Городская магия

— Я её нашел в семейном архиве. Мне, Масон право не ловко тебя разочаровывать — но то, что ты видел вовсе не подлинник. Подлинник сделан на самой обыкновенной почтовой бумаге, и является приложением к письму. Хотя никакой разметки или надписей на той карте тоже нет. Само письмо, написано на арабском, но автор — испанце или португалец, судя лингвистическим особенностям использования арабского языка. Письмо датируется 1939 годом. В письме автор предлагает это так называемое «сокровище Эмира Бухары» в качестве оплаты за информацию о ещё более мифическом объекте — «источнике бессмертной силы». В подтверждение серьезности своих намерений автор предлагал провести совместную экспедицию по поискам сокровища. Но, проект не был реализован — он даже не обсуждался — ведь началась вторая мировая война, а место, как я понимаю, где-то на самой границе тогдашнего Советского Союза.

Масон уважительно хлопнул Ала по плечу:

— Правильно понимаешь — эта местность на территории тогдашнего Советского Союза — нынешнего Таджикистана. Участок находится на не слишком большей высоте, но в очень труднодоступном районе.

Ал подытожил:

— То есть, некий человек, которого ты знал как Бяшу, просто скопировал карту на старую бумагу, которую было принято использовать в нуждах картографии, таким же довоенным карандашом, зная, что ты — искушенный архивист, ну, и сыграл немного на твоем авантюризме. Судя по всему — довольно удачно, раз ему удалось ввести тебя в заблуждение.

— Аллах Акбар, — Масон нервно потянулся, хрустнув длинными пальцами, похоже, разобрались.

Он виновато вздохнул, извлек из какого — то внутреннего шкафчика бутылку виски редкого сорта, соответствующие стаканы, даже Прокопеня понял, что таким стаканам место скорее в музее, чем на столе, вернее на покрытом коврами полу, где разместилась вся компания, и разлил присутствующим, с целью ускорить их мыслительные процессы, и продолжил:

— Теперь все логично становится: когда я сказал про клад, Сергеич увидал героин, который я получил из указанного Бяшкой источника, потому что Бяша Альпинист дал мне в руки, причем абсолютно добровольно! — то, что я безуспешно искал много лет — карту маршрута к сокровищу Бухарского Эмира. И я — как классический дебил — рассказал Бяше в цветах и красках где это место находится, и как туда удобнее добраться! А сука эта мне ещё и пообещал из экспедиции фотографии привезти! Ну, на все воля Всевышнего! Что теперь сделаешь? Был бы он жив — голову бы отрезал и в футбол ею играл! Одна радость, что за год с небольшим, вряд ли он успел клад экспроприировать. Такое путешествие в одиночку и быстро не провернешь!

Прокопени тоже все стало понятно — и он довольно улыбнулся, его вполне устраивало, что неприятное происшествие приключившиеся с ним в зале «СтервЪтника» как-то отошло на второй план и почти забылось:

— Действительно все логично. Видать мало было друзей у Ростиславцева, вот потому он так серьезно готовился к новой жизни. Даже рискнул сбежать после какого-то тура операций по смене пола, что б с Масоном пообщаться — приданное себе готовил. Клад это более осязаемый и продаваемый объект, чем мистерии вроде «источника бессмертной силы». Именно сокровище Ростиславцев и искал когда влез в семейный архив Ала, а остальное — так побочный продукт. К тому же — до того как пластику делать реализовался как актер — хоть и в короткометражном фильме — зато каком убедительном! Много людей эту как ты выразился «оперативную съемку» видели?

— Да в отделе даже специальное совещании проводили, на котором её показывали — мол, смотрите и учитесь — известного агента КГБ завалили среди бела дня. Гебье облажалось в новых политических условиях, ну а дальше как принято тогда было — политинформация по полной программе. Я — человек прямой врать не буду, когда Бяшу с таким комментарием увидел, удивился — он не произвел на меня впечатления такого уж суперагента. Какой-то нервный, капризный и раздерганный, ещё и в отпуске покалечился, — в нашей среде такое поведение сочли бы не профессиональным — хотя в КГБ, конечно, не ГРУ, у них были свои понятия о профессионализме. Я даже подумал — вот если из-за каждого такого шнурка совещание проводить — так наверно, надо будет все бросить и совещаться 24 часа в сутки! Как обманчиво может быть внешнее впечатление! Парень, оказывается, был умный и хитрый…

Сергеич совершенно не слушал рассуждений своих собеседников — он снова блуждал во внутренних лабиринтах своего сознания, но возвратился, так и не отыскав ответа, и изрек:

— В потолке открылся люк, ты не бойся — это глюк.

— Ты, Сергеич это к чему?

— У вас логично стало, а у меня наоборот. Ты ведь Масон человек настолько почтенный, что в город приехал и не шифровался, не прятался. Вполне доступен для общения. Даже поругался в исполкоме из-за памятника…

Ал удивленно вскинул брови и снова стал разглядывать Масона:

— Так это что тебе памятник? И из-за него у тебя конфликт с местными властями? Я думал на нем летчик изображен. Такой аляповатый… Так ты что дважды герой Советского Союза?

— Я герой однажды, а на памятнике, даже если абстрагироваться от его художественной стороны, которой там просто нету, написано что поставлен он мне посмертно. Знаешь — это плохая примета, а я очень суеверный человек — вот и просил в Исполкоме что бы убрали это безобразие. Так даже не закрасили дату смерти и слово «скончался»! Хоть действительно бери и взрывай! — Масон безнадежно вздохнул и отхлебнул виски.

Сергеич продолжил делиться своими сомнениями:

— Я не понимаю — почему же Ростиславцев, ну кем бы он сейчас не был, не попытался с тобой так или иначе связаться? Хотя бы по тому, что ты знаешь или можешь знать о его славном прошлом. Тем более, зная о твоей уникальной способности отыскивать местности по самым странным и неожиданным картам. Ведь у него как раз была такая карта, нуждающаяся в привязке — та, что я смастерил из китайской шкатулки.

Все присутствующие задумались, и первым предпринял попытку восстановить покачнувшуюся логику событий Ал:

— Вероятно, у него есть заказчики только на «источник бессмертной силы», а на сокровище этого Эмира — нет….

— Ал, — это берд, — отверг такую версию Масон, — на клад не нужен заказчик. Во всяком случае, на такой. Туда входят, если верить отрывочной информации и преданиям, не обработанные драгоценные камни, антикварные ювелирные украшения и оружие эпохи саманитов — все это, безусловно, очень ценные раритеты, и их не сложно продать даже без особых связей. Все то же придание гласит, что клад содержит несколько списков Корана принадлежавших легендарным Имамам и эмирам, чуть ли не самому Исмаилу Самани. Да современные шейхи, с учетом нынешнего интереса к исламу вообще и шиизму в частности, просто в шестизначных цифрах за эти вещи заплатят, независимо от степени сохранности! Заплатят даже за саму возможность их получить — а лучших заказчиков искать просто излишество. Со всеми издержками — Таджикистан не Северный Полюс и даже не Афган. Такая экспедиция — мероприятие, конечно, дорогостоящее и хлопотное — но вполне реальное.

Сергеич наклонил умную голову, сложил руки на груди и грустно подытожил:

— Значит некто, активно разыскивающий информацию об «источнике бессмертной силы» понятия не имеет о кладе Бухарского Эмира. И логично предположить, что этот некто — вовсе не Ростиславцев, так как для Ростиславцева клад куда привлекательнее, чем легенда об «источнике бессмертия». Для меня во всем этом есть ещё одна загадка — если Ростиславцев действительно не умер, а просто сменил пол — то почему он за столько лет так и не удосужился заняться кладом? Ведь если бы клад был найден — какие-то из составляющих его предметов так или иначе засветились бы на соответствующем рынке, и конечно Масон знал бы о них. А ещё я понял, что этому загадочному Некто — совершенно не зачем привязывать к местности старинную карту со шкатулки — потому что он и так знает, где находится изображенное на ней место. И не он один. Что скажешь — Доктор? Я прав? Поведай нам свою мужскую историю, отчего тебя — скромного психолога — с завидным упорством хотят изничтожить, да ещё такими экстравагантными методами?

Прокпеня тяжко вздохнул — он действительно не знал с чего начать и промямлил:

— Я однажды, ну по молодости, влюбился в дочку академика, — хотя это, конечно, совсем другая история…

— А ты нам расскажи не другую, а именно ту — про желтых змеек, камни и то, как ты вообще стал Прокопеней, — твердо задал наводящие вопросы Сергеич. Вот уж ясновидец доморощенный!

Игорь Николаевич начал свой рассказ…

Он действительно не всегда был Прокопеней. От батюшки ему досталась фамилия Коновалов, отчество Викторович, а ещё аналитический склад ума и тяга к естественным наукам. Хотя, как человек самокритичный, он понимал, что Коновалов — не самая подходящая фамилия для Нобелевского лауреата. А вот генерал Коновалов — совсем другое дело. Звучит гордо. Юный Игорек так реалистически представлял себя убеленным сединами почтенным старцем, читающим лекцию многочисленной студенческой аудитории, в накинутом поверх генеральской формы хрустящем белом халате, что даже поступил в военно-медицинскую академию в славном городе Санкт-Петербурге, который тогда ещё называли просто Ленинградом.

