Город лжи

Глава 3

Четыре месяца спустя.

Среда. 24 сентября

11.00

Элли Хэтчер подняла руку и поклялась говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Однако ее показания перед лицом судьи не были на самом деле всей правдой. Это было сухое, лаконичное перечисление основных фактов, и только фактов, касающихся вызова стадвадцатидневной давности. Время: 23.30. Место: пентхаус в здании, известном как «212», на пересечении улиц Лафайет и Кенмар. Причина вызова: сообщение о стрельбе, а после — обнаружение в спальне изрешеченного пулями человека. Покойный — Роберт, он же Робо, Манчини, телохранитель магната Сэма Спаркса, владельца манхэттенской недвижимости.

Элли позволила себе взглянуть на Спаркса, который сидел с непроницаемым выражением лица рядом со своим адвокатом Рамоном Герреро. Если верить полицейскому отчету, Спарксу было пятьдесят пять, но, глядя на него сегодня утром, Элли понимала, почему он пользовался вниманием бесконечных моделей и честолюбивых старлеток, неизменно сопровождавших его на всех страницах светской хроники. И дело было не только в деньгах. Обладавший упрямым подбородком, ярко-зелеными глазами и неизменным прищуром а-ля Клинт Иствуд, Спаркс источал тот грубоватый шарм, перед которым не могли устоять известного типа женщины.

Элли была удивлена, что Спаркс не погнушался прийти лично. Возможно, для него это способ продемонстрировать судье Бэндону, что эти слушания важны для него не меньше, чем для полиции.

Единственным в зале наблюдателем была Дженна Уолш, сестра жертвы, сидевшая на задней скамье возле выхода, где обычно располагаются представители обвинения. Элли говорила ей, что нет смысла приезжать в город ради этого заседания, однако разубедить ее не сумела. Возможно, Спаркс был не единственным, кто пытался что-то доказать своим появлением.

Помощник окружного прокурора Макс Донован продолжал терзать Элли прямыми вопросами, которые должны были заложить основу для отклонения сегодняшнего ходатайства.

— Проживал ли покойный в квартире, где было найдено его тело, — в пентхаусе здания «Двести двенадцать» по адресу: улица Лафайет, двести двенадцать?

— Нет. Манчини проживал в Хобокене, штат Нью-Джерси.

— Был ли он владельцем квартиры, где его обнаружили? — спросил Донован.

— Нет.

— А кто владелец квартиры?

— Работодатель Манчини, Сэм Спаркс.

— Во время тщательного осмотра места преступления обнаружились ли какие-либо свидетельства, позволяющие предположить, что покойный долговременно пребывал в «Двести двенадцатом»?

— Нет, мы таковых не обнаружили.

— Ни чемоданов, ни зубной щетки, ни бритвенных принадлежностей — ничего такого?

— Нет. — Элли ненавидела формальное занудство, которое было непременной частью свидетельских показаний. Она предпочла бы сесть напротив судьи Бэндона и выложить ему все как есть. — В действительности, господин Спаркс сам рассказал нам в тот вечер, что покойный пользовался квартирой всего один вечер.

И снова Элли излагала только голые факты. По словам Спаркса, он завершил отделку и обустройство квартиры в «212» шесть месяцев назад и оставил этот пентхаус себе как денежное вложение и гостевые апартаменты для европейских инвесторов, которые все чаще предпочитали модернистские лофты в деловой части города более традиционному временному жилью в центре. Чтобы окончательно доказать, будто эта площадь — корпоративная собственность, он позволял своей личной помощнице и служащим охраны пользоваться апартаментами, когда пентхаус был свободен.

Макс Донован приколол несколько фотографий с места преступления на стенд, расположенный рядом со свидетельской трибуной. Иллюстрируя свой рассказ представленными снимками, Элли описала царивший в квартире беспорядок — открытые шкафы, выдвинутые ящики, мелкие предметы, разбросанные по полу, словно конфетти.

— Судя по всему, — заметил Макс, — нетронутой осталась только ванная?

На последнем снимке была видна распахнутая дверка небольшого шкафа и стопка полотенец на плиточном полу под раковиной; других разрушений в аккуратной главной ванной не было.

— Вроде бы так, — ответила Элли.

— Полагаю, несколько рулонов туалетной бумаги и старые выпуски «Спортс иллюстрейтед» не могли стать целью налета.

Комментарий Макса был не слишком смешным, однако планка юмора в зале суда, как известно, весьма невысока, и эта ремарка вызвала смешок у судьи Бэндона.

Суть показаний была проста; жестокий налет на квартиру, расположенную на седьмом этаже многоквартирного дома по улице Лафайет, 27 мая не имел бы никакого отношения к бедному Роберту Манчини, не попади он под пули. Связь телохранителя с этой квартирой была слишком отдаленной и несущественной, чтобы считать убитого запланированной мишенью для четырех пуль, пробивших в ту ночь его обнаженный торс.

Нет, преступление не было связано с Манчини. Настоящей целью было, возможно, ограбление самого Сэма Спаркса, хотя и оно казалось маловероятным. Несмотря на богатую обстановку — два плазменных телевизора, суперсовременная стереосистема, ковер, представляющий собой произведение искусства, — из квартиры ничего не пропало.

И поэтому теперь полиции хотелось побольше узнать про Сэма Спаркса.

Со свидетельского места Элли могла видеть за спиной у судьи фотографию в серебряной рамке. На снимке Пол Бэндон лучился улыбкой, стоя рядом с шикарной супругой и мальчиком-подростком в синей академической шапочке и мантии. За пределами зала суда, без мантии, Бэндон был обычным человеком с семьей и нормальной жизнью. Элли раздумывала: если она пропустит явные несуразности и выложит ему все как есть, поймет ли судья Бэндон, каким образом череда событий, начавшихся 27 мая, привела ее в центр нынешних баталий между прокуратурой и одним из самых влиятельных людей в городе.

Возможно, он бы понял, что она чувствовала, когда Спаркс отвлекал ее от работы на месте преступления в своем сшитом на заказ смокинге, почему-то сухой в столь дождливый вечер и хоть сейчас готовый позировать камерам, однако взбешенный непорядком в своем вылизанном до блеска пентхаусе. Возможно, судья смог бы представить те высокомерно-презрительные взгляды, которые Спаркс бросал на полицейских, подмочивших его безупречное пристанище, тех самых, кто поддерживает видимость порядка, позволявшего Спарксу зарабатывать миллиарды на манхэттенской недвижимости. Возможно, он понял бы, что у нее вовсе не было намерения арестовать Спаркса, и что она мгновенно отругала себя за то, что сделала это. Ей хотелось лишь стереть с его физиономии самодовольное выражение, заставить сожалеть об убитом человеке в спальне, а не о ковре в прихожей.

Если бы Элли говорила всю правду, она рассказала бы судье Бэндону, что в Сэме Спарксе есть нечто, не дающее ей покоя. Она попыталась бы объяснить: единственное, что тревожит еще больше, — ее неспособность сохранить самоконтроль в этой ситуации.

Упорное нежелание Спаркса сотрудничать с полицейским следствием — а все из-за их злосчастной стычки, когда Элли повела себя не лучшим образом, — привело к безрезультатному расследованию длинной в четыре месяца.

— Итак, детектив Хэтчер, помог бы в вашем расследовании доступ к финансовой и деловой документации господина Спаркса, о котором мы просим? — спросил Донован.

— Мы полагаем, да, — сказала она, теперь глядя прямо на судью. — Господин Спаркс, как нам всем известно, чрезвычайно преуспевающий человек. Вторжение на его образцово-показательный объект могло быть своего рода предупреждением. Если у него есть деловые или финансовые враги, мы должны рассмотреть эту версию.

— Уточню: является ли сам господин Спаркс объектом вашего расследования?

— Разумеется, нет, — ответила Элли.

Но если бы она говорила всю правду, она должна была бы сказать судье, что в какой-то момент она, конечно, считала Спаркса подозреваемым, но быстро отказалась от этой мысли.

— Хотели бы вы добавить еще что-нибудь к своим показаниям, детектив Хэтчер?

Во время вежливой беседы в суде помощник окружного прокурора Макс Донован называл ее «детектив Хэтчер». Но и это было не совсем правдой. Если бы в суде требовалась вся правда, одному из них, вероятно, пришлось бы обнародовать тот факт, что этим утром детектив, дававшая показания, проснулась голышом в постели помощника окружного прокурора.

— Нет, благодарю вас, господин Донован.

Глава 4

11.45

Меган Гунтер провела кончиками пальцев по клавиатуре своего ноутбука. Это была нервная привычка. Если ее пальцы оказывались на клавиатуре в исходном положении, ей хотелось дать им волю, пустить их порхать над гладкими черными клавишами.

Она вспомнила, как в шестилетнем возрасте упрашивала маму научить ее машинописи. Ее родители тогда только что приобрели домашний компьютер, и Меган частенько подслушивала, как они, сидя бок о бок за отцовским столом, восхищаются чудесами на экране, появлявшимися из неведомой штуки под названием «Интернет». Но особенно Меган приводила в восторг та легкость, с которой мамины пальцы летали по клавишам.

Она поглядела на круглые белые часы, висевшие над пустой доской, позади профессора Эллен Стайн. 11.45. Еще пятнадцать минут занятий; тридцать пять уже прошли, а на экране ноутбука было написано лишь «Жизнь и смерть», далее дата и единственный вопрос: «Все ли жизни одинаково хороши?»

Меган записалась на этот семинар, поскольку его описание в каталоге вызывало любопытство. «Жизнь хороша сама по себе или только тогда, когда хороша? Всегда ли смерть — зло? Что лучше — не прожитая жизнь или жизнь, прожитая зря?»

Философия не была специальностью Меган, в следующем году ей предстояло заниматься биологией, а ее учебный план составили специально для будущих студентов медицинского колледжа. Но описание этого предмета ее заинтересовало. Она сочла, что врачу пойдет на пользу, если он задумается над общим значением жизни и смерти в дополнение к науке, которая призвана улучшить первое и предотвратить второе.

Однако следовало предвидеть, что философский семинар без предварительных требований выльется в череду свободных разговоров, во время которых еще не определившиеся старшекурсники — которые впоследствии окажутся за прилавками «Старбакса» или, возможно, в юридических школах, — попытаются продемонстрировать свое знание самых упрощенных версий различных областей философии.

Сегодняшнее занятие, как нередко бывало, поначалу показалось многообещающим — доктор Стайн задала вопрос, который по-прежнему маячил на экране у Меган: «Все ли жизни одинаково хороши?»

К сожалению, первый отвечавший с ходу попытался разыграть карту Гитлера, заявив:

— Конечно, нет. В смысле — кто здесь станет оплакивать смерть Гитлера?

В ходе своего первого трехнедельного философского курса Меган убедилась, что качество общественного диалога значительно выросло бы в результате волевого запрета любых аналогий с нацистской Германией.

Бедная доктор Стайн изо всех сил старалась направить разговор в нужное русло. Но затем девица, ходившая в неизменном комбинезоне и источавшая запах пачулей, выдала еще один безумный пример интеллектуальной мастурбации, во всеуслышание поинтересовавшись: радуются ли умственно неполноценные жизни так же, как «нормальные» люди?

Меган заметила, что ее пальцы снова дрогнули. И даже как будто не пальцы, а сами клавиши. Она не знала, кто придумал эту раскладку — QWERTY. Аналогии с Гитлером куда понятней, чем использование этих букв. Но какими критериями руководствовались для определения клавиш, относившихся к «домашнему ряду», как это называла мама во время ее первых уроков машинописи? И почему под мизинец все время лезет точка с запятой? Как часто вообще используется этот знак?

Она заставила себя вновь настроиться на общую беседу за семинарским столом. Меган поняла, что комментарий девицы-пачули насчет умственно отсталых привел к более широкому разговору о ценности знания как такового. Но тут парень в кепке, какие носят разносчики газет, и с узкой бородкой битника огрызнулся:

— Пожалуйста, иди почитай Айн Рэнд. Тебя спрашивают о жизни без ценности, а ты придираешься к психически неполноценным? Гораздо сомнительней ценность жизни, потраченной на поглощение знаний, которые потом не пригождаются.

В этот момент Меган показалось, что у доктора Стайн начал подергиваться левый глаз. Прошло двадцать минут, а группа все еще спорила, ценно ли знание само по себе или только как средство достижения практических целей.

— Но даже различие между знанием ради самого знания и знанием ради прагматического смысла — это фикция, — настаивала девица-пачули. — Это предполагает наличие объективной реальности, которая сама по себе и не зависит от наших собственных когнитивных реакций. Мы не можем оценить реальность иначе, нежели через наши собственные мысли, тогда что вы имеете в виду под знанием как таковым? Знание и есть реальность.

— Только если вы — эпистемологическая идеалистка, — возразил бородач. — Возможно, Кант и согласился бы с такой логикой, или даже Джон Локк. Но реалист заявил бы, что есть онтологическая реальность, которая не зависит от нашего опыта. И если мы сумеем на тридцать секунд отвлечься от нашего нарциссизма и примем это допущение, тогда нельзя предъявлять претензии привилегированной элите зато, что они использует свое знание для создания конкретных, объективных различий в этой реальности.

— Это, возможно, слегка не в тему…

Меган почувствовала, как ее глаза непроизвольно обратились к говорящему, приличному на вид парню, всегда ходившему в концертных футболках.

— Это, возможно, слегка не в тему, но кто-нибудь задавался вопросом, почему Джона Локка из «Остаться в живых» назвали Джоном Локком? Это объясняет неувязки в сюжетных линиях. Авторы вынуждают нас критически воспринимать врезки из прошлого и будущего; каждая из них пропущена через персональный опыт героев.

— О боже! Он и впрямь только что это сказал? — Шепот исходил от студента, сидевшего рядом с Меган. На нем была майка с символикой хоккейного клуба «Филадельфия Флайерс», а прическа наводила на мысль, что он только что поднял голову от подушки. — Мне следовало поберечь свои деньги и пойти в Пенсильванский университет.

— Ладно, ребята, время вышло. — Стайн постучала костяшками пальцев по столу, дабы призвать класс к порядку.

Хотела бы Меган получать по доллару каждый раз, когда доктор Стайн пытается вернуть их к первоначальному вопросу. Эта дама наверняка в подобной чепухе разбиралась, однако ей следовало перестать относиться к этим недоумкам как к интеллектуальной ровне. Если бы группа была способна — при некотором руководстве — адекватно рассуждать на заявленную тему, они бы не болтали о Гитлере, умственно отсталых и сериале про изгнанников на острове.

В конце концов Меган поддалась искушению и влезла в Интернет. Почти все здания университета обеспечивали беспроводной доступ в Сеть, но любой серьезный преподаватель типа доктора Стайн ожидал, что во время занятий студенты будут от этого воздерживаться. Однако толку от этого было мало: народ вовсю шнырял в Сети, почти не таясь. Меган это не удивляло. Запрещать студентам пользоваться Интернетом на занятиях, по ее мнению, было все равно что выложить перед кокаиновым наркоманом несколько «дорожек» и не давать вдохнуть.

Управляясь с планшетной мышкой правой рукой, она проверила электронную почту, периодически отрываясь от экрана, чтобы глубокомысленно кивнуть. Затем перескочила на сайт Перис Хилтон — почитать очередные сплетни о знаменитости. А после — на «Фейсбук», где они с Кортни играли в скраббл, потому что настала ее очередь сделать ход. Она знала, что решение Кортни поступить в другой вуз сократит их общение, но пока они ежедневно встречались онлайн.

Меган заметила, что ее растрепанный сосед, скосив глаза, рассматривает ее экран. Она собиралась ответить ему самым строгим взглядом, но тут он подтолкнул к ней свою тетрадку.

Среди множества бессмысленных кругов и квадратов было небрежно написано: «Для победы тебе не хватает слова МУЖЛАН».

Она вернулась к игре и действительно увидела свою оплошность. Переключившись на пустой экран с темой занятия, она напечатала грустный смайлик: двоеточие, тире и левую скобку.

Ее сосед снова черкнул в тетрадке: «campusjuice.com».

Меган вошла в браузер, набрала в адресной строке эти буквы и мягко нажала «ввод». «Кампус Джус». Белые пухлявые буквы на оранжевом фоне, следом — предельно ясный девиз: «Самый сок и всегда анонимно».

В середине экрана располагался квадратик с надписью «Выбери свой кампус».

Меган напечатала «Нью-Йоркский университет» и нажала «ввод». Появилась «доска объявлений» со списком тем под отдельными заголовками:

Меган опустила руку под стол и показала поднятый большой палец соседу, а он нарисовал восклицательный знак на полях своей тетрадки.

Она щелкнула по строчке, касавшейся Майкла Стюарта и его предполагаемого ЗППП. Сообщение было отправлено всего час назад, а уже появилось два отклика. В одном утверждалось, что Стюарт жил в общаге автора и был страстным фанатом метамфетамина. Некто другой заявлял, что он и есть Майкл Стюарт, присовокупив несколько нелестных слов насчет целлюлитных ляжек первого автора.

Меган пролистала следующие три страницы посланий. Весь сайт был посвящен ходившим в кампусе слухам, сплетням и нападкам — имена везде назывались подлинные, а вот автор при желании мог оставаться анонимным.

