Город у священной реки

Глава 1. День казни Хамара. Центр Айодхьи.

По мрачному серому небу медленно ползли облака – похоже, собиралась гроза. Редкое явление в Айодхье, особенно в начале лета. То там, то здесь в толпе раздавался шепот, что это сам бог Индра прибыл посмотреть на казнь.

— Не надо! Пожалуйста, не надо!

Полный отчаянья крик донесся с наскоро сооруженного помоста.

Гул собравшейся вокруг толпы не мог заглушить звуков этого голоса. Но народ остался глух к призыву.

— Я не убивал! Клянусь вам, я не убивал.

Молодого парня туранской внешности тащили под руки к виселице. Он упирался и старался вырваться из объятий двух стражей, каждый из которых был на голову выше своего подопечного. При этом парень непрестанно причитал на дивной смеси туранского и вендийского языков.

Люди смотрели на приговоренного к смерти туранца без ненависти и без сожаления. Они только хотели удостовериться, что казнь свершится.

Стражи передали пленника в руки палача, который неспешным выверенным движением надел ему на шею веревочную петлю. Туранец дрожал всем телом. Он в последний раз окинул взглядом толпу в тщетной надежде, что кто-нибудь придет к нему на помощь.

— Сотник, не бросай меня! Ты же знаешь правду!

Несчастный обращался к высокому голубоглазому киммерийцу, что стоял в отдалении. На миг возникло такое впечатление, что вот-вот случится невозможное. Северянин положил руку на эфес сабли и сделал шаг вперед, но потом остановился.

— Конан!

Реакция киммерийца стала для приговоренного последней каплей. Он разрыдался и окончательно утратил волю к сопротивлению. Палач попросил его встать на специально заготовленную скамеечку, затем отрегулировал длину веревки и закрепил ее свободный конец.

— Молись, — посоветовал он туранцу.

Тот не услышал его слов либо счел их недостойными внимания. Его пустой невидящий взгляд замер в одной точке, где-то над головами собравшихся.

Без вступительных слов и ритуалов казнедей выбил скамейку из-под ног у туранца. Раздался хруст шейных позвонков, и вот уже безжизненное тело раскачивалось в петле, свободное от страха и отчаянья.

Не было слышно приветственных криков, ни одной улыбки не появилось на лицах зрителей в миг торжества правосудия. Случилось то, что должно было случиться, и радоваться, по мнению жителей Айодхьи, здесь было абсолютно нечему.

Конан ненавидел этих людей. Он не понимал их безразличия, не понимал, как они могут оставаться спокойными. Его собственная душа была полна противоречивых чувств, главными из которых были стыд и презрение к самому себе. Киммериец замер на месте, не в силах отвести взгляда от виселицы. Только что умер человек, солдат, за которого он был в ответе.

Но самым страшным испытанием для совести северянина были те слова, что Хамар произнес перед смертью. Туранец сказал, что Конану известна правда. Что если он и вправду был невиновен? Могла ли произойти ошибка?

— Идем отсюда, Конан. Посмотри, уже никого нет. Здесь только ты да я.

Симпатичная молодая вендийка с совершенно кукольным личиком взяла под руку киммерийца и повела его прочь от места казни. Ростом она едва доставала Конану до середины груди, и со стороны они вдвоем смотрелись несколько необычно. Одета девушка была на туранский манер.

Внезапно киммериец замер на месте.

— Я должен забрать его тело.

— Успокойся, — голос вендийки был полон нежности и сострадания. — О Хамаре позаботятся. Можешь не сомневаться, его уже вынули из петли и готовят к погребению. Вам предложат самим провести обряд. Думаю, гонца стоит ждать сегодня вечером.

— Конечно, Рамини, — сказал Конан. — Я помню обычаи. Но сейчас я сам не свой, мысли путаются. Ты слышала те слова, что он адресовал мне?

— Все их слышали, — ответила девушка, увлекая северянина дальше по дороге. — Он до последнего момента надеялся на спасение.

— Он любил жизнь, — произнес Конан.

Начался дождь. В любой другой день киммериец бы радовался ему, как брату, а сейчас даже не обращал внимания на сбегающие по его лицу капли. Другое дело, Рамини, одежды которой, пропитавшись влагой, стали плотно облегать ее точеную фигуру.

— Конан, скорее, — поторопила они киммерийца.

Взявшись за руки, они побежали вперед по улице к возвышавшемуся вдали храму Иштар.