Но тяга к знаниям оказалась вещью опасной. То есть, кандидатом наук Доктор, разумеется, стал. Да только на собранном им в африканских бушах и калмыцких степях бактериологически активном материале защитился ещё добрый десяток научных руководителей и прочих прихлебателей, включая жениха той самой дочки академика. И он с рыцарским задором отправился искать правду.

Поиск истины завершился в 1989 году, в обшарпаном инфекционном госпитале невдалеке от Термеза. Признавшись самому себе, что Пастера из него не получилось, да ещё что бы не спится окончательно, на почве мрачных дум и однообразной госпитальной жизни, он начал увлеченно заниматься гомеопатией, особенно теми препаратами, что изготавливали на основе разведений змеиных ядов. Благо змей в округе было великое множество, и на досуге он с интересом тестировал их яды в различных пропорциях на бактериологическом сырье, которого тоже было в изобилии, и вирусных культурах, злорадно размышляя о том, как выйдет в отставку, откроет частную практику и фантастически разбогатеет. В те далекие перестроечные годы мирное население было охвачено кооперативной лихорадкой.

Но честолюбивой мечте о богатстве тоже не суждено было сбыться. В одно хмурое утро в госпиталь под усиленной охраной доставили несколько носилок покрытых кислородными палатками и вручили ему — предварительно истребовав массу дополнительных подписок о секретности. Доктор был сильно удивлен все-таки работал над бактериологическим оружием и допуски имел достаточно высокого уровня. Никаких комментариев в отношении происхождения патологии или рекомендаций по лечению от доставивших пациентов сопровождающих лиц не последовало. Но это был только первый крохотный камешек хлынувшей лавины удивительных и не объяснимых событий….

В носилках содержались пациенты — их состояние при визуальном осмотре напоминало сильную степень радиоактивного ожога на фоне геморогической лихорадки — хотя и это вряд ли корректное сравнение, поскольку у больных не было жара или иных присущих лихорадке проявлений. Ничего подобного он раньше не наблюдал — кожа экстраординарных больных словно полностью облезла, а небольшие, если быть точным, не больше 30 процентов от общей площади, сохранившиеся участки покрыты странной кровавой испариной, а оголенные участки тканей усеяны кровоточащими изъязвлениями. Правда, нагноительных процессов он нигде не отметил. Сами больные пребывали в бессознательном состоянии, а температура их тел едва дотягивала до 34 градусов.

Доктор, с энтузиазмом геолога набредшего на золотую жилу, принялся за сбор и изучение анализов. И зашел в полнейший тупик. Если верить не только рутинным анализам крови, а и многочленным посевам на разнообразные культурные среды и прочим достижениям лабораторной мысли — перед ним были совершенно здоровые люди с несколько сниженной реактивностью организма. Можно даже сказать патологически здоровые — он натер себе глаз об оптику микроскопа, но так и не нашел в их телах аж никаких болезнетворных микробов, вирусов или грибков, ни следов радиоактивного воздействия, химических веществ или ещё чего ни будь подобного. Что привело больных в нынешнее плачевное состояние оставалось загадкой, и как их лечить — он тоже не знал. Что бы хоть как-то документально зафиксировать физический статус странных пациентов он ежедневно под разными углами фотографировал их стареньким «Зенитом». Разглядывая фотографии сделанные в течении нескольких суток Доктор заметил довольно странную деталь на снимках казалось что струпы и ранки на телах образуют арабскую вязь…

К концу недели один из пациентов — всего странных больных было трое умер. Любознательного Доктора сразу же проинструктировали о необходимости сжечь тело, не допуская вскрытия, с массой предосторожностей которые используют только при подозрении на наличие особо опасных инфекций.

Зато статус двух других больных стабилизировался, кровавый пот прекратился, а области язв и струпов, стали затягиваться тоненькой регенерирующейся кожицей. Только вот странное дело — когда он пытался взять очередной соскоб в поисках возбудителей заразы, ему показалось, что на коже было что-то вроде татуировки — в виде все той же арабской вязи.

Действительно, по мере того как кожа восстанавливалась — странные письмена проступали все ярче — и он сразу же запечатлел это явление на фотопленку. С течением времени эти странные надписи стали беднеть, а потом и вовсе исчезли. Прошло ещё около двух недель. Больные все ещё пребывали в бессознательном состоянии, но температура их теперь приблизилась к норме, и один из них даже стал издавать некие звуки, которые уже можно было классифицировать как бред. Технически грамотный доктор сразу же попытался записывать эти звуки на магнитофон. Но услышать благодарность от исцеленных ему не довелось. Прошло ещё ровно 14 дней, и вновь появились «сопровождающие лица», на этот раз штатские, истребовали результаты анализов, полный отчет, фотопленки и магнитофонные записи, засунули носилки — палатки в специальное авто напомнили Игорю Викторовичу об ответственности за разглашение государственной тайны и исчезли.

Еще через пару недель странным образом сработала армейская бюрократическая машина — и всего полгода проходившему в майорах Игорю на плечи совершенно внезапно обрушились погоны подполковника медицинской службы и грамота штаба округа.

Надо признаться, что он — Игорь, тогда ещё Викторович, как человек любопытный и не особенно осмотрительный, сохранил на память о странном прецеденте снимки пациентов на разных стадиях болезни, и даже более того, просмотрел массу арабских словарей и прочей литературы в поисках языка, который был бы похож на загадочные надписи с тел больных. И понял, что самому ему не справится. Благо, что давний приятель, во время отпуска, в который отправился новоиспеченный подполковник, познакомил его со стареньким профессором-арабистом по фамилии Субботский.

Игорь старательно срисовал надписи с фотографий на листочки бумаги и продемонстрировал их престарелому столпу ориенталистики, мотивируя тем, что-де выписал текст из рукописного медицинского трактата, принадлежащего афганскому знахарю. Дедуля долго поглаживал седенькую бородку, разглядывал листок через очки и увеличительное стекло, убивался, что не может испытать радости от чтения всего трактата и, наконец, изрек — текст записан фрагментарно, какой-то части явно не хватает, но речь идет о неких желтых змеях, которые поглощают плоть, и дарят сохранность бессмертным камням. Когда старичок излагал эти мудреные метафоры, глаза его блестели совершенно по-юношески, он экспансивно махал руками и учинил Игорю форменный допрос о том, где и при каких обстоятельствах он познакомился с таким «значимым литературным источником», что за знахарь такой — во что он был одет, и какие имел этнические черты лица. Доктор стремительно откланялся, дав пару общих и не вразумительных ответов.

Расплата за неумеренное любопытство последовала уже через несколько дней. Но тогда он не расценивал последовавшие события как расплату, и связь их понял только много позже, слишком поздно. Итак, его по окончании отпуска, пригласили в родное министерство и предложили возглавить научную экспедицию по изучению особенностей протекания онкологических патологий в условиях высокогорья. Он конечно возражал — потому что не был специалистом по онкологии, был противником концепции о вирусной, или более широко говоря, инфекционной природе онкологии. Но министерские бюрократы со вздохом напомнили ему о подписках и допусках — никто из онкологов не был рукоположен в государственные тайны на столько, на сколько он — подполковник Коновалов, а проект горел по срокам, тем более курировали его из таких верхов что страшно и подумать, не то что сказать. И вообще — все уже готово — только езди себе по горам — да веди наблюдения….

Так он снова оказался в гористой местности в экзотической компании. Компания состояла из двух частей — собственно больных и медперсонала и так называемой «группы сопровождения». Больные — общим числом 10, действительно пребывали на последних стадиях онкологических заболеваний, и должны были скончаться не сегодня — завтра. А если быть до конца точным — то приблизительно с интервалом в 10–15 дней. В то, что пребывание в условиях высокогорья может продлить их жизнь — Игорь, как врач, не мог поверить. Страдальцы большую часть времени пребывали в бессознательном состоянии, а задача Игоря и его помощников — дух крепких мед братьев и молодого доктора онколога по имения Денис Иванович, сводилась к тому, что бы своевременно колоть их обезболивающими и снотворными средствами, а так же вести наблюдения и делать разнообразные анализы, фиксируя влияние высокогорья на статус больных.

Группа сопровождения была наиболее удручающей составляющей этого странного эксперимента. В неё входило двадцать хорошо вооруженных добрых молодцев с великолепной физической подготовкой, под командованием мрачного субъект обозначившего себя как «майор Хохлов».

Со своими спутниками Доктор познакомился уже на аэродроме — причем, медикам сразу же навязчиво предложили сдать документы и переодеться в камуфляж без опознавательных знаков — учитывая высокую степень секретности миссии. А вот больные и группа сопровождения ждали их уже в армейском самолете. «Майор Хохлов» — протянул ему карточки с описанием больных, в которых не было ни имен, ни адресов, ни какой иной личной информации — только физиологические параметры, диагнозы пациентов и рекомендованные назначения. Самолет взлетел. Игорь — формально руководитель группы — вежливо поинтересовался, куда же они направляются. «Майор» — ухмыльнулся и ответствовал кратко: «Узнаешь».

Но Игорь так и не узнал — самолет летел приблизительно от четырех — до пяти часов — часы у медиков тоже забрали — ещё до вылета. И прибыл на импровизированный аэродром «где — то высоко в горах». Потом они летели ещё пару часов на вертолете. А дальше блуждали по высокогорью под чутким руководством этого самого Хохлова. В течении всего путешествия «медики» и «сопровождение» практически не общались, да и чувствовал Игорь себя не как руководитель, а скорее как военнопленный под бдительным надзором охраны.