Она как раз закончила читать одну из более приличных записей — домыслы насчет того, кто будет выступать с речью на вручении дипломов в этом году, — когда ее внимание привлек еще один заголовок.

Она уставилась на экран.

Наведя курсор на гиперссылку, она не могла заставить себя щелкнуть мышкой. Что-то внутри нее, какой-то инстинкт, отвечающий за эмоциональное самосохранение человека, подсказывал, что один этот щелчок может все изменить. Ей не хотелось читать то, что там написано и выставлено на обозрение всему миру.

Меган вздрогнула от звука брошенной на стол книги. Подняв глаза, она увидела, что на нее направлены взгляды Эллен Стайн и еще девятнадцати молодых людей, заговорщически ухмыляющихся при виде ее смущения.

— Прошу прощения, госпожа Гунтер. Мы прервали ваши компьютерные изыскания?

Глава 5

Полдень

Элли едва успела дойти от свидетельского места к скамейке позади Макса Донована, где она сидела до этого, и тут судья Бэндон предоставил слово защите. Как предсказывала Элли и предупреждал Макс, адвокат Спаркса выставил ее норовистой девицей с жетоном, зацикленной на идее унизить Спаркса: этакий Марк Фурман[6] за вычетом расовой подоплеки.

Адвоката звали Рамон Герреро. По словам Макса, Герреро был упертым антикоммунистом из Майами, который поначалу пошел в юридическую школу, чтобы помогать другим кубинцам получать политическое убежище. Но затем, как нередко случается с адвокатами, предпочел другую, более прибыльную стезю. Теперь он был одним из начальников-совладельцев юридической фирмы, где работали более пятисот адвокатов, и обладал опытом участия в судебных процессах.

Он был харизматической личностью, которую призывали высоколобые умники, когда все документы были изучены, нужные бумаги собраны, и приходило время выступать перед судьей или присяжными.

И вот, оказавшись в этом зале, где процесс вел Пол Бэндон, он принялся демонизировать Элли Хэтчер.

— Ваша честь, единственная причина, почему ПУ Нью-Йорка не продвинулось в расследовании трагической смерти господина Манчини, — то, что проводившие его детективы, в особенности детектив Хэтчер, заранее решили: где бы ни появился Сэм Спаркс, в нем-то и есть корень всех зол. Не рассмотрев вероятность, что некто посторонний мог желать Манчини смерти — некто жестокий и до сих пор находящийся на свободе, — полиция норовит пуститься на поиск «жареных» фактов в конфиденциальных деловых и финансовых документах.

— При всем уважении к господину Герреро, — вмешался Донован, поднимаясь с адвокатского места, — у нас тут не спор вокруг контракта, столь привычный для них с господином Спарксом. Это расследование убийства. И, как мы с вами знаем из практики подобных расследований, убитые и близкие к ним люди утрачивают право на неприкосновенность частной жизни в результате направленного против них насилия. Вы подписали несметное число ордеров на осмотр принадлежавших убитым домов, офисов, автомобилей…

В то время как Донован, постукивая по столу, продолжал перечисление, Элли перевела взгляд с его шариковой ручки «Бик» на перьевую ручку «Монблан», принадлежавшую Герреро.

— Полиция рассматривает каждый документ, проверяет каждый файл в компьютере убитого. Мы изучаем все банковские записи, телефонные звонки и оплаченные кредиткой счета. И все это в порядке вещей, ваша честь. А здесь мы только потому, что Сэм Спаркс… это Сэм Спаркс.

— Недостаток ваших доводов в том, господин Донован, что Сэм Спаркс — не жертва преступления. Убитый — Роберт Манчини.

— Спаркса также можно считать потерпевшим, ваша честь. Это его восьмимиллионная квартира подверглась нападению. Это его собственность изрешечена пулями.

— Но в постели обнаружили не его тело, — парировал судья Бэндон.

— Верно. Однако полиция предполагает, что метили именно в него.

— Вот именно. Полиция предполагает. А обычно, когда мы говорим о предположениях полиции, мы должны учитывать стандарт достаточного основания. Я не вижу достаточного основания для поисков в личных документах Сэма Спаркса.

— Вот именно, — поддакнул Герреро.

— Но, ваша честь, господин Спаркс не является подозреваемым. А если это его беспокоит, мы можем разработать соглашение о неприкосновенности, чтобы утихомирить господина Герреро.

— О неприкосновенности? — взвился Герреро. — О неприкосновенности? Вот что совсем не нужно Сэму Спарксу, так это то, чтобы какая-нибудь газетенка сообщила, будто он получил статус неприкосновенности в расследовании убийства. Полиции отлично известно, он не имеет отношения к тому, что произошло в его квартире двадцать седьмого мая. И поскольку нет опасности, что ему предъявят обвинение в связи с этими событиями, неприкосновенность ему не нужна. — Опершись руками о стол, Герреро всем телом подался вперед, чтобы усилить эффект от своих слов. — Обвинение не в силах оценить значимость общественного мнения и конфиденциальности частной информации для моего клиента. Его холдинги недвижимости имеют немалую цену, верно. Но, как мы все знаем, настоящая ценность индустрии Сэма Спаркса состоит в его деловой репутации. Тот факт, что кто-то был застрелен в его владениях — не лучшая реклама. Но если полиция действительно начнет копаться в делах Сэма Спаркса — даже как потенциальной мишени, — тогда, не успеете вы спохватиться, как начнутся пересуды о долге, профинансированном неподобающим образом, о мафии… да мало ли о чем. И, разумеется, риск утечки информации по незавершенным сделкам в наше время нельзя недооценивать.

Элли почувствовала, что порядком устала от восхвалений финансового гения Спаркса, сводившихся к единственной идее: инвестируйте в его проекты и будете в шоколаде. Она достала из сумки блокнот и от нечего делать принялась выводить в нем всякую ерунду. Ее взгляд съехал влево, где за спинами Спаркса и Герреро сидел Ник Диллон, глава так называемой службы безопасности Спаркса.

Прежде чем стать приспешником Спаркса и Манчини, Ник Диллон служил в ПУ Нью-Йорка. Затем, отработав положенный по контракту срок на частного военного подрядчика, он перешел к Спарксу. Теперь он был одним из бывших полицейских, которому посчастливилось получать пенсию от городских властей и личный чек на заработную плату. Диллон был непосредственным начальником Манчини. А также его другом.

Элли и Роган общались с Диллоном не меньше раза в неделю с тех пор, как поступил первичный вызов. Он делал все возможное, чтобы сыграть роль посредника, однако они все-таки оказались в суде. Пока Герреро излагал свои доводы, Диллон кивал, но Элли из прежних разговоров знала, что он охотно придушил бы своего босса за отказ сотрудничать с полицией. Хотелось бы ей на это посмотреть.

— Ваша честь, — запротестовал Макс. — Аргументы защиты свидетельствуют об уверенности, что любая информация, выявленная в ходе следствия, будет предана огласке. Такое предположение оскорбительно для превосходных детективов, которые отработали…

— В таком случае, давайте вернемся к детективу Хэтчер, — вмешался Герреро. — По нашим предварительным данным, за непродолжительное время службы в отделе убийств ее имя появлялось в сорока девяти газетных статьях, о чем свидетельствует поиск в «Лексис-Нексис».[7] А до этого она рассказывала в интервью СМИ типа журнала «Пипл» и программы «Дэйтлайн» на Эн-би-си о прошлом собственной семьи…

Элли вскинула голову. Диллон оглянулся, едва заметно пожав плечами. Мысль о его могучем локте, сдавливающем горло Спаркса, с каждой минутой казалась все более привлекательной.

— Подобные комментарии представителя защиты считаю неуместными, — заявил Макс.

«Полная и абсолютная чушь», — пронеслось в голове у Элли. Она продолжала черкать в блокноте, слушая голос своего парня, повысившийся на пол-октавы.

— В прошлом году она произвела два самых крупных ареста в ПУ Нью-Йорка. Полицейский крест за боевые заслуги за спасение коллеги при исполнении служебного долга. Частные интервью детектив Хэтчер давала на свой страх и риск, и лишь затем, чтобы помочь матери, живущей в Канзасе и овдовевшей, когда…

Судья Бэндон оборвал его:

— Я и сам иногда читаю «Пипл». И знаком с обстоятельствами смерти ее отца.

— Я хочу сказать, — вновь вступил Герреро, — что детектив Хэтчер сравнительно неопытна, и хотя за короткое время у нее появился неплохой послужной список, но есть у нее и желание выгодно представить себя в глазах публики. А возмутительным арестом моего клиента она продемонстрировала, что испытывает к нему личную неприязнь.

— Я не назвал бы это арестом, — возразил Макс. — Она ему надела незакрытые наручники после того, как он дважды отказался подчиниться требованию и покинуть место преступления. Как только он вышел из квартиры на лестницу, наручники были сняты, а господину Спарксу — предоставлена возможность оставаться снаружи, каковой он разумно и воспользовался. Любой другой гражданин при сходных обстоятельствах провел бы ночь в «обезьяннике».

— Вы всерьез полагаете, — прервал его судья Бэндон, — что с господином Спарксом следует обращаться как с любым рядовым гражданином?

Макс предупреждал Элли, что судья, возможно, окажется под впечатлением от присутствия Спаркса, однако она и представить себе не могла, что вот так, открыто, услышит признание в благосклонном отношении к богатым и могущественным. Она повернулась к Дженне Уолш, которая с отвращением покачала головой.

— Я лишь хотел сказать, — поправился судья, — в тот момент детектив Хэтчер уже знала, что господин Спаркс известен и как владелец упомянутой недвижимости, и как уважаемый член общества. Эти соображения должны были заставить ее воздержаться от ареста, пусть даже непродолжительного. Должен признать: то, что я здесь наблюдаю, меня беспокоит.

— Как и следовало ожидать, — добавил Герреро. — Та же самая предвзятость в отношении господина Спаркса заставила детектива Хэтчер прийти к скоропалительным выводам в тот же вечер и тем самым исказить расследование с самого начала. Ваша честь, мы в это дело не посвящены, но даже у нас есть как минимум две гораздо более правдоподобные версии того, что могло послужить причиной убийства Роберта Манчини.

Герреро принялся излагать свои версии, постукивая по столу короткими толстыми пальцами.

— Во-первых, полиция по-прежнему — через четыре месяца после убийства — не идентифицировала женщину, которая, очевидно, имела сексуальный контакт с покойным непосредственно перед убийством. Во-вторых — и это я хочу выделить особо, — недавно нам стало известно, что ПУ Нью-Йорка ведет расследование по делу о наркотиках в отношении жильца квартиры, расположенной по соседству с той, где произошло означенное убийство.

Ручка Элли замерла над блокнотом.

— Может, это было ошибочное вторжение? — продолжал Герреро. — Рассматривалась ли полицией такая версия?

При ограблениях наркодилеров вторжение по ошибочному адресу встречалось нередко, поэтому одним из первых шагов, предпринятых Роганом и Элли, стало рассмотрение возможной ошибки. Сразу после убийства она лично проверила базу данных управления по текущим расследованиям дел о наркотиках. Они даже связались с профильным отделом, чтобы убедиться окончательно. Однако адресов, которые можно было бы перепутать с апартаментами Спаркса, не обнаружилось, не говоря уже о расположении на одном этаже.

— Ваша честь, поскольку эти два важных вопроса не прояснены, нам кажется, что полиция и окружная прокуратура поступают весьма и весьма опрометчиво, требуя от моего клиента конфиденциальной информации и гоняясь за сенсацией, в то время как убийца разгуливает на свободе.

— Мне это тоже не нравится, — сказал судья Бэндон, откидываясь на спинку очень мягкого кресла, обитую черной кожей. — Суд удовлетворяет ходатайство господина Спаркса об отмене выданного штатом запроса на…

— Но, ваша честь…

— Я уже выслушал достаточно, господин Донован. Перебьете меня еще раз, и я приму меры. На основании прецедента «Цюрхер против „Стэнфорд дейли“» обвинение имеет право получить свидетельства от третьих лиц, не являющихся подозреваемыми, однако лишь при условии предъявления достаточных оснований, что третьи лица действительно обладают полезной для следствия информацией. В данном случае таковых оснований не представлено. В письменном виде частное определение появится позднее.

Макс на мгновение опустил голову, а затем убрал материалы дела в коричневый кожаный портфель. Этот жест был едва заметным, но Элли его уловила. Он был разочарован, и не только судебным определением. Сегодня утром Макс предупреждал ее, что шансы невелики. Но это еле уловимое движение выдало его опасение, что он подвел Элли.

Макс глянул через плечо в ее сторону. Его каштановые кудри были взлохмачены больше обычного — у него уже неделю не находилось времени для стрижки. Серые глаза казались уставшими, но, когда Элли подняла голову и подмигнула ему, он улыбнулся в ответ.

Эта тайная беседа оказалась совсем краткой.

— Ваша честь! — раздался возглас Герреро. Затем Сэм Спаркс громко втянул воздух.

Оба глядели в открытый блокнот, лежавший на коленях у Элли.

Бэндон посмотрел туда, куда были устремлены их взгляды.

— Я так понимаю, кроме крестиков-ноликов, стрелок и кубиков, там есть кое-что и поинтереснее?

В зале воцарилось молчание.

— Передайте ваши записи, пожалуйста, детектив Хэтчер. — Ему хватило мгновенного взгляда, после чего он снова вызвал Элли на свидетельское место. — У меня самого возникло несколько вопросов к вам.

Глава 6

14.45

Одиннадцать букв, собранных в два слова — в одно имя — на экране, заполненном множеством слов о массе других людей из кампуса Нью-Йоркского университета. Но эти два слова — ее имя, заголовок в тематической строке сайта «Кампус Джус» — сделали последние три часа, всего-то сто восемьдесят минут, самыми долгими в ее жизни.

Когда профессор Эллен Стайн засекла ее, Меган тут же захлопнула свой ноутбук. Однако Стайн все равно велела ей задержаться после занятия — дабы преподать урок остальным участникам семинара, которые, возможно, тоже испытывали искушение пренебречь дискуссией ради более увлекательного чтения онлайн.

Когда Стайн завершила читать ей нотацию о важности группового обсуждения и эмпирического исследования, а также о вреде многозадачности в обучении, Меган уже опаздывала на лабораторную по биохимии. Лекцию она бы еще пропустила, но лабораторные работы составляли шестьдесят процентов ее оценки, и сачковать было нельзя. Ведь в медицинских школах будут интересоваться ее баллами по биохимии. Нет, лабораторную нельзя пропускать. И в компьютер влезть невозможно, пока титруешь растворы и проводишь реакции над пламенем бунзеновской горелки.

Но в конце концов она добралась до своего дома на 14-й улице — через три часа после того, как впервые увидела свое имя на сайте, позиционировавшем себя как приют самых сочных университетских сплетен в стране. Она быстро прошла в подъезд, вызвала лифт, а потом еще несколько раз нажимала кнопку, наблюдая обратный отсчет цифр на электронном табло. Поднявшись на четвертый этаж, Меган вытащила из сумки ноутбук и ключи.

Она вставила ключ в скважину круглой дверной ручки — другими замками она так и не обзавелась, — и повернула. Оказавшись в квартире, она поглядела туда, где раньше была свободная спальня, а теперь жила ее соседка.

Родители Меган изначально оправдывали покупку квартиры с двумя спальнями следующими причинами: во-первых, это капиталовложение на период учебы Меган в колледже, а во-вторых, место, где они могут остановиться, приезжая в город. Но затем начался экономический спад, а квартплата на Манхэттене осталась заоблачной, и перспектива получить дополнительный источник наличных перевесила желание Гунтеров иметь свой угол в Большом Яблоке. Меган все-таки пришлось смириться с подселением. Это было в мае. Хезер позвонила в первый же день, как только появилось объявление в электронной газете «Крейгслист». Она перевелась в Нью-Йоркский университет осенью и казалась вполне приличной девушкой, так что Меган доверилась своей интуиции.

Говоря по правде, ладить с Хезер было совсем несложно. Сегодня, как и почти всегда, Меган по возвращении домой увидела, что дверь в комнату Хезер закрыта, в квартире тихо и с момента ее ухода почти ничего не изменилось. Была Хезер дома или нет — так дела обстояли почти всегда. Иногда Меган хотелось, чтобы соседка вылезла наконец из скорлупы и начала вести себя так, будто это и ее дом. Но сегодня Меган была рада, что Хезер не видно.

Войдя в свою комнату, девушка закрыла дверь, шлепнулась на кровать поверх бледно-желтого покрывала и открыла свой ноутбук. Поиск Сети занял, казалось, целую вечность. Как только сигнал установился, она влезла в Интернет, заглянула в журнал и нашла адрес: www. campusjuice. com.

Затем она отыскала форум своего университета. Все сообщения на первой страничке оказались новыми — поступили в последние три часа. Она снова принялась листать странички, отыскивая свое имя. В прошлый раз оно располагалось на пятой, теперь сместилось на седьмую. Сайт явно пользовался популярностью.

Она подвела курсор к своему имени, набрала побольше воздуха и — щелкнула мышкой.

Это был ее распорядок дня, не забыли даже о занятиях велоспортом, на которые Меган ходила пять раз в неделю. Человек, разместивший этот пост, явно знал обо всех ее перемещениях. А еще он знал ее адрес или по крайней мере улицу. Это краткое сообщение было достаточно подробным, чтобы Меган поняла: последняя его строка — вовсе не преувеличение.