Гроза набирала силу, сверкали молнии, слышались раскаты грома. Большая часть жителей вендийской столицы укрылась в своих домах или просто под навесами. Но кое-кто специально вышел на улицу, дабы обратить свой лик к небесам, чей цвет сейчас приближался к черному. Эти люди плясали, смеялись, приветствовали бога, которого несколько веков назад брамины объявили погибшим. Две синие вертикальные черты украшали их щеки, символизируя принадлежность к культу Индры.

Тяжелые струи дождя размывали землю, превращая дороги Айодхьи в сплошную грязевую лужу. Снежно-белые одеяния Рамини покрылись красно-коричневыми разводами, та же участь постигла и широкие шелковые штаны киммерийца

Поклонники Индры благоразумно уступали дорогу Конану и его спутнице, не забывая при этом благословлять путников именем бога грозы. Киммерийцу хотелось втоптать их всех до единого в грязь, убить, уничтожить, стереть с лица земли. Ему передавалась их уверенность в том, что казнь свершили именно волей Индры. Но северянин держался, напоминал себе, что Хамар так и не смог убедить его в своей невиновности. Эти люди здесь были совершенно не при чем, равно как и их бог.

Храм Иштар возвели в столице Вендии три сотни лет тому назад. Вендийцы с радостью приняли хайборийскую богиню семьи в свой обширный пантеон и отвели ей в нем весьма значительную роль. Само строение было выполнено в том же стиле, что и местные храмы. За округлым каменным забором располагалось красивейшее здание из белого мрамора высотой примерно в тридцать локтей. Внутри находились покои жрецов и молельни, сама же статуя богини, опять-таки согласно вендийской традиции, стояла с задней стороны храма. Там была специально расчищенная площадка, на которой могли разместиться до трех десятков человек, возжелавших узреть лик Иштар.

Рамини и Конан проскользнули внутрь храма мимо двух огромных стражей, которые недвижимо стояли у его ворот. Киммериец чужаком здесь не считался, но даже если бы он появился здесь впервые, в присутствии верховной жрицы Иштар охранники не посмели бы усомниться в его праве посетить храм.

— Конан, я боюсь за тебя, — Рамини прижалась к северянину всем телом. —— Ты так смотрел на этих людей. Я думала, что ты на них набросишься, а мне не достанет сил тебя остановить.

Киммериец обнял вендийку и наклонил к ней голову. Рамини тут же воспользовалась этим и впилась губами в уста северянина. Он с жаром ответил на поцелуй. Прижав жрицу к стене, он начал ласкать её груди и бедра.

— Ко мне, — только и смогла прошептать вендийка.

Конан поднял Рамини на руки и понес в её покои. Она казалась северянину легкой, словно пушинка. По дороге киммерийцу встретились две младшие жрицы, одарившие его весьма недвусмысленными улыбками. Но Конан покачал головой. Сейчас он хотел только Рамини. Ее ласки станут лекарством для его израненной души, помогут найти успокоение. Потом можно будет внести разнообразие в любовные игры, вендийка никогда не отказывалась от подобных вещей, но не сейчас.

Северянин уложил верховную жрицу на кровать и начал освобождать ее от одежды. Рамини в это время покрывала поцелуями его шею и грудь. Конану нравилась та нежность, с которой вендийка подходила к процессу наслаждения телами друг друга. Она любила, когда северянин ласкал ее груди с маленькими рубиновыми сосками, любила, когда он целовал ее полные алые губы, когда гладил ее шелковые черные волосы. Она смотрела ему в глаза, и Конан видел там обожание. Верховная жрица Иштар вверяла ему свое миниатюрное, изящное тело и знала, что расплатой за это станет лишь неземное наслаждение. Когда киммериец яростно и самозабвенно любил ее, она дрожала и постанывала от удовольствия, обнимая его, теснее прижимая к себе.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросила Рамини, когда все закончилось. Конан лежал на спине и смотрел в потолок. Вендийка, положив голову ему на грудь, запускала в длинные черные волосы северянина.

— Ни о чем, — признался киммериец. — Мне хорошо.

— Я рада, что смогла доставить тебе удовольствие. Хочешь, я позову подруг?

— Не стоит, — Конан едва заметно покачал головой. — Они все разрушат. Я начну вспоминать то, что желаю забыть.

— В прошлые разы, — напомнила северянину Рамини, — они с успехом отвлекали тебя от повседневных забот. На протяжении двух суток ты мог думать только о трех женщинах, даривших тебе свою любовь на этом самом ложе.

— Поражаюсь я вашим нравам.

Рамини кокетливо улыбнулась киммерийцу, который уже отвлекся от созерцания потолка и сейчас нежно гладил ее спинку.

— И от кого я это слышу?! — притворно возмутилась вендийка.