Тем более что картой его никто не позаботился снабдить, и даже не ознакомил с таковой. Самостоятельного же опыта не только картографии, но даже элементарного экстремального туризма, он не имел, по Африке и Азии перемещался с компасом, картой и проводниками — так что даже предположить где же эта местность находится, мог только очень смутно. Но кое-какие выводы аналитическим путем сделал. На их одежде, носилках, снаряжении не было никаких опознавательных знаков или ярлыков. Но все это было иностранного производства. Иностранными были лекарства и инструментарий, фонарики и пробирки, бинты и зажигалки, консервы и сухое топливо. Оружие, которым с ног до головы были увешаны бойцы «группы сопровождения» и темные очки тоже были отнюдь не советского производства. Вывод напрашивался один — группа находилась за рубежами Отечества, причем без малейших законных оснований. До такого мудрого вывода додумался не только Игорь. Доктор Денис — робко спросил однажды у Хохлова — «А что нам говорить, если мы кого-нибудь встретим?». «Скажете — что туристы, — ответил Хохлов, и с ироничной улыбкой добавил — если успеете».

Если бы не психологическое напряжение, путешествие было бы можно назвать познавательным — и Денис и санитары — оказались людьми профессионально компетентными, так что медицинская часть экспедиции развивалась по плану. Правда горный воздух не особенно целебно влиял на больных, двое умерли уже в первую неделею, ещё трое — в течении следующей. Игорь уже начал лелеять надежду, что экспедиция завершится быстрее запланированного, хотя старался не думать как именно. И что бы отвлечься от мизантропических мыслей, в неожиданно освободившееся время, он вспомнил строе хобби, и ловил ползучих гадов, затем приготовлял гомеопатические средства. Даже тайком попробовал их на одном из больных — своем теске Игоре. Конечно, состояние этого Игоря тоже было критическим, но он все же чаще других находился в сознании и даже мог связно разговаривать. Теска был большим оптимистом, потому что мыслил позитивно. Кроме того, он был профессиональным психологом, разрабатывал различные методики кодирования и знаковые системы, вообще был просто поразительно эрудированным человеком, даже много лет изучал арабский язык. Понятно, что Доктор с пациентом быстро подружились.

Однажды по утру, во время стоянки, — шла уже четвертая неделя пути, и у них осталось всего трое больных, Доктор почувствовал в своей палатке какой-то неприятный запах с примесью сероводорода. Как выяснилось, он исходил от маленькой юркой желтой змейки. Игорь никогда такой не видел даже на картинке, и тут же попробовал поймать змейку — с чисто научными целями, но юркая тварь быстро скользнула между камешков наружу. Доктор завяла ботинки, и последовал за ней. Охота оказалась не простой, но увлекательно — он прыгал по камням и лез через какие-то кусты, беглянку удалось догнать и придавить ботинком. Подняв желтого червяка, он заторопился в лагерь, что бы успеть сделать анализы пока не изменился состав яда — если змейка была ядовитой.

И вот тут-то действительно начался кошмар — Игорь блуждал по гористой местности много часов, но так и не смог отыскать лагерь. Он громко орал — хотя это было строго запрещено, он влезал несколько раз на возвышенности, пытаясь увидать родные палатки, Он просто сидел и медитировал, в надежде, что его найдут бдительные бойца майора Хохлова. Потом, совершенно отчаявшись, он просто тупо брел, отшвырнув злополучную змейку, тем более что таких змеек в окрестностях было полным полно — практически под каждым камнем, одна даже больно укусила его за руку, когда он попытался её поймать.

В лицо ему дул холодный ветер, по небу ползли тучи, а он просто шел и медленно осознавал — что идти некуда. И если он встретит людей, они его не заметят. Он Никто, его просто нет. А пребывает он в Нигде. Ему не надо искать Шамбалу — его привезли в этот астральный замок из обветренных камней на армейском вертолете, что бы он превратился в горного отшельника живущего в пещере с желтыми змейками. А через много тысяч лет он выйдет из своей пещеры к людям, и не узнает ни их лиц, ни их мира, ни их языка, ни звезд на небе. Его выставят в музее в виде скелета. Он знал, что уснет и с наступлением ночи и проснется уже этим скелетом.

К реальности его вернула острая боль — он споткнулся и сильно расшиб калено. Да и рука, укушенная змейкой, опухла и тупо ныла, а в месте укуса начала формироваться небольшая язвочка. Сколько всего часов он бродил трудно сказать — но видимо он влез куда-то выше в горы — потому что ощутимо похолодало, растительность напрочь исчезла, а уклон стал круче. Он решил найти что-то похожее на пещеру, что бы передохнуть и подумать, что же делать дальше. Вместо пещеры он обнаружил невдалеке тоненький ручеек, наплевав на гигиену напился сырой водицы и поплелся вниз по его течению, время от времени промывая звонко-холодной водой ранку на руке и колено.

Ему просто повезло. То есть произошло настоящее чудо — но он этого ещё не осознавал, и считал, что ему просто повезло. Вниз, по течению ручейка, стояло несколько игрушечно ярких палаток, Доктор подавил в себе первый порыв бросится прямо к ним, вспомнил о том, что он с большой вероятностью на «вражеской территории» и тихо подкравшись к лагерю, залег в маленькой расщелине и стал наблюдать. В лагере обитало человек пятнадцать — они бойко болтали на английском и итальянском, и, судя по отрывкам фраз, которые он понял, разбросанному здесь и там снаряжению, были альпинистами, вернувшимися в базовый лагерь с восхождения, и ожидавшими машин, что бы спустится вниз. То есть времени было мало. Инстинкт выживания подсказал ему что делать…

Полуосознанно он стащил с себя камуфляж, засунул под какие-то камни, в сумерках подобрался к ручейку и изрядно стукнулся головой о камни, предоставив альпинистам возможность рано по утру найти рядом с лагерем не весть откуда взявшегося голого мужика с разбитыми головой и коленом и частичной посттравматической амнезией.

Изощрялся Игорь совершенно понапрасну, к его радости территория была вполне советской — предгорья Памира. А вот экспедиция международной, но конечно были в ней и русские люди. На всякий случай он решил придерживаться версии амнезии в следствии сотрясения мозга — потому что сказать официальным властям Доктору Коновалову было абсолютно нечего.

Ему дали понюхать нашатырь, кое-как одели, перевязали голову, напоили анальгином и намазали колено и ранку на руке зеленкой, усадили и обмотали одеялом до приезда врача. А что бы не скучал, сердобольная девушка переводчик стала читать ему журнал «Наука и жизнь» 1984 года издания. Под звук её голоса Игорь ностальгировал о добром доперестроечном времени. Потом его отвезли в город.

Город — провинциальный город призрак, где с портретов по-прежнему тепло улыбался дедушка Черненко, а плакаты призывали навстречу 26 съезду КПСС. Радио в палате, куда местный врач — многостаночник уложил Игоря, радио тоже вещало о подготовке к 26 съезду КПСС. Все это было уже через чур и Игорь опасливо попросил нянечку принести ему свежую газету — потому что он совершенно ничего не помнит. Газету тетка принесла минут через пятнадцать — «Труд» за 14 июня 1984 года.

Тут он понял, что произошло чудо — ему подарили вторую жизнь. На четыре года длиннее первой. Теперь к нему могла вернуться память — он назвался отчеством и фамилией своего тески из такой недавней и уже совершенно не реальной экспедиции. Просто занял денег под «честное слов» вернуть у провинциально коллеги и купил билет на поезд до Москвы. Кроме имени у него теперь ничего не было. Он счел справедливым разыскать своего эрудированного теску — будущего пациента, и попробовать рассказать ему эту жутковато гротескную историю — ведь но психолог, и даже если не поймет, то и в психиатричку по крайней мере не отправит…

Прокопень в Москве не много. Это вообще вымирающий вид, как понял Игорь позвонив по нескольким телефонам новых однофамильцев. Один из них уже умер, а второй лежал в больнице. Соседи не знали в какой, и телефона рабочего не знали, оттого что служил теска в каком-то секретном институте.

И новый Прокопеня отправился в деревню. В Нечерноземье. Выправил паспорт в замен якобы утерянного — на имя Прокопени, поработал годик — другой психологом в школе, соорудил себе диплом о повышении квалификации. Потом в годы разгула интереса к мистике начал учится на разных тренингах, и скоро сам стал их проводить. И хотя перестроечная неразбериха и последовавшие за ней перемещения народонаселения были ему на руку, он все же особо не высовывался, от Питера и медицины старался держаться по дальше — что бы случайно не столкнуться с кем-то из знакомых по прошлой жизни.

И все же на одном тренинге — посвященном суфистским кружениям — в 1995 году Игорь, теперь уже Николаевич, нос к носу столкнулся с седобородым профессором — ориенталистом. Старикан радостно взвизгнул, начал снова допрашивать о «свитке Знахаря», а потом, вцепившись Игорю Николаевичу в рукав сухощавыми пальцами, буквально поволок его в гости к своим московским друзьям — «посмотреть на раритеты». Публика на этом полулегальном аукционе, где продавали старинную восточную утварь и украшения, была разношерстной, по-московски мутной — смесь из творческой интеллигенции, «новых русских» и крепких мрачноватых парней — похожих одновременно и на наемников и на убежденных борцов за торжество Ислама. Игорь потолкался около часа и уехал.

