Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Глава 1 Родной город

Женщина, попытавшаяся покончить с собой в экстрадиционном поезде в 1946 году, была виновна во многом: в массовых убийствах, зверствах, пытках и бессердечности перед лицом страданий. Она также любила музыку, детей и семью и основала оркестр в самом неприглядном месте – лагере смерти Аушвиц-Биркенау.

В юности Марию Мандель часто описывали как милую девушку из хорошей семьи. В конце концов, как и многих других ее современников, ее сбила с пути жажда власти и славы, и она в полной мере воспользовалась новыми возможностями, которые появились даже для женщин в Третьем рейхе. Если бы Адольф Гитлер не создал нацистское государство, Мария наверняка прожила бы свою жизнь как непримечательная и неизвестная девушка из маленького городка. Однако вместо этого сегодня она – одна из самых страшных палачей Холокоста.

История Марии началась скромно, когда она родилась в январе 1912 года в красивой австрийской деревне Мюнцкирхен. В то время она была простой деревенской девушкой из хорошей семьи¹, и мало кто мог предположить, что однажды она станет самым бесславным выходцем из своей среды.

Сегодня Мюнцкирхен – это оживленный региональный центр. Основанный в Средние века, город всегда был процветающим местом для малого бизнеса. Во многом Мюнцкирхен сейчас выглядит точно так же, как и при жизни Марии. Общину окружают зеленеющие холмы, перемежающиеся с густыми темно-зелеными соснами, пронзающими пейзаж. Золотые поля кукурузы и пшеницы переливаются на солнце; местные дороги усеяны сельскохозяйственной техникой.

Верная своему католическому наследию община может похвастаться двумя церквями: церковью Святого Себастьяна, небольшим приходом, расположенным на окраине города, и приходской церковью в центре города. Кладбище, прилегающее к церкви Святого Себастьяна, во многом является духовным центром Мюнцкирхена². Красивые, тщательно ухоженные могилы рассказывают историю деревни. Рядом с памятниками людям, умершим от чумы в Средние века, находится общий памятник погибшим в различных вооруженных конфликтах. Отдельные камни с неприметными железными крестами знаменуют солдат, сражавшихся и погибших во Второй мировой войне. Легко найти имена и даты жизни жителей деревни, которые были одноклассниками Марии. Многих девушек тоже зовут Мария, и часто встречаются фамилии семей, до сих пор играющих важную роль в общине. Вокруг тихо и спокойно, в небе звучит мелодичное пение птиц. Нежно жужжат пчелы, мягкий ветерок шелестит листьями на деревьях, в воздухе витает аромат жимолости. Здесь похоронены родители Марии, а также ее брат и его жена. Памятник на их могиле кажется теплым на ощупь, словно он живой.

В последующие годы Мария описывала свое раннее детство и юность в Мюнцкирхене как «самое прекрасное [время] в моей жизни»³. Мария, будучи сокровищем своих родителей и часто балованным младшим ребенком в семье, состоящей из четырех братьев и сестер, процветала в замкнутом сообществе. Ее отец, Франц Мандель, был важным человеком, сапожных дел мастером.

На фотографии Франца в заявлении на паспорт, сделанной в 1930-х годах, изображен суровый мужчина, с вызовом смотрящий в камеру, со слегка нахмуренными бровями и худощавым телом, загорелым и подтянутым от тяжелой работы. Его волосы аккуратно подстрижены, усы маленькие и деловитые, уши правильной формы и плотно прилегают к голове. Его темные глаза проницательны. На других снимках Франц часто изображен в рабочем фартуке, повязанном вокруг талии, с руками, обтянутыми веревкой мышц, и трубкой во рту. Семья Мандель сама выращивала табак для этой трубки, который впоследствии внук описывал как не очень качественный, но с gute Duft, приятным ароматом⁴. В качестве отдыха по вечерам Франц играл на цитре. Он, несомненно, оказывал сильнейшее влияние на Марию до самой ее смерти. Позже, в тюрьме, Мария больше всего беспокоилась о том, как ее поступки и судьба отразились на ее отце.

Мать Марии, Анна Штрайбль, была дочерью деревенского кузнеца из соседней деревушки Фройндорф⁵. Будучи на два года старше своего мужа, Анна на протяжении всей жизни страдала от депрессии.

