Все-таки в прошлой жизни я была кошкой, лениво подумала Алена, мягко изгибаясь в истоме, подставляя всю себя его взглядам и таким же ленивым прикосновениям.
С Олегом сразу после секса ей хотелось забраться под одеяло или одеться — лишь бы он не смотрел на ее тело, которого она отчаянно стеснялась. Со Стасом все было иначе. Она была самой красивой, самой желанной. Пусть только для него одного — неважно, какое ей дело до остальных! Он смотрел на нее — и это было не менее осязаемо, чем касания рук, губ, языка. Его взгляд заводил, будоражил до секса, подстегивал во время, ласкал и нежил после. Так, что хотелось мурлыкать.
— У тебя было много женщин? — спросила она, медленно прокладывая ногтем путь между кубиками пресса, как в лабиринте.
— Много, — не сразу ответил Стас. — Это имеет какое-то значение?
— Нет. Расскажи мне про самую первую. Ты же все знаешь про моего первого мужчину, — Алена хитро улыбнулась.
Стас молчал, глядя в потолок, лицо его стало жестким, и она испугалась, что забрела в опасную зону.
— Мне было тринадцать. А ей двадцать три. Она была у нас аккомпаниатором, — сказал он и резко повернулся к ней. — Ты уверена, что хочешь знать подробности?
— Нет, — помотала головой Алена. — Лучше расскажи тогда про свою первую любовь. Самую-самую первую.
— Это можно, — Стас улыбнулся. — Ее звали Эгле Зариня. Латышка. Такая, знаешь, типичная прибалтийка. Голубоглазая блондинка. Высокая, тоненькая. Мы с ней танцевали в паре на бальных два года. Пятый и шестой класс. Золото выиграли на чемпионате Европы. В Варшаве. За самбу. Мне очень хотелось ее куда-нибудь пригласить. В кино или погулять. Но я страшно стеснялся.
— Ты? Стеснялся? — рассмеялась Алена: настолько ей было трудно представить стеснительного Стаса.
— Да вот представь себе. Поэтому мы с ней только после занятий шли вместе и разговаривали. Она до автобуса, я дальше, до метро. И я всегда приносил яблоко, мы его съедали пополам. Муму специально покупала и напоминала: «Яблоко для Эгле не забыл?»
— Муму? — удивилась Алена.
— Мама. Я ее так звал.
— Почему?
— Не знаю. Она говорила, что у меня не получалось сказать «мама», когда был совсем маленьким. Только «муму». Так и пошло.
— Забавно. А где она сейчас?
— Умерла.
— Извини…
— Ничего. Когда нам уже по двенадцать было, у Эгле начала расти грудь. Ну, совсем немного, но она ужасно смущалась. Надевала под гимнастический купальник по две майки. А мне нравилось. Это, конечно, были еще не такие взрослые желания, — Стас провел рукой по ноге Алены, — но все равно волновало.
— И чем все кончилось? — она прижалась к нему спиной, так уютно, удобно, как две ложки в коробке.
— Да ничем. Они уехали всей семьей.
— В Латвию?
— В Германию. К родственникам. И на прощание я ее все-таки поцеловал. Еще год мы переписывались по электронной почте, а потом все потихоньку сошло на нет. Ну а у тебя? Рассказывай!
Алена потянулась, еще плотнее прижавшись к Стасу, потерлась затылком о его подбородок.
— В первом классе. Его звали Артем. Мы сидели за одной партой. Он на меня никакого внимания не обращал. Я же страшная была. В очках. На зубах пластинки. Две тощие косички. В общем, крысенок. И вдруг он угостил меня конфетой. Уж не знаю, почему. Может, сам не хотел. В общем, я была так растрогана, что взяла и поцеловала его в щеку. От избытка чувств. Это в классе было, на перемене. Все видели. Ну и понеслось: жених и невеста. И тогда он треснул меня рюкзаком. Очень больно. Я рыдала страшно, но больше от обиды, наверно. Учительница его пересадила за другую парту, ну а потом у меня потихоньку все прошло.
