Гость

Пропажа коров, или Украденная камера

С коровами у нас бывают две неприятности. Первая — когда они разбегаются из-за оводов. Носишься за ними во всю прыть, устаёшь, обливаешься весь потом, переживаешь… Словом, мучение.

А вторая неприятность, думаете, полегче? Нет, тоже мучение. Только ты заигрался или начал купаться, как коровы уходят на колхозное поле. Думаете, они успевают поживиться? Как бы не так!

Колхозный сторож Боребай-аке зорко охраняет поле. Он замечает наших коров ещё до того, как они тронут хоть стебелёк, и он тут как тут на своей серой резвой лошади.

С этого момента начинаются наши страдания. Боребай-аке угоняет коров и запирает их в колхозный хлев. И теперь беда сваливается уже на хозяев коров.

Ты, конечно, как только замечаешь исчезновение коров, идёшь на колхозный двор, но там всё заперто.

Надо идти в правление. Здесь тебя встречает сам Боребай-аке.

Он впивается в тебя злыми глазками и грозно говорит: «Следуй за мной!»

Ты шагаешь за ним, поднимаешься по деревянным ступеням лестницы. Входишь в комнату и стоишь перед сердитым человеком. У него нет левой руки. Это колхозный бухгалтер Джусу́п-аке.

Он оглядывает тебя с головы до ног. Ещё пуще хмурит брови и вытаскивает из ящика стола синий толстый журнал, похожий на классный журнал нашего четвёртого «Б».

Бухгалтер взглядывает на Боребая-аке.

Тут мы узнаём, какую роль играет сторож. «Корова такого-то!» — свирепо говорит он, проводя рукой по жидким усам.

Понятно, если корову, которую он задержал, ты называешь своей, бухгалтер записывает её или на твоего отца, или на брата (как у меня).

Выслушав Боребая-аке, бухгалтер что-то записывает в журнал. Но пока ты не знаешь, что он там написал.

После этого сторож ведёт тебя в хлев, долго ищет в кармане ключ от громадного чёрного замка, открывает двери и отпускает твою корову.

Ты, конечно, рад-радёхонек, что всё кончилось, и уводишь её. Но радоваться не спеши. Самое неприятное ожидает тебя дома. Понятно, ты стараешься, чтобы твои домашние не узнали, что корова попадалась в руки сторожа. Но твои попытки напрасны. Дома всё давно знают.

Тебя встречают уже у ворот. Скажем, Кенеша — его старик отец, Эркина — его мать, Момуна — Аим-эже, а меня — джене или Икрам, и ты получаешь хороший нагоняй.

«А, бездельник! — говорит, например, мой брат. — И когда ты станешь человеком? Ну! Неужели не можешь пасти как следует всего одну корову? По твоей вине с меня удержали из зарплаты. И знаешь ты, растяпа, как добываются эти деньги?!»

Только тут ты узнаёшь, что же написал Джусуп-эке в толстом журнале.

В этот день тебе не достаются твои любимые пенки, пригоревшие к котлу, густые сливки и сливочное масло, намазанное на тёплую лепёшку. Потому что твои родные ещё сердятся на тебя.

Сегодня пришлось испытать эту муку мне и моим друзьям.

Боребай-аке запер наших коров в хлеву. Знаете, как это случилось? Сейчас расскажу.

Мы искупались в канале и сидели на берегу, грелись. Надо было придумать, чем бы ещё заняться. Вдруг слышим — гудок паровоза.

Вы, наверно, помните, что через земли нашего колхоза проходит железная дорога. По ней идут поезда из Фрунзе в Джала́л-Аба́д. Вот и сейчас как раз шёл фрунзенский.

— Ребята! — Я вскочил на ноги. — У кого есть двадцатикопеечная монета?

— А зачем? — спросил Кенеш.

— А я знаю, знаю! — захлопал в ладоши Эркин. — Он положит монету на рельс, и колеса её раздавят. Поезд проедет, и маленькая монетка сделается плоской и большущей. Так ведь, Кимсан? Я знаю, у кого есть монета. У Кенеша!

— Врёшь! — отказался Кенеш.

— Не, не вру! Ему просто жалко денег. Если не веришь, посмотри у него в кармане. Она у него в кармане брюк.

Я шагнул к Кенешу.

— У меня ничего нет. На, смотри, правый карман у меня дырявый.

И правда, карман у него был с дыркой.

— Ну, тогда в левом, — не унимался Эркин.

— Вот дурной! Чего пристал? Если хочешь знать, у меня ничего нет и в левом кармане.

Он вывернул и левый. Там, кроме двух костяшек и ластика, ничего не было.

Я было приуныл, но увидел, что Сапар роется в своих карманах, и приободрился.

— А десять копеек годится? — спросил он.

— Конечно, годится!

— Давай скорей! А то поезд подойдёт!

От канала к железной дороге идёт крутой спуск. Мы сбежали вниз и в последнюю минуту успели положить монету на рельс.

Поезд грохотал уже близко. Машинист высунул голову в окно и сердито погрозил нам кулаком. Но мы его не боялись: всё равно он не сможет нас схватить.