А через пару дней к нему нагрянули сначала эти самые мрачноватые личности — с форменным и довольно грубым допросом о том, когда он последний раз видел «Профессора»? И что за такой «свиток Знахаря» про который Профессор толковал на аукционе? Игорь устало назвал профессора старым маразматиком, который его с кем-то спутал, а про список сказал, что он пошел на аукцион единственно по тому, что Профессор убедил его — де будет продаваться там какой-то свиток медицинского содержания. Типы видимо сочли такое объяснение рациональным и удалились.

Еще через пару дней с ним связался «душеприказчик профессора Суботского», на этот раз по официальному вопросу. Выяснилось, что профессор, который умер совсем недавно, завещал одному из своих давнишних учеников, — Прокопени Игорю Николаевичу, теперь получалось что ему, небольшой домик под Ярославлем. Игорь не нашел в себе мужества протестовать, бередить старую историю и вступил в права наследования. Он поехал в Ярославль — в надежде пересидеть там некоторое время, а потом, если повезет, продать избушку и поправить свое более чем скромное финансовое положение. Он затеял в домике ремонт и нашел на чердаке пресловутую коробку с рукописями, в том числе текстом «Магии в быту», отнес её в местное издательство, и книга вышла в свет под называнием «Городская магия». Вот и все. Конец истории. Ну, не конец конечно — просто дальше — эта история его слушателям уже известна.

— Какое безобразие! Не было порядка в этой стране, нет и не будет, — Масон разнервничался так, что даже отобрал у Сергеича сигарету, которую тот по обыкновению собирался прикурить от предшествующей, и нервно затянулся…

— Посмотри на меня внимательно, — он обратился к Прокопени, — Я — майор Хохлов. Вернее был майор аккурат в 1989 году.

Игорь Николаевич действительно внимательно стал разглядывать Масона:

— Нет, тот Хохлов был выше, и плотнее, потом он был темноглазый, брюнет…

— Да не было никакого «того Хохлова»! Я Хохлов — единственный и неповторимый. И описанная тобой операция — в принципе, по-моему ведомству хотя и не слишком типичная — но именно наш отдел такого рода операции, особенно вне советской территории осуществлял или курировал. Потому и говорю, что не было порядка в этой стране — ни тогда, не сейчас! Да я в 89 полгода в госпитале провалялся — а какие-то умники — замутили под мои документы операцию! Ну это же надо! Век живи — век учись, и дураком помрешь! Наверное, КГБ — что бы бумаги лишний раз на совместную операцию с ГРУ не оформлять — и если операция провалится наш отдел подставить! А теперь конечно — это сволочи в Лондоне и Нью-Йорке сидят и строчат книжки про то, какое ГРУ было плохое, и какие изверги там работали! Вот, пожалуйста — историческая справедливость называется — хоть сам начинай мемуары писать…

— А в какое место тебя ранили, — подал голос Ал.

— Ни в какое, — Масон презрительно взглянул на Ала, — ты, Ал, меньше фильмов смотри про Рембо. Ранение — следствие не компетентных действий. А я, представь себе, профессионал.

— Так отчего же ты лежал в госпитале? — удивился сердобольный Ал.

— У меня был вирусный гепатит.

Неожиданно из глубин собственного подсознания вынырнул Сергеич и тоже начал донимать вопросами Масона:

— И как ты его подхватил этот гепатит?

— В Афгане конечно, как же еще? Да он там был у каждого третьего, наверное — вот и у шефа моего Славина, да у всех кого не вспомни…. - удивился Масон.

— Ну, тогда переформулирую вопрос, — начал занудствовать Сергеич, — при каких обстоятельствах ты заболел?

Масон удивленно покачал головой:

— Я не помню — ну как можно на такой вопрос ответить — может воды где-то хлебнул в запарке, или съел что-нибудь, вон Доктор же эпидемиолог, он тебе популярно объяснит, лучше чем я. Гепатит такая зараза — мне потом рассказывали, что я просто сознание потерял — и провалялся, как в романах пишут «в беспамятстве» больше месяца — с трудом диагноз поставили! Я же не привык болеть — а тут намаялся — полгода то по одним больницам, то по другим, пока гепатитом болел, ещё какую-то заразу подхватил, кожа просто кусками с меня слезала, даже цвет волос поменялся. В общем, кошмар просто, что было.

Прокопеня решил подтвердить свою медицинскую компетенцию профессиональным комментарием:

— Да гепатит — особенно В или С — очень сложно поддается лечению. Часто больной одной формой гепатита, уже в условиях лечебного учреждения заболевает другой. Я сталкивался даже со случаями, когда у одного человека сразу несколько штамов выявляли.

— Ты и с Масоном сталкивался, — уточнил Сергеич, — действительно посмотри на него внимательно…

Ал первым понял мысль Сергеича, но на всякий случай уточнил:

— Доктор — ты помнишь, в каком месяце к тебе поступили те загадочные больные?

— В апреле. 10 апреля 1989 года — я эту дату прекрасно запомнил, — ответил Игорь Николаевич.

Сергеич — успокаивающе махнул рукой Масону:

— Только не говори, что ты заболел в июне…

— Нет — я заболел, если верить больничному, в конце марта, — тихо сказал Масон, закурил ещё одну сигарету, и так же тихо добавил, — я действительно совершенно не помню то, что перед болезнью было — даже смутно — помню как в тумане госпиталя, но уже где-то с июня…

— А что стало с твоим шефом Славиным — раз вы вместе болели — логично предположить, что он был вторым пациентом Доктора, — спросил Ал.

— Он умер. В принципе — я ведь тоже тогда по бумагам умер, — сюда, в военкомат и вообще по инстанциям, переслали документы о моей безвременной кончине. Ну а тут власти посуетились — даже тот пресловутый памятник поставили с датой моей смерти, — Масон ухмыльнулся ещё мрачнее обычного, — видимо, когда выяснилось, что я все-таки жив — не все документы отозвали. Меня перевели в другой отдел, началась вся эта суета с Карабахом, потом с Совком…

Сергеич прикрыл глаза и начал философствовать:

— Любопытно. Значит какой-то псевдо — Хохлов просто завершил операцию, которая уже шла, и начиналась она с твоим участием. И я даже знаю, что искали — пресловутый источник бессмертия. Где он находится, и как действует, было известно только приблизительно, поэтому его решили выявить экспериментальным путем — безнадежные больные должны были начать в том месте выздоравливать.

— Мы что, по — твоему, были безнадежными больными? — засомневался Масон.

— Нет — группой сопровождения…

— Значит, что бы добраться к источнику мало знать место — он не так легко доступен, как принято думать, — Ал выглядел огорченным, — учитывая то, что случилось с Доктором — можно предположить, что в том месте существует какая то временная аномалия. В добавок в той местности обитают небольшие, но ядовитые желтые змеи, множественные токсичные укусы которых ведут к патологии, которую наблюдал Доктор у больных, поступивших к нему 10 апреля 1989 года…

— Да веселое должно быть местечко, — недобро ухмыльнулся Масон, — может все-таки предпочтительнее поискать Сокровище Бухарского Эмира?

— Никуда это сокровище не денется — 80 лет пролежало — и ещё пролежит, уверил собеседников Сергеич, — ну, а от змей как раз есть надежное средство, написать на теле специальные арабские заклинания. Ведь благодаря этой арабской магии, я думаю, Масон все-таки приобщился к источнику бессмертия и остался жив…

— Змеи что же читать умеют? Еще и по-арабски? — не без иронии спросил Игорь Николаевич — он, не смотря на многие факты личной биографии, оставался убежденным материалистом. К удивлению Доктора, Масон в силе магии совершенно не усомнился, и даже пообещал порыться в арабских трактатах, поискать заклинания от змей и оккультные средства, способствующие обретению физического бессмертия. Иными словами, к ужасу Игоря Николаевича выяснилось, что почтенный отставной полковник ГРУ и успешный владелец ресторанного бизнеса Владимир Станиславович Хохлов такой же фанат суффистской магии, как Сергеич городской.

Зато засомневался менее убежденный материалист — Ал:

— Но тогда отчего, тот третий человек, — которого наблюдал Доктор, все же умер — ведь на его теле тоже было заклинание?

Сергеич поднялся и убежденно ответил:

— Потому что, как заметил профессор Субботский, заклинание было не полным.

— А где же можно отыскать полное заклинание? — Ал, похоже, основательно собирался на поиски источника бессмертной силы.

— В коробке с рукописями, что осталась у Доктора на даче под Ярославлем, совершенно серьезно ответил Сергеич, и добавил, — пойдемте за картой пути к источнику, ну за шкатулкой…

— Это куда еще? — у Игоря Николаевича уже совершенно не оставалось сил даже на астральные путешествия, не говоря о физических.

— Сейчас определимся. Ну-ка припомни Масон — кто из Звягинских дам у тебя просил напалма? Эта длинна Лика?

— Да что ты нет, та прилизанная тетка из психиатрички — кажется Инга, сообщил Масон.

— Ну что же, придется нанести визит в родные стены, — Сергеич решительно направился к выходу.