На своей фотографии в паспорте Анна выглядит невыразимо печальной. Ее лицо измождено, глаза затравленные, влажные и подавленные грузом обстоятельств. Волосы Анны аккуратно зачесаны назад, а поза тела надломленная, покорная. В семье Мандель Анна занимала неприметное место. Мучимая болезнями, она не могла справиться с реалиями и обязанностями своей жизни⁶.

После начала менопаузы у Анны случился нервный срыв. Ее депрессия обострилась, она стала нервной, вспыльчивой и чрезмерно чувствительной к раздражителям. Диагноз Vervensach (нервное расстройство)⁷ и другие проблемы привели к тому, что нервный срыв Анны длился семь лет. К сожалению, в то время и в том месте было мало способов лечения того, что называлось «эволюционной меланхолией», и она очень страдала.

Несмотря на это, дети очень любили Анну. Мария однажды заявила: «[Хотя] моя добрая матушка редко подходила к нам, детям, доктор не мог с этим ничего поделать. Все должно было наладиться само собой. После этого моя мама была для нас самой лучшей на земле»⁸.

На протяжении всей своей жизни Анна оставалась благочестивой католичкой. В более поздние годы, после того как Мария начала работать в Аушвице и изменилась в характере, Анна ежедневно ходила на святую мессу, молясь за вечную душу своей дочери. Она умерла до конца войны, в 1944 году.

Первым ребенком Анны и Франца был сын Георг, родившийся в 1905 году. Будучи на семь лет старше Марии, он оставался единственным мальчиком в семье. Георг вырос светловолосым, мускулистым и суровым мужчиной, несколько ниже своего отца. В феврале 1908 года родилась дочь Анна, за ней в 1909 году появилась еще одна дочь, Алоизия, по прозвищу Лоизи. Затем, в 1912 году, появилась Мария. Она была красивым ребенком, светловолосым и хорошо сложенным, с потрясающими светло-карими глазами, и унаследовала высокие скулы и черты лица своего отца.

На улице Штигль стоял большой и крепкий дом семьи Мандель с пристроенным сараем, окруженный полями и с прекрасным видом на город. Франц Мандель считался очень хорошим человеком, который никогда не ссорился с соседями⁹.

Внутри дома были просторные комнаты с низкими потолками. Мастерская Франца и обувной магазин располагались в передней, выходящей на улицу. В небольшой комнате у прихожей хранилась кожа, из которой делали обувь. Фермеры приносили частично выделанные шкуры с умерших или забитых животных, и в доме всегда стоял «специфический запах свежих и просоленных шкур»¹⁰. Спустя десятилетия, в Биркенау, запах плоти на разных стадиях разложения возвращал Марию к этому запаху.

Франц был искусным мастером и дальновидным бизнесменом. Люди нанимались в подмастерья, чтобы помогать с магазином и изготовлением обуви. Кроме того, они выполняли разную работу по дому, жили и питались вместе с семьей. Один из его работников, работавший в Мюнцкирхене во времена детства Марии, описывал Франца Манделя как человека строгого, открытого и справедливого. «Человека, который относился ко всем одинаково и был восприимчив к новым идеям. Благородного человека»¹¹.

Дом семьи Мандель также был и рабочей фермой. Большинство жителей общины, включая Манделей, выращивали продовольственные культуры, которые можно было хранить всю зиму: картофель, петрушку, красную свеклу, капусту и морковь. Чтобы сохранить урожай свежим, использовались сырые холодные погреба, а корнеплоды для сохранения укладывали во влажный песок. Во дворе у Манделей росло грушевое дерево, из плодов которого делали сидр. В обязанности Марии входило доить коров, делать масло, ухаживать за домашней птицей и приносить свежую воду из колонки.

Фотография 1933 года наглядно показывает, каким тяжелым трудом выращивали и собирали эти культуры. На открытом поле перед линией деревьев стоит большая деревянная повозка, нагруженная сеном, которую тянет белый вол. Франц и Георг Мандели стоят по бокам повозки, опираясь на вилы и одетые в пропитанные потом хлопчатобумажные рубашки с закатанными рукавами, так как день явно был жарким. Оба мужчины загорелые и подтянутые, Георг держит одну руку на поясе, глядя прямо на фотографа, его светлые волосы и мускулистый торс указывают на физическую силу. Два подмастерья Франца стоят посередине, чтобы помочь, и тоже с вилами в руках. На вершине большого стога заготовленного сена сидит Анна Мандель, сестра Марии, и придерживает груз.