— Надо же, какая драма, — Стас рассеянно поглаживал ее грудь, обводя одним пальцем по окружности. — Не могу тебя представить крысенком.
— Отец меня зовет весенним ежом. До сих пор.
— Прикольно. Никакой ты не еж. Ты очень стройная, — он провел ладонью линию от ее груди до бедра. — И очень красивая.
— Мурр! А твой отец жив?
— Нет, тоже умер. Давно. Десять лет уже. А Муму четыре года назад. Я у них поздно родился. Ему было сорок пять, а ей тридцать восемь. Они вместе в школе работали.
— Учителя?
— Да. Муму русский и литературу, отец историю.
— Тогда понятно, — улыбнулась Алена, повернувшись к нему лицом.
— Что именно?
— Я удивлялась, что у тебя речь… как бы тебе сказать. Немного не соответствует возрасту. Когда сленг — еще ничего, а вот когда что-то рассказываешь, такое чувство, что тебе лет тридцать, не меньше. Но раз у тебя родители были в возрасте, да еще мама русский преподавала, тогда это все объясняет.
— Ты до такой степени замечаешь, кто и как говорит? — удивился Стас.
— Да. Я же тебе говорила, я чистый аудиал. Все вокруг в первую очередь на звук.
— А для меня главное — запах, — он уткнулся носом ей под мышку, лизнул, тяжело положил руку на живот. — И вкус. И на ощупь. Потом на вид, а потом уже на звук.
— Ты кинестетик. А я слепошарый крот, у меня вид в последнюю очередь.
— Крысенок, еж, крот, целый зоопарк… Я как-то в детстве увидел объявление на столбе: «Продам кротовьи шкурки на шубу». Никак не мог представить себе шубу из крота, он же маленький. Потом в интернете нашел. Обалдел от цены.
— Ну да, — хихикнула Алена. — Примерно половина твоей лярвы.
— Ну ты и язва!
Она глазом моргнуть не успела, как обнаружила себя лежащей на спине. И этот взгляд — сверху вниз, насквозь. Как магнитные линии сквозь землю.
— Я просто с ума схожу от твоего запаха.
А я схожу с ума от вот этих ноток в твоем голосе, низких, чуть хрипловатых, из самой глубины. Я просто умираю от твоего голоса, когда слышу в нем желание!
— И от вкуса. Рассказать тебе, где? Тебе должно это нравиться — слушать и слышать, правда? Когда ты хочешь меня. Когда я раздвигаю твои губы, — его рука пробралась между ее сжатых ног, пальцы нашли путь в глубину, — а между ними сочится влага. Сок. Когда ты вся течешь. Как сейчас, — он убрал руку и облизал палец, глядя ей в глаза. — Соленый. Горький. Терпкий.
От слов Стаса Алену заливали жаркие волны, по спине пробегала крупная дрожь. Плотный колючий воздух с трудом протискивался сквозь горло, пересохшее так, словно влага со всего тела стекла туда, где только что была его рука.
— Я тоже хочу, — прошептала она. — Попробовать тебя на вкус.
— Правда? — он прикусил мочку ее уха. — И что мешает?
— Я не знаю… как. То есть знаю, конечно, но… чтобы тебе было хорошо.
— Я тебе покажу кое-что. Немножко черной магии.
Алена вспомнила, как пыталась обозначить для себя его взгляд. Сегодня ей на ум пришло другое слово — «порочный», и оно отозвалось еще более сильной вспышкой желания.
Он встал с кровати, задернул плотные шторы, подошел к зеркалу в дверце шкафа.
— Иди сюда. На вкус в другой раз попробуешь, начнем ликбез с азов. Разврат должен быть грамотным.
Алена хихикнула, спрыгнула с кровати.
— Свечи бы зажечь, — с сожалением сказал Стас. — Ну да ладно, и так должно получиться. Только учти. Никаких стеснений и прочей фигни, иначе и затеваться не стоит.