Утро уже было в самом разгаре, а у входа психиатрической лечебницы препирался с медицинским персоналом Кастаньеда. Источником конфликта являлся огромный букет роз, который сентиментальный Сан Саныч пытался передать Лике. Представитель прокуратуры решительно требовал главного врача, но младший медперсонал был непреклонен.

— Ал, ты наблюдал когда-нибудь бой быков? — Сергеич — большей книголюб как всегда процитировал отечественных классиков. Ал, тоже как всегда, продемонстрировал полнейшее невежество в отношении знаковых литературных произведений написанных на русском языке:

— Что ты! Я противник жестокого обращения с животными и не посещаю подобного рода зрелищ!

— Значит, тебе просто повезло, что я не Альмадовар — ты сейчас увидишь настоящую корриду, при которой не пострадает ни одно животное!

Сергеич жестом профессионального офтальмолога извлек из своих хрустальных глаз линзы и сложил в специальный крошечный контейнер, а на переносицу водрузил лекторские очки, состоящие из половинок стекол. От этой метаморфозы счастливый обладатель харизмы, всегда преисполненный необъяснимой внутренней решимости и спокойной уверенности в себе сразу же превратился в некое аморфное и беззащитное созданье, неуверенной походкой подошел к стойке санпропускника, отодвинул Кастанеду и, пользуясь преимуществами аборигена, жалостно обратился к суровой медичке:

— А можно мне к Пал Антонычу?

Медсестра сразу же подобрела, прошептала что-то во внутренний телефон, и из глубин коридора появился человек с чеховской бородкой, облаченный в высокий колпак и современный короткий халат, явно происходящий из гуманитарной помощи, украшенный впереди таинственным бейджем «И.О. Ульрих П.А.». Видимо он и был тем самым «доктором Пилюлькиным», исполняющим обязанности главврача, о котором упоминал санитар.

Обладатель бейджа поманил Сергеича пальцем, с высоты своего роста заглянул за половинки стекол прямо в по-кошачьи сузившиеся зрачки бывшего пациента и поинтересовался:

— Ну — с, что стряслось?

— Да нечего… Просто за советом пришел, профессиональным… — тихо и сбивчиво пролепетал Сергеич, — у меня, знаете, цветовая гамма и ситуативная насыщенность снов изменились…

— Пойдем, — гуманно сказал Пал Антоныч, и, взяв Сергеича за локоть, снова стал углубляться в коридор, вся компания потянулась следом за Ульрихом, как дети за знаменитым крысоловом с дудочкой.

Процессия прибыла в знакомый Прокопене по недавнему визиту к Инге Юрьевне кабинет, в котором сам «Пилюлькин» занял почетное место за столом, Сергеич, на правах неизлечимо больного без приглашения водрузил себя на старомодный кожаный стул напротив стола, остальным пришлось наблюдать «корриду» стоя. Однако зрелище стоило того, что бы претерпеть некоторые временные неудобства.

Итак, Ульрих поднял брови, демонстрируя готовность выслушать экс-пациента и дать необходимую консультацию, и выжидательно посмотрел на Сергеича, тот не стал томить профессионала и задал вопрос:

— Как Вы полагаете — Пал Антоныч — может ли невменяемое лицо быть рукоположено в масонскую ложу? Стать масоном?

— Масоном? Конечно, тема глобализации и мирового правительства актуальный бред, для человека сознательно развивающего личную харизму. Надо вспомнить… где-то я читал в работах Берберовой… — Ульрих задумался, потянулся за сигаретой, Сергеич, с поразившей Прокопеню услужливостью, щелкнул блестящей стальным корпусом зажигалкой, потом тоже закурил, но, вместо того, что бы спрятать исполнившую свою функцию зажигалку, стал методично вращать её вокруг указательного пальца. Ульрих не отрывая глаз, следил за этим движением, забыв о собственной сигарете. Комната наполнилась неестественной для такого скопления людей тишиной.

— Вы меня слышите? — голос Сергеича прозвучал в полупустой комнате с высоченным потолком неожиданно резко.

— Ясно и отчетливо, — почти как эхо откликнулся Ульрих совершенно бесцветно.

— Вы готовы отвечать правдиво?

— В пределах моей компетенции, — продолжал Ульрих все так же бесцветно голосом блюдечка во время спиритического сеанса.

— Где эта картинка? — Сергеич указал зажигалкой по направлению темневшего на фоне выгоревших обоев прямоугольника.

— Хозяйка забрала, — ответствовал Ульрих.

— А если бы Вы были м-а-а-а-ленькой лаковой дощечкой с картинкой, где бы вы спрятались от хозяйки? — осведомился Сергеич сладковатым голосом опытного психиатра, ведущего прием.

— Я бы отсканировал себя, оцифровал и спрятался в компьютере, — Ульрих так смутился, что даже покраснел.

— В каком файле? — Сергеич задавал вопросы в жестком темпе.

Ульрих безнадежно вздохнул, полез в ящик стола, вынул и передал Сергеичу дискету, снова выпрямился на стуле, с его сигареты прямо на халат упал пепел. Сергеич поднял зажигалку над столом и уронил на его поверхность, предметы громко лязгнули от резкого соприкосновения, а Ульрих вздрогнул, потер ладонью лоб, приходя в себя, поправил колпак, и только теперь заметил массовку у дальней стены кабинета, и сразу же возмутился:

— Вы что тут делаете? В специализированном лечебном учреждении? В кабинете главного врача?

— Исполняющего обязанности, — уточнил склонный к манипуляциям с чинами и званиями Кастаньеда, и решительно положив на стол букет, продолжил, — это гражданке Звягиной.

— В оперативных целях… — тихо пропел язвительный Сергеич, все ещё находясь в имидже слегка помешанного.

— Я тут пребываю как представитель гуманитарной организации, — начал официальным тоном Ал, — а господин Прокопеня — тоже медицинский консультант господина Головатина, — и погрузился в длительную, изобилующую специальными терминами дискуссию с Ульрихом о той пользе, которую может принести современной психиатрии изучение Алом истории болезни пациента Головатина. Ульрих в принципе был не против, если, конечно, гуманитарные организации помогут обнищавшей земской психиатрии посредством выделения грандов или хоть какой более скромной, но не менее полезной гуманитарной помощи.

Прокопеня был в ужасе — как мог Ал затеять это долгий и бессмысленный разговор об истории болезни, когда дискета со столь ценой информацией была где-то под свитером у Сергеича и просто мечтала что бы её просмотрели как можно скорее! Прокопеня прямо — таки ощущал себя этой дискетой, корящей аристократов за полное отсутствие мелких страстишек присущих простым смертным, таких, например, как любопытство. Ох, разлагающе все-таки действует на умы воздух психиатрической лечебницы!

Сергеич тоже был не столь совершенен как потомок знатного рода, и все ещё в очках, поплелся к выходу из кабинета, Прокопеня и Кастаньеда устремились за ним. Но, быстро оставить лечебное учреждение им так и не удалось — в санпропускнике уже разгорелся новый скандал. На этот раз барьер из медицинского персонала пытался преодолеть Юрий Владимирович. Удостоверения у него не было, на слово медсестры в его срочную потребность пообщаться с главрачем верить отказывались, а Юрий Владимирович злился и нервничал, поэтому, заметив Сергеича, решительно схватил его за плече и развернул, демонстрируя сестрам:

— Вот почему ему можно тут находиться, а мне нет?

Крепкая сестра решительно потащила субтильного Головатина за второе плечо к себе:

— Да потому что он — наш больной! А вы — здоровый! Заболеете — тоже будете у нас лечение проходить и с главврачом разговаривать!

От серьезной травмы ключиц Сергеича спасло вмешательство Кастаньеды, который решительно стряхнул с плеч «жертвы репрессивной психиатрии» руки мучителей:

— Нет у них главврача сейчас, зам. декана кафедры психиатрии медицинского университета Павел Антонович Ульрих обязанности главного врача временно исполняет.

— А где же Инга Юрьевна? — растеряно спросил Юрий Владимирович, медленно осознавая что информация, известная ему, уже изрядно устарела и выбыла из разряда оперативной.

— Да уволилась, к родне — куда-то под Ярославль поехала, — сказала крепкая не то медсестра, не то санитарка, и продолжила, обращаясь уже к Сергеичу, безнадежный пациент Головатин был настоящим любимцем больничного персонала, вот Сережа, наказал таки Боженька за все дела это темные, да непонятные…

— А почему под Ярославль? Что ближе нет у неё родственников, — поддержал разговор Сергеич.

— Да кто его знает, а вот что в Ярославль — это уж точно — я ж за билетами ей бегала, — уточнила медицинская работница, — продолжила почти интимным шепотком, — тоже ведь гадала, да куда там. Все без пользы, ещё приятельница её, ну Дарья эта — та ещё так сяк. Да все по ерунде. Колдовали больше. Вот ты, да, как в воду смотрел! Даром что хилый паренек — как говорил, что Маринка поступит на бюджетное отделение — так все и получилось! И Сашку, племянника, помогла нам кудрявая женщина от армии уберечь! Все в точности как ты сказал.

— А когда это было?

— Сашку, что ли, в армию забирали?

— Да нет — как давно Вы Инге билеты покупали? Вообще когда она уволилась?