Глава 7

Четверг, 25 сентября

14.00

Роган забрал большой полиэтиленовый пакет с застежкой-молнией из рук сотрудника суда на Центральной улице, 100.

— Я быстренько сотру эту улыбочку с твоего лица, сынок.

Служащий, потупившись, продолжил заполнять бланк на освобождение, который Элли должна был подписать, — закончился срок ее ареста за неуважение к суду.

— «А может, это Спаркс?» — понизив голос, повторил ее слова Роган. — И о чем ты, черт побери, думала?

«А может, это Спаркс?» Прошло чуть больше суток с того момента, когда судья Пол Бэндон прочел эти слова в ее блокноте. Она машинально написала их рядом с карикатурным рисунком — тощая взлохмаченная фигурка в полосатой робе, стоящая за тюремной решеткой.

— Видимо, я посчитала, что мы слишком быстро отстали от Спаркса. — Элли извлекла из пластикового пакета маленькие золотые сережки и начала продевать их в уши.

Роган поднес пальцы к переносице и покачал головой.

— Можно подумать, твой нынешний вид выиграет от благородного металла.

Напарники в этом отношении — как родственники: если Роган имел полное право подтрунивать над ее отсидкой, то рядовому служащему лучше было помалкивать.

Сутки напролет Элли вновь и вновь мысленно проигрывала сцену в суде, и все равно не могла поверить, что Бэндон так легко перевел стрелки на нее. Она готова была поклясться, что до той самой минуты, когда Бэндон потребовал у нее блокнот, она не отдавала себе отчета в том, какие слова и картинки намалевала на бумаге.

И напрасно она пыталась убедить в этом Бэндона. Признайся она в своих смутных подозрениях, не обнародованных со свидетельской трибуны, — глядишь, отделалась бы лишь нравоучением.

Но вместо этого Элли пустилась в объяснения. А Бэндон — нет чтобы проявить понимание, велел ей не умничать. А потом, когда она еще настойчивей принялась спорить, а Макс попытался ее урезонить, Бэндон пришел к выводу, что она лжет. Ему. Лично. А уж такого ни один судья не потерпит.

И вот, поскольку Бэндон счел ее лгуньей, ночь она провела в камере.

— Что ж тебя никакой крутой парень не выкупил? — поддел Роган.

— Ты тоже меня не выкупал. Меня освободили, потому что я отбыла весь свой двадцатичетырехчасовой срок.

— И все-таки. А где же твой Макс?

— Я не хотела, чтобы судья узнал про нас. Я и так у него в черном списке. Незачем приплетать сюда Макса. Кроме того, ты сам вызвался забрать меня отсюда. Я и одна прекрасно добралась бы до участка.

— Как? Упустить твое позорное шествие в бесформенных шлепках?

Элли посмотрела на свои черные кожаные туфли с низким каблуком, радуясь, что ей вернули обувь.

— Пожалуйста, скажи, что запах, который я чувствую, всего лишь воспоминание о пребывании в миленькой гостиничке на Центральной улице.

— Прости, подруга. Боюсь, что ты насквозь пропиталась всепроникающей вонью здешней обстановки.

— Я счастлива, что мои личные и профессиональные мучения доставили тебе столько веселья.

— Так ты собираешься объяснить мне, откуда взялись записи, из-за которых ты попала в это дерьмо?

— Мои мысли где-то блуждали. Сам знаешь, лучшие идеи возникают, когда мы не прикладываем к этому никаких усилий.

— Ты забыла, что мы действительно выглядим так, будто подбираемся к нему? Близко. О-очень близко. — Роган скрестил руки на груди, сунув пальцы под мышки.

Как всегда, он был прекрасно одет. Сегодня на нем был черный шерстяной костюм, бледно-лиловая парадная сорочка и галстук от «Гермес», стоивший дороже, чем весь наряд Элли. Он зарабатывал не больше других стражей порядка, но благодаря наследству бабушки, удачно вышедшей замуж в преклонные годы, мог себе позволить выглядеть отнюдь не на полицейское жалованье.

— Слушай, ты не против, если мы поговорим об этом в чуть менее угнетающей обстановке?

Элли решительно двинулась к выходу из цокольного этажа на улицу; Роган не стал ее останавливать. Добравшись до служебной машины, которую ее напарник припарковал на Центральной улице, Элли уже была готова к разговорам.

— Значит, мы поглядели на Спаркса и оправдали его.

Роган обернулся к зданию, из которого они только что вышли.

— Ручаюсь, именно это я и сказал две минуты назад.

— Ключи. — Она протянула руку, чтобы поймать брошенную связку.

Шесть с лишним месяцев совместной работы в отделе убийств района Южный Манхэттен Элли с удовольствием отказывалась от вождения. Но после проведенных в тюрьме суток ей хотелось действовать по собственной воле. Роган подчинился, перебросив ключи через капот.

— Мы занимаемся этим делом уже четыре месяца, — сказала она, включая зажигание, пока Роган устраивался в пассажирском кресле. — И в первую очередь мы проверили два пункта: секс и деньги.

Парня нашпиговали пулями после того, как он оставил свою семенную жидкость в завязанном узлом презервативе, лежавшем на тумбочке. Первое, что приходит в голову, — сексуальный мотив преступления. Но любой, кто знал Роберта Манчини, серьезно усомнился бы в этом. Тридцать лет. Не женат с тех пор, как распался его первый брак с бывшей одноклассницей. Детей нет. Если у него и была подружка (а на момент смерти про таковую никто не знал), значит, он был именно с ней. Если у него постоянной девушки не было, значит, он снял проститутку, и при этом его интересовал исключительно секс. Он явно не испытывал недостатка в женщинах, готовых играть по столь нехитрым правилам.

К сожалению, девушку, развлекавшуюся с ним в тот вечер, обнаружить так и не удалось. Ночной консьерж в «212» не запомнил ни ее, ни Манчини, и был уволен за то, что постоянно отлучался с рабочего места ради видеоигр в компании несовершеннолетнего сына одного из жильцов. Видеосистема охраны дома оказалась бесполезной, поскольку не предусматривала видеозапись; анализ телефонных звонков и электронной почты Манчини тоже ни к чему не привел.

Оставались деньги. Но и в этом случае картина не складывалась. До своей смерти Манчини проработал в «Спаркс Индастриз» почти год. До этого — служил в армии; в Афганистане познакомился с контрактником по имени Ник Диллон. Когда Диллон завершил свое ближневосточное турне и стал главой охранного подразделения в «Спаркс Индастриз», он предложил Манчини работу на родине. Тот согласился и приступил к новой деятельности, как только истек срок его службы. Его годовой доход составлял сотню с небольшим тысяч, Элли и Роган сочли его вполне типичным для не слишком хлопотной работы в охранном подразделении крупной компании.

В Хобокене у него была собственная двухкомнатная квартира, всего в шести километрах от дома, где он провел детство и где теперь проживала его сестра со своим семейством. До момента смерти он выплачивал ипотечный кредит как гражданин с умеренным доходом. У него не было необычных долгов или просрочек банковских платежей.

— Секс и деньги ни черта нам не дали, — констатировал Роган. — А когда секс, деньги или игра ни черта не дают, мы приглядываемся к Сэму Спарксу и оправдываем его. Мне кажется, мы уже в третий раз к этому приходим.

Но то, что непроизвольно выводила рука Элли во время слушаний, вынуждало их пересмотреть принятое решение. И Роган хотел знать, почему.

Двигаясь по Центральной, Элли врубила мигалку, чтобы прорваться через пробку, забившую перекресток в том месте, где Канальная улица пересекает Чайнатаун.

— Мы приглядывались к Спарксу еще до того, как он решил перекрыть нам кислород. Теперь, когда мы знаем, насколько ему хочется исчезнуть с нашего радара, стоит поглядеть на него еще разок.

— Черт возьми, Хэтчер. Роган сказал нам, что ты вляпалась в какое-то дерьмо в суде. Но мы и не думали, что он говорил так буквально.

Джон Шеннон, дородный детектив со светло-русыми волосами и красноватой кожей, занимал стол, стоявший непосредственно позади Элли, и отличался привычкой выливать на себя не менее флакона «Олд Спайс» за неделю.

— Шеннон, я всего два часа проспала на матрасе, который был тоньше, чем слой жира на твоей шее, и ничего не ела, кроме куска якобы мясного бургера, выданного мне на ужин. Вдобавок последние двадцать четыре часа я провела в казенном белье, напоминающем крупнозернистый наждак…

— И все равно она выглядит лучше, чем те девицы, с которыми ты встречался, — встрял Роган.

— Я просто хотела сказать: прояви снисхождение, черт возьми, — пояснила Элли.

Роган повесил пиджак на спинку своего стула. Усаживаясь за металлический стол, стоявший лицом к лицу с рабочим местом Элли, он метнул на Шеннона взгляд, который тут же вернул коллегу к работе.

— То, что этот господин чинит нам препятствия, еще не означает, что он наш клиент. — Роган достал жестяную коробочку с мятными пастилками «Алтоидс» и сунул одну конфетку себе в рот. — Эти богатые козлы все время нам брешут. Обычно убийцами оказываются не они. Ты же не думаешь, что в этом как-то замешан Бэндон, упрятавший тебя за решетку?

Элли показала ему средний палец и весьма дружелюбно улыбнулась.

— А разве я предлагала провести расследование в отношении Бэндона? Я говорю о Спарксе. Мы только хотели присмотреться к его финансовой деятельности. Чтобы выявить его недругов. Разве из-за этого нужно было судиться?

— Вникнув в это, Донован сказал, что мы обрекаем себя на поражение. У нас нет резонного основания.

Элли выдвинула ящик стола и достала банку «Нутеллы». Рогану она уже давно перестала ее предлагать.

— И что? — спросила она. — Большинство людей сотрудничают с нами, даже если у нас ничегошеньки на них нет.

— Я же говорю, большинство, но не такие козлы.

— Да, но даже у придурков обычно есть причина. Я сидела в суде и смотрела, как Герреро отрабатывает свои четыре сотни в час, воюя с нами. Спаркс даже заявился туда лично, а ведь его время дороже, чем время Герреро. Почему?

Отец Элли всегда говорил ей, что ключ к хорошей полицейской работе — тщательное изучение поступков людей. «Найдешь мотив, — повторял отец, — и он приведет тебя к нужному человеку».

Хэтчер понимала, почему совершенно невиновные жители Бушвика не желают сотрудничать, когда члены «Тринитарио»[8] уводят очередную тачку. В районе, где правят гангстеры, за разговором с полицией может последовать ночной стук в дверь и посланец с мачете в руках. Элли даже могла понять, если какой-нибудь бюрократ из корпорации не показывает документацию без ордера. У обычных людей есть работа, которую они берегут.

Но Спаркс — не обычный человек. Он босс. Он миллиардер. Все это делалось с его подачи, но подача была неверной.

Роган откинулся на спинку стула и сцепил пальцы на гладко выбритой макушке.

— Спаркс явился собственной персоной, а?

— Ну да.

— Вот черт, — сказал он, опуская стул в нормальное положение. Затем он указал на Элли. — Именно поэтому Спаркс мне никогда не нравился.

С самого начала Роган был твердо уверен, что такой ушлый мужик, как Спаркс, не стал бы исключать угрозу, таящуюся в принадлежащей ему квартире. Однако Элли считала, что это всего лишь извращенная психология, свойственная надменным типам вроде Спаркса. «Я? А почему я привлеку к себе внимание, если в моей квартире убили человека?»

— Джей Джей, ты не хуже меня знаешь, как быстро мы исключили его из числа подозреваемых. Нас интересовали лишь временной отрезок, телефонные звонки и личная помощница.

Эта самая помощница отвечала и за персональный календарь Спаркса, и за график заселения в «212». По ее словам, Манчини обратился с просьбой воспользоваться апартаментами только в 14.30 в день убийства, и Спарксу она об этом не говорила. Помощница уверяла, мол, Спаркс не мог знать, что Манчини проводит ночь там.

Вычеркнув Спаркса из списка возможных подозреваемых, они так и не выяснили, что скрывается под публичным образом миллиардера, и не смогли откопать секреты, на которые, возможно, наткнулся Манчини.

— Твоя взяла, — признал Роган. — Приглядимся к Спарксу еще разок.

Элли улыбнулась и сунула в рот полную ложку «Нутеллы».

— Только сходи и расскажи об этом лейтенанту. А то вчера она была настроена весьма воинственно.

— Из-за меня или из-за Бэндона?

— Из-за обоих понемножку. А вернее — помножку. Ей ведь нужно знать, что ты вернулась.

— Ладно.

Элли направилась к кабинету начальницы, но затем обернулась к Рогану.

— Окажи мне услугу.

— Сжечь шмотки, которые сейчас на тебе?

— Найди того парня из отдела наркотиков, с которым мы разговаривали в мае. Скажи, пусть ждет нас около… — Элли посмотрела на часы, прикидывая, сколько времени ей понадобится, чтобы заскочить еще кое-куда, — пяти часов.

— Не намекнешь, зачем?

— В суде адвокат Спаркса заявлял, что на жильцов соседней квартиры заведено дело.

— Откуда он мог узнать об этом?

— Поймем, когда выясним, правда ли это.

Глава 8

15.00

Элли постучала костяшками пальцев по стеклянной перегородке, отделявшей кабинет лейтенанта Робин Такер от переполненной общей комнаты, битком набитой разномастными столами, колченогими стульями и оравой из восемнадцати детективов, что несли службу в отделе убийств. Элли откинула челку и посмотрела сквозь стекло. Такер едва заметно кивнула в сторону двери.

— Заходите, открыто, — крикнула она, продолжая читать отчет, который держала в руках.

— Добрый день, шеф. Роган сказал, вы хотели меня видеть?

Такер отложила бумаги.

— Неужели вам нужно, чтобы это сказал ваш напарник, принимая во внимание вчерашнюю историю в суде?

Три месяца назад Элли в конце концов удалось завоевать симпатию прежнего начальника, как раз перед тем, как его понизили в должности по причине внутреннего расследования, детали которого по-прежнему не были известны и поэтому давали обильную пищу для ходивших в управлении слухов. Узнав, что нового лейтенанта зовут Робин Такер, Элли предположила, что это двусмысленное с гендерной точки зрения имя носит мужчина. Но когда выяснилось, что на этот раз Робин женского пола, Элли воспрянула духом. Возможно, с руководителем-женщиной она будет удачливее. Однако, увы, Элли трудно сходилась с начальством, а не просто с мужчинами.

— Нет, лейтенант. Говорю это на всякий случай — а вдруг Рогана похвалят за то, что он держит меня в ежовых рукавицах?

— Будь вы в ежовых рукавицах, возможно, не провели бы ночь в камере за неуважение к суду.

Элли поджала губы. В случае с судьей Бэндоном объяснения ей не помогли. Она не собиралась попусту тратить силы, убеждая Такер, что судья неправильно ее понял.

Такер смотрела в глаза Элли, пока в кабинете царило молчание. Расспросив коллег, Элли узнала, что лейтенанту сорок восемь, однако ее не тронутая косметикой кожа была гладкой и сияющей. Вероятно, ее кудрявые волосы прежде были светлыми и блестящими, а теперь превратились в пеструю копну из седых и светло-русых завитушек.

Она кивнула Элли.

— Честно говоря, одна птичка уже напела мне, что судья накинулся на вас совершенно необоснованно.

Элли на секунду прикрыла глаза и представила, какие насмешки ждут ее на службе, если Макс, пытаясь защитить ее, действительно звонил лейтенанту. Однако она тут же отбросила эту мысль. Макс такую глупость не совершил бы.

— Вы знакомы с Ником Диллоном. — В голосе Элли не прозвучало вопросительных ноток. Бывший полицейский, глава службы безопасности «Спаркс Индастриз» знал немало прежних коллег из ПУ Нью-Йорка.

— Мы оба работали в Седьмом участке, когда я еще была новенькой. Сегодня он позвонил, разыскивая вашего начальника. Полагаю, он хотел уберечь вас от месяца бумажной работы. Так или иначе, мы друг друга вспомнили.

Разговор о Диллоне изменил настроение Такер: взгляд ее смягчился, утолки губ приподнялись в легкой улыбке, и Элли впервые поняла, что ее лейтенанту достаточно незначительного усилия, чтобы выглядеть привлекательно.

— Он хорошо отнесся к нам с Роганом.

— Он добрый малый. Позвонил мне и среди прочего предупредил, что Спаркс может обратиться в суд, чтобы получить доступ к нашим уликам.

— На каком основании?

— Вы действительно думаете, что Сэм Спаркс руководствуется обычными правилами, особенно если учесть, где вы провели прошедшие сутки?

— Веский довод.

Неделей раньше Элли вычитала в Интернете, что Спаркс вел переговоры по поводу реалити-шоу, участники которого должны были изгаляться ради потенциального выигрыша в форме недвижимости. Предполагалось, что Спаркс будет руководить ими, как Дональд Трамп в шоу «Кандидат», только придирчивее; зато прическа у него будет лучше.

— Диллон понимает, что это бесполезно. Ни один суд не пойдет в этом навстречу Спарксу, и не важно, сколько он платит своим адвокатам за бесконечные ходатайства.

