сюда и привел, чтобы не возникало искушений.

Они пили виски и разговаривали. Они снова были близки, как прежде, то есть говорил главным образом Боб, а Джим слушал и ждал. Боб рассказывал о жизни на море, а Джим украдкой наблюдал за комедией, разворачивавшейся в баре. Военный летчик протиснулся к стойке рядом с моряком, они разговаривали, прижавшись друг к другу ногами. Потом они поднялись и ушли: лица пылают, в глазах блеск. Молодость тянется к молодости, в отличие от стариков, страждущих, но уродливых. Они сначала подходят к одному парню, потом к другому, привычные к отказам, они всегда ищут тот редкий тип, который любит стариков или деньги.

— Как-то здесь голубовато, — вдруг сказал Боб, сделав движение в сторону зала.

— Нью-Йорк, что ты хочешь? — Джим был немного испуган. А что, если Боб запаникует? Не перестарался ли он?

— Да, наверное, это Нью-Йорк. Переполнен педиками, такое впечатление, что они теперь повсюду, даже на корабле. У нас как-то был капитан, тоже из этих, но ко мне-то он не совался, ему нравились нигеры. Видимо, этому подвержены все — и белые, и черные. Хочешь еще выпить? — Боб заказал виски.

Джим с облегчением выслушал это свидетельство терпимости Боба.

— Так у тебя есть знакомые женщины, — спросил наконец Боб. — Ну просто, чтобы поговорить. Салли меня убьет, если узнает, что я решился на что-то большое. Хочешь верь, хочешь нет, но я Салли всего раз изменил, настоящий рекорд. Так что я говорю, просто бы девушку, поболтать.

— Вообще-то есть, но они в это время уже все заняты.

— Да, поздновато. У меня, конечно, есть пара телефонов. Может, мне позвонить?

Джим подумал, что лучше не возражать Бобу.

— Поедем-ка ко мне в отель, — Боб встал. — Я позвоню оттуда.

Они заплатили по счету и вышли, сопровождаемые завистливыми взглядами. Они пересекли Таймс-сквер. Теплый безветренный вечер, сверкают огни рекламы, повсюду народ, настроение праздничное послевоенное. Отель Боба находился на одной из боковых улиц, они прошли прямо в номер. И там на Джима внезапно нахлынуло ощущение физической близости Боба. На полу была разбросана одежда, на двери в ванную висело влажное полотенце, постельное белье скомкано, а над резким запахом дезинфицирующих средств и пыли витал запах Боба, который пьянил Джима.

— Извини, у меня тарарам, — машинально сказал Боб, — аккуратностью я никогда не отличался. Салли меня за это убить готова.

Он подошел к телефону и сделал несколько звонков, бестолку. Наконец, Боб сдался и положил трубку, усмехнувшись сказал:

— Ну, видать сама судьба восстала против порока. Тогда не остается ничего другого, только напиться.

Он достал из чемодана бутылку виски и налил в два стакана.

— Вот так, — сказал он и залпом опрокинул свою порцию. Джим свою едва пригубил, ему нужна была ясная голова. В комнате освещенной резким светом электрической лампочки стало душновато. Они сняли с себя рубашки, тело Боба по-прежнему было мускулистым и сильным, кожа гладкой и белой, без веснушек, в отличие от большинства рыжеволосых. И тут Джим пустился с места в карьер.

— А ты помнишь хижину старого раба? — спросил он.

— На берегу реки? Конечно. Мы там неплохо проводили время. Пожалуй, там еще и пруд был, верно. Мы в нем купались, да?

Джим кивнул.

— А помнишь, как мы там были в последний раз?

— Нет, не помню.

Неужели он мог забыть? Невозможно.

— Да нет же, помнишь. Это было на выходных перед твоим отъездом на север, сразу после выпуска.

Боб кивнул.

— Да, что-то вспоминаю, — он нахмурился. — Мы тогда такие дураки были.

Конечно же, он не забыл. Теперь все вернется.

— Да, неглупые такие дураки.

Боб хмыкнул.

— Наверное, все мальчишки что-нибудь такое вытворяют, хотя и чудно, но слава Богу, больше со мной такого не случалось.