Сергеич, хоть и не снял ещё очков, но внутренняя уверенность, как и логика к нему уже полностью вернулись, поэтому вопрос прозвучал веско и серьезно. Может быть поэтому ответил на него подоспевший Ульрих:

— Да вчера как раз праздновали месяц моего вступления в должность! — оно опасливо покосился на Кастаньеду, и уже с меньшим энтузиазмом добавил, — в качестве исполняющего обязанности конечно…

Прокопеня не выдержал и тоже влез в разговор:

— Кто-то из нас что-то путает! Я с Ингой Юрьевной общался в этом самом кабинете позавчера, то есть 19 числа…

— Да потому и общались, — внесла ясность в последовательность событий бойкая медичка, явно недовольная тем, что ей помешали общаться с Головатиным, — она как раз за билетом и приходила. Вчера вечером уехала вот. В 19–40.

— Так она мне сказала, что на собрание уходит в облздрав… — Прокопеня услышал свои собственные слова словно со стороны и почувствовал себя клиническим идиотом, которому если и место в этой больнице, то только в качестве пациента. Его развели. Дешево — как наперсточники деревенского простачка. И предпринимать что-либо было уже поздно. Но пострадавшей стороной, оказывается, был не он один — Ульрих сочувственно хлопнул его по плечу:

— Да, Инга Юрьевна знаете, загадочная была женщина, весь месяц с её творческим наследием разобраться не могу…

— С чем разбираться то собрались? — Вот санитары сказывают, она перед тем как уволится, три дня бумаги какие-то и вещи жгла на заднем дворе, да ещё три ящика всякой всячины отослала с водителем Звягина к ему на дачу, я ж даже как проехать сподручней разъяснила ему, ну водителю больничному, — снова оживилась информированная медсестра, — А Вам Пал Антоныч, так просто грех жаловаться на Ингу-то Юрьевну! Ведь Вас потому только назначили, что из наших, из больничных, никто на такое место проклятое идти не рискнул бы!

— Просто — таки замок с приведениями — а не психбольница! Сергей Олегович — можно вас на 5 секунд? — недовольно поморщился Юрий Владимирович, показал Головатину какую-то папку и поманил его за собою на крыльцо.

А вот дотошный Сан Саныч из разговора сделал выводы. Причем организационные. Он потянулся к телефону и дал невидимым, но исполнительным подчиненным команду — срочно ехать на дачу Звягина, перевернуть её верх дном и немедленно отчитаться о результатах ему лично — где бы он не был.

Действительно — он прав, — подумал Прокопеня, — ведь получалась, что прозорливая Инга Юрьевна уволилась вовсе не из-за безвременной кончины своего покровителя Звягина, а уже месяц назад. Значит, Звягин почему-то ей перестал быть нужен, она знала, что поедет куда-то под Ярославль, решительно уничтожала связи с прошлым в виде документов, вещей, людей. Но уехал только вчера. Чего она ждала? Скоропостижной смерти Звягина?

Прокпеню начало мерзко поташнивать от всплывшего с удручающей ясностью в его сознании ответа на все вопросы сразу. Ига Юрьевна ждала его. Точнее мудрого автора «Городской магии». Она не знала всех ключей — ведь если верить озарениям Сергеича получалось, что опубликованная «Магия…» изрядно отличается от рукописи, да и документы, оставшиеся в ящике, содержат не много не мало — тайные арабские заклятья, гарантирующие доступ к источнику бессмертия. Какое все-таки счастье, что он так ни разу и не прочитал этой самой «Городской магии», во всяком случае, до конца!

Лоб Игоря Николаевича покрылся испариной, — а перед его внутренним взором медленно проплыла вереница тел: несчастного ФСБШника, превращенного в мумию за попытку отыскать документальные свидетельства бурной молодости Монакова, его бородатого коллеги с разлетевшейся вдребезги головой, который должно быть знал слишком много интимных секретов шахматиста — Звягина. Потом — обезображенный напалмом труп из офиса бабушки Дарьи — Прокопеня не сомневался — это было тело полковника Звягина, скромного обладателя фарфоровых вставных челюстей. Круглая физиономия балагура Костика Монакова, которому судьба уготовила странную участь быть похороненным под именем своего бывшего друга Звягина, конвульсивно подергивающееся тело Лики. Да, несомненно, бедная модель стала жертвой не то магических ритуалов, не то патологической зависимости от психотропов, приобретенной во время лечения от алкоголизма, и не по собственной воле следила за Прокопеней ещё от самой Москвы, а может быть просто ждала случая его убить? Ноги Прокопени непроизвольно согнулись в коленях, он понял, что ощущал Штирлиц, когда был «как никогда близок к провалу». И теперь Игорю Николаевичу был просто необходим глоток свежего воздуха, что бы додумать клубок тяжких мыслей до конца, но ноги его совершенно не слушались. Заметив странную бледность Прокопени, верный клятве Гиппократа, Ульрих взял Игоря Николаевича под локоток, и вывел на больничное крыльцо…

Картина, имевшая место на крыльце, оказалась довольно живописной. Юрий Владимирович с энтузиазмом археолога — первопроходца, открывшего неизвестную науке древнюю клинопись, изучал собственные документы.

— А остальное? — нетерпеливо выкрикнул он, закончив экспертизу корочек.

— Да проверьте, все уже у Вас, — досадливо махнул рукой Сергеич, находившийся на расстоянии нескольких метров от своего собеседника.

Владимир Владимирович хлопнул себя по внутренним карманам, и удивленно извлек из глубин пиджака пистолет, осмотрел его, проверил наличие обоймы, удивленно покачал головой и резко залился краской, заметив на крыльце Прокопеню в сопровождении Ульриха и возмущенно обратился к последнему:

— Скажите Павел Антонович — а можно вашему пациенту Головатину диагноз снять? Ну, что бы наконец-то официальный характер общению с ним придать?

Ульрих энергично замотал головой:

— Что Вы, ни в коем случае! Как можно! Такие диагнозы не снимают!

— Но почему?

— Да потому что с ними, по большему счету, вообще не живут! Во всяком случае, долго… — с похоронной торжественностью изрек «Доктор Пилюлькин» и положил руку на плече Сергеича, демонстрируя приоритетное право медицины на общение с этим феноменом.

— Как же так не живут! — Юрий Владимирович окончательно вышел из себя и негодующе обрушился на Ульриха, — Ведь вот он — прямо перед нами! Живой и здоровый, стоит, нагло улыбается, изгаляется — ещё и сигарету курит при этом!

Последнее высказывание столичного гостя было, за исключением фразы о сигарете, совершено далеко от истины — Сергеич не стоял, а сидел прямо на больничных ступеньках, и вовсе не улыбался, а с совершенно серьезным, даже озабоченным видом читал переданную ему Владимиром Владимировичем папку, и напрочь игнорировал реплики сторон.

Эскалации бытового конфликта воспрепятствовало стремительное появление на крыльце Кастаньеды — он тоже несколько раз глубоко вздохнул, ослабив узел галстука, протер очки, решительно потянул Юрия Владимировича за рукав к машине, а по пути нарочито громко информировал о последних новостях:

— Бросайте этот дурдом, Владимир Владимирович, и поехали — ещё один труп мои бойцы нашли. На даче принадлежащей полковнику Звягину. Правда, на этот раз быстро удалось идентифицировать — тело принадлежало Савиной Дарье Викентьевне. Благо фотографии её в каждой газете печатали — на рекламе — была тут у нас такая народная целительница. Любила нетрадиционные, знаете ли, средства. Вот плавает теперь в бассейне, с насыщенным солевым раствором. Омолаживалась видать. Вообще много там занятного — на этой даче, — дальше слов не было слышно — коллеги погрузились в зеленую «Волгу» Юрия Владимировича и отбыли.

— Нам тоже пора — у вас скоро обед, каша манная, пилюльки… — грустно сказал Сергеич, расшаркиваясь с Ульрихом. Он захлопнул папку, снял очки, встал и направился к машине, в которой уже сидел Ал, Прокопеня последовал за ним, движимый скорее любопытством, чем опасением за собственное смутное будущее.

Компания снова расположилась в конференц-зале гостиницы и Ал поведал новости, которые узнал от Кастаньеды, пока остальные «загорали» на крыльце.

Действительно — на даче, формально принадлежавшей Звягину, обнаружили женское тело, плававшее в бассейне. Оказалось, что бассейн наполнен специфическим раствором, с высоким содержанием соли и точное время смерти вряд ли удастся определить. Ясно одно — даму утопили. Тело быстро, без особого труда идентифицировали как Дарью Викентьевну Савину, поскольку её лицо было хорошо знакомо сотрудникам правоохранительных органов по портретам на рекламе в газетах. У Савиной в Н-ске не было родственников и для опознания быстренько привезли бывшего секретаря покойной и пару — тройку пациентов. Они сразу же опознали народную целительницу. А ещё в самом доме нашли массу эзотерических принадлежностей, в гараже — стальную площадку со следами сильного термического воздействия — по всей вероятности напалма. Саму дачу вчера ночью тоже пытались поджечь — хотя уже при помощи бензина. Однако бдительные соседи заметили дым и вызвали пожарных, так что здание практически не пострадало.

— Да, вот так бесславно завершил свои дни суперагент Ростиславцев, — хмуро прокомментировал Прокопеня едва дослушав Ала.