Они вели здоровый и активный образ жизни. Зимой дети катались на лыжах по холмам Мюнцкирхена, а по вечерам можно было услышать репетицию городского оркестра¹². Прекрасное место, чтобы жить и взрослеть.

Мария, как и все остальные, знала об экономической депрессии, охватившей Австрию и Германию, но это очень мало влияло на ее жизнь. Ферма кормила семью, бизнес отца одевал их, сестры защищали и любили ее. Они были хорошей семьей, а она была хорошей девушкой. Хорошая девушка из хорошей семьи.

Глава 2 Детство

В каждом маленьком городке есть свои особые мелодии и обычаи. Во время разговора со многими нынешними жителями Мюнцкирхена лица озаряются воспоминаниями, в памяти всплывают старые разговоры, рассказываются истории, которые передавались из поколения в поколение.

Для взрослых, которые достигли совершеннолетия в неспокойные годы аншлюса Австрии и Второй мировой войны, которые дружили с Марией и ходили с ней в одну школу, жизнь была нелегкой. Этот период и его тяготы сформировали то, кем они стали. Их поступки, в свою очередь, оставили глубокий след в общине.

Подробности, которыми делятся на кухнях, в местных Gasthof (гостиницах), на террасах и – однажды – даже выкрикивают из окна второго этажа, оживляют наши разговоры. Работающий фермер робко делится своими воспоминаниями: грязь на руках, огрубевших за годы труда, солома на рубашке и ботинках. Нам предлагают ягодный торт и тосты, газированную воду и грушевый сидр. Воспоминания родителей, бабушек и дедушек в изобилии рассказывают о повседневной жизни в замкнутой общине. Семьи Мюнцкирхена выросли на этих историях и по праву гордятся ими. Эти воспоминания – подарок, который дает ценные сведения о ранней жизни Марии¹.

Многие пожилые люди говорят о местной начальной школе, которую вспоминают с нежностью и трепетом. На фотографии 1917 года, сделанной незадолго до поступления Марии в школу, запечатлен строгий класс и серьезные, воспитанные ученики со скрещенными руками на простых деревянных скамьях: девочки по одну сторону, мальчики – по другую. Девочки носят платья и сарафаны, на голове у них косы, а мальчики одеты в пиджаки и шорты или брюки. Учитель, Адольф Ильг, сурово стоит сзади, сложив руки за спиной. Все пристально смотрят на фотографа.

Ильг был одним из учителей в школе в годы детства Марии. Всем было известно, что Ильгу, казалось, было более интересно заниматься небольшим частным бизнесом, который он вел из своего дома, этакий сельский магазинчик, чем преподаванием². Он наставлял учеников сообщать родителям о поступлении новых товаров и призывал их делать покупки в его магазине.

Дисциплину описывали как «очень, очень суровую – учеников били!»³. Эта дисциплина распространялась и на учебные предметы. Ирмгард Хант, выросшая в маленькой деревушке, похожей на Мюнцкирхен, вспоминала, что «самым большим достижением дня было похвальное слово за ряд безупречных букв, которые строго придерживались границ трех линий, отделяющих нижний, средний и верхний интервалы»⁴. Schönschrift [чистописание, буквально «красивый шрифт»] было требовательным искусством, требующим суровой тренировки. Позже она резюмировала, что «в конце концов, Ordnung muss sein! [ «Должен быть порядок!»]»⁵. Спустя годы, когда Марию попросили написать досудебные показания, эта строгая тренировка в чистописании все еще проглядывала.

Одна из одноклассниц Марии, пожилая женщина по имени Цецилия, с улыбкой рассказывала, что если «тупые мальчишки» не знали ответов, то учитель брал их за шею и заставлял стоять лицом к доске перед классом⁶. Она также побаивалась Адольфа Ильга как строгого воспитателя и помнит, как он задерживал непослушных учеников после уроков. Это также означало, что такие ученики получали наказание дважды: сначала от Ильга, а потом дома от родителей. Ученики не рассчитывали играть после школы: они должны были идти домой и заниматься домашними делами. Если они опаздывали, то весь ритм домашнего хозяйства мог нарушиться.