— Однако Диллон знает вас еще по Седьмому участку.

— Верно. Парень вроде Диллона не стал бы попусту трепаться с такими, как я. А вот с кем-то, похожим на вас… Это совсем другое дело.

Элли уже привыкла к замечаниям коллег по поводу ее внешности. Возможно, она и вправду всегда будет напоминать ту девушку, что однажды заняла второе место на подростковом конкурсе «Мисс Вичита». Но то, что она обычно считала комплиментом, в устах Такер звучало подначкой.

— Значит, Диллон вынюхивал, чем тут можно поживиться? — спросила Элли.

— Да, и я действительно сочувствую этому парню. Похоже, он считает Спаркса подонком. Мне кажется, Спаркс хочет узнать все, что нам известно о пропавшей девушке. Он решил, если найдет ее, мы станем рассматривать дело под иным углом и отвяжемся от него.

— С этим глухо. У нас есть отпечатки с бокала шампанского и ДНК с презерватива, но они нигде не числятся. Эта женщина — таинственная незнакомка.

Элли не слишком удивлялась. В поле зрения криминального правосудия попадали главным образом преступники-мужчины, и в базе данных ДНК, где состояли почти исключительно виновники сексуальных преступлений, наткнуться на женщину было непросто.

— Мне кажется, что при больших деньгах можно и луну с неба достать, — сказала Такер. — Спаркс хочет, чтобы этим делом занялся Диллон со своими людьми и отработал его от начала до конца. Знаете, Диллон десять лет провел в отделе убийств и особо тяжких преступлений, прежде чем уйти в частный сектор. У меня сложилось впечатление, что там он не сидел сложа руки, активно работая по защите сотрудников корпорации от похищений. Он хороший коп.

— Правда, сейчас он уже не коп. Диллон отлично ладил со мной и Роганом, но этот парень зарабатывает в четыре раза больше вас, выполняя половину того, что делаете вы; и работает он на богатого хмыря, считающего, что ему по статусу положено больше безопасности, чем обычным людям.

— Скажите мне, детектив, что вы на самом деле думаете.

— То, что уже сказала. Потому что в какой-то момент у меня создалось впечатление, будто вы действительно хотите, чтобы мы выложили все свои улики Спарксу.

— Это не так. Однако я предполагала, что коп с подобным послужным списком мог бы заметить такие детали, которые детектив менее опытный, — человек, которого слишком быстро продвигали, который был любимцем руководства, — мог упустить.

— Ну, тут я должна заступиться за Рогана. Он выполняет свои обязательства безупречно.

Такер не поддержала иронию.

— Так каким будет следующий шаг?

— Мы с Роганом намерены еще раз присмотреться к Спарксу. — Элли изложила свою теорию, что противодействие расследованию могло быть связано с ролью миллиардера в смерти Манчини, а не просто с заботой о тайне личной жизни.

— Как бы то ни было, я сказала Диллону, что мы не станем представлять его боссу никаких особых привилегий.

— Значит, действуем?

Такер кивнула.

— Но еще я сказала ему, что вы будете прорабатывать все версии. Не зацикливайтесь на Спарксе. И я не желаю слышать ни от кого в конторе, что вы отфутболиваете новые дела. Два месяца назад мы перестали тратить на этот случай все рабочее время.

— Мы в курсе.

— И будьте осмотрительнее, Хэтчер. Вы уже провели ночь за решеткой. Страшно подумать, что может устроить Сэм Спаркс, если и вправду разозлится.

Глава 9

15.00

Меган Гунтер стояла в коридоре 6-го участка, пытаясь совладать с подступающими слезами, которые грозили вот-вот покатиться по раскрасневшимся щекам.

— Что значит — вы ничего не можете сделать?

Она еще никогда не видела таким своего отца. Джонас Гунтер работал страховым агентом. Это не значит, что он был слабаком, — совсем наоборот. Он был человеком с принципами и больше всего ценил репутацию. На службе он рассчитывал, что и у других слово не расходится с делом. В частной жизни ожидал, что люди поступают так, как положено. И без колебаний схлестывался с теми, кто не оправдывал его ожидания.

Но каким бы нетерпимым ни был отец Меган, отстаивая свою позицию, он всегда держал себя в руках. Он был напорист, но сдержан. Эмоции, не раз говорил он, не лучший аргумент в споре.

Однако сегодня Джонас Гунтер был взволнован.

Мать Меган Патрисия старалась утешить дочь, легонько сжимая ладони, лежавшие на плечах девушки, она гладила ее по светлым волосам и говорила, что все будет хорошо.

— Мы не можем быть уверены, что все будет хорошо, Патти. Вот почему мы здесь. Оттого лишь, что мы на это надеемся, ситуация не исправится. Все изменится к лучшему, лишь когда люди, поклявшиеся «служить и защищать», уделят внимание подвергшимся угрозе гражданам.

Меган заметила, что женщина с маленьким сыном, сидевшая на скамейке у противоположной стены, смотрит на нее с тревогой. Ребенок отвел глаза и уткнулся лицом в мамин живот.

— Господин Гунтер, я понимаю ваше огорчение, но прошу вас сбавить тон.

Судя по металлической табличке на форменной одежде, дежурный, пытавшийся успокоить отца Меган, носил фамилию Мартинес. Однако слова его нисколько не охладили гнев Джонаса.

— Когда два с половиной часа назад я велел своей дочери позвонить в полицию, я ожидал, что кто-нибудь из сотрудников отправится к ней домой и начнет расследование. Но потом она сказала мне, что ей велели прийти в участок. Поэтому мы с матерью срочно примчались из Нью-Джерси в надежде, что будут приняты какие-то меры. Моя дочь сделала все, что от нее требовалось. Она сегодня пропустила лабораторную по биохимии. Нашла все без исключения связанные с ней записи на этом мерзком веб-сайте. Распечатала для вас эти страницы. — Он потряс стопкой бумаг, составлявшей не меньше сантиметра в толщину. — И вы говорите, что не можете ее защитить?

— Сэр, я пытаюсь объяснить вам: наши сотрудники уже отработали немало заявлений от студентов Нью-Йоркского университета, жаловавшихся на то, что про них пишут на этом сайте. Мы довели это до сведения окружной прокуратуры, и теперь подобными вопросами будут заниматься они, у нас для этого нет ресурсов. Начать с того, что на этом сайте не требуется указывать ни имя пользователя, ни адрес, — ничего. Полная анонимность.

Даже не дослушав, Джонас покачал головой.

— Это неправда, неправда. Я спрашивал у компьютерщика в нашей конторе, он сказал мне, что это возможно. Есть способ отследить этот… ай-кью или как там его. Как это называется, милая?

— Ай-пи адрес, папа.

— Вот именно, — продолжил господин Гунтер, указывая пальцем на сержанта Мартинеса. — На веб-сайте должна быть эта информация. Вы можете воспользоваться ею, чтобы…

— А тут возникает вторая проблема, сэр. Компания не захочет предоставлять нам такие сведения без судебного запроса…

— Так идите и возьмите этот гребаный запрос.

Меган вздрогнула. Не считая того раза, когда ее двоюродный брат, натянув первый в своей жизни шлем кетчера, со всего маха боднул отца в живот, на ее памяти Джонас ни разу не употреблял бранные слова.

— Дай сказать человеку, Джонас. Пожалуйста.

Отец Меган стиснул зубы. Он явно был зол, но вел себя тихо. Пока. Сержант Мартинес кинул на Патрисию благодарный взгляд.

— Мы можем получить запрос лишь в том случае, если возбуждается дело. Пусть я уверен, что вашей дочери — тебе, Меган, — очень тяжело читать о себе подобные вещи в Интернете, эти записи не содержат прямой угрозы.

— Но мое расписание… Кто-то за мной следит.

— Ты сама говорила, что все друзья знают расписание твоих занятий и прочих дел. К сожалению, когда кто-то морочит людям голову, это еще не преступление. Если у тебя за последнее время были какие-то размолвки — с бывшим приятелем, с парнем…

— Не было никаких размолвок, офицер, — снова перебил Джонас. — Моя дочь понятия не имеет, кто мог такое сделать. Вы должны выслушать нас!

— Совершенно верно, сэр, чем я и занимаюсь. Я слушаю вас уже двадцать пять минут. И, прошу прощения, это все, что я на сегодня могу для вас сделать. Если это может вас утешить, попробуйте ознакомиться с другими посланиями на этом сайте. Там множество гораздо более неприятных сообщений, чем те, которые касаются вашей дочери. — Полицейский посмотрел в лицо Меган. — Не принимай это близко к сердцу.

— Но вы не можете просто так выпроводить нас, — возмутился господин Гунтер. — Вы должны…

Положив ладонь ему на руку, Патрисия Гунтер заставила мужа умолкнуть.

— У вас есть дочь, сержант Мартинес?

Откашлявшись, полицейский посмотрел Патрисии в глаза.

— Да, мэм. Ей пятнадцать. Такая хорошенькая, что меня это пугает. И если бы вы спросили меня как отца, я бы сказал, что подонки, заправляющие этим сайтом, завтра утром обнаружат в своих тачках коктейль Молотова. Но, как дежурный по Шестому участку, я больше ничего не могу для вас сделать, друзья мои. Извините.

Направляясь к выходу, Меган перечитала последнюю распечатанную с сайта страницу. Она сделала бумажную копию не только первоначальных записей, но и комментариев к ним, оставленных другими пользователями:

Выйдя из-под ярких ламп дневного света, горевших в 6-м участке, в серую мглу 10-й западной улицы, Меган перестала бороться с волной чувств, накопившихся в ней с того момента, когда она впервые обнаружила свое имя на том гнусном сайте. Девушка больше не пыталась подавить рвущиеся из груди всхлипы. И слезы хлынули из ее глаз.

Глава 10

15.15

Прежде чем сунуть ключ в замочную скважину, Кэти Бэтл позвонила в дверь — так, для подстраховки. Она с облегчением вздохнула, услышав характерный щелчок штифтов врезного замка. Трудно было сосчитать, сколько раз она вытаскивала клиентов на осмотр, и лишь на месте выяснялось, что продавец оставил консьержу не тот ключ.

— Эй, есть тут кто? — позвала она через приоткрытую дверь. Так, отпала еще одна возможная неувязка: продавцов жилья дома не было, как и обещалось. — Итак, вот в этой квартире как раз чуть больше сотни квадратных метров, а значит, вы легко сможете переоборудовать ее и сделать две спальни.

Сегодня клиентами были Дон и Лора Дженнингс, они присматривали свою первую нью-йоркскую квартиру. Некоторые клиенты обращались к Кэти, уже имея довольно внятное представление о рынке жилья, полученное в результате многочасового штудирования раздела недвижимости в «Нью-Йорк таймс» и на бессчетных сайтах, состоящих исключительно из списков потенциальной собственности.

Семейство Дженнингс к таковым не относилось.

— Ух ты! — воскликнула Лора. — Эта намного симпатичнее, чем прежние.

— Я хотела, чтобы вы ее посмотрели. Просто как пример, на случай, если вам захочется немного большего.

Сама Кэти, разумеется, не удивилась, что квартира — просторная «однушка» прямо за парком Мэдисон — оказалась более впечатляющей, нежели предыдущие шесть, которые она успела в тот день показать чете Дженнингс. В конечном счете целью всей этой вереницы сегодняшних просмотров было только одно — привести их в эту квартиру. Сегодняшний тур Кэти относила к типу «Мы это можем».

Как и многие другие клиенты, супруги Дженнингс нырнули в переменчивый рынок нью-йоркской недвижимости с ожиданиями неопределенными и нереалистичными.

— Мы даже пока не поняли, в каком районе хотели бы жить: идеально было бы в центре, но и Верхний Вест-Сайд отлично подошел бы или Верхний Ист-Сайд.

Этой фразой Лора непреднамеренно выдала, что они с мужем — совершенные «чайники». Для человека, считающего деловой центр для себя идеальным, Верхний Ист-Сайд никак не мог «подойти отлично». Либо Лора совсем не ориентировалась на Манхэттене, что вряд ли, ведь она шесть лет снимала жилье в районе Челси, либо она лукавит насчет своих предпочтений.

И, кроме того, они планировали определенные расходы.

— Мы хотели уложиться в семьсот. Нам бы очень приглянулась квартирка с двумя спальнями, но, возможно, для начала придется довольствоваться одной, типа «один-плюс».

Это был так называемый компромисс, столь хорошо знакомый Кэти. В реальности же «один-плюс» — однокомнатная квартира, с дополнительным местом под кабинет или детский уголок, площадью и ценами не уступавшая малогабаритной «двушке». И уж конечно, речь шла отнюдь не о 700 тысячах долларов, — не важно, кто там что слышал о пресловутых скидках на просевшем рынке.

Если бы Кэти считала, что названная семейством Дженнингс сумма — действительно их потолок, она бы не стала тратить время на тур «Мы это сможем». Вместо него она предложила бы тур «На все божья воля». Кэти заставила бы такую парочку осмотреть штук шесть миленьких и в идеале сильно переоцененных «двушек». А когда наконец клиенты сообразили бы, что не могут позволить себе квартиру такого размера, она бы отвела их в симпатичную «однушку» по разумной цене. Вот тут-то для них наступал момент истины: либо согласиться на небольшое, но свое, либо снимать жилье по гроб жизни.

Однако для четы Дженнингс нужен был тур «Мы это можем», разработанный, чтобы продемонстрировать клиентам не то, чего они не могут себе позволить, а то, что они могут купить, но раньше об этом не знали.

Из ипотечной заявки супругов Дженнингс Кэти было известно, что тихий щупленький Дон зашибает в год четверть «лимона» в должности начальника службы кредитных рисков, что бы под этим ни подразумевалось. После объединения с Лорой он жил от зарплаты до зарплаты, однако за десятилетие, предшествовавшее знакомству супругов, ему удалось скопить сумму, равную годовому заработку. Лора была дизайнером ювелирных изделий, продавала свои работы на открытых ярмарках, а также поставляла их в несколько магазинчиков. Везучая, везучая Лора — Кэти изо всех сил старалась не злиться на нее, — никогда не зарабатывала больше 200 тысяч в год, однако всегда могла положиться сначала на своего отца, а потом и на Дона.

Супруги Дженнингс могли позволить себе больше, чем им казалось. Следовало только отринуть нынешние взгляды на деньги и начать думать: «Мы это можем».

Кэти знала, эта просторная «однушка» — хороший вариант, чтобы заставить их раскошелиться, но квартира даже на нее произвела гораздо более благоприятное впечатление, чем она ожидала. Продавец выполнил все условия: чистота, никаких лишних мелочей, а на плите — сковородка с еще теплым печеньем, от которого исходил манящий аромат домашнего уюта. И никаких фотографий — квартира должна была выглядеть так, словно уже принадлежала потенциальным покупателям.

— Ну вот, эта у нас один сто двадцать пять, — сказала Кэти таким тоном, будто лишние 425 тысяч долларов были просто мелочью, — но, мне кажется, здесь есть особое мягкое обаяние.

Услышав сумму, Дон нервно моргнул, но его жена и ухом не повела.

— Ух ты, Дон, взгляни на эту кухню! Мы даже могли бы сами готовить, будь у нас такая. Подумай, сколько денег в перспективе мы бы сэкономили.

Кэти поняла, что обрела союзника. Перескочить рубеж в миллион для Дона было шагом серьезным, но теперь Кэти видела, что Лора была изначально к этому расположена. Кэти ощутила неожиданный приступ враждебности к этой женщине, поскольку та с легкостью готова потратить деньги, заработанные упорным трудом супруга. Но затем Кэти напомнила себе, что ей нужны комиссионные, а при том положении, которое она занимала в агентстве, ей нечасто выпадала удача продать что-нибудь за пределами суммы с шестью нулями.

— Пожалуйста, можете открыть шкафчики, — подсказала Кэти. — Они итальянские. Глянцевая лакировка, лучший вариант в этой серии.

Пока чета Дженнингс обозревала квартиру, Кэти заглянула в свой смартфон «Блэкберри». Она предпочитала не мешать покупателям, дать им возможность представить свою жизнь в этой квартире самим, без присмотра брокера. Правда, в прошлом году одна парочка, выдававшая себя за покупателей, сбежала, прихватив из нескольких домов на Манхэттене ювелирные и коллекционные вещи на сотню тысяч. Теперь Кэти приглядывала за клиентами, даже проверяя электронную почту.

Хорошие новости пришлись бы сейчас весьма кстати. Однако входящие сообщения принесли только лишнюю головную боль, да еще и без надежды на вознаграждение. Покупатель квартиры-студии в Трайбеке, уже собравшийся было подписать контракт, принялся оспаривать разницу в сто долларов из-за встроенного шкафа. Раздраженно закатывая глаза, Кэти торопливо набирала на коммуникаторе утешительное сообщение клиенту.

Другое послание несло еще более неприятные новости с трудового фронта: покупатель, колебавшийся по поводу предложенной «однушки» в Вест-Виллидж, решение принял, но не в ее пользу. То, что эта новость пришла по электронной почте, — дурной знак. По телефону она еще могла бы попытаться переубедить его или хотя бы договориться о просмотре других вариантов. Но краткое письмо подобного содержания свидетельствовало, что парень отверг не только предложенную квартиру, но и вообще отказался от покупки.