Однако, туту же исправил сам себя, второй раз за день испытав неприятную тошноту, и вспомнив о своих больничных озарениях, незамедлительно изложил их смысл остальным участникам разговора, завершив фразой:

— Не удивлюсь если эта хитроумная главврачиха и есть Ростиславцев — в самом деле, с чего мы взяли — что он бы высоким и стройным? Может на фотографиях вообще не он…

Ал напомнил:

— Мы прочитали в его личном деле — там написано рост — 182 см. Да и Масон его видел. Хотя, у меня тоже есть некоторые сомнения насчет идентичность Дарьи Савиной и Ростиславцева. Господин Ульрих сказал нам с Сан Санычем, что Савина некоторое время назад лечилась в подведомственной коллеге Инге клинике.

— Да, Ростиславцев действительно закончил свои дни бесславно, согласился Сергеич и, отчеркнув ногтем несколько строк, передал им папку, которую получил от Юрия Владимировича. Папка содержала прелюбопытный документ — не что иное, как отчет о вскрытии тела супруги Монакова. Из этого документа явствовало, что до того как скончаться обладатель тела перенес не только ряд косметических операций, но и операцию по смене пола. Прокопеня был в шоке. Зато Ал с облегчением вздохнул:

— Все наконец то разъяснилось…

— Ал — ты просто загадками говоришь, — Прокопеня снова чувствовал себя не самым большим интеллектуалом — тем более что Сергеич тоже видимо прекрасно понимал что именно разъяснилось, но он, в отличие от снобствующего Ала, снизошел до просвещения незадачливого Игоря Николаевича:

— Да, ты ж сам все понимаешь — теперь как раз стало все логично, даже не смотря на отсутствие некоторых деталей. В сущности, начало истории меняется мало. Ростиславцев действительно получил — так или иначе культурную ценность. Мы никогда конечно точно не сможем сказать — что ему было важнее — получить сокровища Эмира или же отыскать «источник бессмертия». Во всяком случае, он располагал и тем и другим, и обе части информации представляли значительную коммерческую ценность. Только с супругом Ростиславцева мы ошиблись. Видимо, наш Монаков действительно был неотразим. Настолько, что обиженный Ростиславцевым — дамой ухажер Звягин и бывшая супруга Монакова Инга стали дружить, если можно так выразится, против Костика.

— Ты думаешь, Звягин и Инга убили Ростиславцева по предварительному сговору? — усомнился Прокопеня.

— Вряд ли. Вот — Костика личное дело, времен его работы следователем — он был женат на Инге Юрьевне — в девичестве Корзиной. Правда, не долго. За две недели до того, как в армию идти женился, а вернулся из армии — и первым делом развелся. Но Инга его в покое не оставила — постоянно заявлялась к нему на службу и устраивала громкие скандалы, следила за ним… Просто маничка развилась у тетки. Она искренне считала, что Костика приворожили, бегала по знахаркам, сама пыталась научиться колдовать, — Сергеич грустно вздохнул, чуть не угробила карьеру Монакову своими выходками. Зато, когда Костик женился, на некоей Елене Ростиславцевой, если верить этой папочке, его карьера снова резко взлетела вверх. И его вечный конкурент Звягин был просто в ужасе, не мог понять — что же случилось…

— Но ведь и Звягин женился, в 1985 году, если я правильно помню — мы ведь сами видели фотографию! Монаков даже был шафером? — удивился Прокопеня. Он никак не мог увидать цельной картины происходящего.

— Действительно, Звягин тоже женился — попробуй Доктор с трех попыток угадать на ком? Ал — может, подскажешь Доктору? Какие знакомые лица ты увидал на фотографиях с того замечательного шахматного турнира, где я играл с Ван Нотеном?

На этот раз всегдашняя прозорливость Сергеича совершенно не вызвала у Ала энтузиазма, но на вопрос он все таки ответил:

— Я увидел рядом со Звягиным молодую женщину, очень похожую на мадам Рейснер — известного эксперта по русскому ювелирному искусству восемнадцатого века, супругу видного британского аукциониста…

— А какова девичья фамилия этой дамы? Как её звали до того, как она стала мадам Рейснер? — не успокаивался Сергеич.

Ал ещё раз вздохнул:

— Субботская. Ольга Субботская.

Прокопеня чуть ли не выкрикнул:

— Дочь профессора Субботского??? Того самого? Старичка-востоковеда?

Сергеич загадано ухмыльнулся:

— Да нет, внучка. Хотя папаша у неё тоже одиозная личность. Что скажешь Ал?

— Скажу что это не тайна, даже не банальность. Это общеизвестный факт. Хрестоматийный. Описан в десятках книг и сотнях статей. Он так часто упоминался, в открытых источниках информации — что нет нужды его вообще обсуждать. Если бы ты, Сергеич, читал хоть какие-то тексты, отличные от этой пресловутой «Городской магии», произведений Ильфа и Петрова да криминальной хроники в таблоидах — ты знал бы о нем так же хорошо, как и я.

Сергеич включил харизму на полную мощность и снова обратился к Алу:

— Ну, снизойди до нашей темноты, Ал и просвети — как же вошел историю папаша этой Ольги?

— Во время беспорядков в Бейруте, в начале восьмидесятых русские вывезли из Ливана огромное количество уникальных исторических ценностей, хранившихся в бейрутских музеях и частных коллекциях. Операцией руководила тогдашняя советская резидентура, действовавшая под прикрытием консульских учреждений СССР и МИДА… Батюшка Ольги — Алексей Субботский, он ведь по образованию тоже арабист, как раз в тот период служил в МИДе и был советником Советского Посольства в Бейруте, весьма активное участие во всех этих событиях принимал. Да он и сам, после переезда в Нью-Йорк, уже в середине девяностых, издал биографическую книгу, где отчасти описаны бейрутские события…

Прокопеня прозрел — в который раз за длинный сегодняшний день.

— Вот значит как все обстояло… Со шкатулкой твоего дедули по-семейному вопрос решали. Наверное, аура семейной реликвии так подействовала. То есть логика нашей первой версии не пострадала. Супруга Звягина действительно отправилась на поиски покупателя за кардон и слала папе Толе Звягину нежные письма, выясняя сохранился ли товар. А второй папаша — Субботский крышевал, как теперь принято говорить о таких отношениях, своего зятька до поры до времени через службу…

— Ну не вполне так, — уточнил Ал, — Я полагаю, покупатель уже был. В сущности, это был даже скорее заказчик, чем покупатель. А все сложности возникли из-за того, что во время похищения шкатулки Ростиславцев получил ещё и информацию о сокровище Бухарского эмира. Причем эта последняя информация представлялась ему очень ценной, даже более ценной, нежели шкатулка. Его логика вполне понятна: шкатулка — не более чем часть мифа, а вот сокровище эмира — вполне реальные ценности, которые к тому же легко превратить в деньги без посторонней помощи. Во всяком случае, он сорвал сделку и начал прятаться. Я полагаю, что шкатулка оказалась у Звягина во время всех этих перипетий связанных с убийством Ростиславцева. Неуравновешенная Инга, организовав убийство Ростиславцева расстроила сложную и тонкую интригу, которую несколько лет выстраивали профессионалы самого высокого уровня. Ростиславцев скончался, действительно бесславно — так и не успев не только отыскать вожделенного сокровища эмира, но даже передать информацию о нем кому-либо. Субботский со своей стороны — тоже не располагал полной информацией, — то, о чем он знал, относилось только к источнику бессмертия. И все же он сделал все возможное, для того, что бы встреча с Заказчиком состоялась — уже без Ростиславцева. И она действительно произошла во время международного шахматного турнира организованного Н-ске. На турнире Заказчика представлял Крис Ван Нотен. Крис Ван Нотен — не реальное имя — что-то вроде пароля по которому обладатель карты пути к «источнику бессмертной силы» мог опознать Заказчика. Поэтому, шкатулка как таковая не интересовала Ван Нотена — он хотел видеть готовую карту. И мадам Субботская-Звягина, располагавшая специальными знаниями искусствоведа и великолепными семейными связями, благодаря научному авторитету дедушки и дипломатическим знакомствам отца, отправилась на поиски ключа, при помощи которого можно было бы превратить шкатулку в карту. Ну, а Звягин, должно быть, в годы вынужденного одиночества сблизился с Ингой и даже поделился с нею некоторыми чужими секретами. Мне кажется, заставить Сергея «сложить шкатулку» была именно идея Инги, знакомой с тем, о чем Сергей рассказывал в состоянии транса. Зато, после того как шкатулка превратилась в карту — Звягин мог обойтись и без помощи семьи Субботских. Он чувствовал себя настолько уверенно, что наконец-то официально развелся с Ольгой, и даже снова женился.

Прокопеня был практически единственным благодарным слушателем этого пространного монолога Ала, потому что Сергеич все это время странствовал где-то в своем внутреннем пространстве, но при упоминании брака Звягина он неожиданно вернулся и продолжил рассказ Ала:

— А вот Инге не смотря на все усилия, так и удалось стать супругой Звягина. Конечно, она просто в шоке была, когда Звягин опять женился, и опять не на ней. И она снова решила прибегнуть к колдовским чарам — на этот раз, как мы убедились довольно успешно. Хотя конечно, деревенская магия, которой она пользовалась — это хоть и классика, но уже устаревшая. Примерно как труды доктора Фрейда. Вчерашний день. А то, что они с Дарьей по Вуду книжек начитались и пытались практиковать — так это просто смешно. Низких сущностей от высоких отличить не смогли! Заселили неизвестно кого в эту Лику — и сами же не смогли потом получившуюся тварь контролировать!