Цецилия отмечает, что было не так много контактов между ребятами, которые жили в городе, и ребятами, которые жили дальше. Ее дом находился глубоко в сельской местности, в то время как дом Марии был в центре Мюнцкирхена, и ее семья занимала важное место в обществе. Несмотря на это, Цецилия вспоминает, что «у Марии было очень милое лицо с красными щеками, [она была] блондинка с румяным лицом»⁷.

Большинству детей доставалась одна пара обуви, и они носили ее до тех пор, пока она не становилась мала, и тогда ее передавали другим братьям и сестрам. Франц Мандель сам сделал обувь для семьи Цецилии после того, как ее отец принес ему выделанную кожу, когда зарезали очень крупную свинью⁸.

Ученики посещали школу всего полдня, изучая различные предметы⁹. Мальчики занимались спортом, а девочки в основном изучали рукоделие: вязание, шитье, крючок¹⁰. Отчеты об успеваемости присылали домой в Schulnachtrichtenbuch – маленькой книжке с обложкой из блестящей зеленой бумаги¹¹. Цецилия до сих пор с гордостью показывает свою, в которой у нее по всем предметам стоят оценки Sehr Gut – «очень хорошо».

Большинство местных детей помогали работать на ферме, и чем более сельской была семья, тем больше была их ответственность. Цецилия плакала, когда родители забирали ее из школы, чтобы помочь на ферме. Только за один год у нее было шестьдесят шесть пропусков!¹² Распространенной обязанностью ребенка было провести вола через поле во время вспашки. Настоящих игр в мяч не было, в основном они работали и занимались домашними делами¹³. У некоторых детей было несколько стеклянных шариков, которыми они играли.

Как и во многих других сельских общинах, католическая церковь с ее службами и праздниками доминировала в социальной и духовной жизни. С раннего возраста детей Мюнцкирхена обучали основам католицизма. Воскресная месса была важной частью недели – «нельзя пропускать церковь!»¹⁴. Многие люди в общине были рады воскресным утрам: им не нужно было работать, они могли видеться с другими людьми, в этом была своя социальная составляющая.

В 1919 году, когда ей было семь лет, Мария и ее одноклассники приняли свое первое причастие. Цецилия с гордостью улыбается, вспоминая, что на эту церемонию пригласили городской оркестр, который играл, когда они шли к алтарю¹⁵. Затем, когда они перешли в четвертый класс, им устроили миропомазание. Это было еще большим событием, поскольку большинство детей отправлялись в праздничную поездку в соседний город, Шердинг. Цецилия вспоминает, что это было «очень важное событие», так как эти поездки часто были самой первой возможностью для детей выехать за пределы общины, в которой они росли. Обычно в такую поездку отправлялись крестные родители ребенка или кто-то из близких семьи, у кого было немного свободных денег, а большинство путешествовало на лошади и в повозке, которые находились в общем пользовании¹⁶. Когда детям было по двенадцать лет, они начинали прислуживать на полуночной мессе на Рождество.

Подростки общины собирались небольшими группами, пели и разговаривали. Молодые люди сидели на скамьях по периметру большой комнаты, чтобы все желающие могли пообщаться, и им подавали сидр и большой каравай хлеба. Подкрепиться можно было кусочком сухого хлеба. Обычно у кого-то была гитара или цитра, парни боролись на руках, чтобы произвести впечатление на девушек, и все играли в игры. Одним из популярных развлечений была «игра в шлепки»¹⁷, когда кто-то перегибался через колени другого, чтобы тот не видел сзади, затем кто-то другой подкрадывался и шлепал его, а он должен был угадать, кто шлепает. В 2005 году было отрадно видеть, как девяностотрехлетняя Цецилия наклоняется и воспроизводит эту игру в шлепки, хихикая от воспоминаний.

Как и многие местные дети, вдохновленные своим отцом, который состоял в рядах местного спортивного клуба, Мария и ее сестра Лоизи вступили в местный спортивный клуб Turnverein. Там организовывались такие мероприятия, как уроки физкультуры, а лидеры обычно были связаны с политическими партиями. Сначала какой-нибудь мужчина демонстрировал упражнение, а затем все девушки повторяли его. Воспитанницы бегали, прыгали, проходили полосы препятствий, висели на канатах, стояли на голове и многое другое. «Все было направлено на развитие мышц: никаких игр, только упражнения»¹⁸.

