Город забытых снов(СИ)

За завтраком их было двое - она и Доминик. Остальные еще спали. Сначала Лике было не по себе, но, как бы странно это ни казалось, сидеть вдвоем в полной тишине было естественнее, чем, молча, слушать безостановочное хихиканье других. Потребности в общении Лика никогда не испытывала. Может быть, именно поэтому она недолюбливала людей, которым было необходимо рассказывать обо всем, что приходило им в голову - будь то рассуждения о погоде, последние слухи, неудавшееся свидание, жалобы на жизнь, планы на вечер или философские мировоззрения.

- Почему ты сюда приехала? - голос ворвался в ее собственные мысли, разогнав их, как громоотвод. Лика очнулась и посмотрела на Доминика.

- Мы должны поговорить с жителями деревни. У нас практика, и наше задание - сбор фольклора: сказок, песен, легенд, - несмело ответила девочка.

- Твои друзья приехали, чтобы повеселиться...

- Да, они довольно шумные, - прервала испуганно Лика, - но они неплохие люди...

- ...а почему приехала ты?

Лика попробовала объяснить ситуацию с самого начала:

- Я учусь в университете. Если я не подготовлю отчет о практике, у меня будут проблемы...

- Но почему ты приехала сюда?

Лика замолчала. Она не знала смеется над ней Доминик или он действительно не понимает. А может, это она чего-то не понимает? Могла ли она в самом деле отказаться от этой поездки? Почему нет, она ведь честно отработала свою практику в библиотеке. Тогда почему она приехала?

Во время этого тупикового внутреннего монолога Доминик не сводил с нее своих ледяных глаз.

- Я собираюсь пойти в деревню, - попробовала Лика сменить тему. Но ее собеседник уже вернулся к своему молчанию.

***

Деревня встретила Лику едва уловимым запахом дыма. Здесь еще топили огромные печи и готовили еду в круглых чугунках. Это была деревня, какую девочка помнила из своего детства, - с запахом свежескошенного сена и горячих блинов, шипящих на сковородке, с бесконечным голубым небом и золотыми полями шепчущихся колосьев. Сейчас, в ноябре, ничего этого не было, но легкого аромата потрескивающих в огне сосновых и березовых веток хватило, чтобы почувствовать вкус воспоминаний.

Утро было холодным. Людей на улице почти не было, но подстрекаемая неведомо откуда нахлынувшим желанием выведать у сельчан что-нибудь интересное, Лика не хотела возвращаться в поместье. Девочка брела от одного дома к другому, пытаясь заглянуть за высокие заборы, которые красноречиво сигнализировали о том, что дом превращен в дачу. Таких отгороженных крепостей было много, но деревня была достаточно большая, поэтому аутентичных построек, местами полуразвалившихся, здесь тоже хватало.

Наконец, в одном из дворов она заприметила пожилого мужчину. Он сгребал листья в своем саду. Лика подошла к ограде, которая представляла собой облезшие деревянные доски, заостренные к верху, вбитые в землю и скрепленные тонкими горизонтальными бревнами. Многих досок не хватало, кое-где они стояли наискосок. Забор выглядел щербатым и не предназначенным для отпугивания нежелательных посетителей, поэтому Лика решилась начать беседу.

Девочка объяснила, что она студентка, которой очень интересен разного рода фольклор. Мужчина выглядел заинтересованным, но, когда он узнал, что Лика живет в "замке", как называли дом временами приезжающего из города охотника в деревне, его настроение резко изменилось.

- Поаккуратнее там с психом, - пробубнил мужчина и отвернулся к своим граблям.

Лика никак не ожидала таких слов от взрослого, тем более, от пожилого человека, умудренного жизненным опытом. Ей всегда казалось, что только дети и подростки издеваются над другими. Первые - в силу своего невинного любопытства, вторые - в силу своей обозленности. Но взрослый человек?

Девочка захлопнула открывшийся от возмущения рот и побрела дальше. Через пару домов она увидела двух бабушек, сидящих на скамейке. Лика подошла к ним, отрекомендовавшись по уже использованному образцу. Старушки были удивлены тем, что кого-то интересуют старые легенды и сказки. Они обещали обязательно что-нибудь вспомнить, но было видно, что они не отнеслись к этому серьезно. В самом деле, какой интерес может быть у человека, приехавшего из города в провинциальную глушь, чтобы услышать наполовину забытые небылицы, которые, к тому же, с большой долей вероятности можно предположить, раньше звучали совсем по-другому?

Когда Лика, в свою очередь, пообещала прийти назавтра, чтобы записать все, что бабушки вспомнят, женщины спросили, где она остановилась. Услышав, что девочка живет в "замке", они переглянулись, опустили глаза и поинтересовались, надолго ли Лика приехала.

- Буду здесь еще несколько дней, - ответила девочка. И почему-то добавила: - Я с одногруппниками.

- Ага, ага, - закивали женщины. - С этим чертом одной оставаться не надо, - вдруг выпалила одна из них. Вторая посмотрела на нее с осуждением, будто та выдала шпионскую тайну.

- Можешь заночевать у нас, если хочешь, - старушка подняла глаза и встретилась взглядом с Ликой.

- Спасибо.

Девочка не знала, что еще она может ответить двум пожилым дамам, которые позволяют себе отпускать подобные реплики в адрес больного человека.

Вернувшись в дом, Лика обнаружила своих попутчиков за привычным для них занятием: сидением у телевизора с пивом и пиццей, которыми Лаура предусмотрительно заложила полхолодильника.

- Ну, хотя бы они не играют в прятки, - подумала Лика.

Вчера вечером особняк рисковал превратиться из стилизованного "замка" в настоящие развалины: студенты носились по дому так, словно за ними гонялись дикие звери. Они прятались друг от друга в деревянных шкафах, огромных сундуках, под высокими кроватями на железных ножках, в распластанной на полу шкуре медведя. Все это сопровождалось безумными криками и смехом.

***

Ужин прошел, как обычно. Почти всем было весело. Исключение составили два человека, на которых уже давно никто не обращал внимания. Запас вина и пива подошел к концу, поэтому Лаура вытащила из собственных запасов мартини и водку. Стало еще веселее.

- А твой брат вообще никогда не улыбается? - развязно поинтересовался Никита. От алкоголя его глаза блестели шальным огнем, а мозг, не выдержав повышение градусов, ушел в бессрочный отпуск.

В ответ раздалось сдавленное хихиканье.

- Ну, ты, улыбнись-ка нам, - обратился он к сидящему в своем темном углу Доминику, который сегодня почему-то не ушел к себе раньше, как обычно.

- Почему он вообще приходит? - подумала Лика. С таким же успехом он мог бы есть в своей комнате, не терпя насмешек других.

Доминик оставался неподвижным.

- Ну, давай-ка, - не унимался Никита. - Девушки, попросите его.

Катя и Марта нервно захихикали.

- Ну чего ты молчишь, с тобой ведь разговаривают, - распылялся Никита. - Ты, может, считаешь, что это ниже твоего достоинства говорить с такими, как мы?

"Интересно, с какими? - подумала Лика. - Похоже, в слухах о том, что он положил глаз на Лауру, а она его отшила, есть доля правды".

- Думаешь, ты сынок богатеньких родителей, поэтому тебе можно все, что хочешь? - уже кричал Никита. - Ну, отвечай, я с тобой разговариваю.

Никакое шиканье девушек не помогало. Парень вышел из себя и теперь орал, обращаясь не то к Доминику, не то к высшей силе, распределившей в этой жизни все так несправедливо.

- Ты, урод, можешь так и сидеть, как статуя. Псих, ты меня вообще слышишь? Идиот, какого... я с тобой вообще разговариваю.

Никита, казалось, начал приходить в себя. После внезапного взрыва, он начал снова осознавать реальность. Было видно, что ему стыдно за свои слова, но из принципа он не мог признаться в этом и продолжал бубнить сквернословия в адрес Доминика, словно затухающая спичка - нервно шипя и разбрасывая вокруг себя вонючую серу.

Доминик отклонился назад и оперся спиной о высокую спинку своего барочного стула. Это была поза уверенного в себе победителя, который с презрением осматривает клянчащую на коленях жертву. Хуже всего было то, что Доминик улыбался. Эта картина привела в замешательство даже его сестру. Ровные белые зубы с необычно длинными клыками придавали его лицу выражение хищника.

- Не обращайте внимания, - как мантру повторила Лаура. - После того, как он ударился головой, он думает, что он вампир. Этот идиот даже зубы удлинил.

Но Доминик не был похож на "вампиров", которых показывают по телевизору в программах о сумасшедших "оригиналах". Он не пользовался косметикой, не был затянут в латекс, не красил волосы в черный, в общем, он не выглядел так, как большинство самопровозглашенных "вампиров", пытающихся найти себя в набравшей популярность субкультуре.

Он выглядел естественно. По крайней мере, так думала Лика. Для остальных он выглядел сверхненормально.

***

Бабушки на скамейке не вспомнили ничего аутентичного. Они попробовали напеть один мотив, в котором Лика узнала известную в 70-е песню. На этом их вклад в сохранение устного народного творчества исчерпывался.

Несмотря на неудачу, Лика решила не возвращаться в дом так рано. Она побрела вперед по немощеной дороге, надеясь встретить на пути еще одну-две деревни, где, может быть, живут более приветливые люди.

Девочка прошла уже около двух километров, но вокруг были только сухие голые кусты и поля, покрытые ржавой травой. Ветер здесь был еще сильнее. Он выл, вздымая столпы пыли, закручивая сухие листья и мелкие камушки. Идти было сложно. Ее выношенное пальто пронизывало насквозь.

Кто-то начал ее обгонять. Лика посмотрела в сторону и увидела лицо Доминика.

- Значит, ты все-таки выходишь из дому, - улыбнулась она и поняла, что сказала ужасную бестактность. - Твоя сестра говорила, ты обычно не выходишь из дому, - она начала объяснять и запнулась, почувствовав, что так делает только хуже.

Доминик смотрел на нее, не отрывая взгляда.

- Куда ты идешь? - с усилием вытолкнула из себя покрасневшая Лика.

- А куда идешь ты?

"Содержательный диалог, - подумала Лика, - в общем-то, как обычно".

- Я подумала, что вблизи есть еще деревни, - ответила девочка. - В этой мне не удалось найти интересующихся фольклором.

- Все зависит от того, какой фольклор ты имеешь в виду.

- Ну, песни, легенды, сказки - любой, - неуверенно проговорила Лика, вопросительно глядя на своего собеседника, как видно, съевшего на алогичных вопросах собаку.

Доминик ничего не ответил, что заставило Лику подумать, что она опять сказала какую-то глупость. Он остановился на ходу. Девочка тоже замерла.

- Удачных поисков, - проговорил он после очередного погружения в ее глаза.

Доминик развернулся и зашагал обратно в деревню, откуда он, очевидно, шел.

Лика вздохнула и пошла вперед. Она поняла, что за Домиником ей все равно не угнаться. К тому же их диалоги уж больно напоминали чеховские.

Пройдя еще километра пол, Лика увидела кладбище. Здесь новые могилы с вычурными памятниками чередовались со старыми захоронениями без могильных плит и опознавательных знаков. Только камень, крест или табличка со стершимися буквами.

Девочка прошлась между отгороженными друг от друга железным заборчиком квадратными площадками - словно подземные тюрьмы, в которых заточили больше ни на что не пригодные тела. Дальше начинались старые захоронения, и пройти там, не наступив на чью-нибудь предполагаемую могилу, было не возможно. Лика развернулась, чтобы идти обратно в деревню. Вдруг в одной из квадратных клеток она увидела, торчащий над холмиком насыпанной земли среди недавно положенных венков с траурными лентами кол. Достаточно тонкий и одновременно достаточно устойчивый, чтобы выдержать порывы ветра.

"Что эта палка делает здесь, посреди могилы, прямо над гробом?" - с ужасом подумала Лика.

Она не могла даже представить себе, что какие-нибудь вандалы могут вот так прийти на могилу ее бабушки и загнать в нее острый кол.

Или не вандалы? Лика смотрела на кол, но не отваживалась его вынуть. Ей казалось постыдным вторгаться на территорию несчастного покойника. Она не была ни родственницей, ни знакомой. Она не имела права здесь ничего трогать. Она не имела права пересекать границу его клетки.

Лика отвернулась и бегом бросилась в деревню. Ветер дул в спину, что значительно помогало держать темп. Девочку охватило совершенно непонятное чувство обиды на эту деревню, на ее жителей, может быть, на весь мир. Она не могла понять, в чем причина ее обиды. Но она жгла ее изнутри, царапала и сдавливала горло. К замку Лика подошла уже вся в слезах.

***

В доме было тихо. Судя по всему, Лаура повезла всех в магазин за очередной порцией алкоголя и фастфуда.

- Ты плачешь.

Лика догадывалась, что была похожа на зарумзанного ребенка, поэтому на вопрос можно было не отвечать, если это был вопрос.

"Хорошо, хоть, не спрашивает, почему я плачу. Этого ответа я точно не знаю".

Все говорило о том, что финалом внезапного появления Доминика станет такое же внезапное его исчезновение. Не проронив больше ни слова, он повернулся к лестнице и начал подниматься на второй этаж.

- Там могила, в которую вбили кол, - выпалила ему в спину Лика.

- Если хорошо посмотришь, поймешь, она там не одна, - ответил Доминик.

Эти слова привели девочку в замешательство. Она рассчитывала на удивление, возмущение или хотя бы очередной алогичный вопрос. Но полная осведомленность и сопутствующая ей спокойная циничность были тем, чего она никак не ожидала.

- Откуда ты знаешь? - Лике пришлось выбрать из массы вертящихся вопросов один.

- Вот ты и нашла фольклор, как он есть, в чистейшем виде, не облагороженном и не романтизированном веками, - ехидно улыбнулся Доминик и закрыл за собой дверь своей комнаты.

С улицы донесся шум. Это вернулись одногруппники с Лаурой.

В сельском магазине удалось разжиться водкой, крепленым вином, конфетами, парой штук колбас, сыром и пельменями. Судя по их лицам, для счастья этого было вполне достаточно. Вечер обещал быть долгим.