— Мне доводилось заглядывать в копии ваших священных текстов. В Шадизаре я общался, заметь, исключительно словесно, со жрицами вашего культа, и они мне показались весьма целомудренными женщинами. В конце концов, Иштар – богиня семейного очага. Я не против наших встреч, особенно когда они проходят в такой форме, но к пониманию царящей здесь свободы нравов меня это нисколько не приближает.

Рамини звонко рассмеялась. За резными дверями комнаты верховной жрицы мелькнула тень девушки. Конан не сомневался, что она не только подслушивала их разговор, но и наблюдала предшествовавшую ему сцену.

— Нам надо завоевывать популярность в этих краях. Боги приходят в Вендию и остаются здесь навсегда. Даже у таких пережитков прошлого, как Индра, всё еще есть последователи. Это не Туран и не Аквилония, где официально признанных небожителей можно по пальцам пересчитать, тут их тысячи. Приходится быть оригинальными, чтобы оставаться на плаву.

— В храме Дэркето жрицы тоже отдаются каждому желающему.

Верховная жрица Иштар приподнялась на локте и негодующе воззрилась на Конана.

— За кого ты меня принимаешь, варвар?! — возмутилась она. — За одну из этих шлюх?! И это после той любви, которой я тебя одарила!

— Успокойся, Рамини. Прошу тебя, — примиряюще сказал киммериец. — Я же говорил тебе, что суть происходящего от меня ускользает. Объясни мне, в чем отличие.

— Непонимание тебя не оправдывает, — ответила Рамини. — Как можно сравнивать Иштар и Дэркето?!

Конан понял, что спорить бесполезно. Придав лицу самое невинное выражение, он стал ждать объяснений жрицы.

— Все вы, мужчины, одинаковы, — повторила вендийка традиционную женскую истину. Но тон ее уже был скорее не гневный, а снисходительный. — Прислужницы Дэркето не отделяют любви плотской от любви духовной. Весь смысл жизни они видят в непрерывном получении наслаждения и не скрывают этого. Заметь, Конан, вендийцы в их храм почти не заглядывают. Жрицы сетовой шлюхи служат подстилками исключительно для грязных солдафонов и заезжих торговцев, что не брезгуют даже мальчиками. Но случаются дни, когда даже таких посетителей у них не бывает, и им приходится удовлетворять друг дружку.

Киммериец мог, конечно, обидеться на «грязных солдафонов», но решил этого не делать.

— Для нас же плоть — это средство, — продолжала Рамини. — Вендийские боги завещают своим последователям предаваться любви, женщинам получать удовольствие от мужчин, а мужчинам от женщин. Но при этом они требуют хранить верность супругам, а это, как нетрудно догадаться, идет вразрез с первым их заветом. Конан, тебе уже встречались тантристы?

Северянин кивнул.

— Их секты возникли именно из-за этого противоречия, — объяснила верховная жрица Иштар. — Они проповедует мясоедство и отказ от моногамии.

— Кроме этого, постоянные молитвы, — напомнил Конан, — и изучение древних магических трактатов. Одна из твоих девушек предостерегала меня от связей с ними.

— Предрассудки, — фыркнула Рамини. — Ничего они не смыслят в магии, а боги отвернулись от них из-за разврата.

— Хорошо, хорошо, — согласился киммериец. — Ты отвлеклась. Я хочу послушать про то, как подается в Вендии учение Иштар.

— Мы совместили принципы тантрических сект и традиционные постулаты о моногамии. В основе всего лежит крепость и нерушимость семейных уз. Но в Вендии, с её традициями, подобное возможно лишь в случае полного удовлетворения со стороны обоих супругов. В нашем храме они могут открыть в себе новые начала и одновременно очиститься от греховных помыслов.

— Вступив в связь со жрицей.

— Да, Конан. Каждая из нас в момент слияния перестает быть женщиной и становится дланью Иштар. Через нас богиня наставляет, обучает и указывает путь. Но не надо думать, что только муж ощущает на себе ее прикосновение, супруга его также обретает новые знания.

— Значит, те двое не только у дверей стоят?

— Что ты говоришь?! К таинствам Иштар допускаются только женщины. Но, поверь, нашего искусства хватает на всех.

— А зачем же тогда тебе я? — поинтересовался Конан. — Почувствовала себя одинокой — позвала подружек, и все дела.

— Вот уедешь в свой Туран, — недовольно произнесла Рамини, — именно так и буду поступать.

— Но пока я еще здесь, — как-то отрешенно сказал Конан.

— Что случилось, любимый? — нежно спросила вендийка, заметившая перемену в настроении киммерийца.

— Не могу не думать о Хамаре, — ответил северянин. — Не получается у меня забыть, ведь пока я еще здесь.