Женщинам разрешили надевать брюки на тренировки, и эта политика оказалась неоднозначной: мужчинам запретили ходить туда в дни женских тренировок из-за того, что на женщинах была «нескромная одежда»¹⁹. Во время редких публичных выступлений девушки надевали юбки²⁰. На одной из ранних фотографий клуба Turnverein Мария гордо стоит в первом ряду, одетая в государственную форму с матросским воротником²¹.

Большинство местных детей прекращали обучение после четырнадцати лет, так как им приходилось помогать в домашнем хозяйстве и на фермах. Мария не была исключением, и, несмотря на очевидный ум и перспективы, бросила школу после восьми лет учебы, 20 июля 1924 года, не получив аттестата об окончании²².

Неожиданно в 1927 году Марии представился редкий шанс: Франц Мандель накопил денег, чтобы отправить ее в католическую школу-интернат в немецкой общине Нойхаус-на-Инне. Несмотря на то что сестра Марии Анна тоже была очень смышленой, такую возможность получила только Мария. Вряд ли семья Мандель могла позволить себе отправить их обеих на учебу.

Внушительное строение в Нойхаусе, расположенное напротив австрийской общины Шердинг, изначально было возведено в Средние века в качестве защитного бастиона для наблюдения за переправой через реку Инн. В восемнадцатом веке строение было расширено и превратилось в великолепный замок в стиле рококо. В 1859 году замок приобрел женский монастырь и основал школу для девочек²³.

Вокруг замка простираются живописные лесные угодья, а река Инн имеет свой характер: стремительный, быстротечный, смертоносный. Постоянное движение реки отражало неугомонную натуру Марии. Как и все молодые женщины, она часто гуляла по берегу реки, глядя на серо-зеленую воду и чувствуя одновременно ее силу и заложенную в ней угрозу. Многие люди утонули в Инне, но тех, кто сумел использовать ее силу, ждало почтение.

В 2005 году монастырем по-прежнему управляли сестры из Обители Святой Марии, которые оказали нам теплый прием и провели по красивой территории. У сестры-настоятельницы прекрасное лицо, которое светится глубокой верой. Она показывает нам фотоальбомы того времени, и мы восхищаемся тем, как монахини в строгих одеяниях ведут занятия с девочками в темной униформе, которые сидят на жестких деревянных скамьях за общими столами, служившими партами.

Типичная учебная программа включала в себя шитье, секретарское дело, физкультуру, театр и музыку. Ученицы ежедневно посещали утреннюю мессу, совершали вечерние молитвы и раз в неделю ходили на исповедь к священнику. Монахини были очень строгими, и было известно, что они били учениц линейками по рукам, когда те плохо себя вели. Тем не менее, для молодых женщин это была завидная жизнь²⁴.

Навыки, приобретенные Марией в Нойхаусе, проявлялись на протяжении всей ее жизни. Почти наверняка она научилась играть там на пианино и полюбила музыку. Приносило пользу и умение шить: так, после войны, находясь в тюрьме, Мария идеально пошила для подруги целый женский костюм, имея всего лишь иголку и несколько распутанных ниток.

Мария закончила программу, проучившись три года. Остается неизвестным, благодарила ли она когда-нибудь Франца и Анну и ценила ли очевидную жертву, на которую они пошли, чтобы она могла обучаться в этой школе.

Глава 3 Совершеннолетие

Одноклассница Марии по мюнцкирхенской школе Цецилия сидит, размышляя о своей жизни, в прохладной комнате на длинной скамейке. В этот день в 2005 году она отмечает, что через неделю ей исполнится девяносто три года – ровно столько же, сколько было бы Марии, будь она жива. Волосы у Сесилии короткие и седые, глаза немного блеклые. Она хрипит, когда говорит, но при этом очень разговорчива и находится в здравом уме. Семьдесят лет спустя она и другие пожилые женщины из общины живо вспоминают трудные времена в Австрии, когда они вступали во взрослую жизнь.

«1930-е годы были очень, очень плохими. Вокруг не было никакой работы. Денег не было, всегда была борьба»¹. В восемнадцать лет у Цецилии было всего два платья: одно для церкви, другое – для всего остального. Ее семья жила на диете из капусты и картофеля, а мясо на столе было важным и редким событием. «Мясо нам нравилось, это давало нам силы работать»².