Лика сделала себе салат и молча наблюдала, как девушки пытаются зажарить обнаруженного в морозилке цыпленка. По их словам, должно было получиться не хуже, чем в Макдональдсе, но получалось не очень. Наконец, когда кухня полностью провонялась паленым маслом, а цыпленок стал больше похож на облезлую ворону, девушки выключили огонь и понесли свое блюдо к столу. Там их уже поджидал издевательский хохот Никиты.

- Вы с братом сюда ради нас приехали? - спросила Лика у Лауры, когда все немного успокоились.

- Что? Да. Нет, - встрепенулась та. - Я приехала. Доминик здесь уже давно сидит. Окончил университет и приехал сюда летом. Не знаю, что он тут делает один, - Лаура скорчила гримасу.

- А что он учил в университете?

- Историю. Хотел быть археологом - открывать миру еще неведомые культуры. Хи-хи. Но потом ему стало это неинтересно, так же, как вообще все в мире.

Несмотря на то, что было уже за полночь, ужин продолжался.

Лика поднялась к себе в комнату и легла в постель. Снизу по-прежнему доносился смех. Девочка потушила свет ночника и с головой залезла под одеяло.

***

- Я не знаю, почему, но мне кажется, ты единственный человек, который может меня понять. Ты - единственный человек, кому я могу сказать об этом и кому я хочу сказать об этом.

Лика не слышала слов, которые на удивление быстро вылетали из рта Доминика. Всегда молчаливый и сдержанный, сейчас он говорил пылко, даже сбивчиво, а главное - безостановочно. Словно боялся ответа на свою самую первую фразу, свое признание, вытолкнутое из себя с муками Эдипа узнавшего, кто он.

Наконец, в комнате стало тихо. Тишина была свинцовой, под ее тяжестью звенело в ушах и бушевало в висках. Два сердца стучали так, как мелькали бы лапки шустрого кролика, если бы за ним гнался матерый охотник. Эту тишину надо было немедленно разбить, чтобы она разлетелась на триллионы осколков, но где найти подходящее орудие, чем запустить в этого вязкого, холодного и к тому же невидимого врага?

Лика не находила подходящих слов. В голове вертелось только одно, но его ни в коем случае не следовало произносить. В самом деле, что можно ответить человеку, который со всей серьезностью считает, что он вампир? Конечно, можно предложить ему обратиться за некоторой психологической помощью, наверно, можно пошутить, а может, следует просто убраться подальше, оставив беднягу наедине со своими фантазиями. Ни один из вариантов, как назло, абсолютно не подходил.

Доминику нельзя было не верить. В его ледяных глазах было столько отчаяния и боли, что им нельзя было не верить. В этих глазах сверкали айсберги, и, если глаза есть отражение души, то можно было только догадываться, что с ней случилось.

О том, что Доминик странный, знали все. О том, что он считает себя вампиром, благодаря сарказму Лауры, было тоже ни для кого не секрет. Но сейчас он сидел на Ликиной кровати, не двигаясь, скорчившись от напряжения, распахнув два замерзших океана своих глаз, ожидая приговора. И то, что было известно всем, приобретало новый смысл, смысл тайного знания.

- Ведь они говорили тебе, те люди в деревне? Они предупреждали тебя? - Доминик улыбнулся уголками рта, и было невозможно разобрать, чего в этой улыбке было больше - ехидства, презрения, злобы или обиды.

Он встал и вышел из комнаты. Тишина вернулась.

***

Лика почувствовала, что у нее онемели ноги. Она почему-то спала полусидя, поджав их под себя, поперек кровати. Ей было неудобно и тревожно. Девочка вытянулась и стала растирать пощипывающие лодыжки. Что-то было не так. Она чувствовала себя разбитой и виноватой. Опять эти чувства, которым так сложно найти объяснение. После нескольких минут раздумий в ее голове как вспышка блеснула одна-единственная причина - Доминик. Он приходил к ней ночью, он сказал ей, что он вампир. И только ему известно, ради чего он на это решился.

По ногам все еще ползали мурашки. Сквозь щели в задернутых шторах в комнату начало проникать утро. Свет крался по полу, дотянулся до стола, на котором стоял стакан с водой, начал играть с его гранями, складывать радужную мозаику.

Это был всего лишь сон. Один из ее многочисленных кошмаров. Ей приснился Доминик. Это не могло быть правдой.

Лика сделала глоток из искрящегося стакана, узор на полу дернулся и полетел вверх по обоям.

Это не могло быть правдой. Не могло. Быть. Правдой.

***

Жареный цыпленок, приправленный вином и водкой, на ужин стал очередной причиной всеобщей неявки гостей к завтраку. Отдыхала и хозяйка. По обыкновению в гостиной сидели только Лика и Доминик. Никто из них не проронил ни слова. Застывшие в своем предсмертном ужасе птицы тупо сверкали на них своими черными зрачками. Тишина была острой как лезвия лопастей. Каждый еле различимый шорох и каждое прикосновение белоснежной чашки к блюдцу, легчайшее трение тонкого фарфора было как удар ножом в самое сердце. Лика чувствовала себя слоном с десятитонными бубенчиками на шее, который вторгся в чужой дом как раз в тот момент, когда все присутствующие встали, чтобы почтить минутой молчания память безвременно почивших.

Бежать из этой тишины было некуда. Идти в деревню она не хотела. Каждый из живущих там людей напоминал ей марионеточных человечков, которых посадили в картонные коробки, предварительно внушив им, что этот мир прекрасен и лучше мира нет.

Оставался только лес. Вряд ли в это время года в этом был какой-то смысл, но это был единственный вариант.

Лес оказался совсем заброшенным. Здесь было много высохших деревьев, которые давно погибли, но все еще стояли, опершись о ветки друг друга. Некоторые тропинки были преграждены упавшими стволами. Чтобы обойти их приходилось углубляться в чащу, где было еще беспорядочнее. Лика ожидала увидеть серебряную паутину, сверкающую на холодном ноябрьском солнце, золотой ковер из листьев, запоздавшие грибы-одиночки. Но все, что попадалось ей на глаза, - это сухие, вцепившиеся в друг друга ветки, колючие кустарники, отвратительные наросты лишайников и трутовиков, грязно-желтый выцветший мох и разбросанные то там то сям бутылки из-под алкоголя.

Лениво озираясь по сторонам, девочка выхватила из общей неприглядной картины серое пятно за кустами можжевельника. Еще взгляд - и Лику насквозь пронзила ледяная стрела ужаса. Пятно двигалось. Девочка замерла. Перед ней стоял волк. Лика закрыла глаза, снова открыла. Волк не исчез. Огромный, серый и лохматый. Это было безумие, но девочке показалось, что он ей был знаком.

"Волки не нападают на людей", - пронеслось у Лики в голове.

"Волки редко оставляют стаю", - пронеслось еще быстрее.

"Красная Шапочка, где твои пирожки?", - за эту мысль Лика была готова сама себя придушить.

Волк начал рычать. Игра в гляделки ему явно приелась. Спасаться бегством было бы глупо. Лика стояла, затаив дыхание, как мраморная статуя, рискуя оказаться в положении более достойном сожаления, чем безрукое изваяние Венеры Милосской.

Помощь пришла так же внезапно, как и волк: из-за деревьев показался Доминик. Он уверенно шел на противника, обдавая его струей колючих льдинок.

Волку подобный поворот событий пришелся не по душе. Он почему-то не обрадовался возможности удвоить содержимое своего обеда, а начал отступать, обозленно рыча, словно все еще сомневаясь в безоговорочности своей капитуляции. Наконец, он в последний раз щелкнул зубами и потрусил в чащу.

Доминик смотрел ему вслед. Лика смотрела на Доминика. Он не был похож на себя. От его невозмутимости не осталось и следа. На его лице читалось возмущение, смешанное со вкусом победы. Их глаза встретились, и Лика не знала, кого следовало бояться больше - волка или своего спасителя.

- Почему он испугался тебя? - борясь с нахлынувшей дрожью, спросила девочка.

- Не знаю, - ответил Доминик.

Страх тут же заглушила злость. Лика злилась на этого до истерики странного чудака, которому плевать на свои странности, который в тайне смеется над теми, кто, как они думают, потешается над ним, который ничего не боится и ничего не считает нужным объяснять.

Сама Лика так не могла. Она не умела получать удовольствие от своего положения белой вороны. Она настолько привыкла к нему, что почти перестала его тяготиться. Но она всегда знала, что проблема в ней, с ней что-то не так, и не могла воспринимать это иначе, как злую шутку судьбы.

- Ты в порядке? - ни с того ни с сего Доминик решил завязать беседу.

- Почему он испугался тебя? - Лика с вызовом посмотрела ему в глаза.

- Я не знаю, - начал он и осекся, сообразив, что так разговор не построишь. - Мне просто показалось, что если я выйду ему навстречу, он должен будет уйти. Я это почувствовал.

- Он мог напасть на тебя.

- Вряд ли. Он должен был уйти.

- Должен? Что же, он что ли тебя ниже в какой-нибудь там иерархии охотников? - Лика поняла, что говорит так, словно Доминику был известен ее сон. Девочка покраснела. У нее не было ни малейшего желания растолковывать ему смысл своего сарказма.

- Может быть, - грустно проговорил Доминик и одарил ее очередной порцией арктического льда.

- Что это значит? - злость возвращалась.

- То, что ты имела в виду.

Это был не сон. Он действительно приходил. Он на самом деле.... Но ведь то, что он сказал ей это, не значит, что это правда? Или значит? Если сон больше не сон, значит ли это, что правда всегда есть правда?

- Я стал таким после того, как спрыгнул с крыши. Я выжил, но стал другим.

"Замолчи", - подумала Лика, но в глубине души она почувствовала жгучий интерес.

- Я не сразу понял это. Но мне пришлось, - продолжал Доминик. - Хотя я до сих пор многого не понимаю. Например, я не знаю, почему этот волк убежал, но у меня было такое чувство, словно по-другому быть не могло. В остальном же это как проклятие без намека на наличие таланта. У меня нет никаких сверхъестественных способностей. Я как результат незавершенного опыта, недособранный механизм. Я физически ощущаю свою ущербность, свою случайность в этом мире.

Лика молчала. Она давно заблудилась не только в этом лесу, но и в собственных мыслях. Они вошли в самую чащу. Здесь было темнее, деревья росли гуще, тропинки были уже и незаметнее. Но здесь лес выглядел как лес, а не как жалкая пародия в минорной тональности.

- Что случилось с теми людьми, в чьи могилы забили колья? - сама того не ожидая, спросила Лика.

- Они умерли слишком неожиданно. Как будто смерть хоть когда-нибудь приходит, сперва заблаговременно отрекомендовавшись и прислав уведомление о своем визите. Это даже забавно, что жители деревни стали бояться меня. Они не знают, кто я. Могу поспорить, они сами не верят в то, что творят. Они были бы весьма удивлены, узнай они, что оказались не слишком далеко от истины.

- И в чем же истина?

Доминик остановился и повернулся лицом к Лике.

- Я не убивал этих людей, если ты это имеешь в виду.

"Это", - подумала Лика, но ничего не сказала.

- Мне нужна кровь, но я не убиваю людей. Я даже укусить никого не могу. Этакий вампир без зубов, - в его улыбке была боль и презрение к самому себе. - Один мой знакомый работает врачом. Последнее время за ним числится не только безупречное лицемерие и беспрецедентная халатность, но и точечные набеги на банк донорской крови. Он считает, что чокнутому ученому нужен материал для экспериментов, а недооцененному доктору не повредит материальный потенциал для карьерного роста.

В зарослях колючего малинника послышалось шуршание. На тропинку прямо перед ними выскочил рыжеватый заяц. Наставив уши-локаторы, он спокойно сидел, нагло разглядывая непрошеных гостей. Словно в кустах он подслушивал, о чем они говорили, и был настолько возмущен, что не мог не покинуть свою засаду, дабы дать о себе знать.

Доминик остановился как вкопанный. Несколько минут назад он грозно шел на волка, а сейчас, казалось, не знал, куда себя деть под взглядом пушистого зверька. Лика, наоборот, очнулась от своих мыслей и, улыбаясь, подошла к зайцу. Она протянула руку, чтобы погладить его, но косой, еще раз взглянув на Доминика, ускакал прочь.

- Ты чего? - обернулась к нему девочка.

- Не знаю, - похоже, это был ответ на все случаи жизни. - Я не уверен, что это заяц.

- А кто еще это может быть, - фыркнула Лика.

- Я живу, повинуясь своим ощущениям. Я больше ничего не знаю точно, потому что мир не такой, каким кажется. У меня словно ампутировали слух и зрение, я знаю, они врут. Я верю лишь тому, что чувствую. Но эти чувства - как эхо, в котором сложно что-то разобрать. Эхо, которое летит откуда-то издалека, оттуда, где я должен был бы теперь находиться, где бы я мог быть собой.

Лика посмотрела на него с сожалением. Как бы хотелось ей самой оказаться в другом месте и в другом времени - там, где она была бы счастлива. Если бы все было так просто. Но она ведь даже не знала, что ей надо, чтобы почувствовать себя счастливой. У нее не было цели, достижение которой было бы смыслом ее жизни. Она давно потеряла свою дорогу и теперь бессмысленно металась по витиеватым лабиринтам, то и дело рискуя нарваться на тупик. Она не знала, как выбраться из этих случайных коридоров, как вернуться к самому началу пути, которое было все дальше и дальше с каждой попыткой очередного побега.

В дом они вернулись вместе. Это был последний день "практики". Назавтра Лика и ее заспанные одногруппники сели на утренний поезд и отправились домой, в столицу. Лаура с чистой совестью на славу выполненного долга села в свой огненный порше и последовала их примеру. Последним особняк покинул юноша в длинном черном пальто. Сельские жители облегченно вздохнули вслед его машины. Пустой дом остался ждать зимней охоты.