Сообщение, пришедшее от Мардж Мейсон, сиделки из интерната «Лесная долина», еще больше расстроило ее. Телефонный номер дома престарелых высветился на ее жужжавшем «Блэкберри», когда она входила в лифт с четой Дженнингс. Как и просила Кэти еще несколько месяцев назад, сразу после звонка Мардж отправила ей сообщение. Пока Кэти занята с клиентами, ей легче проверить письмо, чем голосовую почту.

Мать Кэти опять упала. По словам Мардж, на этот раз обошлось без переломов, только синяки и, разумеется, еще больший страх перед самостоятельным передвижением. Выхода не было: Кэти придется усилить уход за мамой.

Оставалось еще одно послание: СМС, которое Кэти заметила первым, но оставила напоследок. Читая отрывистые указания, она почувствовала, как у нее засосало под ложечкой.

Убирая коммуникатор в красную сумочку «Коуч», она молилась, чтобы ее мама никогда не узнала об этом последнем сообщении, а также о том, чем Кэти предстоит заниматься на следующий вечер.

Глава 11

15.45

Роган поджидал Элли, сидя за своим столом. Она вышла из раздевалки, только что приняв душ, и ее волосы были еще влажными.

— У нас все хорошо с лейтенантом?

— Отлично. Ты связался с парнем из отдела наркотиков?

— Ага. Он, правда, не слишком обрадовался, что ему придется торчать там до пяти. Я сказал, мы очень постараемся пораньше.

Элли посмотрела на часы. Почти четыре.

— Постараемся — это в пять.

— Позволь узнать, почему?

— Нам придется еще потолкаться в пробках в сторону окраины.

— Чего ради? Пятый участок — в Чайнатауне.

— Придется устроить небольшой привал. Увидишь.

Через двадцать минут они стояли на углу 89-й улицы и Мэдисон. Роган вгляделся в происходящее за стеклянным фасадом и поморщился.

— Эта женщина делает то, что мне кажется?

— Ну, это зависит от того, как твое воображение реагирует на сигнал, поступающий из зрительной коры головного мозга.

— Понятия не имею, о чем ты толкуешь. Но, если мой мозг чем и занят, так это попыткой забыть только что виденное. Наверняка все это незаконно.

— Это эпиляция нитками, или тридинг, — пояснила Элли.

Они смотрели, как по ту сторону стекла смуглая индианка с гладкой кожей и бордовыми губами водила головой вперед-назад. В зубах у нее была зажата нитка, которой она водила над лицом молодой блондинки.

— Она что, выдергивает брови ниткой?

— Это называется тридинг, — повторила Элли.

— Стоило бы назвать это пыткой. Какого черта мы здесь делаем?

— Ну, ты тоже мог бы тут кое-что подправить, — сказала Элли, указывая на его брови.

Роган отмахнулся от ее руки.

— «Безупречные дуги», — сказала она. — Четверг, десять минут пятого. Не припоминаешь?

— Если у тебя здесь какое-то личное женское дело, Хэтчер, незачем было тащить сюда меня.

— «Безупречные дуги»? Четверг в четыре? Кристен Вудс?

— Кристен Вудс — помощница Спаркса.

— Хронология, Роган. Когда мы впервые решили выяснить у Вудс последовательность событий, ее в офисе не было. Она сказала, что постоянно ходит на коррекцию бровей — каждый четверг, в четыре часа. Я ее спросила…

Роган щелкнул пальцами.

— Ты спросила, где? Затем ты все уши прожужжала, нахваливая форму ее бровей. Мне даже захотелось опустить руку и проверить свою анатомию — убедиться, что я все еще мужчина, — так вы верещали в моем присутствии.

— Надо же мне было за что-то зацепиться. Ты же болтаешь о спорте с каждым охранником или швейцаром, когда нужно получить информацию. А когда ты прикидываешься фанатом «Метс»?[9] Вот и я прикидывалась, что меня интересует выщипывание бровей. Я ей понравилась.

— А если ты ей так понравилась, почему мы кидаемся к ней с расспросами в этой камере пыток?

— Если мы хотим увидеть ее вне конторы Спаркса, здесь самое подходящее место. Смотри, вот и она.

Роган поглядел в направлении, куда указывал палец Элли, и увидел женщину с прямыми до плеч волосами оттенка пшеницы, откинувшуюся на спинку салонного кресла, а также еще одну индианку с ниткой, колдовавшую над ее лицом.

— Она покрасила волосы, — заметил Роган.

— Правда?

— Да. Раньше у нее рыжины этой не было. Цвет больше походил на твой.

Элли немного опустила взгляд.

— Может, тебе все-таки проверить анатомию, подруга.

Роган согнул руку и чмокнул свой бицепс.

— Стопроцентно мужественный афроамериканский мужчина, дорогуша. Не стоит забывать об этом. — Он легонько шлепнул Элли тыльной стороной ладони, но тут же посерьезнел: — Внимание!

Кристен Вудс оглядела свои брови в ручное зеркало, одобрительно кивнула и направилась к стойке администратора для расчета.

— Если бы меня спросили, я бы сказал, что деньги должна платить другая сторона, — пробормотал Роган.

Выходя из салона, Вудс чуть не врезалась в них. Когда девушка обернулась, по лицу было видно, что она их узнала.

— Элли Хэтчер, полиция Нью-Йорка. Мой напарник, Джей Джей Роган.

— Да, конечно, я помню. Слышала, у вас с моим боссом вчера в суде стычка вышла.

Элли была рада, что взаимопонимание, которое возникло у них с Кристен, не пострадало.

— А что, господин Спаркс делится с вами такими колоритными подробностями?

— Смеетесь? Ничем он со мной не делится. Просто я слышала, как он орал вчера в конторе. Думаю, суть я поняла.

— Наверняка ваш босс испереживался по поводу моей короткой отсидки.

— Да, если вы имеете в виду, что вам дали всего сутки. Простите, возможно, вам пока не хочется шутить на эту тему.

— А вы бы отнеслись к этому иначе? Мне даже не разрешили оставить собственное белье.

— Вот ужас!

Роган притопнул каблуком и закатил глаза.

Обе намек поняли, и Кристен сменила тему.

— Знаете, вы насчет него не правы.

— Насчет кого?

— Насчет Спаркса. У него, конечно, свои тараканы, но вообще-то человек он порядочный. Он бы не мог никого убить.

Элли улыбнулась. Любой человек может убить. Вопрос только — кого и при каких обстоятельствах. Но сейчас ей меньше всего хотелось излагать свои соображения секретарше Спаркса.

— На самом деле, — заверила ее Элли, — подозреваемым он не является. Я пыталась объяснить это судье. А потом из мухи слона сделали.

— «А может, это Спаркс?» Карикатура, где он за решеткой? Это вроде как забавно, но вы ошибаетесь, клянусь вам.

— Да это нечаянно вышло. Совершенно непрофессионально, согласна, однако положения дел в нашем расследовании совсем не отражает. Мы вашего босса не подозреваем.

— Правильно. И поэтому вы решили застать меня здесь, чтобы Сэм не узнал? Но… Знаете что, мне все равно. Когда меня спрашивают копы, я отвечаю. А если Сэм спросит напрямик, обращались ли вы ко мне, я не буду врать и ему.

— Никто вас не просит врать, Кристен.

— Ну хорошо, и все-таки. Он и не спросит. Я уверена, вы специально решили прийти сюда, а не в офис. Я просто говорила, что он никак не мог навредить Робо, на случай, если вы так думаете. Поэтому давайте, спрашивайте, о чем хотите. У меня с вами, ребята, проблем нет.

О столь откровенном, почти идеальном свидетеле детективы могли только мечтать. Секретарша, преданная своему боссу, но не настолько, чтобы лгать ради него.

— Вернемся к самому началу, — сказала Элли. — Убедимся, что ничего не пропустили. Мы хотим еще раз поговорить с вами о том, как Манчини зарезервировал квартиру на тот вечер.

— Ладно.

— Вы говорили, у вас есть график заселений в «Двести двенадцатый»?

— Верно. Сэм предлагает этот пентхаус разным деловым партнерам, когда они приезжают в город. Он производит более приятное впечатление, чем гостиница. Я отслеживаю все эти визиты, чтобы удостовериться: горничная приходит и убирает за гостями, белье меняет и все такое. А для этого надо знать, как долго там находятся люди.

— А Спаркс и своим сотрудникам позволяет пользоваться этими апартаментами?

— Да. Не часто, но это вроде небольшого разового поощрения. Я же сказала, не такой уж он злодей, как вы думаете. Все знают, что такие вещи нельзя принимать как само собой разумеющееся.

— А «все» — это кто?

— Ну, это не работники корпорации, разумеется, а многие из его личного персонала. Я, телохранители… то есть «специалисты по охране», — поправилась она с улыбкой. — По-моему, он как-то раз пустил туда своего подрядчика.

— И ни у одного из этих людей не было ключа, так? — Элли сделала вид, что хочет услышать все еще раз.

— Ключа нет ни у кого. На входной двери есть небольшой отсек с кодовым замком. Набираете код, дверка открывается, внутри лежит ключ от квартиры. В мои обязанности входит обновлять код после каждого визита гостей.

В ночь убийства Манчини дверь оказалась не заперта, а ключ лежал на кухонном столе. Манчини запирать за собой не стал.

— Значит, если кто-то хочет воспользоваться квартирой, он обращается к вам, чтобы застолбить местечко в графике и получить код.

— Так и есть.

— Хорошо, а когда Манчини зарезервировал апартаменты на вечер двадцать седьмого мая?

— Двадцать седьмое мая — это… когда он умер, да?

Элли кивнула.

— Он в тот день звонил мне. Кажется, я вам уже говорила, что это было около двух, но я не уверена.

На самом деле Элли и Роган уже получили в сотовой компании, обслуживающей «Спаркс Индастриз», распечатку звонков. Манчини звонил в 14.32.

— И попросился именно на одну эту ночь?

— Да. Мы всегда пускаем туда только на одну ночь. Как я уже сказала, выгоды мы из этого не извлекаем.

— А вы говорили кому-нибудь, что квартирой воспользуется Манчини?

— Нет, — ответила она, покачав головой.

— И даже прислуге, чтобы подготовить место?

— Нет. В квартире убирались за две недели до этого. Для главы «Дженерал Электрик» я бы заказала новую уборку. А Робо и с небольшой пылью перебился бы.

— А где были вы после двух часов?

— Я?

— Повторюсь: мы должны собрать всю информацию. Извините, — сказала Элли, склонив голову чуть вбок с самым дружелюбным и ободряющим видом.

Перемещения Кристен Элли не интересовали, однако разговор о делах секретарши оставлял лазейку для уточнения действий ее босса. И даже займи Кристен оборонительную позицию, она могла бы не заметить эту уловку.

— Я находилась в конторе, мне нужно было утрясти кучу всяких дел в связи с приемом, который Сэм устраивал на следующей неделе. Договориться с барменами, уточнить меню… Ей-богу, лучше бы уж он женился, и пусть жена его заботится о всяких общественных мероприятиях.

— Женился? — подал голос Роган. — Удивительно, что вы вообще упомянули о такой возможности. Если верить слухам…

— Каким? — возмутилась Кристен. — Вас интересует мнение местных таблоидов, выставляющих его либо неугомонным плейбоем, либо самым популярным аттракционом в тематическом парке Большого Эла-гомосека?[10]

Элли кашлянула.

— В таких выражениях мы о нем ничего не слышали.

— Ну, а я слышала. И эти слухи — неправда. Он часто встречается с женщинами, но главным образом для того, чтобы избежать сплетен, возникающих, когда богатый холостяк слишком часто бывает один. Правда, толку от этого маловато.

— Значит, организация приема, — напомнила Элли, возвращая Кристен к теме. — Этого хватило, чтобы занять вас на всю вторую половину дня?

— В основном. Наверняка я занималась чем-то еще, но тогда мне надо вернуться на работу и попытаться восстановить события по электронной переписке и…

— Но вы находились в офисе? Вам не нужно было уходить куда-нибудь, возможно, с господином Спарксом?

— Нет, — ответила Кристен, явно не замечая, к чему клонит Элли. — Всю вторую половину дня Спаркс был на выезде с архитектором, они объезжали стройплощадки. После этого ему нужно было мчаться прямиком к человеку, который финансирует одну радикальную экологическую организацию. Я это помню, потому что у меня, по его распорядку на тот день, было достаточно времени, чтобы справиться со всеми делами. Мне даже удалось уйти с работы пораньше.

— В тот день после обеда вы о чем-нибудь говорили с господином Спарксом?

Кристен снова покачала головой.

— Я даже поддразнила его на следующий день, мол, вы стали почти независимым. Ни одного звонка, письма или сообщения.

Нынешний рассказ Кристен полностью соответствовал ее показаниям четырехмесячной давности. Подтверждался он и сведениями о звонках: с того момента, как Манчини зарезервировал апартаменты, и до его смерти никаких телефонных контактов у Кристен со Спарксом не было.

Элли поблагодарила девушку за потраченное время.

— Вас подвезти куда-нибудь? — предложила она.

— Нет, спасибо. Сэму я сегодня уже не понадоблюсь, и у меня тут неподалеку встреча с другом.

По пути к машине Элли еще раз прокрутила в голове хронологию событий. Если Спаркс и был в курсе, где Манчини собирался провести ближайшую ночь, то узнал он это не от Кристен Вудс.

И только спустя три дня Элли предстояло осознать свою ошибку.

Глава 12

17.15

5-й участок ПУ Нью-Йорка расположен на пересечении улиц Элизабет и Канальной. Сорок лет назад это место находилось на границе Маленькой Италии и Чайнатауна. Но когда федеральное правительство в 1965 году изменило законы, впуская в страну все больше уроженцев Азии, население Чайнатауна резко возросло. Теперь Шелковичная улица с ее приманивающими туристов ресторанчиками и торговцами, продающими футболки с надписями «Бада Бинг»[11] и «Забудь об этом»,[12] оставалась последним островком в некогда и впрямь итальянской округе. А 5-й участок оказался теперь в эпицентре постоянно растущего Чайнатауна.

Роган припарковался на Элизабет, чуть южнее Канальной улицы, и направился в участок.

— Погоди! — окликнула его Элли, потянув на себя дверь, на которой красовались золотистые китайские иероглифы. Минуту спустя она вернулась, держа завернутый в салфетку жареный пирожок со свининой; она ничего не ела с тех самых пор, как отвергла выдаваемую за обед тюремную баланду.

— Бакс двадцать пять, — сообщила она, прежде чем откусить от пряного мясного лакомства. — Чайнатаун вне конкуренции.

К тому времени, как они, свернув за угол, подошли к дому из белого камня, где за небесно-голубой дверью располагался 5-й участок, Элли завершила свой импровизированный обед. Гражданский сотрудник с круглой, как у Чарли Брауна,[13] головой сидел за стойкой дежурного.

Откинув полу пиджака, Роган показал ему жетон.

— Отдел наркотиков?

Служащий махнул рукой в сторону лестницы, находившейся неподалеку от главного входа:

— Этажом выше.

Еще несколько лет назад считалось, что любое незаконное проникновение в жилище связано с наркотиками. Учитель? Священник? Герой, посадивший самолет на Гудзон? Не важно. Пострадавших от таких вторжений автоматически причисляли к наркоторговцам. Но в последнее время полиция столкнулась с ростом подобных налетов, участились и трагические случаи, в результате которых невиновные люди оказывались жертвами самых отъявленных и жестоких преступников только потому, что номер их дома или квартиры всего одной цифрой отличался от соответствующих номеров в адресе известного наркоторговца.

На втором этаже Роган осведомился у другого служащего, как найти сержанта Фрэнка Бойла.

— Сержанту пришлось срочно уехать. Вы — детектив Роган?

Джей Джей кивнул.

— И детектив Хэтчер. Я звонил Бойлу чуть больше часа назад. Он ожидал нас.

— Что-то ему помешало.

— Типа конец рабочего дня? — предположил Роган, глядя на часы.

Служащий вежливо улыбнулся.

— Возможно. Сержант просил, чтобы вы обратились к детективу Каренце, вон он. — Мужчина указал на человека, габаритами напоминавшего холодильник; тот стоял у стола возле дальней стены помещения.

Направляясь к человеку, которого, видимо, и звали Каренца, Элли обратила внимание на его смуглые бицепсы со вздутыми венами, грозившие разорвать по швам рукава обтягивающей черной футболки. Кроме нее, наряд детектива составляли выцветшие синие джинсы, остроносые ботинки из крокодиловой кожи и массивная золотая цепь на шее.

— Элли Хэтчер, — представилась она, протягивая руку. — Сержант предупредил вас о нашем приходе?

— Тони Каренца. — Детектив обменялся с ней крепким рукопожатием и повернулся, чтобы поздороваться с Роганом. — А вы, стало быть, Роган. Бойл говорил, что придет парень из отдела убийств.

— Готовитесь к работе под прикрытием? — поинтересовался Роган, оглядывая наряд коллеги.

Каренца оглядел свой прикид и пожал плечами.

— Не, парень. Так, с бумажками подразберусь, и на выход.

Роган вежливо кивнул, и Каренца расхохотался:

— Что, надул я вас, а? Нет, мой прикид, вероятно, не чета вашему, — признал он, указывая на Рогановский костюм «Канали» с пиджаком на три пуговицы, — зато для работы отлично годится. Сегодня вечерком собираемся в одном клубе точку накрыть.