У семьи Марии было больше средств. На фотографии, сделанной вскоре после возвращения из Нойхауса, Мария стоит во дворе, непринужденно держа под мышкой книгу. Она расслаблена, но выглядит собранно. Крепкая и упитанная, но аккуратно сложенная, она смотрит прямо и почти строго в камеру, а на ее лице легкий намек на улыбку. На ней стильный костюм, который выглядит так, будто его купили в магазине. На ногах непрозрачные чулки светлого цвета и стильные туфли с ремешками. Руки у нее широкие и сильные. Туфли, как и платье, явно нерабочие.

Несмотря на свои преимущества и монастырское воспитание, Мария, как и другие женщины, тоже боролась за работу. Хотя она была явно лучше обеспечена, чем девушка из сельской семьи, работы в те времена просто не было. За неимением других возможностей, вспоминает Цецилия, молодые женщины общины всегда стремились выйти замуж ради денег. Женщинам не разрешалось много говорить; если их что-то беспокоило, они должны были держать это в себе. В обязанности матери входило готовить, убирать, стирать, заботиться о мелких животных и детях³.

Одна из лучших подруг Марии позже заметила, что если в «преклонном возрасте» двадцати шести лет ты все еще не замужем, то считаешься «старой девой», так называемым übrig-gelieben. Это был позор.

– Ходила старая баварская поговорка: «Если у тебя умирает лошадь – это трагедия. Если умирает жена – это ерунда»⁴.

Элисон Оуингс, автор книги «Третий рейх в воспоминаниях женщин», отмечает, что экономические трудности после Первой мировой войны означали сокращение даже незначительных образовательных или профессиональных возможностей для немецких (или австрийских) девушек. Во многих деревнях женщины были неграмотными, в то время как в других они обучались работе клерков или продавщиц. Считалось, что «любая работа лучше, чем никакая»⁵.

В 1929 году, когда Марии было семнадцать, она подала заявление на получение паспорта. «Я отправилась в Швейцарию, где в течение тринадцати месяцев работала домработницей и поваром у доктора Клаузена в Бриге»⁶. Ее сестра Лоизи, как и Мария, примерно в это же время уехала из дома, потому что тоже не смогла найти работу в Мюнцкирхене. Лоизи осядет в Швейцарии и останется там до конца своих дней. Брат Марии Георг привел домой новую жену, и в доме Мандель стало тесно. Сестра Марии Анна тоже вышла замуж примерно в это время и переехала в свой собственный дом, хотя и осталась жить поблизости. На протяжении всей своей жизни Мария оставалась очень близка с сестрами, а присутствие Лоизи в Швейцарии помогло Марии ассимилироваться на ее первой профессиональной должности вдали от Мюнцкирхена. Город Бриг в Швейцарии, куда отправилась Мария, – это красивый городок, расположенный в Швейцарских Альпах. Сегодня туристический сайт Брига гордится стратегическим расположением города и величественным замком в итальянском стиле, который возвышается над в остальном простеньким городком⁷. Гости и жители, как тогда, так и сейчас, могут заглянуть во внутренний двор с тройной аркадой, который особенно красив под лучами солнца.

На снимке из Брига Мария позирует на скалистом выступе с видом на горы. Она выглядит счастливой и расслабленной, на ее лице расплывается широкая улыбка. Опять же, платье Марии стильное и подогнанное по фигуре, а обута она в модные и подходящие к нему туфли.

Несмотря на стабильную работу и прекрасное местечко, Мария очень затосковала по дому. Позже она писала: «Через тринадцать месяцев я бросила эту работу и вернулась к родителям, потому что скучала по дому. Я работала в родительском доме до 1934 года»⁸.

За те месяцы, что Мария жила в Швейцарии, ее брат и старшая сестра обзавелись собственными семьями. В 1932 году родилась дочь Георга Франциска, а в 1933 году у Анны появился на свет мальчик, которого назвали Франц Йозеф. Мария теперь стала тетей и очень любила своих новорожденных племянников. Мария всегда очень любила детей, и одним из самых больших огорчений в ее жизни было то, что она не могла иметь своих собственных.

Хотя Мария и была рада вернуться домой, она все еще не могла найти работу. В 1934 году, после короткой передышки, она согласилась на должность горничной (Zimmermädchen) на частной вилле в Инсбруке, Австрия, где проработала до 1936 года⁹. Затем, когда здоровье матери ухудшилось, Мария вернулась в Мюнцкирхен, чтобы помогать по хозяйству и ухаживать за отцом.