VI

Впервые за долгие два месяца после смерти бабушки в комнате Лики не разговаривал сам с собой телевизор. Было тихо, но спокойно. На стуле, склонившись над тонкой книгой в черной обложке, сидел Доминик. Псовдофольклорная история о ловце душ произвела на него такое же удручающее впечатление, как и на Лику.

- Не понимаю, зачем торговец дал мне эту книгу.

- Очевидно, догадывался, что ее все равно никто не купит.

- С таким же успехом он мог ее выбросить или всучить кому-нибудь другому, но он отдал ее мне.

- Ты во всем хочешь найти смысл, да?

- Без смысла мир будет невыносимо жесток.

- А со смыслом невыносимо лжив.

Лика вздохнула. Она знала, о чем говорит Доминик. Иногда она завидовала людям, которые искренне верят - в Бога, судьбу, фортуну, рок - безразлично, во что. Если человек во что-то верит, ему намного легче выносить удары жизни. Но переступить через порог "верую ибо абсурдно" Лика не могла себя заставить.

- Здесь в подъезде живет немой мальчик с аутизмом. Думаешь, нет абсолютно никакого смысла в том, что он родился? Просто ошибка природы?

Доминик поднял на нее свои изумрудно-ледяные глаза, и его взгляд был красноречивее любых слов. Случайной ошибкой он считал себя - вопиющим просчетом, который напрочь опровергал мнимое совершенство мироздания. Он сам был доказательством того, что миром правит хаос, а значит все принесенные жертвы - все искалеченные и обездоленные, все покинутые и неприспособленные к существованию - напрасны. Это было просто как дважды два, но смириться с этим Лика не могла. Она уже открыла рот, чтобы предложить Доминику заняться поиском смысла его волшебного превращения, но заблаговременно поняла, что сама не продвинулась ни на йоту в поисках смысла собственной жизни. Правда, сегодня этот вопрос, как никогда раньше, казался ужасно глупым и совсем не важным.

Лика улыбнулась, выхватила у Доминика черную книжку, которую тот все еще вертел в руках, и отбросила ее подальше. Их ждал вечерний город, полный свободы и хрупких надежд.

***

На залитой солнцем поляне, по-турецки скрестив ноги, сидел Рыжий. В руках он вертел что-то блестящее, похожее на кубик-рубик с зеркальными гранями. Рыжий усердно пытался их составить, хотя, на первый взгляд, они все казались одинаковыми. Он был целиком сосредоточен на своей забаве, и, похоже, его абсолютно не волновало то, что он сидит один-одинешенек на бескрайнем лугу в высокой траве, и вокруг нет никаких протоптанных тропинок, ведущих к людям.

Рыжий тихо улыбался сам себе, и его улыбка растеклась по всему лицу, которое стало напоминать лик викторианского купидончика. Розовощекий и до умиления обаятельный ребенок поднял на Лику свои наивные глазки с лукавыми искорками и нараспев пролепетал: "Я знаю Имя".

***

Утро наступило быстро - как болезненный отход от анестезии. Не успев толком осмыслить проведенный с Домиником вечер, девочка уже ломала голову над своим сном. Это видение хотелось прогнать прочь, стереть из памяти, но оно упрямо прокручивалось вновь и вновь, как заевшая пластинка.

"Какое имя, черт возьми, ты знаешь?" - в голос пробурчала Лика. - "А я вот не знаю, как тебя зовут".

Правда, тогда в машине, разговорчивый попутчик рассказал ей о себе все - от погоды в день его рождения до цвета оберток его любимых конфет - все, кроме имени. Лике было все равно, ей вовсе не хотелось с кем-то знакомиться, и она надеялась, что больше никогда не увидит этого случайного встречного. Но сейчас ей стало интересно. Абсолютно чужой ей человек врывался в ее сны, это злило. Может быть, все было бы не так странно, если бы она хотя бы знала его имя.

В дверь позвонили. Лика открыла и столкнулась взглядом с доктором.

"Ты пропустила наш сеанс", - пробурчал он, не снимая с лица улыбки.

Лика посторонилась, и незваный гость шагнул в квартиру.

Доктор бесцеремонно прошел на кухню и по-хозяйски налил себе чаю. Он умостился, закинув ногу за ногу, в деревянный бабушкин стул и стал дуть в полную до краев чашку.

Лика мялась на пороге, не зная, как начать разговор. "Я Вас предупреждала", - вертелось у нее на языке, но выдавить из себя эти несколько слов было почему-то сложно.

Орлиный взгляд оторвался от сухого коричневого листочка, который никак не желал опускаться на дно, и впился в Лику. Через секунду непослушный листок опять завладел вниманием врача, но мгновения было достаточно, чтобы ладони и спина девочки покрылись холодным потом. Это не был страх перед принудительным лечением. Это был ужас, безотчетный и неподконтрольный, ужас от близости к этому странному человеку с испепеляющим взглядом, пришедшему как к себе домой, без стеснения заглядывающему в самую душу, буравящему там самый темный омут, чтобы взять образцы для своего беспощадного анализа. Он не пил чай и не говорил. Лучше бы он отругал Лику, пригрозил ей или притворился участливым. Но он играл по своим, лишь ему известным правилам, и милосердие в их число не входило.

- Что ж, мы перенесем пропущенный прием на другое время, растянем наше знакомство еще на неделю, - довольно протянул развалившийся на стуле психотерапевт.

Лика услышала, как напряженно тикают часы на стене. Старый механизм, так же безропотно, как и лет двадцать назад, безукоризненно вел подсчет секундам, шаг за шагом, отточенной походкой, тик-так, тик-так, по кругу, без остановки, не прерываясь ни на миг, чтобы отдышаться, тик-так, тик-так.

Воздух сжался от удара чего-то сладкого, бергамота, сандала, пачули и еще каких-то цветов, наверняка, похожих на росянки. Это доктор стряхивал свой шарфик, чтобы заново повязать его вокруг шеи. Его костюм, элегантный и, очевидно, слишком дорогой для врача, был темно-синего цвета, взгляд тонул в нем, как в томных очах какой-нибудь героини любовного романа. Не обращая внимания на Лику, доктор вышел в гостиную. Девочка слышала, как он бродит по бабушкиной комнате, и у нее екнуло сердце: над заветными корабликами повисла опасность штормовой атаки. Но доктор прошел мимо стола, вернулся в прихожую, подхватил свое небрежно брошенное пальто и направился к двери.

"До встречи", - бросил он на последок не то, чтобы попрощаться, не то чтобы напомнить о цели своего визита.

Когда дверь за ним закрылась, Лика вздохнула с облегчением. Что ж, три недели прошло - еще немногим больше, и она будет свободна.

***

Ты всегда хотела, бабушка, чтобы у меня было много друзей. Наверно, раньше если у человека были друзья, то с этими людьми можно было говорить обо всем, когда плохо и когда хорошо. Сейчас все не так, и тебе было сложно это понять, бабушка. Хотя дело вовсе не в этом. И это не высокомерие, бабушка. Это даже не застенчивость. Просто я не нужна им, а они не нужны мне. Хотя, я бы хотела, чтобы в мире существовал хотя бы один человек, способный меня понять, человек, который не захотел бы во мне ничего менять и принял бы меня такой, какая я есть. Вот только я сама себя часто не понимаю, что же говорить о других. Знаешь, бабушка, хотя теперь, кажется, у меня есть такой друг. Он сам до ужаса странный, и, наверно, он бы тебе не понравился. Но я все равно думаю, что ты за меня рада. Видишь, у меня появился друг. Значит, я не безнадежна. Ты можешь не волноваться за меня больше. Все будет хорошо. Надеюсь, тебе там спокойно, только не тревожься за меня.

Из глаз предательски закапали слезы. Лика аккуратно сложила кораблик и поставила его рядом с двумя другими, на счастье, уцелевшими после визита доктора.

Нужно было собираться в университет, сегодня был зачет по философии.

Лика вышла из бабушкиной комнаты, но внезапно ее обдало потоком ледяного ужаса, от которого закладывает уши и темнеет в глазах. Она обернулась и бросилась обратно к столику. Широко раскрыв глаза, она раз за разом скользила взглядом по предметам. Да, ей не показалось. Бабушкиного зеркальца, найденного ею в потайном кармане ридикюля, здесь больше не было. Девочка, стояла, как загипнотизированная, ей все казалось, что маленькое потускневшее зеркало появится из ниоткуда, что она просто никак не может рассмотреть его среди таких знакомых и дорогих вещей. Лика посмотрела на кровати, заглянула под стол. Нет, она точно помнила, что не выносила зеркало из комнаты. Оно лежало здесь, между потрескавшимся ридикюлем и конфетницей. И теперь его нет. Она умудрилась потерять то, что бабушка хранила всю жизнь.

Лика не знала, что ей делать. Кому могло прийти в голову украсть старое искажающее зеркало? Оно не было бы нужным и Лике, не будь оно бабушкиным. Хотя сама бабушка вряд ли когда-нибудь доставала его из своей сумки. Она твердо верила в то, что красота должна быть естественной, а времени можно найти куда более достойное применение, чем прихорашивание у зеркала.

Лика как во сне добрела до кухни и села на деревянный стул перед полной чашкой чая, которую около часа назад вертел в руках доктор. Чай стал почти черным, Лика отражалась от его поверхности, на которой больше не было ни одного листочка. В квартире были только врач и Доминик. Ни одному из них зеркало не надо. Но кто-то из них его взял. После получаса рассуждений Лика пришла к выводу, что зеркало забрал доктор. И только для того, чтобы она пришла на следующий сеанс. Не зря ведь он сказал "до встречи". Он догадался, что это вещи бабушки, он знал, что Лика придет, чтобы забрать зеркало. Растерянность девочки сменилась гневом. Чертов врач оказался еще и шантажистом. Что ж, она придет. И выскажет все, что о нем думает. На этот раз она не будет молча сидеть, как кролик перед удавом, она сможет себя защитить. Обязательно сможет.

Часы шли своим ходом. Где-то несколько домов отсюда опять начали забивать сваи. Глухие монотонные удары рождали мелкие волны в чашке с чаем. Лика оделась и захлопнула дверь.

***

Заснуть ей так и не удалось. Больше 32 часов Лика не могла заставить себя не думать о зеркале. Она хотела рассказать о пропаже Доминику, но в этом случае ей пришлось бы рассказать и о докторе, и о том, что привело ее к нему. Не то чтобы ей было стыдно, просто было удивительно трудно подобрать нужные слова. Девочка не была уверена, что сможет объяснить свои чувства и мотивы. Она знала, что, как только она начинала говорить о чем-то действительно важном, слова сразу же превращали все в фарс, в глупость, и все ее сокровенные переживания теряли смысл. Она никогда не могла донести то, что ее волновало, до собеседника. Именно поэтому молчание стало ее самым надежным убежищем.

И все-таки она решилась, сама того от себя не ожидая.

- Знаешь, у меня исчезло зеркало, - Лика просто бросила вертевшиеся на языке слова в пустоту.

Доминик поднял на нее свои ледяные глаза.

Лика мысленно чертыхалась, не зная, как теперь выкрутиться. Доминик сидел молча, не требуя от нее продолжения истории. Его взгляд был чистым, как родниковая вода, в нем не было вульгарного любопытства или трусливого напряжения, только неподкупная отстраненность - не равнодушие, а подчеркнутое следование истине "не судите и не судимы будете".

Говорить с ним было неожиданно легко. Лика рассказала ему все. Гораздо больше, чем думала рассказать, гораздо больше, чем нужно было рассказать, чтобы он понял, о каком зеркале идет речь. Совсем случайно и внезапно ее жизнь уместилась в повествование длиной в одну ночь. Ее мечты и фантазии, ее страхи и надежды - все сложилось в одну короткую и безумно длинную историю, словно ей, как тонкой речушке, наконец удалось оточить острые углы непослушных камешков и выложить из них захватывающие узоры.

В четыре часа они сидели молча, прислонившись друг к другу, и ждали рассвета. Бледное ноябрьское солнце показалось только в полседьмого. Они встретили его улыбками, словно это было настоящее пылающее энергией солнце июльского утра. Лениво выползший тусклый диск был болезненно невзрачен и холоден, он не смог осветить бы и половины города, но им двоим было достаточно и этого.

***

"Доктор, Вы взяли у меня дома одну вещь", - Лика перебирала в уме бесчисленное количество вариаций этой фразы, находя недостатки в каждом слове. Наконец, она решила, что врач сразу же отдаст ей зеркало. По-другому и быть не может. Ведь он не ребенок. И уж, конечно, не вор. Разве что клептоман. В любом случае ему выгоднее сделать невозмутимое лицо и начать разговор с предъявления зеркала. Возможно, он нагло повертит им прямо у Лики под носом, возможно, он будет серьезен и мрачен, возможно, он молча сунет его ей в руки. Так или иначе, первый шаг за ним. Не стоит так волноваться.

И все-таки сотни сценариев пьесы, которая разыграется завтра, прокручивались в голове, летали, натыкаясь друг на друга, как ослепшие от света мотыльки, бьющие крыльями в ореоле горящей лампы. Драма, комедия, фарс? Определенно, фарс. Он лжив насквозь. Его орлиные глаза видят гораздо больше, чем можно подумать. В его голове рождаются мысли гораздо сложнее тех, что он позволяет себе высказывать. Его намерения гораздо опаснее, чем можно предположить. Теперь Лика знала это. Неясно, почему, но все это стало кристально очевидным, как и то, что предстоящий визит обещал быть до противного неприятным.

***

Бабушка, как можно было за несколько месяцев натворить столько глупостей? Наверняка, ты от меня такого не ожидала. Хорошо, что мне не привыкать быть сплошным разочарованием. Вот такое утешение.

Лика недовольно фыркнула и горько улыбнулась. Как же ей надоело ее собственное бессилие. Приходилось признать, она застряла в оплакивании собственных фантазий. Может быть, именно это имел в виду доктор, говоря о каком-то там опыте смерти? Да, ее скорбь была не только по близким людям, она скорбила по всем своим разбитым, растерзанным и заживо погребенным мечтам, которым никогда не суждено осуществиться.

Я знаю, что ничего не изменить. Я знаю, что слишком поздно. Я знаю, что должна забыть. И жить дальше. И перестать давать тебе повод для беспокойства, бабушка. Я знаю. Но не могу.