В дополнение к полицейским в форме, которые проводят задержание и обыск и славятся своей нетерпимостью, подразделение по борьбе с наркотиками пользовалось так называемыми следственными «единицами» для операций под прикрытием.

Каренца приподнял инкрустированный бриллиантами знак доллара, болтавшийся у него на золотой цепи и больше похожий на трофей с очередного налета.

— Что, перебор?

— Жуть, — отозвалась Элли.

— Я так и думал. Так чем могу служить? Мой сержант велел мне оказать максимальное содействие, стало быть, считайте меня самым помогучим помощником.

Роган поскреб щеку и сказал:

— Мы все еще работаем по тому майскому делу: вторжение на пересечении Кенмар и Лафайет, в результате — труп.

— Да, я знаю это дело. «Двести двенадцать». Лучше было бы назвать «Шестьсот сорок шесть».[14] Я проверял — теперь уже никто не может получить номер с кодом двести двенадцать. Ведь это местечко принадлежит Сэму Спарксу, верно?

Роган кивнул. Элли подумала, что Спаркс, возможно, известен широкой публике больше, чем ей казалось, и даже без помощи всяких реалити-шоу.

— Мы тогда узнавали у Бойла — хотели выяснить, возможна ли ошибка адресом. Но он ничего не мог сказать. А теперь адвокат Спаркса утверждает, что у него иные сведения. Заявляет, что вы проводите операцию в отношении одного из соседей Спаркса.

— Я бы не назвал это операцией, — возразил Каренца, протягивая Элли бланк ДД5 — форму управления для отчетов по текущим расследованиям. Этот документ касался квартиры 702 в доме 212 по улице Лафайет.

— Это же соседняя квартира, — заметила Элли.

Роган заглянул ей через плечо.

— И насколько я помню, больше квартир на том этаже не было.

Отчет содержал записи по трем случаям: два произошли в марте, один в июне.

— В марте к нам в дежурку обратились двое соседей с жалобой на торговца наркотиками, который незадолго до этого переехал в одну из шикарных квартир на верхнем этаже. Вы это здание видели?

Элли и Роган кивнули.

— Значит, представляете. Дом старый, стоит там испокон веку. Жильцы в большинстве своем постоянные, тоже проживают там давным-давно. А потом Сэм Спаркс покупает крышу, вкрячивает туда еще несколько мультимиллионных апартаментов и называет это место «Двести двенадцать». И теперь одним и тем же входом, одним и тем же лифтом пользуются два совершенно разных типа жильцов. Вот вам и культурные противоречия.

Элли почувствовала, как у нее на поясе зажужжал сотовый, но позволила включиться голосовой почте.

— И что же это за противоречия?

— Есть там две дамы, обедают в половине пятого в местной кафешке. На двоих им небось века полтора стукнуло. Говорю вам, это что-то. Целыми днями смотрят «Си-Эс-Ай. Место преступления» и «Закон и порядок» в повторах по кабелю, как они выразились. Они и жаргона оттуда нахватались: жуки, маруха, наезд, осведомитель. Я вот к чему: что ни назови, они все знают. Они и сами бы оповестителями стали. Но, скажем так, когда речь заходит о выявлении наркоторговцев, они не самые надежные осведомители. Неряшливый старик мусорит на лестнице, а не кидает отходы в мусоропровод? В этом случае им доверять можно. Однако они из тех милых неискушенных граждан, которые считают, что любой человек, к кому днем и ночью ходят друзья, занимается чем-то постыдным и незаконным. Назовем это конфликтом поколений.

— Зачем же тогда заполняли форму ДД5 по этой квартире?

— Иначе эти старушенции не отстали бы, храни их Господь. Они приходили и нудели в дежурке, всем жильцам косточки перемыли, то и дело пользуясь всякими полицейскими словечками, короче, от них была одна головная боль. И бедолагам из местной полиции, чтобы унять этих активисток, ничего другого не оставалось, кроме как составить отчет. Вы же этих ребят знаете, лишь бы спустить на тормозах. В конце концов они поручили бабулькам самим потрудиться и собрать данные, чтобы можно было получить ордер на обыск по заявлению гражданского лица.

— Почему же Бойл не сказал нам об этом тогда, в конце мая, когда мы к вам обращались?

— Потому что в половине случаев, когда мы намереваемся получить «гражданский» ордер, эта так называемая встревоженная общественность ленится и бросает все на полпути. Вот мы и не заполняем ДД5, пока нам не представят бумаги по всей форме. В нашем случае это было сделано только в июне.

— А можно уточнить, что это за «гражданский» ордер? — спросил Роган.

— По наркотикам не работали, а? — Каренца произнес это так, словно ни один квалифицированный полицейский не мог попасть в отдел убийств, не оттрубив положенный срок в отделе по борьбе с наркотиками. Элли так и вовсе оказалась на нынешней должности всего после пяти лет службы и года работы детективом по общеуголовным преступлениям, поэтому сейчас она порадовалась, что вопрос задала не она.

— Отдел серьезных правонарушений, потом СРЖН,[15] — сказал Роган.

— Ладно, ордер по заявлению гражданского лица — наша выдумка, но на самом деле это инструмент полицейской работы с населением. Вы же наверняка видели, после одиннадцатого сентября весь транспорт в Нью-Йорке обклеили плакатами: «Увидели что-то — сообщите».

— Не всякий же раз речь идет о новом Закарии Мусауи.

— По большей части, слава богу, нет, постучите по дереву. Зато теперь многие не в меру любопытные соседи с полным правом считают, что кто-то что-то непременно замышляет. Так вот, этот «гражданский» ордер заставляет потрудиться и их самих. Они должны записывать все, что кажется им подозрительным. Затем они передают эти записи нам. Если мы находим основания для возбуждения дела, запрашиваем ордер. Если нет…

— Вы заверяете их, что сделали все возможное, и снова отправляете толочь воду.

— Обычно так и происходит. Но вернемся к отчету. Эти две дамы пришли к нам в марте. Пару недель спустя, после еще нескольких историй с ушлыми Лорелом и Харди,[16] они находят контакт с полицейской службой по работе с населением, где им рассказывают о «гражданском» ордере. Через пару месяцев мы этот сигнал проверили, но там все чисто.

— Вы уверены?

— Никаких сомнений. Когда некоторое время у нас поработаешь, обостряется чутье на наркотики. Чувак устраивает у себя вечеринки, как и любой холостяк на Манхэттене, имеющий такие бабки. Мы сделали все, что полагается. Мы с напарником даже чуток пообщались с этим типом. Это отражено в июньской записи. Честно говоря, мне просто хотелось взглянуть на эту квартирку.

— И? — продолжил расспросы Роган.

— Приятное местечко. Мраморный пол. Окна от пола до потолка…

— А что жилец? Наркотики? Торговля?

— Ничего. Светский хлыщ, скупающий недвижимость на Манхэттене, пока доллар ни фига не стоит. Каждую ночь по клубам. Снимает всяких подвыпивших девиц с окраин, которые ищут богатенького мужичка и местечко, где можно потусить. Без проблем дал мне все осмотреть. Там было чисто, только немного травки в тумбочке, на одного. Похоже, ему было наплевать, что я ее нашел; я не стал его привлекать, и он прямо при мне спустил ее в сортир. Никакой тяжелой дряни. Никаких принадлежностей для торговли. Никаких упаковочных материалов. Ни нала, ни книжек.

— Значит, он не торговец?

— Не торговец.

— У вас есть номер сотового, на случай, если понадобится, чтобы вы подтвердили ваши слова в суде? — спросила Элли. — А то, если верить адвокату Спаркса, в соседней квартире просто Пабло Эскобар[17] жил.

Элли записала номер в блокнот и вместе с Роганом направилась к выходу. Герреро морочил им голову, заявляя, что жилец квартиры напротив стал объектом полицейской операции. Но Элли по-прежнему интересовало, откуда адвокат мог об этом знать. И тут она догадалась о возможном источнике.

Она обернулась к Каренце.

— Послушайте, а вы случайно не знаете Ника Диллона?

— Знаю, конечно. Мой брат тоже служит в полиции. Они работали по особо тяжким, пока Ник не продался тому мужику. Мы и сейчас иногда в картишки перекидываемся. Он с меня уже кучу бабок слупил.

— А вы могли упоминать при нем о том «гражданском» ордере?

— Ага. Он ведь тоже по наркотикам работал, вы в курсе? Я думаю, он от души развлекается, когда соседи его босса практикуются в своем сленге за игрой в маджонг. А что, у вас из-за этого какие-то проблемы, а? В смысле, там ничего такого и…

Роган махнул рукой.

— Не парься, дружище.

По пути к выходу Роган перехватил взгляд Элли.

— У этого парня есть уши, верно? Он умеет заводить друзей и не терять их.

— Ну, мои дружеские отношения с ним не спасли меня от камеры. Возможно, в следующий раз срок отбывать отправишься ты.

— Не дождешься, — возразил Роган, придерживая дверь для Элли. — Я слишком хорош, чтобы меня арестовали по обвинению в злостном оскорблении. Если меня возьмут, то по крутому делу. Мне потребуется какое-нибудь более солидное федеральное учреждение — чтобы поле для гольфа, крокет…

— Роган, ты вырос в Бруклине. Ты хоть знаешь, что такое крокет?

— Я знаю, там есть такая круглая штучка под названием мячик, а это значит, что это еще один вид спорта, в котором «брат по крови» может преуспеть, если дать ему такую возможность.

— Когда закончишь хвастаться, может, впустишь меня? — Элли демонстративно подергала ручку пассажирской двери «Краун Виктории».

Оказавшись в машине, она достала мобильный и увидела, что пришло новое голосовое сообщение от Макса Донована. Предпочитая дождаться удобного момента и поговорить в уединении, она снова прицепила телефон к поясу.

Пробиться из Чайнатауна через пробки в конце дня было непросто. Даже с мигалкой Элли и Роган смогли попасть в 13-й участок лишь около шести. Элли собиралась было сесть за свой компьютер, когда через неплотно сдвинутые планки жалюзи заметила Макса Донована в кабинете лейтенанта. Такер встала, подошла к двери и выглянула в общую комнату.

— Вы очень вовремя вернулись. Зайдите на два слова.

Роган метнул на Элли такой взгляд, что она пожалела — нужно было проверить сообщение Макса еще в машине.

— Это не к добру.

Глава 13

18.00

— У помощника окружного прокурора Донована есть свежая информация по делу Спаркса. — Робин Такер откинулась на спинку кресла и улыбнулась Элли. — Нам следует поблагодарить его за особую любезность, которую он проявил, придя сюда с новостями.

Элли знала, что это был намек на ее личные отношения с помощником прокурора, несомненно, эти отношения и заставили Макса покинуть свою контору и прийти сюда.

— Очевидно, вчерашнего триумфа Спарксу показалось недостаточно. Сегодня мне в офис доставили бумаги от Рамона Герреро.

— Что им еще понадобилось? Наша попытка подступиться к делам Спаркса провалилась. А меня упекли за неуважение к суду.

— Нас попросту зарубили, черт возьми, — заметил Роган.

— Так вот, Герреро жаждет новой крови. Теперь он составил ходатайство, требуя доступ ко всем уликам, собранным полицией по делу некоего Роберта Манчини.

— Это просто смешно, — возмутилась Элли.

Роган перебил ее:

— Скажите им, пусть они засунут это свое ходатайство…

Робин Такер скрестила ладони, призывая его к порядку:

— Дадите вы человеку хоть слово сказать? Он же для вас старается, пытается вам обрисовать положение вещей.

— Ну, разумеется, это ходатайство необоснованно, — продолжил Донован. — Одного только факта, что Спаркс как-то с этим связан, недостаточно, чтобы претендовать на доступ к материалам расследования. И они не могут сослаться на законы о документах публичного характера, поскольку следствие продолжается.

— Значит, этот крутой адвокат просто пытается оправдать свой гонорар? — спросил Роган.

Макс провел рукой по своим взъерошенным волосам.

— Нет. Или по крайней мере это не единственная причина. Герреро свое дело знает. И понимает, что есть судья, который не против ему угодить.

— Ну, положим, Бэндона особо не подмажешь, — возразил Роган. К судьям в полиции относились почтительно. Бэндон слыл человеком прямым и честным, жестким к преступникам, но справедливым к обеим сторонам.

Макс кивнул.

— Так-то оно так, но тому есть причина. Бэндон не из тех, чья карьера заканчивается судом первой инстанции. В девяностые он был важной шишкой в Минюсте, затем его сманили на должность адвоката по особым делам в солидную юридическую фирму. Он тянет лямку местного судьи только для того, чтобы улучшить свое резюме и пробиться в федеральный суд. И, по слухам, его кандидатура уже рассматривается. Тогда не придется переизбираться. Дела будут интереснее. Престиж выше. Такая должность — мечта любого юриста. Поэтому, конечно, в последние три года он был безупречен дальше некуда. Но в нашем случае, в этом деле, в этот раз он, возможно, слишком безупречен. Люди типа Спаркса имеют доступ к той силе, которая дергает за веревочки политических назначений.

— Так он намерен развалить наше дело в угоду Спарксу? Это же откровенное нарушение закона.

Макс покачал головой.

— Нет. Бэндон знает, что оснований у ходатайства Герреро нет. На самом деле мне сегодня утром звонил помощник судьи — сразу после того, как бумаги были получены. Он, по сути, подтвердил, что все это чепуха. Но затем судья, вероятно, передумал, поскольку его помощник перезвонил мне примерно… — Макс посмотрел на часы. — Примерно час назад.

Роган встревоженно глянул на Элли. Она тем временем уже представляла себе, как болтушка Кристен Вудс, вздергивая свежевыщипанные бровки, рассказывает своему боссу о сегодняшней неожиданной встрече.

— Так все же чем нам это грозит?

Макс нахмурился.

— Бэндон хочет бросить кость Герреро. Мне кажется, тем самым он пытается продемонстрировать Спарксу: делаю, что могу.

— То есть?

— Бэндон хочет вызвать нас на ковер, чтобы мы рассказали ему без утайки, как обстоят дела, и в дальнейшем докладывали бы обо всех новостях следствия.

Судя по гвалту, который подняли в кабинете всего два человека, Элли и Роган, можно было подумать, что здесь собралась целая аудитория участников «Шоу Джерри Спрингера».[18]

— Он может так сделать? — наконец выпалил Роган.

— Не совсем, — сказал Макс. — Тут возникает вопрос разделения власти. Мы — исполнительная. Он — судебная. У него нет права претендовать на доступ к информации, которую мы получаем в ходе расследования.

— Ладно, тогда в очередной раз объясни им, куда они могут засунуть свой запрос.

Макс посмотрел на Элли; она поняла, что будет дальше.

— Он говорит, что это нетипичное дело. Говорит, есть правдоподобное заявление, будто полиция Нью-Йорка преследует Сэма Спаркса…

Роган мотнул головой, но Элли подняла руку, желая дослушать объяснение.

— Бэндон говорит, что заявление правдоподобно, вот и все. И что в свете его полномочий по этому делу, с учетом требования Герреро раскрыть имеющуюся информацию, он выносит определение о дополнительной мере судебной защиты. По сути, это компромисс. Мне он объяснил, что своим вмешательством фактически защищает нас — в смысле вас, полицию, — Макс снова посмотрел на Элли, — от иска Спаркса за причинение беспокойства.

— Скажи ему, пусть рискнет, — сказал Роган. — С ним еще мягко обошлись по сравнению с любым, кто оказался бы на его месте. Так что хрен с ним, пусть попробует подать в суд.

Роган посмотрел на свою напарницу, ища поддержки, но Элли упорно разглядывала крапчатый, землистого тона линолеум на полу кабинета Такер. Если Макс здесь, а не в здании суда, это потому, что он уже пытался выступить в ее защиту.

— Я уже проработал этот вопрос, — сказал он, подтверждая ее подозрения. — Найт полагает, что лучше ему подыграть. — Найт был главным обвинителем процессуального отдела окружной прокуратуры и начальником Макса. — Надо только встретиться с Бэндоном в кабинете судьи, в судейской комнате, — продолжал Макс. — В отсутствие Спаркса, Герреро и даже секретаря. Тогда я неофициально уведомлю его о дальнейших шагах. Как я уже сказал, это все лишь для вида. Бэндон будет хорошо выглядеть перед Спарксом. Нет доказательств, что он сделал одолжение богатому хмырю…

— А мы будем подыгрывать, — отозвался Роган с нескрываемым сарказмом.

— Донован прав, — снова заговорила Элли. — Возможно, Бэндон пытается нам помочь.

Робин Такер, удивленно подняв брови, посмотрела на Элли, но в ее взгляде читалось явное одобрение.

— А с судьей в кабинете лучше встретиться Рогану.

— Что? Чтобы и мне срок влепили?

— Чтобы я оставался в стороне. И Бэндон увидит, что мы обошлись со Спарксом честно.

— Хорошая мысль, — тихо одобрил Макс. — Спасибо.

— Ладно, на этом закончили? — поинтересовалась Такер. — Все пляшут и поют?

Особенно довольным не выглядел никто, но и возражать никто не стал.

— Все оказалось проще, чем я думала. А теперь убирайтесь. У меня дома ребенок ждет ужина.