В 1936 году семья Мандель пережила большую радость и большое горе. В сентябре у сестры Марии Анны родился второй сын. К сожалению, примерно в это же время первый сын Анны, Франц Йозеф, умер в возрасте трех лет.

Франц Йозеф был красивым круглолицым херувимчиком, который любил с упоением танцевать по хозяйственному двору с целой стаей цыплят¹⁰. Хотя семья точно не знает, что стало причиной смерти малыша, они считают, что это могло быть пищевое отравление. Тело Франца Йозефа стало накапливать воду и разбухать, причем до такой степени, что его одежду пришлось срезать ножницами. Его горло болело и было наполнено желтым гноем. Детская смертность в те времена не была редкостью, и вполне возможно, что Франц Йозеф перенес анафилактическую реакцию на пищевой аллерген. Это объяснило бы его симптомы и смерть от остановки сердца, когда его тело наполнилось жидкостью¹¹.

Мария всегда была особенно близка с Анной, и преждевременная смерть любимого мальчика стала огромным ударом для них обеих.

В 1937 году, когда Марии было двадцать пять лет, ей посчастливилось устроиться на работу в почтовое отделение Мюнцкирхена. Там же Мария завязала свой первый серьезный роман с молодым человеком из общины. Вскоре они обручились, наметив совместную светлую судьбу.

На студийной фотографии Марии, сделанной примерно в это время, изображена красивая молодая женщина, смотрящая прямо в камеру, с тщательно расчесанными волосами и легким макияжем. Она уверена в себе и смотрит оценивающим взглядом.

В обычные времена Мария, скорее всего, осталась бы в Мюнцкирхене, доживая свои дни в безвестности. Однако история вмешалась, и жизнь Марии была перевернута вступлением немецкой армии в Австрию и аншлюсом 1938 года. Так для Марии началось, как она позже описывала, «время страданий». «Я нигде не могла обрести покой, я чувствовала себя ореховой скорлупкой, плывущей по волнам большого океана»¹².

Глава 4 Аншлюс

В марте 1938 года Австрия была официально присоединена к гитлеровскому Третьему рейху. В месяцы, предшествовавшие аншлюсу, в нескольких австрийских городах прошли большие митинги. Все атрибуты нацистского режима были налицо: нарукавные повязки со свастикой, строевые песни, велеречивые лозунги. Фотографии Гитлера пользовались популярностью у покупателей, а в Граце восторженные толпы маршировали по улицам с факелами и флагами¹.

Когда аншлюс начался, по всей стране немецкие войска были охвачены всеобщей радостью, которая значительно превзошла ожидания Гитлера². Звучали колокола, и маниакально ликующие массы во многих городах приветствовали Гитлера и его солдат криками Ein Volk! Ein Reich! Ein Führer! («Один народ! Одно государство! Один вождь!»)³.

В Мюнцкирхене было общеизвестно, что неподалеку собрались немецкие войска, ожидающие вступления в Австрию. Затем, утром 12 марта 1938 года, они начали наступление в Верхнюю Австрию в Нойхаусе, недалеко от того места, где Мария ходила в школу⁴.

Как и во многие другие небольшие города, в Мюнцкирхен были направлены австрийские войска для поддержания правопорядка. Временный командир в Шердинге Франц Егер вел подробный отчет о событиях. Егеру позвонили из управления дивизии и сообщили, что если немецкие войска войдут в город, то его люди не должны оказывать сопротивления, а отступать со всем оружием и снаряжением в восточном направлении⁵. Из его рассказа:

Позже солдаты вышли из Мюнцкирхена и вернулись в Шердинг, в то время как по улице начали двигаться целые колонны немецких войск. Перед казармами был поднят немецкий флаг, пока некоторые офицеры принимали присягу и поднимали руку перед фюрером, Адольфом Гитлером. Вскоре после этого по радио прозвучало обращение канцлера Шушнигга, в котором объявлялось о капитуляции Австрии⁷.

Еще до прихода Гитлера к власти община Мюнцкирхена становилась все более политизированной. Здесь господствовали две крупные политические партии: Христианско-социальная партия (ÖVP), известная также как «черные», и социал-демократы, или «коричневые», а также другие более мелкие партии, включая «красных» и несколько коммунистов⁸.