Лика встала из-за стола, достала из верхней шуфляды опершегося о стенку комода маленькую круглую свечку и зажгла ее. Пламя задребезжало по стенкам темно-синего стакана-подсвечника. Девочка поставила его на стол в комнате бабушки и прислонила рядом очередной кораблик.

***

- Ответь мне, зачем ты живешь?

Лика застыла на пороге. Фарс явно отменялся. Под острым взглядом черных глаз собранная в атомную бомбу ярость превратилась в промокшую детскую хлопушку, которой никогда не взорваться, сколько ее за веревочку не дергай. Растерянная и потрясенная, девочка молча смотрела на доктора, не решаясь выговорить ни одну из заготовленных фраз.

- Чего ты хочешь в этой жизни? Зачем встаешь каждое утро, зачем учишься, зачем делаешь уроки, зачем ложишься спать? Зачем все это?

Лика чувствовала себя как Дюймовочка под артиллерийским огнем, а доктор продолжал нападать.

- Как можешь ты не знать ответы на такие простые вопросы? Как могу я помочь девочке, которая не знает ответы на такие простые вопросы?

У Лики из глаз закапали слезы. Она одновременно чувствовала себя виноватой и несправедливо обвиненной в преступлении, которого не совершала. Ее снова начало злить собственное бессилие, но эта злость не придавала сил, как раньше, а испепеляла изнутри ядреным мышьяком. Кабинет закружился. Лика сделала шаг и упала на стул. Доктор исчез. Перед собой она видела только две огромные черные дыры, бездонные и бесконечные, затягивающие в себя, пугающие и одновременно зовущие. Куда они зовут? Девочка не могла понять. Она смотрела в орлиные глаза и не могла отвести взгляд от этих зияющих пропастей.

- Ну хорошо, скажи мне хотя бы, о чем ты мечтаешь, - услышала она. - У каждой девочки есть мечта. Ведь, правда? О чем мечтаешь ты? Может быть, о славе, может быть, о роскоши? Может быть, вполне может быть, - о любви? Каждый одинокий человек мечтает о любви, что значит, каждый человек мечтает о любви. Да, но ведь, есть что-то еще? Что-то сокровенное, чего хочется только тебе? Твоя неповторимая мечта, одна из тысячи, о чем она? Расскажи мне, девочка.

Лика непонимающе скользила по черным дырам, стараясь зацепиться хоть за что-нибудь. Смысл слов доктора растворялся в ее сознании до того, как она успевала его уловить. Она слышала его монолог отрывками, он падал на нее как осколки, обрывки чего-то огромного и странного.

Зачем рассказывать незнакомцу о своих мертвых мечтах? Ни слова, ни пролитые слезы не вернут их к жизни. Так ведь они никогда и не были живыми, - пронеслось в голове у Лики, - словно тени, кусающие ее сердце, всегда такие голодные, готовые наброситься и растерзать ее в клочья, если только на долю секунды впустить их в свои мысли.

Ее обреченные мечты, они утратили свой цвет, утратили свой вкус и запах, они слились в однородную серою массу, тянущую ее в пустоту пропасти. Они и сейчас вьются в воздухе, как призраки ее мертвых детских желаний, как отравленные цветы в гигантском маковом поле, снятом на черно-белую пленку. Эти цветы так близко к горлу, что трудно дышать. Лика изо всех сил напрягла зрение. На тусклых обоях шевелилось серое пятно - это солнцу пришло в златокудрую голову заглянуть в кабинет эксперта по ремонту искалеченных душ, и теперь его тень, тень доктора, размахивала руками в такт движениям своего владельца.

Врач говорил, говорил и говорил. Он задавал вопросы, не ожидая ответов. Он сокрушался о пропуске предыдущего визита и наигранно расспрашивал о практике в деревне. Лика изредка давала односложные ответы, с трудом вставляя свои тихие комментарии в разгоряченную тираду психотерапевта.

- Почему же твои визиты такие короткие, - наконец вздохнул доктор, наивно закатывая глаза. - Как мало времени на каждого пациента. А нам ведь есть, о чем поговорить. Правда, есть? - подмигнул он ей.

Лика встала и как во сне поплелась к двери. Черные дыры, эти страшные пропасти, которые все же были ее единственными ориентирами в пространстве, погасли. В голову забралась огромная стрекоза, которая с невероятной скоростью била своими прозрачными крыльями, пытаясь выбраться из неожиданной ловушки. От этого хлопанья разлеталось эхом "зачем ты живешь?" "зачем....живешь" ".....живешь" ".......вешь" "зачем.....".

Девочка вышла в больничный коридор и вдохнула воздух. Он показался ей горьким и затхлым. Чьи-то сильные руки подхватили ее и отволокли от двери, усадили на скамейку и нежно, но настойчиво начали тормошить ее лицо.

- Что случилось? Что он сделал?

Лика закрыла глаза. Меньше всего на свете она хотела сейчас кому-то что-то объяснять. Она испугалась, что это врач трясет ее как тряпичную куклу и заплакала. Постепенно сквозь шум в ушах и беспрерывное трепетанье блестящих крыльев девочка начала различать обращенные к ней слова. Кто-то ее успокаивал. Кто-то гладил ее волосы и прижимал к себе, бережно и осторожно. Лика узнала запах - едва уловимый сладко-горький аромат полыни. Знакомые руки, темно-каштановые волосы, спадающие на ее виски, потому что он прижал губы к ее лбу, такие знакомые глаза, изумрудно-льдистые. Лика вздохнула с облегчением.

- Доминик, - прошептала она.

Он не сразу отстранился от нее, и Лике уже стало казаться, что все будет хорошо, все страхи и проблемы были позади. Но нервное трепетание стрекозы вернулось, как только Доминик выпрямился и перестал ее обнимать. Он все еще держал ее лицо в своих руках, когда дверь кабинета открылась и ненавистный доктор появился на пороге. Вероятно, он намеревался куда-то идти, но увидев их двоих, передумал. Он не потрудился даже спросить, почему Лика все еще сидит в коридоре поликлиники, и к тому же с зареванным лицом. Ничего удивительного он в этом как будто не видел. Его орлиный взгляд скользнул по Доминику, и уголки его тонкого рта еле заметно подскочили вверх, выдавая то, как у доктора невольно сжались зубы. Психотерапевт развернулся и скрылся в своем кабинете.

- Он не отдал зеркало, верно? - задумчиво спросил Доминик.

- Верно, - вздохнула Лика. - Только теперь она поняла, почему расплакалась. Все из-за бабушкиного зеркала. С чего бы ей еще рыдать? Правда, было все равно стыдно.

Лика немного отодвинулась от Доминика и стала вытирать лицо ладонями.

- В следующий раз заберу.

Парень не ответил. Он смотрел на нее как на ребенка, который сам того не зная, попал в очень опасную игру, и все, что ему остается - это растирать кулачками пролитые по пустякам слезы, потому что, знай он правду, оцепенел бы от страха.

VII

Агния сидела, согнувшись, над стопкой исписанных бумаг. Пять лет назад она все еще верила, что будет заниматься захватывающими этнографическими исследованиями. Сейчас она проверяла сочинения своих студентов. Для коллег, университетских преподавателей, она была безнадежной тургеневской девушкой. В своем представлении она была серой мышкой, в своем воображении - страстной Саломе.

Агния подняла голову и встретилась взглядом с одной из красавиц Альфонса Мухи. Рыжеволосая незнакомка с невинно-хищной улыбкой смотрела на нее с превосходством. Она была произведением искусства, ее место было в Лувре или Эрмитаже, но не в крохотной сумрачной комнатушке поверх местами пожелтевших обоев. Какова ирония, ведь ее точнейшая копия висела именно в одном из роскошных залов, где ценители высокого затаивали дыхание, всматриваясь в ее лицо.

Агния отложила исчерканный листок. Из головы не выходило сегодняшнее столкновение с одной из ее коллег - женщиной лет тридцати с лишним, пышной блондинкой с мутно-голубыми глазами. Марию никто не любил и никто не слушал. Она всегда говорила слишком много и слишком долго. Она искренне верила, что лишь она пытается разрешить все возникающие в университете проблемы и лишь она относится к ним всерьез. Заходя на кафедру, она сразу же начинала посвящать всех присутствующих в ход текущих дел, даже если присутствующие предпочли бы продолжить мирное поедание обеда с полузакрытыми глазами без посторонних раздражителей. Мария собирала подписи в поддержку кучи заявлений, требовала деньги на благотворительные нужды, вежливо критиковала работу лаборантов, сосредоточенно ныла о нехватке времени и внимания к своей персоне, беспрестанно вздыхала о своих студентах-двоечниках. Студенты, меж тем, более или менее открыто обсуждали ее абсолютное неумение объяснить свой предмет.

Сегодня Мария сосредоточила свои призывы к справедливости на Агнии. "Ваши студенты сорвали мне занятие", - срывающимся голосом заявила она, ворвавшись на кафедру. Это было как раз то, чего Агния боялась, - почему-то превращение этого страдающего за всех создания во врага казалось опасным. "Извините, я задержала их на пять минут. Мы смотрели фильм", - осторожно попыталась предотвратить конфликт Агния. Но Мария только больше разжигалась. Она неистово кричала о своих благих намерениях и их абсолютном непонимании со стороны коллег, угрожала докладной и пыталась пристыдить истинами морали. Ее мутные телячьи глаза фактически выкатывались из глазниц, делая ее похожей на древнюю жрицу, вошедшую в транс. Встречаться с Марией взглядом было страшно, даже когда она была спокойна, потому что в ее взгляде было неисчерпаемое вместилище необъяснимой ненависти и злобы. Сейчас же все заходящие на кафедру преподаватели молча шарахались в сторону, быстро брали свои вещи и проскальзывали обратно в двери. Агния отдала бы многое, чтобы последовать их примеру. Но она не могла сдвинуться со стула, потому что вся эта истеричная какофония была посвящена ей, прояви она неуважение, попытавшись проигнорировать ее, вероятно, Мария растерзала бы ее в клочья.

Прицельный огонь заэвфимизированных оскорблений длился ровно 10 минут - столько, сколько длится перемена. Когда минутная стрелка, врезавшись в девять отделений, наконец, добралась до десятого, Мария, еще раз в наставление провинившейся, громыхнула учебником по лежащей на столе папке с бумагами, собрала свои вещи и отправилась на следующее занятие с видом единственного умного человека, поневоле оказавшегося в дурдоме, заполненном эгоистичными подростками.

Первое, что почувствовала Агния, приходя в себя после обстрела, была дрожь. Все внутри негодовало. Хотелось схватить со шкафа пыльный горшок с доходящим папоротником и запустить его в Марию, в ее извращенную наглость, закамуфлированную под жертвенные муки, в ее мутные глаза, заглатывающие без шанса на спасение. Это был шторм, мечтающий вырваться на свободу. Шторм, который рос несправедливость за несправедливостью, обида за обидой, разочарование за разочарованием. Контролировать его было все сложнее, да и надо ли? Каждую секунду изо дня в день подчиняться каким-то абсурдным правилам, быть тенью и все равно нарываться на упреки, замечания, ироничные подколки. Стоит ли оно того?

Агния не заметила, как дрожь опять завладела ее телом, а мозг накрыло плотной пеленой. Теперь она уже не сможет допроверять сочинения, ей необходимо отвлечься от мысли о Марии. Стремительно, порывисто. Усидеть на месте было выше ее сил. Хотелось танцевать или просто кружиться по комнате, без памяти, доводя себя до экстаза, пытаясь почувствовать что-то большее, чем она когда-либо чувствовала.

Одновременно накатывала апатия. К горлу то и дело подступали слезы. Плевать на Марию. Что-то гораздо более важное не давало покоя. Сегодня, в полпервого ночи она могла просто захлопнуть тетради и, послав весь мир к черту, лечь спать. Она знала, что завтра у нее четыре лекции. Послезавтра она проведет три урока и проверит сочинения. Потом она должна составить план занятий на следующую неделю. На выходных она будет сидеть, зарывшись в бумаги и компьютер, чтобы подготовиться к лекциям еще через неделю. И так изо дня в день. Постоянно. Непрерывно. Без единой микроскопической возможности, чтобы вспомнить, кто она есть на самом деле.

***

- Вы как самый близкий для нее человек должны принять необходимые меры. Поймите, этот мальчик серьезно болен, он зависим не только от своих фантазий, но и от определенного рода препаратов. Он абсолютно не подходящая компания, - заложив руки за спину, доктор бродил по кухне, отчетливо выговаривая каждое слово.

Напуганная Вера Павловна жалась в углу, внимая каждому звуку. Она не могла и представить себе, что ее девочка в такой опасности. Лика никогда не была в дурной компании, она добрая, порядочная девочка с безукоризненным поведением. Наверняка, ей жаль этого проблемного мальчика, но нельзя же позволять ему собой командовать. Он пользуется ее доверчивостью, бедный ребенок. Но Лика никогда, никогда не станет иметь дело с наркотиками. Но ей так одиноко сейчас, столько всего навалилось. Конечно, нужно вмешаться, безусловно, этот мальчик ей не друг и уж тем более не пара.

Еще раз заверив женщину в своих благих намерениях и крайней обеспокоенности, доктор закрыл за собой дверь.

Вера Павловна опустилась в кресло с чувством, будто ее ударили наотмашь мешком с металлоломом. Она сидела и никак не могла сконцентрироваться, словить дразнящую ее, как матадор быка, мысль. Наконец, в ее голове немного просветлело, и женщине удалось вцепиться в хвост одной из пролетающих со скоростью кометы идей. "Лика в опасности", - звучала эта мысль. "Странный мальчик", - протаранила ее другая идея.

Вера Павловна закрыла глаза. Несколько минут она сидела неподвижно, ни о чем не думая, затаив дыхание. Потом она резко выпрямилась. Женщина знала, что ей делать. Избавиться от странного друга. Любой ценой.