— Да ну! — фыркнула Алена. — Я с тобой себя чувствую какой-то дикой нимфоманкой, и мне это страшно нравится. Может, сначала и было что-то, но уже нет. Сама удивляюсь.
— Ну и отлично. Начнем ручками. Одной. Порно смотрела? Значит, представление в теории имеешь. Я скажу, если что не так. А второй одновременно ласкаешь себя. Клитор. Желательно синхронно.
Алена посмотрела на него удивленно, но от комментариев воздержалось.
— А теперь главный фокус. Смотри в зеркало. На меня. На то, что у тебя в руке. Взгляд сфокусируй так, чтобы ничего другого не видеть. Сможешь?
— Да, — судорожно переводя дыхание, ответила она.
— Представь, что это твое отражение. Я в зеркале — это ты. Ты ласкаешь себя и смотришь на это. Все твои ощущения — мои. Или наоборот, неважно. Прислушивайся к ним, запоминай.
Сначала ей показалось, что это какой-то бред. Смотреть в зеркало и представлять себя мужчиной, да еще ублажая одновременно себя и его? Что должно быть в голове, чтобы всерьез это представить? Тут с координацией движений бы разобраться, да еще взгляд держать так, чтобы не убегал с одной точки, пытаясь выхватить из зеркальной мути что-то лишнее. А ощущения… совершенно безумные. Как будто музыка шла только на один наушник и вдруг прорвалась во второй, став яркой, объемной, осязаемой. И все же это были только ее ощущения. И вдруг…
Она сама не поняла, как и в какой момент это произошло. Словно какая-то ее часть отделилась и наблюдала за происходящим, но изнутри зеркала. Из Зазеркалья. А другая действительно стала Стасом. Ее — Алены — больше не было, она как будто растворилась в нем. И как только она это осознала, ее подхватила волна оргазма — такого яркого и мощного, какого она никогда еще не испытывала наедине с собою. Стас глухо застонал, запрокинув голову, и она почувствовала липкую теплую влагу на ладони, на животе.
Отдышавшись, он отошел, достал из-под подушки маленькое полотенце, вытерся, бросил ей. Сильно закружилась голова. Алена осторожно добралась до кровати и легла на живот, лицом в подушку, пытаясь прийти в себя.
— Что с тобой? — Стас сел с ней рядом, провел рукой по спине. — Ты бледная такая.
— Не знаю. Это действительно… черная магия. Я не думала, что получится, но…
— Неужели? — усмехнулся он.
— Неужели что? Что сомневалась или что получилось?
— Что получилось, — он подвинул ее и лег рядом.
— То есть ты сам сомневался? — Алена подняла голову и с любопытством посмотрела на него. — А говорил с такой уверенностью.
— Я-то не сомневался. А вот у тебя на лице такой скепсис был. Хрень какая-то, ну да ладно, раз уж тебе так хочется, попробуем.
— Звучало на самом деле бредово. Представить, что я — это ты. И почувствовать за тебя то, что происходит со мной. Ну правда же. А потом вдруг…
— Попробуем в другом формате? — прищурился Стас, положив руку ей на грудь.
— Только не сейчас, — захныкала Алена. — У меня уже сил нет.
— Разумеется. У меня тоже. А в обратном направлении?
— Да, конечно! Знаешь, это было… необыкновенно. И немного страшно. Как будто я исчезла. Остался только ты. Я не знаю, как это объяснить. Наверно, ты сам знаешь.
— Откуда? — хмыкнул Стас.
— То есть?..
— Да, со мной не сработало. Может, потому, что это была не ты? Может, с тобой получится? — он дотянулся до телефона, посмотрел на часы. — У нас есть еще час подремать.
Устроившись уютно в его объятьях, уже проваливаясь в мягкую, теплую дрему, Алена подумала, что страшно ей стало не только потому, что она на мгновение пропала. Еще и потому, что эта зеркальная магия дала Стасу полную власть над ней. То, чего она и боялась.