Уже в 1934 году спортивный клуб Turnverein разделился на две части: сторонников нацизма и остальных. Даже городской оркестр разделился на две группы – одна за Гитлера, другая против. Члены сообщества позже назвали это Himmlische Musik und Hörliche Musik («Райская музыка и адская музыка»)⁹.

Семья Мандель принадлежала к черным, ÖVP¹⁰. Семьдесят лет спустя соседи и друзья продолжают горячо утверждать, что «семья Мандель НЕ была нацистами!»¹¹. После войны Франц даже служил в окружном совете (Gemeinderat) ÖVP¹². Поскольку семья Мандель пользовалась уважением в обществе, вела хороший бизнес и считалась очень благородной, мысли и убеждения Франца Манделя имели большой вес среди его друзей и соседей.

До аншлюса отец Марии открыто критиковал нацистов. «Он был в списке десяти человек, которых бы повесили, приди нацисты к власти! Он был против того, чтобы нацисты пришли в Австрию!»¹³ Эта антипатия, несомненно, уходила корнями в проблемы, возникшие у Франца Манделя с одним из местных чиновников.

Мэром Мюнцкирхена во время Nazi Zeit – «нацистского времени» 1939–1945 годов – был человек по имени Антон Шиллер. Шиллер был трубочистом и членом нацистской партии. Франц Мандель, член оппозиционной партии, в целом считался более рациональным и умным, чем Шиллер. Благодаря уважению, которым он пользовался в обществе, отец Марии имел возможность убедить других членов ÖVP голосовать против платформы Шиллера и его идей о том, как нужно управлять городом¹⁴. Эти вещи, несомненно, расшатывали позиции Шиллера.

Когда позже Мария Мандель стала «важной персоной» в нацистской иерархии, ее ненависть к Шиллеру стала вполне ощутимой. Вернувшись из Аушвица, чтобы посетить Мюнцкирхен во время войны, Мария выглядела блестяще в своей черной униформе в большой черной машине с шофером СС. На самом деле ее целью было «утереть им нос, и особенно нос Шиллеру» своим успехом¹⁵.

После войны Шиллер покончил жизнь самоубийством, убив сначала жену, а потом собаку. Люди в округе говорили, что он испытывал чувство вины за поступки, совершенные во время войны.

Аншлюс Австрии имел огромные последствия для жизни Марии. Она писала: «В 1937 году я считала, что мне повезло, я могла работать на почте и хотела стать почтмейстером. Трагедия заключалась в том, что меня не считали политически безупречной, то есть я не была национал-социалисткой, поэтому меня выгнали»¹⁶.

После 1938 года многие государственные служащие были уволены, в том числе и почтовые работники Мюнцкирхена, и для местных нацистов было обычным делом занимать такие должности¹⁷. Вполне возможно, что сама Мария в это время не проявляла политических симпатий, а просто повторяла убеждения своего отца и своей семьи.

Это один из самых больших и ироничных поворотов в жизни Марии. Не будучи еще членом нацистской партии, она потеряла работу и всякий шанс на нормальное будущее.

Или, возможно, как позже предположили многие члены сообщества, ее уволили не потому, что она не была нацисткой, а «потому что ее семья была из черных и принадлежала к ÖVP»¹⁸.

Что же до Марии, то помимо эмоциональных потрясений, связанных с потерей работы и огромными потрясениями того периода, она также потеряла своего жениха.

Личность жениха Марии канула в Лету. Семь десятилетий спустя слухи все еще ходят по округе: у Марии была Verschmähter Liebe. Она «любила того, кто ушел». «Ее любовь была безответной…»²⁰. «Ее жених был полицейским»²¹.

В последние годы появился достоверный свидетель, который утверждает, что один из близких друзей Марии опознал в женихе Марии до аншлюса Антона Шиллера, того самого мэра города во времена нацизма²². Если это правда, то это объясняет сохранявшуюся антипатию и напряженность между семьей Мандель и Шиллером.

Что бы там ни было, травма, нанесенная душе Марии, оказалась серьезной. Мало того что она пережила потерю любимого человека, Мария также лишилась положения в обществе и независимости, которую мог бы обеспечить брак. Не говоря уже о детях, которых она так хотела.

Очевидно, опустошенная и ищущая новое направление для своего теперь уже неопределенного будущего, Мария приняла решение отправиться в Мюнхен и искать работу там. «Когда в 1938 году немецкая армия вошла в Австрию, я отправилась в Мюнхен, и неприятности продолжились»²³.