***

Мария захлопнула маленькое дамское зеркальце и улыбнулась. Сегодня вместо небрежно вздернутых стрелок она провела две четкие тонкие линии. Ресницы задорно изогнулись под тяжестью туши, а щечки помолодели, засияв искусственным румянцем. Обычно всклоченные кудри превратились в аккуратно уложенные локоны. На все прихорашивание ушло около часа. Для Марии такая трата времени была непростительной. Непростительной, если бы не сегодняшний повод. Мария шла на свидание. Уже в четвертый раз, с одним и тем же мужчиной. Этот мужчина был хорош собой, заботлив, щедр, а главное - он идеально подходил на роль отца ее будущего ребенка. Дело в том, что Мария очень сильно хотела детей. Это желание не давало ей покоя ни днем, ни ночью. В свои тридцать семь она понимала, что каждый прожитый день уменьшает ее шанс стать матерью. Она могла бы пожертвовать замужеством и счастливой семейной жизнью, она больше не верила в мечту о белом платье и прекрасном принце, все, что ей было нужно - это новая жизнь, маленький плачущий младенец, продолжение ее, ее дар миру и себе самой. Но все коллеги и знакомые были женаты, и к Марии они не проявляли ни малейшего интереса. А вот с Евгением ее свела судьба. Просто так, средь бела дня. Мария никогда не думала, что познакомиться с мужчиной можно так случайно и неожиданно. Кто-то толкнул ее в метро, толкнул сильно, проходя мимо, когда она стояла у края платформы. Мария пошатнулась и потеряла равновесие. Еще секунда, и она оказалась бы внизу, на железных рельсах под высоким напряжением, под лезвием поезда. Он схватил ее за руку, он выровнял ее и прижал к себе. И он не ушел. Он внимательно смотрел в ее глаза, ее пленительные голубые глаза, словно пытаясь найти в них что-то, что объяснило бы ее притяжение. Наконец, он представился и отреагировал на миллионы нелепых благодарностей Марии. Он улыбнулся ей и достал две визитки. Одну он отдал ей, а на второй записал ее телефон - в самом деле, имеет ведь он право справиться о здоровье спасенной им женщины. Вечером он позвонил. Говорили о перенаселенных городах и смешных случаях из жизни, о нерадивых студентах и несовершенстве системы образования. Евгений тоже преподавал. Историю. В университете. В центре города. Недалеко от своей квартиры. Трехкомнатной. Новой. В целом, он был идеальным кандидатом.

Еще раз утвердившись в этой мысли, Мария начала одеваться. Трикотажное платье цвета перезрелых лимонов придало ее чертам теплоты и ранимости. Купленная десять лет назад на свадьбу знакомой нитка поддельного жемчуга и небольшие золотые сережки завершили образ. Получилось солнечно, эклектично и почти не приторно.

На улице начала сигналить машина. Это за мной, гордо подумала Мария, еще раз удивившись, проведению судьбы, по воле которой именно в тот день, когда она чуть не упала на рельсы, Евгений ехал на работу в метро, а не на собственном автомобиле. В прихожей женщина задержалась, чтобы в последний раз окинуть себя взглядом в зеркале. Она идет на свидание с мужчиной своей мечты! Она влюбилась, как девочка, в его похрустывающий тенор, в его манеру сужать глаза при разговоре. Да, в эти замечательные глаза, которые не сверлят насквозь, как глаза других людей. Они абсолютно спокойны и неподвижны, они лишены любого блеска, который лихорадит, то ли от счастья, то ли от боли, то ли от ненависти, то ли от злости все глаза, которые она когда-либо видела. Мертвые глаза, пронеслось в голове у Марии, но она тут же отогнала эту мысль, одновременно отбросив с плеча белокурый локон.

***

Ноябрьский дождь был больше похож на майский. Мощные капли грохотали по оконным стеклам, в небе сверкала молния. Лика сидела одна, поджав ноги в кресле с чашкой чая. Вчера у нее был пренеприятный разговор с Верой Павловной. Женщина ни с того ни с сего начала настаивать на том, что новый друг Лики - наркоман. Оказывается, одна знакомая видела мальчика в дурной компании "употребляющих". Конечно, это могло бы объяснить странности Доминика, его зацикленность на том, что он вампир, его непредсказуемые смены настроения. Но что-то здесь не вязалось одно с одним. Лике было проще поверить в то, что Доминик наркоман, чем в то, что он был не один, а "в компании". Как бы там ни было, Вера Павловна, добрая, заботливая Вера Павловна, которая была, казалось, самым родным человеком, сейчас вряд ли бы одержала победу, если бы Лике пришлось выбирать между ней и Домиником.

"Нужно быть внимательнее в следующий раз, - подумала девочка. - Может быть, спросить у него? Нет, это, определенно, лишнее".

Ливень постепенно превратился в назойливую изморось. Было мерзко и холодно. Это был тот особый осенний холод, который проникает под кожу, сковывает мышцы и суставы, от которого не спастись теплым свитером или чашкой чая.

Пощёлкав пультом телевизора, Лика, кряхтя, вылезла из кресла, включила свет и вытащила пустую черную тетрадку.

"Что на этот раз?" - спросила она у самой себя.

Бабушка, я не знаю, где ты и можешь ли ты меня слышать. Мне бы хотелось, чтобы то место, где ты сейчас находишься, было похоже на прекрасный цветущий сад. Чтобы ты могла сидеть в тени благоухающих яблонь и наслаждаться пением птиц, покоем и умиротворением. Это должно быть безукоризненно красивое место с домом, похожим на тот, где ты родилась и выросла. С домом, который всегда будет уютным и гостеприимным, в отличие от того, что умирает сейчас в деревне.

Лика отложила ручку. На душе скребли кошки. Настойчиво, обозленно. Посидев несколько минут в раздумьях, девочка снова принялась писать.

Знаешь, бабушка, мне иногда начинает казаться, что существует какая-то другая, параллельная, реальность, или много таких реальностей, где мы тоже живем, только по-другому. Так говорит мой новый друг. Тот самый, который тебе бы не понравился. Вот и Вере Павловне он не приглянулся.

Лика вздохнула. Доминик действительно был странным. Но, с другой стороны, она сама всегда казалась странной другим людям.

В этой другой реальности, возможно, тоже живет девочка по имени Лика. Только у нее серые глаза и светло-серебряные волосы.

Лика отбросила ручку на диван. "А впрочем, я всего лишь переучила философию. Больше никакой теории хаоса", - прорычала она себе, вырывая листок из тетрадки. "А еще переслушала Доминика", - пришло ей на ум, пока она мастерила очередной кораблик, но эту мысль девочка отогнала прочь.

Ночью к ней опять пришел пес. Со свалявшейся шерстью и тусклыми глазами. Или волк. Было сложно разобрать. Он выл и долго смотрел Лике в глаза. А потом улыбнулся, обнажив клыки, и спросил человеческим голосом: "Что с наследством прикажете делать, сударыня?"

***

В воскресный вечер Агния сидела на диване с листком бумаги в одной руке, ручкой и бокалом красного вина - в другой. На ней было надето пышное платье с корсетом и глубоким декольте. На ногах - алые замшевые туфли на десятисантиметровых каблуках. Платье она купила лет шесть назад в Чехии. Оно стоило ужасно дорого, и Агния знала, что никогда его не наденет, но все равно не могла отказаться от покупки. Дело не в том, что Агния любила наряжаться или у нее не хватило силы воли. Просто поездка в Прагу была сказкой, которую так не хотелось нарушать реальностью. Платье из сказки длиной в неделю Агния иногда надевала дома - когда становилось особенно невмоготу, так же, как и туфли, ни разу не видевшие городских улиц.

Сочинения студентов не радовали ни мозг, ни душу. Кто-то неумело скомпилировал эссе из интернета, кто-то просто не мог стилистически приглядно выразить свои мысли. Только некоторые работы были действительно интересными, в них были свежие идеи и искренние рассуждения. Среди лучших Агния всегда отмечала сочинения одной из своих самых любимых студенток, девочки по имени Лика.

Пусть преподаватель должен быть беспристрастным, но с этой девочкой Агния чувствовала необъяснимое родство душ. Она почти ничего не знала о Лике, но где-то внутри она хотела бы с ней познакомиться ближе. Может быть, даже подружиться. Странное желание для преподавателя, но у Агнии было только несколько занятых своей собственной жизнью друзей и ни одного человека, с кем бы она могла быть абсолютно откровенна. Почти не знакомая девочка, казалось, могла бы понять Агнию лучше, чем все ее друзья и приятели.

Агния вздохнула. Дышать в корсете было нелегко.

Она устала за дни, недели, месяцы, годы, так похожие друг на друга. Хотелось просто валяться на диване и ничего не делать, ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Но сковывающий тело корсет ощущался на удивление хорошо, словно кто-то схватил ее, встряхнул и попытался собрать воедино, склеить ее, рассыпающеюся в пыль. Кто ты есть, вопрошал этот кто-то, сжимая ребра так, что перехватывало дыхание. Агнии надо было лишь потянуть за несколько шнурков, чтобы избавиться от этого чувства, но она не хотела. Она не могла. Она должна была его запомнить. Надолго. На следующие дни, недели, месяцы, годы. Она должна его помнить. Чтобы не раствориться в рутине. Чтобы существовать. Чтобы быть.

Агния налила еще вина. Вдохнув полной грудью, так, что хрустнули косточки корсета, она закрыла глаза и свернулась калачиком на диване. Укутавшись в вязаную кофту, Агния почувствовала, как тепло расходится по всему телу, растекаясь вместе с кровью по самым тонким капиллярам, достигая кончиков пальцев на руках и ногах. Наконец, ее сердце успокоилось. Постоянно мечущееся и страждущее, сейчас, пусть и на мгновение, оно забилось ровно и спокойно, словно очарованное предвкушением чего-то несбыточно прекрасного.

***

Рыжий снова сидел, по-турецки подогнув ноги. На нем было покоцанное меховое пальто и меховая шапка, которую он надел почему-то мехом во внутрь. Он играл в карты с двумя другими игроками. Их лиц было не разобрать. Их силуэты слишком расплывчатые, слишком серые на фоне пылающего в лисьей шубе Рыжего. Вдруг один из серых небрежно швырнул червовую даму. Откуда, подумала Лика, у него были одни тузы. Рыжий захохотал. Лика отчетливо рассмотрела его карты - только джокеры. Какая глупая игра, подумал Лика, - в колоде ведь только два джокера, и никак не шесть. Настойчивый фальцет будильника не дал увидеть, какой ход сделал Рыжий.

Лика вздохнула и сердито потерла глаза. Добравшись рукой до визжащего будильника, она с силой хлопнула по нему, заставив замолчать. Ничто не предвещало хорошего дня. Сегодня ей опять идти к проклятому доктору, и от мысли об этом становилось не по себе. Доминик обещал встретить ее у поликлиники. К ней домой он больше не придет. Все из-за Веры Павловны, в которую вчера вселился какой-то бес. Как оказалось, она полдня караулила за Ликиной квартирой, а увидев Доминика, набросилась на него с угрозами и проклятьями, она обвинила его во всех придуманных человечеством грехах и под страхом расправы запретила приближаться к Лике ближе, чем на тысячу километров. Конечно, ничего сделать ему она не могла, и подтвердить свои голословные обвинения ей было нечем, но эффект неожиданности возымел определенный результат. Очевидно, не желая становиться непрошеным гостем, Доминик достаточно быстро развернулся, и не пытаясь защититься, вышел на улицу. Вера Павловна еще кричала ему вслед некоторое время, а потом долго ворчала, сначала на лестничном пролете, контролируя, чтобы он не вернулся, а потом у себя дома.

Поздно вечером она пришла к Лике с ведром какой-то жидкости и начала опрыскивать ею все углы комнат. Девочка смотрела на пожилую женщину как на помешанную. Ее лицо пылало нездоровым румянцем, руки подрагивали, глаза бегали. Лике хотелось схватить Веру Павловну за плечи, обнять крепко-крепко и встряхнуть со всей силы, так, чтобы она опять стала той доброй, заботливой женщиной, которую она знала и любила, а не ограниченной старухой с навязчивыми страхами, какой она стала за последнюю неделю, но обида так и не позволила сделать это, и Лика неподвижно сидела на диване, молча наблюдая за "изгнанием нечистой" из собственной квартиры.

Облив обои достаточным, по ее мнению, количеством волшебного снадобья, Вера Павловна деловито огляделась, и оставшись довольной результатами своей работы, ушла к себе. Лика осталась одна, рассерженная и возмущенная.

Сейчас осадок от вчерашнего царапал Лике сердце и душу. Она не понимала, что случилось с Верой Павловной, но сквозь злобу и иронию колола мысль о том, что женщине, возможно, нужна помощь. Еще больше раздражало то, что Доминик даже не попробовал объясниться с Верой Павловной. То, что вчера воспринималось как болезненная вежливость или нежелание навязываться, сегодня больше походило на бегство.

Лика громыхнула чашкой по столу и стала собираться в поликлинику. Мысль о ненавистном враче немного затмила две другие. Он забрал ее зеркало. Он издевается над ней каждый раз, как она оказывается у него в кабинете. И ему что-то от нее надо. Что-то, несомненно, надо. Но что? И кто он вообще такой? И почему Доминик заявил, что доктор не тот, за кого себя выдает? Если он не врач, то кто? Может быть, она сходит с ума?

Лика опустилась на табуретку и закрыла лицо руками. Рыжий швырнул джокера, и он перекрыл червонную даму. "Твой ход", - сказал один из серых. "Ему нечем ходить", - визгливым тенором прохихикал второй. "Нет, твой, - оскалился Рыжий, - потому что я уже знаю Имя".

Опять это имя, чуть не вскрикнула Лика. Что они все от меня хотят?

Девочка надела пальто и вышла на улицу. Солнце сегодня не просыпалось. Бело-серые тучи, как из промокшей ваты, медленно тащились по небу, время от времени капая холодным дождем.

Было тихо. Привычного "тук-тук" нигде не было слышно. Поначалу Лика этого даже не заметила, но постепенно тишина становилась все навязчивее - как будто все живое замерло в предвещании катастрофы. По дороге, как обычно, проносились пыльные машины, по тротуару спешили недовольные прохожие, но Лике показалось, что это лишь 3-d проекция бессмысленных черно-белых кадров, а сама она только зритель, нечаянно застрявший в камере обскура.

