Горячее селение Амбинанитело

РИСОВОЕ ПОЛЕ

Общественное устройство в Амбинанитело необычайно простое. Все население занимается исключительно сельским хозяйством, кроме четверых людей, прибывших сюда из других мест. Это учитель Рамасо, староста Раяона (с которым мы еще не познакомились, так как он постоянно находится в разъездах по своему участку — кантону) и два купца — китаец и индус.

Все мальгашские семьи имеют в долине собственные небольшие, более или менее одинаковые поля. Каждая семья обрабатывает их собственными руками. В этом благословенном уголке нет споров, нарушающих спокойствие, как в других частях Мадагаскара, где на плантациях гвоздики, ванили или кофе происходят острые стычки, характерные для колониальных стран. Стычки между плантатором и эксплуатируемым. Непременно эксплуатируемым рабочим-туземцем.

В Амбинанитело этого нет. Нет хотя бы потому, что здесь отсутствуют плантаторы, а горы, окружающие долину и поросшие необитаемым лесом, всегда готовый резерв земли. В долине преимущественно выращивают рис — основное питание всех мальгашей. Когда семья чересчур разрастается, молодые отпрыски стараются не делить наследства. Они выкорчевывают деревья на близлежащих склонах и сажают кофе, дающий больший доход, чем рис, или ваниль и гвоздику, еще более выгодные, чем кофе. Этот простой, почти архаический способ позволяет сохранить общественное и хозяйственное равновесие и обеспечить все население в Амбинанитело едой и, самое главное, в равном количестве.

— Кроме сельского хозяйства, вы ничем другим не занимаетесь? — спрашиваю Джинаривело однажды утром во время прогулки по берегу реки. В обществе старика я отправился с ружьем, чтобы пострелять птиц для нашей коллекции.

— Каждый из нас выполняет еще всякую другую работу, — отвечает он, — которую требует жизнь в долине. Например, мы строим дома. Это исключительно обязанность мужчин. А женщины ткут из волокон рафии и других растений рабаны — циновки для постелей или полов. Из них также можно делать простую одежду. Но теперь мы все больше покупаем готовые полотняные ткани у индуса Амода.

— А молодежь тоже идет по стопам отцов?

— Девушки да, юноши не всегда. Им уже тесно в долине. Многих манит жизнь в городах, и они отправляются туда. Они уходят через горы на восток в Анталаху. Там они работают на ванильных плантациях у вазахов и, кажется, не плохо зарабатывают. Мой внук Разафы тоже там.

Хуже оставшимся, не только молодежи, но и людям более зрелого возраста. По нескольку месяцев в году их заставляют трудиться на принудительных работах и ничего за это не платят.

— Ты говоришь о штрафе за неуплату подушного налога?

— Ну, что вы? Каждый мужчина должен отбывать определенную принудительную работу, которая длится обычно три месяца.

— А я слыхал, что всего полтора-два десятка дней в году.

— Да, на бумаге. А чиновники, которые ведают этим, так злоупотребляют, что в конце концов получается не меньше двух, а чаще всего три месяца. Жалобы к высшим властям редко достигают цели. Осмелившийся протестовать бедняга скорее накличет беду на свою голову со стороны местных чиновников.

Так вот, после подушного налога это вторая тяжесть, которую колониальные власти возложили на туземцев. Жестокая машина эксплуатации действует исправно. Принудительные работы высасывают у мальгашей максимум рабочей силы, нужной колонизаторам для их благополучия. Что же удивительного, если туземцы считают работу проклятием: ведь ее плоды пожинают не они, а чужие, вазахи.

Охота в обществе Джинаривело не особенно удачна. Мы больше разговариваем, чем следим за птицами на деревьях. На обратном пути проходим мимо рисовых полей. На некоторых рис уже созрел и похож на овес. Кое-где собирают урожай. Работают только женщины, срезают стебли риса ножами и складывают в маленькие снопы для просушки. Я обращаю внимание Джинаривело, что на поле не видно ни одного мужчины.

— Это женское дело! — объясняет старик. — Земля родит так же, как родят женщины. Поэтому срезать рис и вообще убирать урожай должны женщины, они и земля — одно и то же.

— А мужчины совсем не работают в поле?

— Работают, но только вначале, когда нужно подготовить почву. Обрабатывая поле, они целыми днями гоняют по участку скот до тех пор, пока под копытами не образуется глубокая, болотистая жижа. Иногда мужчины помогают женщинам сеять, а потом пересаживать молодые побеги, но никогда не вмешиваются в уборку урожая.