Еще не добравшись до рабочего места, Роган принялся реконструировать события, которые заставили судью Бэндона позвонить в этот день Максу Доновану.

— Твоя подруга Кристен Вудс сдала нас, — постановил он, едва они вышли за порог кабинета.

— Я тоже так подумала.

— Вот тебе и союз «Волшебные штаны».[19]

— Ну, Вудс скорее вступила бы в союз мини-юбок и шпилек. — Элли попыталась изобразить улыбку, опускаясь в свое потертое, обитое винилом кресло. — Судя по скорости, наверняка она позвонила Спарксу, как только мы расстались на улице.

— Спаркс позвонил своему адвокату, а тот — Бэндону. При такой последовательности это хотя бы похоже на правовой процесс.

— А не на клуб богатеньких засранцев.

Элли почувствовала, как ее кто-то тронул за плечо. Подняв глаза, она увидела Макса, который с улыбкой смотрел на нее сверху вниз.

— Пойду-ка я барахлишко из раздевалки заберу, — сказал Роган.

— Ты в порядке? — спросил Макс, когда Джей Джей удалился.

— Да, вполне.

— Я знаю, тебе пришлось нелегко.

— Да ладно, все хорошо. Я и вправду рада, что на этот раз с Бэндоном будет разговаривать Роган. А мне лучше побыть в стороне.

— У меня еще работы часика на два, а потом, может, ко мне?

— Прости, Макс. Я действительно устала. Не забывай, прошлую ночь я провела не в «Ритц-Карлтоне».

— Ну, ничего страшного. Может, тогда ты пойдешь домой, отдохнешь, а потом я к тебе приеду.

— Не думаю, что из меня сегодня хороший собеседник.

— Не волнуйся. Я привык разговаривать за двоих, глядя, как ты жуешь, — сказал он, улыбаясь.

Элли понимала, что ей следует испытывать благодарность в ответ на такую реакцию. Должна сказать спасибо за желание поддержать, утешить, уберечь ее сон (иногда, проснувшись утром, она заставала Макса за этим занятием). И ей хотелось принять его предложение. Ей хотелось быть женщиной, чей первый инстинктивный порыв — броситься к мужчине, который может позаботиться о ней в трудную минуту.

Но одним из качеств, которое она так любила в Максе, было то, что он умел понимать ее даже тогда, когда она сама себя с трудом понимала. Он был спокойным, уверенным, решал проблемы по мере их возникновения, не преувеличивая их. Ей всегда приходилось тревожиться о том, как другие мужчины, с которыми она раньше встречалась, воспримут какое-либо действие, событие или слово, однако Макс вел себя иначе. И поэтому ей тоже очень хотелось бы удовлетворить его желание.

— Прости. Давай завтра, ладно? Обещаю. А сегодня мне нужно только завалиться в койку, придавить подушку, пустить на нее слюну и захрапеть, как толстый старик. И мне вовсе не хочется, чтобы ты в это время глядел на меня.

— Чтобы не разрушить очарование?

— Вот именно. — Эли посмотрела ему в глаза и легонько погладила по руке.

— Завтра.

— Завтра.

— Ловлю на слове.

— Хорошо.

— Ну что ж, отдыхай. Ты это заслужила.

Выйдя на 21-ю улицу, Элли заметила знакомую фигуру: мужчина, прислонившись к белокаменной стене, курил сигарету. Джесс.

Она улыбнулась старшему брату, представив все те остроты, которые он наверняка отпускал на ее счет с того момента, как Элли прошлым вечером позвонила ему из тюрьмы.

— Приветик! — Ощутив запах табачного дыма, Элли на миг задумалась: когда же она перестанет по нему скучать?

Джесс извлек из кармана линялой джинсовой куртки нераспечатанную пачку «Мальборо» и протянул сестре.

— Я же бросила, забыл? — Это было почти правдой.

— Слыхал, в тех местах, откуда ты вышла, это платежное средство.

— Смешно.

— Я серьезно. Что душа пожелает. Мыло. Конфеты. Порнушка. Перо. Косячок. Кокс. Эти парни могут протащить туда что угодно. — Джесс для убедительности помахал пачкой сигарет.

— У тебя все? — сухо спросила она.

— Нет, конечно. Я решил подрастянуть комедию, чтобы осталось еще на несколько дней. Или недель. А то и месяцев.

— Отлично. Жду с нетерпением.

— Есть настроение выпить или ты уже в тюряге нажралась?

— Думаю, еще могу немножко продержаться и выпить.

— Ты знаешь, я угощаю только в одном заведении.

— А знаешь ли ты, какая пытка меня там ожидает?

Речь шла о баре «Бандюги», старом добром кабачке за углом, на 3-й авеню. Благодаря близости к участку и абсурдно дешевым «счастливым часам» в это время там гарантированно можно было встретить целую толпу сослуживцев Элли.

— Да ладно тебе. Дешевая выпивка. Сыграем в дартс. Или в шаффлборд. Тебе стоит время от времени вылезать из конторы, а то совсем скиснешь.

— Из конторы. Говоришь, как полицейский.

— Боже мой, я провожу с тобой слишком много времени.

Элли и Джесс выросли в одном и том же доме, с одним и тем же отцом, без продыха ловившим убийц, однако полицейская атмосфера повлияла на них совершенно по-разному. Джесс взбунтовался, отвергнув любую субординацию и жесткий распорядок, которые хоть отдаленно могли напоминать полицейские будни. Элли, напротив, впитала ее целиком и полностью, позволив ей определить дальнейшую жизнь.

Элли сорвала обертку с «Мальборо». Всего одну. Она это заслужила.

Глава 14

18.15

В крохотной конурке с кухонькой, которую в пансионе «Лесная долина» называли «квартирой» ее мамы, Кэти Бэтл наполнила водой из-под крана зеленый стеклянный стакан и водрузила его на палисандровую тумбу, стоявшую между пустой кроватью и креслом, в котором сейчас сидела ее мать. Она служила одновременно тумбочкой и журнальным столиком. Едва Кэти получила сообщение о том, что ее мама снова упала, она быстренько свернула осмотр с четой Дженнингс и на всех парах помчалась в дом престарелых.

Кэти присела на кровать, наблюдая, как дрожащей рукой мама медленно подносит стакан к губам.

— Даже не думай… лезть за одной из этих… глупых детских игрушек… что стоят там… на холодильнике.

Четыре месяца назад Кэти купила маме коробку пластиковых соломинок, однако упаковка так и осталась нераспечатанной. «Это для детей, — сказала тогда мама. — Начни я ими пользоваться, ты тут же попытаешься кормить меня из малюсенькой ложечки в виде самолетика».

Кэти обратила внимание, что во время трехсекундных пауз между словами мама прижимает правую ладонь к груди. Она знала: из-за побочного эффекта лекарств, которыми доктора поддерживали мамино сердце, ее некогда сильный голос ослабел и звучал теперь надтреснуто. Они заверили Кэти, что периодическая неровность сердечного ритма сама по себе не опасна. Однако она также знала, что неполадки в том, что мы воспринимаем как само собой разумеющееся, в сердцебиении, пугают ее маму, заставляют ее говорить медленнее.

Все это было тяжело для матери Кэти. Филлис Бэтл всегда была женщиной, которая знала, чего хочет. Когда ее первая дочь Барбара погибла в автокатастрофе в 1974 году, она точно знала, что удочерит другую девочку, и убедила в этом мужа, хотя оба супруга уже отпраздновали свои пятидесятилетние юбилеи. Филлис знала — и убедила мужа, — что звать ее будут Кэти, в честь уверенной независимой женщины, бросившей Роберта Редфорда в фильме «Встреча двух сердец». А когда десять лет назад ее муж скончался, оставив долги, о которых никогда не говорил жене, Филлис знала — и убедила свою дочь Кэти, — что будет жить в их семейном доме одна.

Но самое большое препятствие Кэти пришлось преодолеть год назад, когда она сказала маме, что ей нужно уехать. Впервые в жизни кто-то в чем-то убеждал Филлис. В конце концов Кэти выиграла битву, но это не значило, что мама окончательно растеряла боевой дух. Никаких пластиковых соломинок. Никакого рисования и рукоделия в общей гостиной в компании бабулек, которых мама называла «жалкими старыми перечницами». Никаких унылых бесформенных халатов, которые были почти униформой в доме престарелых.

И, разумеется, никаких инвалидных колясок.

— Мам, я знаю, ты не хочешь об этом слышать, но еще одно падение может быть по-настоящему нехорошим.

— Я способна… о себе… позаботиться.

— Конечно. Но тебе стало бы гораздо легче, если бы ты начала пользоваться кое-чем из того, что здесь есть, например этим креслом.

Кэти наклонилась вперед и ласково положила ладонь на мамину руку. В свои восемьдесят два Филлис полностью сохраняла трезвый ум и твердую память, но ее рука никогда еще не казалась такой тонкой и хрупкой; голубые вены никогда так не выпирали под увядшей сморщенной кожей.

— Ты говоришь… про коляску. Я не… инвалид.

— Мы могли бы попросить самое дрянное кресло, если тебе от этого станет легче. Не высокоскоростное с моторчиком, нет. Ты сама будешь крутить колеса. Подумай, какая это будет тренировка для верхней части тела. Я даже могу попросить, если хочешь, дрянную коляску, похожую на сломанную тележку из супермаркета.

Кэти была счастлива, что мама улыбнулась, но тут улыбка превратилась в смех, Филлис захрипела и закашлялась. Рука ее снова непроизвольно прижалась к груди.

— Тс-с-с, — попыталась успокоить ее Кэти.

Ее сердце. Инсульт. Эти падения. Чтобы разобраться во всех хворях, нужно быть знатоком не меньшего калибра, чем интеллектуалы из «Менсы».[20]

Едва отдышавшись, мама затянула все ту же песню:

— Никаких инвалидных… кресел.

— Мам, ты меня пугаешь. Я знаю, ты предпочитаешь не придавать этому значения. Но с такими вещами не шутят. Падения для пожилых людей…

Филлис метнула в нее гневный взгляд.

— Падение может стать фатальным. Представляешь, как было бы глупо пережить все, что пережила ты, и погибнуть, растянувшись на полу? Филлис Бэтл слишком сильна и слишком умна, чтобы допустить такое.

Мама сжала зубы, но спорить не стала.

— Я попросила Мардж привезти сегодня вечером кресло. — На этот раз мать покачала головой, но словесного сопротивления не последовало. — Просто ради эксперимента. Вы поработаете с ней в коридоре, пока остальные будут слушать ансамбль, который выступает у вас сегодня вечером.

— Ужас, ужас… они называют себя певцами. Как будто… кто-то сунул кошку… в стиральную машину.

— Хорошо. Так вот, пока старые перечницы будут аплодировать этой жуткой музыке, ты мило проведешь время с Мардж. Завтра я справлюсь у нее, получилось ли у вас, а там посмотрим.

И снова мама ничего не сказала. Прогресс.

Кэти поднялась с кровати, подхватила с пола сумку и наклонилась к маме, чтобы поцеловать ее в макушку.

— Спокойной ночи, мамочка.

Кэти уже открывала дверь, когда услышала за спиной слабый голос:

— Прости, Кэти… Что упала… Что… дряхлею.

— Никогда больше не извиняйся! Просто будь вечером полюбезнее с Мардж. Я хочу, чтобы ты еще долго-долго была со мной.

По пути к метро Кэти извлекла из глубин объемистой черной кожаной сумки свой мобильник. Выбрав номер, нажала на кнопку вызова, но сбросила после первого же гудка. Она хотела, чтобы завтра вечером кто-нибудь заменил ее. В связи с маминым падением меньше всего ей хотелось того, что предстояло завтра вечером.

Ирония, однако, заключалась в том, что именно ситуация с мамой вынуждала ее отправиться на завтрашнюю встречу. Это займет всего несколько часов. Она справится, как всегда.

Глава 15

18.45

Если на 20-х восточных улицах и существовал бар, олицетворявший питейную часть правоохранительной культуры, то это были «Бандюги». Пусть утопавшие в расслабляющей легкой музыке мартини-бары с зеркальными стенами преобладали теперь даже в районе Мюррей-хилл,[21] «Бандюги» оставались прежним пабом, где обшитые темным деревом стены были увешаны черно-белыми фотографиями старого Нью-Йорка и мишенями для дартса; был здесь и музыкальный автомат с богатым выбором песен.

Комментарии посыпались, едва Элли показалась в дверях.

— Братва, держи ухо востро. У нас тут закоренелый преступник.

— Позвоните кто-нибудь в отдел пробации. Убедитесь, что она у них под контролем.

Затем последовали шуточки насчет того, что Элли было бы неплохо принять душ, хотя она давно уже помылась.

Элли отвесила шутливый поклон в знак признательности за внимание, и кто-то из игравших в шаффлборд в глубине зала пропел куплет знаменитой поздравительной песенки «Ведь он такой хороший, славный парень», заменив «он» на «она».

На том все и закончилось.

— Смотри-ка, дела не так уж плохи, — заметил Джесс, заказав черный «Джонни Уокер» для нее и «Джек Дэниелс» для себя.

Элли села на соседний табурет возле стойки.

— Как жилось без меня вчера вечером?

Погостив прошлым летом месяца два у девицы, которая называла себя экзотической танцовщицей, Джесс вернулся на диван в гостиную Элли, где проводил, наверное, большую часть времени.

— Скучно.

— Тебе не первый раз доверили остаться дома без присмотра.

Элли и Макс воспринимали свои отношения без спешки. Как нечто повседневное. Как свидания. Без всяких разговоров о дальнейших перспективах. Но раза два в неделю она ночевала у него, чтобы оправдать наличие второй зубной щетки в его ванной.

— А потому еще скучнее, — сказал Джесс. — Я волновался за тебя.

— Похоже, ты перепутал наши роли. Раньше беспокоиться полагалось мне. А ты был объектом моего беспокойства. — Она улыбнулась, представив, как ее обычно беззаботный братец бродит по квартире, не находя себе места от волнения. — О, черт! — воскликнула Элли, ее спокойствие мгновенно улетучилось. — Мама звонила? У меня совсем из головы вылетело.

За редчайшими исключениями Элли каждый вечер звонила маме в Вичиту. Такой порядок установился с первых дней после переезда в Нью-Йорк, куда Элли последовала за Джессом больше десяти лет назад, чтобы немного смягчить материнскую тревогу за единственного сына и наиболее беспечного ее ребенка, живущего самостоятельно в большом городе, где человек типа Джесса мог получить больше неприятностей, чем нужно. Элли звонила маме каждый вечер, зная, что та будет спать спокойнее, если услышит, что с ее детьми все в порядке.

Мало-помалу невинный ритуал превратился в насущную потребность — для одинокой овдовевшей Роберты он служил хотя бы небольшим подтверждением, что покинувшие ее дети скучают по матери.

И вот Элли забыла ей позвонить. По опыту она знала, что расплата ждет ее при следующем разговоре.

— Но ты же не сказал ей, где я, правда?

— Смеешься? Я вообще трубку не снимал.

— Джесс!

— Прости, сестренка. Эти спектакли — по твоей части.

— Наверняка она оставила пространное сообщение.

Джесс кивнул, делая очередной глоток бурбона.

— Можешь даже не рассказывать. Наверняка она закатила свою коронную беспомощно-сердитую речь типа: «Ну конечно, у тебя есть дела поважнее».

— Типа того. Мне кажется, она сказала, мол, ты проводишь все свое время с мужчиной, о котором она ничего не знает и которого ни разу не видела.

— Боже, не стоило мне упоминать Макса в разговоре с ней.

— А! Вот оно что! Не спрашивай и не рассказывай — это мой девиз. Пытайте меня водой в Гуантанамо, травите собаками, я не скажу ни-че-го, — объявил он, превосходно изображая характерные интонации сержанта Шульца.[22]

— Ты ведь знаешь, тебе это удается лишь потому, что маме про тебя рассказываю я.

— Нет, ты рассказываешь ей про меня то, что она хочет услышать. Парень, фигурирующий в этих сказках по телефону, — полный и окончательный придурок.

Элли действительно склонна была приукрашивать их с Джессом жизнь. Ради спокойствия и благополучия мамы она создавала вымышленный мир; в нем Элли выглядела вполне состоявшейся женщиной, которая — так уж вышло — служила в полиции, но при этом у нее были и хобби, и поклонники, и подруги. В этих историях Элли совсем не была похожа на своего отца, который без остатка отдавался работе. В них музыкальная группа Джесса «Собачья площадка» собирала полные залы, а выгодный контракт со звукозаписывающей компанией ожидал его буквально на днях.

— Надо было тебе подойти к телефону. Просто чтобы ей стало легче.

— А тебе надо перестать нянчиться с ней и быть заложницей ежедневных звонков. Но это не мое дело.

Вместо ответа Элли сделала еще глоток.

— Представляешь, — сказал Джесс, чтобы прервать повисшее молчание, — вчера я встретил, возможно, самую глупую женщину на этой планете.

— Ну-у, не знаю. На такое звание претенденток немало найдется.