Уверенность таяла прямо пропорциально сокращению расстояния до поликлиники. Если в начале своего пути Лика, подхлёстываемая гневом, обещала себе, что будет готова решительно ко всему и не даст себя в обиду, будь то своему другу-вампиру или чокнутому врачу, то подходя к поликлинике, она начала с опаской озираться вокруг, ища глазами Доминика. Без его она больше не чувствовала себя способной дать отпор.

Доминик появился ниоткуда, окликнув ее со спины. Не желая того, она была рада его видеть. Лика рванулась, чтобы обнять его, но остановилась, совсем близко, так, что их лица почти касались друг друга. Лика опустила глаза. Он сделал вид, что не заметил. Это опять начало злить. "Злость - вообще хороший стимул", - подумала Лика и со вздохом двинулась к кабинету психотерапевта. Доминик пошел за ней.

Обои с ядовитыми цветами сегодня вели себя смирно. Не извивались в своей демонской пляске и не протягивали к Лике свои щупальца. Доктор сидел, уткнувшись греческим носом в какие-то бумаги, и ему, казалось, совсем не было дело до пациентки. Лика растерялась. Не имея ни малейшего желания садиться в кресло напротив психотерапевта, девочка топталась в дверях кабинета. Врача это не смущало. Он внимательно просмотрел некий исчерканный листок, потом второй, достал из-под вороха бумаги третий, и не отрываясь от него, бросил в сторону Лики:

- Что ж, почему бы нам сегодня не обсудить записи в твоем дневнике?

"Прекрасное начало", - констатировала Лика, зажмурившись. Она и сама не понимала до конца, почему она так отчаянно не хочет рассказывать врачу о своем прошлом. Наверно, просто потому, что ей уже порядком надоело плакать, этим она вполне могла заняться дома одна, а не на глазах у чужого дядьки, которому на самом деле плевать на ее проблемы. А еще потому, что она не хочет выглядеть ябедничающим ребенком, давящим на жалость взрослых. А еще потому, что она точно не знает, правда ли она хочет забыть абсолютно все, написанное на бортах и парусах судов своей бумажной флотилии.

- Ну так с чего мы начнем? - полюбопытствовал доктор, многозначительно постучав по спинке стула рядом со своим столом.

Лика не спешила садиться на место пациента. Мозг ожесточенно выстраивал план действий. Глубоко внутри чуть слышно разгоралось пламя - крошечная искорка тлела, выискивая доступ к кислороду из-под накрывшего ее, как плотное покрывало, страха.

- Лика, я хочу помочь тебе, - заискивающе сверкнул глазами врач, и в этот момент девочку прорвало.

- Я написала, о том, что нашла в бабушкиной сумке зеркало, а потом оно пропало, кто-то украл его из моей квартиры, и теперь я бы хотела его вернуть.

Доктор, не отрывался от глаз Лики. Своим черным безднами плавящегося обсидиана он испепелял ее душу, пытаясь поглотить слабую искорку невесть откуда взявшейся отваги, чтобы уничтожить ее во всеобъемлющей огненной стихии, пляшущей в такт цветкам на обоях.

У Лики застучало в висках. В лицо ударило жаром. Перед глазами возник все тот же увлеченный игрой ребенок, с зеркалом в одной руке и ножом во второй. По стенам запрыгали солнечные зайчики, один из них, самый большой и хулиганистый, вдруг стал похож на голову настоящего зайца, с рыжими ушами и пушистой мордочкой. Он подмигнул и по-заячьи шепеляво, как в старых мультфильмах, протараторил "Имя, имя, имя, знаю, знаю, знаю".

Лика была на грани. Ей хотелось кричать от ужаса, но ужас же и перехватывал ей горло, не давая выдавить из себя ни звука.

- Все хорошо?

Вероятно, доктор спросил ее о чем-то, чего она не слышала. А может быть, он просто издевался над ней, как обычно, или гипнотизировал ее, заставляя видеть все эти дневные кошмары.

- Я спросил, зачем тебе нужно зеркало твоей бабушки, - голос врача был мягким и вкрадчивым, как походка котенка, втянувшего коготки.

Глупость вопроса заставила Лику оторваться от своих видений и посмотреть на доктора.

- Оно нужно мне, потому что это зеркало моей бабушки, - девочка пыталась говорить, как можно увереннее, но получалось совсем не так отчетливо, как ей хотелось. Словно во рту кто-то поставил решетку, и слова проскакивали только по буквам, наталкивающимся друг на друга, медленно протискиваясь сквозь металлические прутья.

- Хм, - подвел итог доктор.

"Весомый ответ", - подумала Лика, соображая, как сделать свою экспромтную речь о зеркале более многозначительной, раз уж психотерапевт и не думает признавать, что понял намек.

- Проблема в том, что в мою квартиру не заходил абсолютно никто из чужих людей, - начала она только что утвержденную наступательную операцию.

- Проблема в том, моя дорогая Лика, - доктор сощурил один глаз, - что ты выдумала себе это зеркало.

Лика открыла рот от удивления и возмущения.

- Ты не хочешь бороться с реальными проблемами, поэтому выдумываешь себе несуществующие.

Девочка совсем не ожидала такого поворота событий. Она бросила врачу вызов, а он обвинил ее во лжи.

- Я ничего не придумывала, - более надрывно, чем собиралась, начала защищаться Лика.

"И Вы сами об этом знаете", - хотела добавить она, но искорка уже погасла.

- И где же ты нашла это зеркало? - улыбнулся психотерапевт.

- В бабушкиной сумке.

- А раньше ты в нее не заглядывала?

- Нет, - процедила сквозь зубы Лика.

- И почему же?

- Повода не было, - девочка сжала кулаки и опустила голову.

- И какой же повод появился сейчас?

Лика медленно выдохнула и выпрямила спину. Собрав волю в кулак, она подняла глаза на доктора.

- Никакого повода. Я нашла его случайно. И я хочу его вернуть.

- Хорошо, хорошо, - заулыбался врач, отворачиваясь к стопкам бумаг на своем столе. - Только вот, если ты, как ты говоришь, - он сделал особый акцент на этих словах, - написала о своей находке в книге прошлого, значит, ты хочешь о ней забыть, - выжидающая пауза, - тогда зачем же тебе это зеркало?

Это был тупик. Логическая ошибка. Признайся Лика в том, что она не писала о зеркале в злосчастном дневнике, она автоматически признает, что она соврала. А раз она соврала однажды, что мешало ей наврать и о самом факте существования зеркала?

Девочка молчала.

Врач недвусмысленно вздохнул, ознаменовывая свою победу.

- Ты обещала написать о поступке, о котором ты сожалеешь.

Лика молчала.

Оставшееся время психотерапевт решил посвятить побуквенному разбору тестов, наобум заполненных Ликой еще во время первого визита.

- Подумай о том, что я сказал, - резюмировал психотерапевт на прощание.

"Ты много чего сказал", - подумала Лика, уже пятясь к дверям.

Коридор, как обычно, стал чистилищем на пути из ада.

Доминик встревоженно заглядывал девочке в глаза. Говорить с ним почему-то не хотелось.

"Пойдем отсюда. Дома расскажу", - оттянула разговор Лика.

***

У нее в квартире по-прежнему чувствовался легкий запах чего-то сладко-церковного. Чем Вера Павловна окропила все комнаты, можно было только догадываться, но в составе этого зелья, наверняка, была святая вода. "Словно ладан, - подумала Лика и мучительно закрыла глаза. Бабушку отпевали здесь же, в этой квартире, ладан курился на столе, где сейчас лежат ее учебники и тетради, гроб стоял на двух табуретках, на одной из них сейчас сидит Доминик, на второй - она. Лика встала и подошла к окну. Дышать было опять тяжело, словно сладкий дым снова заполнил все пространство, осел в легких, впитался в мебель, одежду, кожу. Лика открыла форточку.

Нет, ничего этого не было. Только Вера Павловна с ее глупыми причитаниями. Во всем обвинить квартиру - в смерти родителей, бабушки, в ее, Ликиной, попытке самоубийства. Это очень мудро. Может, Вера Павловна перечитала на досуге Булгакова или насмотрелась фильмов о привидениях по телевизору.

Лика подошла к столу. Нет, запах ладана не усилился. Обычный стол обычной студентки. Учебники, компьютер, списанный блокнот, ручки, маркеры, книга в черном переплете. Лика вытащила эту тонкую книжицу из-под реферата об истории античной литературы и замерла.

- Ты помнишь эту историю? - обратилась она к сидящему молча, как одно из изваяний горгулий, Доминику. Его молчание иногда действительно было раздражающим.

- Псевдофольклор в вульгарном исполнении?

- Здесь говорится об имени.

Доминик поднял на нее глаза.

- Здесь есть охотник, который собирает души, он заточает их в своих зеркалах, а потом требует от них за свободу исполнения желаний. Он собирает не только души, но и их имена, без имени пленную душу не выпустить.

Кусочки мозаики сложились в тот момент, когда Лика произносила эти слова. Смысл ее дневного видения стал угрожающе понятным.

Девочка опустилась на пол. Ее глаза наполнились слезами, а подбородок задергался. Доминик подошел и сел рядом с ней на колени. Он вынул злосчастную книжку у нее из рук и приобнял за плечи.

- Я ведь не могла, я не хотела, я ведь не делала этого, - Лика безотчетно лепетала, глотая слезы, задыхаясь от подступающих рыданий.

Доминик крепче обнял ее и начал баюкать, как маленькую, шепотом уверяя, что все будет хорошо. Лика сдалась. Сдалась боли, напряжению, страху, неизвестности и Доминику, его бархатному голосу и его нежным рукам. Он держал ее, а она засыпала. Посреди дня, посреди комнаты, посреди накатывающей истерики. Тепло и спокойно. Больше ничего не имело значения. Только Доминик. Лика закрыла глаза и перестала сопротивляться.

***

Она проспала около двух часов. Проснувшись на диване, Лика сначала подумала, что уже утро. Она потянулась и улыбнулась. Наконец, она выспалась и отдохнула без тревожных снов и видений. Реальность вернулась постепенно, дозированными порциями ангста.

Доминик сидел все на той же табуретке, изучая ее реферат.

- Тебе кажется, я схожу с ума?

Доминик поднял голову, отложил бумаги на стол и улыбнулся.

- Пока есть я, все вокруг будут казаться абсолютно нормальными.

Лика улыбнулась. Правда, сейчас она казалась себе самой более странной, чем Доминик, но его присутствие успокаивало.

- Ты понял из-за чего я все это устроила? - Лике было стыдно за свои слезы, за свою беспомощность, за свои кошмары наяву и за то, что Доминик сидел черт знает сколько, наблюдая, как она спит.

- Ты думаешь, ты нечаянно словила душу той родственницы зеркалом?

- Может быть, я все это выдумала, это ведь не может быть правдой?

Доминик молчал.

- Это просто совпадение. Я имею в виду эту книгу, мои сны и воспоминания. Я даже не уверена, что вся эта история была на самом деле. Это все могло мне присниться. Девочка, пускающая солнечных зайчиков, Доминик, она приснилась мне, это не я. Это не могла быть я. А эта глупая книжка - просто злая шутка торговца, просто совпадение.

- Так же, как украденное зеркало, - прошептал Доминик.

Лика закрыла лицо руками. К горлу опять подступали слезы, их надо было загнать обратно, далеко вовнутрь.

- Доктор унес его, чтобы я пришла на прием. Он отдаст на последнем сеансе. Оно ведь не нужно ему. Он отдаст.

- Ты уверена?

"Он что специально? - подумала Лика. - Конечно, я не уверена. Скорее, я уверена в обратном. Но я не могу, у меня нет сил признать, что все это правда".

- Я так думаю, - сказала она вслух и поняла, что предательская слеза все-таки выкатилась из глаза.

Доминик молча смотрел на нее взглядом, в котором было волнение, сожаление и, как показалось, Лике нежность. Его глаза были красными от полопавшихся сосудов. Лика только сейчас увидела это, когда смогла на мгновение перестать думать обо всей истории с зеркалом, врачом и именем.

- Ты в порядке? - спросила она тихо.

Он кивнул. Неуверенно.

- Лика, мне нужно идти, но если ты не хочешь быть одна, скажи, я останусь.

Лика удивленно посмотрела на Доминика. "Куда ему нужно идти?" - подумала она.

- Нет, я в порядке, я буду в порядке. Спасибо, ты и так сидел здесь, а я спала.

- Это не важно. Ты не будешь бояться одна?

- Конечно, нет. - Лика принужденно улыбнулась. - Это всего лишь сны, кошмары, глупые книжки. Ничего реального. Ничего, чего следовало бы бояться.

Сама не зная почему, Лика обняла Доминика. Словно для большей уверенности в том, что он может идти. Его лицо пылало. Кожа обожгла ей щеку.

- Ты точно в порядке?

- По-моему, у меня температура. Поэтому я лучше пойду.

Лику накрыл очередной приступ стыда. Она думает только о себе, а он сидел здесь, больной, и не смел разбудить ее.

- Ты можешь остаться, у меня есть лекарства и градусник. Как ты доберешься сейчас до дома? И там тебе некому помочь.

- Спасибо, но я пойду. Не волнуйся.

Он улыбнулся и пошел в прихожую. Когда Лика вышла из комнаты, он уже стоял в пальто. Девочка закрыла за ним двери и включила телевизор.

***

Лика проснулась от жужжания мобильного телефона. Это был Доминик. Девочка испугалась, что ему стало хуже, но на том конце провода заговорил бодрый баритон.

- Как спалось, ангел?

Лика посмотрела на часы. Десять утра. Что ж, по крайней мере, шесть часов она поспала.

- Хорошо. Никакие девочки и охотники в гости не приходили, если ты об этом.

- Об этом. Что собираешься делать?

Лика хотела ответить "лежать в постели, пока не надоест, пить чай со всей коробкой шоколадных конфет, которую как-то уже давным-давно принесла Вера Павловна, и наслаждаться жизнью в лени и бездеянии". Но это было не то, о чем спрашивал Доминик.