Прокопеня, как неисправимый материалист, прервал Сергеича, который как раз собирался посвятить своих собеседников в тонкости отличий управления высшими и низшими сущностями в соответствии с традициями магии городской и магии Вуду.

— Знаешь — по-моему, все вполне рационально она делала, и без всякой мистики. Конечно, все, что произошло, Ингу Юрьевну как психически нормального человека не характеризует, но единственное, чему я удивлен, это что она была таким компетентным психиатром. Убедила Звягина в том, что может сделать его депутатом при помощи магии. В качестве залога истребовала себе на хранение шкатулку, которая уже превратилась в дощечку. Но тут блестящий план дал сбой. В Н-ске появились доблестные представители Службы — то есть ФСБ, которые общались со Звягиным на прямую и могли попросту изъять табличку у Инги без всякой компенсации. И она создает нового центрального персонажа — основная функция которого — находится в центре внимания, а значит, в случае если план даст сбой, быть подозреваемым номер один. Для этого она превращает бывшую больную, уж не знаю какой патологией та страдала, в народную целительницу, делает её известной личностью, и все что происходит в дальнейшем так или иначе соотносится не с Ингой — а с этой Дарьей. Сформировала у Лики патологическую зависимость от алкоголя в процессе лечения от наркомании, потом, скорее всего, подсадила её на сильные лекарственные средства, подавляющие волю, и смогла ею манипулировать благодаря этому. То есть снова получила реальный шанс быть не просто деловой партнершей, но и супругой Звягина. Отыскала меня — что бы таким образом добраться до случайно попавшего ко мне наследия Субботского. А вот грязную часть проекта делегировала Лике — потому что несчастная фотомодель находилась в абсолютной зависимости от нее. Убивает сперва не в меру любознательного сотрудника ФСБ — теперь я думаю, что в квартире Монакова он искал табличку с изображением пути к источнику бессмертия. Пытаются отравить каким-то нервно-паралитическим газом и меня тоже — поскольку им не известна степень моей информированности об «источнике бессмертия». После неудавшейся попытки убийства или похищения Инга встречается со мной в больнице — пытается восполнить информационный пробел. Избавляется от Звягина — я думаю, подлый папа Толя поплатился за то, что предпочел реальное, гарантированное админресурсом место депутата какому-то мистическому символу и обещаниям Дарьи. Затем она организовывает, более успешно чем в моем случае, похищение Монаков — который тоже представляет собой скрытую угрозу — ведь он знал или мог знать об «источнике бессмертия», Инга хочет уточнить степень его информированности, поэтому Монаков не был убит сразу. Подверженность Монакова гипнозу и внешнее сходство со Звягиным позволяет ей организовать очень эффектную сцену с публичным самоубийством. Теперь Инга единоличная владелица легендарной таблички. Параллельно, для страховки, она убивает ещё одного слишком хорошо информированного ФСБ-шника — участника семинара, которого мы называли поэтом — песенником. Логично предположить, что именно он вел переговоры со Звягиным о возможности, так или иначе «выкупить» карту и должен был представить его Ван Нотену. Отправляет на окончательные разборки со мной Лику, а последней жертвой становится сама соучастница всех этих событий Дарья Викентьевна Савина. Ни о причастности семьи Герейра, и соответственно Ала к происходящему, ни кладе Буарского Эмира Инга совершенно ничего не знает, поэтому не проявляет ни к Алу, ни к Масону никакого интереса. Мне искренне страшно, что эта не совсем нормальная докторша получит главный приз, если конечно «Источник бессмертной силы» вообще существует. Не пойму только как она узнала про рукописи на моей даче — ведь получается, что она ещё больше месяца назад все эти события спланировала…

Тут Ал взял реванш за свою неудавшуюся попытку скрыть информацию о Субботской и загадочно улыбнулся:

— Наш уважаемый Сергеич своими собственными устами поведал Инге Юрьевне об этом интересном факте. Ну не вчера конечно. И не неделю даже назад. А ещё когда находился в её распоряжении в качестве больного. Он же у нас в своей прошлой инкорнации автор «Городской магии» и прочих мистических откровений из волшебного дачного ящика…

Убедившись в человеческом несовершенстве обоих своих приятелей, Прокопеня оживился:

— Надо скоре ехать в Ярославль — может, удастся успеть забрать документы до того как Инга там появится? Все таки я знаю, где дача, где этот ящик злополучный стоит, да и в издательстве меня помнят и рукопись я смогу быстрее истребовать!

Сергеич властно перебил Игоря Николаевича и начал строгим авторитетным голосом:

— Что-то ты Доктор далековато собрался. Мы тебя уже зарегистрировали как кандидата. И ты у нас практически мажоритарный лидер в округе! У тебя просто нету серьезных соперников. Зато есть завтра пресс конференция, встречи с избирателями, съемка на плакат, круглый стол по проблемам экологии на телевидении. Хотя бы прочитал свое расписание, и речи разучивать начал, Головатин укоризненно протянул Прокопени увесистую сопку листков с текстом, До выборов всего — ничего, а ты в Ярославль собрался за макулатурой! Вот уж не ожидал от тебя, Игорь Николаевич, такого безответственного отношения к своим избирателям!

Пристыженный Прокопеня промямлил:

— Ну что же делать…

К Сергеичу вернулся его обычный уверенный фатализм:

— Да ничего. Просто ждать — как в восточной притче — если долго сидеть на берегу реки, мимо тебя рано или поздно непременно проплывет труп твоего врага…

В дверь постучали, вошел паренек в форменной курточке курьерской почты DHL с огромным, укутанным в фирменную пленку ящиком в руках и поинтересовался:

— Сказали, что тут есть Прокопеня Игорь Николаевич — ему посылка…

Игорь Николаевич признался, что это он, и расписался на форменном бланке. Отправителем посылки оказалось, к немалому удивлению Прокопени, его ярославское издательство. Не иначе подлая Инга решила извести Прокопеню, а заодно и Сергеича при помощи бомбы…

— Ой, — а вдруг там бомба? — почти прошептал Игорь Николаевич, — может сначала Кастанеде позвонить? Или Масону…

— Что там бомба — это однозначно, — рассмеялся Сергеич, решительно сдирая с посылки упаковку, — только бомба несколько иного, так сказать, интеллектуального свойства…

Прокопеня просто опешил — в посылке был тот самый ящик с «макулатурой» с его дачи под Ярославлем, а на самом верху лежала аккуратно переплетенная и пронумерованная инвентарным номером издательства рукопись «Городской магии». Сергеич с удовлетворением пояснил происхождение посылки:

— Ты уж прости Доктор, но после той исторической ночи с «мумией» я много думал о рукописи, об этих всех документах и меня посетило мистическое озарение — знаешь, твое замечательное издательство тебе денег должно — ведь с тиражом они тебя очень серьезно обманули! Так что, пока вы с Алом отправились наносить визит в офис бабушки Дарьи, я позвонил в это нерадивое издательство, хорошо хоть их номер телефон в книжке есть, представился твоим адвокатом, пообещал разницу за тиражи у них отсудить. Ну, редактора мне в ответ начали скулить, что денег нет и на жизнь жаловаться. В общем разрулили ситуацию так, что они автору — то есть тебе перешлют рукописи, и те, что у них, да и те, что у тебя в доме хранятся, а ты им простишь разницу. Я, единственно, разрешил их редакционному курьеру выбить окно у тебя на дачи, да и порыться там в поисках этой замечательной коробки. А потом настоял, что бы они все это курьерской почтой отправили. Не забудь теперь им письмишко послать, что финансовых претензий не имеешь, — последняя часть фразы прозвучала совсем глухо — Сергеич решительно зарылся в ящик, выкладывая на стол казенного вида старые синие папки, подписанные чернилами и химическим карандашом, покрытые слоем многолетней пыли связки документов и писем, пожелтевшие фотографии, полуистлевшие листки с текстами на загадочных языках и начал по каким-то неведомым простым смертным критериям сортировать все это творческое наследие на столе.

Ал, к большему недоумению Игоря Николаевича, совершенно проигнорировал прибывший архив, а вместо этого увлеченно погрузился в чтение полного варианта рукописи «Городской Магии». Может быть, он надеялся узнать из первоисточника, откуда взялась скверная копия фамильного стилета, а так же кто и почему должен был стать жертвой этого самого поддельного стилета?

Прокопеня тоже решил поискать ответ на этот мучавший его вопрос, потянул к себе ближайшую пачку фотографий. Коричневатый от фиксажа снимок с пометкой в углу 1924 г., запечатлел Красную Площадь и группу граждан, среди которых Доктор сразу же определил молоденького Субботского в студенческой тужурке. Остальная публика была по-революционному разномастной. Прокопеня стал разглядывать снимок, пытаясь угадать, кто же из этих людей являл собой предшествующее воплощение Сергеича? Но, наткнувшись на собственное лицо среди изображенной группы, понял, как сильно он переутомился за последние дни, отодвинул снимок, и принялся за изучение плана предвыборных мероприятий.

Сейчас ему хотелось только одного — навсегда позабыть о прошлом и как можно скорее оправдать ожидания Н-ских избирателей.

КОНЕЦ