— Я шел по Пятой авеню, чтобы встретиться с девушкой в «Парк-баре». И тут вижу: на пассажирском сиденье в припаркованной машине сидит малыш, года четыре, не больше. Я и заметил-то его только потому, что задумался, как мы ездили, когда маленькими были, — просто плюхались на переднее сиденье, и никаких тебе детских кресел, никаких ремней, ничего такого. Потом смотрю, стекла в машине опущены, и больше никого там нет. На торпеде лежит сумочка, а в замке зажигания торчат ключи.

— Замечательно.

Джесс снова отхлебнул бурбона.

— Ну вот, а потом у меня на глазах эта дамочка преспокойно выплывает из магазина с охапкой цветов и направляется к машине. Я ей: «Это ваша машина?» А она мне: «Да». Как ни в чем не бывало. Говорю: «Нельзя вот так ребенка оставлять». А она мне: «Но я все время его видела».

— Идиотка.

— Точно. Ну, я и говорю: «Я же мог запрыгнуть в машину и за секунду исчезнуть — со всем вашим барахлом, автомобилем и ребенком». Так представляешь, что она мне заявила? Я, говорит, не волнуюсь. Меня, говорит, Бог бережет. Как будто люди, с которыми происходят всякие неприятности, вовсе не верят в Бога.

Элли вдруг поняла, что улыбается.

— Не ты ли всегда держался принципа: «Сам живи и другим не мешай»?

— Но даже я не могу быть равнодушным тюфяком, когда дело касается четырехлетнего ребятенка.

— Да, но заявлять такое женщине в лицо? Пытаться убедить ее стать более заботливой матерью? Джесс Хэтчер, ты и впрямь решил изменить мир?

— Черт. Это все твое влияние. Я провожу с тобой слишком много времени. И становлюсь… серьезным.

— Бедняжка. Но, знаешь, ты волен в любой момент съехать из ночлежки «У Хэтчер».

— И лишиться самого дешевого спального места на Манхэттене? Да еще с кабельным в придачу? Ни за что.

Элли покрутила в руке бокал, в котором оставались лишь подтаявшие льдинки. Когда-то ее раздражало, что время от времени Джесс поселялся в ее гостиной. Каждый раз это означало, что его очередная работа и/или совместное с кем-то проживание не заладились. Но теперь он держался на работе уже шесть месяцев — новый личный рекорд. Правда, трудился он в стрип-клубе, но Элли уже давно перестала тревожиться по этому поводу. Осознание, что Джесс остается у нее по собственному желанию, все меняло.

— Ну, Эл, так когда мы поговорим о том, что произошло?

— Что произошло, когда?

— Не разыгрывай передо мной крутышку. Вчера. В суде. Так взбесить судью, чтобы он упек тебя на ночь за решетку? Это не похоже на дисциплинированного игрока, каким всегда была моя сестренка.

— Я тебе уже рассказала, что произошло. Ситуация вышла из-под контроля.

— Но ты же из-под контроля не выходишь. На тебя это не похоже. Ты самый ответственный человек, которого я встречал в жизни.

— Ты это о чем?

— Я же вижу, как ты работаешь. Даже дома, когда читаешь архивные дела, ты скрючиваешься над этими бумагами так, чтобы никто не мог проникнуть в твое личное пространство. А твой ноутбук? Ты над ним трясешься так, словно это золотой запас в Форт-Ноксе.[23] Вот и скажи мне: как адвокат этого богатея ухитрился сунуть нос в твой блокнот?

— Думаешь, я нарочно? — Элли тряхнула головой и рассмеялась. Перехватив взгляд бармена, она показала на пустые стаканы, сделав знак, что они не прочь повторить. — Может, стоит перенести этот разговор домой, где я лягу на диван, а ты расскажешь, какие еще фрейдистские тенденции у меня есть?

— Я не говорю, что ты сделала это намеренно. Я имею в виду, что это совсем не в твоем стиле. Обычно ты девчонка, способная отболтаться от чего угодно.

Они молчали, пока бармен ставил перед ними новые порции. Элли смущенно улыбнулась парню, когда он забирал использованную посуду, явно стараясь не мешать конфиденциальному разговору.

— Поверить не могу, что ты винишь в этом меня. Ты хоть представляешь, чего мне стоила эта ночь? Там было мерзко, ужасно, кошмарно и одиноко. И совершенно унизительно.

— Ты не так меня поняла, — возразил брат, смягчаясь. — Я же не утверждаю, что ты этого хотела. Я говорю, что такое могло произойти, только если ты была слегка не в себе. И прости, Эл, это меня пугает. По каким-то непонятным нам обоим причинам ты взялась за ту же безумную работу, которую делал папа. Сейчас ты провела сутки в аду, а в следующий раз можешь вляпаться и покруче. Из-за этой фигни ты реально можешь пострадать.

— Я в порядке.

— Нет, — сказал он, глядя ей в глаза.

Брат Элли и серьезным-то редко бывал, не то что строгим. Глядя в его обеспокоенное лицо, она почувствовала, как сопротивление начало таять. Ей не хотелось говорить об этом. Не хотелось думать, что Джесс увидел в ней что-то такое, о чем она даже не подозревала.

— Я не знаю, что случилось. Все из-за Спаркса. И моего ощущения, будто что-то я упустила, и он сможет выкрутиться. Из-за меня. И всем до лампочки, поскольку он тот, кто он есть. И даже тот бедолага. — Элли вспомнила тело Роберта Манчини, нагое и окровавленное на крахмальных белоснежных простынях. Господи, она просто устала. И виски на почти пустой желудок сыграло свою роль. — Прошло уже четыре месяца, а его сестра и маленькие племяшки так ничего и не знают. Да еще этот Спаркс. Ему вообще наплевать. А его адвокату даже хватило наглости вытащить на свет историю с «Дэйтлайн» и журналом «Пипл», как будто я это делала для собственного удовольствия.

Из-за интереса масс-медиа к смерти ее отца Элли на время оказалась в центре общественного внимания. Джерри Хэтчер потратил лучшие годы своей карьеры детектива, почти пятнадцать лет, на поиски печально известного Душителя из Колледж-хилл. А когда отец был обнаружен мертвым за рулем своего «Меркьюри Сейбл» на проселочной дороге к северу от Вичиты, полицейское управление объявило, что это самоубийство. Но Элли не могла с этим смириться — она продолжила поиски, ей даже удалось кое-кого переубедить. Полиция Вичиты все же сумела поймать преступника — спустя почти тридцать лет после первого убийства — и внимание СМИ тут же переключилось на Элли. Ей казалось, что оно сподвигнет Полицейское управление Вичиты выплатить пенсию за отца.

Но все это осталось в прошлом. Полгода назад Элли все-таки начала признавать правду. Иногда и отцы кончают самоубийством. Эрнест Хемингуэй. Курт Кобейн. Джерри Хэтчер. Никогда она этого понять не могла, но бороться в конце концов перестала. А затем адвокат Сэма Спаркса попытался использовать это против нее в суде.

— Я позволила ему доконать меня, — призналась Элли. — Я ненавижу его. Ненавижу, и позволила себе показать это. Позволила ему доконать меня.

Она почувствовала, как брат обнял ее за плечи, увидела, как он вытащил скомканные купюры из переднего кармана джинсов и кинул на стойку. Джесс успел вывести ее из бара, подальше от взглядов сослуживцев, прежде чем она расплакалась.

Глава 16

Пятница, 26 сентября

8.15

Прошло два дня с тех пор, как Меган Гунтер обнаружила этот мерзкий веб-сайт, «Кампус Джус». Первый день ушел на чтение и перечитывание сообщений в попытке переварить тот факт, что кто-то за ней следит. На второй день приехали родители, и она вместе с ними ходила в полицейский участок. Но ничего не изменилось. Она гадала, станет ли третий день концом всего этого кошмара.

Меган лежала, прижав живот к двуспальной кровати, и попеременно шлепала ногами по покрывалу, слушая на своем айподе группу «Дэс кэб фор кьюти» и читая следующее задание по биохимии. Неоново-розовым маркером она подчеркнула в учебном пособии фразу о биосинтезе мембранных жидкостей. Через неделю ей предстоит экзамен, и придется просто наизнанку вывернуться, чтобы получить высший балл после пропущенной вчера лабы.

Она уже отправила электронное письмо ассистенту преподавателя с вежливым объяснением, почему она отсутствовала, но ответа не получила. По крайней мере его не было двадцать минут назад, когда она в последний раз проверяла почту. Меган подумала, не повторить ли ей попытку, но не хотела выходить в Сеть, не хотела испытывать искушение снова прочитать те ужасные сообщения. Она не хотела думать о возможности появления новых записей.

Трудно представить, но Меган действительно пыталась, как и советовала Кортни, вообще выкинуть из головы этот сайт. Они с Кортни практически выросли вместе в Нью-Джерси. Когда их обеих приняли в вузы, Кортни — в Колумбийский, Меган — в Нью-Йоркский университет, они отпраздновали тот факт, что расставание со школой не разлучило их. Однако теперь они были уже на втором курсе, и жизнь показала, что десять километров между квартирой Кортни в районе Морнингсайд-Хайтс и Гринвич-Виллидж, где поселилась Меган, были все равно что железнодорожное путешествие между Чикаго и Филадельфией. Лекции и семинары, домашние задания и новые друзья оставляли им возможность видеться в лучшем случае раз в месяц.

Но Кортни бросила все, когда вчера ей позвонила Меган. И оказалось, что пользы от Кортни больше, чем от родителей и от полиции. Она была волонтером на «горячей линии» для пострадавших от домашнего насилия и уже имела дело с преследованием — по крайней мере с его жертвами.

По словам Кортни, для Меган лучше попросту не обращать внимания на то, что про нее написано на сайте. Это всего лишь слова в киберпространстве. Первая запись была сделана тремя неделями ранее, и, пока Меган не наткнулась на свое имя два дня назад, эти слова так и оставались там — неподвижные, черные буквы на белом фоне, не способные навредить ей. Просто ей нужно стереть эту неприятность из памяти, забыть, что она вообще видела эти записи, и заставить себя вернуться к обычной жизни.

Легко сказать.

Она снова и снова вспоминала слова сержанта Мартинеса, «…когда кто-то морочит людям голову, это еще не преступление… Там множество гораздо более неприятных сообщений… Не принимай это близко к сердцу».

Меган внушала себе, что на этом сайте тысячи сообщений, а во всей Сети нашлись бы миллионы, если бы кто-то потрудился сосчитать все анонимные форумы и комментарии в блогах. Ей не следовало так переживать всего из-за пары строк во всем этом словесном мусоре.

Однако, вместо того чтобы изучать, как образуются молекулы жизни, Меган поняла, что перебирает в уме возможных подозреваемых. Отец моментально отмел предположение сержанта, что она знакома с автором посланий. Таким уж он был — из тех отцов, которые инстинктивно бросаются на защиту своего ребенка. Конечно, он пытался оградить Меган от намеков, что она могла сама нажить себе врага. Но сам он, разумеется, задумывался об этом.

Однако его реакция была столь бурной, что Меган тоже невольно задумалась об этом. Выстояв полчаса в участке, она непрерывно размышляла, кто вдруг решил «морочить ей голову», как выразился сержант Мартинес, и у кого были на то причины. Или резче, как назвала это Кортни: кто «засирает ей мозги».

В прошлом месяце возле дома отирался один парень. Он стоял на автобусной остановке, когда она заскочила в кафе «Сок Джамба». Меган обратила на него внимание, потому что он был довольно симпатичным. Когда ей приготовили фруктовый коктейль «Манговая мантра», пришел автобус № 3, однако парень в него не сел. Наоборот, он стоял у двери ее дома. А когда Меган подошла, она готова была поклясться, что парень изучает список жильцов, а его палец застыл совсем рядом с кнопкой ее звонка. Едва входная дверь закрылась за ней, Меган выкинула его из головы, но сейчас задумалась: не видела ли она его в кампусе?

Впрочем, как ни старалась Меган вспомнить его лицо, память упорно подсовывала ей другой образ. Лицо Кита.

Когда осенью у нее начались занятия, они еще были вместе, поэтому Кит знал ее расписание. Знал, насколько подобное событие отвлечет ее от учебы. Кит был фанатом Интернета. Он знал о сайтах типа «Кампус Джус», знал, что подобные сайты позволяют оставаться неопознанным. И если бы ему захотелось, он мог бы решиться на месть.

Но расстались они в июне, а первые послания датированы началом сентября. Неужели он созревал почти три месяца, прежде чем выплеснуть на нее весь этот ужас, который продолжается и по сей день? В это было трудно поверить.

И все же, накручивая на кончик указательного пальца правой руки тонкую серебряную цепочку, на которой болтался кулон в форме сердечка — подарок Кита, Меган никак не могла избавиться от этих мыслей.

Сквозь негромкую музыку, журчавшую в наушниках, она услышала металлический стук сковородки об электрическую конфорку. Хезер выбралась из своего убежища поесть.

Меган надеялась, что одним из преимуществ, которое даст совместное проживание, станет новая дружба. Ей хотелось обрести подругу, чтобы можно было поболтать вечерком. И сразу после заселения Хезер не была так уж холодна. В те первые недели она составляла Меган компанию в гостиной во время просмотра реалити-шоу «Проект Подиум» — одной из немногих передач, на которые Меган находила время. Они также завели привычку учитывать вкусы друг друга при заказе еды на дом, чтобы можно было устраивать общий ужин.

Но как-то июньским вечером, заметив, что Меган плачет у себя в комнате после окончательного разрыва с Китом, Хезер немного разоткровенничалась. Сказала, что и сама пережила трудный период: у нее был какой-то приятель возрастом намного старше нее, он серьезно задурил ей голову. Сказала, что она едва не свихнулась на этой почве, но ей помог психолог, и теперь у нее совсем другая жизнь. А потом Меган допустила ошибку, поинтересовавшись, что такого страшного произошло у Хезер с этим парнем, и ее соседка исчезла. Ей нужно было писать какую-то работу или что-то в этом роде, она извинилась и ушла из комнаты Меган. Больше никогда Хезер не возвращалась к этому разговору, да и никакого другого не заводила. Она стала просто жиличкой, снимающей комнату.

А вчера, вернувшись из полиции, Меган почувствовала на мгновение, что между ними снова появилась какая-то связь. Хезер заметила ее расстройство и спросила, что случилось. Но, когда Меган рассказала ей об этом сайте, Хезер лишь сказала: «Ну надо же! Сочувствую. Наверняка тебе очень тяжко».

Меган сочла такой ответ вполне дружелюбным. Однако настоящий друг сказал бы не это. Кортни проговорила с ней вчера по телефону почти час, помогая взять себя в руки и рассмотреть ситуацию в целом. Составить полную картину, неоднократно повторяла она.

А позже, когда Меган вешала свой плащ в шкаф, расположенный у двери Хезер, она услышала, как та говорила по телефону о каких-то «угрозах» на веб-сайте. Конечно, Меган не просила ее держать происшедшее в секрете. И, вероятно, можно было ожидать, что Хезер будет сплетничать об этом с какими-то людьми, с которыми она проводит большую часть времени вне дома. Но Меган не хотела, чтобы кто-то еще говорил об этом. О ней.

И ей противно было слышать это слово — «угрозы».

Меган посмотрела на часы. 8.40. В это время ей следовало бы находиться в спортзале и хорошенько крутить педали, чтобы усилить сердечный ритм. Но Кортни посоветовала пока изменить привычный распорядок — на всякий случай.

Она вернулась к абзацу о биосинтезе стероидных гормонов в клетках крыс и поняла, что и впрямь начинает чувствовать себя лучше. Меган уже целый час не плакала. Возможно, во второй половине дня, после университета, она все-таки сходит в спортзал позаниматься на эллиптическом тренажере.

Переворачивая страницу, Меган услышала, как в дверь квартиры постучали. Она вытащила один наушник — убедиться, что Хезер откроет. Может, Меган познакомится наконец с кем-нибудь из ее друзей?

— Я открою! — крикнула Хезер с кухни.

Меган вставила наушник и снова принялась было за чтение, но вдруг поняла, что не слышала зуммера защитной двери.

— Нет, подожди! — воскликнула она, срывая гарнитуру.

Меган соскочила с кровати и бросилась к двери; из гостиной были слышны голоса, затем раздался громкий стон и такой звук, словно что-то тяжелое ударилось об пол.

Меган следовало остаться в своей комнате. Или даже выпрыгнуть на улицу из окна.

Но в этот миг она не раздумывала. Она действовала, повинуясь инстинкту. А он призывал ее помочь Хезер. Бедная, ни в чем не повинная Хезер. Оказалась не в том месте не в то время.

Распахнув дверь своей комнаты, она увидела соседку распростертой на полу возле обеденного стола. Человек в черной лыжной маске вонзил в ее тело пятнадцатисантиметровое лезвие. Вытащив нож, он поднял глаза, увидел Меган и кинулся на девушку.

Снова повинуясь инстинкту, Меган захлопнула дверь своей комнаты. Она вдруг поняла, что судорожно цепляется за ручку, но замка в двери не было. Она прижалась к ней спиной, пытаясь удержать ее собственным весом, — но тщетно.

И когда дверь распахнулась, отбросив ее на пол, Меган уже знала, что умрет. Знала, что никогда больше не увидит маму, папу и Кортни. Никогда не закончит колледж. Никогда не станет врачом.

А ей так хотелось бы спасти Хезер. Хотелось бы узнать, почему все это произошло. И очень хотелось бы попрощаться.