- Я буду искать имя. Если я действительно ее туда засадила, значит, мне и освобождать.

- И каков план действий?

"По-моему, он слишком активен для человека, у которого вчера вечером была температура под сорок", - с раздражением подумала Лика.

- Понятия не имею, - пробурчала она в телефон.

- У меня есть знакомая, которая немного смыслит во всяких сверхъестественных вещах, она согласна встретиться с нами. Сможешь сегодня?

Лика потеряла дар речи. Неизвестно почему, она была уверена, что ни друзей, ни "знакомых" у Доминика нет. Может быть, она приняла желаемое за действительное. Нет, с чего бы ей желать, чтобы у него не было друзей. И потом это только знакомая. Сверхъявственных вещах? Старушка-гадалка, что ли. И когда он успел с ней обо всем договориться? И кто ему вообще давал право рассказывать что-то о Лике совсем не знакомому ей человеку?

- А ты? У тебя ведь вчера была температура.

- Все нормально. Не знаю, что это было, сегодня все в порядке.

- Хорошо, поехали к твоей знакомой, - вздохнула Лика.

- Я заеду за тобой через час, буду ждать внизу.

- Ты можешь подняться, Вера Павловна уже не караулит.

- Я лучше внизу, - уклончиво ответил Доминик. - До встречи.

- Угу, - буркнула Лика и положила трубку.

Отлично, только специалиста по сверхъестественному ее расстроенному сознанию и не хватало. Почему-то вспомнилась Вера Павловна с ее угрозами насчет наркоманов и плохой компании. Вампир-одиночка и его знакомая-ведунья - что может быть лучше?

***

- Ее зовут Вероника, - начал разговор в машине Доминик.

- Откуда ты ее знаешь?

- Познакомились случайно. Просто как-то встретились ночью в безлюдном городе.

- Хм, что может быть обычнее, - иронически фыркнула Лика и приказала себе молчать.

- Извини, что рассказал ей о тебе, просто я подумал, вдруг она сможет помочь.

"Молчать", - опять подумала Лика.

- Ты не обижаешься?

- Нет, - выдохнула она. - Хотя ты мог бы сначала поговорить со мной об этой неизвестной знакомой, которая сейчас наверняка предполагает, что ты везешь к ней психопатку.

- Поверь, она точно так не думает.

- Да, я помню, пока есть ты...

- Пока есть я и Вероника, - он улыбнулся.

Лику передернуло. Почему-то утешение, что она менее странная, чем Доминик и его знакомая, возымело обратный эффект.

- Ты давно ее знаешь?

- Года два.

"Великолепно", - подумала Лика.

- У тебя есть еще друзья?

- Нет, только она.

"Как быстро из знакомых она перешла в статус друга", - прокричало что-то внутри Лики. - Ладно, разберемся на месте".

Оставшуюся дорогу Лика сердито молчала.

Вероника жила на другом конце города в маленькой квартирке с окнами на автозаправку. В ее комнате и даже на кухне пахло духами, терпкими, пряными, опасными. Стены в ее комнате с красными в золотой узор обоями были завешены книжными полками. Вместо книг на них стояли подсвечники, всевозможных форм и размеров, и каждый из них сам по себе был произведением искусства. Рядом с этими стеклянными, металлическими, глиняными изделиями сидели куклы. Интерьерные и просто детские, в замысловатых нарядах и с вычурными прическами, с макияжем, гротескно повторяющим облик своей хозяйки.

Лика поежилась. Глаза некоторых кукол были слишком живыми, и можно было потерять уверенность в том, кто кого рассматривает - Лика игрушки или они ее.

Почему-то вспомнился замок приемных родителей Доминика со всем его внутренним убранством. Этот мрачный дом с десятками глаз, застывших в предсмертной агонии. Здесь, в темной комнатушке, чувство законсервированности времени было таким же сильным, как и в величественном особняке. Но несмотря на нагромождение свечей и кукол, в обстановке всей квартиры чувствовалась незримая симметрия, у каждой из находящихся здесь ненужных большинству людей вещей было свое особое место, как у фигур на шахматной доске.

Вероника сидела, забравшись с ногами в большое мягкое кресло черного цвета. Ее вороново-черные волосы блестели в тусклом свете сюрреалистично изогнутой люстры. Подведенные глаза внимательно разглядывали новую знакомую. Девушка пила чай с имбирем из большой кружки с египетскими иероглифами, одновременно грея о чашку руки, хотя в комнате было не холодно. Ей было лет 25, не больше. Возможно меньше, возможно, столько же, сколько Доминику. Она была красива. Не только этой яркой, почти вызывающей красотой, подчеркнутой корсажем и красной помадой, но и особенной, загадочной красотой, спрятанной за толстым контуром черного карандаша. Лика восхищалась такими, как она, - способными открыто заявить миру о том, что им плевать на мнение других, и что их представление о прекрасном не имеет ничего общего с идеалами серой массы.

Доминик рассказал о книге, враче, о зеркале. Говоря об этом он все время с опаской поглядывал на Лику. Он понимал, что говорит об очень личном, о том, что Лика поначалу боялась рассказать даже ему. Теперь в их тайну будет посвящен третий. Он не знал, как Вероника воспримет эту историю, как отнесется к рассказу о ночных кошмарах. Может быть, она подумает, что Лика всего лишь трусливая маленькая девочка, которая выдумала себе страшный мир, чтобы не бороться с реальными проблемами. Нет, Доминик знал, что Вероника так не подумает. Она может быть слишком прямолинейной, даже циничной или грубой, но она никогда не поставит под сомнение то, что тревожит его, Доминика.

Дальше, сгорая от стыда, Лике пришлось рассказать о своих видениях, о Рыжем, о двух серых, о говорящем солнечном зайчике.

Утешало только то, что Вероника не улыбалась. За время всего повествования она не проронила ни слова, только слушала, разглядывая то Лику, то кружку с чаем.

Когда рассказ был окончен, воцарилось молчание. Хозяйка сидела, глядя в пустоту. Доминик то пытался следовать ее примеру, то украдкой поглядывал на Лику. Девочка молча смотрела на Веронику, словно от той зависел исход всей ее жизни. Оглашение приговора затягивалось, и Лика встала и подошла к застекленной полке шкафа. Делая вид, что она разглядывает лежащие там украшения, девочка наблюдала за немой сценой в зеркале, которое было задней стенкой полки. В свете люстры что-то искрилось. Оторвав взгляд от зеркала, Лика поняла, что это рассыпанные по полке блестки, которыми часто обсыпают свечи, открытки и декоративные фигурки. Эти мерцающие крупинки выглядели как позолота на темном дереве шкафа. "Очевидно, здесь не часто вытирают пыль, раз вся полка засыпана блестками", - подумала Лика и почему-то улыбнулась про себя. Взгляд скользнул по массивным кольцам с пылающими камнями, металлические браслеты, сережки, сережки, сережки. Наконец, Вероника нарушила молчание, и Лика встрепенувшись, обернулась к сидящим в комнате.

- Доминик решился рассказать мне о тебе после того, как убедился, что мне знакома история о Ловце, - обратилась она к Лике так, словно Доминика вообще не было в комнате. - Ты случайно стала заложницей обстоятельств. Но сейчас решать тебе, ввязываться ли во все это.

- Я уже ввязалась, - выдавшим волнение голосом сказала Лика. - Эти сны, видения, все это не дает мне покоя.

- Могу лишь предположить, что кто-то хочет втянуть тебя в игру. Ты все еще можешь отказаться.

- Не могу. Мне кажется, я больше так не могу.

- Не стоит думать, что отправляясь на поиски имени, ты выбираешь легкий путь. Легких путей не бывает. - Вероника испытывающе посмотрела Лике в глаза. - Если не можешь справиться с собой, как будешь бороться с другими?

- Я не знаю, что мне нужно будет сделать, я просто хочу освободить эту душу.

- Почему?

- Потому что она не виновата в том, что маленькой несмышленой девочке взбрело в голову играть с зеркалом в доме, где отпевали покойника.

- Ты чувствуешь себя виноватой?

- Да.

- Ты ведь даже не знала ее.

- Какая разница! Все, что я знаю, это то, что я сделала что-то плохое, пусть ненамеренно, но сделала. Я хочу исправить это, если это возможно.

- Возможно, - ухмыльнулась Вероника. - Надо только знать имя.

Очевидно, Доминик понял, что здесь Лика может сорваться и постарался тактично влезть в разговор.

- Мы не знаем имени, и вряд ли нам кто-то может сказать, как звали ту женщину.

- Доминик, тебе не нужно знать, как ее звали, - лукаво улыбнулась Вероника. - Зеркало открывает не то имя, которое записано в паспорте, не Маша, Катя, Петя, а нечто большее.

- Что это? - не выдержала Лика.

- Своего рода абстрактное представление о человеке, которое полностью совпадает с тем, кто человек в действительности есть.

- Отлично. Значит, это безнадежно, - вздохнула Лика. - Какое у меня может быть представление о человеке, которого я никогда не видела?

- Этого я не знаю, - ответила Вероника. - Но составить это представление придется, если хочешь исправить то, что натворила.

Доминик посмотрел на свою "знакомую" с укором. Та скорчила невинную гримасу и захлопала кукольными глазами.

- Это задача минимум. Ведь вам еще нужно вернуть зеркало.

- И у тебя вряд ли есть идеи, как это сделать, - съязвила Лика.

- Может быть, напроситься к доктору в гости? - сладко улыбнулась Вероника. - Только не забудьте, что он тоже в игре.

- Если так, мне просто нужно сказать ему имя, пусть сам открывает зеркало.

- Ни в коем случае. Ты забыла о мечтах, которые могут стать реальностью в обмен на свободу души.

- Пусть исполняет свои желания, мне ничего не надо.

- Правда? - Вероника опять заглянула своими голодными глазами в глаза Лики и, казалось, достала до самого дна, до места, где предположительно находится душа.

- Правда, - тихо ответила Лика.

- Боюсь, его мечты могут быть не безопасны, - лениво, как сонная кошка, протянула Вероника.

- Значит, если я позволю врачу открыть зеркало вместо меня, я сделаю опять что-то плохое. Хорошо, никакого имени он от меня не узнает. Правда, я очень сомневаюсь, что я смогу сформировать хоть какое-нибудь представление об этой несчастной душе.

- Может, стоит спросить у того, кто знает имя?

Лике захотелось заехать Веронике по лицу чем-нибудь тяжелым. Как она, интересно, представляет диалог между Ликой, ей, реальной Ликой, студенткой филологического факультета, и сновидением, ирреальным, имматериальным рыжим призраком?

Но Веронику это несоответствие трансцендентных категорий, казалось, не смущало. Уголки рта больше не были иронично приподняты, она опять уставилась в пустоту, погрузившись в размышления.

Лика недвусмысленно посмотрела на Доминика, и тот начал вежливо прощаться. Вероника провела их до дверей и пожелала удачи. Сейчас она была серьезна и сосредоточена, как будто она только теперь осознала значение всего сказанного. Но уже открывая двери, она опять лукаво улыбнулась уголками рта и выпалила то, что, казалось, хотела сказать с самого начала их визита.

- Надо же, Доминик, ты расширил круг друзей, я за тебя рада.

Плавно и грациозно, она обняла его и поцеловала, слегка прикоснувшись губами к его щеке.

- Удачи. До свидания, Лика. Было приятно познакомиться.

- Мне тоже, - сухо ответила девочка и вышла на площадку.

***

- Добрый день.

Мария влетела на кафедру как флуоресцентное привидение, вся светясь от счастья и гордости. Бросив уничижающий взгляд на Агнию, она вперилась глазами в склонившуюся над контрольной работой Лику.

- Сдаете долги, - злорадно улыбнулась она и, не ответив на приветствие, выпалила:

- Ой, смотрите, Лика, так не долго и до отчисления.

- Лика пишет тест, который она пропустила из-за болезни в начале семестра, - вступилась Агния.

- Да-да, - подмигнула Мария. - Я бы на Вашем месте, Агния Викторовна, предостерегла студентку от дурной компании. Но Вы ведь ничего не знаете. Послушайте только. Выходим мы с Евгением Борисовичем из школы...

Агния закатила глаза, а Лика с трудом сдержала смех. Слухи о несчастном кавалере Марии, которого она водила по университету как породистую собачку на обозрение всем, быстро распространились и обсуждались с сальными шутками.

- .... выходим мы из университета и видим нашу студентку, садящуюся в шикарную машину какого-то мальчика.

"Так вот что тебя задело, - подумала Лика, - у твоего профессора машина попроще".

- .... А Евгений Борисович мне и говорит, что он знает этого мальчика. Оказывается, он преподавал историю у Вашего поклонника, Лика. Сначала он был прилежным студентом, но очень быстро появились двойки, прогулы и незачеты, а вел он себя просто неадекватно. Конечно, парня отчислили. Евгению Борисовичу интересно, взялся ли он за голову.

Лика молчала.

- Ваш знакомый где-то учится, Лика? - насела Мария.

- Наверно, нет, - пробурчала себе под нос девочка.

- Хм, значит, вероятно, не взялся. Так и скажу Евгению Борисовичу. Надеюсь, Вы не собираетесь последовать его примеру? - лукаво подмигнула Мария, наливая себе воды из закипевшего чайника.

Лика решила, что это был риторический вопрос.

Мария театрально вздохнула и вышла из кабинета.

Агния сидела молча. Она считала себя не вправе навязываться с расспросами к студентам. Сосредоточиться над тестом Лика больше не могла. Она быстро и наугад вписала оставшиеся ответы и протянула работу Агнии. Та медленно взяла ее, внимательно посмотрев на Лику. "Ты можешь рассказать мне все, что тебя беспокоит", - говорили ее глаза, и Лика не выдержала.

- Вы ведь специализируетесь на фольклоре, Агния Викторовна?

- Да, - удивленно ответила Агния.

- У меня дома есть одна книжка, она случайно у меня оказалась. Что-то вроде сказки. Можно я принесу Вам почитать, может быть, Вы знаете, где берет начало это поверье?