Мы отошли в сторону и смотрели, как мелькают вагоны. Наконец длинный состав прошёл, и стало опять тихо.

Я присел на корточки и поднял монету. Знаете, каким огромным стал гривенник! Как медный пятак! Мы принялись разглядывать его. Но нам не пришлось долго радоваться.

— Ребята! А коровы? Забыли?.. — вдруг заорал Кенеш.

Мы бросились наверх, к каналу, потому что оттуда можно рассмотреть любой овражек, любую ложбинку. Но коров нигде не было видно.

Я вспомнил о Боребае-аке: видно, уже давно, когда мы ещё купались, коровы ушли на колхозное поле и он их угнал.

— Ясно! — сказал я.

Но Кенешу не было понятно.

— Что ясно?

— «Что, что»!.. Что бывает, когда пропадают коровы?

— Я знаю, знаю! Боребай-аке угнал! — Эркин по привычке снова захлопал в ладоши.

— Ну ты, дурень, чему радуешься? — Кенеш с досадой толкнул его.

— Что теперь будет, Кимсан? — Сапар, блестя глазами, смотрел на меня.

— Надо идти в правление колхоза, — сказал я, помолчав. — Там всё узнаем. — И первым пустился в путь. Но на этот раз нас ожидало совсем другое наказание. Правда, сперва, как обычно, мы встретились с Боребаем-аке.

— Явились, озорники? — грозно спросил он, вращая белками своих злых глаз.

Он сидел на длинной скамейке около конторы.

— Садитесь! — приказал он, указывая на место рядом с собой. — Сейчас придёт председатель Сеит и сам поговорит с вами.

При имени председателя мы похолодели от страха и переглянулись. И даже на скамейку не сели.

Вскоре из-за угла конторы показались председатель колхоза Сеит-аке и шофёр Абдураи́м-аке. Они о чём-то горячо спорили.

Председатель нашего колхоза Сеит-аке — низенький, толстый мужчина с большим животом. У него усы, как у Чапаева. Только на голове нет папахи и сабли на боку.

Вместо папахи на Сеит-аке киргизская остроконечная войлочная шапка, вместо сабли — плётка, заткнутая за широкий ремень у пояса.

— Я ещё раз повторяю, — сердито говорил председатель долговязому шофёру, — людей у меня сейчас нет. Удобрение сгружай сам.

Абдураим-аке хотел что-то возразить председателю, но увидел нас и зашептал ему на ухо. Сеит-аке оглядел нас и сердито посмотрел на шофёра. Но шофёр похлопал его по плечу, что-то ласково сказал ему. Сеит-аке задумался, потом подошёл к нам:

— Ну что, шалуны? Это вы хозяева арестованных коров?

Мы виновато молчали.

— Ну ладно. А пока идите с Абдураимом-аке и сделайте то, что он скажет. Потом вернётесь ко мне, и я вас примерно накажу. Или прирежу ваших коров. (Ну, это враки, потому что мы никогда не видели, чтобы он резал коров.) Или напишу про вас в вашу школьную стенгазету, как о нерадивых помощниках.

Это тоже было неправдой, потому что наш председатель был человек очень занятой.

Ему некогда писать даже старшей дочери, которая учится в городе. Нам про это рассказывала его младшая дочка Бати́на, которая учится со мной в одном классе.

Батина сама хвалилась, что отец просит её писать за него письма сестре. Поэтому я нисколько не поверил словам председателя о том, что он про нас напишет в газету. Но мои друзья, видно, поверили, потому что испуганно посмотрели на меня.

— Ну, пошли! Теперь вы в моём подчинении, — сказал шофёр.

Мы молча двинулись за ним.

— Дело пустяковое, — добавил он, когда подвёл нас к своей полуторке, нагружённой суперфосфатом. — Мы сгрузим его на стане пятой бригады. Идёт? После этого вы свободны. А теперь валяйте в кузов!

— Ой, там пыльно! — испугался Сапар, взглянув на кузов.

Я посмотрел на его белую рубашку, на ботинки. Что ж, чистюля, тебе придётся потерпеть.

— Тогда садись в кабину, — предложил ему шофёр.

Мне стало досадно… Ну и пусть! В кузове даже лучше. Тебя будет обдувать ветерком, можно смотреть во все стороны, куда хочешь.

Я первым залез в кузов и ногами наступил на камеру, которая лежала поверх суперфосфата.

Вот это да! А знаете ли вы, что можно сделать с камерой? Ведь это настоящая лодка! Камеру надо накачать велосипедным насосом. Правда, его у нас нет, но можно попросить у соседей. Садись в эту лодку и плыви куда хочешь.

От волнения сердце у меня заколотилось. Тихонько посмотрел на Абдураима-аке, он как ни в чём не бывало сел в кабину и тронул машину.

Я подмигнул Кенешу и Эркину. Кенеш показал на дыру в камере.

— Ну и что же? Да мы её заклеим смолой от урюка!

— А как утащим отсюда?

— Погоди, сейчас машина выйдет в поле.

Когда очень захочешь, всегда найдёшь выход из положения. Машина в это время переезжала через сухое русло арыка, и мы сбросили камеру с кузова.

К счастью, камера упала в густую траву. Но к счастью ли?..