— Со мной тоже.

— Я просто думаю, что мы с тобой в душе были два маленьких гомика, — Боб ухмыльнулся.

— И ты что больше никогда этого ни с кем не делал?

— С другим парнем? Черт, конечно нет, а ты?

— И я — нет.

— Ну тогда давай еще выпьем.

Вскоре оба были пьяны, и Боб сказал, что хочет спать. Джим сказал, что тоже хочет спать и, пожалуй, пойдет домой, но Боб настоял, чтобы Джим переночевал у него. Они сбросили на пол одежду и в одних трусах забрались на незастеленную кровать. Боб, явно вырубившись, лежал на спине, закинув руки за голову. Джим смотрел на него, точно ли он спит. Затем он смело положил руку на грудь Боба, кожа была гладкой, как и прежде. Он легко коснулся медных волосков ниже пупка, затем осторожно, словно хирург, делающий сложную операцию, расстегнул шорты Боба. Боб пошевелился, но не проснулся, когда Джим распахнув шорты обнажил густые светлые волосы, ниже которых его вожделенная добыча. Его рука медленно сомкнулась вокруг члена. Ему казалось, что он держит его целую вечность, потом он кинул взгляд в изголовье кровати и увидел, что Боб проснулся и смотрит на него. Сердце у Джима остановилось.

— Ты что, *ука?! — голос был резкий.

Джим не мог произнести ни слова, явно наступал конец света. Его рука замерла, где была. Боб оттолкнул его, но не мог двинуться.

— Отпусти меня, гомик вонючий.

«Нет — это кошмарный сон, — подумал Джим, — ничего такого быть не может».

Но когда Боб с силой ударил его кулаком в лицо, боль привела его в чувство. Джим отодвинулся. Боб вскочил на ноги, он стоял у кровати, пьяно раскачиваясь, непослушные пальцы боролись с пуговицами шорт.

— Убирайся отсюда к чертовой матери, — крикнул он

Джим дотронулся до лица, там куда пришелся кулак. Голова у него все еще гудела от удара.

— Кровь идет или нет?

— Пошел отсюда вон, понял?

Боб сжав кулаки двинулся на него, готовясь ударить еще раз. Внезапно ярость, смешанная с желанием охватила Джима и он набросился на Боба. Сцепившись они упали на кровать. Боб был силен, но Джим был сильнее. Они боролись задыхаясь и сопя, колотя друг друга руками и ногами. Боб был слабый противник против Джима. Кончилось тем, что Боб оказался на животе с завернутыми за спину руками. Он был весь потный и стонал. Джим посмотрел на беспомощное тело, и его обуяла невыносимая злость. Он намеренно еще сильнее заломил руку Боба, тот вскрикнул. Его боль подхлестнула Джима. «Что делать?»— Джим наморщил лоб. Выпитое мешало ему сосредоточиться. Он взглянул на тяжело дышащее тело под ним: широкая спина, разорванные шорты, длинные мускулистые ноги. Еще одно последнее унижение. Свободной рукой Джим стащил с Боба шорты, обнажив его белые упругие ягодицы

— Господи, — простонал Боб, — нет, не делай этого.

Закончив он некоторое время лежал на неподвижном теле тяжело дыша, опустошенный, осознавая, что дело сделано, круг замкнулся. Наконец Джим встал, Боб не шелохнулся. Пока Джим одевался, он лежал лицом вниз, уткнувшись в подушку. Потом Джим подошел к кровати и взглянул на тело, которое он с таким постоянством любил столько лет. Неужели это все? Он положил руку на потное плечо Боба, Боб отстранился. Со страхом, с отвращением? Теперь это не имело значения.

Джим прикоснулся к подушке, она была мокрой. Слезы? Прекрасно. Не говоря ни слова Джим подошел двери и открыл ее. Он еще раз оглянулся на Боба, потом выключил свет и закрыл за собой дверь. Он вышел из отеля и зашагал по улице. Ему было абсолютно все равно куда идти. Долго он шел без всякой цели, пока, наконец, не оказался перед одним из многих баров, куда приходят мужчины в поисках мужчин. Он вошел, готовый пить до тех пор, пока этот кошмарный сон не кончится.