- Конечно, мне будет интересно, - с энтузиазмом ответила Агния. - Я уже давно не занималась исследованиями фольклора, обязательно приноси.

Лика кивнула и, попрощавшись, вышла из кабинета. В коридоре она практически столкнулась с Марией, которая, казалось, все это время стояла под дверями, прислушиваясь. Учительница заулыбалась и прошмыгнула на кафедру, а Лика мысленно чертыхалась за то, что включила в игру еще одного игрока.

"Ну что ж, - подумала она в конце концов, - у Доминика есть Вероника, у меня будет Агния".

- Вы, как всегда, сохраняете нейтралитет, - усмехнулась Мария, подкрашивая губы.

- Я считаю непозволительным вмешиваться в личные дела своих студентов, - отрезала Агния.

- Личное часто превращается в общественное, - хихикнула Мария, захлопнув зеркальце.

- Я не совсем Вас понимаю, - приняла вызов Агния.

- Я не сказала при девочке, но Евгений Борисович уверен, что у этого мальчика не все в порядке с головой, - Мария многозначительно выкатила глаза из орбит. - Может быть, это психическое заболевание, а может, результат злоупотребления определенными препаратами...

- Ваш..., - Агния замялась, - коллега уверен в этом?

- На сто процентов, - насмешливо хихикнула Мария.

VIII

Агния задумчиво посмотрела в окно. Первый день зимы, а липкая серость как была, так и осталась. Улицы, дома, похожие на картонные коробки, - все было серым, скомканным, абсолютно безликим и абсолютно мертвым. Агния словила себя на мысли, что раньше ей не приходило в голову именно такое сравнение. Наверно, это все книга, тонкая книжонка в черных обложках. Грустная пародия на что-то зловещее.

Агния ожидала другого. Она любила фольклор. Все эти народные предания, древние эпосы, сказки и мифы. В каждой истории она находила особое очарование, могла часами витать в страницах этих страшных повествований о легендарных битвах, хитроумных героях, беспощадных божествах и сотнях таких разных и таких похожих версиях конца этого света. Сквозь эти грозные песни Агния видела лицо древнего народа, людей, живших тысячи лет назад, людей любивших, страдавших, радовавшихся, надеющихся тысячи лет назад. И это лицо всегда было лицом ребенка. Детская логика абсолютно всех этих страшных сказок, в которых чудесные превращения происходят в каждой строчке, завораживала Агнию. Полное пренебрежение всеми "невозможностями" было удивительно притягательным. Безграничность фантазии, абсолютная ментальная свобода, не ограниченная условностями реального мира, манила Агнию, как яркие погремушки могут манить любопытного младенца. Откуда идет звук понять совершенно невозможно. Только повзрослев и разрушив волшебство, расковыряв звенящий шарик, понимаешь, что был одурачен. И вряд ли постигнутое знание будет стоить нахлынувшего разочарования от потерянного секрета.

Только книга в черной обложке была совсем не из таких. Она не вызывала улыбки или трепетного восторга от витиеватости сюжета. Нет, она оставила неприятный осадок, словно Агния окунулась в концентрат той липкой серости, которая окутала весь город.

В мире сотни легенд, связанных с зеркалами. Эта имела такое же право на существование, как и все остальные. Но что-то в ней было не так. Изобилующая анахронизмами и литературным гипертекстом пародия была написана совсем не для того, чтобы быть выданной за оригинальный фольклор или искусную стилизацию. В ней не было и авторского стиля. Абсолютно бездарная и бессмысленная книжонка. Но дело было даже не в этом. В этой легенде не было той детскости, к которой так привыкла Агния, детскости, за которую можно было простить и кровожадность, и безрассудство. Автор этой истории в представлении Агнии был скорее похож на циничного злодея, чем на заигравшегося ребенка. А цинизм был точно не свойственен аутентичным повествованиям, несмотря на всю их жестокость.

За окном молодые березки сгибались от ударов ветра. Вихри поднимали в воздух песок, мелкие бумажки, окурки и почерневшие листья, закручивали все в однородную массу и швыряли в деревья, в окна первых этажей, в двери подъездов. Осень не желала сдаваться. А может быть, она просто с должной драмой приветствовала зиму.

Агния не знала, что она скажет Лике. Ей вообще было не совсем понятно, зачем студентка дала ей эту странную книгу, и как книжка оказалась у Лики. Эта девочка с хорошими оценками была всегда старательной и прилежной. Агния радовалась ее успехам и вдохновлялась ее искренним интересом к фольклористике и литературе. После смерти бабушки Лика изменилась. Агнии казалось, ее студентка так и не пришла в себя после случившегося. Она хотела помочь, но не знала как.

Теперь эта книга. Эта странная книга в черной обложке. Ничего особенного. Ничего интересного. Ничего угрожающего. Совсем ничего. Пустая книжонка.

Наверно все дело в самой Агнии. Что поделаешь: ее всегда пугала пустота. Будь то поверхностность знаний и чувств или философская категория.

Агния заварила цветочный чай. Аромат лепестков роз и корицы вырвался из чашки и бросился в омут пространства комнаты. Агния забралась с ногами на диван и натянула плед. Тепло и спокойно. Оконное стекло защищало ее от холода снаружи, от все-еще усиливающегося ветра, от упавшей на землю, как гигантский колпак, ночи, оборвавшей последнюю связь со светом.

Черная обложка поблескивала, лежа на столе под тусклой люстрой.

"Здесь никто ни с кем не борется, - вдруг подумала Агния о рассказе. - Беззащитные души, они не могут сопротивляться, угнетенные горем люди, они не знают об опасности. Они идут, чтобы исполнить свой последний долг перед усопшим, они идут, опустив глаза, они идут, вогнув голову в плечи, по следам друг друга, не глядя на дорогу, не глядя на того, кто идет рядом. Они просто спят. Спят от горя, спят от боли, спят от усталости, спят от страха, спят от безразличия. Они просто спят. И идут за спящими, что несут гроб со спящим покойником. Здесь никто не борется, здесь не может победить добро, потому что разбудить его некому".

Агния брезгливо взяла книжку со стола и бросила ее в сумку. Завтра она вернет ее Лике, хотя было бы вернее сжечь ее в печке.

***

Вероника относилась к тем девушкам, которые летом не отказываются от зимних ароматов духов, а утром отточенными движениями накладывают вечерний макияж.

В ее душе художник сражался с патологоанатомом, и нерешительности в этом сражении не было места.

Вероника с детства любила читать. Классики и современники поглощались с быстротой, способной вызвать благоговейный трепет у литераторов. У нее не было любимцев и фаворитов, никому не отдавалось предпочтение, никто не перечитывался дважды. Не было и любимых тем, не было того, что во всевозможных анкетах принято называть "сфера интересов". Веронике было интересно все без малейшего исключения. Она видела связь между абсолютно не зависимыми друг от друга вещами и могла искать, а главное находить ответы на философские вопросы в пособиях по физике, и решать художественные дилеммы с помощью книг по математике. Среди всех этих сочинений по агностике, архитектуре, астрономии, атеизму и множеству других а-, б-, в- и далее тем нашлось место и для магии. В книжках о магии было много глупого, суеверного и лживого. Те, что опускались до пошлого искажения, гротескного восхваления или походили на поваренную книгу для домохозяек, обделенных фантазией, прочитывались до конца так же методично, что и те, в которых шла речь о реальных исторических событиях, языческих верованиях и существующих практиках. Любая информация каталогизировалась и сохранялась в четко подписанных папках на ноутбуке.

Вероника не была ни ведуньей, ни знахаркой, ни предсказательницей будущего. Она никогда даже не считала, что магия или фольклор составляют весомую долю ее увлечений. Все дело было в непоколебимом желании получать ответы на свои вопросы. Ничего не проходило мимо ее внимания, ее всегда голодающего любопытства. Кто, когда, где, зачем и почему написал, сочинил, выдумал, сделал, сказал - поиск ответов приводил ее к истории, к подсознательному, к мифу. Глядя на предметы, она видела символы, бесконечное пространство символов, в котором каждая самая пустяковая безделушка была носителем тысячелетней истории.

Вся связь Вероники со сверхъестественным опиралась на знания, но никак не на эмоции или чувства. Вероника презирала постоянно копошащихся в своих ощущениях суеверов, мечтающих об открытии третьего глаза. Девушка верила только в холодный ум и силу эрудиции. Когда Доминик рассказал ей о Лике, история студентки-неудачницы не вызвала живого интереса. Веронике было скучно, и она согласилась помочь только из симпатии к Доминику, загадка которого стала для девушки непреодолимым вопросительным знаком. Он спас ее, когда, будучи в роли подопытного кролика, Вероника проводила эксперимент, какое время честная девушка может бродить по ночному городу до того момента, как ее атакуют. Ответ был получен - не долго. Доминик появился на ее крик и встретился один на один с ножом нападавшего.

Они сбежали до приезда скорой и полиции. Задыхающаяся от адреналина Вероника и корчащийся от боли Доминик. Таксист не хотел садить их в машину, успокоился только, наперед получив чаевые, большие, чем сумма по счетчику. В квартире Вероники выяснилось, что ножевые раны почти зажили, что глаза из зеленого льда лихорадочно блестят уже не от боли, а от голода, а еще что у Вероники крепкие нервы и непредвзятое отношение к реальности.

История среднестатистической девочки Лики начала становиться интересной только после их личного знакомства. Что-то было в этой напуганной студентке, так эмоционально воспринимающей реальность, что отражение действительности начало жить собственной жизнью в ее снах и фантазиях.

Вероника улыбнулась, сидя за чашкой имбирного чая на кухне. На столе стояла коробка шоколадных конфет. Насыщенный запах шоколада смешивался с терпким ароматом духов, который по обыкновению заполнял все воздушное пространство, не пропуская на свою территорию ни одного скучного запаха. На кухне практически никогда не пахло чем-нибудь съестным, и теперь приторно сладкий, тягучий шоколад вволю радовался своей победе.

Вероника вернулась в свою комнату, к включенному ноутбуку, к незаконченной рецензии. Что написать о музыке, автор которой незаметно стал тебе близок? Вероника вздохнула. Из колонок раздался вой гитар. Это был художественно обработанный лязг металлических предметов, затянутых в воронку торнадоподобной метели. И клавишные. Быстрые, испуганные удары по высоким нотам. Это пианино словно охотилось за кем-то, нагнетало атмосферу, пугало мистикой жестоких сказок. Сколько раз Вероника говорила Ему, что клавишные не должны заглушать другие инструменты. Пианино не должно быть на первом плане, пианино - это фон, таков закон. Почему из альбома в альбом он ее не слушает? Ведь было бы лучше. Ведь было бы лучше? Вероника раздраженно выключила проигрыватель. Хотелось написать что-нибудь язвительное, но ничего не шло в голову. Она знала, что редактору понравится в любом случае. Он всегда восхищался ее стилем, ее чувством языка и ее ненавязчивой иронией, безобидной и одновременно острой как насквозь пронзающий кинжал.

В Нем было что-то такое, ЛЮБОПЫТНОЕ, она не могла прочитать Его как открытую книгу, что делала с большинством людей. Он был хитрее, умнее, быстрее, сложнее. Никогда ничем себя не выдал, всегда одинаково двусмысленный и невинно беспощадный. В прошлый раз она постаралась. Сингл был в общем-то не плох. Она думала, Он будет рвать и метать с ее рецензией в руках, нет, пускай хотя бы с обидой поджимать губы, скрывая уязвленное себялюбие за шутками и напускным равнодушием. Но нет. Он был абсолютно естественен в своем неведении. Он не читал ее рецензию, более того, Ему вообще было все равно, писала Вероника отклик на Его песню или нет.

Вероника опять включила проигрыватель и подошла к окну. Ветер гнул деревья и угрожающе выл в вентиляции, откликаясь на визг метели, доносящийся из компьютера. Вероника стояла между двух стихий и молча смотрела в пустоту, в завешенные плотными гардинами окна соседних домов, так похожих на картонные коробки.

Метель притихла и стала похожа на зловещую колыбельную. Вой из динамиков и вой из вентиляции слились в одно целое, как предвестие, как предчувствие, как демоническое приветствие зимы. Она укутает снегом, она скует морозом, и все живое заснет с призрачной надеждой на пробуждение. В тусклом свете фонарей, вставленных в ночную тьму, как потемневшие пуговицы в петлицы черного бархата, Вероника увидела еле различимые снежинки. Снег в первый день зимы.

Диск закончился, и ветер опять завыл сольно. "Спокойной ночи", - почему-то пожелала Вероника миру за окном и захлопнула ноутбук.

***

Книга в черной обложке тяжелым камнем лежала в Ликиной сумке. Агния отдала ее сегодня без особого энтузиазма. Она лишь сказала, что книга - дурная подделка, и от ее лучше просто избавиться. Все это Лика знала и так. Что же она тогда хотела от Агнии, на что надеялась? В самом деле, чем могла ей помочь специализирующаяся на фольклоре преподаватель литературы? Добрым советом избавиться от книги. Лика злилась на себя больше, чем на Агнию. Ей не на что было рассчитывать. Ведь она не может подойти к своей учительнице и сказать ей что-то вроде "Знаете, у меня есть одно зеркало, в общем-то его уже у меня нет, но в это зеркало поймана одна душа, и ее надо бы освободить". После такого монолога Лике еженедельным посещением психотерапевта точно не отделаться. Психотерапевта. Лику передернуло от мысли о докторе и предстоящем к нему визите. Какую роль он будет разыгрывать в этот раз?

- Какие любопытные книжки вы читаете, Лика, - девочка вздрогнула от неожиданности, прямо перед собой увидев Марию со злосчастной книжкой в руках.

"Она что успела порыться в моей сумке, пока я тут стою, задумавшись, в попытке собрать вещи с парты?" - подумала Лика и что-то неуверенно промямлила в ответ.

- Извините, мне надо идти, - сказала она, наконец, побросав учебники в сумку, но Мария не отреагировала. Казалось, ее взгляд прирос к книжке, она жадно бегала от строчки к строчке, перелистывая страницы.