До полудня остается два часа, а солнце печет вовсю. Женщины работают медленно, спокойно, будто совершают торжественный обряд. Жара и опыт многих поколений выработали у них мудрость размеренных движений. Для жниц важнее не уронить ни одного колоска, чем быстро все сделать.

На соседнем поле трудится около десятка женщин. Когда мы проходим мимо, узнаю среди них Беначихину и Веломоди. Девушки, заметив меня, о чем-то оживленно заговорили, но тут же снова принялись жать — хозяйственные, трудолюбивые, внимательные. Джинаривело с нескрываемой гордостью осматривает поле и говорит:

— Это земля и женщины нашего рода заникавуку. Прежде это было большое и богатое племя, у него было много рисовых полей. Жило оно главным образом на вершине Амбихимицинго, твоей горе Бенёвского.

— Сегодня на этой горе уже никого нет!

— Конечно, нет! Всех до единого там уничтожили.

Мы молча шагаем дальше. Мне очень интересно, что происходило на этой горе, но не хочу быть назойливым и боюсь спугнуть старика.

У подножья горы Бенёвского также раскинулось рисовое поле, но совсем другое, не похожее на те, что встречались до сих пор обширное, без межей, без оросительных канавок, таких многочисленных на других полях долины, и поросшее мелким, несозревшим рисом, посаженным, по-видимому, с большим опозданием.

— Это проклятое поле! — содрогается Джинаривело, когда мы проходим у подножия горы. — Я не могу смотреть на него.

— Потому что здесь так плохо растет рис?

— Плохо растет потому, что земля здесь проклята!

— Звучит как-то страшно… Расскажи мне!

Джинаривело охотно рассказывает, хотя ограниченное знание французского языка изрядно ему мешает.

Давно — по некоторым подробностям догадываюсь, что происходила эта история около середины XIX столетия — часть племени заникавуку жила на горе Амбихимицинго, а рисовые поля находились в долине под горой. В течение многих лет заникавуку враждовали с родом цияндру. Однажды ночью цияндру напали на жителей горы и всех уничтожили, в том числе и их вождя. Цияндру захватили рисовое поле у подножия горы, а чтобы своей победе придать больше веса, отрезали голову погибшего вождя и воткнули ее на кол посреди рисового поля. Оставшиеся в живых из племени заникавуку хотели отомстить за смерть своих близких, но другие жители Амбинанитело вмешались, заставили помириться обе стороны и предотвратили дальнейшее кровопролитие.

С тех пор между заникавуку и цияндру отношения натянутые. Одни для других — фади, что значит запрет. Они не завязывают никаких сердечных отношений, а тем более не заключают браков. Рисовое же поле считается у всего рода заникавуку зловещим и проклятым. Проклятие это распространилось даже на цияндру. Хотя они и не выпустили из своих рук поле, но пользы оно им не приносит, хуже — вызывает в их роду распри и ненависть. Отдельные семьи жестоко ссорятся из-за отдельных участков несчастного поля.

Когда много дней тому назад я приехал из Мароанцетры и впервые увидел Амбинанитело, она показалось мне оазисом спокойной, счастливой жизни. В лучах утреннего солнца очаровательное селение дремало в тени кокосовых пальм, окруженное буйными рощами бананов, кофейного и хлебного деревьев. Когда потом деревня объявила нам скрытую войну, прибегая к различному оружию — чувствительности мимозы, приговору божьего суда, грозному слову мпакафу, — жители деревни казались непоколебимой, монолитной скалой, сила которой была в единстве против нас. И вот Джинаривело приоткрывает передо мной завесу: не единодушны они, их терзают противоречивые страсти. А доброго старика уже не устраивает только изливать душу передо мной. Он требует от меня определенно высказаться, на чьей я стороне.

— Я считаю себя гостем всех жителей Амбинанитело, а не только одного племени, — защищаюсь я.

— Не получится, вазаха! Ты находишься здесь, а наша пословица говорит: кто сопровождает рыбака, возвращается измазанный рыбьей чешуей. Рыбьей чешуи тебе не миновать.

— Это ваши внутренние распри, я здесь чужой…

— Сказать тебе другую пословицу? Кто садится близко к горшку — вымажется сажей. Ты сидишь близко, вазаха, и должен выбирать!

— Ну, разумеется, ты всегда будешь мне ближе, чем другие!

— Спасибо тебе! Мне это и нужно было знать!